Ангел мести

8

Рид увязал небольшой тючок – по большей части пеленки и еда для малыша – и помог Тресси пристроить его на спину. Остальное он понесет сам. Нет проку сожалеть о пропаже седельных сумок – в конце концов, Рид и сам не помнил, что в них было.

В эту ночь они с Тресси спали рядом, положив между собой Калеба. Словно самая настоящая семья.

Наступило утро. Пора было отправляться в путь.

– Даже хорошо, что у нас почти не осталось припасов, – сказал Рид, – меньше придется нести. Маленького, если хочешь, понесем по очереди. Мне даже нравится возиться с этим сорванцом – он корчит такие забавные гримаски.

– Я все беспокоюсь, как он перенесет дорогу, – негромко сказала Тресси.

Рид проверил, надежно ли привязан тючок, и на миг задержал ладонь на ее теплом плече.

– Выбора у нас нет. Молока хватит от силы на пару дней. Вначале зайдем в факторию – вдруг им уже подвезли товары. Если нет – что ж, вдоль приречного тракта немало других факторий. Нам бы только добраться до форта Ларами, а уж там все будет в порядке. Там есть женщины, армейские доктора и маркитанты. А также почтовая станция.

Тресси вдруг испугалась. Она точно знала, что, едва они доберутся до населенных мест, Рид оставит ее в первом же безопасном месте – и поминай как звали. Пускай в угаре страсти он и твердил о своей любви – Тресси не верила ему ни на йоту.

Рид заметил, что она примолкла.

– В чем дело?

– Да нет, ни в чем. Я просто хотела спросить… Что мы будем делать, когда доберемся до форта?

– А ты как думаешь, детка? Из форта Ларами ты можешь отправиться на запад, на поиски своего папаши. Ты ведь этого хотела, верно?

– Да, конечно, но я думала… Мне казалось, что мы…

Рид поспешно отвернулся. Господи, если б только это было возможно! Нет, он должен идти своей дорогой, а Тресси – своей.

– Что тебе казалось? Что я составлю тебе компанию? Извини, детка, у меня своих дел полно. Мне очень жаль, что вчера… то есть я не должен был давать волю рукам. Извини.

Быть может, эта краткая речь прозвучала грубей и суше, чем было задумано, но Рид не собирался брать назад ни единого слова.

– Да, конечно, – пробормотала Тресси, совершенно пав духом. Чертов Рид Бэннон – как он смеет извиняться за то, что пробудил в ней женщину?!

Мгновение Рид в упор, испытующе смотрел на нее, затем кончиком пальца приподнял подбородок Тресси, вынудил ее посмотреть ему в глаза.

– На самом деле я тебе не нужен, верно? И мы оба хорошо знаем, почему.

«Потому что я трус, как ее папаша, – беспощадно подумал он. – А одного труса в жизни женщины более чем достаточно».

Тресси молча кивнула. Рид говорил, что любит ее, но, оказывается, это ровным счетом ничегошеньки не значит. Просто слова. Из тех, что годятся ночью, а с утра говорятся уже совсем другие. Надо же, опять она сваляла дурака, почти что поверила этому человеку! И все же она не жалеет, что поддалась страсти. Тресси сбережет в памяти эти сладостные минуты – как бережет воспоминания о давней жизни в родном доме. То, что помогает ей держаться в трудную минуту. Куда бы она ни отправилась, что бы с ней ни случилось, Тресси никогда не забудет, как Рид Бэннон сжимал ее в объятиях, как впивался поцелуем в ее губы, какой нежностью сияли его бездонные черные глаза… И этих воспоминаний не перечеркнуть, даже если Рид Бэннон покинет ее навсегда.

– Что ж, – сказала Тресси чересчур бодрым тоном, – если ты уже готов, мы можем отправляться в путь.

Маленький Калеб оказался на редкость выносливым путешественником. Правда, поначалу от консервированного молока у него немного болел животик, но очень скоро малыш пришел в себя и бодро покачивался в тюке, который по очереди несли на груди то Тресси, то Рид.

