Ангел мести

19

Укрывшись во тьме ночного леса, он неуклюжими пальцами ощупал вышитый бисером кисет. Сладость близкой победы пьянила и будоражила его, приглушая горечь ненависти, которую он столько лет носил в своей душе. Теперь уже недолго. Как только полукровка оставит женщину одну, ей не поздоровится. Он похитит ее, как Рейс некогда похитил Умную Лису. И точно так же убьет… ну, почти так же. И напрасно Рид будет твердить, что он вовсе не отродье Рейса Бреннигэна. Думает, сменил имя, и никто ничего не узнает. Нет, он заплатит за то, что натворил его папаша, заплатит сполна. Он отберет у него женщину, а потом саму его никчемную жизнь.

Великан бесшумно привалился спиной к стволу дерева, не сводя глаз с мужчины и женщины, которые лежали обнявшись у костра. Он долго выслеживал их и теперь чувствовал себя кошкой, чутко замершей над мышиной норкой. Добыча никуда не денется, теперь можно и позабавиться.

Риду так не терпелось поскорее взглянуть на место, где Тресси нашла самородок, что он разбудил ее с рассветом и даже не захотел тратить время на завтрак.

– Поедим позже! – объявил он и, едва Тресси оделась, схватил ее за руку и потащил к ручью.

– Рид Бэннон! – возмутилась она, переводя дыхание. – Прекрати немедленно! Ты ведешь себя, точно чокнувшийся старатель!

Рид в ответ только захохотал. На самом деле золото для него было лишь чудесной возможностью прожить всю жизнь с любимой женщиной. Им не придется больше бежать от призрачных демонов, не придется тратить годы на бессмысленные поиски того, чего нет. Они поселятся где-нибудь на Западе, выстроят себе дом, обзаведутся детьми, может, и вовсе переедут в Калифорнию. Если только не…

– Здесь! – торжествующе крикнула Тресси, и Рид разом очнулся от грез.

Бок о бок они пробирались через заросли, следуя за узеньким потоком, который ответвлялся от ручья, и наконец выбрались на небольшую полянку, над которой навис скальный выступ. Тресси указала на водопад, шумно низвергавшийся сквозь пробитое в скале отверстие – футах в двадцати над их головами.

Не веря глазам своим, Рид разглядывал эту укромную полянку.

– Господи, детка, и как только тебе удалось отыскать это местечко?

Девушка пожала плечами:

– Сама не знаю. Просто я искала, где бы искупаться подальше от чужих глаз. Ну, пойдем!

Они спустились в темно-синюю холодную воду. На прибрежном черном песке до сих пор еще сохранились вчерашние следы Тресси.

Присев на корточки, она погрузила пальцы в песок.

– Я просто набрала полную горсть песка и просеяла сквозь пальцы. Вот так, – показала Тресси, и на ее ладони сверкнул еще один самородок. Чуть помельче первого, но тоже впечатляющий.

– Рид, ты только глянь! Бог ты мой!

Рид бурно расхохотался и помотал головой, не в силах осознать, что золотой самородок можно, оказывается, выудить из песка, точно речную гальку. Потом он сам набрал на дне полные пригоршни песка и поднял их на поверхность. Речные струи смыли песок, и в ладонях Рида засияли крохотные осколки золота.

– Святые угодники! – молитвенно пробормотал Рид и оглянулся по сторонам, опасаясь, что вот-вот появится настоящий владелец участка и, чего доброго, пристрелит их обоих за нарушение его прав. Впрочем, нигде поблизости не было видно ни единого признака того, что здесь вообще бывали люди. Рид достаточно долго прожил в этих краях и знал, что такие богатые участки всегда размечены и хорошо охраняются.

Тресси между тем зачарованно любовалась находками.

– Что же нам теперь делать? Боже милосердный, что же нам теперь делать?

– Немедленно застолбить участок, вот что. Отправиться в Лайму, подать там заявку, а потом, девочка моя, вернуться сюда и приступить к делу.

– Но, Рид, так ведь не бывает! Чтобы как-то вечером пойти купаться и наткнуться на золотые россыпи? Так не бывает!

