Англичане в допетровской России

Глава VIII. Были ли русские «варварами»? О средневековой культуре России

Читая сочинения британцев о России, убеждаемся, что их авторы недостаточно внимания уделяли культуре русского народа. Практически никто не затронул вопросов грамотности, образования, литературы средневековой России. Делалось ли это сознательно, чтобы подтвердить сложившийся на Западе стереотип о «варварском народе», или русская культура была на таком низком уровне, что не заслуживала даже упоминания? Что в действительности представляла собой культура допетровской России?

По утверждению современного историка Н. В. Синицыной, конец XV — середина XVI в. — это время «значительного культурного подъема», который проявлялся в полемике по вопросам социального, политического, духовного, культурного развития страны и в возникновении книгопечатания[582]. Каких успехов достигло культурное развитие Российского государства в последующий период, во вторую половину XVI–XVII вв.?

Прежде всего, обратимся к рассмотрению уровня грамотности в стране. Ученые А. А. Зимин и А. Л. Хорошкевич отмечали: хотя «монополию просвещения» держали священники, грамотность в XVI веке была распространена гораздо шире. С начатками ее было знакомо почти все купечество. Высшее дворянство и боярство умело читать и писать. Поголовно грамотными были дьяки, численность которых быстро увеличивалась. В то же время историки обращали внимание на «крайне малую» сеть школ. Несмотря на решения Стоглавого собора расширить количество таких «книжных» училищ, как в Москве и Новгороде, в большинстве городов не удалось открыть школ, даже церковных[583].

Положение с образованием резко меняется в лучшую сторону с началом книгопечатания в России. Американский ученый Э. Симмонс полагал, что в эпоху Ивана Грозного Россия не имела письменной культуры. За исключением незначительного собрания религиозных книг и трактатов, печатной литературы в стране не существовало[584]. Однако исследователь ошибался. Именно Иван Грозный предпринял первые попытки ввести в своем государстве книгопечатанье. В 1548 г. он выписал из Германии типографов, но те не смогли добраться до «Московии». Тогда решили действовать собственными силами. И уже в 1553 г. была построена первая типография в России, в которой с 1563 г. начали трудиться два мастера — дьякон Иван Федоров и Петр Тимофеев Мстиславец. 1 марта 1564 г. вышла в свет первая печатная книга «Апостол». Она была издана на плотной голландской бумаге, отличавшейся дороговизной. Между тем, отечественные исследователи обращали внимание на тот факт, что Иван Федоров не являлся первым издателем книги. Еще в 1550–1560-е годы было напечатано несколько безвыходных, т. е. анонимных богослужебных книг. Полагали, что организатором печатного дела являлся один из выдающихся деятелей эпохи Сильвестр[585]. В 1565 г. появилось два издания Часовника, служившего как богослужебной, так и учебной книгой. Однако вскоре типографский дом сгорел (по слухам, был сожжен священнослужителями), и «первопечатники» отправились в Литву, где в 1574 г. выпустили несколько книг, в их числе Букварь. В это же время в Москве заработала новая типография Никифора Тарасиефа и Невежи Тимофеева. Одной из первых в типографии издали Псалтырь. В 1578 г. Псалтырь напечатали также в типографии Александровской слободы.

Издание книг в Русском государстве продолжили при Борисе Годунове старый типографщик Андроник Тимофеев Невежа и его сын Иван Андроников Невежа. Младший Невежа печатал священные книги в Москве и при Лжедмитрии I[586].

Со второй половины XVI века в Московском государстве появляются первые «арифметики», в которых употреблялись русские меры и система устного исчисления. В 1556 г. вышло первое пособие по геометрии, служившее руководством писцам «с приложением землемерных начертаний». Ермолай Еразм издал сочинение о математических расчетах при измерении площадей. Появились карты-схемы ряда земель Московского государства. Знакомство с теоретическими сведениями из области механики и математики обнаружили строители собора Василия Блаженного. «Прогресс русской культуры воплощался в людях, тесно связанных с развитием государства, нуждавшегося в специалистах, знакомых с основами математики и геометрии, свойствами руд и металлов», — отмечали А. А. Зимин и А. Л. Хорошкевич[587]. Вскоре приобрели известность русские архитекторы и инженеры (Иван Выродков и Постник Яковлев), приказные дельцы (Иван Висковатый), картографы. «К середине XVI в. выросли кадры, способные справляться со сложными инженерными задачами», — констатировали историки.