Дорога в форт Ларами заняла у них почти четыре дня. По утрам Рид кипятил воду – столько, чтобы хватило до самого вечера. На солнце вода остывала медленно, и ее можно было без опаски добавлять в молоко для малыша. Часть молока у них пропала, потому что оно испортилось на жаре прежде, чем Калеб успел выпить его, но им без труда удалось пополнить запасы. Тресси немало удивлялась тому, что в этом безлюдном краю столько факторий. Похоже, трапперы, старатели и даже индейцы были хорошими покупателями. Торговля явно процветала. Правда, все продукты в факториях продавались втридорога, так что скудные сбережения Тресси таяли с пугающей быстротой. Она даже боялась, что достигнет форта Ларами без гроша в кармане и не сможет купить билета на дилижанс.

На четвертый день, ближе к закату впереди наконец показалась желанная цель. Тресси испытала разочарование – слишком мало напоминала форт пригоршня жалких строений, теснившихся на большом округлом холме, в долине между реками Ларами и Норт-Платт.

С запада форт огибал ручей с прозрачной ледяной водой – она текла прямо с гор, порожденная таянием снегов. Бревенчатые и глинобитные строения рассыпались по холму, точно валуны, принесенные лавиной. Стен у форта не было. Рид пояснил, что их срыли много лет назад, вскоре после того, как военные отобрали факторию у «Американской меховой компании».

– Так что индейцы теперь ездят сюда, как к себе домой. Этот форт, который и фортом назвать нельзя, давно уже стал посмешищем всей округи. Говорят, что он совершенно беззащитен.

Глаза Тресси округлились.

– Но здесь же есть солдаты, правда? Они сумеют защитить нас от индейцев?

Рид только рассмеялся. Никто не в силах защитить их от индейцев, и не только в форте Ларами, но этого он Тресси говорить не стал. Отчего-то разговор об индейцах напомнил Риду про кисет из оленьей кожи, который он возил с собой с тех пор, как покинул племя своей матери. И лишь сейчас Рид сообразил, что этот кисет лежал именно в седельных сумках, украденных Клингом. Он принадлежал даже не матери, а отцу Рида – бабушка отчего-то решила, что мальчику приятно будет сохранить эту вещицу. Теперь Рид удивлялся, почему до сих пор не избавился от кисета сам. Он даже почувствовал смутную благодарность к ворюге Клингу.

Тресси с первого взгляда возненавидела форт Ларами. Неотвязная пыль, густо взбитая лошадьми и фургонами, разлеталась и скрипела на зубах. Повсюду слонялись неприглядного вида зеваки – как будто им больше нечем было заняться. Немного ободрило девушку только появление нескольких солдат, очевидно, наблюдавших за порядком. Кроме этого, в форте было полно индейцев, горных жителей в косматых меховых куртках, бродячих торговцев, возчиков и еще бог весть какого народа. Лаяли собаки, топотали и фыркали кони, и все это столпотворение производило такой шум, какого Тресси в жизни не слышала. И в довершение всего над фортом стояла нестерпимая вонь. Благодарение богу, что степные ветры хоть немного разгоняли ее!

Рид оставил Тресси в лавке маркитанта, где она купила несколько жестянок молока и – о, чудо из чудес! – настоящую детскую бутылочку с резиновой соской. Добряк маркитант даже разрешил ей отдохнуть с Калебом в задней комнатке. Рид между тем отправился по делам.

Одна только близость солдат в синей форме армии Соединенных Штатов изрядно действовала ему на нервы. Рид не сомневался, что описания его внешности красуются на разыскных афишках по всем Штатам, но надеялся, что здесь, в краю, взбудораженном войной и золотой лихорадкой, не слишком-то рвутся исполнять закон. А впрочем, это неважно – чем скорее он окажется подальше от парней в синем, тем лучше. Боже, освободится ли он когда-нибудь от своих страхов или так всю жизнь и будет бежать, расплачиваясь за нелепые юношеские ошибки? Быть может, рано или поздно мятежники и кавалеристы Квонтрилла забудут о человеке, удравшем из их рядов в битве при Лексингтоне… но вот армия Соединенных Штатов вряд ли скоро позабудет, что Рид Бэннон – конокрад. От всей души Рид надеялся, что только конокрад, а не убийца.

