Англичане в допетровской России

В предыдущих главах вопрос об иностранных специалистах, прибывавших с Запада на службу к царю, уже в какой-то мере затрагивался. Теперь настало время поговорить о том, как жилось и работалось британцам, оказавшимся на государевой службе в России.

Наплыв иностранных ремесленников в Московское государство, как отмечалось ранее, начался после женитьбы Ивана III на византийской царевне Софье Палеолог. В 1472 г. в Москву прибыли греческие и итальянские мастера. В 1489 г. русским посланникам, отправлявшимся в Германию, наказали набрать там техников-металлургов, военного инженера, артиллериста, архитектора, серебряных дел мастера[369]. «Сильная нужда» в знающих какое-нибудь мастерство иностранцах явственно обозначилась в правление Ивана Грозного. В письме от 16 сентября 1567 г. царь обращался с просьбой к королеве Елизавете прислать из Англии архитектора, «который может делать крепости, башни и дворцы; доктора и аптекаря и других мастеров таких, которые отыскивают золото и серебро». Он обещал «пожаловать» королеву за ее «великую милость», а тех, кто захочет служить ему навсегда, обещал принять «на свое содержание» и пожаловать их, «чем они захотят», а тех, кто не захочет долее служить, наградить, «смотря по их трудам»[370].

Русский посланник Осип Непея из Англии привез с собой доктора, аптекаря, двух бочаров, семь канатных мастеров, скорняка, лесничего и десять торговых учеников. Вскоре к ним присоединились инженер Локк и «золотых дел» мастер Фома Грин. Большинство английских специалистов, приглашенных Иваном Грозным, принадлежали к врачам, аптекарям, а также инженерам и архитекторам. В XVII в. большую группу зарубежных специалистов стал представлять «военный люд». Впервые наемники использовались в Русском государстве при Василии Шуйском. Вскоре власти пришли также к убеждению о необходимости «перенять у немцев» их боевую технику. Эта техника, по утверждению академика С. Ф. Платонова, и представлялась «наиболее важным предметом заимствования в первые годы после Смуты». Кроме того, в стране уже при Михаиле Романове возник спрос на самые разнообразные предметы заграничного производства, от музыкальных инструментов и часов до металлических изделий и аптекарских снадобий. И вскоре иноземные солдат-профессионал, «мастер-техник» и купец «обратились в необходимую принадлежность» московской жизни[371].

1. Медики

Первыми специалистами, приглашенными в Московское государство на царскую службу, оказались врачи. Обращаясь к истории медицины допетровской России, ученый Ф. Л. Герман выделил три периода. Первый (988–1480 гг.) характеризовался тем, что все медицинские познания были привнесены в нашу страну главным образом духовенством из Византии, в руках которого находилось и все врачебное дело. Второй период (1480–1620 гг.) ознаменовался появлением в России западноевропейских врачей, обслуживающих исключительно царя и его приближенных. Наконец, третий период (1620–1682 гг.) заложил основу для обособления врачебного дела, основания Аптекарского приказа, создания медицинской школы и аптек, что в конечном итоге способствовало появлению отечественных врачей в России[372].

Профессиональные врачи, известные европейцам со времен Римской империи, на Руси появились лишь в XV веке. Первый из них оказался при дворе Ивана III, по всей вероятности, после его женитьбы на Софье Палеолог. В царствование Грозного врачебное дело постепенно начинает развиваться на более прочных основах. В 1557 г. английская королева Мария Тюдор прислала со своим посланником А. Дженкинсоном доктора Стэндиша. В последующие годы по приглашению царя из Англии прибыло еще несколько врачей: Арнульф, Иоганн, Ричард Эллис, Рейнольдс, а также печально памятный Елисей Бомелий. Большим доверием Грозного пользовался доктор Роберт Якоб (прозванный в России Романом Елизаровым), который прибыл в Москву в 1581 г. вместе с аптекарем Дж. Фрэншем и фельдшером. С собой врач привез рекомендательное письмо от королевы Елизаветы, которая информировала о хорошей репутации своего придворного лекаря. С той поры, по утверждению Ф. Л. Германа, вошло в обычай требовать от вновь прибывших врачей рекомендательные письма или аттестаты, без которых их не только ни принимали на службу, но даже не допускали в пределы Московского государства[373].

Пользовавшийся большим доверием царя доктор Якоб, помимо своих прямых обязанностей, исполнял также отдельные конфиденциальные поручения Ивана Грозного. К примеру, именно он участвовал в сватовстве царя к леди Гастингс. В то же время доктор неукоснительно извещал свою королеву обо всех московских событиях. Таким образом, по утверждению ученого Н. П. Загоскина, складывался «интересный тип врача — дипломата, который неоднократно повторяется впоследствии, и в течение XVII века»[374]. Быть может, Грозный догадывался о «двойном» назначении своего врача и потому не доверял ему полностью. Во всяком случае, лекарство из его рук царь никогда не принимал. Как правило, назначенное снадобье подносилось царю его ближним боярином, как гарантия, что в нем не содержалось какого-либо яда.

Ко времени правления Ивана Грозного относится также основание первой аптеки в Москве. Это событие совпало с прибытием из Англии аптекаря Джеймса Фрэншема (Якова Астафьева). В 1585 г. он был отпущен на родину по просьбе королевы для прощания с умирающим отцом. В Россию Фрэншем вернулся для продолжения службы уже в 1602 г. На этот раз его сопровождали жена и дети. С собой он вез большую партию медикаментов. Роспись «зелья», привезенного аптекарем из Англии, составляла 164 наименования. Она включала: масла, эссенции, спирты, настои («водки»), коренья, сиропы, семена розмарина, александрийский лист, горький миндаль, шалфей, алоэ, камфару, перец и т. п.[375]

В правление царя Федора Иоанновича в Россию вновь возвратился доктор Якоб. Он считался хорошим акушером и потому именно его королева Елизавета рекомендовала царице Ирине в письме от 24 марта 1585 г., отмечая, что он «всякие женские болезни знает, и… нас в наших болезнях лечил». По просьбе царя королева прислала в 1594 г. еще одного своего придворного врача, отличавшегося ученостью и большим опытом — доктора Марка Ридли. После смерти царя Ридли возвратился на родину.

Борис Годунов, по замечанию С. М. Соловьева, «особенно дорожил медиками, потому что трепетал за свое здоровье и здоровье своего семейства». Опасаясь покушений на свою жизнь, он хотел «окружить себя искусными людьми, которые могли бы противодействовать вражьим замыслам». Всего в распоряжении Годунова имелось шесть иностранных медиков[376]. Главным среди них был уже известный нам англичанин М. Ридли. И, как отмечал ученый М. И. Радовский, Борис Годунов очень дорожил этим лейб-медиком, «ценя в нем не только врача, но и приятного, полезного собеседника, с которым он любил проводить время в своей загородной резиденции»[377].

