АнтиБожественная комедия 8

Глава десятая. Не все предки одинаково хорошие.

Когда гости ушли, я выбрался из погреба и от отчаяния жестко врезал кулаком по стене. На удивление, кулак прошел через трухлявое дерево без всяких проблем в виде переломов и вывихов. Ахиллес мрачно усмехнулся в ответ на мой жест и сильно хлопнул по спине ладонью, призывая не унывать. Но гнев не так просто было утихомирить. Он рвался наружу подобно дикой снежной буре, норовя снести все, что попадется ему на пути.

- Какого хуя я позволил этому обмудку забрать Астру? – устало спросил я Ахиллеса. Тот пожал плечами.

- Когда она так смотрит, лучше не перечить. Нахуй, - хмыкнул он, а я с ним согласился. Да, у Астры тоже был пунктик на защите всяких сирых и убогих. Ну и что? Она вот спасла троих и, возможно, ценой собственной жизни.

- Божена, - обратился я к старушке после небольшого молчания. – Куда её увезли?

- В крепость, госпо…

- Блядь! Я не господарь! Я обычный человек! – рявкнул я и обессиленно бухнулся обратно на стул. – Простите. Нервы ни в пизду, ни в Красную Армию.

- Спасибо вам. Если бы не ваша подруга, Златку бы забрали, а у нее отметины-то есть.

- Отметины? – переспросил я. Девушка кивнула и, задрав рукав платья, продемонстрировала мне обычное родимое пятно. – Это отметина?

- Да. Они называют это отметиной Диавола, - тихо ответила Злата. – А у меня еще и волосы рыжие.

- Тьфу, блядь, долбоебы, - ругнулся я. – Отметина, тоже мне. У Горбачева вон тоже была отметина, будто он головой в говно нырнул, но его никто не хотел сжигать, пока он Советский Союз не развалил. Средние, блядь, века. Время дурости и долбоебизма. Значит, её увезли в крепость. Что это за крепость, Божена? И обойдись, пожалуйста, без своих господарей и пустого трепа.

- Крепость Степана – это монастырь, - тихо произнесла старушка, напуганная моей вспышкой ярости. – Бывший монастырь. Сейчас там его логово, где он судит людей и казнит ведьм.

- Много казнит?

- В день не меньше трех. Вы разве, когда ко мне шли, не видели дым над замком?

- Вон оно что, - хмыкнул я, переглянувшись с греком. – Предок мой, оказывается, тот еще садюга-пидорюга. Ладно. Как нам в замок этот проникнуть-то?

- Ворвемся, дадим пизды и уроем пидарасов! – пробасил Ахиллес, заставив меня рассмеяться.

- И что же нам помешало сейчас это сделать? Тогда бы Астра была здесь, а я не получил бы частицу души, как ожидал. Не, дружище. Надо чего-нибудь поумнее.

- Марек раньше в крепость сено возил, когда там монахи обитали, - подала голос Божена. – А как глазами слаб стал, так и бросил.

- А повозка у вас есть?

- И ослика найдем. Вы же… - старик замялся, подбирая слова. – Внучку мою спасли и детишек этих несчастных. Они уже год по подвалам прячутся, света белого не видели. Как Черный Степан в округе объявился, так не жизнь стала, а сущий Ад.

- Э, нет, отец. Это ты еще настоящего Ада не видел, - хмыкнул я и, хлопнув Ахиллеса по колену, поднялся со стула. – Соберите нам повозку с сеном. Поедем подругу выручать.

- Вдвоем? – ахнула старушка, сжав руку внучки, которая стояла рядом.

- Не привыкать, мать. У, сука! – недобро усмехнулся грек, сверкнув черными глазами. В них сейчас горел настоящий дьявольский огонь. Черный и обжигающе злобный.