Заметив на краю форта индейские типи, он решил, что именно там сможет найти ответ на кое-какие свои вопросы, не рискуя при том свободой и головой.

Индейцы были из племени оглала-сиу, по большей части женщины и дети; среди них слонялись лишь несколько воинов помоложе. Они стояли лагерем неподалеку от форта, выше по течению ручья, и встретили Рида доброжелательно – он говорил на их языке, хотя и с акцентом белого человека.

Когда Рид вошел в поселение, не без юмора названное солдатами «Скво-таун», он сразу столкнулся с мальчишкой лет двенадцати.

После обмена традиционными приветствиями Рид спросил:

– Кто командует в форте?

– Ты из нашего племени? – спросил мальчик, про себя потешаясь над забавным выговором собеседника.

– Моя мать была сиу. Расскажи мне об этом форте.

– Солдаты пришли сюда, чтобы убивать нас. Они, конечно, говорят, что это не так, что они друзья. Их полковник Коллинз хорошо лжет. – Мальчик ухмыльнулся Риду. – Но мы тоже умеем хорошо лгать белым.

– Когда пришел в форт полковник Коллинз? Откуда он взялся?

– Говорят, он был на большой войне белых, в Миссури, и пришел сюда, чтобы заключить с нами мир. – Мальчик коротко, лающе рассмеялся. – Как бы я хотел быть постарше, чтобы драться с ними! Ничего, я скоро вырасту.

Рид внутренне содрогнулся – такая злоба вспыхнула на юном лице. Трудно осуждать мальчика, и все же рано или поздно ненависть погубит его. Впрочем, Рид ничем не мог тут помочь – да и кто бы смог? Конец этой великой нации неизбежен, как приход зимы. Едва янки раздавят мятежников, они примутся за западные территории и не успокоятся, покуда здесь не останется ни одного неусмиренного индейца. Риду до смерти хотелось сказать мальчишке, чтобы тот надел одежду белых и бежал без оглядки от грядущей резни, но он смолчал. Бегство тоже не поможет – уж это-то Рид отлично знал. Рано или поздно каждому приходится платить по счетам.

«Скво-таун» был назван весьма метко – из мужчин племени здесь были только мальчишки да глубокие старцы. Со слов матери и сестры мальчика, которые трудились в казармах, обстирывая и обшивая солдат, Рид узнал, что воины племени где-то скрываются. Этот секрет, похоже, знали все, хотя и не обсуждали его в подробностях. Судя по всему, сиу осознали, какая им уготована судьба, и готовились к последней битве. Очевидно, они объединились с другими племенами, чтобы вместе обрушить на белых гнев священных индейских духов. Это будет великая и славная битва. На миг Риду даже захотелось примкнуть к индейцам. Чем не способ завоевать наконец имя воина? Жаль только, исход сражения предрешен.

Побродив по «Скво-тауну», он в конце концов вернулся в форт. Тресси крепко спала на кушетке в задней комнате лавки маркитанта, во сне обнимая сопящего Калеба. Рид заключил сделку с маркитантом, обменяв старое ружье Тресси на пару жестянок молока и деньги на билет до Вирджинии – для нее и ребенка.

– Фирма «Оверленд» держит здесь гостиницу, и барышня может заночевать там, – сказал торговец. – Дилижанс будет только завтра. А ты разве не отправишься вместе с ней?

Рид покачал головой:

– Хочу немного подзаработать. Маркитант окинул его внимательным взглядом.

– Говоришь ты, как белый, но лицом чертовски смахиваешь на краснокожего. Мы не нанимаем на работу индейцев, разве что следопытами. Ты ведь следопыт, а? Выслеживаешь своих сородичей?