Впрочем, далеко не все английские медики пользовались расположением царя. Так, присланный в 1599 г. королевский доктор Томас Виллис так и не был принят на царскую службу. Причиной отказа Годунова взять к себе на службу Виллиса послужило недоверие царя к англичанину, которому будто бы были даны поручения королевой, не относящиеся к врачебному делу. Борис Годунов «не очень-то доверял дипломату»[378], а посему поручил одному из своих приближенных — боярину Василию Щелканову провести экзамен доктора. «Есть ли у тебя докторская грамота и докторские книги, и лечебные зелья?» — начал испытание Щелканов, обратившись к Виллису. «Были у меня докторские книги, да оставил я их в Любеке, чтобы меня пропустили сюда, — отвечал англичанин. — Не взял я собою и докторских зельев, так как нас, докторов, к вам не пропускают». «А как узнаешь ты в человеке болезни?» — продолжал допытываться Щелкалов. «В человеке всякую болезнь можно узнать и без книг, — отвечал врач. — Легкую болезнь можно познать разумом… Впрочем, — добавил Виллис, — у меня имеется и старая докторская книга: она у меня — в голове»[379]. Полученные ответы не удовлетворили сановника, а потому доктора после экзамена выпроводили из страны. После этого случая Борис Годунов перестал приглашать врачей из Англии. Свое предпочтение он перенес на лекарей из Венгрии, Лифляндии и Любека.

Начало XVII века было отмечено знаменательным в истории русской медицины явлением — учреждением Аптекарского приказа, правительственного учреждения, ведавшего всем врачебным делом в России. Как правило, Аптекарский приказ возглавляли заслуженные бояре: в 1637 г. — И. Б. Черкасский, в 1642 г. — Ф. И. Шереметев, в 1646 г. — Б. И. Морозов, в 1662–1668 гг. — И. Д. Милославский, в 1673 г. — А. С. Матвеев, в 1678–1686 гг. — князь Н. И. Одоевский, в 1689 г. — князь Я. Н. Одоевский.

В состав Аптекарского приказа, как правило, входили: доктора (терапевты), лекари (хирурги), аптекари, окулисты, цирюльники, рудометы (кровопускатели), костоправы, подлекари (фельдшеры), часовых дел мастера, а также переводчики, сторожа, огородники, собиратели трав, ученики. Аптекарский приказ занимался набором персонала, назначал жалованье, распределял обязанности, вершил суд и увольнял со службы нерадивых работников.

Первая аптека, основанная англичанами, располагалась в Кремле и обслуживала исключительно царский двор. Начиная со второй половины XVII в. лекарства из аптеки стали отпускать также частным лицам и иностранцам. В военное время Аптекарский приказ направлял лекарственные средства в полки.

Лекарства, предназначенные для царской семьи, хранились в особой комнате, опечатанной дьяком Приказа. Склянки и ящики со снадобьем были также опечатаны. Приготовленные лекарства трижды пробовались: доктором, который их прописал, главой Аптекарского приказа и тем служащим, который доставлял снадобья непосредственно царю.

В 1672 г. царь Алексей Михайлович издал указ об учреждении новой аптеки «для продажи всяких лекарств всяких чинов людям»[380]. Эта аптека располагалась на Новом гостином дворе. Внутреннее ее убранство поражало современников своим великолепием. Один из иностранцев заметил, что «никогда не видывал столь превосходной аптеки». Вся аптечная посуда была изготовлена из шлифованного хрусталя, закрывалась позолоченными крышками. Отдельные предметы выполнены из чистого серебра.

Лекарственные снадобья чаще всего привозили из-за границы: Англии, Голландии, Германии. Нередко их приобретали за баснословные цены. Во второй половине XVII столетия в Москве устроили три огорода для выращивания лекарственных трав: на Москве-реке, у Мясницких ворот и в Немецкой слободе.

Цари из династии Романовых, как и их предшественники, продолжали приглашать к себе на службу врачей из Европы. Н. П. Загоскин приводил данные о количестве медиков, принятых на царскую службу во второй половине XVII века. При Михаиле Романове приняли на службу 8 докторов, 5 лекарей, 4 аптекарей; при Алексее Михайловиче — 11 докторов, 3 лекарей, 6 аптекарей, 1 главврача; при Федоре Алексеевиче — 4 докторов, 9 лекарей, 4 аптекарей[381].

Наибольшим влиянием при дворе по-прежнему пользовались английские медики. В сентябре 1622 г. на российскую службу прибыл доктор Артур Ди, который вручил царю Михаилу похвальную о себе грамоту от короля Якова I. Сын известного математика, Артур Ди у себя на родине прославился как способный врач. Он обучался в Оксфорде и Вестминстере, после чего был принят на королевскую службу, став лейб-медиком монарха. Находясь на царской службе в России вплоть до 1634 г., Артур Ди усиленно занимался алхимией и даже написал о том научный труд, который издал в Париже.

Главным врачом царя Алексея Михайловича на протяжении почти 9 лет являлся уже известный нам Самуэл Коллинс. До приезда в Россию он обучался в Кембридже и Оксфорде. В 1630 г. получил докторскую степень и через несколько лет отправился в Москву. По завершении службы занялся литературным творчеством, написал трактат по анатомии и книгу о России, изданную в 1674 г.

Летом 1665 г. по договору с агентом Гебдоном приехал в Россию еще один английский врач — Томас Вильсон. Надо заметить, что попасть иностранным врачам на царскую службу было не просто. Аптекарский приказ относился к выбору врачей крайне разборчиво, требуя от претендентов на службу хороших рекомендаций и аттестатов. Подобные рекомендации могли давать не только коронованные особы, но и сами врачи, коллегии, города. Приезжавших на свой страх и риск медиков выдворяли из страны. Если кандидат не предоставлял аттестата, то ему устраивали экзамен. Так, по протекции английского посланника в 1601 г. был принят на царскую службу без диплома доктор Христофор Ритлингер. Позднее диплом доктора медицины он получил из рук самого царя, особым расположением которого пользовался. В 1631 г. известный доктор Артур Ди экзаменовал французского аптекаря Филиппа Брийота.

