Алые сполохи

Глава 6: Защита одинокого

Да, несчастье не заставило себя долго ждать.

Страшный шум исходил от входа для учеников. Такая примчался туда одновременно с учителями — и случившееся предстало перед ним во всей красе.

У него перехватило дыхание.

Обрушились все деревянные шкафы для верхней одежды.

Он слышал стоны придавленных школьников, видел руки и ноги, высовывающиеся из-под шкафов.

— Ууу…

По полу, подбираясь к его кедам, змеилась темная лужица крови: под шкафами как будто виднелись девичьи волосы и очертания ноги.

Девушка, чудом избежавшая опасности, в оцепенении сидела на полу. Ее подружка, которой повезло меньше, пронзительно выкрикивала ее имя.

Такая пошатнулся.

«Почему…»

Он искал слова — и не находил.

«Это…»

— Все присутствующие, пожалуйста, помогите поднять шкафы! Сузуки-сенсэй, вызовите скорую!

— Сейчас!

Ученики под руководством учителей засуетились. Рядом с неподвижным Такаей парень, видимо, ставший свидетелем несчастья, горячо втолковывал тем, кто мог слушать.

— Честное слово! Мы ничего не делали! А они вдруг упали! Сами!

Тут Такая и вовсе перестал дышать.

Сами? Он сказал, они все обрушились сами?

— Чтоб мне с места не сойти! Мы ничего не делали!

Умоляющий голос парня куда-то отступал.

Раненые накануне члены бейсбольной команды. Осыпавшиеся стекла. Стойки, которые вдруг упали сами по себе. Белые одежды, запачканные кровью…

— !

Такая дернулся, ему за шиворот будто ведро ледяной воды вылили.

Он застыл.

В холле метались люди, а перед ними в молчаливом созерцании стояли призраки в белых погребальных одеждах. Их было около двенадцати — неясных, как дым, но это не скрывало искаженных лиц, изорванных ранами тел, спутанных растрепанных волос… и взглядов, полных ненависти.

По спине побежали мурашки, Такая задрожал.

«Они…»

Он впервые ощущал настоящую неприкрытую злобу. Его словно бросили в глубокую холодную пропасть, полную грязи: черную бездонную пропасть ненависти и отчаяния.

Это было отвратительно.

Омерзение… все его тело вопило об этом, и он инстинктивно обхватил себя за плечи. Он слышал низкий гул… рев толпы. Гул рос и рос, больно врезаясь в уши.

Нитогошоооо…

Нитогошоооо…

Ненависть сомкнулась вокруг Такаи, он невольно зажал уши. Он нажимал сильнее в попытке не слышать голоса, а те громом отдавались в мозгу.

Нитогошоооо…

Нитогошоооо…

Он отчаянно тряс головой. Голоса онре. Обиженные гневные голоса. Как заглушить их?!

«Прекратите!»

Ледяная тишина. Призраки вдруг напряглись, затем оборотились туманом и растаяли. Но исчезновение их не могло вернуть нормальную жизнь.

«Тада Каске…»

Одно лишь имя продолжало звучать в мыслях. Такая, наконец, поднял лицо. Попавших в ловушку учеников уже вытаскивали.

Пятна крови. Обувь в дырах. Многие без сознания.

Он закусил губу, сжал кулаки.

«Это… из-за меня?»

Он мучительно прикрыл глаза.

«Это по моей вине?»

Приближались сирены скорой помощи.

Такая неподвижно стоял посреди бурлящей людской толпы.

Шел дождь.

Наоэ предлагал подвезти Такаю, но тот отказался и пошел пешком. Дождь крепчал, Такая, без зонтика, сгорбившись, медленно шагал по вымокшим улицам.

«Что мне делать?» — душа ныла, капли барабанили по куртке. Его заверяли в том, что он не желал признавать, и в результате опасность лишь нарастала. Опасность… Везде опасность…

Он не мог убедить себя.

Сколько бы Наоэ, да и остальные, не твердили о Кагеторе, Такая был не в силах признать это. Он не обладал ни памятью, ни силами… Он никогда не хотел иметь какого-либо отношения к Ями Сенгоку.

