Альфред Нобель

ГЛАВА 13

Своё первое завещание Нобель составил в 1889 году. В 1893 появилось второе, и уже в нём отразилось желание Нобеля завещать все свои богатства на создание премии за важные открытия «в обширной области знания и прогресса… Предпочтение при вручении премии должно отдаваться тем, кто и на словах, и на деле показал себя борцом с предрассудками, которые до сих пор существуют в народе и правительствах и препятствуют созданию всеевропейского трибунала». Это завещание не было последним, но оно уже достаточно полно выражает окончательную волю Нобеля.

Третье и последнее завещание было составлено в 1895 году. Близкие Нобеля ничего не знали о его содержании. Нобель говорил лишь, что там содержится пункт, в котором он просит, дабы избежать риска быть похороненным заживо, после его смерти перерезать ему вены на руке. Это было чистейшей правдой, и врач, освидетельствовавший смерть Нобеля, выполнив свои обязанности, объявил, что во время бальзамирования было сделано всё необходимое, то есть в том числе и то, что составляло последнюю волю умершего.

Этот документ Нобель сдал на хранение в один стокгольмский банк. Но поводу своего завещания он не проявлял особого беспокойства; наоборот, казалось даже, что он наконец-таки успокоился. «Установление прочных связей с его родной страной в последние годы его жизни, — писал Раньяр Шольман, — а также то, что он принял окончательное решение о дальнейшей судьбе своего состояния, казалось, придали ему чувство уравновешенности и удовлетворённости, несмотря на всё более частые и всё более тяжёлые приступы его болезни. В его жизни как будто появилась новая цель, полностью занимавшая его внимание, его мысли. Он реализовал свою мечту о доме и обрёл их даже два, вдалеке от суеты больших городов. У него появились новые друзья, к которым он испытывал безграничную симпатию. Прежнее ощущение одиночества заметно смягчилось. В течение последних лет моего общения с ним я ни разу не был свидетелем приступа депрессии, которые нередко случались ещё во время его пребывания в Сан-Ремо».

А у Альфреда Нобеля был план, невероятный план, о котором стало известно только после того, как в январе 1897 года вскрыли его завещание. Первая часть содержала обычные для подобного случая распоряжения. Но после этих параграфов шли другие, в которых говорилось о вещах более серьёзных: «Всё моё движимое и недвижимое имущество должно быть переведено моими душеприказчиками в ликвидные ценности, а собранный таким образом капитал должен быть помещен в надёжный банк. Эти средства будут принадлежать фонду, который ежегодно будет вручать доходы от них в виде премии тем, кто за прошедший год внёс наиболее существенный вклад в науку, литературу или дело мира и чья деятельность принесла наибольшую пользу человечеству. Вышеназванный доход должен быть разделён на пять равных частей и распределён следующим образом: одна часть за самое значительное открытие в области физики; одна часть за самое значительное открытие в области химии; одна часть за самое значительное открытие в области физиологии и медицины; одна часть за самое значительное литературное произведение в идеалистическом направлении духа; и одна часть тому, кто проделает наиболее значительную работу в направлении полного или частичного уничтожения вооружений или организует крупный мирный конгресс. Премии за достижения в области химии и физики должны вручаться Шведской академией наук, премии за достижения в области физиологии и медицины — Каролинским институтом, премии в области литературы — Стокгольмской академией, премии за вклад в дело мира — комиссией из пяти человек, назначаемой стортингом Норвегии. Моя окончательная воля состоит также в том, что премии должны присуждаться самым достойным кандидатам независимо от того, являются они скандинавами или нет.

Париж, 27 ноября 1895 года».

Нобель в своё время не посчитал необходимым проконсультироваться у нотариуса. Он обратился к четырём членам парижского Шведского клуба с просьбой подписать этот документ. А после этого вернулся в Сан-Ремо, где он тогда проводил опыты по созданию искусственной кожи.