Иностранные врачи имели определенные обязанности. Ежедневно они должны были являться в Аптекарский приказ, где получали различные поручения. Примечательно, что тех врачей, которые «манкировали» своими обязанностями и вовремя не являлись на дежурство, штрафовали, вычитая из их жалованья кормовые деньги за два месяца.

Состоявшие на государевой службе врачи обслуживали не только царя и его семью, но и всех придворных. Особые требования предъявлялись к тому врачу, который пользовал царицу. Он ни в коем случае не должен был ее видеть, а потому комната, в которой происходил осмотр, была с плотно занавешенными окнами. Врачу не дозволялось прикасаться к обнаженной руке царицы, и чтобы проверить пульс, ее руку окутывали тонкой материей.

В обязанности придворных врачей входило также обслуживание знатных иностранцев, проведение экспертизы, а также сопровождение царя в путешествиях. Как правило, царь заранее издавал указ, в котором сообщал, кому из врачей надлежит отправляться с ним в путь. Так, 5 декабря 1675 г. Алексей Михайлович издал указ, из которого следовало, что в село Хорошево с государем поедут доктор Симон Зомер, аптекарь Эглер, костоправ Степан Максимов, лекарь Федор Ильин, а также истопник, сторож, ученик. Под лекарства и разные снадобья отрядили три подводы[382].

Какими были условия содержания иностранных медиков? По признанию зарубежных источников (G. Bussow), положение врачей в России было хорошим, они пользовались «полным доверием и почтением»[383]. Первые медики, прибывшие из Англии, получили от Ивана Грозного солидное жалованье (от 200 до 300 руб. в год), а также ежемесячные припасы для семьи (16 возов дров, 4 бочки меда и пива) и ежедневно с царского стола 3–4 блюда[384]. Борис Годунов всем иностранным медикам предоставлял богатое содержание и подарки, «почитая их, как больших князей или бояр». Ф. Л. Герман приводил следующие данные о содержании медиков при Борисе Годунове: ежегодное жалованье в 200 руб., ежемесячная провизия, а также ежедневная выплата от 10 до 14 руб. для закупки свежих продуктов, полторы кварты водки и уксуса, свиного сала. Ко всему прочему, полагалось 3–4 кушанья с царского стола.

Помимо жалованья, иностранным медикам оплачивали проезд, поденный корм, путевые деньги. По приезде в столицу им вручали богатые подарки. Так, Борис Годунов каждому из врачей подарил отличных лошадей со своей конюшни, для которых еще и выделил средства на пропитание. Для ежедневных выездов в Кремль или в аптеку врачу полагался «добрый» конь, а для экипажа его супруги еще две лошади. Если прописанное лекарство оказывало на царя благотворное действие, то врачу дарили «хороший кусок камки или бархат на кафтан, или прекрасных сорок соболей». Короче говоря, заключал Ф. Л. Герман, «врачи не имели недостатка ни в чем в правление этого государя»[385].

Примечательно, что Борис Годунов первым создал прецедент, награждая придворных медиков поместьями. Каждого врача он наделял земельным наделом с 30–40 крестьянами. Царь Михаил Романов, очень дороживший врачом Артуром Ди, подарил ему дом в центре Москвы, у Ильинских ворот, а также поместье. Врач Алексея Михайловича С. Коллинс, имея в год жалованье в 250 руб., ежемесячные «кормовые» в 50 руб., получил от царя еще и большой дом у Яузских ворот. Таким образом, подчеркивала И. Любименко, «по богатству и почету врачи занимали в России исключительное положение среди иностранцев»[386]. Неудивительно поэтому, что их просьба к Годунову выстроить в Немецкой слободе протестантский храм, была исполнена в кратчайший срок.

Покровительственное отношение царей к иностранным медикам порой вызывало недовольство приближенных. Особенно возмущали православных доверительные беседы Ивана Грозного, а затем и Бориса Годунова с врачами на религиозные темы. Это недовольство нередко использовали в своих целях политические противники царя. К примеру, боярин Богдан Бельский, узнав о смерти Годунова, попытался вызвать народный гнев против иноверцев, в первую очередь, против врачей. Он утверждал, что «доктора были самыми близкими советниками и помощниками Бориса, что они при нем очень разбогатели, что в погребах их находятся разные сорта дорогих вин, и что следует отправиться и все выпить, а ответственность за это он берет на себя». Речи Бельского возымели действие: толпа бросилась к домам иностранцев, прежде всего врачей. В результате погромов пострадали не только винные погреба, но и имущество медиков, так как возмутители спокойствия забирали все, что попадалось им на глаза[387].

С учреждением Аптекарского приказа, по мере развития врачебного дела в Русском государстве, правительство принимало меры, направленные на обучение своих сограждан медицинским наукам у иностранных специалистов. При Алексее Михайловиче в Аптекарском приказе числилось 20 русских учеников. К 1678 г. в его состав входили отечественные специалисты: 2 аптекаря, 5 лекарей, 8 учеников. При царе Федоре Алексеевиче число русских лекарей возросло до 58 человек[388]. Ко времени Азовского похода в 1695 г. в войске Петра I из 21 лекаря семеро были русскими[389]. Предпринимались также первые шаги в обучении молодежи врачебному делу за границей. Одним из таких «студентов» стал сын дьяка Посольского приказа Петр Посников, который, обучившись медицине в Европе, в 1701 г. возвратился на родину.

Таким образом, можно заключить, что иностранные специалисты, прежде всего выходцы с Британских островов, внесли весомый вклад в становление и развитие врачебного дела в России.

2. Военные

Большую группу среди западных специалистов на государевой службе составляли служилые люди. И как признавал американский ученый Э. Симмонс, со времени правления королевы Елизаветы начался серьезный период вестернизации российской армии[390]. Особенно заметным сделалось влияние британских военных в XVII веке. В 1615 г. по рекомендации короля Якова I на государеву службу приехало 14 англичан во главе с полковником А. Астоном. Служилые люди прибыли вместе с семьями и слугами. В 1630 г. их примеру последовал полковник А. Лесли с группой офицеров. Численность прибывших с семьями составляла 62 человека[391].