– Ты права, любовь моя. – На миг Рид задумался, приняв нарочито серьезный вид, затем вдруг высоко подпрыгнул и с диким воплем подбросил в воздух шляпу. Водяные брызги взметнулись маленькой радугой. С оглушительным плеском плюхнувшись в ручей, Рид притянул к себе Тресси и сгреб ее в медвежьи объятия.

– С кем-нибудь это должно было случиться, так почему бы не с нами?

Зажав в кулачке бесценные самородки, Тресси запрокинула голову, заглядевшись на Рида. Влажные растрепанные волосы облепили его чеканное лицо, обычно угрюмое, но сейчас преображенное детской радостью, бархатистые, непроглядно-черные глаза сияли. Глядя в эти глаза; Тресси позабыла о всех своих прежних бедах и горестях. Она понятия не имела, как может изменить их жизнь ее нечаянное открытие, но сейчас, видя, как счастлив Рид, и сама исполнилась тихой, сладостной радости.

Обхватив Рида за шею, она по-детски потянулась губами к его рту.

– Сладкая моя девочка, – прошептал он. – Все золото мира и гроша не стоит, если тебя нет со мной.

Рид ничуть не кривил душой. Ради Тресси он и вправду готов был, не задумываясь, отказаться от свалившегося на голову богатства.

Поцелуй был долог и нежен, и Тресси, позабыв все сомнения, самозабвенно наслаждалась страстью Рида, его неприкрытым, неукротимым желанием. Теперь она знала, что может безоглядно доверять ему. В его нежных, надежных объятиях так легко было позабыть о предательстве отца и о собственных планах мести. Вот только непременно прошлое вернется призраком в одну бессонную ночь и до рассвета будет мучить ее воспоминаниями. Нельзя забыть о смерти, о клятве, что дана над свежей могилой. Никакие доводы не смогут оправдать отступничества.

Наконец они неохотно разомкнули объятия.

Рид облизал влажные губы, все еще помнившие вкус поцелуя, и сверху вниз поглядел в зеленые сияющие глаза Тресси.

– Перейдем, пожалуй, к делу, а?

За его широкой улыбкой пряталась затаенная грусть, но, прежде чем Тресси успела понять, в чем ее причина, Рид отвернулся. Вдвоем они принялись размечать границы будущего участка, складывая по углам горки камней.

– Что теперь? – спросила Тресси, когда этот труд был завершен.

– Прежде я этим никогда не занимался, но, думаю, нам нужно измерить шагами длину и ширину участка, а также определить, далеко ли он от ручья и от большого тракта.

– Кто из нас поедет в город?

– Если вспомнить о нашей недавней стычке с жителями Лаймы, поездка в город может обернуться немалыми неприятностями – так что поеду я. И возьму с собой это золото, чтобы показать кому следует в заявочной конторе. Там и скажут, что нам делать дальше.

Тресси невольно хихикнула:

– Бьюсь об заклад, что к завтрашнему утру на этом ручье будет не меньше народу, чем в ущелье Альдер!

– Да уж, слухи о золоте разносятся, как на крыльях.

Рука в руке они пошли обратно к лагерю, прямо по воде.

– А знаешь, – сказала Тресси, – отец ведь тоже может прослышать о нашей находке. Вот будет здорово, если это золото поможет нам его отыскать!

– Черт возьми, да можешь ты хоть на минутку позабыть о своем треклятом папаше?!

Рид тотчас пожалел об этой вспышке, но слова Тресси разбивали вдребезги все его радужные планы. Он просто не мог не броситься на их защиту.

Девушка замерла как вкопанная по колено в воде.

– Нет, Рид Бэннон, не могу. Он убил мою маму, а такие вещи, знаешь ли, очень трудно выбросить из головы. Вряд ли у меня получится просто взять да и забыть о нем.

– Он приложил немало стараний, чтобы у тебя это получилось, – отрезал Рид.

Он выбрался из воды и широкими шагами пошел дальше. Тресси молча смотрела ему вслед. Даже если они отыщут самородок размером с лошадиную голову – и тогда в их жизни ничего не изменится. Похоже, они с Ридом вечно обречены ссориться из-за поисков отца.

