Альфа Волк

Глава 16 КАИН

На рассвете она беспокойно просыпается, неосознанно выдергивая и меня из сна. Будто нитками нас обоих прошили, и ее нервный поворот тянет за собой и меня.

Провожу рукой по пышным волосам, ее глаза вскоре закрываются. Ее сны пахнут ливнем, пронизаны ожиданием раската грома. Что-то сильно гложет Яну, и так быть не должно.

Но может я и не знал никогда, как должно быть.

Она порождает во мне сомнения. Стоило бы ненавидеть ее за это, но я лишь приговариваю что-то успокаивающее, когда она просыпается и второй раз. Яна придвигается чуть ближе и снова отрубается, а я закрываю глаза. Утро слишком светлое, чтобы заново засыпать, и я слушаю ее ровные выдохи.

Пишет главарь демонов Рок, когда я уже на ногах. Отловили двух оборотней у границ континента и казнь назначена на послезавтра. Оборотни двойкой — это не совсем то, что все ожидают, но то ли еще будет.

То ли еще будет.

Не гневи провиденье, брат, пишет Рок, природа не на твоей стороне. Пока.

Он не особо хочет войны, поэтому боится пропустить, когда она начнется.

Он примет сторону победителя, но хотел, чтобы победителем был я.

Учитывая сколько времени он тратит на уговоры все отложить, без упоминания этого прямо, он явно считает, что шансов у меня мало.

Их и впрямь стало меньше, когда оказалось, что скала мертва.

Аслан слишко легко попрощался с «Ново-Я». Я предполагал, что это всего лишь ловушка, но скала попросту сдохла.

Я бы предпочел ловушку.

… Яна бодрее принимается за утреннюю трапезу, когда начинает говорить. Удивительная способность, интенсивно жевать и пулять словами.

У нее сотни идиотских вопросов, на которые она сама и отвечает, и сама себе она проворно дирижирует вилкой…

… и, может быть, она слишком молода…

… или я слишком стар…

… но я не хочу идти сегодня куда-то. Не хочу и из столовой выходить.

Она находит ехидное замечание по поводу спальни. Но под ним спрятано что-то еще.

Мысли каруселью мчат, пытаюсь уловить. Альфа внутри протестует. Не любитель альтернатив. У него все бинарно просто. Наша Омега должна быть всегда рядом, то есть, под тотальным контролем.

— Ты можешь занять вторую комнату, она уже приготовлена, — осторожно говорю. — Но ночью это исключено. Ночью все должно быть, как надо.

Обычно ни о какой второй комнате речи идти и не может, но с мисс Независимость нужно держать уши остро. Обычно Омеги маниакально вьют гнездышко с Альфой, но от юной изобретательницы можно ожидать лишь план энергетической подводки к гнезду и пару пожаров в процессе.

Я всего лишь пытаюсь смягчить то, что последует чуть позже.

Перед кукольном личиком будто диаграмы невидимые всплывают и она не может решиться, с какой стороны начинать считать.

Она всегда все так тщательно обдумывает. Проблемно, что она делает это так быстро.

— Вторую? — медленно повторяет она.

Ее реакция непонятна. Попробую разнюхать позже, когда буду показывать ей комнату.

Остаток завтрака Яна сидит с выпрямленной спиной. Много болтает, все по-прежнему. Она живет работой. На самом деле… это чертовски увлекательно. Она постоянно что-то придумывает, потом раздумывает, будто это в голове у нее мастерская.

— Я опоздаю! — восклицает она.

Мне кажется, котокрыс, скучающий на тумбе за ее спиной, закатывает глаза. Мерзкое создание приютили бы только живодеры, чтобы на следующее утро освежевать гадость. Ну и моя Омега еще.

— Яна, — киваю ей, и она неуверенно останавливается. — Присядь. Обратно.

Есть что-то ужасающее в испытуемом восторге от того, что она покорно возвращается, хоть и не сразу.