Риду не понравился этот человек, хотя он по-доброму отнесся к Тресси. Было в нем что-то такое… неприятное, что ли.

– Нет, – Рид был краток, – я не следопыт. Спасибо, что позаботился о девушке.

– Да ладно, пустое. Ей, бедняжке, и так придется несладко с этим полукровкой на руках. Уж лучше б она утопила маленького ублюдка сразу, как родился.

Рид стиснул зубы и отступил на шаг, чтобы не поддаться соблазну ударить торговца.

– Тресси, Тресси! Просыпайся, детка, мы уходим! – крикнул он, не сводя жесткого взгляда с маркитанта. На лице того было ясно написано: «Попробуй только тронь меня, увидишь!» Рид хорошо знал таких людей – бойцы не из худших – и не слишком-то стремился лезть в драку с этой горой мускулистого мяса.

Когда Тресси с Калебом на руках вышла из задней комнаты, дверь лавки вдруг распахнулась настежь, и вошли двое солдат. Не обратив внимания ни на девушку, ни на Рида, они продолжали жаркий спор, явно начатый еще на улице.

– Плевать мне, что ты там толкуешь, а по-моему, так он просто грязный мятежник, – говорил один другому.

– Квонтрилл мясник, а не солдат, и ни за кого он не воюет, кроме себя самого.

– Оно, может, и так, но сразу видно, что ты всего не знаешь. Квонтрилл в чине капитана вонючей армии конфедератов – мне-то это достоверно известно.

Пальцы Рида с силой сжали плечо Тресси, и она быстро глянула на своего спутника. Внешне он держался невозмутимо, но так напряженно следил за вошедшими солдатами, что Тресси стало не по себе.

Солдат, что был поменьше ростом и с черными щегольскими усиками, повернулся к своему собеседнику – здоровому парню, судя по виду, явной деревенщине.

– Ну, ежели ты считаешь, что Квонтрилл – солдат, скажи мне тогда, почему он напал на гражданских в Лоуренсе? Ну-ка, растолкуй мне это, мистер Умник!

– Может, это были шпионы или что-то в этом роде.

Низенький солдат сплюнул в сторону большой бронзовой плевательницы, которая стояла у входа в лавку. Он промахнулся, но внимания на это не обратил.

– Ты бы лучше соображал, кому веришь, Никсон, не то гляди, как бы наш полковник не услыхал, что ты защищаешь трусов, подлецов и детоубийц – таких, как этот Квонтрилл и его банда. Кабы мне попался в руки один из этих скотов, уж я не стал бы ждать, покуда он запоет, что, мол, солдат и исполнял приказ!

От этой тирады румяные щеки сельского парня и вовсе побагровели, и он украдкой покосился на Тресси.

– Прошу прощения, мэм, – пробормотал он, двумя пальцами коснувшись края кепи.

Стиснув губы так крепко, что они побелели, Рид поспешно наклонил голову и повернулся к солдатам спиной.

– Эй ты, краснокожий! – окликнул его рослый янки. – Ты чего там тянешь грязные лапы к белой женщине? Он же не с вами, верно, мэм?

Парень явно был унижен красноречием своего спутника и жаждал отыграться на ком-нибудь. Роль жертвы предназначалась Риду.

Тресси глянула на него, зачарованно следя, как на знакомом лице сдержанная ярость в один миг сменилась тупой покорностью. Даже голос у него изменился.

– Я только помог ей добраться до форта. Солдат выразительно похлопал по кобуре, висевшей у пояса.

– Помог? Вот и ладненько, а теперь валяй отсюда, да пошевеливайся! Прошу прощения, барышня, – обратился он к Тресси и снял кепи, выставив на всеобщее обозрение копну ярко-рыжих волос. – Чем могу помочь? Вы, верно, ждете завтрашнего дилижанса?

Тресси кивнула и умоляюще глянула на Рида. Тот отвернулся, отойдя от нее подальше.

– Тогда прошу со мной, – торжественно сказал солдат, подставляя ей согнутый локоть. – При станции есть гостиница. Я уж присмотрю, чтобы вас и малютку устроили там как следует.

