Ангел ходит голым

Глава 10

Если блюдо укусило вас в ответ — значит, свежее.

Секреты японской кухни. Угу. Иная культура.

Вот shirouo no odorigui (dancing icefish). Оригинально! Мельчайшие прозрачные рыбки, живые. Попав в рот, начинают шнырять туда-сюда, щекоча язык и нёбо, танцевать, пока не сглотнёшь. Готовится так: в жидкость с рыбками добавляется соевый соус, смешанный с уксусом. Всё, кушать подано.

Или вот оdori (live fried fish). Шокирующе! Жареный карп, живой. Чистится живьём, голова и хвост не отрезается. Потом с головой, обёрнутой влажной салфеткой — на сковороду. При кулинарной готовности ещё шевелится, пучит рыбий глаз, ловит ртом воздух. Клиенты хихикают: о, жив! Палочками-хаси раздирают на кусочки, едят. Карп до последнего продолжает извиваться — до последнего, до скелета, пять-семь минут. О, затих! Покойся, ты был вкусен! Повар, повторить!

Или вот takifugu rubripes. Оп! Отдельная история. Сначала сашими — сырые ломтики в смеси понзу (уксусный соус), асацуки (лук-резанец), момиджи-ороши (тёртая редька-дайкон) и красного перца. Потом — суп из бульона отварной рыбы, риса и сырого яйца. Под занавес — чуть обжаренная целиком. (Шеф-повар настороже. Передозу — нет! Иначе чревато!) Пир духа! Эйфория! Паралич, такой… прогрессивный. Неменье рук, неменье ног, зубов сцепленье. Только зрачки живут. Но через мгновения (семнадцать? весны?) — воскрешение. Дар речи, шевеление конечностей, новая жизнь. Что это было, вот эти семнадцать мгновений?! Рыба фугу, о счастливчик, рыба фугу.

Вкус её бесподобен. Съевший фугу трижды, становится рабом фугу навсегда. Кто отказывается от блюда из страха смерти, удостаивается глубокого сочувствия.

Так сказал Китаодзи Росаннин, создатель восхитительной керамики, попутно тонкий гурман. Прожил долго, за восемьдесят перевалил.

А вот кругосветный Джеймс Кук… Тот самый, тот самый. Читай дневник. 1774, Новая Каледония, борт судна «Resolution»:

Описание неизвестной ранее рыбы отняло время. К столу были поданы лишь икра и печень, к коим я едва притронулся. Почти сразу охватила необыкновенная слабость во всех членах, онемение. Чувство, как если бы руку или ногу, ужаленную морозом, вдруг подставили к открытому огню. Я полностью потерял все ощущения, не мог бы отличить лёгкое от тяжёлого. Кварта воды в горшке и писчее перо были равны по весу в моей руке. Я предался рвоте. Проступил обильный пот, который принёс великое облегчение. Поутру свинья, пожравшая рыбью требуху, была найдена мёртвой.

Так сказал Джеймс Кук, впоследствии сам и поглощённый аборигенами. Прожил недолго, чуть за пятьдесят. Комментарии? Вы просто не умеете их готовить. Таки надо было не Кука, но кока съесть. А не берись кухарить, если неумёха!

П.С. Вот ещё интрига бы! Аборигены съели Кука, только что съевшего рыбу-фугу! В общем, все умерли. Какой пассаж!

Это уже от щедрот, не обращайте внимания.

Да ладно!

Помнится, старина Багдашов потчевал старину Евлогина рыбой-фугу. В том самом ресторанчике, «Все флаги», на Конюшенной. Не в общей зале.

Только двое нас и было в кабинетике. Трое! Повар его японский тут же, весь такой настороже. По полной программе: сашими, супчик, тушка. Сам-то Макс не трижды, не четырежды едал. Раб фугу согласно Китаодзи Росаннину. Жив, гляди-ка! Сегодня воздержится, хорошего понемножку. Всё для друзей, всё для друзей! A propos, цена такой комплексной программы (три блюда-фугу) — под тысячу долларов. Какие счёты, старина! Главное, кушай-кушай. Приятного аппетита. Слабо?

Вкусовые впечатления? Ну, съедобно. Цыплятина la suavité (нежная, да, нежная) с лёгкой одушкой морепродукта. (Морепродукты — не моё). Ожидаемой предсмертной эйфории с последующей постсмертной эфории не поймал. А внимательно за собой следил, контролировал организм. И Макс — внимательно. И повар его. Шаг влево, шаг вправо…

Хватило ума и такта изобразить семнадцать мгновений, пик блаженства. Или, чутко вслушиваясь в организм, впрямь обнаружить то самое, самое то. Или просто эффект panthera pardus (многие верят). Потом обессиленно признать как на духу: это нечто!