В преддверии Смоленской войны 1632–1634 гг. царское правительство предприняло шаги, направленные на вербовку опытных служилых людей за границей, в том числе и в Англии. Полковник А. Лесли направил записку на имя царя Михаила, в которой советовал «царскому величеству послать свою государеву грамоту к свейскому (шведскому) королю, чтобы он, для дружелюбства в своем королевстве и в немецких землях, которые ныне за ним, позволил… людей наймывати… пропущати без всякого задержания». Британский офицер предлагал также направить грамоты датскому королю, в Нидерландские земли и королю Англии, «чтобы он также людей наймовать в своих королевствах позволил и во всем помочь учинил к поспешенью, для братолюбства»[392]. Предложение Лэсли было принято царем во внимание, и вскоре британского офицера направили в Швецию, Данию, Нидерланды, Гамбург и Англию для найма 5 тысяч пехотинцев, которым предстояло сражаться против войска польского короля. Английский король согласился отпустить в Россию 2 тыс. солдат и разрешил приобрести 5 тыс. шпаг для русской армии. И вскоре, в 1632 г. 4 полка численностью в 4500 человек, во главе с полковником Сандерсоном прибыли в Архангельск и были зачислены на государеву службу. На следующий год царь Михаил выписал из Англии полковых трубачей в драгунский полк. В 1659 г. царь Алексей Михайлович принял на службу бывшего генерала английской конницы Шарля Ергарта, а также ряд других высших армейских чинов[393].

Среди военных, прибывших с Британских островов, большинство составляли шотландцы, многие из которых происходили из аристократических семейств: Гамильтоны, Лэсли, Брюсы, Крауфорды, Шоу и другие.

Военные прибывали из Англии на службу к русскому государю по рекомендации своего короля, как полковники Виллиам, Джонстом, генерал-майор Дромонт, — все «весьма искусные люди в знании военных дел». Порой царь обращался с просьбой к английскому монарху нанять у него служилых людей. В 1660 г. царь Алексей Михайлович ходатайствовал перед Карлом II о найме на свою службу 3 тыс. «конных и пеших ратных людей с офицерами»[394].

Нередко британские офицеры, чтобы поступить на царскую службу, приезжали в Россию самостоятельно. Так, к примеру, сделал шотландский офицер Патрик Гордон. Он прибыл в Москву в 1661 г., был допущен к царю и после соответствующего испытания получил чин майора в полку своего соотечественника Крауфорда. Гордон прослужил на царской службе 38 лет. Он был советником придворного министра В. В. Голицына, дослужился до генеральского чина и сделался одним из верных соратников Петра I[395].

В своем дневнике Гордон нередко упоминал о тех британских офицерах, которые, как и он, прибывали на государеву службу в Россию. Он рассказывал, что сперва его «сильно искушали московские послы», а затем он сам, решившись отправиться на службу к царю, стал агитировать «старых товарищей и друзей» Александра Лэнделса и Уолтера Эрта составить ему компанию. В рижской таверне, за бутылкой вина, друзья обсуждали предложение Гордона. Эти офицеры, как повествовал он, «лишились службы, ибо недавно были уволены шведами, пребывали в бедности и хотели наняться куда угодно». Они прослышали, что «хотя у московитов жалованье невелико, но выплачивается исправно, а офицеры быстро достигают высоких чинов; многие из… именитых соотечественников уже там находятся, а иные отбыли туда недавно»[396]. Помимо этих офицеров, в Москву отправилось еще 30 офицеров, которых сагитировал Гордон. В их числе были У. Эрт, У. Гилд, Дж. Кит, Э. Вернет, Э. Колдервуд, Р. Стюарт и другие. В 1663 г. Гордон писал в своем дневнике: «За два прошедших года в страну прибыло множество иноземных офицеров, иные с женами и детьми». Нельзя сказать, чтобы наемники отвечали высоким требованиям. Во всяком случае, сам Гордон признавал, что «среди них многие, если не большая часть, — люди дурные и низкие… Они нанялись офицерами за пределами страны и обрели здесь твердое, хотя и небольшое жалованье»[397].

О том, как жилось иностранному «служилому люду» в России, мы поговорим чуть позже. А пока обратимся к другим специалистам, прибывавшим в нашу страну на государеву службу.

3. Другие специалисты

Наряду с медиками и военными, важную роль среди приглашенных на государеву службу играли т. н. «рудознатцы». Государство крайне нуждалось в собственных металлах для изготовления оружия, бытовой и церковной утвари, а также чеканки монеты. Иван Грозный неоднократно выписывал из-за границы рудокопных мастеров. В одной из царских грамот, выданной англичанам, указывалось: «Горных людей должны привести… из Англии, российских же подданных научить искусству обрабатывать железо»[398].

Наибольший интерес к поискам различных видов руды правительство стало проявлять в XVII в., в правление первых Романовых. В этот период особенно насущным становился вопрос о вооружении русской армии, т. к. приходилось закупать тысячи пудов пороха и железных ядер в Голландии, мушкеты, артиллерийские снаряды и пушки — в Швеции и т. д. «Это было дорого и хлопотливо, — отмечал В. О. Ключевский, — стали думать о выделке собственного оружия». И хотя в Туле уже имелся завод, выпускавший самопалы, оружия катастрофически не хватало. Нужно было развивать собственное металлургическое дело в более широких размерах, для чего приходилось призывать на помощь «иноземные знания и капиталы». «Тогда и начались усиленные поиски всякой руды и принялись вызывать из-за границы «рудознатцев», горных инженеров и мастеров»[399].

Рудознатцев чаще всего приглашали из Голландии, Германии, Швеции. Привлекались также и британские специалисты. 18 декабря 1626 г. царь Михаил Романов пожаловал грамоту «английскому шляхтичу Яну Булмерру для свободного приезда ему в Россию». В грамоте, в частности, говорилось, что упомянутый англичанин «своим ремеслом и разумом знает и умеет находить руду золотую и серебряную и медную, и дорогое каменье и места такие знает достаточно… он хочет ехать к нам… своим ремеслом послужить». Царь был доволен и готовился пожаловать мастера «царским жалованьем, смотря по его службе и достоинству», а также обещал не чинить ему препятствий «ехать назад, в свою землю… без всякого задержания и зацепки, со всеми его людьми»[400]. Спустя год, в Россию прибыли рудознатцы Гильберт и Мартин, а в 1641 г. «искать руду» приехали Джон Картерет с 11 мастерами[401].

Среди государевых служащих имелись самые различные специалисты: по разведению винограда, шелка, лечебных трав и пр. Приглашались также промышленники. Так, в XVI в. Московской компании разрешили устроить в Холмогорах канатную фабрику, а на Вычегде железоделательный завод[402]. Впервые построить железный завод англичанам позволили в 1569 г. Джон Мерик в 1617 г. ходатайствовал перед царем о разрешении на разработку железа и олова на Сухоне, для чего нанял за границей рудознатцев[403]. В мае 1634 г. царь Михаил жаловал грамоту пушечному мастеру Елисею Коэту на покупку земли для устройства стеклянного завода с правом беспошлинной продажи изделий в течение 15 лет и запрете другим устраивать подобные заведения. Однако особое внимание царь уделял устройству заводов оборонного назначения, на которых нужно было «лить и ковать пушки и ядра… и железо и проволоку, и всякие стволы»[404]. Для этой цели нанимались западноевропейские, в том числе и британские специалисты.