Тресси беспомощно взяла его под руку и, в последний раз покосившись на Рида, вышла из лавки вместе с солдатом.

– Не стоило бы вам путешествовать в одиночку, мэм.

– Да, я знаю… но…

– Куда вы едете? – перебил солдат. – В Калифорнию?

– Нет-нет, в Вирджинию. Меня ждет там муж, – добавила она.

– Женщин здесь совсем мало, разве что… ну, эти самые…

– О да, – пробормотала Тресси, от души надеясь, что этот добряк все же заткнется. Ей страшно хотелось обернуться и посмотреть на Рида. Она была уверена, что Рид идет следом. Отчего он повел себя так странно? Солдат не имел права обращаться с ним, словно с каким-нибудь дикарем. Рид больше похож на белого, чем на индейца – неужели это не видно с первого взгляда? Господи, ну конечно! За время пути волосы у Рида отросли ниже плеч, оттого-то он и стал смахивать на индейца.

– И давно ваш муж… гм… уехал? – осведомился солдат, выразительно поглядывая на Калеба.

– Больше года назад, – сказала Тресси и тут же пожалела о своих словах, сообразив, что дала промашку. Этот парень наверняка умеет считать, пускай только до десяти.

Веснушчатое лицо солдата залилось ярким румянцем, и несколько шагов он прошел, упорно глядя перед собой. Затем остановился, выдернул свою руку и ткнул пальцем в глубину улицы.

– Вон там станция и гостиница. А мне пора возвращаться в казармы.

В голосе его прозвучало такое презрение, что Тресси стало не по себе. Солдат пробормотал себе под нос что-то о гулящих бабах, которые пускают в свою постель краснокожих, и затопал прочь, на ходу сердито хлопая кепи о колено.

– Ах ты, тупица, болван, скотина безмозглая!.. – начала было Тресси, но тут Рид, подошедший сзади, крепко взял ее за локоть.

– Детка, что за речи! Гулящие женщины так не разговаривают.

– Ты позволил ему втоптать тебя в грязь, а теперь веселишься, что он точно так же поступил со мной?!

– Придется тебе привыкнуть к подобному обращению, если ты и впрямь хочешь вырастить Калеба. Малыш настолько пошел личиком в маму, что тебе нипочем не выдать его за белого.

– Но ты ведь похож на белого, – упрямо возразила Тресси.

В глазах Рида снова сверкнул яростный огонек.

– И не слишком этому радуюсь, – сказал он, – зато иногда только тем и спасаюсь от любителей пересчитать зубы краснокожему. – И добавил, вдруг подмигнув Тресси: – Как думаешь, может, мне подстричься?

Тресси абсолютно не способна была понять, что означают искорки в его черных глазах – злость или лукавство. А впрочем, не все ли равно? Она больше не видела смысла спорить о чем бы то ни было с этим человеком.

– Мне-то какое дело, подстрижешься ты или нет? Ты ведь уже решил нас бросить и отправиться своей дорогой.

Рид помолчал, обдумывая эти слова и в то же время твердо направляя Тресси к дверям гостиницы «Оверленд».

– Это правда, – наконец согласился он. – Так будет лучше всего, и ты это отлично знаешь. Тресси, я ведь вовсе не бросаю тебя и Калеба. Просто не понимаю, зачем мне оставаться с вами? Чтобы помогать тебе искать в этой глуши родного папочку? Так он уже, может быть… – Рид осекся и крепко сжал губы.

«Да, – подумала Тресси, – он спас мне жизнь, но по-прежнему не желает связывать себя никакими обязательствами. Что ж, отлично. Просто замечательно. Мне он тоже ничуточки не нужен. Обойдусь!..» Если б в эту минуту они как раз не входили в гостиницу, Тресси объявила бы Риду, что ей вообще не нужен ни один мужчина в мире, и пускай они катятся со своей трусостью… словом, понятно куда. Вместо этого она прикусила язычок, улыбнулась клерку и показала свой билет – все это с таким видом, будто Рид, маячивший рядом, был только предметом обстановки.