— В «Ново-Я» все будет в штатном режиме, но так как мы теперь связанные, я не потерплю нарушение субординации. Все вокруг будут знать, что ты — моя Омега, слава Млидонье, неплохо бы получилось, если и ты об этом помнила.

— Субординация — это на коленях ползать усердно? — насмешливо уточняет она и я даю Альфе слишком много воли. Посматривая на нее. Отчего она мгновенно и вздрагивает.

Хорошо.

Это так и должно работать.

И ее возбуждение сейчас… это естественно. И прекрасно.

Слова сразу же кажутся лишними, но преодолеваю себя и объясняю.

— Во-первых, вот эти остроумные мелочи оставить дома. Я не собираюсь пристраиваться к тебе и задирать юбку каждый час, потому что я оставлю это дома.

— Дома? — медленно повторяет она.

Избегает взгляда, и, Млидонье, она самая невыносимая девчонка на свете. Еще минута и мы не пойдем никуда. Хочу румянец вернуть бледному лицу.

— Здесь, Яна. Дома. Где мы с тобой теперь живем.

Она нервно смеется, и это не нравится Альфе внутри. Как же это не нравится Альфе.

Тянет разрушить многоэтажку и построить новую. Яне не по душе эти помещения? Мы найдем новые. Но обеспечение охраной займет время.

— Мы… не живем здесь… пока, — приглаживает она волосы, что не может не быть забавным.

— Мы живем. С этой минуты. Заберем твои вещи вечером.

В ее молчании клубится неожиданная грусть. Мой позвоночник подбирается сталью, словно он больше не способен не быть прямым.

— О чем ты думаешь? — невольно спрашиваю, не успеваю даже осудить себя.

— Я всегда хотела семью, — отвечает она не сразу, и уклончиво. Смотрит в окно. — Связанные или несвязанные. Истинные или неистинные. Семья… это хорошо. Но так быстро связанные, или такой быстрый брак, это заслуживает детального обсуждения.

— Все связанные оказываются таковыми быстро. Это инстинкт, льяна. И о браке речь не идет, я никогда не собирался ничего регистрировать.

Ее нахмуренность ускоряет мой пульс, и теперь у меня будто их несколько, в разных частях тела остроконечными лопастями бьются.

Когда она поднимается, я мгновенно поднимаюсь следом. Даже быстрее, чем Омега.

Яна пространно улыбается, и смотрит куда-то в сторону. Быстрым взглядом проверяю: в кусок стены она глядит.

— Значит, у меня с кем-то другим семья будет. Семьи… разными бывают.

Я никогда не слыхал более отборной чуши, поэтому ей удается подойти к коридору, пока отхожу от потрясения.

Она еще и мерзкого котокрыса в коробку забирает.

— С кем-то другим? — от гнева иссыхаюсь внутри, подготавливаюсь к взрыву. Контролируемому. Какой бы невыносимой она не была, Яна — моя Омега, стоит фильтровать, что я вокруг творю.

Она будто вещи собирает на выход. Плиты под ногами чудятся жидкой лавой.

— Неважно, — опять насмешливо вздыхает. — Ты знаешь, ты реально удивительный. Я-я… мы с Фредерико лучше…

До меня доходит, и до меня еще никогда и ничто так медленно не доходило.

Все дело в регистрации. Поворот случился, когда я ответил по поводу брака.

Впору рассмеяться. Да, я не собираюсь ничего фиксировать для государства. Это не мое государство. И ничего, что касается моей Омеги и семьи, не посмею вовлекать в цепкие реалии государственных дел.

— Распечатка документов ничто по сравнению со связкой, Яна, — еле слышно произношу, но она точно каждое слово вбирает, хоть и спиной стоит.

И обувь натягивает.

— Ничто, да, но все так… делают.

— С каких это пор ты делаешь что-то как все?

Наконец-то смотрит прямо, и ее тянет ко мне, а меня тянет к ней. И я выстою, а не побегу скулить к ней, как щенок какой-то. Яна настолько от реальности оторвана — от реальности того, что здесь происходит — что придется серпом рубить капризы.

