Андер. Книга первая

Глава 3

Для чего мы живём?

Реакция на столь заезженный вопрос, до сих пор остающийся открытым, всегда разная. Вряд ли кто-то ответит вам: Мы живём для того, чтоб завтра сдохнуть!

Так бывает только в песнях, где фатализм добавляется, как щепотка пикантной приправы. Как маленькое, но важное дополнение, превращающее сытую жизнь во что-то опасное. Только опасное для других. Тех, кто вам верит. Ты то прекрасно понимаешь, что набор страшных слов — это как имидж, как стиль жизни, как прямоугольная картонная визитка, на которой может быть написано всё, что угодно. Просто ширма.

Я знал, для чего жил там. Были чёткие приоритеты, цели, принципы, куда же без них. Сейчас же ситуация, мягко говоря, неоднозначна потому, что я пока не понимал, для чего мне жить здесь. И как?

То, что я обрёл призрачный шанс прожить ещё полсотни лет, в которых могу учесть ошибки уже прожитых, ещё не до конца уложилось в голове. Эдакое состояние морального «грогги».

Но то, что я теперь знал — в корне меняло ситуацию. Я жив, пока буду ему нужен.

Открыв глаза, увидел, что снова нахожусь в той же комнате, из которой ранее отправился на разговор к Норту он Сворту. Вот только размер временного промежутка, скрывающегося за этим «ранее», был пока неизвестной величиной. Сколько я провалялся? Сутки? Час? Два?

Ощупав голову, обнаружил отсутствие каких бы то ни было обручей. Солтера на руке тоже не оказалось.

Комната была пуста.

Я снова был заботливо раздет, не иначе сиделкой, а моя одежда лежала аккуратной стопкой на кресле, в котором ранее она восседала.

Грета.

Я теперь знал, что сиделку, которую невольно испугал, зовут Грета. А испугалась она вовсе не взгляда, как поначалу мне показалось. Для её сознания, видимо, оказалось слишком шокирующим, что молодой господин, который был похож на свою безмолвную тень и которого чуть ли не за ручку водили по поместью, вдруг в одночасье стал обычным ребёнком. Ребёнком, в глазах которого больше не плескалось безумие.

Окажись на её месте любая другая — этого бы не произошло. Но случилось так, что именно суеверная Грета в тот момент находилась рядом. Сделав в голове пометку извиниться перед женщиной, я попробовал встать, что легко удалось, хоть и слегка мутило.

Не удосужившись надеть обувь, стоявшую тут же около кровати, зашлёпал босыми ногами в уборную, стремясь попасть туда быстрее, чем узнаю, что ел Андер, когда меня ещё здесь не было.

Через несколько минут, когда меня прекратили сотрясать рвотные спазмы, возникло непреодолимое желание принять душ, в чём я себе не стал отказывать. Разобравшись с переключателями в душевой кабине, сумел настроить приемлемую температуру воды и наскоро ополоснуться.

Когда я выбрался из уборной, меня уже ждали.

— Барон велел проводить вас в его кабинет, — учтиво поклонилась служанка. Не Грета.

— Прямо дежавю, — проворчал я.

— Что, простите?

Я только махнул рукой, понимая, что сарказм только навредит. В этом доме со слугами так не разговаривали. Значит, пока и я не буду.

Когда она открыла передо мной высокие двери кабинета, я лишь коротко кивнул.

— Как себя чувствуешь? — осведомился он Сворт, поднимаясь из-за стола, пытаясь высмотреть в моём лице что-то только ему известное. — Андер?

Несмотря на то, что сказано это было спокойным тоном, понял — он нервничает. Контролируя голос, часто, в период сильного волнения, забываешь о движениях, выдающих тебя с головой. Он слишком поспешно встал.

— Как кусок недожаренного мяса, — ответил я и тут же пожалел, что вспомнил о еде, так как меня снова чуть не стошнило.

— Это должно скоро пройти, — он налил из графина воды, затем капнул в стакан несколько капель из маленького пузырька и протянул мне. — Выпей.

Кочевряжиться я не стал. Хоть пить и не хотелось, но добавленная в стакан вытяжка из риолы действительно должна помочь. Вернув стакан, я опустился в кресло и прикрыл глаза.

— Значит всё получилось! — констатировал он. — Чудесно! Надеюсь, ты на меня не в обиде.