В Смутное время в результате пожаров и грабежей многие книги были уничтожены, библиотеки разграблены, а потому при царе Михаиле Романове московский Печатный двор заработал в полную силу, на семи типографских станах. Однако издаваемой печатной продукции явно не хватало, чтобы удовлетворить книжный спрос русских людей. Поэтому книги начали ввозить из-за рубежа, чему власти до 1627 г. не препятствовали.

В XVII веке правительство предпринимает попытки открытия школ. Впервые это произошло в Москве в 1632 г. Спустя несколько лет, в 1649 г. в Чудовом монастыре была учреждена греко-латинская школа. В 1665 г. в Спасском монастыре в Москве открылась школа «для грамматического учения», в которой обучали духовные лица. В 1681 г. при московской типографии на Никольской было открыто училище для изучения греческого и славянского языков. В школе насчитывалось 30 учеников из разных сословий. В 1686 г. их численность возросла до 233 человек. Школа в том же году была преобразована в высшее образовательное учреждение — Славяно-греко-латинскую академию, предназначавшуюся для подготовки высшего духовенства и государственных чиновников. Примечательным был социальный состав учащихся: наряду с представителями высших сословий, в академии обучались сыновья конюха и «кабальных людей»[588].

В середине XVII века в стране стала издаваться учебная литература. В 1648 г. вышла в свет славянская грамматика Мелетия Смотрицкого, в 1649 г. — краткий катехизис ректора Киевской академии Петра Могилы. В 1679 г. появился Букварь Полоцкого. Выходили в свет своего рода справочные пособия — «Азбуковники», в которых раскрывались философские понятия, содержались краткие сведения по отечественной и всемирной истории, а также об античных философах и писателях[589]. Издание учебной литературы сделалось одной из важнейших задач Печатного двора. К середине века он издавал уже 450 тыс. букварей, псалтырей и часословов. При этом книги были общедоступными. К примеру, буквари продавались по копейке за штуку. Общая продукция Печатного двора за XVII в. составляла около 500 наименований книг[590].

Значительно повысился уровень грамотности в различных социальных слоях. Большая часть мужского населения была знакома с грамотой («белое духовенство» — поголовно грамотное, «черное духовенство» и дворяне — на 75 %, купечество — на 75–96 %, мужики на 23–52 % грамотные)[591]. Для сравнения: средний уровень грамотности мужского населения в Англии в тот же период составлял 70 %[592], т. е. практически не превышал уровня мужской грамотности в России!

Как видно, успехи в образовательном процессе в России в XVI–XVII вв. были значительными. Немаловажным обстоятельством для культурного развития государства становился образовательный уровень и менталитет самих его управленцев, в первую очередь, царей. К примеру, Иван Грозный считался «начитаннейшим москвичом XVI века». Современники называли его «словесной мудрости ритором»[593]. Историк Р. Г. Скрынников отмечал, что Иван IV в юные годы не получил систематического образования, зато в зрелом возрасте поражал своими обширными познаниями. С 34 лет Грозный занялся литературным творчеством и, по утверждению ученого, сделался «едва ли не самым плодовитым писателем своего времени. Писания Ивана свидетельствовали о его уме и начитанности». Царь неплохо знал исторические сочинения, на которые порой ссылался в своих речах, обращаясь к иностранным дипломатам. Скрынников отмечал, что венецианского посла поразило близкое знакомство Грозного с римской историей. А ливонские богословы, допущенные в царские книгохранилища, были потрясены, увидев там редчайшие сочинения античной поры и византийских авторов[594].

