Академия СКАТ: между нами космос (СИ)

14.3

Идан

— Кто он? — молча изучаем друг друга. Йен первой отводит взгляд.

— Обязательно должен быть мужчина? Хорошо… а если я скажу, что "он" есть?

“Если” не смягчает признания. Я никогда не прятал головы в песок, но сейчас отчаянно цепляюсь за это “если”, как оторванный от FBOT пилот, в попытке сохранить рассудок. Все еще хочется верить, что дело в нервах. Вот он момент, когда больше нельзя прикрываться риском вылететь из академии за внеуставные. Там, на корабле, я буду за главного, никто не посмеет ее упрекнуть. Да и все из команды прекрасно знают, что мы вместе. Не новость уже сколько лет. Придется что-то решать. Сделать шаг, которого она так боится. Вижу же, что думает об этом. О том, что может потерять себя, как многие ее сородичи, оказавшись, привязанной к кому-то. Ко мне. Я читал про их истинность, а что не пишут в книгах, узнал от знакомых котов. Кто владеет информацией, владеет всем — так говорят. Врут. Информации у меня валом, но переломить ситуацию это не очень помогает. Я понимаю страх Йен. Именно это мешает сделать шаг, зажав ее между стенкой и собой. Она не хочет быть зависимой от кого-то. Эмоционально, физически… Все дело, конечно, в этом. Боится. И в страхах признаться тоже боится. Тогда зачем врать, что кто-то есть?

Подхожу ближе, резко, неожиданно, чтобы успеть заметить замешательство на ее лице. Касаюсь щеки, обвожу контур губ. Дрожат, но не открываются. Неужели правда есть кто-то? Позволяла ли она ему себя касаться? Вот так? Или, может, даже так, как никогда не позволяла мне? Злость мешает мыслить трезво, но я давно уже мастер держать себя в руках. Поэтому, когда касаюсь поцелуем ее губ, она едва ли ощущает, как внутри все клокочет. От смятения, тоски и желания. Ловлю ладонью затылок, тут же ощущаю, как каменеет статуей под руками. Отстраняется, не открываясь навстречу ласке. Неужели правда? Все это не пустая отговорка? Тело прошивает электрическим разрядом. Горячо и гулко внутри. Голос садится до пугающей хрипоты.

— Кто он?

Молчит, только еще плотнее сжимает губы, будто боится, что слова сами вырвутся на волю и удержать их не удастся.

— Если он не выдумка и не отговорка, то скажи мне имя. А если ты придумала причину, чтобы я психанул и отпустил тебя без спора, и перестал уговаривать не ехать, то план так себе, — какая же она соблазнительная в этом невероятном напряжении. Собранная, ощерившаяся, готовая обороняться дикая кошечка.

Зачем ты вдруг защищаешься от меня, Йен?

Я ведь всегда, с первого курса, был на твоей стороне. Даже перед братом выгораживал в этой вашей идиотской вражде.

— С моей стороны ничего не изменилось. Надо очень сильно любить девушку, чтобы быть готовым ждать столько времени, — не желаю набивать себе цену, рисуясь мучеником. Это был мой выбор и ты не виновата, что я принял предложенные условия. Счетов не выставляю, говорю, как есть. — Если что-то изменилось у тебя, по крайней мере не юли и скажи мне об этом глядя в глаза.

— Хорошо. Я ухожу не из-за работы… — вздернув подбородок смотрит с вызовом. — Дан, послушай… наш уговор, это не может так продолжаться. Что между нами? Кто мы друг другу? Друзья? Так мы можем ими оставаться. Пара? Ты чувствуешь, что мы пара? С момента твоего прилета ты даже меня не поцеловал до сегодня ни разу. Так происходит между любящими друг друга людьми?

— Напомнить тебе, кто придумал этот договор? — видят звезды, я не хотел! Ты сама меня вынуждаешь, Эйелен. И святоша не выдержит. Сдерживаться все сложнее. — Или ты думаешь легко вот так подразниться, чтобы опять получить холодный душ? Я не видел тебя несколько месяцев Йен. Может стоило накинуться на тебя чуть живую? Где-то по дороге к туалету? Или после, когда едва не нес на руках до капсулы? Потом ты так удобно обиделась на попытку защитить и уберечь, а теперь вот, оказывается, я холоден и ни разу тебя не поцеловал. А если я хочу не просто поцелуев, тогда что? Наелся уже перекусов. Когда подадут основное блюдо?

Глаза ее становятся уже и холоднее. Когда-то раньше, в них прыгали игривые лучики света и смешинки. Мне нравилось, как она оборачивалась вдруг, сидя рядом с книгой, делилась вычитанным "удивительным" фактом и столько восторга было в сочной живости этих глаз, что даже самые бредовые идеи казались мне откровением под гипнозом тихого голоса с шершавыми, кошачьими нотками.

— Я задала тебе сотню вопросов, но не получила ни одного ответа, — дернув плечом, Йен уворачивается, отступает, увеличивая между нами расстояние. Не только физически. И это в самом деле до судороги неприятно. Смотрю, как устало садится на край неудобной кадетской кровати. Такая потерянная и хрупкая, что хочется пеленать ее в руках, утешая, в очередной раз, запихав собственные интересы и нужды подальше. Понять и простить эту гордую, воинственную и при этом такую одинокую девочку. Делаю шаг, навстречу и вдруг пулеметной очередью бьёт в виски тихое, решительное: — Давай просто… прекратим.

Скупая фраза холодом оседает где-то внутри. Вымораживает все после себя, как бывает, если в жару выпить ледяной воды. До самого мозга все немеет. Смотрю и не могу поверить, что слышу то, что слышу. Хочется подхватить стоящий рядом стул и смачно раздолбать о стену. Но это ведь ничего не изменит. По глазам вижу — бесполезно.

— Я тебя услышал, — отворачиваюсь, просто чтобы не видеть ее. Разочарование и злость в равных долях булькают в глотке обидными, поспешными фразами, произнеся которые, я пожалею очень скоро. И я просто иду к выходу. Подношу запястье к сканеру, оборачиваюсь. — Ты хотела облегчить нам полет? План провалился. А правду я все равно узнаю, офицер Ашхен. У вас, кстати, осталось три минуты на сборы. Опоздаете — дисквалифицируют — дверь с писком отъезжает в сторону. Шаг в проем, как будто в новую жизнь. Не очень в нее хочу, но выбора не оставили. — Мне жаль тебя огорчать, но мы не друзья, Эйелен. И никогда ими не будем. Для этого я слишком постоянен в своих привязанностях.