Агентство «БМВ»

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Когда Черкасов с Мамоновым увидели, как подстреленные Шнелль и один из его людей бессильно зависли на капроновых канатах, «сукин кот» побледнел и сказал:

— По-моему, они накрылись, шеф. Уверен, что в квартире засел Упырь.

Черкасов провёл рукой по лысому лбу.

— Похоже. Я, честно говоря, надеюсь на Гвоздя, но… Если уж там Упырь, значит, там и все остальные. Штерн и Кортнев! Упырь нас опередил. Мало мы с тобой людей, Мамонов, захватили — вот что я тебе скажу. А ты еще говорил, что у нас перебор…

— Но ведь не самим же нам сейчас идти в квартиру, Александр Николаевич? Еще не поздно вызвать подкрепление. — Мамонову стоило только представить себе, что они вдвоем с Черкасовым входят в комнату, залитую кровью, как ему делалось дурно.

— Кретин ты — а Хмельницкий? Что же — лишать Хмельницкого всей охраны разом? — Черкасов ещё раз глянул на камуфлированные тушки Шнелля и его товарища, болтавшиеся под крышей. — А впрочем — вызывай! Если там Упырь, к нему с минуты на минуту подкатят боевики Шиловой. К тому же, если Штерн ещё жив, надо его брать. Любой ценой!

— Золотые слова, Александр Николаевич, — произнес Мамонов, доставая и на всякий случай осматривая свой небольшой, но вполне дееспособный «Вальтер-ППК». — Звоните и вызывайте подмогу. Что-то я пока ничего не слышу о триумфальных подвигах Гвоздя! Молчит Гвоздь-то! К чему, спрашивается, нам с вами рисковать?

— Верно, сукин кот, — согласился Черкасов. — Подмогу мы вызовем. А чтобы Хмельницкий не дулся, преподнесем ему подарок. Надо срочно связаться со Стволом и отдать ему команду «Троя»!

Серебряков полз по полу, оставляя за собой кровавый след. Гвоздь слишком далеко отбросил ботинком его пистолет. Тем не менее Серебряков полз, хотя чувствовал, как с каждой минутой убывают его силы. Он проиграл, но не собирался уступать. Гвоздь подловил его в тот момент, когда он занимался парнями, посыпавшимися, как горох, из окна. Это было недопустимо: забыть об опасности с тыла.

Все то время, пока Тимофей полз к пистолету, он ни на секунду не упускал из виду Гвоздя: хотя парень был основательно оглушен и контужен, он был жив и в руках его по-прежнему оставался АКМСУ — «Автомат Калашникова модернизированный складной укороченный». Впрочем, и АКМСУ Серебряков не очень боялся, что он — автомата не видел, что ли? Главное — добраться до ТТ, тогда Гвоздю конец. Серебряков переводил дух, собирался с силами и снова двигался дальше, отмечая краем глаза, что десантник постепенно приходит в себя. Почему Гвоздь оказался в таком беспомощном положении и кто его достал — это уже мало волновало угасающий рассудок Тимофея. Его мозг терзала только одна мысль: как могло статься, что Гвоздь провел поперек его тела кровавую борозду из пуль.

Когда Тимофей взял пистолет в левую руку — правая у него не действовала, — он увидел, как у Гвоздя поднялись веки и его глаза уставились на Серебрякова безжизненным оловянным взором. Одновременно с этим десантник чуть приподнял ствол автомата. Выстрелы прозвучали почти одновременно — очередь автомата АКМСУ и одиночный хлопок ТТ — а потом наступила тишина, которую уже никто не в силах был нарушить.

Чёрная «Волга» генерал-майора внутренних войск Тимонина подкатила к аэропорту Шереметьево-2 ровно за сорок минут до отлета «Боинга-747» компании «Пан-Америкэн». Мама Глебушки — Аделаида Ивановна — всю дорогу не сводила глаз со своего сына, который внешне совершенно преобразился и походил теперь на джентльмена с картинки из журнала «XL». Мама с радостью провожала Глебушку в Австралию — на двухнедельный отдых — да и отец был не против. В конце концов, папаша-генерал был даже доволен, что его сынуля сам, ничего не требуя от родителей, изыскал источники доходов, чтобы достойно жить и отдыхать. Генерал-майор Тимонин не одобрял занятий сына искусством, и уж тем более — торговлю с лотка в Измайловском парке, — но сейчас вынужден был убедиться, что все это приносило доход, и немалый.

Когда Глебушка, Аделаида Ивановна и генерал-майор прошли в зал, где заполнялись таможенные декларации, мама Глебушки заволновалась.

