Адресат неизвестен

9. А где окошко?

Собственно, давно уже следовало обо всем уведомить капитана Хмуру. Я изо всех сил старалась подавить в себе это желание, когда на следующий день по возвращении в Липов сидела перед ним и терпеливо объясняла, что никакого Розена не знаю и не знала и что ни от кого не слыхала ни этого, ни похожего на это имени.

Капитан сосредоточил все свое внимание на этом деле. Он поднял большой переполох в Липове. Вызвал из воеводства специальную бригаду. Наш дом на улице Акаций обследовали от чердака до подвала, вызывали на допрос множество людей. Как конфиденциально сообщила мне бывшая моя сослуживица, два сотрудника Хмуры часами изучали в Народном совете все дела.

Тело Эмиля Розена (как выяснилось после тщательного обследования), прежде чем очутиться на моей лестнице, некоторое время, возможно всю ночь, лежало в подвале нашего дома. Капитан Хмура поинтересовался, не пропало ли что у меня из подвала. Я заверила его, что немедленно выясню, в каком состоянии моя рухлядь. Пришлось для приличия заглянуть на улицу Акаций, хоть я и без того могла сообщить Хмуро, что у меня украдена пишущая машинка.

Янек получил фотографии: я и Роза на замковом холме. Мы их за ужином разглядывали с величайшим увлечением. Всей нашей троице так надоели бесконечные попытки распутать свалившуюся на нас тайну, что мы, будто сговорившись, ни слова не сказали о деле. Мы любовались фотографией — великолепные заросли роз, стройная фигурка девушки с темными, развевающимися на ветру волосами и некая пожилая дама, серьезное выражение лица которой никак не соответствовало последнее время ее поведению.

Я спросила Янека:

— А наш знаменитый пан Хилари не пробовал тебе навязать своих открыток?

— Еще как! — рассмеялся Янек. — Мне пришлось купить целый десяток. Только поэтому он мне так быстро и отпечатал снимки.

Он бросил на стол пачку фотооткрыток. Пан Хилари, владелец единственного в Липове фотоателье, определенно злоупотреблял исключительностью своего положения. Он часто применял, в особенности по отношению к приезжим, систему взаимосвязанных сделок: «Купишь мои открытки, быстро отпечатаю твои снимки». Мы в Липове снисходительно относимся к этому. Как-никак его открытки сделаны очень умело и популяризируют красоту Липова, которой мы безмерно гордимся. На одном из снимков была река с плывущими по ней парусными лодками, на других — Рынок с нашей очаровательной маленькой старой ратушей, извилистые улочки, по которым так интересно пройтись. Самыми любопытными были снимки замка. Замок вблизи и издалека, его общий вид и части здания. Замок в развалинах — и замок, перенесенный на фотооткрытку с гравюр и снимков, хранящихся в городском архиве.

Я взяла в руки именно такую открытку. Снимок был сделан с близкого расстояния.

— Посмотрите, дети, — сказала я, — это, пожалуй, то самое место, на котором ты нас фотографировал, Янек.

Обе головы, темноволосая и светлая, склонились над открыткой. Роза придвинула для сравнения снимок, сделанный Янеком. Вдруг Янек подпрыгнул и издал драматическое восклицание:

— А где окошко?!

— Какое окошко? — я надела очки, чтобы хорошенько присмотреться.

— Вот здесь, — он ткнул пальцем. — Видите?

— Вижу, — ответила я.

На снимке, представляющем замок в его прежнем великолепии, на высоте примерно двух метров от земли в толстой старой стене был пробит ряд узких глубоких окон, похожих на бойницы. Под стеной строгими рядами, как солдаты в строю, цвели розы. Это были розы, «хорошо воспитанные», розы, старательно ухоженные, с такими пышными и красивыми цветами, будто их изваял резец скульптора. Не подлежало сомнению, это было то самое место, где непроходимые розовые заросли послужили Янеку фоном для снимка. Но на его снимке среди окошек, отчетливо виднеющихся повыше зарослей, в старой, неплохо сохранившейся стене недоставало одного окошка. На его месте была гладкая однообразная плоскость.

Янек был ужасно взбудоражен своим открытием. Наверняка, утверждал он, именно тут и находится тайник, о котором знал Лагуна. За этот тайник и разыгралась борьба в ту ночь, когда погиб Лагуна. Юлиуш Лингвен обозначил буквой «з» не Заколье и не завод, а замок, в который имел доступ его друг, садовод Лагуна. То, что Лагуна возится в розарии, ни у кого не возбуждало подозрений, он мог спокойно запрятать документы, когда и владельцу замка и немцам на заводе было уже не до садовода.

Разумеется, мой энергичный племянник тут же собрался отправиться на замковый холм и разобрать стену в том месте, где было замурованное окно. Но я молча показала ему на Розу — девушка, несмотря на оживленную дискуссию, крепко спала, положив голову на стол.