– Оставайся со своим драгоценным золотом! – крикнула она, догнав Рида. – А я отправлюсь на поиски одна!

– Не мели чепуху. В одиночку ты и недели не протянешь.

– Ах, вот как! Что ж, Рид Бэннон, до встречи с тобой я неплохо справлялась одна, а значит, справлюсь и впредь. Мне это золото не нужно – можешь оставить его себе.

– Попробуй только сбежать, детка. Смотри, доиграешься – свяжу, – негромко проговорил Рид. – Честное слово, не шучу. Ни за что на свете я не отпущу тебя одну скитаться в этих богом забытых краях, и мне наплевать, что ты об этом думаешь.

– Ты не посмеешь! – дрожа от злости, выпалила Тресси.

– Еще как посмею – причем ради твоего же блага.

– Что ж, посмотрим!

С этими словами Тресси принялась лихорадочно, кое-как швырять свои пожитки на валявшееся у костра одеяло. Рид молча наблюдал, как она неуклюже стягивает углы одеяла. Взвалив узел на плечо, Тресси потянулась к седлу, но поняла, что не сможет унести и то и другое. Тогда она отшвырнула узел и побежала к мирно пасшейся неподалеку кобылке. На бегу в ее башмаках громко хлюпала вода.

– Тресси! – повелительно окликнул Рид и бросился следом. Кобылка уставилась на них круглыми глазами и удивленно попятилась.

Стиснув зубы, Тресси прикрикнула на чалую и принялась седлать ее. Гнев бушевал в ней, начисто лишая здравого смысла. Ее почти мутило от страха, что Рид так и позволит ей уехать, но пути назад уже не было.

– Ты же знаешь, я этого не допущу, – вполголоса, почти бесстрастно предостерег он.

– Ну и не допускай! – огрызнулась Тресси, затягивая подпругу.

– Ты забыла подложить попону, – хладнокровно напомнил Рид.

Тресси задохнулась, словно ее хлестнули плетью. Она рывком развернулась к Риду, стиснула кулачки… и разрыдалась.

– Боже, и зачем только я тебя встретила? Почему не умерла там же, в хижине, вместе с мамой? Как только мог отец так с нами поступить? Я его ненавижу, ненавижу, ненавижу и хочу сказать ему об этом в лицо. Я хочу, чтобы он умер, слышишь? Я хочу, чтобы он умер, умер, умер!

Рид шагнул к ней и крепко сжал в объятиях – упрямую, злую, дрожащую от неукротимой ярости.

– Не говори так, любовь моя. Не надо. Ну, успокойся же, успокойся! Ты ни в чем не виновата, слышишь? Нельзя всю жизнь винить себя в том, что случилось! Послушай меня, детка, хорошо?

– Нет, нет, нет! Я ни в чем не виновата!

– Знаю, детка, но ты-то на самом деле считаешь иначе, оттого и мучаешь себя, ища мести. Забудь об этом, слышишь, Тресси? Забудь, и начнем жизнь сначала. Нашу жизнь.

У Тресси подкосились ноги.

– Не могу, – слабо всхлипнула она. Охваченный состраданием, Рид легко подхватил ее на руки и понес, как ребенка, к костру. Если он сейчас не дрогнет, не сдастся, то в один прекрасный день, быть может, и завоюет эту упрямую женщину-дитя. Тресси слишком требовательна к себе, требовательна, как никто на свете. Если они не отыщут Ивэна Мэджорса, чтоб ему провалиться, девочка так и не найдет себе покоя. Эх, попался бы ему в руки этот Мэджорс! Рид хорошенько поколотил бы его, а потом погнал к Тресси, заставив покаяться в своем злодеянии. А уж после гнал бы стервеца пинками до самой Миссури.

Тресси свернулась калачиком на одеялах у костра и не сводила с Рида влажных, заплаканных глаз.

Он легонько поцеловал ее в уголок припухших губ и делано-шутливым тоном спросил:

– Ну что, связать тебя или не надо?