Как на духу — исповедуясь, что ли? Перед Багдашовым? Щас-с-с!

Он, конечно, старина Макс. Но если что — сразу Mad Max: Fury Road! Дорога ярости, да. Причём ярость подспудная, холодная. Питаемая к Лильке до последнего своего часа. При всех с ней многолетних тесных…

Подспудная, холодная.

Перфекционистом был, клиническим перфекционистом. Если что-то делать, то по-большому. Отставить «хи-хи»!

Тот же его ресторан. Шеф-повар — не ряженый киргиз-казах-узбек в кимоно, подлинный Косяку с токийской Гинзы, он же князь. По-японски, да, Косяку — князь. Готовит блюда из натуральных продуктов оттуда. Суррогатам, импортозамещению — нет!

Те же единоборства. Где именно, у какого Белого Ферзя, чему обучился — не тайна сия, просто умолчание. Легенды о многолетнем шаолиньском послушничестве и нелегальном переходе пешком по дну Амура, наевшись кислородосодержащих водорослей — на совести самозваных сэнсеев. Просто умолчание. Ан Чингиз наш Бикмурзин, Хан, ни разу в «Иточу» ему спарринг на татами не предложил, прилюдно потягаться. Мало ли, вдруг потеря ханского авторитета!

Та же… Стоп! О женщинах вообще ни слова. Сколько бы их через Макса не прошло — по работе и так. Много прошло. Волей-неволей свидетельствую. И все в друзьях-подружках остались. Ну, те, что в живых остались. (Ещё раз стоп! Лилит Даниялова — особая статья!) Он ведь такой, такой… эти узенькие, зоркие, ярко-кофейные глазки с разрезом наискось, тревожный изгиб чёрных бровей, идущих от переносья кверху, энергичная сухость кожи, крепко обтягивавшей мощные скулы. А главное, выражение лица — злобного, насмешливого, умного. Пожалуй, даже высокомерного. Что есть, то есть. Устойчивое японское: дансон, дзёхи. Перетолмачивая на русский: уважать мужчину, презирать женщину. Главное, им, женщинам, — по нраву! (И ещё раз стоп! Лилит Даниялова — особая статья!)

И конечно, блеф как искусство. Высокое искусство! Чем владеет, тем владеет. Ещё не человек, который звался Четвергом (после дождичка), но шутки его так чудовищны и так просты, что никогда никому не придут в голову.

Вспомнить Еву. Да. Был старина Евлогин с ней, был. Чего уж! И старина Макс был с ней. Потом или тогда же? Но не прежде того, не прежде! А близнецы-братья? Чьи, от кого? Если верить последним намёкам Евы… А стóит ли верить?! И был ли вообще с ней старина Макс? Или молча блефовал: был. А то и не был. Всё тебе на блюдечко вынь да положь! Рефлексируй, ломай голову, сам решай. Как решишь, так и есть, значит. Или… не так. Или ДНК-тест? Тебе это надо, старина? Вот то-то!

Примеры можно полнить. Нужно ли?

Разве вот… Возвращаясь к фугу из трёх блюд. Просто гложет. Даже посильней так никогда и не разрешимой Евы. Где гарантия, что друг в присутствии Косяку-князя накормил друга не тривиальной (отменно приготовленной, но) треской. А я знаю?! А кто знает?! Блюдо за тысячу долларов! Натурально ли проявлено блаженство? Не врёшь ли, старина? Верю. Верю, что ты уже на пути к новой жизни, и этот отрезок жизни будет вспоминаться как ужасный сон.

Вот тут обидно немножко стало. Ну, треска. Но фугу-то, где фугу? Что-то такое организм испытал всё же… наверное… А сам ты в состоянии вины, хочешь или не хочешь.

Чего не отнять у Макса — умения держать человека в состоянии вины. У него в принципе что-то отнять очень трудно, практически невозможно.

Только с ней номер не прошёл, только с ней и не прошёл. Откуда, вероятно, и ярость у перфекциониста — подспудная, холодная. Никак не получилось держать её в состоянии вины. Со всеми получилось, с ней — нет.

Действительно! Что можно ей предъявить? Нет, не так. Что может она предъявить самой себе в тесный период с ним? Но я другому отдана, и буду век ему верна? Да ладно! Чего-чего, а этого… Договорились ведь. Даже не договорились. Просто данность. Ревность — понятие неуместное. Принимай такой, какая есть, и довольствуйся тем, что тебя приняла.

Вот Измайлов-мнимый, типа писатель, с вечной фляжкой заценённого дагестанского.

Он — тоже? С ней?