Иван Грозный, как подчеркивал В. О. Ключевский, «перечитал много, что мог достать из тогдашнего книжного запаса, вращавшегося в русском читающем обществе». Царь читал не только книги духовного содержания, но и «тогдашние русские учебники всеобщей истории» — переводные греческие хронографы. В письмах к князю Андрею Курбскому, рассуждая о власти, Грозный приводил цитаты из ветхозаветных пророков и новозаветных учителей, классической мифологии и эпоса. Царь демонстрировал прекрасные познания всемирной истории, ссылался на факты, вычитанные из хронографов, освещавших страницы римской, еврейской, византийской, западноевропейской истории[595].

Отечественный исследователь Н. Н. Зарубин в 1982 г. реконструировал и составил библиографическое описание библиотеки Ивана Грозного. Выяснилось, что в этой библиотеке имелись книги греческие («бесчисленное множество»), еврейские, латинские, сербские; «Деяния флорентийского собора», «История иудейской войны» Иосифа Флавия, «Космография», сочинения чешского пастора Ивана Рокиты, лютеранского пастора Мартина Нандельштадта, католического пастора А. Поссевина, английского доктора Якоба о вероучении англиканской церкви, а также трактаты английских купцов против папизма[596]. Безусловно, все эти книги свидетельствовали о начитанности и высоком интеллекте русского царя.

Не только царь, но и некоторые его приближенные способствовали образовательному и культурному развитию Московского государства. Один из них — протопоп Благовещенского собора Кремля Сильвестр, составитель знаменитого памятника русской средневековой литературы — «Домостроя». «За Домостроем проглядывает могучий пласт средневековой культуры, в том числе и народной, бытовой и гражданской, которую в XVI в. и пытаются ограничить уставом, строем, чином по образцу церковно регламентированных уставов, — отмечал ученый В. В. Колесов. — Таков заключительный этап христианизации на Руси, постепенно отстаивающей разные стороны христианского вероучения и нравственного обихода»[597].

«Домострой» представлял собой сборник поучений по многим отраслям домашнего хозяйства и посвящался сыну Сильвестра — зажиточному купцу Анифиму. По характеристике ученых А. А. Зимина и А. Л. Хорошкевича, «Домострой» представлял собой «энциклопедию русского быта». И, действительно, каких только советов не давал автор! В «Домострое» имелись наставления в области религии («Как христианам веровать» и «Как причащаться»), государственного устройства («Как царя или князя чтить и во всем им повиноваться, правдой служить им во всем»), медицины («Как христианам врачеваться от болезней»), педагогики («Как воспитать детей своих», «Как детей учить»), а также семейных отношений («Наказ мужу и жене», «Как мужу воспитывать свою жену») и быта («Как сохранять домашний порядок», «Как вести домашнее хозяйство», «Как готовить на кухнях», «Как хранить в погребе всякие припасы») и т. д.[598]

Появление «Домостроя» в правление Грозного было не случайностью, а скорее закономерностью. Время царствования Ивана IV историки не случайно окрестили «временем грандиозных перемен в области культуры». «Введение и совершенствование книгопечатания послужило мощным толчком для распространения грамотности, — отмечали А. А. Зимин и А. Л. Хорошкевич. — Величайшие географические открытия на севере и востоке страны расширили кругозор русского человека. Новые и старые земли оказались изображенными на картах, позднее послуживших основой для иностранных карт России»[599].

Следует признать, что последующие цари на русском престоле — Федор Иоаннович, Борис Годунов и Василий Шуйский особой начитанностью не отличались. По подсчетам ученого С. Белокурова, книжное собрание этих царей насчитывало 41 рукопись, одну книгу московской печати, одну немецкую (травник), 10 книг литовской печати и 5 книг польских тетрадей. По большей части то были богословские сочинения[600].

Первые цари из династии Романовых также не обладали большими собраниями книг. У Михаила Романова имелось всего лишь несколько печатных книг («Апостол», «Апокалипсис», «Устав»), да несколько рукописных (об избрании Михаила Романова на царство; об осаде Троице-Сергиевой Лавры во время Смуты и др.). Малочисленными были библиотеки и у детей царя. К примеру, у царевича Ивана в распоряжении оказались Стоглав и Азбука, у царевны Ирины — 5 Псалтырей и 2 Часовника. Заметно выделялся интересом к чтению будущий царь Алексей Михайлович. В его собрании книг имелись Апостол, Азбука, Грамматика, Лексикон литовской печати, Космография, Псалтырь. Вступив на престол, Алексей Михайлович приобрел 4 «певчих» книги, Немецкую библию в лицах, географические карты, с описанием всех частей света, чертежи «Голанской земли» и еще ряд других книг. Впервые после правления Грозного, в библиотеке царя появились иностранные труды.