Девушка помотала головой:

– Ты бы этого все равно не сделал.

– Верно, не сделал бы, но ведь ты, детка, напугала меня до чертиков. Не мог же я просто стоять и смотреть, как ты собираешься свернуть себе шею. Клянусь богом, любовь моя, худший враг твой – ты сама. Ты, верно, и на свет-то родилась ножками вперед, чтобы усложнить себе жизнь с первого же дня.

Тресси слабо хихикнула:

– Да ну тебя! Что за глупости ты несешь?

– Чистая правда, детка. Должен же кто-то объяснить тебе, что ты слишком часто бываешь не права. Просто непозволительно часто.

– Ты ведь сам говорил, что никто не в силах заставить человека поступать вопреки его желаниям.

– Нечего бросаться в меня моими же собственными словами. Ты отлично понимаешь, что я имею в виду. Что бы ни натворил человек – в том числе и твой заблудший папаша, – за все в ответе только он сам. Нельзя брать чужую вину на себя, нельзя перекладывать свою на чужие плечи. Когда-нибудь ты это поймешь.

– О, я это и сейчас понимаю, – мрачно сказала Тресси, – только согласиться с этим никак не могу. И вообще, откуда ты только взялся, такой умный?

Рид легонько очертил ее губы кончиком большого пальца.

– Вовсе я не умный, детка. В своей жизни я натворил много такого, о чем после пожалел, но теперь уже ничего не исправишь. Приходится жить таким, каков есть. Ох, Тресси, как бы я хотел быть достойным твоей любви!

– Ты уже достоин, Рид! – горячо сказала она. – Честное слово.

Он отвел глаза, уставясь на блестящую ленту ручья.

– Может быть, и так. А теперь – за работу. Нужно перенести лагерь поближе к нашему участку.

Тресси мигом вскочила, забыв про недавние огорчения.

Все утро они обустраивали стоянку на новом месте и даже перешучивались за работой. Рид расчистил заросли на берегу у водопада. Для животных места здесь не хватило, а потому лошадей и ослика привязали на лужайке, по другую сторону большого ручья.

Покуда Рид вымерял шагами будущий участок, Тресси состряпала обед – жареную свинину с листьями одуванчика и лепешки. Рид с довольным видом принялся за еду.

Тресси нравилось смотреть, как он ест.

– Когда закончим работу, я поставлю вариться бобы, – объявила она. – Раз уж мы задержимся в этом месте, я намерена кормить тебя приличной стряпней.

– Это вполне приличная стряпня, – возразил Рид. – Я ужасно соскучился по свежей зелени. Эх, к ней бы еще капельку уксуса!..

– Внеси его в список, – жуя, посоветовала Тресси.

– Какой еще список? – удивился Рид.

– Того, что надо будет купить в городе, когда поедешь подавать заявку. Нашего золота с лихвой хватит, чтобы закупить кой-какие припасы.

Рид глуповато ухмыльнулся. Бог мой, он-то и забыл, что теперь они богачи!

– Пожалуй, что так, – согласился он. – И, кстати, Тресси… здесь, конечно, никого нет, кроме нас, но ты бы все-таки позаботилась о приличиях, что ли…

И черенком ложки показал, что он имел в виду. Фланелевая рубашка Тресси в суматохе расстегнулась, обнажив полную, молочно-белую грудь. Зрелище было более чем откровенным. Лукаво блеснув глазами, Тресси с проказливым видом расстегнула еще две пуговицы.

– Черт, детка, не надо! – почти взмолился Рид. Вместо ответа девушка отставила пустую миску и медленным, чувственным движением поднялась на ноги, одновременно расстегнув пуговицу на поясе. Мешковатые брюки соскользнули к ее ступням, обнажив стройные ноги.

– Тресси! – грозно предостерег Рид и тоже встал, поспешно сунув в рот последний кусок лепешки. – У нас полно работы.

Одним ловким движением девушка выскользнула из рубашки и отбросила ее прочь. Теперь она стояла перед Ридом совершенно нагая, и лесные тени играли на ее нежной коже, подчеркивая вызывающую округлость грудей. Солнечный свет огненными искрами вспыхивал в ее волосах, за спиной мерцала и звенела радужная завеса водопада.