Клерк сказал, что сейчас покажет ей комнату, и, когда Тресси направилась за ним, Рид взял ее за руку:

– Погоди минутку.

– Зачем? Хочешь снова сказать мне, что тебе наплевать на нас? Нет уж. Иди своей дорогой. Делай что хочешь. Мы с Калебом отправимся в Вирджинию и отлично выживем без тебя. Мы с тобой в расчете, так что на этом и закончим.

С ощущением огромной потери Рид смотрел, как фигурка Тресси исчезает в полумраке коридора. Ничего он так не желал в своей жизни, как остаться с Тресси и Калебом, но это невозможно. Он, Рид Бэннон, бесчестный трус и вор, преследуемый солдатами обеих сторон в этой бессмысленной и нелепой войне. Тресси лучше остаться одной, чем подвергаться постоянной опасности вместе с ним. Она молода, решительна и упряма. Да и кто посмеет обидеть женщину с младенцем на руках?

Эта мысль напомнила Риду рассказ солдата о бесчинствах Квонтрилла в Лоуренсе. Неужели это правда? Если так – благодарение богу, что он вовремя покинул отряд. Неужели Квонтрилл и впрямь бессердечный мясник вопреки всем своим высоким идеалам? Рид хорошо помнил, как глубоко вначале этот человек был предан делу Конфедерации. И эта преданность обернулась разнузданным, кровавым произволом в битве при Лексингтоне. Вскоре после этого Рид покинул отряд Квонтрилла и присоединился к Бену Маккалоху, который командовал пятью тысячами индейцев.

Битва при Пи-Ридже была сущим адом. Уцелевшие бежали куда глаза глядят. Те, кто выжил в кровавой резне, копали в заброшенных садах турнепс и лук, чтобы не умереть с голоду. Многие попросту отправились по домам, объявив, что для них война закончилась. Рид, быть может, и вернулся бы в армию конфедератов, но наткнулся на одного полковника, который помнил его еще по службе у Квонтрилла. Тот обвинил его в трусости и дезертирстве. Оружие Рид потерял у Пи-Ридж, а потому просто сбежал из-под стражи. Следующей весной в окрестностях Сент-Луиса он украл коня у северян, и армейский барышник выстрелил ему в спину. С пулей в плече Рид ускакал на север, но до того он застрелил погнавшегося за ним кавалериста синих. С этой самой пулей в плече он и появился в доме Тресси. И отдал бы богу душу, если бы не эта храбрая девочка. Итак, если Рид когда-нибудь столкнется с людьми Квонтрилла, его прикончат. С другой стороны, северяне наверняка охотно вздернут его за конокрадство. Что будет, попадись он людям Маккалоха, – лучше и не думать.

Рид вышел из гостиницы и, не оборачиваясь, пошел прочь.

Тресси попросила принести побольше воды, вымыла Калеба и умылась сама в тазике, стоявшем у продавленной кровати. Эти сомнительные удобства предоставляла своим пассажирам фирма «Оверленд». Впрочем, кровать не вызвала у Тресси ни малейших нареканий – после ночевки на голой земле она казалась истинным чудом цивилизации. Солнце уже почти зашло, и Тресси проголодалась, но покормила только Калеба, а затем они оба уснули крепким сном.

Когда мальчик проснулся и опять потребовал молока, Тресси с удивлением обнаружила, что за окном уже совсем темно. Вдалеке перекликались часовые: «Все спокойно!» – «Все спокойно!» – да изредка всхрапывала одинокая лошадь. Если не считать этих звуков, весь форт казался погруженным в сон. Тресси понятия не имела, который час. Она сменила Калебу пеленки, наскоро простирнула использованные в оставшейся с вечера грязной воде, развесила в изножье кровати и вновь заснула как убитая. Разбудил их уже обычный утренний шум. Тресси и припомнить не могла, когда в последний раз спала так крепко и долго.

