Альфа Волк

Глава 8 КАИН

Она замирает, локоть в моей хватке тяжелеет. Смотрит перед собой, парализованный взгляд направлен в пол.

Я надеялся, изобретательница на меня глядеть будет.

Я надеялся, она сразу ощетинится и скажет что-то.

Я надеялся, мы контакт расширим, мы обоюдно делать что-то будем, взаимно.

А она даже не шевелится. Досада Альфы достигает пика, максимальной отметки. О которой я раньше и не знал. Это попросту невероятно, но внутри меня все холодеет, студеная волна одна за другой приливают и ледяные клещи под горлом плодятся. Невероятно, потому что мороз — это то, что Альфы испытывать не могут. Как и волки.

Все в эту долбанную неделю невероятно, будто мир вверх тормашками кто-то взялся перевернуть, и теперь мир беспрестанно пошатывается, чтобы новую позицию занять.

Омеги не реагируют на свои истинных Альф так, как она.

Она осчастливленной должна быть, взволнованной, но удовлетворенной. Она сама должна хотеть… любого сближения. Она в безопасности теперь. Полнейшей. Навсегда. Я точно знаю, видел другие пары, хоть и давно было. Может, что-то там у них наедине и с накладкой случалось, но Омеги точно не тряслись от дикого страха и точно неуважение к Альфе не проявляли.

Я ни хрена не понимаю, что здесь происходит.

— Я… Омега, я…

Слова друг с другом на выходе борются, поэтому ничего толкового не выдаю. Собрав волю в кулак, отсекаю грубости и собираюсь успокаивающее нечто сказать, но Яна руку опускает и локоть из моих пальцев выскальзывает. Я отпускаю ее. Млидонье, зачем?

Мягкой поступью она к подсобке направляется. И я за ней следую, прямо в притык иду, и мне дико холодно внутри, кровь в единую льдину, размером с айсберг, обращается и сейчас острыми краями мне остальное внутри порубит.

Я никогда не иду позади кого-то. Альфы… не передвигаются так. Это инстинкт, поэтому само собой обычно получается. А сейчас… инстинкт сам себя в сторону отодвинул. Нет слов описать, как чужероден и непонятен каждый шаг. Будто я ходить только научился.

На ящик, что лекари в импровизированный стул превратили, Яна со сдержанным вздохом усаживается.

Каждая мышца дергается у меня, не знал, что их столько, оказывается. Слишком малое помещение, заполненное чужими Альфами, а моя Омега — с осунувшимся лицом.

На месте одном стою, чтобы удержаться и не выкинуть нечто непоправимое. Другой приоритет сейчас. Другой. Но почему так морозно.

— Давайте с серьезного начнем, я легкий скан МИР-6 использую, вы с ним уже работали, Яна?

Она заторможенно кивает, и все ждут, когда она наконец-то выговорит то, что собирается.

— Разве… должна же быть конфиденциальность… врачебная? То есть, у пациента ведь есть право…

Ответное молчание болезненно для нее. Я знаю, что она как раз меня имеет в виду — практически выставляет вон меня — но сейчас не время для воспитания.

— Все есть. Они будут соблюдать конфиденциальность. Правильно говорю?

Главный лекарь расходится кивками, пока скан ей к руке крепит, выше локтя. Предельно аккуратно и осторожно, сойдет… на минуту или две. Важно, чтобы ничего другого он не трогал.

Показатели ее у нижних границ застыли, но в пределах нормы. Лекарь расспрашивает про рацион и физическую нагрузку. Она слишком сбивчиво отвечает, даже для нее.

Когда я потерял контроль над ситуацией?

Когда, спрашивается?

К другой стене прислоняюсь, обойдя заваленный коробками угол. Все напрягаются, и меня волновать реакции не должны — потому что никогда, проклятье, такое не волнует — но на Яну атмосфера худо влияет.

Когда-когда. А у меня не было контроля над этой ситуацией, оказывается.