Заметно выделялся своей образованностью и неординарностью среди детей Алексея Михайловича его сын Федор. Царевич родился 30 мая 1661 г. Его воспитателем и духовным наставником был известный высокообразованный монах Симеон Полоцкий. Царевич рано овладел латынью и польским языком, изучил философию и риторику, проявлял живой интерес к творчеству античных авторов. Он имел хорошую библиотеку, в которой были как русские, так и иностранные книги. Всего в его библиотеке хранилось 137 иностранных книг и рукописей. Среди них были «Чертежи разных государств» на польском языке, «Четыре Библии в лицах», «Зерцало великое», «О луне и о всех планетах небесных», Хронограф, описание града Амстердама и града Рима — на латыни[601]. Получив церковное образование, Федор увлекся певческим искусством, стал писать духовные песнопения и «складывать вирши». Хорошо образованный, молодой царь много внимания уделял проблемам образования. В. О. Ключевский отмечал: царь Федор, «слывший за великого любителя всяких наук, особенно математических, и… заботившийся не только о богословском, но и о техническом образовании», собирал в свои царские мастерские художников «всякого мастерства и рукоделия», платил им хорошее жалованье и сам прилежно следил за их работами»[602]. Неудивительно, что именно царь Федор стал одним из инициаторов создания первого высшего образовательного учреждения в стране — Славяно-греко-латинской академии, а также составил проект высшего училища, или академии.

В одной из своих грамот царь Федор Алексеевич высказал намерение устроить в Заиконоспасском монастыре «храмы чином академии», в коих будут изучать «семена мудрости» — гражданские и духовные науки (грамматику, риторику, диалектику, философию, богословие), а также правосудие «духовное и мирское». Царский проект содержал подробное описание источников финансирования академии. Царь намеревался обложить налогами несколько монастырей: Спаса в Китай-городе близ Неглинки; Иоанна Богослова в Рязанском уезде («ибо Иоанн Богослов почерпнул мудрость небесную от источника премудрости»); Андреевский на Москве-реке («для пребывания из-за границы ученым людям»)[603]. От себя на содержание академии царь жаловал Вышегородскую дворцовую волость и десять пустошей в разных местах. Предусматривались также пожертвования на одежду и питание учащихся от частных лиц.

Особое внимание в проекте уделялось требованиям, предъявляемым к преподавателям академии. Самое главное из них — исповедование православной религии: «Новообращенные из римской веры, также из лютерской, кальвинской и других ересей не допускаются в блюстители и учителя, потому что они привыкли злохитростным образом тайно ереси свои мало-помалу в учеников вкоренять», утверждал царь Федор[604]. Защитой православной религии был обусловлен также запрет держать в домах учителей иностранных языков. Предполагалось посылать всех детей в «единое общее училище, ибо от домашних учителей, особенно иностранных и иноверных могут быть принесены противность нашей вере и разногласие»[605].

Учителям и «блюстителю» академии следовало быть «благочестивыми» и от «благочестивых родителей рожденных и воспитанных». Все учителя, приехавшие из-за границы, подвергались испытанию, после которого выдержавшие его, принимались на службу, а остальные «изгонялись» из государства Российского. Примечательно, что царский проект предусматривал «за долговременную и ревностную службу» преподавателям назначать пенсии[606].

Пожалуй, самым примечательным в образовательном проекте Федора Алексеевича являлся пункт о приеме в академию людей «всех сословий и возрастов»[607]. Хотя в данном разделе не уточнялось, могли ли учиться в академии крестьянские дети, однако даже представленное в такой форме образовательное учреждение носило явно демократический характер. Прогрессивным было и стремление автора проекта оказывать финансовую поддержку «студентам». Так, в проекте отмечалось, что наиболее прилежные в науках ученики получат во время учебы от государя «достойное мздовоздояние», а по окончании учебы — «приличные чины» и «особенное царское щедрое милосердие». Подчеркивалось, что «в чины» могли допускаться не только «благородные», но и «неблагородные». Последние имели право занять должности стольников, стряпчих и пр. Причем, право занимать указанные должности принадлежало тем, кто проявлял явные заслуги на войне, в государственных делах и… «за учение».