Когда о чём-либо сожалеют, или хотя бы делают вид, в голосе появляются виноватые нотки, чтобы собеседнику было легче поверить в то, что пред тобой извиняются. Сейчас таких ноток не было и в помине. Он даже не попытался скрыть от меня, что его забота фальшива и насквозь формальна.

Вот только я теперь прекрасно знал, что за фрукт передо мной сидит и что от него можно ждать. В моём мире подобных субъектов характеризовали: «импульсивен, склонен к аффективным состояниям».

Не дожидаясь дальнейших расспросов, голосом, который резко стал мне противен, я первый начал говорить.

— Знаешь, если бы мне было шестнадцать, я бы вызвал тебя на дуэль за то, что ты сделал. И приложил бы все усилия, чтобы открутить тебе башку.

— Что!? Не забывайся! — возмутился он Сворт, явно не ожидавший такого.

— Я не договорил, — лениво перебил я его. — Так вот… Мало того, что ты не смог окружить заботой свою жену, так ты ещё после этого сам почти угробил пацана из за какого-то вонючего магического секрета, когда тебе лишь показалось, что от тебя что-то утаили. А когда понял, что вот-вот тебя прихватят за задницу церковники — вызвал меня, чтобы я разгребал то, что ты здесь наворотил. Вот скажи мне, кто ты после этого? Не мудак ли?

— Ещё одно слово в таком тоне… — прошипел он, скорее интуитивно поняв значение незнакомого «мудак», — и я буду вынужден…

— И что ты сделаешь? — я открыл один глаз. — Снова будешь держать меня в запертой комнате несколько лет, чтобы никто не видел, что твой наследник — слюнявый идиот? Как же… что подумает общество, правда? А слухи о том, что это не твой сын — просто слухи, ведь так? Главное же — знания? Которые без меня тебе не получить. Я же правильно всё сказал?

Графин со звоном разлетелся о стену. В какой-то момент я подумал, что уже перегнул. Показалось, что барон плюнет на здравый смысл и просто придушит меня прямо в кресле. Но он Сворт сдержался. Да, сейчас его выдержка только всё осложняла.

Несколько секунд он смотрел на меня с такой незамутнённой чистой ненавистью, а потом прошипел:

— Честь рода он Сворт не должна быть запятнана!

— И это сейчас ты мне говоришь о чести Рода? — удивился я. — А ты в курсе, что о тебе говорят собственные слуги? Или спросим у твоих собственных дочерей, что они думают о таком папаше? Ты в курсе, что они тебя, как огня боятся. И я очень надеюсь, что когда ты сдохнешь, они вздохнут с облегчением, по достоинству оценив подарок, который ты им преподнесёшь.

— Не смей даже упоминать о моих дочерях! А слуги… По-твоему, меня это должно беспокоить? Что они могут вообще знать?

— Знаешь, а я не удивляюсь, почему ты всё довёл до такого абсурда, — я поудобней устроился в кресле, постаравшись принять максимально вальяжную позу. Раздражающую. Будто я здесь хозяин. — Просто потому, что ты редкостный слабохарактерный говнюк, предпочитающий жить в своём выдуманном мирке. Ты же уже угробил свой Род! И если бы не клятва, то эти самые слуги, о которых ты только что так презрительно отзывался, ушли бы ровно через пять минут. А тебе пришлось бы самостоятельно драить свой баронский сральник, потому, что с твоей репутацией никто бы никогда не пошёл к тебе в услужение. Знаешь почему? Да потому, что ты жалкое ничтожество, служить которому позор даже для слуг.

Грохнулся опрокидываемый стул, и в следующее мгновение голову мотнуло от удара, а меня попросту вынесло из кресла. Перед глазами плыло, и снова затошнило со страшной силой.

А ещё запахло ментолом.

— Мелкий ублюдок! — в рёбра с хрустом впечаталась нога и меня всё-таки стошнило на ковёр только что выпитой водой. — Если бы не твоя гнилая кровь, ты бы сдох ещё в младенчестве, тварь, — отрывисто прорычал барон, ударив меня ещё раз.

Я закашлялся.

Новых ударов не последовало, и я сделал попытку встать. Нужно ковать железо, пока горячо. Охнув, от неожиданности снова завалился на пол. Несмотря на то, что детские кости гибкие, этот урод, кажется, сломал мне рёбра. И, как минимум, обеспечил сотрясение, судя по тому, что меня снова тянет блевать.

А к запаху ментола примешалась ещё корица.

