Ангел ходит голым

Глава 8

Ева?

Представьте себе, представьте себе. В реале жизнь то и дело хихикает не без противности над вымыслом, хоть слезами облейся.

Даниялова — Лилит. Меньгиш — Ева.

Напиши такое беллетрист — скажут: перебор, перебор! И будут правы. Но тут не belles-lettres[12], не изящная словесность, а правда жизни (хи-хи!). Что было, то было. В реале. Даниялова — Лилит, Меньгиш — Ева.

A parte! В Махачкале у Данияловой в школьную пору — три одноклассницы, не сёстры, просто однофамилки: Собакина Вера, Собакина Надежда, Собакина Любовь. И никто не дразнился, воспринималось как данность. Русичка Тофа Авшаломовна каждый раз аккуратно улыбалась при перекличке по классному журналу.

Но это так, a parte. Не отвлекаемся!

Итак, Ева. Ева Меньгиш. Условный Вась-вась. Очередной. Василеостровский. Её земля — ей и рыть до воды, что там и как случилось. И никакой малóй не в помощь. Уйди, малóй, не мешай! Только портишь. Сама. Дело принципа. Как резонёр — Евлогин, на худой конец. Сам пришёл.

— О, привет, Евлогин! Сто лет! Какими судьбами?

— Вот… сам пришёл.

— По делу или как?

— Или как.

— Разве эти глаза могут врать!

— Ни-ког-да!

— Верю, верю. Всякому зверю…

— Абсолютно не изменилась, Ев.

— Комплимент?

— Будь комплименты правдой, назывались бы просто информацией. Просто проинформировал.

— И на том спасибо. Тоже не меняешься.

— Ещё добавь «сволочь» — по старой памяти.

— Сволочь.

— Злая. Всегда умела приласкать словом!

— Да.

— И делом!

— Евлогин, а не шёл бы ты nach?! Зачем пришёл? Так и быть, выслушаю, но потом сразу — nach, nach. Мне работать надо. Дел невпроворот.

— Злая. Много дел? Злодеи не дремлют? А какие дела?

— Не ваше дело.

— Тоже верно. Хотя…

— Наконец-то! Не умеешь ты врать, Евлогин.

— Почему это?

— Ой, прости! Умеешь, помню. И ка-ак умеешь! Забыла было. Но вдруг ты — снова тут. Просто дежавю.

— Упрёк, Ева Людвиговна?

— Просто дежавю, сказала же. Что там у тебя после твоего «хотя»?

— Может, выйдем из этих отвратительных стен? И по кофейку?

— С пироженкой.

— С пироженкой.

— «Картошка».

— «Картошка».

— На восьмой линии.

— На восьмой.

— Стареешь, Евлогин. Сентименталь… Или меня за старую дуру держишь?

— Ты — старая?!

— Ай, спасибо и на том.

— Да не за что.

— Всё-таки ты сволочь.

— Злая. Помню, ты говорила. Ещё девять лет назад.

— Уже девять?

— И три месяца, и двенадцать дней.

— Отсчитываешь?

— Каждый день без тебя — пытка!

— Не перебарщивай, Евлогин.

— Шутка, шутка.

— Всё-таки ты сволочь. Или, скажи, я была неправа?

— Женщина всегда права…

— …даже когда она неправа. Угу.

— Угу.

Поговорили.

Возьми с полки пирожок, Евлогин. Наведён-таки мост после стародавней бомбёжки всего, что ранее. Мост хоть и понтонный, но хоть какой. Надо! Если надо, значит, надо. Кто, если не ты, Аврумыч?!

В общем-то, да. С учётом хронической мужской сентименталь…

А помнишь, а помнишь? Незабываемо такое никогда.

— Что твои близнецы-братья?

— Хорошо сказал: твои…

— Е-е-ев!

— Да нормально. Растут. Третий класс. Тот за него латышский сдаёт, а тот за него — математику. Отличники, Ѣ!

— В Краславе?

— Ну а где? Саулескалнс, турбаза.

— Maman их пасёт?

— Не называй её так!

— Всё-всё!

— Вот и не называй!

— Больше не буду… М-м… Насчёт Питера не думала?

— В смысле?

— Как-то их здесь… натурализовать…

— Евлогин! Ты идиот? Там — какая-никакая Европа, а тут у вас…

— У нас…

— У нас, у нас. А куда деваться, Евлогин! Работа… Я им посылаю…

— Родина-мать.

— Вот ты сволочь. Нет, не идиот, хоть и прикидываешься.

— О, я такой! Ев, может, помочь? Деньгами, ещё чем. Ты скажи…

— Сказала бы я тебе! Ладно, всё. Лирику — nach! Меня дела ждут. Какое, конкретно, дело тебя заинтересовало и почему? Сразу: захотелось повидаться — не принимается. Давай по делу. И, да, ещё «картошки» закажи. Хрен с ней, с диетой. Ностальжи, Ѣ!

— И ещё кофе?

— Без. Кофе тут стал отвратным.

— Раньше был вполне себе…

— Раньше и ты был вполне себе… Впрочем, уже и не помню.

Да помнит, всё помнит. Но — имидж. Ничуть не изменилась за годы. Хотя диета — актуально. Минус бы сантиметров пять в талии, килограммов семь в минус. Но для своих лет… Сорок четыре? Разница в семь лет. Вот! Сорок пять. Ягодка опять. Почти прежняя. Даже красива, как иногда бывает с уроженками Прибалтики. Угораздило тебя, Евлогин. Да уж! Но ведь быльём поросло, так? Так.

Поговорили. Оставив после себя пустые чашки, блюдце в шоколадной крошке, немного прошлого.

Если морально тяжело, старина Багдашов согласен подменить. Если не на правах её давнего сердечного друга, то на правах давнего друга её давнего сердечного друга. Вроде должна Багдашова помнить. Жизнь ей не калечил, даже показательно сочувствовал: «Евушка, он такой, как есть. Ты же сама знала, чем всё у вас кончится. Или думала, что никогда не кончится? Не верю. Ты умная. Хочешь, я с ним ещё поговорю — по-мужски, по душам? Вот и я не хочу. Бессмысленно».

Так-таки старина Багдашов готов ради старины Евлогина и в интересах дела. Всего-то за бутылку хорошего коньяка!