Тот факт, что «студенты» занимали в царском проекте важное место, становится очевидным из статьи, посвященной наказаниям за проступки. В случае, когда среди «студентов» обнаруживали должников или виновных в каких-либо преступлениях (за исключением убийства или тяжких преступлений), то до завершения учебы под суд их не брали, «чтоб не препятствовать науке». Судебные функции в академии возлагались на ее «блюстителя» и преподавателей.

Проект образовательной академии царя Федора Алексеевича, безусловно, отличался прогрессивным характером, поскольку предусматривал внесословное образование. Вместе с тем, явным диссонансом в проекте звучали требования самых жестоких кар в отношении тех преподавателей и «студентов», которые читали еретические книги или «возводили хулу» на православие. Автор проекта призывал сжигать не только еретические книги, но и тех, кто их читал! «Если какой-нибудь иностранец или русский обвинен будет в хуле на православную веру, то отдается на суд блюстителю и учителям, и если обвинение окажется справедливым, то преступник подвергается сожжению», — заявлял царь[608]. По-видимому, подобные призывы царя заставили историка С. М. Соловьева окрестить планируемое образовательное учреждение «страшным инквизиционным трибуналом»[609].

Бесспорно, что та идеологическая борьба, которую русская православная церковь вела в XVII веке с «иноверным» Западом, отразилась в проекте царя. Дуализм ментальности и религиозных верований Федора Алексеевича явно вступал в противоречие с историческими требованиями эпохи Нового времени, что и проявилось в царском проекте. Трудно сказать, какая судьба постигла бы данное учреждение в Российском государстве в условиях правления абсолютной монархии, если бы не преждевременная смерть самого автора проекта. В 1682 г. царь Федор скончался в возрасте 20 лет. Проект академии так и остался таковым на бумаге.

Обычным делом для второй половины XVII в. стало появление иностранных книг в личных и монастырских библиотеках. Автор предисловия к изданию «Россия при царевне Софье и Петре I. Записки русских людей» подчеркивал: уже при царе Алексее Михайловиче русская литература переживала расцвет, и она не была изолирована или оторвана от общеевропейского развития. Не только богословские, но и художественные, исторические, технические сочинения западных авторов в изобилии переводились, «вливаясь в поток аналогичных русских произведений». Автор обращал внимание на высокий для Европы того времени уровень начального образования на Руси (включавшего умение читать, писать и петь по нотам) и появление при «тишайшем» царе в Москве первых училищ «повышенного типа» — своего рода переходной ступени к университетскому образованию. Поразительны были изменения, происшедшие в 1640–1670-х годах в музыкальной культуре (С. Коллинс свидетельствовал: «у русских есть музыкальные школы, где воспитывают детей очень тщательно и строго»), изобразительном искусстве («першпективная» живопись), в архитектуре и градостроении[610].

Культурные достижения России в XVII веке не ограничивались только успехами в образовании. Практический характер начинают приобретать в это время научные знания. Интенсивный рост торговли способствовал зарождению прикладной математики. Получили широкое хождение рукописные учебники («Цифирная счетная мудрость» и др.), а также печатные книги по математике («Считание удобное»). Используемые русскими купцами счеты, с костяшками или бусами, нанизанными на спицы, приводили в восхищение иностранцев, не встречавших подобных устройств у себя на родине. Стали вводить в действие различные механизмы в строительстве (блоки, винтовые деревянные домкраты) и на мануфактурах (сверлильные станки, циркулярные механические пилы, подъемные механизмы и т. п.)[611].