– Поди сюда, Рид, – сказала она тихо и вкрадчиво, – или я сама к тебе приду.

И провела пальцем по ложбинке между грудей, многозначительно опускаясь все ниже и ниже, к заманчивому треугольничку золотистых курчавых волос.

– Ах ты, маленькая дикарка! – со стоном выдохнул Рид, сбрасывая рубашку. Он раздевался медленно, с той же томной чувственностью, какой недавно дразнила его Тресси. Оставшись без одежды, он, однако, не двинулся с места, и тогда девушка обхватила ладонями свои тяжелые груди и дразняще сжала пальцами твердые розовые соски.

Рид пошатнулся, но устоял. Он лишь зачарованно глядел на нее из-под полуопущенных век. Желание с такой силой обуяло Тресси, что она едва удержалась на ногах. Нагой, мускулистый силуэт Рида виделся ей, словно сквозь дымку сна – блики лесного солнца играют на смуглой коже, узкие сильные бедра напряжены, и ветер прихотливо перебирает длинные черные волосы. Он словно возник наяву из ночных соблазнительных грез. Теперь Тресси знала, что за внешней мужественной красотой есть еще доброта и нежность, и именно потому Рид был для нее единственным мужчиной в мире.

Не в силах дольше терпеть, она умоляюще протянула руку к Риду. Он внял ее мольбе. Шагнув к Тресси, он провел рукой по ее высокой груди. Тресси охватила сладостная, нестерпимая дрожь. Ладонь Рида скользнула ниже, ниже… и вот уже он, опустившись на колени, ласкал поцелуями ее истомленное лоно. Тресси откинула голову и закричала, исступленно упиваясь этой лаской. Не в силах больше устоять на ногах, она тоже опустилась на колени и прильнула к Риду. От него исходил запах кожи и мускуса – пьянящий, неизъяснимый, мужской аромат, который пробуждал в ней дикую, почти первобытную страсть. Слившись воедино, они опустились на влажный зеленый мох и так, не размыкая объятий, соскользнули на мелководье. Чистая прохладная вода омывала их разгоряченные тела, колыхаясь и всплескивая в ритме безудержной страсти.

Рид застонал, взмывая к вершинам острого, почти нестерпимого блаженства. Что за женщина! Ради нее он убьет кого угодно или умрет сам, сделает что угодно, лишь бы она была счастлива. Даже если они, упаси бог, расстанутся – Тресси все равно будет с ним, в его душе. Там она останется навсегда. И все же он готов на все, почти на все, только бы она была рядом.

Той ночью ему снилось бегство. Он бежал во сне от соплеменников матери с их первобытными жестокими ритуалами, бежал от войны и жестокости белого человека, жестокости, которая недоступна даже самому кровожадному дикарю. Хуже того – он бежал от себя самого, от своих страхов и глубоко запрятанной трусости.

Рид проснулся в холодном поту и потянулся к Тресси. Ему на секунду показалось в полусне, что она последовала за ним в бездны кошмара и узнала наконец, каков он на самом деле.

Тресси вздохнула во сне и, что-то пробормотав, теснее прижалась к нему. Рид обнял ее, страшась в душе того дня, когда должен будет поведать ей всю правду о своей трусости и низости. Он долго еще не мог уснуть.

Наутро Рид оседлал чалого жеребца, сунул в карман кисет с найденным золотом и крепко поцеловал Тресси.

– Ружье я оставлю тебе, – сказал он. – И постараюсь не задерживаться.

Она сжала его ладонь, затем поднесла ее к своим губам.

– Со мной ничего не случится, – сказала она. – А вот ты будь осторожен, не то после той истории с казнью, чего доброго, угодишь за решетку.

– Я-то? – Черные глаза Рида блеснули. – С какой стати? Я же был всего лишь невинным зрителем, в отличие от некоторых. – И улыбнулся, увидев ее сердитую гримаску. – Да оставь, Тресси, они давным-давно утихомирились. К тому же здесь нет ни солдат, ни слуг закона. Все будет в порядке, вот увидишь.

