Адресат неизвестен

10. Марка с зимородком

— Однажды, — говорил капитан Хмура, принимаясь за второй стакан чаю, темного, как старопольский мед, — мы в Варшаве получили странное письмо. Нет, нет, не думайте, оно не было написано на той же машинке, на которой якобы печатал письма и посылал из Липова в разные города Ян Лингвен. Это была обычная анонимка, написанная, как это часто делается, левой рукой. Нам сообщали, что в Липове начал действовать опасный и ловкий диверсант. Просили обратить внимание на одного молодого человека. Он прибыл погостить к своей родственнице и шныряет по окрестностям, ища неизвестно что. Этот молодой человек, сообщали нам, является сыном инженера, который во время войны работал в Липове на немецком военном заводе, а потом был эвакуирован вместе с другими работниками этого завода в глубь Германии и после окончания войны не вернулся на родину.

— А, чтоб их черти побрали! — пылко выругался Янек.

Хмура дружелюбно усмехнулся.

— Вот видите, как по-разному можно осветить факты, на первый взгляд однозначные.

— Не перебивай, Янек, — тихо сказала Роза.

— Мы вообще-то не любим анонимов, — продолжал Хмура, — но в этом случае данные были уж очень конкретными. Мы связались с липовской милицией и узнали, что недавно при загадочных обстоятельствах погиб некий Шимон Лагуна, о котором ходили слухи, будто он спрятал где-то клад.

— Так милиция тоже верит в клады? — я не смогла удержаться от колкости.

— Дорогая пани, — серьезно ответил Хмура, — как же не верить в клады, когда в мире существуют женщины, умеющие заваривать такой чай? Дайте, пожалуйста, еще стаканчик. Вы говорите о кладах с насмешкой. Не надо так говорить. В этой земле кроется еще немало тайн. Тут перед бегством прятали всякие ценности, и бывало, что из-за нашего легкомыслия и легковерия эти ценности потом удавалось вывезти из Польши.

— И это заставило вас приехать в Липов? — спросила Роза.

— Именно. Мне поручили расследовать это дело.

— А когда вы приехали, перед вами предстала небольшая, но теплая компания, которая вела себя так подозрительно, что дальше ехать некуда, — кисло усмехнулась я и посмотрела на Янека: он выглядел так, будто срезался на экзамене.

— Ну да. Должен признаться, что вы очень много сделали для того, чтобы обратить на себя мое внимание. Собственно… слишком много.

— Но, — сказала я поколебавшись, — кто-то направлял ход событий, вынуждая нас вести себя так, а не иначе.

— Безусловно! — согласился Хмура. — Однако вы должны признать, что этот «кто-то» мог так действовать только потому, что вы облегчали его задачу. Если бы вы сразу решились поговорить со мной откровенно…

Я попробовала защищаться:

— Не знаю, лучше бы получилось, капитан. Пожалуй, эта ситуация, при которой противник все больше наглеет и распоясывается, поможет его обнаружить. Во всяком случае, это дает нам некоторые козыри.

— А для меня важнее всего, — заявила Роза, — что капитан с самого начала не верил, что мы, то есть что Янек и тетя… ну и я тоже…

— Конечно, не верил. Слишком уж много улик было против вас. Особенно против Янека. Это было очень подозрительно. Ваш противник, «отправитель», как вы его называете, перемудрил.

— Теперь уже я имею к вам претензию, капитан, — сказала я хмурясь, — что вы позволили нам…

— …валять дурака, — докончил за меня Янек.

— И наверное, вас это очень забавляло! — добавила Роза.

Хмура поднял руки вверх.

— Сдаюсь перед такой дружной атакой! Конечно, это меня забавляло. Но ведь и я имел права на маленький реванш за то, что вы скрывали от меня правду! А впрочем… В том, что сказала пани Мильвид, есть много справедливого. Ваше поведение служило приманкой для врага, и это было таким соблазном, которому я не мог противостоять.

— Но сейчас, — спросила Роза, — когда мы все вам рассказали? Посоветуйте, что нам делать теперь?