Он — тоже. Довольно долго. Свечку никто не держал, но — тоже. Она его и в крематории приветила, в «Талисмане» регулярно публиковала — на целую полосу, а то и на разворот. Правда, с нещадной правкой, вычёркивая и вычёркивая. Не умничай! Слишком пространен. Замечательный текст, надо лишь вдвое сократить, а лучше втрое. Согласен? Не согласен. Но если надо… Тяжкое время (бремя?) для писателя. Хоть где-нибудь, хоть в крематории, хоть там платят. Немного, но всё же!

И до сих пор жив, Измайлов-мнимый, типа писатель?

Жив, курилка. В баньке на Казачьем — регулярно. А почему вопрос?

М-м, он ведь с ней тоже. Свечку никто не держал, но… Тенденция, однако?

Ещё про самку богомола: очень удивилась, встретив своего бывшего! Вообразят чёрт-те что, потом сами чёрт-те во что верят и других убеждают!

Измайлов-мнимый ничего дурного ей не сделал. Ночи напролёт говорили о высоком. Ну, не только. Всякое было, надо думать. В том числе, и. К обоюдному согласию, расстались не без элегической нотки. У него семья, плюс роман дописывать надо. Назову его… нет, Гантенбайн — было. Прикинься слепым, избавляясь от ранее присущей дикой ревности. Было, было. Назову иначе. Ангел ходит голым? Или так. Будто и не Честертон, а сам сказал: ангелы умеют летать, потому что воспринимают себя очень легко. Продолжаем дружить. Разовый эмоциональный взбрык по случаю? Гм. Но разовый, но по случаю. Какой пустяк — сделать хоть раз что-нибудь не так, выкинуть хлам из дома и старых позвать друзей. Продолжаем дружить.

Макс иного замеса. Категорически чужд синдзю. Это такое… Толкуется как единство сердец, а то и верность даже в смерти. Не путать с дзёси, что есть смерть во имя любви(устар.)! Япония у Макса — пунктик, некоторый сдвиг по фазе. Но не в степени: умрём вместе, раз уж не суждено вместе жить! Ишь, синдзю (а то и дзёси)! Обойдётесь! В степени: дансон, дзёхи. (См. где-то чуть выше: уважать мужчину, презирать женщину.)

И вообще! Профессор гинекологии лекцию начал так: «Господа, женщина есть животное, которое мочится раз в день, испражняется раз в неделю, менструирует раз в месяц, даёт приплод раз в год и совокупляется при любой возможности». Мне показалось, он довольно складно построил фразу.

Довольно складно, согласилась. Испражняюсь, поправила, чаще, но в остальном он прав.

Он? Сомерсет Моэм, «Записные книжки», нет?

Да. Не прошла мулька у Макса, не прошла. С кем связался! И когда мулькнул, на ночь глядя: к тебе? ко мне? Оно, конечно, нумера, all inclusive. Отношения, однако, переходят в длительные, не на часок-другой, кажется. Не кажется. И? К тебе? Ко мне? Лучше к тебе, дорогая, ибо живу в обстановке, невозможной для гостеприимства.

Бога ради, штабс-капитан! Пойдём. «Над слоником» уютно. Со мной тебя охрана пропустит.

Охрана — структура «Цепь» во главе с Евлогиным Виталием Аврумычем. Аккурат и дежурил, сам. Ну, как дежурил? Не по чину главе структуры лично дежурить, «цепных» мал-мала, тот же Измайлов-мнимый… Совсем писаки обнищали. Да, Христа ради пристроил его к себе. Вещун Саныч тоже попросился как бы небрежно, впроброс — на сдельщину, время от времени, шальная денежка лишней не бывает. И его к себе тоже пристроил. Вещун Саныч — это полезно. Писака же абсолютно бесполезен, даже вреден порой. Но как не порадеть человечку! Мы ж не изверги, просто выглядим сурово. Зарабатывай, писака, на коньячок свой. Но! Знай меру. Хрен с ним, с вечным коньячным выхлопом, неизбежность неизбежна, такова жизнь. А вот к ней — ни ногой! Ув-в-волю сразу! Что в прошлом у тебя с ней — в курсе. Но — всё в прошлом, понял?! Никаких взбрыков! Ув-в-волю сразу! Тут мы изверги. Понял, нет?! Вот и хорошо. Сегодня ночью отдыхай, ступай домой, в семью. Виталий Аврумыч за тебя отдежурит. Каприз начальства обсуждению не подлежит.

Каприз, да-а. Все цветочки у неё в эркере полил. Адов процесс! Никому нельзя доверить, никому. Только сама, только сама. В крайнем случае специально обученный человек на доверии. Где такого взять?

Вот же, бери! Всё полил. Приходи уже. Пусть заполночь. Посидим-поговорим… хоть…

Пришла. Не одна. С Максом.

— Он со мной. Можно?

Я — эдакий посторонний, впервые увиденный.