Иди в жопу, Макс! Ещё Костю Шария предложи! «Ева Людвиговна, вы меня помните? Константин. Ритуальный приход „Навсегда“. Мы с вами в двухтысячном на Смоленском… Эксгумация Лазаря по вновь открывшимся… Дело Лазарченко? Помню, как же! Очень приятно!»

Да, старина, с Костей, пожалуй, был бы перебор.

С бутылкой хорошего коньяка — не перебор?

А! Ты об этом? Извини, старина. Брякнул, не подумав.

Ты — не подумав? Брякнул?

Всюду тебе, старина, чудится неконтролируемый подтекст.

Иди в жопу, Макс.

Охотно! Бывал не раз. Обжился, обустроился. А к Еве, значит, ты?

А куда деваться!

В ту же жопу для тебя предпочтительней. Нет?

Макс!

Молчу, молчу. Ступай, самоубийца. Покалякай.

Покалякали. Увертюрно. Тоже успех.

И тоже успех: «сволочь», «nach», «Ѣ!» — в адрес, но блюдёт имидж флегмы. Прибалтика обязывает, да и самозащита от нервов. Потому и сохранилась? Диета — пустое!

А, может, чёрт возьми, нам снова? Выходишь здесь? Ну, будь здорова. Привет…

Она — при исполнении. Он — тоже.

Поигрались в ностальжи? К делу, к делу!

— Евлогин? Без дураков! Евлогин, Ѣ!

— Что там у тебя, Ев, по делу о внезапной кончине такого Воркуля Льва Давидовича?

– Ѣ, Евлогин, и почему я не удивлена!

— И почему?

— Нипочему!

Было так.

Лев Давидович Воркуль защитил диссер.

Мы тут ни при чём. (Поверили?)

Событие, событие! Как не отметить! Дружным коллективом! Деканат, кафедра, научный руководитель, оппонент. Иветта, Лизетта, Мюзетта, Жаннетта, Жоржетта, Полетта, Колетта, Кларетта, Лоретта, Мариетта — а то! Именитые коллеги — Юрик Рост, Паша Маркин, Валера Плотников! (Гм, не было. С извинением, поздравлением, сожалением, уважительной причиной — не указанной). Зато (и конечно!) — Лилит Даниялова. (Молодец! Три года назад диплом получила, но не забывает старую гвардию, пришла! Наша гордость! В курсе про Издательский дом, который сейчас на ней целиком и полностью? Ещё б! А уровень?! О уровень!)

Общий сбор, Лев Давидович? Банкетный зал, понятно. «Старая таможня»? «Палкинъ»? «Тройка»?

Ай, зачем эти пошлые изыски! Сами же все будете не в своей тарелке. Лиловый негр, манто, люстры, хрустали. Ай, зачем! Демократичней, демократичней! Собираемся все на факультете, на пятом этаже, в аудитории. Родные стены, красные фонари, Галерея, сдвинутые в «П» столы. Можно и в студии на Второй линии, но все желающие туда при всём желании… Но если кто-то сильно утомится в разгар празднества и вознамерится чуть-чуть прилечь-отдохнуть, Лев Давидович сам проводит до студии, здесь же рядом. Кровать под балдахином, все удобства, кондиционер. Только на чуть-чуть. И сразу обратно. Без кого бы то ни было праздник неполный.

Ха-ха! Лев Давидович, как всегда, жуирует! Очарователен, да. И это его всегдашнее трубно-мхатовское! «Здравствуй, красивая женщина! К сожалению, без пяти минут замужем!»

— Ветк, ты что, замуж выходишь? Почему не знаю?

— Лиз, сейчас здесь не будем, а?! Убью сейчас!

— И пожалуйста!.. Жанк, налей красненького, сухонького. Не дотянусь. Из коробочки, да. Представляешь, Шакаряшку сейчас спросила про «замуж», а она мне: убью! И шары навыкат!

— Шакаряшку не знаешь?! Такая странная-оригинальная! И Лёва её, считай, кинул.

— Ка-ак? Когда? Ты про Сорбонну?

— Про Сорбонну тоже.

— А я и не знаю ничего!

— Давай потом. Покурить пойдем — тогда. Ветчинку подвинь сюда. Пока не позеленела на жаре.

— Минуту внимания, дорогие гости! Друзья и коллеги! Не увлекайтесь! Впереди — горячее!

Ещё и горячее! Тополиный пух, жара, июль. Ещё и горячее! Шампанское лучше бы охладили перед тем, как на стол…

А стол изобильный, да. В духе времени. Ну и места. И образа действий.

Мамзельки закупились. Времена Апрашки миновали, тьфу-тьфу-тьфу. Супермаркеты — как грибы. Всё есть и уже в нарезке. Полуфабрикат, люля на палочке — горячее, в буфете на первом этаже микроволновка. Насчёт алкоголя только… Нужен, кто разбирается… Кто же, как не Иветта Шакарян, кровь и плоть Армении! Лев Давидович её вкусу доверяет. И не только насчёт алкоголя. Да, Веточка? Да, Лев… Давидович.

Пластиковые стаканы-рюмки-тарелки-вилки — гм. Зато удобно! В пакет и на выброс. Посуда, понимаешь! Как сказала Шакряшка при закупке: а я и собиралась её не мыть. Своеобразно. Трудности русского языка. Да прикидывается, странная-оригинальная!

Шумно и гамно, душно и тесно. Какой-то паразит всё-таки закурил тайком — стяхивая пепел, выдыхая в окно. Какой паразит ещё и закурил?! Договорились же! Ага, конечно! Паразиты — в геометрической прогрессии. Дышать нечем, ей-богу! Сейчас вызовем охрану снизу и выведем! Ага, конечно! Хрен с вами, паразиты! Но чтобы потом проветрили! Ага, конечно. Все окна в аудитории нараспах, ещё когда начинали. Тополиный пух, жара, июль.

В общем, гуляй… не рванина, положим, но, м-м, творческая интеллигенция. Или так. Лиловый негр, манто, люстры, хрустали — зачем? Лишне. Мы не Москва — Питер! Нас устраивает. Бедненько, но чистенько. Не так и бедненько! Ещё горячее будет. Люля на палочке! А вы говорите!

Всё познаётся в сравнении. Да. Тут пришла она. Всё же пришла. Лев Давидович совсем извёлся. На банкете был в образе — жуир, мхат, виновник торжества, noblesse oblige. Но… Бабу не проведёшь, она сердцем видит.

Бабу?

