Алхимическое активное воображение

Глава I История алхимии интровертный и экстравертный подходы

Прежде чем перейти к основному тексту, мне хотелось бы провести краткий экскурс в историю алхимии с точки зрения психологии. Рождение западной алхимии состоялось приблизительно ко времени рождения Христа. Также существовали определенные зачатки в I веке до Рождества Христова, но их сложно отследить. Таким образом, можно сказать, что алхимия зародилась в I веке н. э., достигла расцвета в Греции и Римской империи во II и III веках, а за этим последовал постепенный закат вплоть до X столетия. В течение этого закатного периода основные греческие тексты были переведены на арабский, и в VII и VIII веках произошел еще один период расцвета в арабских странах, после чего история алхимии развивалась вместе с историей химии, следуя тем же курсом, что физика и математика. Примерно в IX веке нашей эры она была возвращена христианской цивилизации благодаря арабам и евреям в Испании[1] и на Сицилии, а оттуда внедрилась в страны Запада и объединилась со схоластикой и продолжила свое развитие. Ранняя химия — просто история одной из ветвей естественных наук в целом.

Западная алхимия в узком значении этого слова имела двух прародителей: с одной стороны — это греческая рациональная философия или, можно сказать, натурфилософия (я имею в виду главным образом досократических греческих философов, таких как Эмпедокл, Фалес Милетский и Гераклит), и египетские технологии в сочетании с месопотамской астрологией — с другой. Греческие философы, которые ввели рациональное мышление в свои представления о материи, пространстве и времени, ставили либо очень мало, либо вообще не ставили экспериментов. Их теории строились на определенных наблюдениях, но никогда на основе экспериментов. Для сравнения, в Египте существовали продвинутые магико-химические техники, но в целом египтяне не дали им какого-то развития, ни в философском, ни в теоретическом плане. Эти техники просто использовались в жреческих орденах как магико-химические рецепты, но без теоретической рефлексии. Когда два направления мысли греческой и египетской цивилизации слились, они объединились в весьма плодотворном союзе, ребенком которого стала алхимия. Как вы знаете, все основные понятия из греческой философии остаются в силе в современной физике: понятия материи и пространства, проблема времени, если взять Зенона; понятие энергии, если брать Гераклита; концепция частиц, созданная Левкиппом и Демокритом; концепция близости элементов, идея четырех элементов, которая преобладала вплоть до XVI и XVII веков в западной цивилизации, — все эти понятия были созданы различными досократическими философами.

В Греции впервые был совершен переход от религиозно-мифологических взглядов на существование мира к философским в том смысле, что основные понятия были философскими, но все еще заполненными, так сказать, мифологической властью, и это явление сильно связано с тем, что мы сейчас назвали бы проекцией. Так, одна из идей, что основные элементы вселенной являются математическими формами, была создана пифагорейцами, использована в различных формах Платоном, а теперь снова имеет большое значение в теории Гейзенберга и квантовой физике. Таким образом, мы имеем четкую линию, проходящую через греческую философию в современную науку, хотя греки никогда не проверяли эти знания на практике.

В Египте химические методы были высоко развиты, но, что важно, они использовались в основном в конкретной области египетской религиозной жизни, связанной с бытием после смерти. Так, например, египтяне жили в жалких хижинах из глины, от которых и следа не осталось. Не сохранилось ни одного частного жилища, только большие здания, пирамиды, храмы и гробницы. Когда Юнг однажды в разговоре с шейхом заметил, как это поразительно, что у египтян не было хороших домов при жизни, но они отдавали все силы к созданию своих могил, араб улыбнулся и ответил: «Ну, почему вы должны быть обеспокоены строительством дома на семьдесят лет своей жизни здесь? Более важно построить дом для жизни вечной!». Для него это было совершенно естественно. Огромная часть энергии египтянина была направлена на посмертную жизнь, и его главной заботой было то, чтобы были выполнены правильные ритуалы, обеспечивающие жизнь вечную. Египетская цивилизация была скорее цивилизацией африканской, нежели средиземноморской. Египтяне верили, что посредством сохранения тела, трупа, бессмертие души может быть обеспечено техническим, магическим образом и что бессмертие может быть достигнуто путем преобразования тела покойника в космическое божество. С одной стороны, в египетском пантеоне существовало множество богов, но, с другой, они считали, что существует одно божество, которого иногда отождествляют с Атумом, или с Нун, или с богом Ра в отдельных формах, или с космическим Осирисом, которого иногда также называют Ба-душой Вселенной. Существовали его различные названия в зависимости от провинций в Египте, но основная идея состоит в том, что над всем обилием богов египетского пантеона главенствует некий космический дух, бог, являющийся всепроникающим духом Вселенной, который управляет всеми другими богами и может поглотить их. Умерший человек медленно трансформировался в этого бога. Он принимал участие в большом мифологическом процессе, который являлся, так сказать, зеркалом всей космической ситуации, в которой египтянин ощущал свое бытие.

К середине истории древней египетской империи бог Солнца Ра становился все более и более могущественным. Этот феномен соответствует типичному процессу развития сознания. Это было время, когда процветали и сочинительство, и письменность, и измерение, и землемерие, и математика, и все подобные искусства. Впервые за время существования египетской империи были сохранены записи. Здесь имеется совпадение: в то время, когда бог Солнца, который являет собой архетипический принцип сознания, становится доминирующим в цивилизации, идет резкое увеличение рационального осознания. Но, что естественно, посредством этого возникает раскол, из-за которого мы до сих пор страдаем: а именно, что некоторые аспекты психической жизни человека, определенные настроения и импульсы, которые не соответствуют общественным правилам, должны быть подавлены. Так, у каждого землевладельца возникает соблазн передвинуть рубежный камень немного в сторону под покровом ночи, а потом заявить: «Ну, смотрите! Камень здесь, значит, здесь и граница». Такова древняя борьба за территории, что ведут животные, и она же еще существует внутри нас. Таким образом, можно сказать, что природные инстинктивные правила жизни среди человеческих существ, основанные на импульсах, агрессии, контр-агрессии, а затем создание таких отношений, как и у животных, живущих вместе и борющихся за свои территории, — все это подошло к концу, и с этим было отвергнуто много индивидуальной и инстинктивной импульсивности благодаря фиксированным положениям закона и порядка, совпадающим с доминированием солнечного бога Ра.

