Адресат неизвестен

12. А я люблю сплетни

«И жили они долго, в счастье и радости. Крепко любили они друг друга, и все их любили. И я на свадьбе была, мед-пиво пила, а что услыхала, то в сказке рассказала…»

Может, именно так я и должна была бы окончить свое повествование. Потому что я верю не только в сказки, но и в то, что люди, если они того действительно хотят, могут устроить свою жизнь лучше, чем в сказке.

Роза и Янек еще не поженились, но они счастливы. Янек готовит дипломную работу. Роза по-прежнему сидит у своего окошечка на почте. Однако в ее взаимоотношениях с начальником, паном Мацеей, произошли кардинальные изменения. Пан Мацея утверждает, что, если Роза теперь считается одной из лучших почтовых работников воеводства, эта заслуга принадлежит ему, как воспитателю молодых кадров. Я все же склонна приписывать перемену в характере Розы ее любви к моему племяннику. Теперь, появись сам Збышек Цыбульский, Роза обойдется с ним весьма мило и любезно, но и с необычайным достоинством. Будущие супруги Лингвены переписываются, наверное, ежедневно, потому что Роза отлично осведомлена обо всех, даже самых незначительных событиях в жизни моего племянника. Кроме того, она, конечно, просматривает почту, привозимую автобусом, и немедленно вылавливает оттуда письма Янека, тем более что отличить его письмо — дело, не требующее особого труда: Янек пользуется бумагой и конвертами из почтового набора «Роза ветров» и печатает адрес на присвоенной им без зазрения совести машинке со светло-голубой лентой.

У Розы еще побаливает нога, которую ей прострелил Симони, но доктор Свитайло утверждает, что это вскоре бесследно пройдет. «Самое главное — молодость, пани Зузанна», — говорит он мне, когда я прихожу делать те самые уколы «прямо в колено», от которых недавно отказалась с таким ужасом.

У доктора Свитайло, конечно, были неприятности в связи с делом Лагуны, или, точнее, с делом Вебер и Симони. Однако в оправдание ему служило столь многое, что капитан Хмура сделал все, дабы на судебном разбирательстве как можно меньше говорилось о докторе Свитайло. Ибо человек этот, в сущности, был весьма достойный и много переживший. Во время войны он был одним из организаторов подпольной борьбы на Побережье, и в те годы погибла вся его семья, кроме жены. Может быть, его поведение выглядело в доле Лагуны особенно неожиданным, но я понимаю доктора. У пани Агаты тяжелая болезнь сердца, и волнение грозит ей смертью. Нечего и удивляться, что доктор старался ее оградить от лишних переживаний, ибо, что ни говорите, труп в саду — это не средство для успокоения нервов.

А дело было так. В тот день, когда убили Лагуну, пани Анастазия была вечером свободна, так как в киоске дежурила я, и она пригласила жену доктора к себе на чашку чаю. Очень возможно, что она кое-что подмешала в этот чай; во всяком случае, пани Агата внезапно почувствовала себя плохо, и Вебер позвонила ее мужу, чтобы он за ней приехал. Доктор Свитайло рассчитывал посвятить вторую половину дня своим розам и беседе с Лагуной. Но ему пришлось оставить Лагуну в саду и сломя голову мчаться за женой на другой конец города. Во время его отсутствия в сад пробрался Бернард Симони. Перелезть через изгородь для такого тренированного человека, как Симони, не представляло труда. После короткого разговора с Лагуной он застрелил его в беседке и выбрался из сада тем же путем, каким туда попал. Выстрелов не могли слышать ни глухая бабушка Потыч, ни служанка доктора Анна, которая, как обычно, была в это время в костеле. Вернувшись домой, доктор увидел у себя в саду труп Лагуны.

Дождавшись вечера, на его счастье грозового, он перебросил тело Лагуны через изгородь на пустырь, погрузил в свой «фиат» и отвез на берег реки. Но, однако, река была слишком близко от виллы доктора. Поэтому он поехал на пристань, взяв первую попавшуюся лодку, подплыл на ней к тому месту, где оставил труп, и, спустившись довольно далеко вниз по течению, перенес тело Лагуны в прибрежные заросли.