Шакаряшку, ну! Иветту! С ней отдельный разговор. Ева Людвиговна повесткой вызвала.

Но покамест — тут пришла она. Под самый занавес. Лилит, так? Даниялова, так?

Да.

И?

Обалдели. Такая одетая, но будто без ничего. И сразу понятно, что так надо и даже прилично. Жарынь. Мамзелькам до вот такой шмотки ещё жить и жить, и не факт, что дожить. А фигура! Мамзелькам тоже грех жаловаться, но… Короче, обалдели. В первую очередь, Лев Давидович. Словами не передать. Просто эманация.

Извинилась этикетно: лишь под самый занавес удалось, но удалось. Только-только из типографии. До последнего думали, не успеваем — успели. Авторский альбом. Ещё тёпленький, запаянный в целлофан. Ваш авторский альбом, Лев Давидович, «Голая правда». 120 полос, формат А3. Не ахти какой толщины. Цимес в другом. Отныне Лёва по всем параметрам равен Юрику, Паше, Валере. Галерея — местечковая радость. Но — вот авторский альбом! Как у больших! И диссер! Юрик, Паша, Валера — вы, нынешние, ну-тка: чтоб и диссер!

М-да. Surprise в проигрыше. Судили-рядили, brainstorming, скидывались. Zeiss! Выс. 16 см, дл. 19 см. Первая половина ХХ века. Семнадцать тыщ рублей! «Лавка старины», антикварный салон. Торт курочили, в целлофане запихивали. Хорошо, что surprise Льва Давидовича не дождался.

Хорошо? Что хорошо?

То есть наборот. То есть плохо, плохо!.. Всё она! Всё она!

Из-за альбома?

Альбома? Какого… альбома?! Она же и коньяк подарила. Бонус типа.

Этот? Внимательней! Hennesy V.S.O.P. 0, 7 л. Этот? Или такой же?

Этот, этот!

И что же Ворк… Лев Давидович?

Сказал: О, Hennessy! V.S.O.P! С общего позволения, на общий стол не выставлю. Разопью несколько позже тет-а-тет с очень близкой мне дамой… Станиславская пауза. И шутовство, по обыкновению:…которой может стать любая из псюсьтздсьдам!

Лев Давидович — как всегда! Правда? Очарователен, да.

Но опечалились и стали говорить ему одна за другой: не я ли? и другая: не я ли? Он же сказал им в ответ…

Ни черта не сказал! Ринулся за этой, стоило ей этикетно распрощаться: пора, всех благ! Стул уронил, стол чуть не опрокинул, на всех начхал. Как раз торт на колёсиках выкатили: surprise! surprise! Речёвку заранее репетировали. А он вскочил и — на выход. В торт бы ещё вляпался, сверзил бы! По такой погодке торт — самое то, конечно. До-олго мамзельки думали-гадали, чем порадовать мэтра!

Теперь — Иветта Шакарян.

Не допрос. Даже не опрос. Беседа. Бе-се-да.

А там… любая версия сгодится. Чтобы потом с чистой совестью: крутили и так и сяк.

Иветта Шакарян. По жизни последняя пассия потерпевшего. Да уж, последняя… по жизни… А как без цинизма в этой-такой жизни?! Свихнуться сразу?

Иветта Шакарян. Возмутительно молода, стрижка-«мальчик», южная экспрессия. То ли девочка, а то ли…

— Ваши снимки в альбоме тоже есть?

— А как думали?! Конечно! Я что, хуже других?! Лучше!

— И где вы тут?

— Вот! И вот! И вот! А?

— Не узнать.

— А я такая странная-оригинальная, сразу сказала: только со спины. Грудь — ладно, пусть. Но лицо — причёской закрыть.

— Давно у вас стрижка-«мальчик»?

— Посмотри на неё! А парик зачем?!

— Стеснялись?

— Не-ет! Просто потом, если люди увидят, что скажут?

— Скажут: во-первых, это красиво. Он же художник.

— Такой художник, такой художник!

— Тогда чего стеснялись?

— Ну, я же не эта!

— Кто — эта?

— Сами знаете! Она, знаете, с ним не только фото. Она с ним… Понятно, да?

— Иными словами, у них была связь?

— А! Вы в этом смысле! Конечно!

— Откуда вам-то известно?

— Почему только мне! Весь фак знал!

— Fuck?

— Факультет. Два года, пока она не закончила.

— Пока она не закончила?

— Фак. В смысле, факультет! Такие вопросы задаёте! Даже стесняюсь.

— А вы? У вас была с ним… близость?

— Такие вопросы задаёте опять! Как вообще можно!

— Почему же нельзя?

— Вдруг я потом замуж выйду! Вдруг не за него. Что люди скажут?

— Какие люди?

— Вообще люди.

— То есть… вы девственница?

(Корнет! Вы… женщина?!)

— Такие вопросы опять задаёте!

— И на фотосессии он вас не провоцировал?

— Немножко.

— Что такое немножко?

— Трогал везде, поворачивал. Гладил, чтобы успокоить. «Замри» говорил. Свет, ракурс.

(Дети гор!)

— Вы к нему были неравнодушны?

— Неравнодушна! Ненавидела просто! Иногда. Чтоб ты сдох, думала!

— Он так и сделал.

— Не-ет, не в этом смысле! Сказала ему: «Выбирай: да! или я буквально через некоторое время замуж выйду!»

— Были с ним на «ты»?

— Не-ет. Кто он, кто я! На «вы». Просто сейчас так рассказываю… Он говорит: выбора нет. Таким голосом — как в кино. Ещё думаю тогда: убью сейчас!

— Вот как?

— Не-ет, не в этом смысле.

— Ревность?

— А вы разве нет? На моём месте?! Ладно, вы уже в возрасте.

Зачем же так, Иветта Шакарян? Гадай потом, откуда пристрастность. Спокойствие, Ева Людвиговна, только спокойствие!

— Откуда же ревность? Вы моложе её, свежей, привлекательней…

— Вот! А я ему что говорила!

— Говорили?

— Не-ет, в смысле… Он же сам всё видел!

— Или не видел?

— Или не видел! Она три года уже как закончила — он к ней ездил, ездил.

— К ней — куда?

— Не знаю. Сначала в крематорий. Проекты совместные, фото для обложек. Так говорил. Платила, правда, хорошо.

— Она — ему. Правильно вас поняла?

