Пару часов спустя, сидя в загаженном полицейском участке и по пятому кругу отвечая на одни и те же его вопросы, я задаюсь главным — как это вообще могло со мною случиться.
— Послушайте, я ведь уже объяснила вам ситуацию. Девушка ворвалась в мою квартиру, устроила скандал. В чем моя вина?
Следователь, или кто он там, блеет что-то о нормах общественного порядка, которые мы нарушили, и, по сто восемьдесят четвертому разу пролистывая мой паспорт, в открытую угрожает мне депортацией. С каждым его словом становится все очевиднее, что никто не собирается разбираться в ситуации по существу, как я по наивности своей надеялась. Будь так — вряд ли бы вообще я тут оказалась, ничто не мешало разобраться в случившемся на месте. Это не ошибка, вызванная недопониманием и языковым барьером, как я поначалу решила. Меня вполне сознательно загребли. И теперь, похоже, пытаются развести на бабки.
Делать нечего. Видит бог, я пыталась по-хорошему.
— Можно позвонить?
Мне милостиво разрешают. Что ж… Пришло время подключать тяжелую артиллерию.
— Женька, ты вообще видела, который час?! — рявкает отец в трубку.
— Пап, меня загребли менты и…
— Диктуй адрес!
Вот за что я его люблю, так это за то, что папуля, как никто другой, умеет расставить приоритеты. Сначала он меня вытащит, а разбор полета устроит потом. Что, как не это, демонстрирует его безграничную любовь ко мне и доверие? У отца ведь и мысли нет, что его принцесса может быть в чем-то виновата. Готова поклясться, что через пару минут начнется грандиозный шухер. Папочка мой про полумеры не слышал, поэтому на ноги будут подняты все — начиная от юристов компании, заканчивая консулом и парочкой профильных министров.
Ни за что бы я не стала поднимать такой кипиш по доброй воле. Если бы мне не было так херово, я бы попыталась сделать все, чтобы выпутаться из этой ситуации самостоятельно. Но меня мутит от выпитого, и раскалывается голова… И если этот козел еще хоть что-то у меня спросит, я просто не сдержусь и заряжу ему в морду. А это уже нападение на полицейского — последнее дело.
Опускаю гудящую голову на скрещенные на столе руки. Когда это все закончится, я выкупаюсь в санитайзере, но сейчас мне так плохо, что чувство брезгливости отходит на второй план. Чуть приободряюсь, когда моего мучителя куда-то вызывают. Хотя почему куда-то? Ясно же, что на ковер. Сейчас он получит знатных люлей от начальства, и меня, наконец, выпустят. «Так ему и надо!» — мелькает злорадная мысль. И тут же вдогонку к ней прилетает еще одна. А кто вытащит Фому? Я, конечно, ужасно на него зла, но не настолько, чтобы бросить Феоктистова гнить в тюрьме. И хоть я никогда его этим не попрекну, но… Вот честно, какого отношения он к себе ждал, прибиваясь к богатой бабе? Ну, уж точно не уважительного. А взбеленился так, будто и впрямь был задет в лучших чувствах.
Прерывая мои мысли, дверь в кабинет открывается, и мне указывают на выход.
Аллилуйя!
Кутаясь в кимоно, господи, я до сих пор в нем, едва не бегу к свободе.
Папа ходит туда-сюда по тесному коридору. Но завидев меня, резко останавливается. С разбега падаю в его сильные руки.
— Спасибо. Они тут совсем охренели, пап.
— Сейчас рот прополощу!
— Ну, так ведь правда, — шмыгаю носом — раз уж включила обиженку, надо отыгрывать эту роль до конца. Глядишь, получив люлей, эти уроды сто раз подумают, прежде чем в следующий раз загрести кого-нибудь по беспределу.
— Ты чего это, Евгения, собралась сопли на кулак наматывать?
Папа — такой папа!
— Нет.
— Вот и славно. Пойдем уже отсюда.
— Погоди. Я… Короче, надо еще кое-кому помочь. Понимаешь, я была не одна и…
— А с кем?
— С другом.
Папа резко останавливается. Вонзается в меня пристальным взглядом.
— С другом… — сощуривается. — Типа с другом-другом? Или…
— Ну, какая разница?! Ты его знаешь. Это Фома. Феоктистов, помнишь?
— Аленкин парень, что ли?
Блин. Почему-то это реально больно. Аленки давно нет, а в глазах наших близких Фома все равно ее? Мне что, до конца жизни с этим мириться?
— Или уже не Аленкин, Жень?
Вспыхиваю до корней волос. Папа зрит в корень, ага… Я уже упоминала. Такая у него суперспособность.
