Казарменная гора, казалось, была совсем близко, но когда девочки добрались до нее, уже смеркалось. Они брели устало, как две старушки. Майкки сразу заторопилась домой — она уже и так сильно опаздывала — и как мышка юркнула в дверь. Анни же осталась стоять во дворе. Теплый августовский ветер шуршал в ветвях клена, обдавая прохладой раскрасневшееся лицо Анни. Она обошла свой дом и свернула на дорожку, которая вела к домику Муттиски. Подойдя к двери, девочка услышала песню. Постучавшись и не получив ответа, Анни прошла через коридорчик и переступила порог кухни. Муттиска стояла у плиты и что-то помешивала в большом котле. Языки пламени освещали старушечий лоб, весь изрезанный глубокими морщинами, и седую прядку волос. Муттиска пела слегка дрожащим, но ясным голосом:
Мальву мы возьмем для мази.
Если кто-то напроказил
И себя поранил вдруг.
Вот звездчатка, вот горошек.
Будет наш отвар хорошим.
Коль цветок добавим серный,
Будет наш навар целебный.
Хо-хой!
Травка эта вас излечит
От змеиного укуса.
Для приправы — мирт пахучий.
Хо-хой!
Это — травка-мурава,
Чтоб не болела голова.
Подорожник и калган
Пусть помогут вам от ран.
Щербина и мерея, узик и осока
Нам подбавят сока.
Хо-хой-!
Тысячелистнику скажем хвалу
И кинем в отвар эту чудо-траву.
Хо-хой!
Дальше идут своей чередой
Кашка, ромашка, арженец луговой.
Пушица, и мятлик, и чертополох,
Да и пустырник тоже неплох.
Тимьян с астрагалом и валерьяна
Наладят здоровье вам без изъяна.
Хо-хой!
Да не забудьте про розовый корень.
Пусть исцелится всякий,
Кто болен!
Хо-хой!
Анни слушала затаив дыхание. Она лихорадочно старалась запомнить слова этой песни, потому что Муттиска все равно ни за что не согласится научить ее таким заклинаниям. Ведь в этой песне содержался рецепт какой-то целебной смеси. Анни уселась на пол за спиной Муттиски и — вся внимание — в ожидании скрестила на груди руки. Но Муттиска перестала петь. Она только молча помешивала свое варево, потом проговорила, даже не повернув к Анни головы:
— Ну, как ты поживаешь, Анни? Что у тебя нового? Только запомни, деточка, ты должна всегда стучаться, прежде чем входить в дом.
Анни принялась торопливо объяснять:
— Я постучалась, я два раза постучалась, но ты не слышала, потому что ты пела. Готовишь тут какое-то волшебное зелье. Распеваешь тут свои заклинания…
— Никакое это не волшебное зелье, — сказала Муттиска. — Это отвар, дары самой природы, здесь все ее чудодейственные соки, которые помогают мне врачевать раны животных. Иногда это и некоторым людям помогает… А волшебства на свете нет, деточка. Есть только чуткость, доброта и чуткость, и еще умение видеть насквозь. Хм… Так вот, нелегкое это Дело — исцелять.
Сдвинув в задумчивости брови, Муттиска смотрела на свой отвар и напевала:
— Ур-рааа! Ур-раа!
Поднимем паруса,
И шхуна наша
К дому поплыла…
Ла-ла, ла-ла, ла-ла,
Реллу-марей, ла-ла-ла…
Хотя Муттиска и была сегодня не в лучшем расположении духа, Анни все-таки осмелилась и робко спросила:
— Эту целебную мазь ты готовишь на тот случай, если дикие животные пойдут отвоевывать Лехилампи? Вдруг там будет много раненых, когда горностаи станут отбиваться?
Но Муттиска ничего не ответила на вопросы Анни. Она перестала даже напевать свою любимую песенку про шкипера. И тогда Анни принялась рассказывать ей про то, как они с Майкки ходили сегодня на Кристальное озеро, где живут господа Тёрхеля. Муттиска с рассеянным видом помешивала свой отвар, но рассказ Анни она явно слушала, так как произнесла в ответ низким грудным голосом:
— Вот как. Так, значит, вас там принимали. Но ты не горюй, это ведь искусственное озеро. Уолеви Тёрхеля такой человек: если попался ему на глаза — добра не жди. Есть на свете такие люди, и чем раньше ты поймешь это, золотко, тем лучше… И подумать только: он ведь тоже живая душа… Да-а, как ни прискорбно, но это факт: и Уолеви Тёрхеля — творение господне.
Потом Муттиска долго молчала, глядя на огонь.
— Но ты больше туда не ходи, — сказала она наконец.
— Не пойду, — ответила Анни. — Я просто подумала, что можно поиграть, раз там стоит такой красивый детский домик.
Однако Муттиска уже не слушала Анни. Честно сказать, она, кажется, совсем забыла про ее существование. Огня хозяйка не зажигала, и домик освещался только бликами пламени из-под котла с травами. Анни подумала, что теперь ей, пожалуй, пора уходить. Муттиска опять пребывала в каком-то ином, своем мире. Иногда так случалось, и тогда Муттиска была совсем как глухонемая.
Возле крыльца Муттиски Анни заметила какое-то странное создание. То ли гусеница, то ли бабочка, сантиметров пятнадцати длиной. Туловище этого существа было зеленое и членистое, как у гусеницы, но на голове у него были усики, как у бабочки. Пока Анни с удивлением разглядывала диковинное насекомое, оно выпустило вдруг маленькие прозрачные крылышки, вспорхнуло и, зажужжав, полетело куда-то под кружевную сень молоденьких сливовых деревцев.