«Почему подобное случилось?»

Он смотрел в асфальт.

«Что мне делать?»

С волос струилась вода.

Он не был Уэсуги Кагеторой. Может, тень этого незнакомца, Кагеторы, сама пристала к нему, и то, что видят Наоэ и другие, не человек с именем Оги Такая, а эта тень? Что бы Наоэ не говорил, он хотел, чтобы Такая был Кагеторой.

«А если он ошибается?»

В груди вспыхнуло сомнение.

«А если я — не он?»

Из глубины сознания поднималось беспокойство. Беспокойство… нет, страх. Он боялся оказаться неспособным сопротивляться им, пусть они сами толкнули его на этот путь. Он боялся, что вся ответственность за их несчастья ляжет на него.

Его душили замешательство и беспомощность. Из-за сильного шока, пережитого ранее? Из-за холодного дождя, пронизывающего одинокую фигуру?

…Сердце трепетало.

Что делать?

«Что мне делать?»

Было холодно. Хотелось тепла.

Только одно он смог понять.

Он понял… он чувствовал себя так, будто отверг их.

Он понял…

В памяти всплыло выражение лицо Наоэ, когда они прощались.

Да, Такая отклонил предложение подвезти его. Если честно, он поступил так потому, что не хотел видеть их лица. Не хотел отвечать на их требования принять меры. Поэтому он отвернулся и ушел, цепляясь за веру в то, что во всех бедах виноваты они, упорно считающие его Кагеторой… Но…

Какая-то часть его хотела, чтобы они были с ним.

«Не может быть».

Откуда такие мысли?

Но когда он тосковал о тепле, перед глазами невольно появилось лицо Наоэ — лицо человека, который искренне беспокоился за него.

Такая начал догадываться.

«Я искал у него сочувствия?»

Смущенный, он немедленно выбросил эту мысль из головы. Не могло быть подобное правдой, не могло — и все. Не правда… нет… Он замер под проливным дождем.

«Да нет же».

Истина ошеломила его.

Он действительно хотел, чтобы кто-нибудь оставался рядом, защищал его.

«Это… безумие…»

Как мог он быть столь слабым? Он? Слабым настолько, чтобы пожелать чьей-то защиты?

Такая ужаснулся. Он вдруг заметил, каким бессильным себя чувствует. Затупленное лезвие: враждебность, за которую он держался, как за оружие, таяла.

Такая вел свирепое сражение против самого себя.

Против потребности в защите, против желания быть оберегаемым.

Он был бы проклят, если бы позволил себе поддаться.

Будучи в силах побороть себя, Такая знал, что тоска в нем все еще жива. Если он расслабится, то будет сметен этой дурацкой тягой зависеть от кого-то.

Что же делать? С расстроенными мыслями… с собственной слабостью? Он не мог позволить себе быть слабым.

Но еще больше пугала потребность в другом человеке.

Ведь если он почувствует себя в безопасности, то больше не будет способен сражаться — делать то, для чего был создан.

«Я… Я не могу позволить себе быть слабым», — отчаянно повторил Такая.

Что делать?

Противоречивые эмоции скрутились в мутный водоворот, разрушая все, что Такая знал о себе.

С другой стороны, разве это плохо — искать тепла? Разве плохо просто довериться еще кому-то, а не только себе?

Нет, он не мог.

Не мог!

Нельзя искать убежища. Нельзя полагаться ни на кого, кроме себя. Если он примет чью-то защиту, то перестанет быть тем, кого так кропотливо ковал из себя последние пять лет. Он прекрасно понимал свою уязвимость. Если он познает тепло — не сможет бороться. Не сможет показывать клыки. Вот чего он боялся. Потому и отказался. Отказался даже от того скудного предложения убежища.

И еще…

«Удалось бы мне получить это?»

Он закрыл упрямые глаза. Но мысль пробилась и сквозь молчаливый вызов.

«Если бы я был Кагеторой…»

В кедах хлюпало, он совсем замерз.