Мы решили отправиться на замковый холм завтра, сразу после обеда. Такая прогулка никого не удивит. Многие жители Липова любили гулять именно в этих местах. Но на нас наверняка подозрительно оглядывались бы встречные, если б мы отправились туда в сумерки. Ведь все говорят, что там водятся привидения.

По дороге к замку Янек в предвидении скорой победы над капитаном Хмурой безжалостно издевался над незадачливым, по его мнению, представителем законности:

— Вот вы сами скажите, тетя, разве он не сверхъестественный кретин? Я просто удивляюсь: как это я еще спокойно разгуливаю по Липову? Ведь он же давно должен был меня посадить! У меня было какое-то дело к Лагуне. Я бегаю по Липову ночью, как раз в то время, когда гибнет Лагуна. Я всюду нахожу принадлежащие ему вещи. Я веду странную переписку с какими-то загадочными типами. С моим письмом в кармане на лестнице дома, где живет моя родственница, находят убитым одного из моих адресатов. А ему еще мало!

Что я могла ему ответить? Действительно, Хмура вел себя так вяло и медлительно, что это вызывало по меньшей мере удивление.

На склоне замкового холма мы приятно провели время до вечера. Устроили привал среди зарослей роз. Хорошо поужинали. Полюбовались закатом солнца. Потом Янек и Роза, совсем как ребятишки, бегали взапуски по развалинам. А мне, наконец, удалось закончить свитер, который я начала вязать еще прошлой осенью.

Из близких знакомых мы никого не встретили. Только Феликс Свист сопровождал группу школьников из Белостока, но он исполнял свои обязанности гида в темпе, рассчитанном скорее на спринтеров международного класса, чем на этих чумазых, запыхавшихся, умаявшихся мальчишек в возрасте 11–12 лет. Они промчались мимо нас, как вихрь, вздымая облака пыли, и лишь издалека долетела песенка: «Как хорошо нам…»

Когда стало смеркаться, Янек дал сигнал начинать. Было еще не настолько темно, чтобы пришлось пускать в ход фонарики, но издалека уже нельзя было увидеть, как мы возимся у стены.

Чтобы пробраться к стене, пришлось прорубать дорогу сквозь сплетенные колючие кусты. Другого пути не было; Янек и Роза, бегая по развалинам, постарались проверить, нельзя ли пробраться к замурованному окошку изнутри.

Мы принялись за дело. Из сарая Лагуны мы взяли все инструменты, которые могли бы нам пригодиться для этой цели. Старательно вымерили расстояние между остальными окошками.

— Все правильно, — пробормотал Янек, делая отметки мелом. — В этом месте клали стену в наш век, а не при Христиане Розенкранце или как его там…

Внимательно присмотревшись, можно было заметить, что свежая кладка (хоть кирпичи взяты были старые, темно-красные) образовывала узкий прямоугольник, будто светлая тень легла на стену.

— Дух окна… — пошутила Роза.

Работы у нас хватало. Пришлось натаскать каменных плит, чтобы Янек мог, став на них, разбирать стену.

Становилось все темней. Должна признаться, развалины, и днем не слишком-то приятные с виду, ночью выглядели совсем жутко. Изломанные силуэты башен и стен резко чернели на фоне звездного неба. Всходила луна, заливая все вокруг мертвенным голубым сиянием. Нетопыри и совы, взлетающие над развалинами, казались внезапно ожившими обломками замка. Что скрывать; я боялась.

На мою молодежь все это, однако, не производило ни малейшего впечатления. Янек преспокойно выцарапывал кирпичи из кладки, а Роза держала брезент, чтобы обломки, падая, не наделали шуму. Через некоторое время он спустился отдохнуть. Я смазывала йодом ссадины на его руках, и Янек пищал при этом совсем так же, как лет десять назад.

— Придется повозиться, — тихо говорил он, пока Роза поила его чаем из термоса, — кирпич в два ряда уложен. Но я ручаюсь, что тайник там. На стук отзывается пустота.

Он снова принялся за работу. Через некоторое время мы услышали тихое восклицание: «Есть!» Кирпичи начали сыпаться чаще, Янек работал лихорадочно. Когда он пробил отверстие, мы с Розой взобрались на импровизированные подмости — не терпелось поглядеть, что же спрятано там, за замурованным окном.

Роза посветила фонариком. В отверстии виднелись длинные тюки, старательно обшитые непромокаемой тканью.

Мы не могли слова выговорить от волнения. Да и что удивительного! Наконец-то Янек получит заветный дар отца и сможет продолжать дело, начатое Юлиушем Лингвеном. Роза теперь знает, что ее дед не напрасно пожертвовал жизнью. И оба они смогут теперь спокойно мечтать о совместной жизни в доме над серебряной рекой, среди широких душистых лугов. И я могу радоваться, что они будут рядом со мной и что кончается это, так невинно начавшееся и так трагически усложнившееся, дело. Может, уже завтра я буду опять преспокойно продавать свои газеты, а об остальном пускай заботится Хмура.