– Ты взял список?

Рид кивнул и похлопал по карману рубашки.

– Я люблю тебя, детка. Ну, ничего не бойся.

– Не буду. – Тресси отступила на шаг, и Рид вскочил в седло. Миг спустя чалый уже вброд пересек ручей и направился к дороге.

Тяжело вздохнув, Тресси вошла в воду и принялась зачерпывать со дна горсти песка. Покуда жара не спадет, она поищет золото, а уж потом, по вечерней прохладе, отправится в лес за ягодами. Тресси, правда, не знала, какие ягоды встречаются в здешних местах. На плато Озарк сейчас, должно быть, зловредные колючие заросли усыпаны спелой до черноты ежевикой и лесные поляны красны от сочной, сладкой брусники. Она вспомнила терпкие красные сливы, которыми лакомилась прошлым летом вместе с юной индианкой по имени Горький Листок. Может быть, и здесь растут такие же. Пожалуй, вначале нужно поставить на огонь бобы.

Она разворошила раскаленные угли, подвесила над ними котелок и принялась горстями насыпать в воду сухие бобы. Поглощенная этим занятием, Тресси не услышала шагов. Она вообще не подозревала, что здесь кто-то есть, покуда сильная рука не обхватила ее сзади стальным кольцом. Мешок накренился, и бобы посыпались на землю. Неизвестный легко оторвал Тресси от земли, стиснув так, что она едва не задохнулась.

– Тихо, цыпочка, – выдохнул он, обдав шею Тресси жарким зловонным дыханием, – тихо, не то, ей-богу, хребет сломаю!

И для вящей убедительности напавший так сильно сдавил ее грудь, что девушка обвисла в его руках, потеряв сознание.

Продолжалось это, как видно, недолго. Когда она очнулась, незнакомец нес ее к лужайке, где паслись чалая кобылка и ослик. Тресси вонзила зубы в волосатую руку врага, лягнула его босыми ногами, но тот лишь густо, оглушительно захохотал.

– Что тебе нужно? Отпусти! Ты что, спятил? – выдохнула Тресси, хватая ртом воздух. В груди у нее ныло, и она боялась, что опять потеряет сознание. Неужели этот мерзавец решил украсть их золото?

Он ничего не ответил, лишь проворчал что-то и перехватил Тресси поудобнее, чтобы не дать ей лягаться. Проще говоря, сунул ее под мышку головой вперед, словно мешок с мукой. Перед глазами Тресси размеренно двигались могучие ноги в промокших сапогах из оленьей кожи. В ноздри ей ударила едкая вонь прогорклого жира.

– Оставь сейчас же! – что есть силы крикнула девушка. – Кто ты такой?! Отпусти меня!

И вдруг умолкла, с изумлением увидев, что на лужайке рядом с чужим вороным жеребцом переминается с ноги на ногу ее собственная оседланная кобылка. Когда только этот человек успел оседлать ее? Видно, когда Рид был еще в лагере, не иначе – не так уж давно он уехал. Господи, да ведь это и есть их таинственный преследователь! Тот самый невидимка, который допустил несколько оплошностей, но так ни разу и не попался им на глаза!

Великан швырнул девушку на седло, да так грубо, что она больно ударилась бедром о луку.

– А ну сядь как следует? Мне тебя привязать или будешь паинькой?

Позднее Тресси поняла, что, сумей она совладать с собой тогда, ей пришлось бы не так худо. Впрочем, она и прежде не умела держать язык за зубами.

– Паинькой?! – гневно выпалила она. – Да я размозжу тебе камнем башку – пускай только случай подвернется!

И похититель, само собой, связал ей ноги, пропустив сыромятную веревку под брюхом чалой, а потом привязал запястья Тресси к луке седла. Затянув узлы так туго, что она закричала от боли, он сказал:

– Ну вот, теперь хочешь не хочешь, а присмиреешь.