Сказать бы нельзя — и что тогда?

О, женщины, вам имя — вероломство! Нет месяца! И целы башмаки… Босиком она, босиком. Нормальный летний дождь. Белые ночи, не Сочи…

Главное, эта с-с-скотина (Макс!) ещё и ладошкой плеснула, обернувшись на лестнице. Отдыхай, служивый, отдыхай, посторонний, впервые увиденный. Вот ведь с-с-скотина! Штабс-капитан хрéнов! Ибо живу в обстановке, невозможной для гостеприимства. Применимо к Лильке не сработала мулька. Ну, Достоевский. Ну, «Братья Карамазовы». Ну, штабс-капитан Снегирёв с напускным апломбом. Вот озадачил, вот удивил! Но при всём при том… ты, бешеный, останься у меня, ты мне понравился…

Научившийся ходить не оставляет следов.

Мáксима от Макса.

Положим, не от Макса, но ещё от Лао-Цзы.

Однако вот реальная инструкция к чему-то там бытовому (подлин.): «применять согласно способу применения».

Ergo: не суть, кто когда сказал, но суть, кто когда усвоил и применил. Научившийся ходить не оставляет следов.

И мáксима — от Макса, от него. И provokatio тоже от него.

Provokatio — действие с целью вызвать ответную предсказуемую реакцию. Очевидность.

То невнятную ласточку завлечёт с собой в баньку (при негласном уговоре: женщинам сюда путь заказан!)

Или по якобы пьянке признается, что Ева такая Меньгиш вполне себе ничего. Жаль, не в нумерах, а то бы заснял и показал старине Евлогину. Зато с такой Данияловой заснял, засня-а-ал! Гляди, как исполняет!

Или в «Иточу» встрянет поперёк Хана: «В рукопашном бою ты должен сначала утерять автомат, пистолет, нож, поясной ремень, лопатку, бронежилет. Потом — выбрать ровную площадку, где нет ни камня, ни палки. Потом — найти на той площадке такого же раздолбая. И только тогда вступай с ним в рукопашную схватку». И не возразишь! Но при сэнсее-то, при сэнсее! На ровной площадке! Чингиз окоротил прилюдно: «В Интернете попадалось где-то, слово в слово». Парируй, плагиатор! Парировал: «Дык эту мульку в Интернет я и запустил. Анонимно!» Поди проверь!

Или собьёт рабочий ритм крематория — на весь день, на следующий — тоже, и на потом. А для крематория залог успеха — бесперебойность. Сроки, сроки!

Чего-чего?

А, да! Сейчас-сейчас. Снова невольно a parte. Иначе — искреннее недоумение: крематорий?

Во-во. Сам сто лет назад (ну, не сто!) попался — на крематорий от Лилит.

Repete:

— Я Граничу сейчас полосу про грифонов-убийц — срочно в номер. Завтра сдача до девяти ноль-ноль.

— Пишите, пишите. А потом предлагаю встретиться.

— В крематории? Прямо там?

— Н-нет.

— А где?! — И то верно! Где же, как не в крематории?!

— М-м. Как насчёт совместного завтрака?

— Виталий, у меня завтра — девять дней.

— Девять дней?

— Девять дней, как умер муж.

— Ох!

Крематорий, да. Между Староневским и Гончарной. Так задумывался, так строился, так и построился. На излёте идея умерла. Деньги кончились? Инвестор украл и сбежал? Убили кого? Просто передумали? Да на выбор! Но ныне бесхозно. Все признаки давнишне задуманного крематория. Но зачем?

Тут откуда ни возьмись…

Стал Издательский дом. Набежали. Староневский-Гончарная! Не отшиб, не Купчино! Был бы крематорий, а теперь как бы крематорий.

Дурдом ещё тот. Уйма редакций под одной крышей. Большой ритуальный зал. В центральном углублении — те самые горизонтальные врата, забранные гаражным жалюзи. Ступенька вверх — скорбное пространство для безутешных. На том пространстве и обосновались.

Стол-другой-третий, комп-другой, перегородка, стенд. Есть отсек. Следующий!

Стол-другой-третий, комп-другой, перегородка, стенд. Отсек. Следующий!

Стол-другой-третий, комп-другой, перегородка, стенд. Следующий!

И по всему периметру.

Всё, замкнули периметр. Мест нет. Занято. «Талисман», «Час треф», «Авторитет», «Секс и!» (Sexy), «Бяка-закаляка», «UFO», «Зверский мир», «Только твой!», «Только свой!», etc.