Я почувствовал, как меня вздёрнули в воздух за шкирку, несколько раз встряхнув.

— А теперь слушай сюда, ублюдок. Ты сделаешь то, что я скажу, понял? В точности выполнишь все мои указания, иначе…

— Какой же ты всё-таки непроходимый идиот, — я попытался улыбнуться, поняв, что в воздухе меня удерживала только непонятная сила Норта. — Ты только что сам себя лишил всего. Неужели ты думаешь, что после того, что ты сделал, я буду тебе помогать? Дядя Петя, ты дурак?

— Да ты вообще не Андер! — заорал он, покраснев. — Ты — не он! Тебя не должно быть, понял!? Это я тебя призвал! И ты сделаешь то что я тебе скажу! Иначе, я с тебя шкуру спущу!

— Вижу, что хвалёное дворянское воспитание, в твоём случае — просто дешёвая позолота. Ты же сам распинался мне о тюремщиках. Видишь, какое ты говно? А насчёт «призвал» — скажи это церковникам, Норт.

Судя по тому, как скрипнули его зубы, я прошёл по грани, поставив перед выбором: дать волю гневу и прибить меня на месте, или утереться и попытаться со мной договориться. Сдать меня церковникам он не сможет, поскольку вместе со мной он попадёт сначала в пыточные, а потом предстанет перед церковным трибуналом, как применивший богомерзкий ритуал, запрещённый на территории империи. И он прекрасно это знал.

Если он меня убьёт — навсегда лишится шанса заполучить магический дар рода он Батов. Рода матери Андера.

Начатое представление нужно было доигрывать, поэтому я и не думал останавливаться.

— Слушай, а меня вот Андера всегда интересовал один вопрос. А что ты чувствовал, когда узнал, что та, которую ты любил, трахалась с другим? — я видел перед собой помутневшие от ярости глаза. Ты же всегда знал, что она тебя ненавидела и насквозь видела твою гнилую душонку. Тебе просто плюнули в лицо Норт он Сворт! Вот так плюнули!

Медленно утерев мой плевок, он сжал руку. Меня резко впечатало в пол.

«А вот теперь — готов!», — понял я, когда увидел, как он Сворт, повернувшись к столу, взял лежавший там нож для корреспонденции. Побелевшие от чудовищного напряжения костяшки сейчас были для меня, как лакмусовая бумажка. Он больше не будет пользоваться магией. Он просто сделает это лично. Ручками.

— Ты решил отрезать свою мужскую гордость, которой так и не смог заделать второго сына? — издевательски произнёс я, больше не делая попыток подняться. — Режь, она все равно тебе больше не понадобится. Да и не гордость! Так, висюлька бесполезная.

Эта фраза оказалась последней каплей.

Утробно зарычав, барон выплёснул душившую его ярость, в один момент утратив всё человеческое, напрочь отключив голову. Всё, что я успел сделать — свернуться калачиком, и взяв на шее руки в замок, прикрыть от ударов голову.

«Только бы не сдохнуть раньше!».

На миг мелькнула предательская мысль, что я ошибся. Что, если у меня сейчас ничего не получится?

Когда нож воткнулся в моё бедро, я заорал от боли и инстинктивно попытался оттолкнуть его от себя, чем только больше разозлил.

— Я тебя на куски разрежу, ублюдок, — прохрипел Норт, провернув нож в ране, отчего меня выгнуло от боли. Хорошо, что я прикрыл лицо руками и лезвие не доставало до глаз, рассекая кожу предплечий.

Когда в груди возникло знакомое для Андера ощущение, я постарался прочувствовать его, чтобы запомнить. Чтобы в этом мире больше не чувствовать себя беспомощным…

Пьянящее чувство силы появилось внезапно.

Больше не было сил терпеть удушающую вонь ментола и корицы. Я почувствовал, что буквально задыхаюсь. И прежде чем лезвие ножа второй раз вошло мне под рёбра, заставив одуреть от липкого чувства страха, я вытолкнул из себя всю ту энергию, которой уже не было места в моем теле. Наружу. Изо всех сил!

Я уже не слышал хруста собственных костей, когда неведомая сила отшвырнула нас друг от друга в противоположные стороны, практически размазав по стенам. Не видел, как Норт он Сворт с неестественно вывернутой головой остался валяться под противоположной стеной в обломках тяжёлого стола.

Единственное, что я запомнил — тошнотворная вонь ментола и корицы.