Заметный подъем в этот период переживала русская литература. Прежде всего, это проявилось в интересе к истории, как своей страны, так и зарубежных государств. В Хронографе 1617 г. содержались сведения об открытии Америки, о «люторовой ереси» и пр. В 1620 г. вышел в свет труд монаха Авраамия Палицына о «Смутном времени» — «История в память предыдущим родом». За ним последовали исторические произведения «О разорении Пскова», «Повести об Азовском осадном сидении», «Сибирские летописи». Наконец, в 1678 г. был издан первый обобщающий труд по истории «Синопсис» И. Гизеля[612].

Рост национального самосознания народа, заметно усилившийся в период Смуты, отразился в русской публицистике. В 1610–1612 гг. выходили «летучие листы-писания»: «Новая повесть о преславном Российском царстве и великом государстве Московском», «Плач о пленении и конечном разорении превысокого и пресветлейшего Московского государства» и др. Во второй половине XVII в. вышли в свет труды идеологов «просвещенного абсолютизма» Ю. Крижанича и С. Полоцкого.

Заметным явлением русской культуры стало появление светской литературы. Возникли новые жанры: повести-жития («Житие протопопа Аввакума, им самим написанное»), бытовая повесть («Повесть о Горе-Злочастии», «Повесть о Савве Грудцыне»), демократическая сатира («Повесть о Шемякинском суде», «Повесть о Ерше Ершовиче», «Служба кабаку» и др.), рифмованная поэзия («Букварь», «Рифмованная псалтырь», «Вертоград многоцветный» и др.)[613].

Среди новых жанров особое место занимала драматургия. И здесь следует подробнее остановиться на первом театре в России, время создания которого пришлось на вторую половину XVII века, правление царя Алексея Михайловича. Напомним, что в средние века в народе процветало «скоморошное художество», а также кукольные комедии. Русский народ, как полагал ученый XIX в. П. О. Морозов, «был очень расположен к сценическому делу и в самой своей жизни, в своих праздничных обрядах и играх». Между тем, власти относились крайне негативно ко всякому проявлению народного веселья, «строго осуждая его, как поганство, как язычество, как служение дьяволу», и усердно старались его искоренить[614].

Подобное положение вещей сохранялось вплоть до середины XVII века. Даже молодой государь Алексей Михайлович, с именем которого связывают зарождение театра в России, поначалу относился к проявлениям народного веселья весьма прохладно. В 1648 г. по русским городам и волостям была разослана царская грамота, которая строго предписывала: «В домах, на улицах и в полях песен не петь… не плясать… в хороводы не играть… на свадьбах песен не петь», органикам и гусельникам не играть, «на святках в бесовское сонмище не сходиться, игр бесовских не играть, песен не петь, загадок не загадывать, сказок не сказывать… личины и платье скоморошеское на себя не накладывать, олова и воску не лить, зернью и в карты и в шахматы не играть… на досках не скакать, на качелях не качаться, скоморохом не быть, с гуслями, бубнами, зурнами, домрами, волынками, гудками не ходить, медведей не водить… кулачных боев не делать»[615]. Даже судя по данному указу, можно составить представление, насколько разнообразными были развлечения и увеселения простых людей на Руси. И все это молодой царь, находившийся в ту пору под сильным влиянием духовников, повелел запретить под страхом наказаний. «Ослушников» указа ждали «батоги», кнут, штрафы и ссылка. Музыкальные инструменты, как «бесовские сосуды», а также «хари» (маски скоморохов) подлежали изъятию и сожжению «без остатку». Действие указа было продлено новой царской грамотой в 1657 г.

Между тем, с течением времени менялась жизнь в стране, а с нею и взгляды государя. Общение с иностранцами делало свое дело. «Мало-помалу отвыкая от преданий и обычаев старины, он (государь) заинтересовался теми новинками европейской культуры, которые все чаще и чаще появлялись в Москве и не могли остаться без влияния на окружавшую его обстановку», — отмечал П. О. Морозов[616]. Особую роль в приобщении царя к западноевропейской культуре сыграла его вторая супруга Наталья Кирилловна Нарышкина. Воспитанница известного «отца и друга немцев» Матвеева, царица своим влиянием содействовала изменению образа жизни в царских палатах до такой степени, что Алексей Михайлович «стал допускать многое такое, о чем не смог бы и подумать за несколько лет перед тем». Он стал приглашать в свои покои песенников, умельцев играть на органе, виоле, флейте. Полюбил наблюдать за плясками шутов и скоморохов. Иногда забавлялся им же запрещенной игрой в шахматы. Наконец, боярин Матвеев обратил взор государя на театр. И вскоре театральные представления сделались любимым развлечением «тишайшего» царя.