За работу, товарищи! Вид сверху. Старший брат следит за тобой — сквозь тонированное стекло. Троица учредителей, огненосные творцы: генеральный, финансист, распространитель — в прошлом вояки. Афган? Или даже Ангола? Неважно. (Поверили?) Но насчёт Издательского дома (а не замутить ли нам…) — плодотворная дебютная идея! В крематории, так в крематории — бывшие вояки не суеверны. Или суеверны — от противного, на удачу. И таки она! При располагающих обстоятельствах времени, места и (главное!) образа действия. Совпало, тучно получилось, шальные какие-то деньги — для всех, практически даром, и никто не обижен.

Но что дурдом, то дурдом. Все разные — от «Бяки-закаляки» для малышей до «Секс и!» (Sexy) для… крепышей. В каждом отсеке свои, м-м, дровосеки.

Вот «Зверский мир». Концепт: зоофилия в почтенном смысле, братьев наших меньших никогда не бил по голове. Ма-а-аленький террариум с натуральной живой гадюкой тут же на рабочем столе, подле компа, напоказ. Гадюке потребно кушать — живых лягушек. Прожорлива. Лягушки кричат, оказывается, когда их жрут. На весь крематорий! И — тишина. «Жили-были две подружки, змея и лягушка. Раз пошли они погулять. А змея забыла, что она подружка, и съела лягушку. Погуляли, Ѣ!» Корявенький стишок для «Бяки-закаляки», автор — Интернет. Не судите строго автора. Вдумавшись, метафора к любым взаимоотношениям, безупречным на заре.

Вот «Час треф». Тайное (ага, щас!) гнездо сионистов-сардоников. Вечные их подковырочки, неконтролируемый подтекст. Трефной — он же поганый. Что вы имеете в виду? Ничего такого особенного, но что вы имеете в виду, когда спрашиваете, что мы имеем в виду? Или вы, в свою очередь, что-то имеете в виду? Вы тогда сразу ответьте прямо на наш вопрос, который мы задали на ваш вопрос, и это будет наш ответ.

Вот «UFO». Кружок энтузиастов-шарлатанов. Клянутся богом: «летающую посуду» видели вот эти вот глазами, подробно записали. Чем-чем, кем-кем клянутся? А, тогда, конечно! И вещественные доказательства — контрамотная оплывшая бусинка-бисеринка на месте посадки-взлёта? И даже сам контактёр? Привели? Где? Ой, какой! А почему весь такой голубой? Нет, не в этом смысле. Убедили, убедили! Пишите. Вы пишите, вы пишите — вам зачтётся в гонорар.

Вот «Авторитет». О, какие люди почтили крематорий своим присутствием и пребыванием! Такие люди — и без охраны! То ли свои, то ли чужие. Неразличимы. А это у вас травмат? Не травмат, мудила. Хочешь на себе испытать? Стань к стеночке. Подальше, подальше — забрызгаешь. Что вам тут надо? О, пардон! Чего изволите? Главного позови, мудила! Ты, что ли, главный? Значит, слушай сюда. Завтра (лучше — сегодня!) на первой полосе — вот такой текст. Понял? Нет, ты не понял, мудила. Такой, а не который сейчас. Проблемы? Твои проблемы.

Всех не перечислить. В этом мире много миров. И такая дребедень целый день: динь-ди-лень, динь-ди-лень, динь-ди-лень! То тюлень позвонит, то олень. Издательский дом, начало начал.

Всё же напоследок: вот…

«Секс и!» ((Sexy). Субъект на правах бойфренда мельком отдарит простенькую игрушку — банальный tetris на дискете. Банальный, да не банальный! Tetris, но, м-м, sextris. Под басовый ритм в «стакан» сыплются не замысловатые квадратики, но фигурки-аниме, голышом в разных позах, блондинки-брюнетки, блондины-брюнеты. При совпадении-соитии: а-а-ах! ух, ты! о-ля-ля! м-м-мых! ай! ай-яй-яй! р-р-ры! Пока «стакан» свальными грешниками не переполнится. Даже не похабщина. Скорее весёлое озорство. Но! Когда сей sextris мгновенно распространяется по всему крематорию. Когда безалаберный, но рабочий шум в отсеках подменяется сплошным «а-а-ах! ух, ты! о-ля-ля! м-м-мых! ай! ай-яй-яй! р-р-ры!» Когда никто ничего сегодня не сделал, ибо: да погоди, отстань! сейчас-сейчас! о! м-м-мых! я сделал это!

Огненосные творцы сутки-двое терпели. Однако всё встало — во всех смыслах. Огненосные творцы, презрев наглядный идиотизм, издали указ: час игры в sextris по месту работы — штраф, тысяча рублей.