И в этот самый миг Тресси наконец узнала этого человека. Это была уже не игра воображения, как в случае с доктором Гидеоном, не наваждение, когда в каждом здоровяке ей мерещились знакомые черты. Перед ней стоял во плоти Доул Клинг, такой же трус и мерзавец, как недоброй памяти Ивэн Мэджорс. Но… как Доул оказался здесь и что ему надо от нее?

– Грязный убийца! – сквозь зубы процедила она.

– Закрой рот, цыпочка, не то я заткну его кляпом, и как следует! Ну, уразумела?

В глазах у Тресси закипели слезы, и она, цепенея от ужаса, закивала с такой силой, что зубы выбили дробь. Значит, Доул Клинг пришел не за золотом, а за ней самой. Но почему, зачем? Что ему надо?!

Привязав Тресси к седлу, Клинг вернулся к лагерю и, к безмерному изумлению девушки, принялся чертить что-то палкой на сырой земле. Потом пинком опрокинул котелок и вытряхнул из мешка сухие бобы. Значит, хочет, чтобы Рид сразу понял: с ней случилось неладное. Тресси могла лишь гадать, зачем это нужно Клингу, но спросить боялась – вдруг он исполнит свою угрозу насчет кляпа?

Они ехали большим трактом, но недолго. Вскоре Клинг свернул направо, на узкую, едва различимую тропку, которая поднималась все выше и выше в горы. Впереди синеву неба прорезали снежные пики гор. Скоро в этих краях начнутся дожди и грозы, а потом и до снега недалеко. Тресси втайне боялась, что не доживет до первых снегопадов. Но, может быть, Рид отыщет их. Он хороший следопыт. Да и Клинг, непонятно почему, нисколько не старается замести следы.

На ночлег они остановились в небольшой ложбинке, заросшей белыми маргаритками. Посреди нее мерцало зеркальной гладью округлое озерцо. На опушке леса шелестели под ветром золотистые осины, и ветер этот, холодивший кожу Тресси, пахнул сыростью и снежным туманом.

Клинг отвязал девушку и грубо столкнул ее с седла. Закричав от боли, она рухнула наземь и долго лежала в жесткой траве, растирая ноющие, занемевшие ноги. Потом попыталась встать и еле удержалась на ногах. Клинг погонял вороного почти весь день, без перерыва, хотя дважды давал пленнице воды.

– Мне нужно отойти, – сипло проговорила она.

– Никуда ты не пойдешь.

– Да я не о том. Мне надо… ну, помочиться. Доул Клинг окинул ее пристальным взглядом, сощурив светлые глаза.

– Валяй. Только так, чтобы я тебя видел.

– Ни за что! – ужаснулась Тресси.

– Так дуй прямо в штаны, – буркнул он, но в конце концов все же не выдержал и, когда Тресси, расстегнув брюки, ожгла его негодующим взглядом, нехотя отвернулся.

Спутав коней, Клинг развел огонь и вскипятил кофе. Тресси достались твердый, словно камень, ломоть черствого хлеба и кружка черного невкусного кофе, но она с радостью приняла эту подачку. Ей нужно выжить любой ценой – ведь Доул Клинг настолько беспечен, что Рид по следам отыщет их без труда.

Тресси пыталась вообразить, как Рид вернулся в лагерь и в какое смятение пришел, обнаружив, что она исчезла. Бросился ли он в погоню немедленно или решил выждать до утра? Долгой безрадостной ночью, кутаясь в одеяло на жесткой земле, Тресси вновь и вновь мысленно представляла себе, как Рид Бэннон спешит к ней на помощь. Чего бы это ни стоило, она должна уцелеть, дожить до той минуты, когда он нагонит похитителя.

В бакалейной лавке Лаймы, куда дилижансы доставляли почту, Рид вручил хозяину составленный Тресси список. Лавочник – черноволосый, юркий, очкастый – был дружелюбен и крайне любопытен. Рид уже давно заметил, что в этих краях два этих качества частенько соединяются в одном человеке.

– Так вы, стало быть, живете поблизости? – спросил он, выставляя на прилавок первый предмет из списка Тресси – пару банок с консервированными персиками. Рид расплылся в улыбке. Сам он списка не читал, и ему было приятно, что Тресси вспомнила, как восторженно отзывался он об этих сладких сочных плодах.