Когда я попрекнула бабушку Потыч за то, что она не сказала мне про отсутствие всех обитателей виллы доктора, она даже обиделась на меня. Разве я спрашивала ее про доктора? Или про его жену? Или про Анну? Я же спросила ее только про Лагуну! А она имеет обыкновение говорить лишь о том, о чем ее спрашивают. К чему приводит любовь к сплетням, можно убедиться на примере этой ужасной Веберши: сплетничала-сплетничала, да вот теперь и сидит. Пожалуй, Хмура недаром говорит, что для расследования дел мне еще недостает необходимой сноровки.

Что, однако, произошло до всех этих событий? Начну с того, что относится к довольно далекому прошлому, но имеет существенное значение. А именно:

Когда ее мужа вместе с Лингвеном увезли в Липов, Луиза — Анастазия Розенкранц осталась в Лодзи и развелась с Розенкранцем: она не желала позорить себя супружеской связью с человеком, не признающим идей гитлеризма. Выйдя за некоего Вебера, присланного из Германии в качестве директора либо заместителя директора «Боруты», она вместе с ним бежала из Лодзи, но по дороге они как-то потеряли друг друга, и Луиза-Анастазия не успела перебраться через линию фронта. После войны она, правда, разыскала мужа, но он написал ей: «Дорогая! Останься там, где находишься. Наши люди очень нужны нам в Липове. Через некоторое время я заберу тебя оттуда». То, что делала вообще пани Анастазия в Липове по заданиям своего супруга, представляет собой материал для специального расследования, и потому я упомяну об этом лишь вкратце. В качестве помощника она избрала своего двоюродного брата, который, прежде чем стать Бернардом Симони, носил совсем другое имя и во время войны выполнял различные полицейские функции в восточных районах Польши.

Со всей историей изобретения Юлиуша Лингвена пани Анастазия была хорошо знакома еще в Лодзи. Благодаря родству с Розенкранцами она знала также, что никаких тайников с сокровищами в замке нет; ибо то, что старый граф впопыхах оставил — ценные картины и фамильное серебро, она нашла сама и помогла переправить к нему через границу в первые годы после войны. Разговоры о «сокровищах Лагуны» заставили ее предположить, что старый садовник хранит то, о чем она слыхала: документацию изобретения, которой так добивались гитлеровцы от Лингвена. Она сообщила об этом мужу. Тот ответил: «Добыть или уничтожить». Однако это было не так-то просто сделать. На осторожные вначале, а потом и настойчивые предложения Лагуна отвечал упорным молчанием. Вебер и Симони решили подождать — авось старик умрет и передаст свою тайну Розе. Может, с молодой, неопытной девушкой договориться будет легче, соблазнив ее деньгами или перспективой выезда за границу.

Для того чтоб добыть документацию изобретения, пусть и ценного (Вебер разузнал о нем подробнее, установив контакт с бывшими владельцами завода в Липове), все же не стоило идти в делах с Лагуной «ва-банк», рискуя провалить всю отлично законспирированную шпионскую группу вообще: у Вебер и Симони было немало других дел, а убийство, даже если б оно наверняка помогло завладеть бумагами Лингвена, принудило бы Вебер и Симони покинуть столь удобное убежище и базу, какими стал для них Липов.

Знал ли Лагуна, кто такая пани Анастазия? Знал, хотя, разумеется, не был осведомлен о ее шпионской деятельности. Он видал ее во дворце Розенкранцев во время войны, когда она пыталась «вразумлять» своего бывшего мужа, Эмиля. Встретив ее снова после войны, он было собирался рассказать кому следует, что это за птица. Но она пригрозила ему, заявив, что тогда ему несдобровать, потому что у нее есть защитник. А Лагуна хотел жить; если он погибнет, кто будет охранять документы Лингвена, кто отдаст их тем, кому следует, кто воспитает Розу. Так что он молчал и держался настороже.