Подобное завещание заслуживает того, чтобы остановиться на нём подробнее. Для начала займемся постоянно высказываемой и потому уже поднадоевшей догадкой, согласно которой Нобель не назначил премию в области математики якобы по той причине, что его «жена» изменяла ему с математиком. Его «жена»? О ком здесь может идти речь? Может быть, о Софи? Возможно, так оно и было. Но при чём здесь премия?

Напомним, что математика не является наукой в строгом смысле этого слова, так как представляет собой дисциплину, которая занимается количеством, порядком и мерой. Математика стремится к представлению формы мысли, что имеет отношение скорее к философии, чем к какой-то другой эмпирической науке, и мало применимо на практике. Конечно, язык математики находит свое применение в других науках, однако не вызывает сомнения и то, что химические уравнения — это не то же самое, что уравнения математические. Наконец, во времена Нобеля медики, физики и другие учёные применяли в своих исследованиях математические методы не так широко, как это происходит в наши дни. До определённого момента, по крайней мере во Франции, врачи получали филологическое и философское образование и использовали в своей практике латинский и греческий языки чаще, чем, например, группы Галуа. И это, поверьте, было ничем не хуже.

А из этого следует, что математика вряд ли могла интересовать Нобеля и что он скорее всего не считал её наукой, за достижения в которой нужно присуждать премии. По мнению Нобеля, математики не могли принимать участия в предотвращении войн, так как оружие изобретают химики и физики, а также в совершенствовании человечества, так как для этого существует искусство. Следовательно, причин для того, чтобы учреждать премию в области математики, у Нобеля не было. Кроме того, Софи изменяла Нобелю с жокеем с ипподрома. Так что же, премия лучшему наезднику не вручается именно из-за этого?

Наконец, нередко возникает вопрос и о том, почему стортинг, то есть норвежский парламент, принимает участие во вручении премий. Причины этого нужно искать в истории. Начиная со времён Возрождения до начала XIX века Норвегия находилась под властью Дании. Лишь в 1814 году Бернадот добился того, что власть перешла к шведской короне. В XIX веке страна переживала невероятный экономический подъём. Нобель тоже был причастен к этому, так как построил на территории Норвегии несколько заводов. Параллельно шло и культурное обновление, способствовавшее становлению национального самосознания. Этот процесс всячески поддерживался подавляющим большинством художников, поэтов и писателей, среди которых был и Ибсен. Хотя желание норвежцев создать независимое государство всё возрастало, Норвегия обрела независимость лишь после того, как в 1905 году был заключён двусторонний мирный договор. А произошло это уже после смерти Нобеля.

Берта фон Зутнер продолжала свою борьбу за дело мира. И в 1905 году она получила Нобелевскую премию, которую вручил ей сам Анри Дюнан (1828–1910), инициатор создания Красного Креста, женевских соглашений о статусе заключённых и лауреат Нобелевской премии мира за 1901 год. Дюнан сказал тогда: «Эта премия, мадам, дело ваших рук, поскольку благодаря вам Альфред Нобель стал одним из основателей мирового пацифистского движения».

Берта умерла спустя девять лет после получения премии, 22 июня 1914 года. А шестью днями раньше в Сараево от руки Гаврило Принципа погиб австрийский эрцгерцог Франц Фердинанд, что послужило поводом к развязыванию первой мировой войны. Во время этой войны, кстати, использовалось много оружия, у истоков которого стояли Нобель, Абель и Вьель.

Судьбе было угодно, чтобы Берта не видела окончательного крушения своих иллюзий, мечты всей своей жизни. И она не имела несчастья прийти к выводу, что идеал и реальность — это две несводимые противоположности, несчастья, которые выпали на долю её друга Нобеля.

В качестве душеприказчиков Нобель назначил всегда верного ему Раньяра Шольмана и Рудольфа Лильеквиста, одного из своих сотрудников. Шольману было тогда двадцать шесть лет, и он хорошо знал Нобеля. Сорокалетний Лильеквист встречался с Нобелем лишь дважды. И оба не имели никакого представления о законах и порядке наследования.