— Все хорошо будет, — заявляет лекарь и даже наспех улыбается ей. — Я вам сейчас все напишу.

— Что напишешь? — не даю ему даже за таблет взятся.

— Нужно питание… улучшить, — уклончиво халат отзывается. — Все пропишем. Это усталость, стресс, перенапряжение. Обыденное дело.

Нет, паруга, когда моя Омега на пол валится — это не обыденное дело, это лично моя катастрофа. И он прекрасно знает об этом.

Ничего себе, у лекаря-Альфы есть лишние яйца. Тех, кто себя уважает, и я уважать готов. Он думает, что работу свою добросовестно выполняет.

Я ведь никто здесь, в этой подсобке. Никто ей. И вот тогда — с вихря этой мысли — начинается оно. Коробка моя кровяная, за легкими, многокамерная… чуть ход ускоряет. Объемнее сокращается, потому что… никто я ей тут.

— Впиши меня в ее карточку.

Яна вскидывает взгляд на меня, и морозные оковы чуть ослабевают.

— Впиши меня, как прямой контакт, туда, — продолжаю, четко выговаривая каждое слово, — я — ее Альфа.

Она растерянно наблюдает, как лекарь, видимо, карту обновляет. Млидонье, слава тебе, она не протестует.

И терпкой остротой яда понимание в слизи моих уставших мозгов растворяется. Она не протестует, потому что ослабла. Сдалась. А не потому что согласна.

Камень сердца снова оборот чуть нагоняет. Новый максимум.

Специалисты медотсека похвально быстро покидают подсобку. А Яна явно намеревается встать с коробки и выйти следом, даже взглядом меня еще раз не удостоив.

Преграждаю изобретательнице путь, без излишней прыти, но просто так, чтобы дальше не могла идти. Скашиваю наспех взгляд, она рукав блузки натягивает на ладонь. Смотрю в стену за ее спиной, когда уверенно произношу:

— Я хватанул лишнего там, в зале. Это неподобающее поведение. Отпусти это.

— Я и впрямь глупая, — тихо отвечает, и мы взглядами встречаемся, потому что никто из нас не выдерживает, — но я — не самовлюбленная. Не надо… не думай такого.

Существуй бог времени, даже он бы не смог сосчитать сколько стою и смотрю в ее глаза. Веснушка скромная под неаккуратным строем нижних ресничек. А Яне смотреть на мое уродство из шрамов.

— Образно сказал. Ты как думаешь… Невыносим страх твой, но донести до тебя я не в состоянии. Я ни хрена… не соображаю, когда мне он передается. Думать не могу больше. Только делать что-то хочется. Убрать источник страха. И… — сдерживаюсь из последних сил, слава Младонье, ответный взгляд ее погружает меня в транс, — ты о себе позаботиться не можешь. Ты понять должна. Сейчас. Это… удар для Альфы. Если с Омегой что-то не так, Альфа — и не… Альфа вовсе.

— Это так сильно, так раздражающе ощущается?

— Да. — Рукав ее обратно на место возвращаю, складки распрямляя. — Да.

— Я не хотела ничего такого, — начинает она, и катастрофически сильно мне не нравится, как учащается ее дыхание. — Вообще. Я только хочу…

— Послушай меня, Омега. Мы будем связаны, потому что истинные несвязанными быть не могут. Альтернативы не существует. Я отстрочку тебе дал только телесную. Физически. Ты не была никогда с Альфой, это хорошо, но ты нервничаешь сильно. Это пройдет, и ты сделаешь то, что Омеги делают, а я сделаю то, что Альфы делают. Все правильно будет. Я уверяю тебя, мы найдем общий язык.

Мне не совсем понятны десятки эмоций, что в ее глазах мелькают, будто на звездном небе вселенные одномоментно перемещаться начали.

— А что с отделом научным будет?

— А что с ним?

— Когда ты продашь его? — голосом таким странным говорит, словно ей горло разрезают.

— Скоро, — отсекаю я.