В 1648 г. англичанину С. Дигби царь Алексей Михайлович выдал патент на производство поташа. Аналогичное право получили полковник А. Краффорд и агент торговой компании Асборн. После известных событий в Англии в 1649 г. — казни короля Карла I московские власти лишили патента на производство поташа ряд англичан. В их числе оказался Джон Уайт, которого обвинили в неуплате долгов дворянам, на землях которых он жег золу, и в «фальшивых действиях». Споры русских дворян с британским специалистом даже стали предметом особого разбирательства английского посланника У. Придо, прибывшего в Москву в 1654 г.[405].

Надо заметить, что фабрики и заводы, основанные европейцами, ставились под строгий контроль московского правительства. За неисполнение возложенных на их владельцев обязанностей, им грозила конфискация предприятий, и даже ссылка. «Вообще правительство, хотя и допускало частные заводы, но распоряжалось ими, как своими собственными, — отмечал А. С. Мулюкин, — и даже трактовало частных заводчиков, как своих служащих. Правительство обязывало заводчиков нанимать к себе на службу русских работников, и только одну треть или одну четверть могли составлять их соотечественники. Во всяком случае, золеной промысел был передан С. Дигби именно на таких условиях»[406]. Одна из грамот царя Михаила гласила: «Лишних иноземцев у железного завода не держать, а держать мастеров и работных людей тех, без которых у железного дела быть нельзя». И далее высказывалось требование, чтобы нанимали «к тому делу всяких русских людей по доброте, а не в неволю, и тесноты и обид никому ни в чем не было, и промыслов ни у кого никаких не отымать, чтобы в нашем в Российском государстве от того завода никому утеснения… не было». Кроме того, предлагалось русских людей «мастерам учить всякому железного дела заводу ковать и плавить, и печи… и мельницы делать, и ремесла никакого от русских людей не скрывать»[407].

По мере расширения дипломатических, экономических и культурных связей России с западноевропейскими странами, увеличивалась потребность правительства в переводчиках и толмачах. Переводчики занимались устным и письменным переводом, а также использовались в качестве посланников для различных поручений царского двора и Посольского приказа. Как правило, все они были выходцами из европейских стран. Различным был их социальный состав: купцы, офицеры, военнопленные и даже кабальные холопы[408].

Толмачи являлись специалистами по устному переводу. Чаще всего, они набирались из числа военнопленных. Поэтому 25 января 1646 г. правительство издало указ о том, что для занятия должности толмача необходимо принять православную веру[409]. Надо отметить, что при приеме на службу специалистов приоритет отдавался тем, для кого переводческая служба являлась наследственной. Это делалось с целью достижения наибольшей лояльности лиц, допущенных к государевой службе. Кроме того, наиболее действенной мерой считалось принятие православия и русского подданства. Английский врач С. Коллинс насчитал среди специалистов, принявших православие посредствам брака 200 человек, среди которых были британцы и голландцы[410]. Однако поскольку добиться перемены веры у специалистов удавалось нечасто, то правительство было вынуждено мириться с тем, что вакансии заполнялись представителями других конфессий. Но и здесь были свои приоритеты. Предпочитали набирать на службу все же протестантов. Католиков в России не жаловали. В 1631 г. царь Михаил в своем «Наказе», адресованном полковнику А. Лесли, объявлял, чтобы французов и «иных, которые римской веры», на службу не нанимать[411].

Среди приглашенных на государеву службу были и представители свободных профессий — ученые, художники, архитекторы, мастера и ремесленники. Цари Иван Грозный и его сын Федор Иоаннович обращались к королеве Елизавете с просьбой прислать «мастеров всяких рукодельных из своего государства и из иных государств велела пропущати повольно»[412]. Борис Годунов также заботился о притоке специалистов в Москву для строительства и благоустройства столицы. С этой целью зимой 1603–1604 гг. царь через Джона Мерика нанял в Англии архитектора и каменщика.

Из Англии приезжали специалисты канатного дела и садоводства. Были приглашены и ученые, наибольшую известность среди которых приобрел ботаник и естествоиспытатель Джон Традескант. Он приехал в Россию в 1618 г. Высадившись в устье Северной Двины, ученый занялся изучением флоры и фауны севера Российского государства. Собранные семена растений он отсылал в Париж, где был открыт первый во Франции ботанический сад. Такой же сад Традескант позднее заложил и в Англии. По возвращении на родину он вывез из России ряд растений, в том числе «Розу Московитов» с Розового острова. В Англии ученый основал первый естественнонаучный и этнографический музей (Кунсткамера). Именем Традесканта было названо растение — традесканция[413].

4. Быт и правовое положение британских специалистов

Выяснив, какие специалисты приезжали из Англии на службу к царю, обратимся теперь к вопросу об условиях их проживания в России. Надо заметить, что после того, как в XVI веке татарский хан Девлет-Гирей совершил набег на Москву и сжег ее (в пожаре погибло 30 англичан) отношение русских людей к иностранцам заметно ухудшилось. Посетивший Москву в 1581 г. иезуит Дж. Компана отмечал, что послы и иностранные купцы содержатся «как бы под почетным арестом». За ними установлена слежка, им запрещают без надобности покидать свои дома и т. д.[414] Между тем, постепенно положение иностранцев стало улучшаться. «Иноземец в Москве уже в XVI веке мог жить, что называется припеваючи, не терпя особых стеснений ни от правительства, ни от окружающей среды, доступной его общению, — отмечал С. Ф. Платонов. — Только грубая уличная толпа иногда оскорбляла насмешками и бранью непривычных для нее иноземцев, усвоив для них поносительное прозвище и самую их слободу прозвав неофициально «Кокуй»[415].

Число британцев, надолго оседавших в России, постепенно увеличивалось. «Английский мир» в Московии обустраивался на началах, привычных для европейцев, но с поправками на местные обычаи, к которым гости быстро адаптировались»[416]. В 1604 г. английский посланник Т. Смит провел своеобразную «инспекцию» условий проживания соотечественников в Ярославле и Холмогорах и остался ими вполне доволен.