— Теперь? — с лица Хмуры сбежала улыбка, оно опять стало сосредоточенным и серьезным. — Мы должны раскрыть «отправителя» и попытаться найти бумаги Юлиуша Лингвена. Не думаю, чтобы они были спрятаны в тайнике вместе с оружием. Происхождение этого тайника мне кажется ясным. Замок должен был стать пунктом обороны. Внезапное наступление советских войск сделало эту оборону невозможной, и в последнюю минуту кто-то замуровал оставшиеся запасы амуниции. Через два-три часа мы узнаем, что находится во всех этих ящиках.

— Я тоже думаю, капитан, что бумаг Юлиуша там нет, — сказала я, — у меня есть предложение, не знаю, согласитесь ли вы на него… Давайте мы будем продолжать играть роль людей, находящихся у вас на подозрении.

— Да вы просто ясновидица, — улыбнулся Хмура, — я думал о том же. Вы понимаете, почему я привез вас для разговора именно сюда?

— Чтобы никто не видел нас вместе с вами! — торжествующе воскликнула Роза, ласково улыбнувшись капитану.

— Потрясающая ясность мысли! — ирония Янека явно свидетельствовала о новом приступе ревности.

Поскольку мы теперь были союзниками, я чувствовала себя вправе задавать вопросы.

— Кажется, вы были в Познани одновременно со мной. Мне хотелось бы знать… Вы интересовались мной… то есть тем, что я делаю? Или Розеном?

— Розеном, — Хмура явно хотел продемонстрировать добрую волю, — конечно, Розеном. Ведь я уже располагал информацией с почтамта, что Розену послали письмо из Липова. Я позвонил в Познань и выяснил, что такой человек действительно проживает по указанному адресу. Я поехал туда сам — не хотел впутывать в это дело тамошнюю милицию, чтобы не спугнуть его. К сожалению, мы разминулись. Я не думал, что в Липове с ним так быстро расправятся.

— Вот именно, в Липове… А вам удалось узнать, к кому он приезжал? Ведь не к Янеку же, по его вызову! К сожалению, мне не удалось узнать, когда я беседовала с дворником на улице Ратайчака, кто именно родственники Розена в Липове. А вы уже знаете?

— Если б мы знали, — Хмура снисходительно улыбнулся, — наша задача была бы разрешена. Однако я допускаю, что Эмиль Розен все же откликнулся именно на вызов, посланный ему от имени вашего племянника. Потому что Эмиль Розен был знаком с семьей Лингвенов, точнее, с Юлиушем Лингвеном.

Мы встретили это известие изумленными возгласами.

— Он не только знал Юлиуша Лингвена, — продолжал Хмура, — но и работал вместе с ним. И в Лодзи, до войны, и тут, в Липове, во время войны.

— Так, может, он… — Янек подумал о том же, о чем и я.

— Нет! — энергично возразил Хмура. — Это не он донес на вашего отца оккупантам. По-видимому, это сделал Курт Гинц. Чтобы еще больше удивить вас, сообщу, что Розен был вовсе не Розен, а Розенкранц, племянник графа Розенкранца, владельца замка. Но Эмиль Розенкранц был воспитан в Польше и чувствовал себя связанным с Польшей. Он не объявил себя фольксдойчем[6], когда ему это предложили, и его хотели отправить в концлагерь, но дядя благодаря своим связям добился того, что он отделался принудительными работами на заводе в Липове. После войны Эмиль Розен поселился в Познани. Работал он очень хорошо. Это был действительно честный, порядочный человек. По его просьбе ему разрешили изменить фамилию, придав ей польское звучание. Со своей семьей он не хотел иметь ничего общего.

— Но мы ведь никогда не слыхали, чтобы в Липове оставался кто-либо из семейства Розенкранцев! — сказала я, чувствуя себя уязвленной. Как-никак, хоть и в меньшей степени, чем пани Анастазия, я все же могу считать себя всесведущей, когда речь идет о липовских делах.