Можно сказать, что часть примитивной индивидуальности египтян в тот период ушла в бессознательное, а вместе с ней ушел и определенный аспект, затрагивающий восприятие жизни. Этот аспект общественной жизни египтян был сосредоточен в архетипическом образе бога Осириса. Осирис, по контрасту с утверждающим, правящим богом Солнца, был страдающим богом. Он представлял пассивный, страдающий аспект природы и психики. История религий всегда изображала его как бога растительности, однако это не означает растительность в конкретном смысле слова, но растительность как символ его существа: то, что не движется, что не имеет своей собственной воли, что сильнее всего на земле страдает. Осирис воплощает «подземную» часть египетской общинной жизни. В части природы египтянина, представленной Осирисом, было скрыто истинное осознание его собственной индивидуальности, в отличие от коллективного начала правящего сознания. Так тело было связано с Осирисом и идеей Ба-души.

В работе профессора Хельмута Якобсона (Helmuth Jacobsohn), которая представлена на английском в «Timeless Documents of the Soul»[2], вы найдете знаменитого Пресытившегося человека с его Ба-душой, а также множество документов, с помощью которых возможно доказать, что истинная досознательная индивидуальность и индивидуальное самосознание в те времена еще проецировались на Ба-душу. Обычно в Египте Ба представлялась либо звездой, либо птицей. В работе Якобсона вы увидите, что человеку не было известно о Ба-душе при жизни, поскольку как личность он жил в соответствии с египетскими правилами, вплоть до того, что во время посмертного суда он должен был поклясться в списке вещей, которых он не совершал. То бишь известное отрицательное признание: «Я не крал, я не нарушал закон, я не приносил в жертву богу…» и т. п. Как указывает Якобсон, это явный перечень вранья, поскольку они совершали все это, как и каждый другой, но важна сама идея о том, что ложь богам после смерти, подобно этой, считается не ложью, а защитой: «Я б не посмел посягнуть на общественные правила». Потому что посметь сказать: «Да, я делал это» — будет признанием индивидуальности; это означало бы признание факта, что кто-то нарушил правило, а это было недопустимо. Египтяне настолько тесно отождествляли себя с коллегиальным корпусом господствующей морали и идей, что они не могли признаться в своих индивидуальных греховных импульсах даже самим себе, даже богам.

Как правило, вы встречаете свою Ба-душу после смерти и пребываете в полном неведении о ее существовании раньше. Можно сказать, что она возникает в момент смерти и во время мумификации. Но в документе «Пресытившийся человек» появляется человек, чья Ба-душа вдруг начинает говорить с ним при жизни, в тот момент, когда он собирается покончить с собой. Это приводит к очень известному и трогательному диалогу. Считалось, что подобные встречи с ядром собственной индивидуальности могут происходить только после смерти, ибо Ба-душа бессмертна и индивидуальна, вечный аспект человеческого естества. Поэтому стать единым с Ба-душой означало быть обожествленным и слиться воедино со Вселенной. Египтяне верили, что могут добиться этого с помощью магии, сохраняя тело, и здесь мы находим связь между химией и религией, так как главная химическая процедура мумификации состояла в вымачивании тела в бикарбонате натрия. И сейчас корень латинского слова натрий (natrium) n-t-r, что означает «бог».

Таким образом, мумификация по сути — это вымачивание тела в «божественном растворе», божественной субстанции, до тех пор, пока она полностью не впитается в него, сделав вечным. Тела действительно чернеют и затвердевают, и чернота мумий, которых можно увидеть в каждом музее, объясняется действием бикарбоната натрия. Посредством вымачивания тела в божественном растворе оно стало вечным и тождественным космическому божеству. Например, при омывании трупа бальзамировщик говорил: «О [здесь следовало имя], изначальные воды Нун [первичный океан, из которого возникли все боги] наполняют твой гроб. Теперь, когда ты полностью поглощен Нун, ты становишься Атумом, космическим богом [Атум — это дух в Нун, его духовный аспект]. Теперь ты становишься единым с Нун, Теперь ты Атум. Теперь ты поднимаешься над всеми богами, ты поглощаешь их всех, ты един с ними, они все служат тебе».

Каждый момент в мумификации означал интеграцию божества. Льняные бинты, в которые оборачивалась мумия, представляли богинь Исиду и Нефтиду. Когда тело было таким образом обернуто, это означало, что оно было окутано правой и левой невестой или женой Осириса. В момент смерти умершего называли Осирисом и он идентифицировался с богом Осирисом. Вот почему даже в знаменитом бальзамировочном папирусе в Каире, который доносит до нас технику мумификации трупа, говорится: «О, Осирис Такой-то, теперь твоя невеста Исида и твоя возлюбленная Нефти да пришли к тебе, они охватывают тебя, они держат и хранят тебя в своих объятьях, и ты упокоишься в их объятиях навеки». Затем наносили золото на ногти и говорили: «Теперь золото, принадлежащее Гору, сходящее на твои ногти, делает тебя вечным». Все тело смазывается маслом. Папирус полностью описывает технику процедуры; так он говорит, например, что тело должно быть пропитано маслом, но, когда оно переворачивается на спину, нужно быть осторожным, чтобы голова не запрокинулась назад. Когда тело обмаслено, следует литургия: «О, Осирис Такой-то, теперь масло, привезенное из земли Пунт, теперь мирра, которая привезена из таких-то и таких-то мест, имущество Осириса, имущество бога Уннэфер [титул Осириса]. Гор приходит к тебе, они делают тебя вечным в вечности» и т. п.