— Ну, не он же ей! А когда уже у неё Издательский дом стал, приходит весь такой: «Авторский альбом! Бензин ваш — идеи наши! Готова финансировать!» Так я и поверила про альбом!

— Но альбом — вот он.

— Разве в нём дело?! В ней!

— Она с ним никогда не ругалась, не так ли? Вы же — постоянно. С ваших же слов.

— Я, называется, ругалась?! Ещё скажите, чуть замуж не вышла — из-за него!

— Кстати?

— Французский армянин, миллионер. Предложение сделал, кольцо с брильянтом подарил. Вот смотрите!

— Красиво. Стразы?

— Вот! А он даже не различает! Какой миллионер, какие брильянты! Я такая странная-оригинальная, назло придумала! Типа Азнавур, Жан Татлян. Поверил, но как отреагировал?! «Здравствуй, красивая женщина! К сожалению, без пяти минут замужем!» Убью, думаю!

— То есть вы сейчас чистосердечно признаётесь…

— Что сейчас сказала?

— Убью, думаю. Задумала — убила.

— Э! Женщина! Так не скажи! Я так не сказала! Всё время ругались, да. Нет. Я его ругала… И только когда он лежал в гробу, весь — синий шевиот, я поняла, дура такая, как я его любила! И ты говоришь: убила! Ещё так скажешь — тебя убью!

Иветта Шакарян. Странная-оригинальная. Но не при делах. Хотя… Девственница, Ѣ!

Насыщенное общение. Не последнее. Но — передышку.

Выстроить последовательно, что и как было.

Лилит Даниялова появляется в аудитории на исходе фуршета. Публично вручает Льву Воркулю фотоальбом и дорогой коньяк. Покидает аудиторию.

Лев Воркуль с тем дорогим коньяком с места в карьер — за ней следом.

Иветта Шакарян не с места в карьер, через какое-то, но — за ним следом.

Оба охранника (структура «Цепь») внизу свидетельствуют. Мужик пытался тётку тормознуть. То ли заискивал, то ли грозил. Чёрт разберёт. Не вслушивались. Обрывки: пожалеешь потом, неприятности — не то слово, пожалей хоть меня, в студию… Она ему: весело с тобой… было. Вышла, села в «мини-купер», уехала. Так и застыл с бутылкой в обнимку. Спускается ещё эта, активная такая. Он ей: тебе-то что надо от меня?! Она ему: «думала, вы насовсем ушли, чеки хотела отдать для отчёта». Он ей: «чеки засунь себе… душно… посижу в садике — вернусь… скажи там всем… ещё горячее…» Она ему: «можно, я с вами? Ну или так…»

Оба, Лев Воркуль с Иветтой Шакарян, следуют в Румянцевский садик. (Камеры наблюдения — до известного предела). Нева, свежо. На скамеечке он демонстративно вскрывает бутылку, отхлёбывает. Ей демонстративно не предлагает: очень близкая мне дама — не ты! Ещё отхлёбывает. И ещё. Посидели в безмолвии. Погнал её обратно: успокой гостей, вернусь минут через двадцать. Это немое собачье сочувствие! И без тебя тошно.

Через двадцать минут не вернулся. Через сорок минут не вернулся. И через час. Гости не обеспокоились. Любое торжество, где виновник уже постольку-поскольку.

Обеспокоилась Иветта Шакарян. Обещал: через двадцать минут! Пойти напомнить! Он в Румянцевском садике — на скамечке, развалясь. Бутылка початая — тут же, на скамеечке. Лицо строгое, значительное. Мёртв.

Сердце?

Весёлые истерики: да ладно вам, паникёры!

Переполохи: что, правда, что ли?!

Бытовые хлопоты: хоть вызовет хоть кто-нибудь хоть кого-нибудь?!

Злые языки: всё-таки умер не хуры-мухры, а как-никак с диссером!

Досада: такой день испортил, гад!

Сердце, да?

Hennesy V.S.O.P. 0, 7 л.

Была ли запечатана? Перед тем как её открыл потерпевший?

Гости в аудитории подтвердят. Не слепые! Охранники от «Цепи» — тоже. Мельком, но глаз намётан. Иветта Шакарян — тоже. При ней открывал, ногтём пластиковый колпачок царапал, сдирал, пыхтел.

Та-ак. Исходим из самого что ни на есть. Отвергнутая Иветта Шакарян (убью, думаю!) подсыпает в откупоренный при ней коньяк…

Бред. Чисто механически никак — потерпевший не выпускает бутылку из рук и ей не предлагает. Если даже не чисто механически. Чисто логически — нонсенс.

Почему? Ведь: убью, думаю!

Вам, мужикам, не понять. Чисто женское.

Пока — бутылочку на экспертизу. Содержимое. Вот ещё что! Пробочку — внимательно. Нет ли там укольчиков?

Э-э?

В Саулескалнсе — турбаза под Краславой — бармен, Алекс Борун. На чём, Саш, навариваешься, разбавляешь? Обижаете, говорит, честь заведения! Шприцом прокалываю пробки в непочатых бутылках и откачиваю по пятьдесят граммов. Схема понятна. Так вот, эксперты, пробочку — внимательно. Если можно откачать — можно и вкачать.

Мысль интересная! Но пробка — она такая… пробка!

Потому и просьба: внимательно!

Мы тоже самым естественным образом вкрались. Чуть, слегка, по касательной. Всё же Лев Давидович ещё и Роджер. С его внезапным уходом ниточки оборвались. Не ахти важные, но обидно. За них бы дёргать и дёргать.

Заброда — нет. Конечно, были они конфиденты с Роджером, но Заброда Еве Меньгиш не представлен. В каждой избушке свои погремушки.

Евлогин — нет. Известен Еве Меньгиш, давно известен. Строго оценочное мнение: сволочь. Права по-своему, наверное. Станешь ли со всякой сволочью по душам говорить? Тем более сам на контакт напросился, в душу лезет.

Багдашов — да! Старина Макс, конечно. Давнишний… дружище. С ним заодно косточки Евлогину перемыть — самое то. «Нет, представь, приходит, как ни в чём не бывало! — Совесть проснулась? — У него?! Совесть?! — Ну да, ну да…»

Элементарная двуходовка. Классика жанра.

Макс вписался очень удачно. По персоналиям, в первую очередь. С фигуранткой Данияловой на тот момент он уже почти полгода тесно… Волей-неволей Роджер из-за угла то и дело возникал — немой укор, скрещённые руки, всё стерплю. Плюс Меньгиш для старины Макса — Евушка, тоже давнишняя… дружище.