Янек стоял у самого тайника, Роза спустилась чуть пониже, я сошла вниз, на землю. Янек вынимал тюки и передавал их Розе, а она — мне. Я опускала их наземь. Они были очень тяжелые — я еле удерживала их в руках. Мы насчитали двадцать четыре штуки.

Наконец Янек спрыгнул на землю. Мы стояли втроем, совсем как удачливые охотники над пойманной дичью.

— Надо хоть один открыть и посмотреть, что там такое. Остальные трогать не будем, я тут буду стеречь, а вы обе пойдете в город и дадите знать Хмуре. Пускай присылает своих молодчиков.

Я разрезала острыми ножницами упаковку одного из тюков. Внутри оказался дощатый ящик, в несколько рядов обвитый проволокой, которую Янек нетерпеливо перекусил плоскогубцами. Роза помогала вытягивать гвозди. Несмотря на ночную прохладу, нам стало жарко. По лбу у меня струился пот. Крышка ящика, наконец, поддалась, тихо скрипнув.

Мы молчали, не поднимая глаз. Ящик был набит тщательно упакованными гранатами.

Наверное, мы были так озабочены и встревожены, что не слыхали ни малейшего шороха. И когда мы, наконец, оторвали взгляд от ящика, то даже вскрикнули от испуга — то ли я, то ли Роза, то ли все трое.

Рядом с нами, скрестив руки на груди, с выражением доброжелательного любопытства на лице стоял капитан Хмура.

Он тихо свистнул, и из зарослей появились его «молодчики», как не слишком-то вежливо назвал их Янек.

— Заберите это, — распорядился Хмура, указывая на ящики, — только поменьше шуму! Чтобы никто не слышал и не видел. Доставьте в милицию. Будьте осторожны при переносе и распаковке. Немедленно сообщите пограничникам, пускай на всякий случай пришлют сюда саперов. А отверстие надо снова незаметно замуровать.

«Молодчики» хлопотали ловко и тихо, как духи. Если б кто-нибудь увидел эту сцену, наверняка родилась бы новая легенда о целой толпе духов, которые лунной ночью пляшут у развалин.

Хмура обратился к нам с изысканной любезностью:

— А вас я попрошу следовать за мной.

Я не сказала ни слова. Да и что я могла сказать? Случилось самое худшее. Завтра весь городок будет знать, что Зузанна Мильвид, которую до сих пор уважали и ценили как женщину доброжелательную, отзывчивую и серьезную, арестована за незаконное хранение — нет, даже сокрытие! — оружия. Вывод из этого можно сделать лишь такой: разоблачены участники диверсионно-шпионской шайки. А Янек? Бедный Янек. Кто нам поверит после всего, что предшествовало нашей злосчастной прогулке к развалинам? Я глянула на Розу — глаза у нее были полны слез, губы дрожали. Она с отчаянием шепнула:

— Что я наделала… Это все из-за меня… из-за меня!

Я тогда не поняла, о чем идет речь. Лишь потом, по секрету от Янека, Роза призналась мне — ибо Хмура по-рыцарски хранил ее тайну до конца, — что она перед роковой экскурсией к замку сделала то, что я должна была сделать уже давно. А именно, пошла к Хмуре и рассказала о наших намерениях. Молодость нетерпелива, она жаждет не только успехов, но и немедленных аплодисментов. Роза хотела, чтобы Хмура стал свидетелем триумфа ее Янека. А кроме того, она, как и полагается влюбленной, оберегала своего любимого. Она боялась, что наши противники, следящие за каждым нашим шагом, отправятся за нами к развалинам. Как мы узнали потом, Роза была права. Присутствие милиции, невидимой лишь для нас, помешало планам противника.

При свете полной луны мы гуськом сошли вслед за капитаном Хмурой к подножию холма. Там, под прикрытием буйно разросшегося ольшаника, ждал милицейский «газик». Хмура усадил нас сзади, сам сел рядом с водителем и тихо сказал ему что-то.

Я совершенно не сознавала, каким путем мы едем. Очнулась я лишь, когда водитель затормозил, и Хмура сказал, что мы приехали. Удивление мое было безгранично: мы находились на Заколье, у домика Лагуны, а вовсе не в тюрьме и не в милицейском участке. «Ну да, — подумала я вслед за этим, — сейчас обыск произведут, ясно».

Однако я не заметила поблизости никого, кроме Хмуры. А он велел шоферу вернуться в милицию. Если будет что-нибудь срочное, добавил он, пускай сюда придут. Он наверняка пробудет здесь по меньшей мере час.

Я совсем уж ничего не понимала. Что происходит? Что это за тактика? Автоматически вынув из сумки ключи, открыла дверь, зажгла свет и пригласила Хмуру войти, ибо он стоял у порога, будто ожидая разрешения. Когда мы уселись вчетвером вокруг стола, Хмура заговорил первым. Он сказал, и я уловила при этом в его глазах насмешливые огоньки: — Нельзя ли попросить у вас стаканчик хорошего крепкого чая? Извините, что в такую пору… Но я ужасно люблю свежезаваренный чай…