Положение специалистов было более, чем удовлетворительным. Как правило, русское правительство заключало с иностранцами договор, в котором оговаривались условия, сроки службы, размеры вознаграждения, а также перечислялись обязанности. Для проезда от границы до Москвы иностранцам выделялись подводы, и выплачивалось содержание — «кормовые». По прибытии на место военных ожидало своеобразное испытание, заключавшееся, главным образом, в демонстрации владения оружием. Затем военных зачисляли на офицерские должности (майора, капитана, лейтенанта, прапорщика) и выдавали «вознаграждение за прибытие в страну». Патрик Гордон, как и другие офицеры, получил 25 руб. деньгами и столько же соболями, 4 локтя сукна и 8 локтей Дамаска. Из-за инфляции и падения в цене медных денег, которыми выплачивалось жалованье, офицеры потребовали, чтобы его размеры были увеличены еще на четверть. Помимо денежного содержания, офицерам присылали сено и дрова — «каждому, согласно его чину». В целом доходы офицеров были таковы, что позволяли им нанимать квартиры в домах богатых купцов[417]. В. О. Ключевский отмечал, что данных о размерах жалованья офицеров в XVI веке обнаружить не удалось. Что касается XVII столетия, то таковые имелись. В военное время полковник получал 40 руб. в месяц, подполковник — 18 руб., майор — 16 руб., ротмистр — 13 руб., поручик — 8 руб., прапорщик — 5 руб. В мирное время, когда войска распускались, офицеры получали половинный оклад. Историк подчеркивал, что жалованье иноземных офицеров было намного больше, нежели у русских[418].

Жалованье толмачей и переводчиков было различным. Наиболее ценные специалисты получали даже большее вознаграждение, чем офицеры. Современный ученый А. В. Беляков приводил данные о материальном обеспечении этих специалистов. Годовой оклад переводчиков в XVII в. составлял от 10 до 132 руб., у толмачей — от 8 до 30 руб. Поденный «корм» первых насчитывал от 4 руб. 60 коп. до 182 руб. 50 коп. ежегодно, у последних — от 2 руб. до 15 коп. в день. Переводчики нередко имели поместные дачи; поденный «корм» вдовам и «пенсии» отставным по старости; «на кафтан», по случаю принятия на службу и как награда за особые заслуги; «на избное строение» и «пожарное разорение»; транспортные расходы, а также средства на свадьбу и похороны. Как отмечал ученый, на эти выплаты имели право все переводчики, но специалисты по европейским языкам получали несколько больше[419].

Нередко иноземные специалисты награждались царскими подарками. К примеру, Артур Астон, защищавший в 1615 г. от поляков Холмогоры, получил от царя Михаила в дар цепь золотую с изображением государя, соболей и 25 золотых монет. Щедрые дары имел от Алексея Михайловича генерал-майор Драммонд[420]. В. О. Ключевский, ссылаясь на свидетельства иностранцев, отмечал, что при поступлении на службу офицеры получали от царя в подарок платье, лошадь и еще многое другое[421]. При отпуске на родину, офицеры награждались царем похвальными грамотами.

Прибывшие в Россию специалисты получали за приезд деньги, материи (бархат, камку или сукно), меха (соболей или куниц). В 1601 г. приехавшим на службу «немцам» выплатили: «старшим чинам» — по 50 руб., угорскому платью из золотой парчи, штуке черного бархата и 40 соболей; «средним чинам» — по 30 руб., штуке красной камки, платью, серебряной парчи и 40 соболей; «младшим чинам» — по 20 руб., штуке низшего сорта бархата, штуке кармазинного сукна и 40 соболей; «служители и люди дворянские» получали по 15 руб., штуке багряного сукна, штуке желтой камки и 40 соболей «второго достоинства». Наиболее важным персонам вручались еще и предметы из серебра. К примеру, полковник Астон получил: 2 бархата, 2 камки, 2 сукна, 40 соболей в 30 руб., 40 куниц в 12 руб., лисицу черную в 10 руб., а также кубок золоченый, ковш, серебряную братину, чарку и 100 руб. деньгами. Такое же вознаграждение досталось и полковнику Лэсли[422].

Нередко офицеры за хорошую службу награждались земельными наделами — дачами. Патрик Гордон с несколькими офицерами подали петицию с просьбой выделить им участки для строительства дома в Слободе. Просьба была удовлетворена, и в мае 1666 г. Гордон отмечал новоселье в собственном доме. Надо признать, что далеко не все иностранцы пользовались правом владения земельной собственностью для строительства домов. Многие предпочитали селиться в наемных дворах. Чаще всего собственные дворы имели купцы. Московская компания владела дворами в Усть-Коле, Архангельске, Москве еще в XVI в. В 1614 г. свой двор на Вологде держал Ричард Анкин. В 1636 г. англичанин Р. Чапман продал своему соотечественнику С. Дигби свой двор в Москве, получив за землю 1600 руб. На Вологде и Холмогорах свои дворы в 1638 и 1646 гг. держали Д. Азборн и купцы Московской компании. После того, как в 1649 г. Алексей Михайлович приказал выслать англичан из внутренних районов России, последние произвели оценку принадлежавших им дворов, попросив их продать. На Вологде дворы держали И. Азборн, Т. Войч, Д. Уайт, Р. Дункан, Р. Кокс, Т. Стестер. В Ярославле владел двором А. Терн. Собственность каждого владельца оценивалась от 100 до 1600 руб.[423] Не только дворы и земля, но и частные фабрики и заводы, принадлежавшие иностранцам, в XVII веке были уже не редкостью.

Что же касается законодательства, то, как отмечал А. С. Мулюкин, на территории Российского государства применялись исключительно российские суд и право. Иностранные специалисты пользовались только частными правами. Из-за этого иностранцы нередко попадали в неприятные коллизии. Так, московское правительство порой чинило препятствия для возвращения специалистов на родину. К примеру, Джону Скрупу, прослужившему на государевой службе с 1615 по 1622 гг., отказали в выезде на родину потому, что он… женился. Иностранцам запрещалось также держать у себя на службе крепостных людей[424].

Заинтересованное в зарубежных специалистах московское правительство всячески поощряло натурализацию иностранцев. «Многие из служилых и иноземцев прочно вросли в московскую почву, — отмечал С. Ф. Платонов, — они целыми семьями, даже группами породнившихся семей, обжились в Москве, перешли в православие, были удостоены официальных милостей»[425]. Англичане не были исключением из их числа. На взгляд О. В. Дмитриевой, к началу XVII в. выросло «целое поколение англичан, сызмальства воспитывавшихся в Московии, хорошо знавших русский язык, прекрасно ориентировавшихся в местной политической и экономической ситуации, осведомленных о традициях и обычаях русского народа»[426].