На этой почве. Неплохо подготовленная почва, давно под парáми. Всему своё время. Вот — время.

Ни в коей мере не навязчиво. Старые знакомцы. Никаких казённых кабинетов, никаких кабаков. Казённые кабинеты — её территория, кабаки — его территория, вариант к тебе или ко мне? — сразу нет, запашок.

Да ёлки-палки! Питер! Июль. Реки-каналы. Катерок на двоих. Бокальчики. Корма, свежий воздух. Минимум, два часа задушевных бесед.

Она выжимает из него информацию:

— Всё-таки объясни мне. Просто как мужчина. Чем такие, как она, вас берут? Сиюминутная — понятно. Гормоны, самоутверждение, секс есть спорт. Но вы же потом за ними — хвостом, куцым, теряя последние остатки… Тот же Воркуль, кстати! Преподаватель, художник, поклонницы, диссер. И — чтоб так…

Он развязывает язык:

— Видишь ли, Ева… Откровенно?

— Да. Но — заранее! У тебя ведь с ней — тоже? Прекрати. Я всё-таки профи. Женщина тоже.

— Даже если да, то что?

Погодка. Проводы белых ночей. Элегия.

В итоге?

Она не без самопоглаживания уверилась: раскрутила дружище Макса на откровения — да, с женским коварством, но как иначе!

Он не без лицемерия выдал ту и только ту толику информации, которую намеревался выдать — да, профи, но как иначе!

Снова классика жанра. Каждый в уверенности (заблуждении?): победа вчистую.

Славно поработали, славно отдохнём. И белые ночи, конечно.

— Слушай, Макс! А у Евлогина с этой — ничего такого?

— Хм! Во-первых, не моё дело. Во-вторых, не твоё дело. В-третьих — ничего такого. Я бы знал.

— Не зна-аю, не зна-аю…

Бабу не проведёшь, она сердцем видит.

Насколько потерпевший мог стать для неё помехой?

В чём?

В чём-нибудь?

Вряд ли. Хотя…

Хотя?

Они ведь довольно продолжительно и плодотворно. К обоюдному согласию. Не про секс! Про него тоже. Но не потому.

Резюме, дружище, резюме! Расклад?

Смотри расклад. Пять лет назад. Он с лягушатниками уже тогда накоротке, влиятельный-влиятельный. Любую студентку мог заслать на годик учёбы в Сорбонну — по обмену: Paris, Paris! Je marche dans tes rue![13] Какая устоит? А она уже тогда не такая. Она была в Париже. Задолго до. Не очаровал Париж, вообще французы, каприз…

Ева Меньгиш не была в Париже, не довелось пока. Мало что потеряла, возможно. Спросит при случае: почему, собственно, Париж вас таки не очаровал?! И с подходцем: и чем же вас таки очаровал старый пердун Лев Давидович Воркуль, если вам и Сорбонна была без надобности?

Пришла пора — Париж охладел к Воркулю. Просто многовато Воркуля там стало. Есть время привечать, есть время отказывать от дома. И Лев Давидович прозрел: они, лягушатники, латентные (до поры! но вот нате!) ненавистники его доисторической родины! Подите-ка вы прочь! Э… пошёл-ка он прочь! Куда? Странный вопрос! На доисторическую родину! И Дагера — с собой! Никакой он не ваш, лягушатники! Дагер — есть кинжал! На иврите! Он, дагер, наш, не ваш!

Внезапно обострившийся патриотизм как последнее прибежище, эта подчёркнутая неразрывность пуповины с народом.

Пусть бы. И это пройдёт.

Не дождётесь! Не пройдёт! Сейчас только диссер защитить — и тогда с чистой совестью (и степенью!) на свободу. Там, на свободе, он всё скажет, всё! И жена вот кивает!

Жена? Лёва! Что за жена вдруг?

Именно. Как и всякий неумный мужчина, построил схему дальнейшего преуспеяния. Заранее всё решил за всех. За жену тоже. Не жену пока. Но она не дура, чтобы отказаться! Так у них с ней хорошо сложилось во всём. Да, на первых порах непросто. У человека горе. В Израиле этим не удивишь. Но если вместе, сообща! С его талантом, с её связями-способностями! По крови тоже соответствуют — и он, и она. Как всё совпало!

Совсем дурачок?

Не совсем. Просто неумный мужчина. (А другие бывают?)

Лев Давидович! Выкинь из головы. С тобой было весело. Но теперь даже не смешно.

Он и не шутит.

Тогда грустно даже.

Это что! Цветочки! По-настоящему грустно будет, если она откажет, не оценив своего шанса, и он вынужден будет сказать: тогда делайте, что должно, и будь, что будет!

Кому сказать?

Неважно. И говорить-то не надо. Там и так знают. Он — единственный сдерживающий фактор.

О чём говорить-то? О чём не надо?

О том, кто убил Амина Даниялова. О том, кто убил Аквария Ермакова.

С ума сошёл?!

Да. Ведь говорит ей открытым текстом. Не имеет права говорить открытым текстом, но — говорит. Вот степень откровенности. Так что? Готова? Сейчас и с ним? Обнявшись — и в пропасть?

Смешной. А ничего, если потом узнáют, кто убил Льва Давидовича Воркуля?

Как-нибудь переживёт.

Вот вряд ли.

В Израиле такая медицина!

М-да, поговорили.

Ох, эти конфиденты, возомнившие: мы причастны! мы — мы! Себе только усложняют жизнь. В собственном мнении растут на дрожжах. Уже у них своя игра. Поводок — не поводок, а связующее звено. Кто кем управляет, кто кого использует — амбивалентно (ещё хорошее слово: межеумочно). Интеллект непобедим. С хитрым видом.

Сколько ж вас таких было! Ступайте-ка рыть тоннель Бомбей — Лондон. С хитрым видом. За вами проследят. С хитрым видом. Роджеры доморощенные!

Кстати!

— Если честно, что ты в нём нашла?

— Мне с ним весело.

…

— Вы не знаете, как тяжело жить женщине с моей внешностью.

— А вы не знаете, как тяжело жить мужчине с моей внешностью и смотреть на то, как живёт женщина с вашей внешностью.

Ну да. «Кто подставил кролика Роджера?»