— Я объяснила тебе, — ее голос тихий, но старается казаться уверенным. — Про мое желание. И касательно детального обсуждения.

— Ты всегда бежишь, да? Чуть что, ты делаешь ноги? У тебя красивая спина, но не настолько. Чтобы я пощадил ее.

— Ты угрожаешь мне, — улыбается она и коробку к себе притягивает.

— А ты сообразительная. И что дальше? Ты выйдешь вниз к тридцати двум Альфам. Они не тронут тебя, но шестеро за тобой пойдут. Окружат твой дом. Через пару часов, я либо туда подъеду, либо в офис. На твой запах. Потому что мы связанные. Я наполню тебя, где бы ты не была. Поверь, я сделаю это без бумаги о регистрации брака.

— Так и будет, наверно, — продолжает улыбаться она, будто в призрак превратилась. — Только… твои слова с действиями часто не совпадают. Ты… себя убедить пытаешься? — наклоняет Яна голову вправо, и я как магнит, чуть не поворачиваю голову следом, и в последний момент себя останавливаю.

Но не останавливаю себя, когда она дверь открывает и вместе с коробкой нелепо проталкивается вперед, чуть набок не заваливаясь. Беру железо от машины и следом иду. Яна старательно непоколебимость изображает спиной. Правда, это впечатляет.

Готов к вздору и спору, но она покорно в машину залазит.

Перебарщиваю с выгибанием ручников. Город не спешит просыпаться, пригруженный индустриальным туманом.

— Ты мерзость свою забыла покормить и теперь он пищит, — не выдерживаю и яростно начинаю.

— Он вредничает, — оправдывающимся тоном воспаляется она. — Он вчера и так много съел. Потерпит до дома.

До дома.

Она неспособна ни за собой следить, ни за своим котокрысом. Если бы я не настоял, наверно, и не поела бы с утра.

Сворачиваю на полупустое плато парковки у депота дистрикта. Покупателей еще немного. Туман и здесь желтизной застыл.

Торможу у края, где уже голые деревья просматриваются, а асфальтная линия плато заканчивается.

Руль встряхиваю, а она вздрагивает. Внутри меня все смешивается, и сейчас столько глупостей наделаю, сколько за столетие не накопил.

— Давай. Хорошо. Обсудим детали. И прочее.

Она теребит край кофты своей, и он уже такой покоцанный. Не могу смотреть на руки бескровные и тонкие.

И в лицо смотреть не могу тоже, я не словами хочу разговаривать, а кое-чем другим.

— Я озвучила, Каин, — приглушенно заговаривает Яна. — У меня есть желание.

— У тебя было желание по поводу разработок. Заметила, что оно выполнено? Сколько еще желаний будет и как часто я узнавать о них буду?

— Твое поведение ужасное, — внезапно сербает она носом, и я в асфальтный раскол сначала смотрю, а потом на кофту ее несуразную опять. Я здесь разорвусь скоро. Как в неволе, как в клетке.

Млидонье, наверно, провиденье и впрямь существует, и оно меня наказывает за что-то. Эта девчонка… Я рабом соплей… не буду.

— Прекрати это, — стараюсь приказывать сквозь зубы.

— Либо ты едешь сейчас туда, куда… ехал, — высоким голосом требует она, и тот дрожит. — Либо я выхожу.

Яна еще что-то говорит, когда целую ее. Должно было быть строго и приструняюще, но все пошло… немного не так. Утопаю в ее мягкости. Запах вишни наполняет мое тело онемением. Кажется, что отодвигать голову буду вечность.

— Ша, — шепчу я, — не усложняй. Я здесь не для того, чтобы нежничать.

— А для чего? — почти что гневно говорит она, и смущается. — Сексом заниматься?

— Сексом, — повторяю я, не скрывая истинной реакции, — сексом? Я в жизни много занимался сексом, в отличии от тебя, и поверь, то, что мы делаем к сексу малое отношение имеет.