Крематорий притих на денёк, героически воздержался. На следующий денёк в тонированное стекло деликатно поскрёбся представитель (от «Бяки-закаляки», что характерно!) с пятитысячной купюрой: взятки гладки, sextris на пять часов — отдай, не греши! Там и остальные подтянулись, кому денег не жалко. Выяснилось опытным путём, никому не жалко. Ради: а-а-ах! ух, ты! о-ля-ля! м-м-мых! ай! ай-яй-яй! р-р-ры! Вакханалия в первородном значении слова. По месту работы. И не придраться.

Конечно, ничто не вечно. Приедается всё, даже sextris. Неделька-две. Остыли. Вспомнили, ради чего здесь и сейчас. Как здорово, что все мы здесь (в крематории) сегодня собрались.

Что это было? Морок, морок! А кто навёл? Есть тут один такой вхожий… Гнать поганой метлой, чтоб неповадно впредь! Охране: категорически не пропускать! Две недели крематорий буксовал из-за какого-то вхожего, чуть не гепнулся финансово! Огненосныетворцы еле вырулили!

Что мы знаем? Вхожий принуждал всех и каждого к забаве-sextris? Ведь нет! А такой вариант: огненосныетворцы, дай бог им здоровья, нарочно запустили вхожего сюда, в крематорий. М?

Зачем?

Затем! Проверка на вшивость. На кого положиться, если вдруг форс-мажор? Кто вёсел не бросил, тот землю свою найдёт!

Забавный sextris — уже и буря? В стакане, ага! Буря — в «стакане». Но заметили, нет? Дровосеки «Бяки-закаляки» свой отсек в крематории покинули, ушли на иные хлеба — по обоюдному согласию сторон. И нечего тут!

Получается, тот вхожий — специально засланный? Огненосными же творцами? По договорённости? Кто знает, кто знает… Provokatio.

А ещё вопрос (почти риторич.): тот вхожий — к кому именно столь беспрепятственно был вхожий? Охрана в крематории на уровне, структура «Цепь», посторонним В.!

Перестаньте! Само-собой, вхожий к Лилит нашей Данияловой! К ней вообще кто только не вхож. Таков род деятельности. Она, в свою очередь, куда только ни вхожа.

Тут тонкость! В крематории незыблемый принцип крепостничества. От «Часа треф» и не пробуй заслаться в «Зверский мир»! От «Секс и!» ((Sexy!) не вздумай — в «Бяку-закаляку»! Из «Только твой!» в «Только свой!» — нонсенс.

Единственное исключение — да, она. Кому много дано, с того много спросится. И наоборот. Ей — дозволено.

Минуточку! Что значит — дозволено?! Или невольна поступать по своему хотению? Тогда по чьему? И почему?

Нет-нет! Риторич.! С текстом panthera pardus ещё на стадии недозавершённости «Зверский мир» локти кусал, в ногах у «Талисмана» валялся: отдай, Гранич! наше ведь, зверское! любые деньги! л-л-л-люб-б-бы-ы-ые! А хрен в сумку! «Талисман» первичен!

Но в иных случаях — почему нет? Если не поощряя, то попустительствуя. Убудет? Не убудет. И это с учётом неминучей гражданской казни для перебежчиков.

О, ритуал в крематории, о! Изменщик на тех самых горизонтальных вратах, забранных гаражным жалюзи. Приговорные слова, преломление ручки-самописки над головой. Теперь иди, ты — никто. Скажи спасибо, что те самые врата в момент-икс не разверзлись, поглотив. Быть бы публике по периметру в экстазе! Она и так-то в экстазе. Смешно. Не правда ли, смешно? Смешно. И вам смешно, и даже мне. По чьей вине, по чьей вине?

Дурдом и дурдом. Крематорий тех времён. А неплохие времена, ведь неплохие! Шальные деньги, огненосные творцы, Гранич в «Талисмане», гадюка с лягушкой друзья до поры. И эта… ну, такая… которая везде и всюду, и её все хотят…

Стоп! Не поминай вотще и всуе!

Кого?

Её, её! В крематории уже тогда кое-кто из дальновидных если не шептался, то выразительно помалкивал: годите-годите, лет через пять-шесть она здесь главней всех станет.

И? Да. Лет через пять-шесть. Стало так. Огненосные творцы никуда не подевались, но без неё — как без рук, без ног, без мозгов. Хуже стало?

Нет, пожалуй.

Лучше стало?

Да, пожалуй.

Тогда какого diablo?! Не пошли бы все?!

Тихо-тихо, уже никто никуда не идёт. Всё прекрасно в этом лучшем из миров. И… главное, незыблем Издательский дом даже в дни печали.