И никакой Лёва не псевдонимец Роджеру Баллену, африканскому классику в жанре documentary fiction. Юрику Росту с Пашей Маркиным и Валерой Плотниковым сие очевидно. Их вежливый отказ — в границах приемлемой деликатности.

Всего-навсего Лёва подставленный кроликРоджер!

Жёстко? Да. Но ведь мягко было стелено. Нет, ворочаться стал, инициативничать.

Сколько ж вас таких было!

Возомнил, да.

Поворот все вдруг. Парижу отказать. За последней не занимать. Не занимать, Иветта Шакарян! Всем, кто записывался в Сорбонну, обращаться к Льву Давидовичу для перерегистрации — на Тель-Авивский университет. Там великие снобы, но кафедра СМИ вообще лучшая, потому и снобы, в своём праве. Кого не устраивает, тому вообще отказать. Лев Давидович не поступится приципами — с дагером (кинжалом — ивр.) в сердце!

О принципы, о!

Сыграл в свою игру. Даже вырвался на старте. Беги, кролик, беги! Ставки, по совести, мизерные. Финиш — более-менее пристойное существование.

Сменил ранее присущее грассирование на присущую ныне картавость.

Ну, прижимистость — и там и там. Копии чеков за фуршет. Войдите в мои тапочки! Банковал, да, но и коллектив долю малую внёс. Просто знать, насколько скинулись, журить безмолвно. Или тот же тополиный пух, жара! Диссер — в апреле, а празднество в июле. Что так? А где-то посерёдке — юбилей, полтинник! Почему не совместить две даты? Вот незадача — разгар лета, многие разъехались. Министр звонил с Капри, всячески сетовал, что он, министр, на Капри, но мысленно вместе. Сейчас зачитаем. Жаль, что вас не было с нами.

Извинительный, даже трогательный шахер-махер с хитрым видом. А что делать?

Но с Лилит Данияловой он зря так.

Вот и…

Да как — так?!

Гм. По-всякому. Только допущения. Никто со свечкой не стоял, растопыренные уши к стенкам не прикладывал. (Поверили?)

Чёртова уйма вариантов! Цикл: Не могу тебя забыть! — А я тебя — вспомнить!

Первое. Замечательный творческий бизнес. Гений и бизнес-леди. Фотоальбом «Голая правда» — на поток. Тираж — миллион. Кредит — решаемо. Есть люди, есть связи. Не в Париже. Париж — отстой. Да, уже отстой. Вместе покорим весь мир. Сначала Израиль, но это и есть весь мир. Я знаю.

Второе. Непременное сочетание браком. Непременно традиционным. В синагоге, да! Придаст особую… Двое сошлись в единоверии. Пока не объяснить, но это надо. Я знаю.

Третье. Перспективы воодушевляют, а?! И ну его, этот унылый Питер, с такими перспективами!

Четвёртое, пятое, шестое — дело десятое. Да?!

Нет конечно.

Почему? Почему?!

Почему женщина должна объяснять кому-то — почему?

Кому-то?!

Ну а кому?

Кто право имеет!

Не тварь дрожащая, да. Продолжай, Лёва.

Не провоцируй!

Или что? По темечку топором? Иди, усни. У тебя под глазами тени… забытых предков.

Ох, пожалеешь!

Никогда и ни о чём.

И ни о ком? Ни о муже своём, костоломе? Ни о садовнике продвинутом?

Пшёл вон, кролик!

Прости, прости!

Так и быть. А сейчас пшёл вон.

Но будешь? Послезавтра? На кафедре?

Припоздаю. Чисто производственное.

Можно без подарка. Только будь.

Неслыханная щедрость.

Не в том смысле!

Да ладно, подарок уже готов. Почти.

Из твоих рук — хоть яд!

…Кто тебя тянул за язык, кроликРоджер!!!

Хоть яд.

Постой! Постой, постой!.. Ты выпил… без меня? А как же: разопью несколько позже тет-а-тет с очень близкой мне дамой?

Так сложилось…

Не худшим образом сложилось. Иначе — преумножение жертв.

Та же бедняжка Шакарян, дозволь ей Лев Давидович отхлебнуть из подарочной бутыли. Не дозволил. Сказано: с очень близкой!

Та же охрана при факультете, «цепные», сдвинувшие бутыль под себя. Спросят нас, ответим: вот же, специально сохранили. Не спросят — повечеряем со смаком. Ваше счастье, «цепные», что спросили вас: доставайте-доставайте!

Давеча старина Багдашов подкалывал старину Евлогина: всего-то за бутылку хорошего коньяка! Ну-ну.

Да плох коньяк, плох. Настолько плох, что хуже некуда. Хотя… смотря для чего.

Пробку экперты посмотрели внимательно. Прокалывалась ли она? Пробка она такая, следов не оставляет. Соответственно, и впрыскивание…

Всё проще.

Можно не вникать, поверить на слово, просто понимающе кивать: диметилфталат комбинируется с диэтилфталатом, вязкая жидкость с приятным запахом, репеллент, химический пластификатор, фиксатор запаха в парфюмерии…головокружение, галлюцинации, рвота, поражение центральной нервной системы, печень, почки… технический спирт…в организме в короткий срок подвергается метаболизму, образуя метиловый спирт… exitus letalis как неизбежное.

Такой элитный коньячок получился. Hennesy V.S.O.P. 0, 7 л.

Вопрос исподтишка: зачем дарить именно Hennesy V.S.O.P. 0, 7 л., когда всем известно: что-что, а дагестанский «Медный всадник» (проверенный!) в загашнике практически неиссякаем?

Затем и. Всем известно про неиссякаемый «Медный всадник». И какой тогда это подарок? Вот Hennesy V.S.O.P. 0, 7 л. — да. Избранно, адресно, личностно. Ящик «Медного всадника» на весь факультетский междусобойчик — без вопросов. Однако избранно, адресно, личностно — Hennesy V.S.O.P. 0, 7 л.

Ещё вопрос, уже не исподтишка: где приобретена пресловутая бутылка? (Хорошее слово — пресловутая, как бы «да и неважно!») В каком бутике, супермаркете? В Апрашке? Вопрос лишь во избежание дальнейших возможных жертв. Дай ответ!

Не даёт ответа. Чтоб сама по бутикам, супермаркетам — фи! Апрашка — вообще смешно! Разве это ответ?!