Тот факт, что Лагуна никому не передал документов Лингвена, объясняется просто: он не знал, кто такие «защитники» Вебер, под каким именем они скрываются в Липове. «Оборотней» тут хватало; в этих краях в первые годы после войны бывало всякое. Не искал он и наследников Лингвена, так как Веберша под страхом смерти запретила ему даже попробовать это. Поэтому он и ждал, пока жена или сын Лингвена сами к нему явятся.

Частично обо всем этом рассказала во время следствия и судебного разбирательства сама Вебер, частично же мы узнали об этом из письма Лагуны внучке, которое он вложил в бумаги Лингвена.

Пока Янек был ребенком, когда он приезжал ко мне в Липов, никто не обращал на него внимания. Наверное, никто и не знал его фамилии. Кого могла интересовать фамилия сорванца? Стекло разбил Янек, нос Юзеку расквасил Янек — вот и все. Но когда Янек приехал в этот раз, фамилия его стала известна, и Вебер с Симони принуждены были перейти в наступление. Очевидно, они следили за каждым нашим шагом и, увидев, что мы отправились к Лагуне, немедленно составили план действий. К этому их побуждала не только охота за изобретением Лингвена. Вебер рассуждала так: Лагуна передаст документы Янеку, а освободившись от обязанности стеречь тайник, непременно выдаст тому же Янеку, а то и просто властям тайну Вебер, хотя бы из страха перед ее местью. Значит, в тот момент, когда союз Лагуна — Лингвен будет заключен, окажется под угрозой существование всей шпионской сети в этих местах. Следовательно нельзя допустить, чтобы Янек и Лагуна договорились между собой.

— Молодой Лингвен уже знает что-нибудь? — спросил Симони Лагуну в беседке доктора.

— Нет, — ответил Лагуна.

Тогда раздался выстрел.

После убийства Лагуны они, во-первых, решили навлечь на Янека подозрения, а во-вторых, следовать за ним по пятам, чтобы не упустить момента в случае если Янек все же отыщет бумаги отца: бумаги следовало отобрать и либо вывезти за границу, либо уничтожить. Янека они намеревались убить, а тело надежно спрятать, чтобы думали, что он, захватив документацию изобретения, удрал за границу. На этом заканчивала свою деятельность в Липове и Вебер. Она уже начала хлопотать в Варшаве насчет поездки в Швейцарию, якобы по приглашению своей школьной подруги.

Теперь, припоминая все происшедшее, я не могла понять, как это я ни разу не заподозрила Симони! Ведь именно он привел нас к тому самому месту, где лежала сумка Лагуны, и, конечно же, привел специально, чтобы укрепить подозрения против нас. Эту сумку он взял у мертвого Лагуны, думая найти в ней что-нибудь интересное, но, увидев, что ошибся, оставил ее в развалинах.

Пани Анастазия старалась с помощью сплетен создать вокруг нас, а в особенности вокруг Янека соответствующую атмосферу. Она же стащила мою машинку, пользуясь тем, что по моей просьбе заходила ко мне поливать цветы. Розена отравила тоже она, ибо он действительно не согласился стать экспертом по изобретению Лингвена, а заодно и приманкой для Янека. От него требовали, чтобы он явился к Янеку как друг его отца, что, впрочем, было правдой, и постарался выяснить, знает ли Янек, где спрятаны документы.

Выдумка с письмами тоже исходила от пани Анастазии; Гинца она знала по лодзинским временам, и ей было известно, что он бежал в Германию. Адама Горна она попросту выдумала, а чтобы еще больше все запутать, приплела сюда Томека Зентару, чьи «канареечные дела» хорошо знала. Данута Квичок из Щецина была знакомой Симони и уже не раз помогала переправлять через границу материалы, собранные Вебер и ее помощником в других городах.