— А к чему имеет? — вскидывает она голову.

— К нам. Имеет отношение к нам.

— К Альфе и Омеге. К истинным, — кивает она, и произносит так, будто это ругательные слова. — Я слушалась тебя, Альфа, и была с тобой. И буду. Но ты не умеешь слушать.

— Я не буду регистрировать что-либо личное, будь это даже салфетка, у государства, — выпускаю наружу всю злость и Яна внимательно смотрит на меня. — Есть догадки почему, ученая-мудреная?

— Ты хочешь, чтобы я жила у тебя, верно?

Из принципа не отвечаю, потому что она мне тут наводящими вопросами лекции читать не будет.

— Хочешь, — кивает она сама себе. — Но ты не спросил меня. Не позвал. Не пригласил. А сам знаешь… что сделал. И отправляешь меня в… комнату, — она с таким презрением и обидой это выговаривает, что не отслеживаю собственное движение и прямо перед носом у нее отказываюсь.

— Что, Омега? Что? Так вот в чем дело? И это я разговаривать не умею? Ты… Для твоих капризов я предложил. Чтобы у тебя что-то свое было. Не надо? Чудесно. Моя Омега со мной будет жить, спать и все прочее. Прекрасно, все решено.

— Каин… — вздыхает она, но я ладонь к себе на бедро перекладываю и сжимаю чуть.

— Бедная мерзость сейчас с голоду помрет, — замечаю я и ручник переключаю. Сдаю назад, а несносная девчонка руку не убирает.

И возвращаюсь обратно.

Шесть Альф все равно в две смены к работе приступят. Мало ли куда взбредет юной изобретательнице пойти.

— // —

Вечером умница ко мне на этаж покорно приходит. Сама додумалась. Это единственный похвальный поступок за сегодняшний день. У меня трясутся руки, когда переключаю плазму. Яна пошла на эксперимент днем и он затянулся на четыре с половиной часа.

Как бы объяснить ей, что почти семь часов для только что связанного Альфы — это слишком долго? До свертывающейся ядом кровью плохо.

Но, видать, объяснять нет надобности. Она понурая и взвинченная, и бледная.

Настаиваю, чтобы она воды выпила. Она ставит стакан на стол и явно открывает рот, чтобы сообщить сотни интересных и бесполезных мне вещей, а я подправляю гравитацию и силу притяжения для ее тела. Она даже не замечает, что я диван новый заказал: широкий и мягкий.

Она каждой клеткой вздрагивает и мягкой, как пластилин, становится, когда вставляю ей. Течет чистым, жидким сахаром. Всего лишь двумя загулами языка пробую напряжение ее колышущихся грудок, и несдержанно выпускаю узел. Закачиваю ее, и кожу ей на боках разглаживаю, слегка приподнимая ее за талию. Яна совсем невменяемой становится от наполнения, и у меня внутренняя тряска чуть попускается.

А вместе с тем приходит и решение.

Придется кое-то сделать, пока это только самое начало. Иначе она себя погубит. Вдруг пульс трепещет, от землетрясения своего ядра. Сердце чувствую горлом. Придется сделать, только в этот раз я и говорить ничего не буду.

Когда даю ей передышку, переключаю экран и громкость случайно подскакивает вверх.

Пуристы не слазят с каналов. Глава партии весь в белесых пятнах, его черные истончившиеся волосы увлажнились от испарины и прилипли ко лбу. Усмехаюсь, ведь не сдохнет всем назло.

— И успех техногенного прогресса — наилучшее и наглядное доказательство правильного пути. Нашего пути. Лишь замкнутый мир механизма прекрасен, — улыбается Виллье Ундиго. — Лишь замкнутый мир механизма.

Когда оборачиваюсь, невольно замечаю странное выражение на лице Яны. Она хмурится и словно вспомнить что-то пытается. Такое же выражение застряло на ее лице, когда она преодолела Альфа-приказ. Когда повторяла одну и ту же фразу по кругу, как заевшая звуковая дорожка.