Маленький, меланхоличный ослик медленно катил груженную сеном телегу к воротам крепости, над которой кружились каркающие вороны и в воздухе горько пахло вонючим дымом. Один из стражей, облаченный в черную сутану и нелепый пузатый нагрудник с вмятинами, повелительно поднял руку, призывая возницу остановиться. Хмыкнув, я подчинился и, повернувшись, поправил сено в том месте, где только что торчал багровый от напряжения кусок лица Ахиллеса, закопанного в это самое сено. А затем, нацепив на лицо бодрую улыбочку, обратился к хмурому стражу, один глаз которого смотрел в небо, а второй на меня.

- Салют, дружище! Как ваше ничего?

- Ты кто такой?

- Дык, сено ж везу, не видно разве? – удивился я, неопределенно ткнув рукой позади себя. – Свежайшее, как раз для коняшек и их животов.

- Сено возит старый Едржей, - подозрительно ответил страж. – А вас я тут раньше не видел.

- А у Едржея этого разве монополия на ввоз сена? – ехидно осведомился я. – С господарем Степаном дружить надобно, сам знаешь. Тут мы ему сена подкинем, а он мимо нашего дома в следующий раз пройдет. А то и расскажем чего интересного.

- Например?

- О, много чего. Слухи тут ходят, что старая Касилиха, ночами баклажан в жопу сует, а потом на шабаш летает, чтобы ей его доставали оттуда. Говорят, что приятности она испытывает всякие. Или рябая Нэдька, у которой одна сиська вверх смотрит, а вторая к пупу стремится. Говорят, что ежели дернуть ее за сосок, второй дергаться начинает, - не стесняясь, брехал я. Страж озадаченно почесал голову и кивнул. – Так что, дружище. Пропустишь нас?

- Кого это вас? – нахмурился второй, подходя ближе. – Ты не один тут, деревенщина?

- Не. Я, ослик мой, Моисей, и дружище, что в сене спит. Умаялся вчера Нэдьку за сосок дергать, дабы на колдовстве уличить. Вот сам и хочет господарю Степану рассказать о ейных особенностях.

- Правду говорит, - кивнул косоглазый, чуть разворошив сено рукой. Ахиллес, которого демаскировали, издал весьма правдоподобный и качественный храп. – Токмо есть тут нестыковка одна, пан возница.

- Энт какая же? – улыбнулся я. – Рожи у нас чистые? Так баньку утром приняли, сеном загрузили и сюда сразу. Негоже пану Степану чуять, как мой пан Пиписевич салом и кальмарами воняет. Не? Не считаешь так? Ежели нет, то ждите вашего чумазого Едржея, а мы в другой дом поедем, где сено возьмут, и воды нам с дороги подадут.

- Ладно. Пропусти их, Славен, - разрешил косоглазый, отходя в сторону. Я чмокнул губами и ослик, нехотя, поплелся в сторону открывающихся ворот, из которых тут же потянуло знакомым и противным ароматом. Вонью горелой плоти, если что.

- Ловко ты, поляк, - проворчал Ахиллес, когда мы бросили повозку с сеном возле стойла и быстро переместились в укрытие. Теперь весь двор был у нас перед глазами. В центре него стояли три обугленных столба, к которым были привязаны не менее обугленные человеческие фигуры. По двору лениво слонялись немногочисленные слуги Черного Степана, одетые, как и хозяин, во все черное. Они носили воду, разбирали мусор, спихивали в канаву конские яблоки, которыми была усыпана земля, и молчали. За все время наших с Ахиллесом наблюдений ни один из них не промолвил и пары слов. Наоборот, они были настолько нелюдимыми, что мороз пробирал по коже.

- Все по фен-шую, дружище, - откликнулся я. – Если представляешься деревенщиной, то должен быть кем?

- Психологом, нахуй?

- Деревенщиной, ебанько, - хохотнул я и ойкнул, когда Ахиллес вцепился мне в шею. – Спокойнее, здоровяк. Шутки понимать ты так и не научился. Но да, твой ответ тоже правильный.

- Смотри, бля! Чтоб я не волновался. У, сука! – рыкнул грек. – Что дальше-то?