— А где твой билет, сыночек? Надеюсь, ты его не забыл? — Мама улыбалась, но на лице у нее был написан испуг: в те времена, когда генерал Тимонин был еще только лейтенантом, потеря любого документа была чревата весьма и весьма большими неприятностями.

Глебушка лениво цедил слова сквозь зубы и посмеивался над страхами матери.

— Я же тебе сто раз в машине говорил, мама, что билеты покупал мой приятель, с которым мы летим вместе. Сейчас он приедет — если уже не приехал — и мы пойдем в самолет. Дай мне, ради бога, заполнить декларацию, ладно?

Аделаиду Ивановну чрезвычайно волновало, что Глебушка взял с собой мало вещей — всего один чемодан, хотя, впрочем, довольно вместительный на вид.

— Ну сама посуди, — говорил ей Глебушка, закончив заполнять декларацию и сжимая ее в руке, словно пропуск в другой мир, где — в отличие от Москвы — не мело по улицам снежной крупой и круглый год ярко светило солнце. — Зачем мне брать с собой, к примеру, плавки, фотоаппарат и давно вышедшие из моды летние штаны и рубашки, когда я все куплю там, на месте? Уверяю тебя, в Австралии все стоит в два раза дешевле, чем здесь. Да и качество получше. Не турецкое, во всяком случае…

— Хм, по-моему, Глеб прав, — выразил свое мнение генерал Тимонин, которому вспомнились молодые годы, когда он с легкостью снимался с места с одним только фибровым чемоданчиком в руках и готов был следовать с ним в любую точку страну — куда Родина пошлет. — Незачем занимать себе руки лишней поклажей. Бритва, зубная щетка, пара смен белья, одежда на первое время — всего этого вполне достаточно. Это ты у нас, мама, — обратился он к Аделаиде Ивановне, — всегда тащишь с собой целый контейнер — даже когда выезжаешь на дачу…

— А ты, — сварливо начала «мама», — везешь с собой спиннинг, тридцать сортов блесен, резиновые сапоги под горло и…

— Погодите, — перебил их Глебушка, направляясь к небольшой живописной группе, которая только что вошла в зал. — Вот они, мои друзья, с которыми мы летим вместе.

Генерал Тимонин и Аделаида Ивановна прекратили привычный спор и, как по команде, уставились на людей, к которым подошел их отпрыск.

Их было много — шесть человек — и некоторые из них — в отличие от одетого «с иголочки» Глебушки, выглядели несколько экстравагантно. Особенно поразили семейную чету основательно поддатый здоровенный мужик в дешевой китайской куртке, надетой прямо на синюю майку с большим вырезом на груди, и довольно-таки вульгарная дама, которая сильно нервничала и время от времени что-то потягивала из плоской металлической фляжки. И майку, и фляжку генерал-майор Тимонин признал сразу: эти вещи были непременной принадлежностью армейского быта. У него самого имелись такие же сувениры, напоминавшие о гарнизонной лейтенантской жизни.

Впрочем, среди этой шестерки были и знакомые лица. В частности, генерал и генеральша мгновенно узнали красавца Игоря Кортнева, которого видели пару раз у себя дома, когда Глебушка устраивал вечеринки. Они знали, что Игорь тоже торговал в Измайловском парке, но потом обстоятельства его жизни волшебным образом переменились, и он стал, благодаря женитьбе на богачке, вице-президентом компании и вообще известным в столице человеком, которого не раз показывали по телевизору. Его безукоризненный костюм и английское, верблюжьей шерсти, пальто в полной мере соответствовали образу преуспевающего джентльмена, но здоровенный кровоподтек на скуле несколько портил облик безупречного господина.

Сергея Штерна чета Тимониных знала отлично и очень его недолюбливала. По их мнению, именно под влиянием Сергея Глебушка ушел из семьи и зажил жизнью «рыночной богемы» — так, во всяком случае, именовала эту социальную прослойку Аделаида Ивановна. Сергей выглядел обыкновенно — даже улетая в Австралию, он не озаботился сменить «прикид» и был одет все в тот же обшитый кожей берет, куртку «пилот» и джинсы. Подруга Штерна Лола тоже была знакома Аделаиде Ивановне: как-то раз, когда она заявилась на рынок, желая полюбопытствовать, чем занимается ее мальчик, она застала эту женщину в компании сына. Лола вела с Глебушкой разговоры, от которых у Аделаиды Ивановны чуть не сделался анафилактический шок. В частности, эта самая Лола употребляла непечатные выражения, что — по мнению мамы Аделаиды — являлось крайней степенью морального падения женщины.