— Мой отдел — лучшее, что есть в «Ново-Я». Это основа компании, — так быстро тараторит, что я и переварить не успеваю.

— Я знаю.

Она обойти меня пытается, до чего нелепо с ней все всегда. Я же Альфа ее… Вот прямо, реально, шаги нужные делает.

— Повторю еще раз, я хватанул лишнего.

— Ты не станешь терпеть мою глупость, а я терпеть не стану твое неуважение.

Беру ее за плечи до того, как обдумать что-то успеваю.

— Ты даже представления… малейшего не имеешь, малейшего, с каким уважением я к тебе отношусь.

Собственные слова еле различаю, потому что гул внутри побороть пытаюсь, перекрыть чем-то, но чем! Альфа сокрушен собственной яростью, отсутствие даже иллюзии контроля в этом всем сдирает не только кожу. Плоть будто в кислоту поместили, и сейчас растворяется все, кусок мяса за куском, за ненадобностью.

— Я реально глупая, — неряшливый рукав этот снова натягивает и даже улыбается мимолетно. — Я вот тебя слушаю, и думаю, может, ты реально просто не понимаешь? Ну, может, не сформировалось, то есть, не случилось опыта у тебя понимать такое. Твои действия… они не стыкуются с речами твоими. Успокаивающими. Болт и гайка, они окружности разной.

Удерживаю ладони на плечах, когда Яна снова рыпается. Она шумно выдыхает, и рукой лоб прикрывает.

— Забудь, что я сейчас сказала, — почему-то смущенно лепечет она, и рукав несчастный уже скоро в лохмотья превратится. — Провиденье…

А, аллегория пикантная.

Да плевать мне.

— Как твоя жизнь изменится, если связанными станем? — вдруг заводит Яна.

Да моя жизнь уже изменилась, и на такой скорости несется, что от двигателя ни хрена не останется. Что за вопросы туманные?

— Когда мы станем связанными, я многое изменю, — киваю ей, и она будто бы ростом меньше становится. Паруга, когда закончится это! Я в ногах у нее практически ползаю, а она словно специально себя жертвой выставляет.

— Что, например? — набравшись смелости, снова заводит. И украдкой глядит на меня.

— Личную безопасность, график, есть кое-что, отложить придется.

Знала бы она… что отложить собираюсь. Решение еще не принимал, но, оказывается, только что принял.

Если бы знала, наверное, еще больше бы боялась. Под лопатками вакуум ширится, а вокруг него — круг огненный. Наконец-то, привычный жар возвращается, только я к этому оказался не готов. Чувствую, такой откат от этого мороза нежданного ожидается через сутки, что самому себя вытягивать из полнейшего мрака придется.

Я увезу ее, когда все начнется. Так далеко… Я все быстро сделаю, по-другому, чтобы сразу же ее вернуть.

— Это… серьезно, — в разные стороны медленно голову свою… маленькую наклоняет, — понятно. Хорошо, Альфа Рапид. Пускай будет, как ты хочешь. Хорошо.

Она согласна. Только… Тон этот, уставший и снисходительный, а голос ослабевший. Это обратное тому, что должно быть. Я на волоске завис. На нитке сдерживания всего накопившегося. Если список составить, уже десятков пять наберется.

Но даже если не получается контроль над развитием событий получить, мне нужно себя под контролем держать. Кем бы она не была на самом деле… Чего бы она не добивалась… Я не могу это похерить.

Когда-то давно… десять лет до того, как Рапидов повырезали… я, как все Альфы, грезил о… ней, видимо. Это из другой жизни, но теперь та жизнь в нынешнюю тайфуном вклинилась. Я грезил о свободе плоти, как только с истинной у Альфы получится, о свободе обыденности, что только с истинной у Рапида получится… Говорить все, что захочется, и выдавать все без фильтра, и трогать сколько угодно и как захочется, потому что только такая Омега выдержит. Истинная. И только ей можно будет довериться.

Я до смешного молодым был. Даже более зеленым, чем изобретательница сейчас напротив.