Дни печали? Дни печали. Сугубо личное, но общественность сочувствует. Глава Издательского дома нежданно-негаданно теряет… положим, не мужа, но… многолетнего вхожего. По ней и не скажешь, воплощённая беспристрастность. Но мы-то с вами зна-аем. Надо соответствовать, подыграть ментально: дни печали, дни печали. Кто хоть в ящик сыграл? Ах, тот самый?! Который пять лет назад всех на sextris подсадил?! Гы! Слушай, а неплохие времена были! Пойти возложить пару гвоздичек. Он же молодой совсем, относительно. Цирроз, нет? Нет, не цирроз. Хуже. Или лучше? Сам себе режиссёр, гы.

Возвращаясь к напечатаному:

Или собьёт рабочий ритм крематория (крематория!) — на весь день, на следующий — тоже, и на потом…

Примеры можно множить-перемножать.

Зачем ему?

Ну, как! Что наша жизнь? Игра! Вот я вас всех переиграю!

Остынь, старина. В конце концов договорились сообща: кулон Кузьмы!

Как же, как же. Договорились. Хорошо, напомнили! А сыграемте-ка на кулон Кузьмы ещё! Слабо?

Да никто с тобой играть не собирается, нет желания!

Нет уж, играйте! Да, вынуждаю! Иначе как вас всех переиграть, если вы все в отказ?! Так нечестно, нечестно!

Старина Макс. Mad Max: Fury Road! Его энергию в мирных бы целях! Если честно (поверили?), у нас таких не любят. Впрочем, «любят, не любят» — не к нам. Но — ценят. С опаской, но ценят. При неизбежном раннем-позднем фиаско — вздох облегчения без озвучки: а я ведь ему говорил, сколько раз ему говорил! Хотя, конечно, жаль…

И ведь говорил ему, сколько раз ему говорил!

Сколько? Ни разу. Выглядеть, а то и быть ущемлённым (вставить по вкусу) — вот увольте! Он сам должен бы понять. Да понимал, понимал! Но — перфекционист хрéнов! Старый, опытный камикадзе.

Что глодало? Разве покопаться в его фантомных завихрениях? Та же бутыль Hennesy V.S.O.P. — да, на чьей же ещё совести?! Виновные, да, понесли суровое наказание, все виновные, включая каналью трактирщика. Но! Но! Вдруг у кого-то мысль: почему ты на это пошёл? Да-да, не ты, не пошёл, не на это, сбоку припёка, вообще не в курсе. Но по сути-то. Устранил соперника, даже не из ревности, просто чтоб не путался под ногами, чтоб не было. Да не у кого-то мысль, у неё мысль! Вслух? Если бы вслух! То-то и оно. Положим, ему начхать, с кем она и со сколькими. Ан… Мысли-то, мысли куда девать? Особенно её мысли, которые могут возникнуть?! Оскорбительно, да. Уже и думалось о том ранее, но куда деться, если такие вот… фантомные завихрения.

И ведь говорил ему, сколько раз ему говорил!

Ни разу.

Пять лет они вместе были, шесть? Да, почти шесть, плюс-минус.

Ну, как — вместе? Быть с ней вместе — врагу не пожелаешь. Другу — подавно. Не вместе, но рядом. Ваше и счастье, что я не ваше счастье. Как-то так.

Как-то так у них и получалось до поры.

Эдакий подчёркнуто цивильный террорист. Игрушки в дружелюбие. Никакие возражения, впрочем, не принимаются. См. holliwood production.

Эдакая подчёкнуто независимая, но смиренная. Стокгольмский синдром, всё такое, а вы милый. Но в подходящий миг: звиняй, дядька, долго терпела, не обессудь! См. holliwood production.

В промежутке — suspence минут на сорок, на часок. См. holliwood production.

И — гримаса цивильного террориста в последний миг, досада вкупе с недоумением: нет же! как же! я же профи! я же всё учё…

Сдохни, тварь! Довольно поизмывался! Поделом и мука!

Holliwood не holliwood… Не знай старина Евлогин старину Багдашова… Поизмывался он, Mad Max вволю. Застарелые плюс новообретённые комплексы тетёшкал.

Какие, какие? Расскажите, расскажите!

Увы и ах, идите nach! Без микрофона — пожалуй, да. Хоть сейчас. Точно, без микрофона? А если найду? О, вот же он! Пшли вон! Все — вон! В сад, в сад!

Теперь, когда никого нет (а никого нет, проверено!), вот…

Она же всегда-пожалуйста, если ресторан. Пристойная музыка. Строгие салфетки. Учтивые пингвины. Хамские морды по соседству исключены. И после посуду не мыть, мусор не выносить. Вполне! Макс? «Все флаги»? В который раз, но почему нет?!

Нюанс — меню.

Она — мимо рыбы. Так сложилось. Исторически. Любая рыба — не рыба, если не осетрина. Балована прикаспийским детством, есть такое. С некоторых пор и осетрина — мимо, категорически. А то, помнится, бывший супруг её… Цыц! Забыли! Ну, забыли.