Опасаясь осуждения блюстителей православной веры, усматривавших в театральных представлениях «бесовскую игру, пакость душевную», царь поначалу испросил совета у своего духовника. Тот, сославшись на пример византийских императоров, разрешил театральные зрелища. После этого спешно собрали труппу для придворной сцены из числа служилых и торговых иноземцев. Обучал «актеров» пастор лютеранской церкви Иоган Грегори. По случаю рождения сына Петра в 1672 г. царь приказал «учинить комедию». Для этой цели в подмосковном селе Преображенском построили театр — «комедийную хоромину». Театр внутри был украшен красным и зеленым сукном, освещался большими сальными свечами. 17 октября состоялось первое представление — комедия об Эсфири. В спектакле было использовано 36 декораций. Денег на костюмы и парики не жалели. Представление сопровождалось музыкой и танцами. В театр прибыли все придворные. П. О. Морозов сообщал: «Царь был очарован невиданным дотоле спектаклем и внимательно следил за ходом пьесы в продолжении 10 часов, не вставая с места»[617]. В знак благодарности Грегори был награжден царским подарком: соболями на огромную, по тем временам, сумму в полторы тысячи рублей!

Постепенно театр пополнялся новыми актерами. В 1673 г. «комедийному делу» у Грегори уже обучалось 26 юношей. Обогащался и репертуар театра. Симеон Полоцкий написал в 1674 г. две пьесы: «О Навходоносоре царе» и «Комедию-притчу о блудном сыне». Грегори поставил светскую пьесу «Темир-Аксаково действо», а также комедию о Тамерлане и Баязете и об Адаме и Еве. В 1674 г. на представление «Юдифи» присутствовали царица с детьми, царевичами и царевнами. Причем, дамы скрывались от любопытных взглядов публики в ложе, огороженной частой решеткой.

Любопытно, что П. О. Морозов находил много общего в театральных представлениях при Алексее Михайловиче с теми, что происходили в Англии. Они «заключали в себе те же самые внешние элементы, какими отличались представления «английских комедиантов»: здесь, кроме собственно комедии, были танцы, пение, музыка, фокусники и всякие иные игрецы». Отпечаток «английского стиля» ученый усматривал также в репертуаре пьес[618].

Заметные достижения наблюдались также в живописи, переживавшей на рубеже XVI–XVII вв. процесс обмирщения. Особенно наглядно это проявилось в появлении светского жанра живописи — «парсуне» (портрет реального лица). Хорошо известны «парсуны» царей Алексея Михайловича, Федора Алексеевича, юного царевича Петра[619].

Отход от церковного мировоззрения затронул и зодчество. Реставрация Кремля после польско-литовской интервенции, создание различных гражданских построек (Теремной дворец в Кремле), зарождение стиля «узорочье» (московские церкви Рождества Богородицы в Путинках, Троицы в Никитниках, ярославская церковь Ильи Пророка) все это свидетельствовало о бесспорных достижениях русского народа не только в духовной, но и материальной культуре[620].