— Мы не можем его бросить, — бубню под нос.
— Еще бы. Кто ж бросает друга, — папа выделяет интонацией слово «друга», — в беде? Что мы, нелюди какие?
— У него никого кроме нас нет.
— А маманя его что же?
— Чем она может помочь? — вздергиваю брови.
— Шутишь? Она какая-то генеральша из… — отец закатывает глаза к потолку. — Ты что, не знала?
— Может, Аленка и упоминала. Не помню. У них не очень отношения, насколько я поняла. Так ты поможешь?
— Куда я денусь? Постой тут.
Отец делает шаг к участку, из которого мы вышли, когда оттуда выходят Фома и какая-то женщина. Почему-то я сразу понимаю, кто это. Наверное, дело в её генеральской выправке.
Завидев меня, Фома спотыкается. Прикрывает глаза, будто испытывая облегчение, сбрасывает руку матери, покоящуюся у него на сгибе локтя, и шагает к нам с папой.
— Добрый вечер, Станислав Георгиевич.
— Фома… — кивает тот, переводя взгляд ему за спину на приближающуюся к нам стремительным шагом генеральшу.
— Вы не против, если я украду у вас Женю?
— Вообще-то, для начала не мешало бы выяснить, куда ты ее втянул.
— Он втянул? — взвивается мать Фомы, а тот, напротив, отмахивается:
— Потом. Жень, пойдем!
— Никуда ты не пойдешь, пока мы не поговорим, — рявкает генеральша.
— Мам, ты помогла — окей, спасибо. Дальше я сам. Все, пойдем…
— Какой сам?! Опять в бои свои подашься?! Я не позволю! Слышишь? И если мне для этого придется прикрыть все эти богадельни к черту, я это сделаю! Ты меня знаешь.
Не обращая никакого внимания на угрозы матери, Фома решительно тащит меня вперед. Бедная моя голова.
— Думаешь, она могла бы? — мямлю.
— Что именно?
— Выполнить свою угрозу?
— Наверное. — Феоктистов резко останавливается и принимается вертеть головой в попытке сориентироваться в пространстве.
Вот это да. И что? Ему плевать, что из-за него могут пострадать ни в чем не повинные люди? Тот же Ллойд, бизнес которого напрямую связан с организацией боев.
— Куда мы направляемся?
— К твоему дому. Возьмем машину.
— Зачем? — хлопаю глазами.
— Надо забрать вещи из квартиры Милены, пока та кантуется в ментовке.
— Боишься, как бы она не выбросила их в окно?
— А ты бы на ее месте выбросила? — косится на меня Феоктистов.
— Пф… Я себя слишком уважаю, чтобы оказаться на ее месте. Еще чего не хватало — устраивать разборки из-за какого-то козла.
— Это я-то козел? — ухмыляется во весь рот Фома.
— Поставь себя на ее место и сам скажи.
— Я ничего ей не обещал. Что у вас, баб, за идиотская манера придумывать то, чего нет, вот скажи мне? Может, ты тоже уже нафантазировала невесть что?
У меня даже кончики ушей розовеют от возмущения. Нас так закрутило, что у меня просто не было времени, чтобы проанализировать случившееся. Тупо уложить в голове тот факт, что мы все-таки переспали. И нет, я ничего не нафантазировала, и вообще… Блин, какого черта?
— Я?! Нафантазировала? — округляю глаза и… начинаю ржать. Смех каким-то чудом выходит вполне натуральным. Не зря же Фома нахмурился! — Пока на фантазера больше смахиваешь ты сам, прости.
— То есть одноразовый перепих для тебя — норма? Вот уж не подумал бы.
Ну, вот и как он так меня подловил? Теперь, что ни скажи — прозвучит глупо. Значит, ничего говорить не буду. Молча утыкаюсь в телефон.
— Что ты там копаешься?
— Вызываю такси.
— Здесь осталось полкилометра дворами.
Наверное, вам тоже по жизни встречались люди, с которыми проще согласиться, чем доказывать им, почему они неправы. Вот и я не стала. В итоге мы, конечно же, потерялись. И дорога, которая могла бы отнять у нас минут десять, заняла едва ли не целый час.
Когда мы все же благополучно добираемся до моего дома, вручаю Фоме ключи от машины и, зевая во весь рот, бреду к входу в кондо.
— Постой. Я думал, ты со мной поедешь.
— С чего бы? — оборачиваюсь через плечо. Усвой ты уже, что я ни за что не стану за тобой бегать. Хочешь быть со мной — приложи к этому усилия. Удиви, наконец, пригласи на свидание, как все нормальные люди!