– Да, – ответил он, – чуток южнее. Застолбили участок.

Лавочник округлил карие добродушные глаза.

– Участок? Золото, что ли? Погоди-погоди, уж не ты ли тот самый парень, что вмешался в казнь? С тобой еще был мальчишка, который потом оказался девчонкой, да еще и устроил там сущий балаган.

Рид опасливо огляделся, но в лавке было почти безлюдно – лишь на стуле клевал носом какой-то старикашка да юнец примерно тех же лет, что и Тресси, рылся в ворохах одежды.

– Ну да, – признал он без особой охоты, – это мы и были – я и моя… то есть мой партнер.

– У тебя в партнерах ходит девица, а тебе еще и золото понадобилось? – Лавочник фыркнул, ясно давая понять, какого он мнения о подобных глупостях, и ткнул костлявым пальцем в список: – Бекон, что ли? Так бекона у меня нету.

Рид перегнулся через прилавок и с немалым трудом прочел каракули Тресси.

– Вроде как написано «бекон», но если его нет, сойдет и сало.

Лавочник кивнул:

– Ну, этого добра у меня в достатке.

Он отошел к высокой бочке и, порывшись в ней, извлек изрядный ломоть свиного сала.

– А кстати – как вас обоих звать-то?

– Что-что? – переспросил Рид, тупо глядя в окно. Всадник, ехавший шагом по улице, что-то уж чересчур прямо держался в седле, явно кавалерийская привычка. Риду стало не по себе.

– Как вас обоих звать? – терпеливо повторил неугомонный лавочник.

– А-а… – Рид хотел было вначале назвать вымышленное имя, да только в голову ничего не шло. Да и, кроме того, разве он сам не говорил Тресси, что здесь нет ни солдат, ни служителей закона. – Мое имя Рид Бэннон, а…

– Бэннон! Ну надо же, какое совпадение!

По спине Рида прополз мертвящий холодок страха. Так его все-таки нашли! Неужели сейчас этот добродушный болтунишка вынет из-под прилавка пистолет и будет держать его на мушке до прибытия шерифа?

Лавочник и впрямь нырнул под прилавок, но достал оттуда всего лишь стопку конвертов.

– Как раз на прошлой неделе нам доставили письмо для Рида Бэннона. Вот и написано: «Лайма, территория Монтана». А ведь совсем еще недавно мы жили в Айдахо! Просто диву даешься, как наше правительство обожает менять названия. Живешь себе в Орегоне, неделя прошла – и ты уже в Айдахо, а через месяц, глядишь, и в Вайоминге.

Рид бурно расхохотался этой немудреной шутке, скорее от облегчения, что его казнь не послужит новым развлечением почтенным обитателям Лаймы и окрестностей. Он протянул руку за письмом. От кого бы оно могло быть? Куда они направляются, знал только один человек – белокурая красавица из Вирджинии, подружка Тресси. Стало быть, письмо, которое Тресси отправила с почтовым дилижансом перед тем, как они повернули на юг, все же добралось до салуна «Золотое Солнце».

Риду не терпелось прочесть, что же пишет Роза Ланг, но все же он сунул письмо поглубже в карман рубашки. На самом-то деле это письмо, хотя и адресовано ему, предназначается Тресси. Пускай она и прочтет его вслух, когда он вернется в лагерь.

А теперь нужно поспешить в заявочную контору.

– Послушай, друг, – обратился Рид к лавочнику, – собери-ка все, что есть еще в этом списке, а я покуда загляну кое-куда. Идет?

Ему пришлось выслушать еще несколько баек о прерванной казни некоего Меджера, но к середине дня Рид закончил все свои дела в Лайме. Он скакал в лагерь, и загадочное письмо в кармане рубашки жгло его, словно раскаленный уголек. Рид расседлал чалого, оттащил два мешка с припасами в лагерь… и вдруг заметил, что кобылка Тресси куда-то исчезла. Тогда-то он и увидел, какой кавардак царит у костра, а секунду спустя обнаружил нацарапанное на земле послание.