Итак, как видите, египтяне своей естественной химической процедурой делали умершего человека вечным, превращая его в Осириса, а также освобождая его Ба. Параллельно с индийскими представлениями о космическом всепроникающем Атмане и индивидуальном атмане в каждом человеке — космическом Пуруше и отдельном пуруше — в Египте Осирис был космическим и индивидуальным началом в каждом человеке. Это преобразование было основано на химических процедурах, применяемых в процессе мумификации. Здесь мы возвращаемся в мир первобытной магии. Африканская магия в наши дни по-прежнему основана на том принципе, что конкретные материальные вещи содержат ману, что делает их божественными. Что есть божественное? Материалы божественны, поэтому, если мы используем какой-либо вид материи, мы используем бога или божество, полное маны, а путем смешивания материалов мы смешиваем божественные силы, и так производим воздействие с помощью божественной силы, или мы приносим изменения в области божественных сил. Все египетские технологии несли в себе магическое и религиозное начала. Египтяне также переняли от шумеров и вавилонян высокоразвитую технологию сплавки различных металлов, таких как бронза и олово, и это всегда производилось в качестве религиозной церемонии. Так, например, процесс плавки железной руды должен был происходить в определенное время месяца, когда благоволило божество железа. На эту тему есть красивый фильм под названием «Mandara», названный в честь маленькой деревни в горах Конго, который показывает, как плавится железо, а затем один из жителей деревни делает из него копья и другое оружие. Только одна семья на всю деревню имеет такую привилегию. Секреты искусства передаются от отца к сыну, и никто, кроме членов этой семьи, не имеет права выполнять эту работу. Они плавят железо самым примитивным способом, а затем деревенский «кузнец» берется за работу с определенными ритуалами. В это время другие члены деревни должны держаться подальше, не принимать пищу и стучать в барабаны. Как можно видеть, тут нет прямого жертвоприношения, но в Древнем Египте в большинстве из таких традиций животные, зародыши или даже люди приносились в жертву. И снова мы подходим к важнейшей части всей алхимической традиции — связи между алхимией и астрологией. Как я уже говорила ранее, нельзя лить или плавить железо, не дожидаясь благоприятного дня. Эти дни, как правило, определялись звездами: плавка железа происходила, когда Марс, планета, которая защищает и соответствует этому металлу, находится в благоприятных соединениях. В случае олова в гармонии должен быть Юпитер, а для золота правильным должно быть положение Солнца. С древнейших времен каждая планета связывалась с определенным металлом, поэтому, чтобы их обработка была успешной, необходимо было быть в курсе астрологических тенденций.

Таким образом, вы можете видеть архетипические, архаические корни концепции, которую Юнг обнаружил через свое знакомство с алхимией и которая в настоящее время является большой проблемой в современной науке, — идеи синхронистичности[3]. Существует даже выражение в греческой алхимии, которое можно перевести только синхронистически. Известный алхимик Зосима, чьи видения Юнг комментирует[4], говорит, что есть обычные астрологические-магические превращения металлов на основе суеверий, а есть преобразования металлов Kairikai. Kairikai происходит от слова Kairos, то есть магически благоприятный момент, но не только астрологическом плане. Это похоже на китайскую идею Дао, которого можно достичь только путем чувствования: «Не сегодня, не сейчас, но сейчас подходящий момент». Это и есть Kairos. И Зосима во всем трактате говорит, что алхимия имеет дело с Kairikai-преобразованиями металлов. Это значит, что с помощью медитации надо всегда выбирать правильный внутренний момент для преобразования материала, а не только рассматривать астрологические созвездия в качестве суеверного ориентира. Так перед нами встает проблема науки и все еще не решенная проблема времени. Время, как вы знаете, является одной из самых больших загадок, с которой наука еще не справились. Но в те времена время отмерялось астрологическими методами, это был самый распространенный способ, и Зосима, истинно мистический интроверт, пытался интернализировать эту концепцию как идею Кайроса, верного внутреннего момента.

Два противоположных полюса человеческой натуры в целом, экстраверсия и интроверсия[5], играют огромную роль как в истории алхимии, так и в истории всех других наук. Греческие теоретики натурфилософии были более интроверты, а египетские технологи — экстраверты, но когда два этих потока встретились, они странным образом пересеклись: греки стали заинтересованы в конкретных материальных, а египтяне — в своих психологических внутренних аспектах. Несмотря на эту эволюцию, внутреннее противостояние и переливы их интровертных и экстравертных позиций продолжились.

Таким образом, с самого начала, всегда были некие химические трактаты, в которых больше внимания стало уделяться конкретным действиям: возьмите этого столько-то; убедитесь, что материал чистый, и смешайте его с тем-то таким-то образом. Или же там были рисунки, показывающие, как сделать печь и как собрать новые реторты и сосуды. С XVI века эта тенденция возобладала, и в наши дни наука создана в рамках парадигмы одностороннего, экспериментального и экстравертного пути. Если, например, вы читаете «Алхимию» Холмьярда[6], то обнаружите, что он описывает историю алхимии в рамках экстравертного пути и рассказывает вам только об этом.

Можно сказать, что в наше время произошел большой перелом в области естественных наук; экстравертная линия дошла до предела, ее преувеличение привело в тупик, и ведущие ученые в рамках современной физики попытались еще раз взглянуть на субъективный фактор. Все началось с открытия, что нельзя отделить экспериментатора от самого эксперимента, и я думаю, что это неизбежно приведет к осознанию того, что нельзя не только отделить наблюдателя, но и отделить его субъективные установки вообще. Сейчас мы находимся на грани обращения к более интровертному подходу, который оперирует большей осведомленностью о внутреннем состоянии и субъективных и теоретических предпосылках в рамках эксперимента.

Интровертный подход с самого начала представляли такие люди, как Зосима и шиитский мистик X века по имени Мухаммед ибн Умаил, к примеру, если брать арабов, который цитировался в латинских текстах под именем Старший (Senior). Он был шейхом, и «старший» — просто перевод этого титула. Эти алхимики подошли к проблеме с другой стороны, предполагающей, что разгадка тайны, которую они искали, тайны структуры Вселенной, была в них самих, в их собственных телах и в той части их личности, которую мы называем бессознательным, но там, где они видели источник собственного материального бытия.