Все внутри замирает в ожидании его решения. Ну… Давай же, Фома. Давай!
— Ну, ладно. До встречи.
Твою мать. Вот так, да? Нет, ну в принципе все и так было понятно. Но, как говорится, надежда умирает последней.
— Ключи брось в почтовый ящик.
Фома что-то кричит мне в спину, но я так устала, что от меня тупо ускользает смысл слов. Приняв быстрый душ, плетусь в спальню. Открыв рот, обозреваю оставленный там бардак. С трудом заставляю себя перестелить постельное. Но даже чистые простыни не перебивают плотный аромат секса, витающий в воздухе. Выругавшись, накрываю гудящую голову подушкой и все-таки отключаюсь.
Сквозь сон чувствую, как кто-то ложится рядом. Ведет пальцами по спине, съезжает вниз, обхватывает ягодицу… М-м-м. Еще не понимая, сон это или явь, сгибаю ногу в колене, сильнее для него открываясь.
— Уже такая мокрая, Женьк…
— М-м-м… — мычу, насаживаясь на твердые пальцы и по мере роста интенсивности ощущений все-таки окончательно просыпаясь. — Эй! Какого фига, Феоктистов? Как ты сюда попал? — шиплю, кубарем скатываясь с кровати.
— Какого фига? Это ты мне скажи. Хорошо же все было.
— Что именно было, м-м-м?
— Все. Классно потрахались.
— Та-а-ак, — выдыхаю, и как только дым из ушей не валит! — Действительно, было ничего. Что, впрочем, никак не объясняет, что ты забыл в моей квартире.
— А куда мне еще было ехать? Слушай, Женьк, не начинай. Я устал как собака. Не хочешь трахаться — давай спать. Завтра поговорим, утро вечера мудренее.
Стою — обтекаю. Зашибись, конечно, у него логика.
— То есть одна баба тебя выгнала — ты подался к другой? Охренеть.
— Ну, — Фома чешет в затылке, — все немного не так.
— А как? — истерично поднимаю голос.
— Слушай, ну хоть ты не ори. У меня уже уши болят — сначала эта Милена чокнутая, потом мать. Теперь ты еще… Давай завтра на свежую голову все обсудим?
Отворачиваюсь к окну. Может, так и правда лучше. Слишком я эмоционально вымотана сейчас. Думаю, в таком состоянии и впрямь не стоит принимать поспешных решений. Заставляя подчиниться онемевшие от изумления его наглостью связки, цежу:
— Слева по коридору есть еще одна спальня. Переночуй там.
— Жень, ну, блин, ты ж сама хотела… Что, я не видел? Ты…
— Одеяло в комоде! — перебиваю, не давая ему еще больше меня унизить. — Спокойной ночи, Фома.
— Какое одеяло? Жарко ведь.
Жарко? Да ну… Меня вон как знобит. Возвращаюсь в кровать, накрываюсь с головой пледом. Но уснуть не получается, даже когда за Фомой закрывается дверь. Лежу, перебираю наши старые фотки. У меня столько их… В последний год Аленка выглядела так плохо, что сама не желая фотографироваться, развлекалась тем, что фотографировала нас с Фомой. Запечатлялись мы в самые неожиданные моменты. О существовании некоторых фотографий я и вовсе успела забыть. Надо же… А вот видео. Мы с Фомой лепим вареники с вишней, потому что Аленке их захотелось. Повар из меня так себе. Поэтому руководит процессом Фома. Мы даже шутим, но это все игра ради Аленки. На самом деле никому из нас не весело.
— А вы классно смотритесь! Прям семья из рекламы майонеза, — веселится Аленка. — Не думали в будущем сойтись?
Мы с Феоктистовым синхронно вскидываемся. Переглядываемся, и тут его реактивный темперамент берет верх:
— Какого хера ты несешь?! — орет он.
— Ну, а кому я могу еще тебя доверить, глупый?
На этом видео обрывается. Но мне и не нужно напоминаний о том, что за этим последовало. Фома орал, что она заебала его со всеми этими приколами. Я пыталась их помирить, Аленка расплакалась. Потому что даже ее оптимизм под конец начал отказывать. Вечер был безвозвратно испорчен. И хоть мы все же сварили злосчастные вареники, насладиться ими не получилось. У вишни был необычайно горький вкус. Вкус вины и сожаления, вкус безнадеги и, одновременно с этим, надежды, огонь которой Аленка невольно раздула своим высказыванием. Наверное, мне действительно было важно получить от нее благословение. Я и сейчас не знаю, оно ли это было, но… Мне очень хочется верить, что она в самом деле была бы не против.