Как видно, русский народ имел в XVI–XVII вв. свою национальную культуру, которая даже по признанию британского ученого XX столетия М. Андерсона, находилась на довольно высоком уровне, хотя многие англичане верили в то, что в России вплоть до воцарения Екатерины II не существовало даже книгопечатания[621]. В то же время ученый А. А. Преображенский, подводя итоги анализа состояния культуры допетровской России, заключал: «Общее направление развития русской культуры изучаемого времени не осталось незамеченным для наиболее вдумчивых и наблюдательных иностранцев, не склонных только в уничижительном плане отзываться о нашей стране в XVII столетии»[622]. В подтверждение сказанного можно привести слова секретаря прусского посольства И. Фоккеродта, призывавшего иностранцев для объективного суждения о русских, отбросить «все свои предубеждения и смотреть на вещи, как они есть в природе, а не брать мерилом своих суждений нравы и обычаи, установившиеся в его отечестве». На взгляд автора, следовало также знать и язык русский. Задаваясь вопросом, «действительно ли прежние русские были так дики и скотоваты, как расславляют о них?», Фоккеродт утверждал: «Все это иностранные выдумки». По его мнению, многие иноземцы, бывавшие в России, судят о русских поверхностно и потому «в дурных чертах изображают их рассудок». На взгляд самого автора, у русских людей никогда не было «недостатка в понятиях о благе и зле. У них были свои особенные правила честности, которые они натверживали юношеству таким же образом, как бывает то и в Европе… После китайцев, может быть, нет другого народа под солнцем, у которого простой человек, повстречавшись с равным себе, был бы так вежлив и говорил ему столько любезностей, как у русских… Русский человек владеет очень здравым природным умом и ясным суждением… У него необыкновенная способность понимать, что бы то ни было, большая сноровка находить пригодные средства для своей цели и пользоваться к своей выгоде выпадающим ему случаем, и… большинство между ними одарено достаточным природным красноречием, умением хорошо обделывать свои дела и рассудительно выбирать, что полезно для них, что вредно, да еще все это в гораздо большей степени, чем обыкновенно встречается в таких же простолюдинах Германии, или в другой какой стране»[623].

Таким образом, становится очевидным, что представления англичан о допетровской России как о «варварской» и «нецивилизованной» стране были далеки от истины. Но только ли недостаточной информированностью британцев о России объяснялось подобное восприятие нашей страны? Известный ученый XIX столетия Н. Я. Данилевский по этому поводу писал: «Еще в моде у нас относить все к незнанию Европы, к ее невежеству относительно России… Европа не знает, потому что не хочет знать»[624]. В справедливости сказанного мы могли убедиться на примере англичан, посетивших Россию в XVI–XVII веках.

Однако «невежество» британцев, на наш взгляд, не всегда можно было объяснить только субъективными причинами: краткостью визита в стране, незнанием языка и т. д. Ведь все, что касалось материальной культуры (градостроение, деревянное и каменное зодчество), описания климатических и природных условий, занятий населения, а также государственного устройства страны чаще всего носило объективный характер. И потому утверждение ученого М. А. Алпатова о том, что Флетчер создал «пасквиль о России»[625], вызывает сомнение. На наш взгляд, именно Флетчер представил наиболее объективную и достоверную картину русского государства во второй половине XVI века. Однако по какой-то причине мимо наблюдательного взгляда англичанина незаметно прошла духовная культура русского народа. С аналогичным явлением столкнемся, обратившись к трудам других британцев, писавших о России. Нам представляется, что это происходило далеко не случайно. По-видимому, жителям Англии, в ту пору активно занимавшейся колониальными завоеваниями, было выгодно представить народ России «варварами», а ее правителей «азиатскими деспотами» для того, чтобы противопоставить их «цивилизованным» европейцам. Богатая природными ресурсами Россия с «варварским народом» вполне подходила на роль нуждающейся в руководстве и опеке со стороны «цивилизаторов», читай — колонизации. Об этом совершенно откровенно высказался тот же Флетчер: «Безнадежное состояние вещей внутри государства (России) заставляет народ, большею частью желать вторжения какой-нибудь внешней державы (выделено нами — Т. Л.), которое (по мнению его) одно только может его избавить от тяжкого ига такого тиранского правления»[626]. Как помнится, аналогичные «пожелания» оккупации своей страны будто бы высказывал русский народ в период Смуты, когда в Англии уже полным ходом шла подготовка к вторжению и колонизации Русского Севера.

Таким образом, растиражированный стереотип о «варварском» характере русского народа британцами, на наш взгляд, являлся всего лишь удобным идеологическим прикрытием для колонизаторской политики британских завоевателей. Не удивительно, что данный стереотип продолжал сохраняться в общественном мнении европейцев (и не только англичан) и в последующие столетия. Русофобские настроения на Западе взращивались властями искусственно и преднамеренно, и пример британцев это ярко демонстрировал.