Они считали, что вместо того, чтобы браться за внешние материалы, можно было бы с тем же успехом заглянуть внутрь себя и получить информацию непосредственно от этой тайны, потому что она есть одно с вами. Так как адепт является частью тайны космического существования, он мог бы, нисколько не проигрывая от этого, наблюдать ее непосредственно. И даже более того, он может спросить материю, таинство которой лежит во всем, о том, что она есть, и ему будет явлен ответ. Вместо того чтобы рассматривать кусок железа как мертвый объект, который будет брошен в сосуд, а затем обработан для того, чтобы посмотреть, что же выйдет, можно было бы, например, взять его и спросить, что он такое, чем он был, что делал, что он чувствует, когда плавится. Так как все эти материалы уже в вас, вы можете связаться с ними непосредственно, напрямую. Таким образом эти алхимики связывались с тем, что мы сейчас называем «коллективное бессознательное», которое ими также предугадывалось в собственных телах. Они связывались с этими силами напрямую через то, что называли медитацией, и, следовательно, большинство из этих интровертных алхимиков всегда подчеркивали тот факт, что человек должен экспериментировать не только с внешними объектами, но и на фазе опуса интроверсии с молитвой и медитацией, сравнимой с некоторыми видами йоги. С помощью этой медитации творец строил правильную гипотезу или получал информацию о том, что он делает, и о материалах, которые исследует. Или он, например, говорит непосредственно с ртутью или железом, и если вы поговорите с ртутью и железом, то, естественно, бессознательное заполняет пробел с персонификацией. Это вроде того, как Меркурий возникает, чтобы сказать адепту о том, чем он, Меркурий, является, а также рассказать, что душа золота появится для того, чтобы выявить, кем и чем является бог Солнца.

Оглядываясь назад в историю, можно отметить: то, что мы считаем сейчас за две разные вещи, которые мы для ясности стараемся разводить, а именно то, что в рамках юнгианской терминологии мы называем коллективным бессознательным, и то, что в физике мы называем материей, — были в рамках алхимии единым: психикой. Вы уже знаете, что Юнг также был убежден, что они являлись одним и тем же неизвестным, проявляясь отлично для нас в зависимости от того, наблюдаем мы его извне или изнутри. Если вы подходите к вопросу экстравертно и наблюдаете его со стороны, вы называете это материя. Если ваш подход интровертен и вы наблюдаете его изнутри, вы называете это коллективным бессознательным. Эта дуалистичность наблюдается, например, в таких книгах, как «Физические и мистические мнения», известном древнем трактате, приписываемому Демокриту. Под понятием physika он имеет в виду рецептуру химии, а под понятием mystika — теоретический религиозно-философский аспект, достигаемый путем медитации. Это двойственность существует до пор, например, в теоретической физике, где есть двойное направление мысли.

Для архаического человека все материалы были и, можно сказать, до сих пор остаются, в конечном счете, неведомыми сущностями в отношении их окончательной сути. Поэтому в ранних греческих трактатах они носят имена, игру слов которых просто невозможно перевести.

Например, сера называется theion, что также означает «божественный». Часто упоминается материал, называемый arsenikon. «Arsenikon» означает просто «мужской», и, в отличие от theion, в старых трактатах невозможно определить, какой материал имеется в виду: это может быть что угодно. Таким образом, переводя старые алхимические трактаты, просто оставляют имя arsenikon как мужское вещество, потому что это слово обозначает любое вещество, которое является жарким и которое «атакует любое другое вещество». Так что все кислоты по сути мужчины, потому что они разрушают, они нападают на другие материалы. С другой стороны, серебро — это материал женский и пассивный, потому что оно очень легко атакуемо и разрушимо. Любой горячее вещество, которое имеет тенденцию изменять другие вещества, в химии называли arsenikon. В наши дни это слово имеет только одно значение — мышьяк (arsenic), но раньше это было не так.

Каждый автор имел в виду некоторые специфические вещества, но мы не можем узнать, какие. Есть даже предложения, которые содержат слово theion, божественное, и нельзя сказать, следует ли переводить это как основную божественную тайну вселенной или как серу! Именно поэтому вы не сможете использовать практически ни один из переводов, и придется учиться греческому и латинскому, чтобы переводить самому.

Из-за присутствия экстравертных тенденций в истории науки современные историки химии всегда переводят theion как серу, но существуют контексты, где этот перевод кажется чрезвычайно сомнительным и где можно было бы точно так же сделать его в ином значении божественной таинственной субстанции, тайного Бога внутри материи. Любопытство человека, которое подтолкнуло его к экспериментам с материалами, всегда основывалось на идее, что косвенно он может узнать больше о Боге или божественной тайне, абсолютной загадке бытия. Так же как, глядя на картину или какую-то поделку и размышляя о ней, можно выяснить много нового о ее создателе, по аналогии люди всегда считали, что, разгадывая тайны космоса и бытия, они также становятся ближе к этой таинственной силе, которая создала все это, кем или чем бы она ни являлась.

Этот мифологический архетипический импульс, стоящий за призывом ученых к поиску истины, до сих пор живет в великих ученых наших дней. Абсолютный динамический импульс к тому, чтобы стать антифизиком, основан на желании узнать больше о Боге. Когда во время дискуссии с Нильсом Бором Эйнштейн вдруг в состоянии аффекта воскликнул: «Бог не играет в кости!», он выдал себя с головой. Кроме того, узнав, что принцип четности уже неверен и был разрушен, Паули сразу произнес: «Тогда Бог все-таки левша». Это указывает на одно: ученые — поистине алхимики современности, и их интерес в раскрытии тайны материи до сих пор поддерживается не только материалистическими идеями, или оппортунизмом, или академическими амбициями, как обычно бывает у людей не очень умных. У действительно же выдающихся и творческих ученых те же мотивы, что и у алхимиков: узнать больше о духе или божественной субстанции или, как это еще называют, о лежащем в основе всего сущего.