Но тогда откуда?! Откуда взялась эта бутылка Hennesy V.S.O.P. 0, 7 л.?! Есть понимание, что, покрывая, можно стать соучастницей, если (так и быть, ладно!) не виновницей?

Нет понимания. Точнее, взаимопонимания. Не сложилось у Лилит с Евой. Кто бы сомневался!

— В каких вы были отношениях с потерпевшим?

— В интимных. Потом в деловых. Потом чередовали.

— Чем он вас так привлекал? Не красавец, мягко говоря.

— Зато как работал языком, если б вы знали!

— Не знаю.

— Много потеряли… Кажется, неверно поняли. Я про то, что его — заслушаешься, бывало.

— Так и поняла. Вам его совсем не жаль?

— Почему? Жаль.

— По вам и не скажешь.

— А надо говорить? Обязательно?

— Иногда молчание красноречивей. Так и будете молчать?

— О чём?

— Как у вас оказалась пресловутая (нет, хорошее слово!) бутылка Hennesy V.S.O.P. 0, 7 л.?

— Слушайте, даже не помню. Может, подарил кто-нибудь давно.

— Кто именно?

— Да не помню. Всех должна помнить?

— Всех — кого?

— Всех. У вас, надо понимать, было немного всех?

— У меня… было. И нечего тут!

Сумбурно у них (Лилит amp; Ева) получилось. Да ни черта не получилось. Кто б ожидал иного. Многословно, маловнятно и никак — если по делу. Если по делу о внезапном умертвии Воркуля Л.В. Такое впечатление Ева Людвиговна не столько расследовала по существу, сколько в чём-то своём копалась, свою проблему решала — используя служебность. Звон свой спрятала в мягкое, в женское.

Взаимное отторжение (Лилит amp; Ева) — дык! Но по существу ничего не предъявить. Хотелось бы, но…

Разве насчёт бутылки ущучить — но кто же лишён права не помнить?!

А что там оказалось внутри — каналья трактирщик! И только он!

Вот его и шукайте!

И всё-таки! Насколько потерпевший мог стать для неё помехой?

Пошукали.

Нашукали. Мы тоже. Всё-таки Роджер был наш. Пусть опосредованно. Макс приложил определённые усилия. Немалые. Неспроста.

Старина Макс! Да, Евушка?

Там такое дело…

Всё настолько глупо и непрофессионально, что работать практически невозможно. Невозможно понять логику непрофессионала.

Питер — город портовый, так?

Три уродца сообразили маленький гешефт. Всё как у взрослых, по их понятиям…

Один (матросик на финско-шведском пароме) подбирает-собирает в баре пустые-опустошённые фигуристые коньячные бутылки — из мусора. Пакеты duty free, скотч с маркировкой duty free — оттуда же, из мусора.

Второй (большой знаток, винокур) готовит смесь, укупоривает, упаковывает.

Третий (сам-бармен, всё схвачено) поставляет коллегам по сносной цене, плюс-минус, только вам, только по дружбе. Вопрос «так дёшево?» — риторичен. Duty free! Видите, пакет, скотч! Берём?

Ну, не уродцы?!

Хотя бы смесь… В гараже — «буханка». В «буханке» — разумное и достаточное число канистр. В те канистры — забор воды на роднике. Туда же в пропорции — технический спирт и коньячная суспензия (made in China). Поехали! Три часа кружения «буханки» вокруг гаражей, пока кардан не отвалится, до получения в канистрах однородной смеси. Всё! Есть Hennesy V.S.O.P.! Или Camus V.S. elegance! Или простой, на любителя, Armagnak… Кому как повезёт со вторичной тарой.

Ну, не уродцы?

Положим, свой маленький гешефт у них до поры был. Мусорные бутылки, мусорные пакеты, мусорный скотч. Максимальная поставка — дюжина-другая разновеликих элитных… Копошатся. Сквозь пальцы…

У взрослых давно поставлено на поток, не на ручеёк! Горелово, и там налево. Бывшее цыганское стойбище. Всё схвачено. Ванна, штуцер. Маршрут. Гаишники. Бронежилеты. Сопровождение. Ящики, контейнеры. Транспорт — инкассаторские Iveco Daily, итальянские, броня. Поставка в магазины — от Череповца до Тмутаракани. В Питер — ни-ни, в Питере — Шахман сотоварищи. Не заступи за черту, издавна проведена. Каждому — своё. Масштаб. Налаженная система.

И вдруг: здрасьте, взрослые, что тут у вас?

Тут, у нас? А с какого рожна спрашиваете?

Да, занимательный инцидент. Человек потребил — и нет человека.

Мы-то каким боком?

Вот и хотелось бы знать. От вас. Чем подробней, тем лучше. Да, сразу! Презумпция невиновности вне рассмотрения. М… взрослые?

Сохранить лицо — не в копеечку взрослым обошлось, отнюдь не в копеечку. Но это совсем-совсем другая история.

А вы, Ева Людвиговна, представлены к очередному званию. Поздравляем, капитан! Следствие закончено, забудьте. Славно поработали — славно отдыхайте. Когда последний раз в отпуске были? У-у, совсем не бережём себя. Давайте-ка суммируем и — отдых на всю катушку. Месяц? Да все три! С детишками своими пообщаетесь на лоне краславской природы. Мальцы небось и подзабыли, как мамка выглядит, скучают. В Саулескалнсе затяжной бархатный сезон, а? Красиво, комфортно, почти Европа… Что такое? Что-то не устраивает?

Что-то — да. И всё-таки! Насколько потерпевший мог стать для неё помехой?

Сказано: забудьте!

Забыла. Сволочи! Все сволочи!

Все?

Все, да!

— Особенно ты, Евлогин!

— Да почему же?!

— Патамушта! Думаешь, не вижу? Всё я вижу!

— Что?!

— Всё!

— Ев, не искушай! Вот сейчас запру и… Пикантно, согласись! Порыв нахлынувшей… В рабочем кабинете, на столе среди бумаг… Как встарь…

— Не вздумай!

— Или что?

— Или… Ты запер? Запер?! Вдруг кто-нибудь… Всё-таки сволочь ты! Ненавижу!

— А сейчас?

— Сволочь какая! Ух, какая!

— Не стареют душой ветераны, ага?!

Не стареют, ага. Недурственно. Запоздалое избавление от застарелых комплексов. А то накопились, понимаешь! Никаких иллюзий: а, может, чёрт возьми, нам снова? При исполнении. Оба. И — профи. Оба. Ева — точно. Не утеряла, даже приобрела.