В этой чрезвычайно пестрой компании имелась еще одна девушка. Хрупкая платиновая блондинка с удлиненными, как у древней египтянки или русалки, светлыми глазами, единственная из всех сохраняла на лице печальное и даже, если так можно выразиться, похоронное выражение. Одета она была средне — в потертую дубленку и в итальянские сапоги со стоптанными высокими каблуками. При виде этой девушки у Аделаиды Ивановны сжалось сердце: она вдруг вспомнила, что точно так же убивалась сама, когда ее разлюбезный Мишенька Тимонин — тогда капитан — садился в эшелон, чтобы отправиться на усмирение непокорной Чехословакии в 1968 году. Признаться, она бы не возражала против такой невестки, но, понаблюдав за компанией, пришла к выводу, что печальный взгляд красотки предназначается — увы — не Глебу, а скорее всего — роскошному Игорю Кортневу. Между тем Кортнев, подхватив Глебушку под руку, принялся расхаживать с ним по залу, что-то горячо ему объясняя.

Девушка, смерив взглядом Игоря, который не обращал на нее никакого внимания, сказала несколько слов вульгарного вида женщине с фляжкой и мужчине, одетому в куртку чуть ли не на голое тело, и двинулась к выходу. Как и следовало ожидать, в Австралию из этой пестрой компании летели далеко не все. Потоптавшись на месте и пару раз оглянувшись, к выходу вслед за платиновой русалкой зарысил мужчина в куртке, надетой прямо на майку. Следом за ними двинулась и женщина в дешевом кожаном корейском пальто.

Пора было проходить таможенный контроль.

Генерал-майор Тимонин при всех регалиях проследовал в сопровождении супруги вместе с сыном, Игорем Кортневым, Сергеем Штерном и Лолой Назаровой в сторону турникетов. Генерал шутил с таможенниками, говорил, что его сын везёт с собой на одну бутылку водки больше, чем это разрешено правилами, и вообще производил чрезвычайно приятное впечатление.

«Не хватало еще, — думала Аделаида Ивановна, — чтобы Глебушку с приятелями в самый последний момент прихватили за какую-нибудь ерунду. Пусть уж Мишаня постарается, посверкает генеральскими звездами — хуже, во всяком случае, не будет».

Аделаида Ивановна была права: появление генерала самым благотворным образом сказалось на поведении таможенников. Те улыбались генеральским шуткам, хмыкали по поводу лишней бутылки водки и пропустили Глебушку вместе с друзьями через турникет за каких-нибудь пять минут. Когда, казалось бы, дело было уже на мази, Игорь Кортнев неожиданно произнес:

— А знаете, братцы, я, пожалуй, сегодня с вами не полечу. Компания предоставляет мне еще две недели, чтобы воспользоваться авиабилетом. Так что ждите меня в Мельбурне через неделю, а то и через две.

Кортнев развернулся на каблуках и вернулся назад — на территорию России. Признаться, никто его не задерживал — не было времени — самолет — «Бо-инг-747» — должен был подняться через четверть часа.

Последнее, что Аделаида Ивановна успела крикнуть сыну через турникет, было:

— Кротенок! Ты захватил цинковую мазь для своих прыщиков?

Она, конечно же, не думала в этот момент об Игоре Кортневе.

Валечка, пьяный в стельку Борис и Маринка Летова сидели в своем «москвиче», не имея представления, кто поведет тачку домой. Женщины машину водить не умели, а Борис Дремов находился в таком состоянии, что не только машиной, но и телегой с лошадью вряд ли смог бы управлять.

— А все-таки сука твой Кортнев, — сказала Валечка, делая очередной глоток из стальной фляжки Бориса. — Улетел, гнида, и слова тебе не сказал. Мог бы поцеловать по крайней мере.

— Броня крепка и танки наши быстры — и наши люди доблестью полны! — неожиданно затянул Борис, который забыл на лестничной клетке свою рубашку и пиджак, после того как его напоили люди Черкасова. Теперь он представлял собой образчик пьяного до пробуждения патриотических чувств российского гражданина, желавшего любой ценой дать душе разгуляться.

— Молчи, женщина! — вскричал он, поворачиваясь к Валентине. — Попрощалась с ним Маринка — и ладно! Нового себе найдет. Сама же постоянно про новых мужиков толкуешь! Вот и она себе нового найдет — не такую, блин, скотину!