Эта позиция по отношению к своей работе была характерна для алхимиков, или по крайней мере для великих алхимиков. Уже в начале III века они испытывали большие трудности в понимании того, что подразумевается в текстах их коллег. Мы не единственные, кто испытывает проблемы с переводом theion либо как «сера», либо как «божественный», и arsenikon либо как «кислота», либо как «вещество», либо как «мужской динамический аспект материи». Алхимики не могли проконсультироваться со своими коллегами, потому что все они были одинокими экспериментаторами, и основательно запутались. Они употребляли как «экзотерический» (обыденный язык, указывающий на физический аспект веществ и операций), так и «эзотерический» (символический и мистический) языки и таким образом попадали в вавилонскую путаницу, которую они пытались исправить между собою, говоря: «В действительности я хочу сказать, что то-то означает то-то, а вот это не означает этого». К примеру, Зосима из Панополиса говорил, что базовый элемент Вселенной — это таинственная «омега». На экзотерическом, немистическом языке она означает воды океана, но рамках эзотерического языка это огромная тайна, которую знал только гностический автор Никотеос. Воды океана, по словам Фалеса Милетского, это источник происхождения мира, prima materia, основной материал Вселенной, и его внешнее, химическое, банальное проявление — морская вода. Что это действительно означает — по словам Зосимы, гностическая религиозная тайна. Теперь естественным образом мы подошли к ощущению религиозной ситуации массами на момент зарождения алхимии. В целом образованные люди больше слепо не придерживались примитивных греческих религиозных культов, но имели полурелигиозное, полуфилософское мировоззрение, в то время как у простых людей, занимавшихся сельским хозяйством, был астрологический и магический взгляд на вещи. Позже, с разрастанием Римской империи, пришел феномен, называемый синкретизмом. У римлян был умный способ ассимиляции людей в свою империю путем преобразования архетипов. Так, например, если они завоевывали этрусские или кельтские племена, они узнавали, кто является основными богами аборигенов, и ассимилировали их в своих богов. Так как они все принадлежали к индогерманской ветви, все пантеоны были устроены по общей схеме. Основным богом-мужчиной становился Юпитер-Такой-то, а великой богиней — Гера-Юнона или Такая-то. Например, если богом торговли был Кернунн, он становился Меркурием-Кернунном. Так, по всей Франции мы находим храмы, посвященные Меркурию-Кернунну. Это был хитрый трюк, позволяющий избежать религиозных войн и обеспечивающий успешную интеграции в состав Римской империи. Постепенно была создана своего рода синкретическая религия, в рамках которой люди привыкли косвенно думать архетипическими терминами, в том смысле, что они верили в некого верховного бога-отца, великую богиню-мать, бога ума и т. д. Естественно, что подобная политика Рима чрезмерно сужала и, в конечном счете, уничтожала религиозное мировоззрение людей, но на тот момент она сводила на нет религиозный антагонизм, который мог возникнуть.

Под сенью этих синкретических религиозных толкований те, кто по натуре своей был религиознее, обычно искали что-то более конкретное, затрагивающее не только ум, но и сердце. Эти люди посвящали себя больше определенным тайным культам. Этих культов был прямо-таки широчайший ассортимент: тут и культ Митры, и египетские Исида с Осирисом, и Элевсинские мистерии, которые распространялись все больше и больше, а с ними и символика, и посвящения[7].

Алхимия органично вписывается в сознательную религиозную и философскую картину того времени, и величайшим алхимиком III века является алхимик греко-египетского происхождения Зосима (Мы не знаем, был ли он эллинизированным египтянином или просто греком, жившим в Египте.) Он имел гностическое мировоззрение, но был хорошо знаком и с христианской традицией, которая в те времена не противоречила гностицизму. Хотя простые люди цеплялись за христианство как за единственное спасение, новый свет и прочее добро, некоторые более скептически настроенные интеллектуалы и релятивисты просто считали, что христианство было «приемлемым»; оно начало развитие вместе с гностицизмом и митраизмом (вот почему существуют даже надписи, посвященные Дионису Иисусу или Иисусу Серапису), но никто и допустить не мог, что христианство может быть в полном противоречии с ними. Это были образованные люди, с типичными интеллектуальным релятивизмом, и Зосима был одним из них. Он определял себя как гностика, но свой религиозный энтузиазм он вложил в алхимию, в поиски тайны Бога в материи. И теперь одна из концепций, которые играют величайшую роль в алхимии, — это prima materia, базовая или первичная материя, из которой сделано все остальное. Люди чувствовали, что если бы они могли узнать о ней — это и до сих пор актуально в современной физике, — они смогли бы найти основные ключи материального бытия. Если, подобно Юнгу, сравнивать различные понятия, которыми они определяют prima materia, вы поймете, насколько эта область исследований[8]очаровывала алхимиков.

Изучая историю алхимии, надо иметь в виду двойственную тенденцию экстравертного и интровертного подходов. Можно представить себе, что алхимики-интроверты, например во времена Зосимы, конечно же, имели большую склонность заинтересоваться тайными культами. Они записывали свои сны и пытались толковать их в качестве источника информации о своей работе. Экстраверты обычно придерживались более распространенных форм мысли. Это продолжалось и когда алхимия прошла через руки арабов и мусульман, разделенных на две конфессии, суннитов и шиитов. В то время как сунниты — ортодоксальные, конформисты, канонично-религиозные люди, шииты более лично и мистически ориентированы и больше полагаются на внутреннее начало, или, как сказали бы мы, на свою собственную индивидуацию.

Интровертно ориентированные алхимики больше контактировали с шиитами, а экстравертные — с суннитами. Великий алхимик Мухаммед ибн Умаил был шиитом, лучший друг его был сожжен как шиитский мученик. Читая «Алхимию» Холмьярда[9], которая выдержана в рамках экстравертного подхода, можно узнать, что в арабской традиции был выдающийся человек, суннит Аль-Рази. Он продвинул химическую науку на большой шаг вперед, развивая то, что Джабир (имам мистической секты исмаилитов) называл «Наука равновесия». Аль-Рази обнаружил, что количество используемых материалов приводит также к качественному различию результатов. С тех пор в грамотных рецептах даны более точные указания, сколько килограммов того вещества должны была быть смешаны с столькими-то фунтами другого вещества, чтобы получить качественное объединение или сплав.