И все же, несмотря на подобную «осведомленность», британцы нередко нарушали российское законодательство. Чаще всего это делали купцы. Челобитные, поданные царю в 1627, 1642, 1648 гг., содержали жалобы на то, что английские купцы скупали у посадских людей «тяглую землю» и на ней строили свои дворы, нарушали таможенные законы, отнимали хлебный, рыбный и соляной промыслы у русских. Кроме того, они торговали не только оптом, но и в розницу, а также «закабаляя и задолжа многих бедных и должных русских людей». Наконец, английские негоцианты продолжали торговать таким запрещенным товаром, как табак[427].

Западноевропейцы широко использовали российскую рабочую силу в торговле, транспорте, быту. После издания указа 1628 г., запрещавшего пользоваться трудом православных, некоторые «немцы» стали нанимать слуг из людей других конфессий. В 1647 г. думный дьяк Назарий Чистой передал англичанам требование царя, чтобы они «русских людей на своих дворах не держали, а держали бы иноземцев». Случалось, что служащие на иноземных дворах русские люди жаловались на своих хозяев, что те препятствуют им в отправлении религиозных обрядов. Отдельные судебные дела содержали информацию о неуплате иностранцами жалованья работникам[428].

Не лучшим образом порой вели себя британские офицеры, состоявшие на службе у царя. Патрик Гордон в своем дневнике рассказывал о стычках с хозяевами арендуемых им квартир. Вообще, «у офицеров и солдат случались раздоры с богатыми горожанами, кои не желали пускать их в свои дома», признавал он. В октябре 1661 г. ему сняли квартиру у одного русского купца. Однако хозяин оказался не очень радушным. «Пока мои слуги убирали внутреннюю комнату, (хозяин) сломал во внешней печь, служившую для отопления, так что я был вынужден сменить жилье», повествовал шотландский офицер. Однако дело тем не ограничилось, и чтобы научить своего прежнего хозяина «лучшим манерам», Гордон отправил к нему на постой профоса с 20 арестантами и солдат, которые при его «потворстве мучительно донимали» русского купца целую неделю[429]. Впрочем, на новой квартире Гордона ожидало аналогичное происшествие. В декабре 1661 г., «согласно приказу», он перебрался на квартиру за реку Яузу, в Таганную и Гончарную слободу, где занял квартиру в доме богатого купца. Между тем, хозяин «использовал все средства к моему удалению, — повествовал Гордон, — и предъявил с этой целью две грамоты из Дворцового приказа. Но не желая покидать столь удобное место, я не подчинился оным, ссылаясь на то, что не стану переезжать без распоряжения из Иноземного приказа, и оставил грамоты при себе». Когда же такое распоряжение было доставлено Гордону стряпчим из Дворцового приказа в сопровождении 20 людей и хозяин квартиры приказал вытащить сундуки квартиранта, а сам «схватил одно из полковых знамен, висевших на стене, чтобы вынести оное английскими офицерами и прислугой, он выгнал хозяина и его «грубых пособников из комнаты и спустил с лестницы». Сопровождавшие стряпчего люди попробовали вновь подняться в квартиру, однако тут подоспели солдаты, «с кулаками и бывшими под рукой дубинками и палками они тут же накинулись на нелюбезных гостей, так что те охотно пустились наутек вдоль по улице. Солдаты преследовали их до моста через Яузу, крепко поколотили и отобрали у них шапки, а у стряпчего — его (шапку) с жемчугами и жемчужное ожерелье общей ценою, как тот позже жаловался, в 60 рублей»[430]. Как бы то ни было, но арендуемую квартиру Гордон все же был вынужден освободить. Дело же о нападении на стряпчего и его людей удалось замять.

Надо признать, что шотландский офицер прибегал к рукоприкладству часто. Однажды Гордон стал свидетелем того, как русский капитан Афанасий Спиридонов «подловил солдат за игрой в карты и не только отобрал у них все бывшие в игре деньги, но и держал их под стражей… пока те не дали ему еще больше, всего около 60 рублей, и лишь тогда отпустил». Поскольку все это капитан проделал без ведома Гордона, последний решил его проучить. «Я не мог совладать с собою, — писал шотландец в своем дневнике, — вечером послал за ним и устранил с дороги охрану и всех моих слуг, кроме одного. Когда он вошел, я стал его отчитывать и заявил, что больше не потерплю таких злоупотреблений… При этом он разбушевался, а я схватил его за голову, повалил наземь и крепкой короткой дубинкой так отделал ему спину и бока, что тот едва мог подняться. Я посулил ему вдесятеро больше, — продолжал Гордон, — если и впредь будет играть такие шутки, и вытолкал его за дверь»[431]. Когда избитый капитан пожаловался на шотландца полковнику, Гордон «все отрицал» и вышел, что называется, «сухим из воды». Что же касается русского капитана, то он «отступился от своего иска и принял меры к уходу из полка», чего как раз «желал и добивался» британский офицер.

Как видно, нарушение российского законодательства британскими подданными не влекло за собой каких-либо серьезных наказаний. В крайнем случае, их просто высылали из страны.

Как бы то ни было, но условия для англичан, состоявших на государственной службе, были вполне удовлетворительными, если не сказать, хорошими. Как признавал Гордон, британцы «своим роскошным образом жизни снискали благосклонность знати»[432]. Они получали достойное жалованье, подарки от царя, селились и общались со своими соотечественниками, обзаводились семьями (как правило, женились на иностранках, обитавших в Немецкой слободе). Устраивали свой быт на английский манер: европейская мебель, утварь; визиты нарядных дам в дома друг к другу; свадебные вечеринки, балы и маскарады; скачки, игра в карты и т. д. Обо всем этом упоминал в своем дневнике тот же Гордон[433]. Для многих британцев появлялись возможности для карьерного роста и продвижения по службе. К примеру, в 1663 г. генерал-лейтенант Далйелл был произведен в генералы, а генерал-майор Драммонд получил чин генерал-лейтенанта[434]. Неудивительно поэтому, что далеко не все британцы спешили покинуть Россию по истечении оговоренного контрактом срока службы. В особенности, отмечала О. В. Дмитриева, это касалось моряков, канониров и капитанов судов, получавших высокое жалованье[435]. «Свободное проживание в России большинству из этих иноземцев так нравилось, что они с радостью оседали в нашем отечестве, — отмечал Н. Зезюлинский, — около Москвы и в самой Москве»[436].