Они обратились к Карлу Линдхагену, заседателю одного аппеляционного суда, который сделал очень много для выполнения посмертной воли Нобеля. Настолько много, что его можно даже считать его третьим душеприказчиком. Он хотел, чтобы воля Нобеля была выполнена полностью, и решительно взялся за это крайне сложное дело, которое ещё сильнее запутывалось из-за того, что имущество Нобеля было рассредоточено по всему миру.

Шольман, Лильеквист и Линдхаген, по существу, должны были решить три проблемы. Прежде всего им следовало заняться формальностями, связанными с устранением всех спорных моментов. А законные наследники, конечно же, могли считать, что их права ущемляются. Затем следовало проделать сложные финансовые операции по переводу имущества Нобеля в ликвидные ценности. Эта задача осложнялась тем, что найти способ надёжного размещения капиталов на практике оказалось не так-то и легко. Наконец, нужно было организовать фонд, добиться его официального признания и установить должный контроль над вручением премий.

Увы, все усилия этих трёх бескорыстных людей встретили заметное сопротивление. А другого ожидать не приходилось. Всё располагало к оспариванию завещания. Кроме того, была подвергнута жесточайшей критике сама идея фонда и особенно те принципы, которые лежали в основе отбора кандидатов на вручение премии. Не обошлось даже без давления на наследников и без попыток заставить их оспаривать завещание. Некоторые из них, впрочем, сопротивлялись: они хорошо знали, что Нобель неоднократно выступал против института наследования, которое, по его мнению, чаще всего доставалось безответственным людям и стимулировало леность.

Естественно, не забыли и о патриотизме: содействовать развитию мировой науки таким образом якобы означало пренебрегать шведскими интересами. Кроме того, не всем нравилась и причастность к премии норвежского стортинга: шведы были недовольны теми сепаратистскими тенденциями, которые впоследствии привели к отделению Норвегии.

Стоимость имущества Нобеля была просто фантастической — 33 233 792,20 шведских крон. Однако собрать эту сумму было трудно, так как всё имущество Нобеля было рассеяно по разным странам, а в каждой стране были свои законы о наследовании, частной собственности и свои налоговые кодексы. Вот перечень тех сумм, которые, прежде чем поместить их в «надёжное место», следовало получить с каждой страны.

В Германии находилось имущества на общую сумму 6 152 250,95 кроны, в Австрии — на 228 754,20 кроны, в Норвегии — 94 472,28 кроны, в Италии — на 630 410,10 кроны.

Стоимость имущества, находившегося на территории Англии и Шотландии, была примерно равной: 3 904 235,32 кроны и 3 913 938,67 кроны соответственно. Имущество из России принесло внушительную сумму в 5 232 773,45 кроны.

Но наиболее значительная часть собственности Нобеля находилась на территории Франции, где Нобель столкнулся с двумя, возможно, самыми серьёзными в своей жизни проблемами. Его стоимость составляла 7 280 817,23 кроны.

И именно в этой стране проблемы с исполнением посмертной воли Нобеля были самыми серьёзными; Франция в третий раз показала свою нелояльность к Нобелю. Французская налоговая полиция наложила на имущество огромную пошлину. Линдхаген полагал, что средства, за которые он, Шольман и Лильеквист несли ответственность, следовало изъять из французских банков и поместить в другое место.

Все трое отправились во Францию и начали снимать деньги со счетов в Национальном дисконтном банке и в банке «Лионский кредит», который они сами выбрали для временного хранения средств. Эти средства они решили поместить на счета в Шотландском объединённом банке в Лондоне и в банке Энскильда в Стокгольме.

Так как они не доверяли французским властям, не могло быть и речи о том, чтобы переправлять деньги обычным способом. Они решили поручить это почте, но там принимали лишь пакеты и письма, стоимость которых не превышала 20 тысяч франков. Естественно, от этого плана пришлось отказаться.