— Скотину? Это он наверняка про меня ляпнул, — сказал Игорь Кортнев, усаживаясь в древний «москвич» на водительское место и включая зажигание. — Но и я не так прост, — обратился сразу ко всему экипажу Кортнев. — Вы, наверное, думали, что это я фальшивые «грины» кропал — так ведь? Да ничего подобного. Слишком хорошо знал меня Штерн — и, между прочим, всегда считал за честного человека, — чтобы довериться в таком деле.

— Скажи, Игорек, а в Австралию ты тоже не собирался драпануть? — спросила Маринка Летова, когда машина Бориса выехала со стоянки аэропорта и покатила в сторону города.

— Была такая мыслишка, каюсь, — сказал Кортнев, выворачивая руль. — Я-то одного хотел: поработать, попечатать в свое удовольствие на офортном станке. Выставиться где-нибудь. А Шилова мне этого не давала — вечно скандалы устраивала. А вот в Австралии…

— Да уж, этот континент входил в твои планы, — произнесла с улыбкой Марина. — Мне кажется, уехав туда, ты хотел отомстить своей супруге — и копил для этого денежки.

— Интересно, а куда Штерн свой печатный станочек дел? — вдруг совершенно трезвым голосом поинтересовался Борис, поворачиваясь к Кортневу.

Игорь хмыкнул:

— «Куда дел, куда дел?» Вам что, хочется его дело продолжить? Не советую. У вас ни умения, ни связей его нет — сразу попадетесь. Впрочем, станочек скорее всего накрылся. Закопал его Сережа где-нибудь в лесу, неподалеку от дачи своего отца в Перхушкове.

Диана Шилова по обыкновению стояла у окна, чуть раздвинув дорогие бежевые шторы. Ждала, когда приедет Серебряков и привезет Штерна с Лолой. С Игорем Кортиевым она давно уже мысленно распрощалась. Легко или трудно далось ей это решение — было уж дело десятое. Главное, оно было принято, и теперь Диана Павловна жила настоящим. На помощь Серебрякову она отправила два больших джипа «Черокки», набитых хорошо вооруженными охранниками. Диана Павловна прошлась по кабинету, посидела за столом, а когда, по ее подсчетам, Серебряков уже должен был вот-вот появиться, снова прошла к окну. Раздвинув шторы, она увидела, как что-то крохотным лучиком сверкнуло на крыше дома напротив — будто какой-то человек хотел с помощью зеркальца пустить ей в глаза солнечный зайчик. Это чрезвычайно раздражило Шилову, и она уже хотела позвонить Зинаиде и потребовать от нее, чтобы та выяснила, что творится на крыше дома напротив, но не успела… Что-то дзенькнуло, пролетело сквозь толстое тонированное стекло и вонзилось ей прямо в лоб, разворотив череп. Последнее, что успела подумать Шилова, прежде чем ее накрыла темнота, было — «Зачем я отослала от себя Серебрякова… Он бы этого не допустил…»

Вечером того же дня Маринка, войдя в свою комнату с подносом, уставленным тарелками с вкусной едой, заметила, что Игорек буквально прилип к экрану ее допотопного телевизора. По шестому каналу показывали «Дорожный патруль».

— Сегодня утром состоялась перестрелка между двумя преступными группировками на улице Хулиана Гримау. В результате погибли известный авторитет Черкасов, именовавшийся в блатном мире Быком, и несколько боевиков, опознание личностей которых отложено. По-видимому, это была очередная разборка между «авторитетами» из-за сфер влияния в деловом мире нашего города.

Кортнев приобнял Маришку за бёдра и усадил её рядом с собой на узкий девичий диванчик.

Девушка поставила поднос на тумбочку и с не меньшим интересом впилась глазами в экран телевизора, поскольку передача продолжалась.

Когда зрителям было продемонстрировано пробитое пулей окно офиса Шиловой, голос диктора, довольно, впрочем, равнодушно, сообщил следующее:

— Диана Павловна Шилова, президент концерна «Троя», была застрелена сегодня днем в своем офисе на Кропоткинской снайпером, который, судя по всему, знал о её привычке часто подходить к окну. Ведётся следствие.

Маринка обвила Кортнева руками и сказала:

— Тебе жалко её, да? Но запомни — с её исчезновением отпадает необходимость ей мстить — то есть лететь в Австралию к твоему дружку-фальшивомонетчику Штерну.

Игорь, конечно, как добрый друг, спросил:

— С какой это стати я должен забыть про старину Штерна?

Но Маринка запечатала его рот поцелуем.