«Дракончик, сын Змея Горыныча, — мелькнуло в голове у Анни. — Сторожит здесь Муттиску». И Анни подумала, что когда этот Дракончик вырастет, он, быть может, умчит ее на своей спине далеко к звездным мирам.
Анни шла по тропинке, которую понемногу окутывала темнота. Дом на Казарменной горе возвышался перед ней в сумерках прохладного вечера как большой деревянный ящик. Почти во всех окнах уже горел свет. Было даже страшно подумать, сколько людей хозяева поместили в этом доме. А что, если он когда-нибудь не выдержит да и рухнет вместе с жильцами? А ведь какая-нибудь богатая семья одна занимала бы целый такой дом… Вот какие мысли родились в голове у Анни, пока она брела по дороге домой. Почему-то ей стало необъяснимо грустно и тоскливо, и, чтобы приободриться, она заглянула к Тэри. Пес стоял возле своей конуры какой-то настороженный.
— В мире творится что-то особенное, я испытываю такое странное беспокойство, — сказала Анни, обращаясь к Тэри.
— Точно, и у меня тоже тревога, — сказал Тэри и обнюхал ноги девочки. — Ты куда же это ходила? Далеко, наверно. Такой странный запах.
— Ой, я сегодня столько обошла, — устало ответила Анни. Ей не хотелось второй раз рассказывать, где она была и что с ними случилось, тем более что дома ей придется еще раз пересказать все это маме. — Мне кажется, что именно сегодня ночью совершится нападение диких зверей на Лехилампи.
— Что-то такое ожидается, — сказал Тэри. — Недаром эта черноглазка сегодня целый день шпионила за мной, дескать, не приходил ли сюда кто-нибудь.
— Юлкуска-то?
— Да так, кажись, ее люди зовут, — кивнул Тэри.
— Я только не понимаю… Ей-то что за дело? Не ее же это озеро, Лехилампи.
— Ну-у, как сказать… Озеро ведь лежит посреди глухого леса, недалеко от болота, так что поди знай чье оно, — рассуждал Тэри. — Я ведь в таких делах ничего не смыслю. Что я вижу? Один только наш двор. Разве что иной раз какой-нибудь добрый человек выведет меня за ворота прогуляться. Вот и всё.
В голосе Тэри прозвучал упрек, и Анни торопливо сказала:
— Завтра я пойду с тобой погулять, обязательно пойду. В последние дни у меня было столько всяких хлопот.
— Известное дело, у всех свои хлопоты, — глухо проворчал Тэри. Тон у него был обиженный.
Анни попрощалась с Тэри как можно теплее и пошла домой. На лестницу со всех сторон доносились аппетитные ароматы готовящегося ужина; где-то кипела вода и шел сильный пар; за дверьми раздавались взрослые и детские голоса, и каждая дверь имела свой особый запах. Малыш Таави опять сидел на горшочке в углу лестничной площадки. Тут Анни вспомнила, что она утром обещала погулять и с Таави; обещание осталось невыполненным, и Анни почувствовала угрызения совести. Завидев Анни, Таави весь просиял и отчетливо выговорил:
— Мам-мам.
— Ты что, Таави, я ведь тебе не мама. — сказала Анни. — Ты уж прости меня, что я сегодня с тобой не погуляла, не отвезла тебя в колясочке на мост. У меня так много… тех, кого надо выводить на прогулку. Да и вообще у меня ужасно много работы. — Анни погладила Таави по головке и взбежала на свой этаж.
Мама и Лассе уже сидели за столом.
— Где же это ты до сих пор ходишь? — спросила мама и строго посмотрела на Анни. — Лассе битый час искал тебя у реки. Чего только я за это время не передумала!
— А она, конечно, опять по лесам бродила, — сказал Лассе, прихлебывая суп. Одновременно он ухитрялся читать спортивную книгу.
— Не надо уходить далеко от дому, доченька, здесь всякие подозрительные люди бродят, — сказала мама, ставя перед Анни тарелку с супом.
Анни принялась рассказывать про свои путешествия. Как хорошо заученный урок, она пересказала все, утаив только, что укусила Уолеви Тёрхеля за ногу. И про то, что Майкки была с ней, она тоже не обмолвилась ни словом. Это дело самой Майкки.
— Ай-ай-ай! — воскликнула мама и озабоченно посмотрела на Анни. — Надеюсь, господин Тёрхеля не подозревает, что ты из этого дома? А то мы можем вылететь отсюда. Чтобы ты больше туда не ходила и никому не рассказывала про свои приключения — запомни раз и навсегда. Да и вообще… Не надо заглядывать во двор к богатым людям. Они этого не любят.
— Ноги моей там больше не будет! — сказала Анни. — Да и озеро это, оказывается, искусственное. Хотя сад там такой чудесный. Я даже стишок сочинила:
В том прекрасном саду
Встретишь ты резеду.
Там цветут в изобилии
Королевские лилии.
На розе пурпурной
Сверкают слезинки.
Будто жемчужинки
Эти росинки!
Тут царские кудри,
А тут аконит…
Каждый цветок тебя
Так и манит!
Огнем полыхает маковый цвет.
Каких только красок
В саду этом нет!
— Ну будет, будет… — сказала мама и усмехнулась. — Ишь, какая у них благодать. Зато у нас на дворе растут ноготки. А на следующее лето мы с тобой посеем еще что-нибудь.
— Ага, — сказала Анни, с сонным видом доедая свой суп. Только теперь она ощутила, как сильно устала сегодня. Кое-как вымывшись, девочка повалилась на свою постель в нише и мгновенно заснула — будто провалилась в черную пропасть.