Все средства, переведённые в акции, «сначала переправлялись в шведское консульство на улице Пепиньер, — вспоминает Раньяр Шольман. — Там атташе консульства составляли их опись. Затем их упаковывали в пачки, пачки складывали в один пакет, пакет запечатывали и отвозили на Северный вокзал в отдел по перевозке финансов, откуда они и доставлялись в Лондон и Стокгольм. Поскольку движение вокруг консульства могло привлечь внимание преступников, мы — генеральный консул Нордлинг, служащий по имени Якоб Селигман, специально вызванный из Швеции, и я — забирали бумаги из банков лично. Для этого мы наняли обыкновенный фиакр, в который я садился с револьвером в руке, в полной готовности защищать чемодан, так как вооружённые нападения в то время в Париже случались очень часто. Транспортировка до вокзала производилась тем же образом. Наши действия могут показаться странными, ибо гораздо проще было перевести деньги со счёта на счёт, как это обычно делается, то есть совершить трансферт. Однако мы боялись, как бы это не привлекло внимания французских властей».

Так за неделю Шольман и его друзья перевезли 125 пакетов на общую сумму 2 500 000 франков. Опасности, о которых упоминает Шольман, не были выдумкой: вся Франция в то время пребывала в страхе из-за анархического движения и террористических актов, которые совершали анархисты… Было бы, однако, весьма любопытно, если бы на фиакр, в котором ехал Шольман, напал какой-нибудь динамитчик! Но анархисты по-прежнему практически не использовали динамит и нитроглицерин, отдавая предпочтение пушечному пороху.

Выполнение завещания Нобеля встретило и другие препятствия. Некоторые наследники добивались секвестирования имущества, противодействовали его продаже, постоянно возбуждая дела в судах Стокгольма, Лондона, Парижа и Берлина. Не обошлось и без Софи Хесс: её интересы представлял один известный венский адвокат.

Шведские и норвежские суды не решались взвалить на себя труд по распутыванию этого сложного клубка законов разных стран и претензий наследников. Однако сделать это было просто необходимо, так как ситуация вокруг наследства по-прежнему оставалась напряжённой и надежд на её разрешение было мало.

Прежде всего необходимо было выяснить, где в действительности проживал завещатель, ибо иначе нельзя было определить, какой суд обязан рассматривать все дела о наследстве Нобеля. Он проживал в Париже? Но в этом случае дело могло принять неблагоприятный поворот: французское казначейство и французская налоговая полиция наверняка воспрепятствовали бы выполнению посмертной воли Нобеля. Наконец было решено, что последние годы жизни Нобель провёл в Бофоре. Компетентным в решении вопросов, связанных с наследством, был объявлен суд графства Карлскуга, в котором находился этот город.

Пресса также встретила завещание в штыки. Нобель в её глазах оказался «шведским гражданином, которому очевидный недостаток патриотизма позволил пренебречь интересами родной страны и даже интересами своей семьи ради поддержки некоторых международных движений». Поговаривали даже об «извращённом космополитизме финансиста-апатрида».

Астроном Карл Яльмар Брантинг (1860–1925), стоявший во главе шведской социал-демократической партии, был не менее резок. Он метал громы и молнии по поводу этого «монументального промаха» и полагал, что вместо того, чтобы вручать «сказочные премии» уже признанным учёным и состоятельным литераторам, следовало бы направить эти средства в «трудящиеся слои». «Единственное средство установить мир, — добавлял он, — состоит в том, чтобы политически и экономически организовать пролетариат всех стран, и таким образом подготовить его отказ от участия в бойнях». «Миллионер, который не жалеет денег на дело мира, — уточнял он, — конечно, заслуживает большего уважения, чем другой, который этого не делает. Но было бы лучше, если бы подношений вообще не существовало в природе, так как в этом случае не существовало бы миллионеров…»

Брантинг, который в течение шести лет был единственным членом парламента от своей партии, позже стал министром. Будучи сторонником нейтралитета, в 1914 году он препятствовал предоставлению военного кредита. А в 1921 году он стал лауреатом Нобелевской премии за вклад в дело мира. В том же году её получил и Кристиан Ланге, директор Нобелевского института.