— Этого я не говорил. Но у Эмиля Розена была жена, с которой он очень давно разошелся, как говорят, из-за идейных разногласий. Дело в том, что, когда мужа увезли в Липов, Луиза Розенкранц осталась в Лодзи. Она была фанатичной сторонницей гитлеризма. После войны она исчезла. Сведения о ее дальнейшей судьбе весьма разноречивы. Одни говорят, что она находится где-то на Западе. Другие утверждают, что она снова вышла замуж, есть и такие, которые думают…

— Что она живет в Липове под другой фамилией! — продолжила я.

— Именно. Именно так, дорогая пани Мильвид. И вот теперь наша задача состоит в том, чтобы разыскать эту особу.

— Должно быть, Розен знал об этом, раз он говорил, что у него есть в Липове родственники. Теперь я понимаю, почему он не уточнял, что это за родственники. Но зачем же он сказал дворнику, что едет к своим? — недоумевала я.

— А что он еще мог сказать? Что едет к некоему Лингвену? Вы же сами убедились, до чего разговорчив этот дворник, впрочем весьма симпатичный и отзывчивый человек. Розен понимал, что дело, по которому его вызывает сын Юлиуша Лингвена, не подлежит обсуждению с досужими собеседниками.

— Теперь я понимаю! — воскликнул Янек, который сосредоточенно слушал все это. — Наконец-то я понял всю историю с этими письмами!

— А я еще не совсем, — призналась Роза.

Мне показалось, что, говоря это, она хочет польстить Янеку, отдавая дань его умственному превосходству. Должно быть, ей хотелось, чтобы он перестал на нее дуться из-за капитана Хмуры.

Мужчины в таких тонкостях не разбираются. Янек, конечно, проглотил приманку и начал, слегка пыжась, объяснять:

— Первые три письма были посланы не столько затем, чтобы меня впутать, сколько затем, чтобы под конец послать это, четвертое письмо, которое действительно должно было дойти до адресата, а не вернуться на улицу Акаций.

— И еще затем, — добавил Хмура, — чтобы раздробить вашу группу. «Отправитель» рассчитывал на то, что либо вы, либо пани Зузанна, словом кто-то из вас, начнет выяснять, в чем дело. А это, по мнению «отправителя», должно было усилить мои подозрения по вашему адресу, а следовательно, облегчить его деятельность в Липове.

— А зачем же понадобилось вызывать в Липов Эмиля Розена? — мне хотелось выяснить все до конца.

— Думаю, что по двум причинам, — терпеливо объяснил он. Право, Хмура был самым терпеливым человеком, какого мне довелось когда-либо видеть. — Заметьте, ваш противник всегда старается убить одним выстрелом двух зайцев — это его отличительная черта. Итак, во-первых, он рассчитывал, что ему удастся заполучить бумаги Лингвена. Но кто сможет определить, представляют ли они ценность в наше время? Кто расшифрует формулы? Ясно, что только тот, кто уже имел с этим дело. То есть Розен. Учитывалось, однако, и то, что Розен может отказаться участвовать в этой истории. Тогда можно и даже надо было бы его убрать, а заодно бросить новое подозрение на Янека Лингвена. Потому что если принять версию, которую нам хотели навязать, то Янек, даже если бы он хотел утаить пользу изобретений в целях личной наживы или сбежать за границу, должен был бы, добыв все сведения, которыми располагал на этот счет Розен, постараться убрать уже ненужного ему информатора и опасного свидетеля.

— Адская интрига, — шепнула я, пытаясь сообразить, кто же из жителей Липова способен на такие хитрые и сложные замыслы.

В то же время я со смущением думала, какими детски-легкомысленными выглядели в глазах Хмуры наши действия. Он не только знал намного больше нас, но наверняка располагал уже некоторыми данными, позволяющими разоблачить преступника либо преступников. Я уже собралась было спросить об этом Хмуру, но в этот момент послышалось тарахтение мотоцикла. За окном блеснул и погас свет — мотоцикл остановился у дома.

Хмура открыл дверь. На пороге, жмурясь от света, стоял Мариан Мацея, грозный, чуждый снисхождения начальник нашей ветреной Розы.