— Евлогин, а скажи, кого ты сейчас… Только дурака не строй! Кого ты сейчас имел, когда меня имел?

— Грубо, Ева Людвиговна! Впору джентльменски озадачиться: в смысле?

— Дурака не строй, сказала. Раньше не закрывал глаза, смотрел в упор, ловил. И командовал: открой глаза! Приучил, спасибо. Смотрела тут на тебя в упор, пока ты старался…

Плохо старался? Неловкий момент, когда любой ответ хуже вопроса. Что такого, что было-то? Здесь, сейчас? Затмение? Да ладно! Всего лишь — как встарь. Минутная слабость. Ничего не было. Продолжаем разговор. Профи с профи.

— Ведь её имел, когда меня имел, Евлогин? Зажмурившись, а?

Грубо, грубо! Но ведь-таки… При всей разности кондиций.

Стан твой похож на пальму, и груди твои на виноградные кисти. Подумал я: влез бы я на пальму, ухватился бы за ветви её; и груди твои были бы вместо кистей винограда, и запах от ноздрей твоих, как от яблоков.

Ну, влез, ухватился. Проехали.

— Она же просто шлюха, Евлогин.

Тонкость, тонкость! Она о ней. Никак не обвиняя, констатируя, сочувствуя: не взрослеешь, Евлогин! открой глаза! Ева тебе на правах старого… старой… вовсе не старой!

— О чём вообще речь, Ев?! Не понимаю! — (Поверили?)

— Всё ты понимаешь! — (Не поверила. Профи!) — Знаешь, вспомнилось вдруг. Раскручивала одну, сыграла в доверительность. Спрашиваю: за что вам было стыдно после новогодней ночи? Отвечает: за то, что изменяла своим парням. А? Какая ночка!

И всё-таки! Насколько потерпевший мог стать для неё помехой?

— Смешно, да. Знаешь, тоже вспомнилось вдруг. Алаверды. У нас банька традиционная. Там такой уникальный Венич. Говорит, как пишет! И вот говорит вдруг… неважно, про кого. Говорит вдруг: вела себя естественно и позорно. Жаль, что не пишет, а?

— Не смешно, Евлогин.

— Так я и не смеха ради. Вот ещё знаешь такую притчу? Женщина пришла в хижину Кун-цзы и спросила, чем многожёнство отличается от многомужества…

— Знаю. Воздержись.

— Ты сейчас что-то сказать хочешь? Или просто разговариваешь?

— Просто. Или поговорить нельзя?

— Ради бога!

— Так составь компанию. А то всё проницательно молчишь с этой своей дурацкой улыбочкой. Дурацкой, дурацкой. Мне-то не надо ля-ля. Сморозить боишься?

— Да не боюсь. Вот ты сказала: просто шлюха. Мы ведь об одном и том же объекте говорим? Или как там у вас принято — фигуранте? О ней? Хотя не понимаю, чего вдруг о ней?! (Поверили?) Ну вот. Не упрощай. Аналогию хочешь? Обычный алкаш пьёт всё, что горит, без разницы. Он, да, шлюха. В отличие от него, элитный алкоголик — только, скажем, коньяк. Разный — но коньяк. Заценивает: это моё, а это, пардон, не моё, шартрез какой-нибудь вообще мимо. Уже не алкаш, гурман. Вне зависимости от количества потреблённого. Не так ли? Ещё и разнообразие потреблённого: Hennesy V.S.O.P.! или Camus V.S. elegance! или простой, на любителя, Armagnak. И почему после этого он, фигурант, — шлюха, не гурман?

— Евлогин! Сморо-озил всё же. Ты не увлёкся?

— Разговаривем. Сама просила. Насчёт коньяка — извини, значит, навеяно. Фигурант отвалился — непричастен, по определению. Зато какое тебе гнездо удалось разворошить! Вроде поощрили? Молодца, товарищ капитан! Отдыхай. В почти Европе. Близнецам-братьям — тёплый привет!

— От кого?

— Скажи им: просто добрый дядя — конфеток передал.

— Не скажу. Добрый дядя не имеет к ним никакого отношения. Без конфеток обойдёмся.

— Ну, или так.

— Ты не понял, Евлогин? К тебе они не имеют никакого отношения. И ты — к ним.

— Понял я, понял.

— Что ты понял? Что ты знаешь? Вот что ты знаешь?!

— Всё.

— И знаешь, кто?

— А как же!

— Откуда?

— Мужская откровенность, Ев, не знает границ, когда пьянка один на один.

— Никогда не пьянеет.

— Я тоже. И что? Зато благовидный предлог: поговорить по душам — под коньячок! Что, царапнуло — про коньячок? Да нет. Просто сакэ — не моё. Так мы — под коньячок, под «Медный всадник». Никак не под Hennesy V.S.O.P. (Ха-ха!) И — по душам…

— У тебя есть душа?

— А у него?

— У него — есть!

— Поздравляю, ты всё-таки дура.

— А ты сволочь!

— О! Сволочь и дура! Какая пара… могла быть! Пронесло!

Всё-таки они даже мстить не умеют нам. И кто-то кого-то шлюхой называет? Молодцá! Ну, свои какие-то проблемы решались. Не по делу.

Однако ещё и ещё раз к делу: насколько потерпевший мог для неё стать помехой? Очистки совести для. Ничего личного, только следствие. Никаких Ева vs Лилит. По существу.

Что сказать. Если никаких, если по существу. То… Да, помеха. Настолько помеха, что устранить её — святое дело!

Фигура речи, всего лишь и только. Не святое, нет. А насчёт дела… Какое-такое дело?

Бывает, бывает случай: есть тело — нет дела.

Но почему, почему эта… фигурантка… так-таки не назвала поставщика пресловутого (да-да!) Hennesy V.S.O.P.?! Тогда бы с неё вообще все взятки гладки!

Патамушта!

Прим.:

И вот ещё! Как бы неразбериха — следак, опер, эксперт, мы. Кто есть кто, зона ответственности, границы полномочий.

Вы мне это прекратите! Упрёк насчёт некомпетентности забавен. Просто, значит, так надо. Намеренная лёгкая путаница. Как в Библии. Только прибавляет достоверности. Старый приём. И не воспользоваться?! Особенно на пользу дела.

На пользу, да?

Дело-то общее. Не так ли?