Семья Нобеля по-прежнему хотела оспорить завещание, и лишь немногие из Нобелей пытались воспрепятствовать этому. А повод для возбуждения дела был. Дело в том, что Нобель владел большинством акций бакинской нефтяной компании, которой после его смерти управляли его племянник Эммануэль и Раньяр Шольман. Продать портфель акций, принадлежавший Нобелю, означало допустить в дело посторонних людей, что могло потеснить Эммануэля, а следовательно, и отразиться на всей семье. Нужно сказать, что это была не единственная неприятность, с которой столкнулась семья Нобеля: сразу же после оглашения завещания начали падать акции бакинской компании.

Принадлежащие Эммануэлю акции были приобретены у него за четыре миллиона крон. Это значительно превышало их рыночную стоимость. Было достигнуто соглашение: члены семьи отказываются от любых претензий, а в качестве компенсации получают проценты, которые принесут акции за текущий год.

Другое значительное препятствие было связано с именем Оскара II. Этот внук Бернадота, в высшей степени образованный человек, переводивший Шекспира и Гёте и оставивший несколько трудов по истории, был решительно против учреждения премии за вклад в дело мира. Он пригласил Эммануэля к себе во дворец и убеждал его воспрепятствовать исполнению завещания. «На вашего дядю, — говорил он, — подействовали эти фанатики мира, а особенно — эта австрийка!»

Король дал понять, что в его власти было благотворно повлиять на исход дела, отталкиваясь от погрешностей в тексте завещания. Кроме того, он сообщил, что может вынудить Королевскую академию отказаться от присуждения премии в области науки.

Так как Эммануэлю совсем недавно удалось выиграть дело, переубедив свою семью, он не побоялся возразить королю. «Сир, — сказал он, — мне не хотелось бы пренебрегать моим долгом перед потомками и отказывать науке в средствах, которые принадлежат ей и никому другому». Король был вынужден прервать аудиенцию. Впоследствии он изменил своё отношение к премии и даже председательствовал во время её вручения.

«Таким образом, — заключает Шольман, — сражение, которое, казалось, никогда не закончится, было выиграно. В свете опыта прежних лет на достигнутый результат нельзя смотреть без удовлетворения. Труд, который был проделан, чтобы учредить Нобелевскую премию, делает честь нашей стране, а Фонд Нобеля является гарантом её величия. Во всяком случае, до сих пор ничто не оправдало пессимистичных пророчеств по поводу тех опасностей и трудностей, с которыми мы якобы должны были столкнуться при выполнении дела, порученного нам Альфредом Нобелем. Получилось даже наоборот: Нобелевская премия позволила лучше понять и заставила уважать культуру Швеции и Норвегии, а также культуру всей Скандинавии».

В 1908 году по случаю своего трехсотлетия Национальный банк Швеции учредил премию за достижения в экономических науках. Вручать эту премию банк поручил Фонду Нобеля. Регламент, в соответствии с которым должна вручаться эта премия, полностью соответствует правилам, по которым вручаются премии в остальных областях. Выбирает лауреатов Шведская академия наук.

Каждый, кто предложит свою кандидатуру, дисквалифицируется. Кандидатуру в своей области может предложить лауреат премии за прежние годы, организация, ответственная за вручение премии, а также тот, кто выдвигает на премию беспристрастно. Президенты академий, литературные и научные сообщества, некоторые международные парламентские организации, учёные, работающие в крупных университетах, и даже члены правительств тоже имеют право предложить своего кандидата. Здесь, впрочем, нужно уточнить: предлагать своего кандидата могут лишь знаменитые люди и крупные организации. Важно, чтобы кандидат не имел к ним никакого отношения.

Эти ограничения, которые могут показаться слишком жесткими, являются прекрасным свидетельством того недоверия, которое испытывал Нобель к человеческим слабостям. И апостол мира сделал всё, чтобы жюри было ограждено от них.