Когда алхимия добралась до Запада, то же разделение повторилось среди монахов и философов-схоластов, заинтересованных алхимией. Экстраверты, подобные Альберту Великому, усваивали больше химическую сторону, в то время как автор «Aurora Consurgens» (им я считаю святого Фому Аквинского) и другие интроверты ассимилировали более мистические аспекты алхимии, цитируя при этом больше Мухаммеда ибн Умаила. Мистики из средневековых монахов набросились на шиитские тексты и платоновскую традицию в философских аспектах алхимии, в то время как экстраверты пытались ассимилировать информацию, полученную от Аль-Рази, и были больше заинтересованы в строительстве печей либо в грамотных и точных рецептах и их понимании. В довесок к prima materia, пространству, времени и энергии частиц, одна из основных концепций алхимии гласила, что можно назвать химическое средство, которое в то время понималось как вызывающее необъяснимое притяжение одних веществ к другим и необъяснимое отталкивание других. Это означало, что химическое вещество было по достоинству оценено в осуществлении определенных комбинаций или объединений — отсюда известная тема coniunctio. Интровертная мистическая традиция естественно ассимилировала религиозные и архетипические представления о тайне брака души с Богом или человека с божественной мудростью. В исламе библейская Песнь Песней уже стала одним из величайших алхимических учебников по выражению истории любовного союза в религиозном плане.

Для того чтобы оценить заслуги алхимии и не поддаться современной тенденции обесценивания, нужно учесть, что средневековые алхимики ничего не знали о химии, нужно попытаться представить себе обстановку того времени и ощутить ее. Например, возьмем человека, который с раннего детства задавался вопросом: чем являются вещи на самом деле? Что такое камень? Есть ли у камня душа? В чем его истинная сущность? Он может попытаться почерпнуть информацию из книг. В Риме и в некоторых других центрах были библиотеки и книжные лавки, но если вы жили несколько в стороне от города, для вас было практически невозможно достать книги по химии, а если же, к счастью, вам повезло добыть хоть одну, вы найдете в ней рецепты типа «Смешайте три фунта божественности с двумя фунтами мышьяка, а затем убедитесь, что звезды нынче в нужном порядке. Затем помолитесь Богу и, очистив дом, будьте терпеливы, и великий союз совершится». Вам придется попотеть, чтобы продраться через этот язык и понять его. Кроме того, переполненные дома и страх пожара вынуждают алхимика строить печь на улице, не забывая и о любопытных инквизиторах. Таким образом, вы должны будете купить участок земли в лесу и строить печь там, а также нанимать слуг, готовых поклясться, что они не скажут никому о вашей деятельности. Вскоре поползут слухи, что вы чернокнижник, вызывающий демонов, и что, если полиция не вмешается, вы можете разрушить всю страну. Таким образом, вы подкупили местную полицию, герцога или какого-нибудь правителя большими деньгам (если они еще остались). Теперь они оставили вас в покое, можно проводить научные эксперименты. Потом вам придется получить prima materia и узнать, где взять золото или что вам там нужно для старта. Тогда вы должны были изготовить сосуды: пойти к гончару и заказать сосуды, способные выдержать сильный жар. Такие сосуды, как сегодня, не могли быть произведены в те времена, и люди использовали термосы, которые нагревались денно и нощно с помощью угля или дерева, и пришлось изобретать технику для вдувания воздуха в огонь, для достижения более высоких температур. Теперь вы должны будете нанять простака, который будет готов не спать ни ночью, ни днем и вдувать воздух в огонь, чтобы получить тепло, и если он отправится хлебнуть пива, весь ваш эксперимент будет сорван, и нужно будет начинать заново.

Я не фантазирую. Вы можете прочитать об этом в алхимических книгах, где говорится: «Смотрите, чтобы ваш огонь никогда не гас… В противном случае можете начинать все заново». Это следует понимать, учитывая двойной смысл написанного, как психологически, так и буквально.

Другая большая опасность, нависшая над каждым алхимиком, была в том, что бедные правители всегда думали: «Если бы я только мог поймать этого человека и заставить его делать золото, чтобы заполнить государственную казну». Алхимиков очень часто похищали и под пытками вынуждали каким-нибудь мистическим или магическим способом делать золото, ну, или фальшивые деньги, чтобы спасти правителя-банкрота. Так, многие трактаты предупреждали: «Ради Бога, держитесь подальше, оставайтесь неизвестными, храните вашу деятельность в тайне, чтобы не попасть в лапы хищных правителей».

Затем, не в последнюю очередь, были и люди, которые делали вид, что являются алхимиками, и вполне сознательно изготовляли фальшивые деньги и золото. Они делали дешевые бронзовые подделки с небольшим количеством краски, как это делают и сейчас. Это объясняет предания о создании имитации золота и фальшивых денег, которые пронизывают всю историю алхимии. Подобное практиковали мошенники, которые делали вид, что мир ожидал этого от алхимиков, и некоторые из них были достаточно слабыми личностями, чтобы признать, что это было именно то, что мир хочет от них, и они предоставляли нужное и делали себе карьеру. Именно поэтому все истинные ученые, истинные искатели среди алхимиков говорили: «Я не ищу золото черни, я не ищу вульгарное золото. Я ищу высшее золото, настоящее золото».

Кое-кто на самом деле пытался получить настоящее золото, но они хотели открыть в нем, как и в материи, тайну трансформации. Теперь мы знаем, что это возможно: получить золото из других металлов. Мечта алхимиков сбылась в XX веке, но толку от этого мало. Это слишком дорого. Но даже если истинные или настоящие алхимики, как я бы назвала их, пытались это сделать, их мотивацией было то, что они хотели открыть для себя базовый научный принцип. Современная наука подтвердила их интуицию.