Капитан Хмура усадил его за стол и сказал, что при нас он может говорить свободно.

Вот что мы узнали из сообщения Мариана Мацей, дополненного замечаниями капитана Хмуры.

Как и следовало ожидать, ни пани Анастазия, ни Бернард Симони не собирались держать в секрете сведения о «незначащихся адресатах», которым пишет письма «этот милый молодой человек в джинсах». Я будто собственными глазами видела, как пани Анастазия приближает свое птичье, остроносое лицо с живыми светло-голубыми глазами к собеседнику: «Вы, наверное, видели, как он все разгуливает около реки… с внучкой бедного Лагуны, с этой Розой… В этом не было бы, знаете ли, ничего странного, если б не… ну, вы понимаете, что я имею в виду!» Да, конечно, если б не кольцо улик, все плотнее смыкающееся вокруг Янека.

В результате этих разговоров кое-кто из тех, кого Хмура допросил в связи с делом Шимона Лагуны, сказал мимоходом об этих странных письмах. Тогда Хмура занялся корреспонденцией, которую якобы вел Янек. Проверка подтвердила, что люди говорят правду, и Хмура поручил Мацее обращать внимание на письма, высылаемые от имени Яна Лингвена. Таким образом удалось получить адрес последнего из тех, кому были посланы загадочные письма, то есть Эмиля Розена.

Но как узнать, кто отправил это письмо? В каком деле, в каком тайнике искать машинку с таким шрифтом и бледно-голубой лентой? На конверте, найденном в кармане Розена, было слишком много отпечатков пальцев, и установить дактилоскопическим анализом ничего не удалось. Поэтому капитан Хмура просил Мацею помочь по возможности указать хоть на самый ничтожный признак происхождения этих писем.

У пана Мацеи дел всегда по горло. Если хочешь завоевать первенство в межрайонном соревновании, надо работать на совесть, хотя в городке с десятитысячным населением возможностей проявить себя маловато. Поясняя все это, Мацея извинился перед капитаном Хмурой за то, что закрутился днем и только теперь вспомнил о странном письме, адресованном гражданину Эмилю Розену в Познань. Поэтому-то он и примчался на мотоцикле в такой поздний час в Заколье, где, как ему сказали в милиции, находится сейчас капитан. Он записал адрес для капитана и хотел бы поделиться с ним своими сомнениями, поскольку этот конверт поразил его… своей маркой.

Да, да, его внимание привлекла марка. Потому что это была марка с изображением зимородка, стоимостью в четыре злотых. Кто же будет наклеивать на обычное письмо марку за четыре злотых? Наверное, тот, кто спешит и не имеет другой марки под рукой, или же тот, кто хочет таким образом обратить на свое письмо чье-то особое внимание.

Но это еще не все, что может сказать по данному поводу Мариан Мацея. Ибо он принадлежит к немногочисленной в Липове группе настоящих знатоков филателии. Конечно, тут много таких «филателистов», которые только обмениваются друг с другом любыми проштемпелеванными марками с поврежденными зубчиками. Но он-то и другие настоящие коллекционеры выписывают все новинки прямо из филателистического центра в Варшаве.

Так вот, марки бывают двух видов: обычные, выходящие миллионными тиражами, и специальные, выпускаемые по какому-либо случаю в относительно небольшом количестве экземпляров — таких марок в продаже обычно не встретишь, и филателисты ими особенно интересуются. К такого рода маркам как раз относится серия с изображениями птиц, подлежащих охране; марки эти выполнены в красивой цветовой гамме на пепельном фоне. В эту серию входит и марка с зимородком, которая была наклеена на письмо, адресованное Эмилю Розену.

Эту марку мог наклеить лишь кто-то из филателистов, абонированных в варшавском центре. А таких в Липове всего трое. Он, Мариан Мацея, этой марки наверняка не наклеивал. Его марка находится в альбоме, и ее можно увидеть хоть сейчас — он нарочно привез с собой альбом.

Остаются еще двое: Бернард Симони и Феликс Свист; у одного из них в коллекции теперь должно не хватать этой марки с зимородком.