А теперь? А теперь добро пожаловать! «Все флаги» к вашим услугам! Чего изволите? Не осетрину же, пусть первой свежести! Осетрина — вульгар. Ну, гламур, тот же вульгар. А вот обратите внимание! В меню сегодня: shirouo no odorigui (dancing icefish), мельчайшие прозрачные рыбки, живые. Или вот: оdori (live fried fish), их едят, они глядят. Или вот: вне меню, но если хорошо и правильно попросить, тогда вовсе takifugu rubripes, тс-с-с…

Ни разу не притронулась. Ни к dancing icefish, ни к live fried fish. Фу! Ни тем более к takifugu rubripes. Вот! Вниманию всех пытливых! Ещё раз: ни разу не притронулась! тем более, к takifugu rubripes! Потому и жива. Хотя запросто могла составить компанию своему… кавалеру, что ли. Пусть так, пусть кавалеру. Но — не составила. Мимо рыбы она, мимо рыбы.

Кавалер, сдаётся, всякий раз куражился. Заказано заранее, блюдо от шеф-повара! Хоть попробуй, на язычок! Нет? А я вот, с твоего позволения… Ничего, что причавкиваю? Просто всё настолько вкусно! Так и будешь над пустой тарелкой? Бокал вина? Какого? Эй! «Henkel», брют! Бокал!.. Но хоть что-нибудь съешь? Ну нет так нет. Понимаю, диета. Эй! Ещё бокал «Henkel», брют! А мне — сакэ. Да, «Саваноцуру», молодец! И поторопи там Косяку, князя нашего, насчёт takifugu rubripes. А то жду-жду…

Дождался! Кристальная чистота мысли. Руки-ноги немеют. Спонтанная потеря координации. Язык не слушается: бе-ме, бе… Ураганный паралич опорно-двигательного, стоп-дыхание, всё. Подробности агонии — см. holliwood production. Лучше не см. Но что-что, эта вот досада вкупе с недоумением: нет же! как же?! я же профи! я же всё учё…

Сам не видел, не приглашён был. Однако, зная старину Макса, так и вижу, будто сам был там: да нет же! как же?!

И ведь говорил ему, сколько раз ему говорил!

А она — не притронулась тогда (слава богу, которого нет! или… есть?), она — мимо рыбы. Ведь искушение, ведь было! Попробовать, на язычок. Takifugu rubripes! Не каждый день, а то и раз в жизни, первый и… последний. На себе испытал! (Треска? Ну-ну!)

Косяку (князь, шеф-повар, да-да!) подверг себя сэппуку — втихаря, не афишируя, на заднем дворе. Лужа крови, кишки наружу. Никакой эстетики, сколь самурайцы ни провозглашай: смерть — это победа! Труп-то заберёте, самурайцы? Господин Мориидзуми, тут рядышком — от вашего консульства на Мойке до Конюшенной пешком. А то белые ночи, люди гуляют, мухи, амбрэ. От нас уже приехали, уже на месте, Вась-вась, Центральный район. Господин Мориидзуми? От вас кто-нибудь подойдёт? Чтобы сообща порешать.

Подошли. Сообща порешали. Тело забрали. Без комментариев.

Косяку ты, Косяку!

А точно он?

А кто?! Тетродотоксин (tetrodotoxin), знаете ли, только в рыбе-фугу и есть. Не знаете? Знайте! На порядок, на два порядка токсичней кураре. Задача (сверхзадача!) повара — соблюдение пропорций. Скушай йаду, но ровно столько, сколько потребно для эйфории. Чуть переборщил — ку-ку, мой мальчик.

Нет, не цирроз. Вскрытие показало. Тетродотоксин (tetrodotoxin). Фугу, тварь иглобрюхая!

Фугу? А разве у нас разрешено?

Запрещено. Повсеместно. Во избежание. Но — места надо знать. «Все флаги» на Конюшеной, было такое место, теперь нет. Косяку ты, Косяку! И ведь не ряженый киргиз-казах-узбек в кимоно! Подлинный, с токийской Гинзы! И нá тебе!

Дальнейшее — молчание. Везде нас подстерегает молчание и вмешивается, но мы должны быть начеку.

В этой стране стало страшно жить. Недавно случайно нашла в Интернете базу данных поиска людей http: //syim.com/baza. И главное, сделали вроде как для поиска утерянных родственников. Но здесь вся информация о каждом из нас: переписки с друзьями, адреса, телефоны, место работы, и, что самое страшное, есть даже мои обнажённые фото (правда, не знаю откуда). В общем, испугалась очень. Но есть такая функция, как «скрыть данные». Воспользовалась и всем советую не медлить. Мало ли что эти придурки могут сделать дальше!

Написал sd354wetsdg — 23: 16: 17