Итак, вы видите, насколько невыгодно в психологическом или экономическом плане быть алхимиком. Вы стали бы очень одиноким человеком и на вас смотрели бы как на колдуна или чернокнижника, или, в лучшем случае, даже не заметили бы, если вы прячетесь и работаете по ночам, а в дневное время работаете в иных сферах деятельности. Это действительно была работа в полном подполье. Иногда, однако, как, например, в период правления арабского шейха аль-Мамуна, некоторых других арабских правителей, а затем в Европе настоятели монастырей, высшие епископы, члены церковной иерархии или мирские правители заинтересовывались алхимией и поддерживали серьезных алхимиков в своих исследованиях. Они не имели интереса заставлять алхимиков делать деньги, сами были страстно заинтересованы, оказывали содействие и помогали другим. Но адепта подстерегали многие другие опасности. Представьте, что вы алхимик. Однажды вечером вы сидите над вашими книгами, пытаясь перевести фразу или понять, что же другой алхимик имел в виду. Потом кто-то стучит в дверь, входит бродяга и говорит: «Я слышал, вы занимаетесь алхимией. Посмотрите, что у меня есть». И он бросает кусок руды, блестящий, словно золото, на ваш стол. Вы спрашиваете, что это такое, и он отвечает, что это нечто очень ценное. Таким образом, вы покупаете это у паренька, но не имеете ни малейшего представления, что это может быть. Вы рассматриваете это и кладете в печь, а когда что-то очень жаркое начинает вытекать из нее, если вы сунете нос немного ближе, вдруг почувствуете себя ужасно нехорошо, упадаете полумертвым и проваляетесь в течение нескольких дней в бреду и отравлении. Когда и если вы выздоровеете, то вернетесь в свою лабораторию, думая, что эта покупка привела к отравлению свинцом. По этому поводу в старинных текстах говорится, что «свинец содержит в себе опасный дух, который делает людей маниакальными или сводит с ума. Остерегайтесь духа свинца в процессе работы». Это не только психологическая истина. Свинец символически связан с Сатурном, духом депрессии. Но зацепка для проекции, что свинец — это дьявол, что в нем сидит дух, вызывающий одержимость, также является конкретным фактом из области химии. Если вернуться в историю, психологический и материальный фактор — это абсолютно одно и то же, и когда вы читаете тексты, нужно понимать их двойственность: когда вы читаете, что в свинце сидит злой дух, вызывающий одержимость, это также означает, что свинец ядовит. Вот почему, памятуя о быстроте, с которой идет отравление ртутью, говорят, что Меркурий — это злой дух, который может полностью сбить вас с толку. Работая с неизвестными материалами, вы рисковали покрыться сыпью, заболеть или помешаться. Именно поэтому мы и видим в некоторых трактатах «многих, кто погиб, выполняя нашу работу». Опять-таки, это правдиво не только для области психологии. Многие были жертвами своих экспериментов, так как не знали, с чем имеют дело.

Таким образом, вы видите, каково было положение алхимика. Он пребывал в подполье, из личного душевного порыва бился над разгадкой тайны Бога, который создал весь этот чудесный космический мир, настолько озадачивающий нас. Отдавая экспериментированию и кровь, и пот, и деньги, алхимики надеялись выяснить природу различных веществ, и, может быть, в то же время они пытались понять неясный язык собственных сновидений и идти на ощупь в темноте. Естественно, всякий раз, когда мы сталкиваемся с неизвестным, бессознательное воображение проецирует гипотетические архетипические образы.

Так они работали со своими снами и архетипическими, гипотетическими представлениями, чтобы узнать больше об этой загадке.

Те, кто читает «Психологию и алхимию» или «Таинство воссоединения» Юнга и жалуется, что они тяжело написаны, — публика неблагодарная. Видели бы они первоисточники, на которые опирался Юнг в процессе написания этих работ, эту гору навоза, из которого он извлек крупицы золота, которые можно найти в его книгах. Пришлось бы читать страницу за страницей всякой ерунды или неразберихи, чтобы время от времени натыкаться на осмысленные предложения. И есть только один метод: перебрать гору литературы. В одном тексте вы можете прочитать «theion» и не знать, что под этим подразумевается — сера, божественность или что-то третье. В таком случае лучший способ — читать все трактаты, которые можете найти по theion, после чего выписывать по порядку: «Такой-то подразумевает под theion то-то». Тогда вы получите представление о том, что это примерно означает.

Юнг сделал это. Он собрал самую большую коллекцию алхимических книг во всем мире, так как в то время, когда он увлекся алхимией, еще можно было купить чудесные трактаты за небольшие деньги. После Юнга же стало престижным коллекционировать книги по алхимии. Он собрал все книги, а затем сделал сводный реестр, выписав «сера», «мышьяк» и прочее, и собирал ссылки на них по всей алхимической литературе. Мелким почерком, в основном используя сокращения на латыни, он сложил все эти записи воедино, подобно сводному обзору Библии, где можно сравнить, например, то, что Христос говорил о Софии в Евангелиях от Луки и Марка. Этот же метод ранее применялся древними писателями, которые говорили: «Одна книга открывает другую. Читай много книг и сравнивай их по всем вопросам, и тогда вы получишь истину. Прочитав одну книгу, вы ее не узнаете, можете неверно ее разобрать».

Мне трудно комментировать алхимические тексты, поскольку нельзя сказать или найти что-нибудь важное, чего бы Юнг еще не говорил. Те тексты, о которых он не упоминает в своих трудах, в большинстве своем ерунда. Я еще не находила каких-либо относящихся к делу или интересных мест в алхимических текстах, из которых Юнг уже не извлек суть. По этой причине я решила в этой работе взять одного из интересных алхимиков и пройтись по его текстам в целом, для того чтобы дать как можно более яркие впечатления от оригинального материала и его контекста.

Я выбрала текст алхимика Герхарда Дорна, который, должно быть, жил во второй половине XVI века. Ни точная дата его рождения, ни дата смерти не известны, но главные его публикации появились между 1565 и 1578 годами. Мы также знаем, что он был врачом общей практики и последователем, страстным учеником и защитником своего учителя Парацельса. Также в некоторой степени он был выдающимся фармакологом, потому что, в отличие от большинства врачей общей практики тех времен, он использовал не только лекарственные препараты растительного происхождения. Одним из его экстравертных вкладов в фармакологию было открытие того, что если определенные лекарства химического происхождение применять очищенными, дистиллированными, это повышает их эффективность.

Дорн был интровертом и очень религиозным человеком, и, если вы читали последние главы «Таинства воссоединения», где Юнг цитирует его и делает замечания по его работе, вы знаете, что он также пробовал практиковать метод активного воображения. Он пытался говорить о том, с чем имеет дело. Я собираюсь рассказать вам об одном из текстов из этой части его работы.