Марка с зимородком, однако, отсутствовала не в альбоме Симони, хоть именно он отправлял письма, а у Феликса Свиста. Однако же, давая показания по этому делу, Свист вспомнил, что отзывчивый пан Бернард недавно помогал ему приводить в порядок его коллекцию.

Вебер и Симони приговорены к высшей мере наказания. Вебер, может быть, этот приговор еще заменят пожизненным заключением, но Бернарду Симони петли не миновать, и не только за убийство Лагуны и шпионаж; за ним еще числилось не одно преступление во время войны.

После потрясения, которое наш городок пережил благодаря всему этому делу, он снова, наконец, зажил мирной жизнью. Однако прежняя тишина, пожалуй, уже в Липов не вернется.

Когда документы, хранившиеся под кустом черной розы, были исследованы, оказалось, что изобретение Юлиуша Лингвена ничуть не утратило своей ценности и по-прежнему является открытием мирового масштаба. Янек, конечно, мечтает о космических кораблях из лингвенита, ибо так будет называться материал, изобретенный его отцом. В наш город все чаще приезжают теперь новые люди, которые тщательно изучают, насколько прежние заводские постройки пригодны для производства лингвенита. На территорию завода уже свозят материалы для отстройки цехов и для строительства большого поселка для будущих работников завода.

Кроме того, ходят слухи, что в окрестностях Липова обнаружены медь и еще какие-то ценные ископаемые. Ну что же, значит вскоре вместо курорта, о котором я мечтала, тут возникнет новый промышленный центр. У нас станет шумно, тесно, многолюдно. Жаль, конечно, прежней тишины, царившей над просторными зелеными лугами, но я все равно не покину этих мест.

Все это будет.

А пока я с удовольствием наблюдаю, как с каждым днем растет на наших узких улочках движение и по-прежнему продают газеты. Моей напарницей теперь стала мать Томска Зентары.

Сам же Томек Зентара женился на Зосе Потыч. Он долго колебался — и он рыжий и невеста рыжая… Если б жена, например, была брюнеткой, как Роза, наверное, было бы лучше, но симпатии к Зосе победили. «Две хозяйки в доме слишком много», — сказал старший Зентара. «Пускай молодая жена учится вести хозяйство», — решила его жена. По ее мнению, ничто так не укрепляет семью, как хорошие домашние обеды. Так что Зося теперь ведет хозяйство, а ее свекровь стала работать в киоске, чтобы еще хоть немного пожить светской жизнью.

Знаменитая черная роза цветет теперь на кладбище, на могиле своего друга и опекуна. Летняя пересадка ей не повредила — роза оказалась крепкой и выносливой. Доктор Свитайло упросил Розу дать ему глазок с куста для прививки, и теперь к достопримечательностям Липова, наверное, прибавятся вскоре еще и черные розы.

Стоит уже поздняя осень, но сегодня выдался теплый день. Поступила послеобеденная партия газет, пока я раскладываю их, за окном уже собрались нетерпеливые клиенты. Поручик Заплата, первым получающий свой журнал «Мозаика», сообщает:

— Звонил капитан Хмура. Просил передать, что скоро приедет к нам в отпуск на рыбную ловлю.

Роза, которая на минутку выбежала из здания почтамта, стоит рядом и смеется.

— Хмура влюбился в тетю. А у меня тоже новость. Даже две. Во-первых, Янек уже точно приезжает на практику в Липов. Здорово, правда? А во-вторых, надо поздравить пана Мацею. Он получил награду в связи с тридцатилетним юбилеем трудовой деятельности. Только что пришло извещение об этом.

Все стоящие у киоска с величайшим интересом прислушиваются к нашему разговору и с сочувствием улыбаются.

Липов — это очень милый городок, уверяю вас. И люди там добрые, душевные. Любят, правда, посплетничать. Да ведь и я тоже не без греха в этом деле. А если кто из вас чист, пусть бросит в меня камень — самый увесистый из непроданных мною «кирпичей».

Впрочем, может, вы хотите купить их? Милости прошу…