Такая поднялся по узкой лестнице многоквартирного комплекса и остановился перед стальной дверью, отмеченной номером 302. Достал ключ, но, к его удивлению, дверь оказалась не заперта. Похоже, его младшая сестра успела вернуться раньше него.

— Я дома… Мия?

Мия в фартуке высунула голову из кухни:

— Приве… О нет, что случилось? Брат, да с тебя прямо льет!

— Ага.

— Ты не взял зонтик! Переодевайся быстрее! Ты же простудишься! — она метнулась в комнату, принесла ему полотенце, а потом потащила в ванную.

— Ты холодный, как ледышка! Прими душ, а то температура поднимется!

— Ми… Мия!

— Я включила горячую воду, лезь под душ. Сейчас принесу одежду.

И Мия вновь умчалась. Такая окинул себя взглядом и принялся расстегивать рубашку, неприятно липнущую к телу.

Горячий душ согрел его. Такая натянул футболку и джинсы, которые принесла Мия, и прошел в столовую.

— А ты сегодня рано.

— Угу, учитель был занят, и клуб пока отменили. Я зашла в бакалею, а потом — прямо домой.

Откинув назад длинные, аккуратно собранные волосы, Мия одарила его ангельской улыбкой и пододвинула кружку теплого молока. Такая сел за стол, покатал горячую кружку в руках.

Мия старательно нарезала морковь.

— Что делаешь?

— Сегодня на домоводстве Мия научилась готовить рубленую говядину с рисом, так что сейчас будем есть ее.

— …

Готовить говядину способом, который Мия узнала, оказалось довольно трудно… Вероятно, было бы легче купить полуфабрикат.

Такая молча улыбался.

Оги Мия. Теперь она училась на втором году средней школы. Вообще-то Мия собиралась вернуться домой поздно, поэтому сегодня была очередь Такаи готовить ужин. Но девушка взялась за стряпню сама, наверное, чтобы повторить то, что изучала на домоводстве.

Такая, потягивая молоко, смотрел, как веселая Мия делает соус.

— О, братец, папа сказал, что нашел новую работу.

— Наш старик? Он так сказал?

— Мм. Кажется, он сегодня домой немного припозднился, но про работу — это же здорово, правда? — Мия счастливо улыбалась. — Папа уже так много не пьет и с тобой почти не дерется. Мия в самом деле рада.

— …

— Вот бы он продержался на этой работе подольше, а? Было бы совсем замечательно.

— … Да, — тихо ответил Такая и снова замолчал.

Их родители развелись, когда Такая ходил во второй класс средней школы. Произошло это, вероятно, по вине отца: когда разорился его бизнес, он начал пить. Мать вышла замуж во второй раз и жила сейчас в Сэндае[36].

Последние несколько лет отец часто менял работы, но теперь, видно, успокоился. Однако тогда в семье творилось нечто ужасное. Почти каждый вечер отец, напившись, приходил в бешенство, мать истерически плакала, а все, что мог делать Такая — защищать перепуганную Мию и пытаться все это вытерпеть. Все родственники и другие взрослые, окружающие их, не вмешивались, боясь, что проблемы каким-то образом лягут и на них.

Добрые дяди и тети, прежде любящие друзья отца — все отвернулись. Даже к Мие и Такае, которые и знать-то ничего не знали, относились так, будто те были чумные. Такае некуда было деваться. Он стал щитом, оберегающим маленькую Мию.

Ни единый взрослый не дал им защиту.

Испытание достаточное для того, чтобы научить показывать клыки всякого. В своем единственном стремлении — защитить Мию — он забывал защищать себя. Он сам принимал ледяные удары их мечей.

«Сколько раз я говорил это?» — подумал Такая.

У него никогда не было шанса оглянуться на себя. Человек человеку волк, нанеси удар прежде, чем ударят тебя… вот какие уроки вынес Такая с той поры. Но все-таки он научился этому, желая не дать в обиду другого человека.