Юнг иногда определяет интровертную психологическую традицию в алхимии как искусство активного воображения с материалом. Мы в целом считаем, что активное воображение — разговор с нашими собственными комплексами, которые мы и пытаемся воплотить в нашем воображении и фантазиях, а затем объясниться с ними, позволяя эго-комплексу или эго общаться с этими внутренними факторами. Как вы знаете, заниматься активным воображением можно и посредством музыкальных импровизаций или живописи, продуцируя ваш бессознательный материал в виде фантастических рисунков, скульптур или танцев. Вы можете позволить бессознательному выражаться самыми различными способами. Вы можете танцевать фантазии или рисовать кистью странные изображения. Так почему бы не спроецировать собственное бессознательное на химические материалы и немного не пофантазировать над ними? Почему бы вместо того, чтобы собирать мозаику собственных фантазий, выражая содержимое бессознательного, не использовать сторонние материалы, смешивая их? Таковым был интровертный аспект алхимии, и естественно, что во время медитации на эти материалы вы можете общаться с ними.

Помню, когда мне было десять лет, я жила за городом и часто играла в одиночестве в маленьком домике в саду, пристройке к курятнику. Однажды в рубрике естествознания в одной молодежной газете я прочитала статью о том, что янтарь когда-то был смолой старых деревьев, смытых в море. Прочитанное как-то повлияло на мое воображение, и я подумала, что хочу создать желто-янтарную жемчужину. Это был пример алхимического мышления, хотя я не имела ни малейшего представления об алхимии. Тогда я подумала: «Ну, природа создает янтарь путем перекатывания смолы в море, так что мы должны ускорить этот природный процесс». (Это мы видим в каждом алхимическом тексте: «Мы ускоряем природные процессы».) Я не имела ни малейшего представления, как это сделать, и поступила наивно. Я думала, что морская вода состоит из воды с солью и йодом, так что я просто взяла соль с кухни и йод из аптечки моих родителей и смешала их, не заботясь о пропорциях. Далее я собрала смолу с деревьев по соседству, и, естественно, она была полна грязи и коры. Так что я подумала (и это опять была неосознанная алхимия), что, прежде чем смешивать вещества, их надо очистить по отдельности. Морская вода была чистой, но смолу пришлось плавить, а затем пропустить через сито. Пока я плавила ее в стащенную кастрюлю, я испытывала жалость по отношению к ней и беспокоилась, не страдает ли она от боли. Я думала, что, будь на месте смолы живой человек, он давно бился бы в агонии, поэтому я так беспокоилась, действительно ли материя неживая, испытывает ли смола боль, когда я нагреваю ее. Именно из-за этого я и говорила с ней. «Послушай, ты, должно быть, терпишь страшные муки, но потом ты станешь такой красивой желтой янтарной жемчужиной, что это стоит того», — говорила я.

Ну а потом наступил грустный конец эксперимента, как это частенько и бывало с алхимиками. В общем, все это добро загорелось, и я сожгла брови, а родители, таким образом, обо всем узнали и, к сожалению, положили конец моей алхимии. Лишь позже, когда мне было девятнадцать или двадцать и когда я встретила Юнга и он попросил меня искать для него определенные алхимические тексты, я обнаружила, что делала те же архетипические вещи, которые делались на протяжении всей истории алхимии. Как вы видите, это был один из случаев спонтанного появления архетипических ситуаций, потому что в библиотеке моих родителей на тот момент не было ни одной книги с хоть каким-нибудь намеком на алхимию в ней. Я даже не могла списать подобное знание на криптомнезию. А в начальных классах моей деревенской школы никто и слышать не хотел ни о каких жемчужинах и алхимии. Вы могли бы назвать это проявлением активного, а точнее, в то время пассивного воображения, но воображения, воплощающего фантастическую игру с материалом, не рисование золотой жемчужины, но ее создание. Именно подобное происходило и с теми алхимиками, что были охвачены на внутреннем и внешнем плане архетипом трансформации, с алхимиками, полностью отдавшими себя Великому Искусству.

Видите ли, если обратиться к архетипическим мотивам и архетипическому фону, в мифах и сказках часто бывает, что люди попадают в ловушку[10]. Они входят в замок, и дверь захлопывается за ними, а это всегда означает, что теперь они находятся в Самости. Они достигли той точки психики, когда они больше не могут бежать от себя самих. Они влипли, и эго, которое всегда тешится мыслью избежать того, что оно должно делать, знает, что попало в западню и с этого момента ему придется выполнить требования Самости, и его не отпустят, пока оно этого не сделает.

Во всех сказках и мифологических сюжетах герой, несмотря ни на что, всегда освобождается, но только после того, как совершит подвиг. Бегство бесполезно, потому что бежать некуда. Есть, например, персидская сказка[11], в которой герой попадает в волшебную баню, вода в которой прибывает и прибывает. Герой держится на плаву, пока силы не начинают покидать его, и, наконец, вода поднимает его до уровня купола над баней. В этот момент он касается круглого камня и благодаря этому спасается. Все исчезает, и он вдруг обнаруживает себя свободным, идущим по пустыне навстречу новым неизвестным испытаниям. В 1926 году Юнг видел сон, о котором рассказывает в «Воспоминаниях, сновидениях, размышлениях»[12]: он ехал в открытой телеге, которую вел мужичок, согласившийся отвезти его в замок XVII века. Ворота замка закрылись за ним. Он знал, что будет заключен в этом замке в течение многих лет. Позже, при изучении алхимических текстов, он понял, что его сон означал, что он будет обречен на изучение и развитие этой отброшенной традиции с нуля.

Шел XVII век, когда алхимия начала погибать. Интровертный подход в алхимии показывает, что это было исследование не только и не столько материи, но и коллективного бессознательного. В этом, по сути, психологическом направлении алхимического символизма мы можем разглядеть то, что мы делаем, когда экспериментируем с неизвестной целью, основой нашего устройства. Многие алхимики спонтанно практиковали то, что Юнг открыл еще до изучения алхимии и называл «активным воображением»[13].