Сменив пеленки и накормив Калеба, она вынула из кармана узелок с деньгами и пересчитала свои сбережения. Немного. Как же ей проехать столько миль без еды? Может быть, компания в дороге кормит пассажиров? Этого Тресси не знала. Сама мысль о путешествии через горы пугала ее, а тут еще разговоры о нападениях индейцев. Уж лучше бы они с Ридом дошли до Вирджинии пешком! До сих пор они ведь неплохо справлялись с этим, верно?

Калеб захныкал, и девушка потрогала пальцем его крохотный подбородок.

– Славный мальчик, – проворковала она, и малыш тотчас замахал ручонками. Он меня узнал, подумала Тресси и нежно обняла Калеба. Мальчик мой, родной, дорогое мое дитя…

Конечно, пеший путь по горам – слишком тяжелое испытание для новорожденного младенца. Но кто его знает, какова окажется поездка в дилижансе? Но, как ни крути, здесь им оставаться нельзя. В этом грязном и грубом армейском поселке женщине с ребенком не прожить, если только ее муж не служит в армии, да и армейские пайки не слишком щедры.

– Чтоб ты провалился, Рид Бэннон! – со злостью выругалась Тресси.

Калеб таращил серьезные черные глазки. Она поцеловала его в нежную теплую щечку, и влажный ротик тотчас принялся шарить, чмокая, по ее лицу. Ищет мамину грудь, с тоской подумала Тресси, и в который раз пожалела, что не может кормить его сама. При этой мысли ей отчего-то вспомнилось, как ласкали ее грудь горячие губы Рида. Жарко покраснев, она прогнала прочь навязчивые образы. Рид ушел навсегда, а значит, о нем надо забыть.

Тресси понятия не имела, как сильно ошибается. Когда она вышла из гостиницы на утренний солнцепек, там стоял Рид Бэннон и улыбался ей как ни в чем не бывало. Он уже успел вымыться и подстричь волосы, а потому казался куда притягательней прежнего.

Тресси с надменным видом прошла мимо, но Рид легко, в два шага нагнал ее и пошел рядом.

– Что тебе нужно? – хмуро спросила она.

– Пришел вас проводить.

– Без этого вполне можно было бы обойтись.

– Иди потише, а то растрясешь маленького. Ты только погляди на этого баловника!

Тресси упрямо вздернула подбородок и зашагала дальше.

– Да он сейчас… оп-ля, готово! – жизнерадостно заметил Рид. Калеба стошнило прямо ей на платье.

– Видишь, что он из-за тебя натворил? – взвилась Тресси.

– Из-за меня?! – Рид картинно прижал руку к груди и широко раскрыл глаза. – Да что вы, мэм!.. Дай-ка помогу. – И потянулся за ребенком.

Тресси ударила его по руке.

– Убирайся! Убирайся, слышишь?!

Склонив голову набок, Рид смотрел, как она вытирает чистой пеленкой платье.

– Вон там еще пятно, – показал он.

Тресси с ненавистью глянула на него и вытерла пятно. Калеб захныкал.

– Все хорошо, родной мой, все хорошо, – проворковала она. И зло бросила Риду: – Ну вот, теперь он плачет из-за тебя!

– Хватит злиться, Тресси. Ты только погляди, до чего нынче славное утро!

– С ума спятил?! Грязь, шум, вонь – и как только люди могут здесь жить?

– Понятия не имею, – пожал он плечами. – Дай-ка ополосну тряпку.

И, выхватив у Тресси замаранную пеленку, он прополоскал ее в конской поилке.

Когда Рид вернулся и протянул пеленку Тресси, чтобы она могла обтереться начисто, глаза их встретились, и Тресси ощутила, как приливает к лицу жаркая кровь. Рид усмехнулся, сверкнув жемчужно-белыми зубами. Ясно было, что оба они вспомнили вечер на берегу ручья и совместное купание.

– Черт бы тебя побрал, Рид Бэннон, – почти нежно проговорила Тресси. – Неужели так будет всегда?