Пожалуй, единственным серьезным препятствием для продолжения службы для многих британцев становилась несвоевременная выплата жалованья, либо его выплата в обесцененной медной монете. Об этом в своем дневнике неоднократно упоминал Гордон. При заключении договора ему обещали платить жалованье серебром, «или другой равноценной монетой», но в 1661 г. расплатились «низкой медной монетой». Предвидя «невозможность существования, не говоря уж об обогащении», шотландец стал подумывать о том, чтобы «вырваться» из России. В конце концов, добившись повышения жалованья «на четвертую часть», Гордон решил продолжить службу.

Другим неприятным моментом во взаимоотношениях британских специалистов и московских властей являлось нарушение сроков договора и нежелание отпускать иноземцев на родину. К примеру, в Сборнике императорского русского исторического общества сохранилась челобитная от 1602 г. английских специалистов — аптекаря Рыцаря, серебряных дел мастеров Ганца Тинка и Юрия Хинса на имя царя Бориса Годунова. Они жаловались, что пробыли в Москве около года, «ободрались — наги и босы, а государева жалованья им опричь корму… не дано никому ничего». Царь, узнав о столь плачевном положении англичан, повелел выплатить им всем жалованье по 10 руб. и отпустить двоих на родину, а одного — «лучшего» — оставить[437]. Подобная практика сохранялась и при первых Романовых. Гордон упоминал, что генералу Далйеллу и генерал-лейтенанту Драммонду стоило «больших хлопот и трудностей» решить вопрос о своем увольнении в январе 1665 г. Однако, получив проезжие грамоты и добравшись до Смоленска, оба офицера оказались задержанными стрельцами. У них отобрали имущество, «зерно и припасы опечатали, и они вынуждены покупать пропитание для себя, прислуги и лошадей на рынке». Обо всем случившемся британцы известили Гордона, который и взялся незамедлительно хлопотать об их освобождении. В своем дневнике шотландец упоминал также об оружейном мастере Гаспаре Кальтхоффе, которого российское правительство не желало отпускать на родину, несмотря на неоднократные просьбы к царю самого короля Англии Карла II[438].

Как бы то ни было, но положение иностранных специалистов в России постепенно менялось к лучшему. В 1682 г. был издан указ о недопустимости оскорбления иностранцев, а также дозволена для них свобода вероисповедания. Даже к католикам стали проявлять большую терпимость.

Между тем, далеко не все британские специалисты заслуживали подобного к себе отношения. По признанию П. Гордона, среди офицеров, прибывших в Россию, лишь немногие служили «в почетном звании»[439]. Порой офицеры не исполняли должным образом своих обязанностей и даже отказывались выполнять приказы вышестоящих командиров. Так, в 1662 г. когда башкирские татары «стали тревожить русские гарнизоны» в Уфе, Осе и других районах, а затем подняли бунт, на их усмирение отправили полк во главе с британским офицером. «Мой полковник получил приказ выступить с полком против сих дикарей, — сообщал Гордон. — Узнав об этом, я заявил ему, что согласно моему договору уже прослужил почти год майором, я не намерен и не стану отправляться так далеко от двора (свыше 1000 верст) в оном чине, ибо мы, возможно, проведем (там) несколько лет. Поразмыслив об этом, — продолжал шотландец, — и сам не желая настолько удаляться от двора, к тому же против неблагородного врага, полковник принял меры, дабы избавиться от сего поручения»[440].

О невысоком моральном уровне ряда военных специалистов писал историк Н. Зезюлинский: «По своему уму военные… иноземцы в своем подавляющем большинстве были не выше обычной посредственности… Почти все отличались крайне убогим складом своих и нравственных понятий… Очень многие из этих иноземцев заботились не столько о поражении неприятеля, сколько о расхищении имущества у мирного обывателя… Что касается чувства чести и долга, — продолжал ученый, — то такие высокие понятия, по-видимому, совсем не были известны значительному числу состоявших на русской военной службе иноземцев»[441].

Между тем, самым неприятным было то, что многие специалисты становились секретными информаторами, а проще говоря, разведчиками. Тот же Гордон являлся информатором государственного секретаря Англии Дж. Уильямсона. Об этом свидетельствовали 8 его писем, опубликованных в Приложении к дневнику[442]. Гордон подробно информировал своего адресата о положении дел в Москве, политике российского правительства, важных событиях в стране. В одном из писем он заверял госсекретаря: «Я… не премину осведомлять Вас в точности и так часто, как найдутся верные возможности (писать) в Москву оттуда, где я окажусь»[443]. Английский дипломат У. Придо, прибывший в Москву в 1654 г., свидетельствовал: собирание сведений о ходе военных действий было трудным делом, т. к. русские не давали определенных ответов. Зато самые достоверные сведения он сумел получить от иностранных офицеров и «одного англичанина, который приехал в Архангельск из-под Смоленска и намеревался отсюда переправиться в дальнейший путь»[444].

Наиболее ценными информаторами для английского правительства становились, конечно же, врачи, допущенные к царю. Английские монархи Мария Тюдор, Елизавета I, Яков I нередко присылали своих придворных лекарей ко двору русских государей. В числе последних были Стэндиш, Роберт Якоб, Марк Ридли, Томас Виллис и другие. Тот факт, что придворные медики являлись королевскими информаторами, не вызывало сомнения даже у самих царей. О трагической судьбе врача-разведчика Е. Бомелия в правление Ивана Грозного мы уже упоминали. Когда королева Елизавета прислала в 1599 г. Борису Годунову доктора Томаса Виллиса с некими «политическими поручениями», это вызвало недоверие царя к лекарю. «Очевидно, — отмечал Н. П. Загоскин, — царь не очень-то доверял врачу-дипломату и считал такое совместительство не совсем для себя удобным»[445]. В результате Борис предпочел впредь отказаться от услуг англичан. И тем не менее, русские монархи были вынуждены мириться с «двойной» деятельностью иностранных специалистов, поскольку были в них чрезвычайно заинтересованы.

Во второй половине XVII века с прекращением военных кампаний, потребность царского правительства в иностранных специалистах стала заметно снижаться. Когда Патрик Гордон по просьбе своих соотечественников справился у московских властей в июне 1667 г. о приеме на царскую службу двух полковников с офицерами, то получил отказ. Ему отвечали, что «уже уволено так много храбрых кавалеров, кои столь долго здесь прослужили и знают местные обычаи»[446].

Естественно, что отказ в наборе иностранных военных специалистов на царскую службу носил временный характер. Необходимость в различных специалистах из Британии и других европейских государств со временем не только не исчезала, но становилась более насущной. В связи с интенсивным экономическим развитием российского государства, возрастала и потребность в иноземных специалистах. С подобной проблемой пришлось в свое время вплотную столкнуться и сыну царя Алексея Михайловича — Петру I.