Настолько давно сие думалось, что неправда ведь уже все.

От изумления ее имя шепчу, когда Яна целует меня. Теплые губы лаской скользят по моему рту, медленной и неуверенной. Проникаю ей в рот, захватываю порывом, не даю ей изучить меня, хочу слишком сильно самое главное. Лицо тоже обхватываю пятерней. Хочу проникать в нее бесконечно, целовать глубже и глубже, жар ее рта поглотить.

— Я… я просто попыталась. Потому что я не умею. В прошлый раз, ничего непонятно было. Мне. Я просто попробовала. Я…

Я должен расслабиться, впервые за неделю, как только она тихий, влажный стон вымучивает от моих порывов, и когда робость ее языка ослабевает, но я только напряжением разрастаюсь; и это проклятое здание, что сожрало-вытянуло всю жизнь из скалы, слишком малым, слишком тесным для меня оказывается.

Для нас.

Для нас двоих, с ней.

— Я научилась уже, мне кажется, — задушено перебивает она мои поцелуи, — не идеально, конечно, но не так ужасно, как в прошлый раз. Не совсем понятно, честно…

— Нет, — отрезаю я и лицо к себе поворачиваю.

— Нет? — не получается у изобретательницы скрыть разочарование и обиду.

— Нет, — с жаром откликаюсь, — этому очень долго учиться надо. Всегда, на самом деле. Всю жизнь. Я тебя научу.

В какой-то момент она начинает хаотично поглаживать мои руки, и я тут же ладонью по обнаженной коже ее спины ползу, под блузкой. Млидонье, это механизм впаянный куда-то мне. Я свободно прикасаюсь к ней, вот только когда она чуть расслабляется и мною интересуется. Такого… быть не должно. Я должен сам решать, как ее трогать.

— Я пойду, — она отстраняется с таким усердием, что поглаживаю щеку ее успокаивающе.

— Куда?

— Работать? — смотрит на меня немного насмешливо.

Как приятно, на триста шестьдесят шестом году жизни, заимев прозвище «Мясник» и прослыв грозой всего Ашшура, ощущать себя… посмешищем.

— С таким запахом? — в волосы ей выдыхаю, и к уху губами спускаюсь. — Мне снится запах твой. Сплю я мало, потому что на яву… здесь, в здании, дотягиваются остатки запаха твоего.

— Я не могу контролировать это, — почему-то расстраивается она, видимо, от смущения.

— А не надо контролировать. Я тоже возбуждаюсь. — Она звук издает невнятный. — Точнее, просто не исчезает возбуждение, как тебя увидел тогда в зале.

— Это… ужасно. Всем все понятно.

— Вот именно, всем понятно, что я — твой Альфа. Поверь, всем непонятно, почему мы несвязанные и почему моего запаха на тебе так мало. Сегодня больше останется, — шепчу ей в полураскрытые губы, и нападаю на нежный рот снова. Какая податливая она сразу, вот как и должно быть.

Мне никогда не выбраться из реальности этой новой. Я даже поцелуй прервать не могу.

Но она может.

Так это устроено, и словно на железный прут мои плечи нанизывают, и я отстраняюсь чуть, когда Яна прерывает поцелуй и волосы поправляет. Смешно ведь, куда ей их поправлять, они до этого чуть ли не в разные стороны торчали.

Я мог бы тщательно… каждым вечером, перед сном, их ей расчесывать. У нее их просто слишком много.

И впервые, будто я от изобретательницы нахватался, меня стыдом пронизывает. Представляю тут глупость всякую.

Яна вопросительно на меня смотрит. Видимо, чтобы отошел с дороги.

— Вот как. Иди тогда, — ровнее голоса не сыскать.

Она будто бы мгновение-другое нерешительно мечется, но потом пулей вылетает из подсобки.

Млидонье, лоб себе растираю и со свистом выкачиваю ярость из легких, ну я же просил!

Вот хоть раз прибежала бы так охотно, как убегает.