– Надеюсь, детка. От всей души надеюсь.

– Господи, ну почему ты не мог исчезнуть, не прощаясь? Я вчера была так зла на тебя, что уехала бы отсюда без всяких сожалений. А теперь…

– Что теперь, родная? Все будет хорошо. Я нашел работу – сопровождать грузы по Орегонскому тракту. Стоило мне представить, что я никогда не увижу тебя и этого маленького разбойника… словом, я понял, что этого не переживу. Так что, накопив денег, я приеду к вам в Вирджинию. Знаешь, Тресси, похоже, я не мастак прощаться. Я обязательно к вам приеду. Может быть, тогда тебе уже расхочется искать своего папашу. В общем, поживем – увидим.

– Зачем ты все это говоришь? То твердил, что мы никогда не будем вместе, а теперь вдруг собрался приезжать в Вирджинию. По-моему, Рид, ты делаешь это для очистки совести – чтобы отправиться восвояси с легким сердцем.

– Нет, любовь моя, я обязательно приеду, вот только не знаю, когда. Тресси, у нас просто нет денег на билет еще и для меня, иначе бы, клянусь, поехал с вами. Я думал, что сумею уйти от тебя, но просчитался. Ты и я… словом, что-нибудь придумаем. Обещаю тебе, что приеду – только позже.

– Как же ты найдешь нас? Ради бога, Рид, не нужно так говорить! Я и так уже измучена до полусмерти. Не давай обещаний, которых не сможешь исполнить!

Теперь Тресси понимала, почему мужчины порой ругаются на чем свет стоит. Ей самой сейчас хотелось разразиться немыслимыми ругательствами. Что же ты наделал, Рид Бэннон? Из-за Калеба она не может остаться, но если уедет – наверняка уже никогда не увидит Рида.

– Все равно ты бросаешь меня, что бы ни говорил. Бросаешь! Как мой отец. – Тресси попятилась, ненавидя себя за слабость.

– Послушай, Тресси, мы ведь с тобой не женаты, и не моя вина, что твой отец вас бросил. Неужели ты не понимаешь? Я – Рид Бэннон, а не Ивэн Мэджорс. Я приеду к тебе при первой же возможности, но вспомни – разве я когда-нибудь просил тебя стать моей женой, разве говорил, что мы всегда будем вместе? Но я тебя не брошу. Приеду, удостоверюсь, что с тобой все в порядке, а потом мы поговорим. Это все, на что я пока способен, Тресси. Кое о чем ты просто не знаешь, и лучше тебе никогда этого не узнать.

– А, ты имеешь в виду, что тебя преследует закон? Потому ты и не хотел идти Орегонским трактом и мы продирались через ту проклятую пустыню. Так что же еще ты не сказал мне, Рид Бэннон? Почему ты должен все время убегать?

Рид в упор поглядел на нее, но она даже не дрогнула. Калеб, почуяв неладное, залился плачем, но они этого словно не слышали.

– Знаешь, Доул был прав, когда назвал тебя отчаянной барышней. Ты смелая девочка, Тресси, и смелость тебе еще пригодится. Нелегко будет вырастить в мире белых людей этого мальчика-полукровку. А ему придется еще труднее – уж я-то знаю.

– Черт бы тебя побрал, Рид Бэннон! Ты бы мог стать его отцом, если б не был таким трусом! – бросила Тресси и, развернувшись, решительно зашагала прочь с ревущим младенцем на руках.

Возразить на это было нечего. Рид больше не пытался их нагнать, но, когда Тресси садилась в дилижанс, он маячил неподалеку, не сводя с нее взгляда. Губы его были крепко сжаты, глаза поблескивали, словно осколки кремня. Тресси не сказала ни слова, даже не поглядела на него – просто забралась в дилижанс и уселась спиной к Риду. Она не знала, долго ли он простоял в пыли, прежде чем повернулся и пошел прочь. При этой мысли на глаза ее навернулись слезы, но девушка смахнула их привычным упрямым жестом.