Ему всегда приходилось быть начеку, всегда настороже. И он перестал доверять людям, прежде чем осознал это.

И еще…

«Я выдержал, потому что мог…»

Он мог быть защитником… мог оберегать кого-то.

Он мог получать глубокие раны, мог вновь и вновь подниматься на ноги без чьей-либо помощи. Мог брать на себя все стрелы и мечи. Его не нужно было защищать. Он мог вынести. Ему не нужна была помощь.

«Почему мне понадобился кто-то еще?»

Ранить и быть раненым, последние несколько лет весь его мир состоял из нападения и защиты. Это занимало его целиком, не оставляло пространства для чего-либо иного… и к тому же…

«… Что я надеюсь обрести?»

— Как насчет лукового супа? У нас еще консервы есть. Ты что хочешь? Братец… Брат? — громче повторила Мия. Такая сидел безразличный, склонившись к чашке, руки его вздрагивали.

— Братец, ты чего? Тебе холодно?

Такая наконец поднял голову. На него взволнованно смотрела Мия. Мия. Сестра… его единственная сестра, ради защиты которой он так отчаянно сражался.

«Если я в самом деле Кагетора».

Если он каншоуша.

Значит, здесь должен был жить другой Оги Такая… настоящий Оги Такая… жить и защищать Мию. Они сказали, что он Кагетора. Но он не помнит о жизни Кагеторы ничего. Выходит, он не Уэсуги Кагетора.

Он не был Кагеторой.

Он не был даже Оги Такаей.

Тогда он, думающий про это, был…

«Кто же я?»

В глазах Мии плескалась тревога.

— Братец…

Если бы я мог извиниться или признаться, что лгал тебе!

Слыша отзвуки слов, уже однажды произнесенных, Такая улыбнулся слабой, полной боли улыбкой.

«Пусть так, но все же я был тем, кто хотел защитить Мию».

Какая разница, кто он. Кагетора, не Кагетора, но ученики старшей школы Дзехоку пострадали из-за него…

Он должен был разобраться с этим.

«Мне не нужна помощь».

Он принял решение.

Из-за него были ранены люди.

«Что ж, пора на охоту».

В продолговатых узких глазах Такаи мелькнула характерная дикая искра, на мгновение распалив в них жажду битвы.

Пора бросить вызов.

Самому.

Его глазами смотрел разбуженный хищник, а внутри бушевала такая сила, что он даже удивился.

— Мия.

— А?

— Сегодня вечером я уйду.

— Правда? Уйдешь? — переспросила Мия. — Тогда надо поесть раньше. Тебе же надо поесть перед уходом? Я сейчас, быстро, и ты поешь, ладно?

Бесхитростная реакция сестры заставила Такаю замереть. Он отбросил челку со лба и почувствовал, что опять может улыбаться.

— … Хорошо.

У него была Мия. У него был Юзуру.

Дождь усиливался.

Ветер колыхал деревья вокруг школьных зданий, дождь бил в окна. Секции закончились, ученики разошлись по домам.

Пустая школа.

В полумраке у колонн мелькала тень.

— Все готово?

Позади тени — молодого человека в школьной форме — танцевал белый свет.

Да, Ранмару-сама.

— Остается лишь подстерегать, пока Кагетора не угодит в западню. Нуэ-шуу будут поджидать моих велений за барьером. Их сила мне надобна лишь на случай внезапных обстоятельств.

Да.

— Хорошо. Когда придет время, разомкните узы духов Каске. Позже я позволю вам вволю потешить вашу злобу.

Слушая шум листьев, он пробормотал сам себе:

— Я приготовил тебе могилу, Кагетора. Поспеши. Тебя ожидают столько важных гостей.

Лил дождь.

— Приходи, верши свой экзорцизм ради тех школьников. Дай мне увидеть силы, которыми ты сокрушил Сингена.

На его губах появилась кривая усмешка.

— Из тебя выйдет чудесный драматический герой, Оги-сэмпай.

Взвыл ветер.

Над корпусами тяжело повисли свинцовые тучи.

На школу трагической завесой опускалась ненависть.