- Нам надо в это здание проникнуть, - я похлопал по потрескавшейся стене ладонью.

- Откуда ты знаешь?

- Главное строение крепости. В нем обитает лорд или, на крайний случай, долбоебствующий садист, вроде нашего Степашки. В мелких домиках и строениях живут воины и обслуга. И психологи, - сварливо ответил я, чем не заработал себе плюсов в карму, ибо Ахиллес опять напрягся. – Шутка.

- Конь, бля! Курва, нах!

- Курва нас с тобой ждет, если рыжую не спасем, - буркнул я, выжидая удобный момент. – Тогда я запишусь в войско Элигоса и буду разъебывать таких святош раскаленным елдаком. Погнали, горизонт чист.

Забежав внутрь главного строения, я потащил Ахиллеса за собой и снова спрятался в темном углу. Как раз вовремя, ибо мимо нас прошла процессия из пяти обезображенных слуг Степана. И, как обычно, молча и без лишних движений, словно уродливые клоны, созданные впавшим в маразм Императором Палпатином.

Один из них отстал от процессии и, увидев нашу возню в углу, проявил любопытство. За это Ахиллес вырубил его точным ударом колена в подбородок, а я, наклонившись, констатировал у павшего полное отсутствие пульса. Грек махнул рукой и пробормотал любимую отмазку, что сраженный им был тем еще грешником, ворующим у крестьян зерно и поебывающий на досуге польских гусей. Но грешник внезапно пришел в себя. Вовремя, ибо мы совершенно не представляли, куда идти дальше. Крепость была большой, а время играло против нас. По своим, блядь, правилам. - Да, блядь. Заебал ты вертеться, глист ебучий, - ругнулся я, когда пленный страж цитадели очнулся и, поняв, что случилось, предпринял слабую попытку освободиться. Он даже вяло двинул Ахиллеса кулаком по животу, а потом замер, когда грек, зарычав, стиснул его яйца в своем кулаке. – Славненько. Ты – отвечаешь на вопросы. Если нет, то он – оторвать тебе вялые орехи. Ферштейн? Пше бже вже, курва?

- Понял, понял, - пискнул страж, вращая безумными глазами и стараясь не шевелиться. Я хмыкнул и критично осмотрел его. Что уж и говорить. Человек был уродлив. Даже очень. Редкие волосенки, полная пасть нечищеных желтых зубов, прыщи, размером с фишку для покера, и внушительный ожог левой стороны лица.

- Славно, что понял. Ты такой урод, что тебя хоть сейчас на выставку в стиле «модерн». Все награды бы забрал, - пленник мелко затряс головой, соглашаясь с моими словами, ибо Ахиллес, посчитавший, что прыти тот проявляет недостаточно, сжал достоинство стража еще сильнее. А я продолжил допрос. – Хуй сосешь?

- Нет.

- Хуйня. Я тебе не верю. Спорю, что ты и мяч для гольфа из жопы ишака высосешь, даже не поинтересовавшись, нравится ли ишаку сферический предмет в прямой кишке.

- Да, сосу, сосу. Я тот еще хуесос! – визгливым шепотом ответил мужчина.

- Отлично. Контакт налажен, - удовлетворенно кивнул я. – Видел сегодня, как в цитадель привезли девушку. Рыжую, симпатичную и с упругой попкой?

- Да, видел.

- Ах ты сука. На попку, значит, ее смотрел. Дружище, поверни-ка минутную стрелку на пару часов вперед, - пленник тихо взвыл, но никто и ничего не услышал, ибо Ахиллес закрыл его рот свободной рукой. – Идем дальше. Знаешь, где она? Не вздумай пиздеть, а то мой друг вздумает тебя отпиздить. А делает он это жестоко и злобно. Хочешь проверить?

- Нет, нет. Прошу!

- Херня, я тебе не верю. Ты наверняка любишь, когда тебе выкручивают соски! А ты как думаешь, дружище?

- Я думаю, что он любит, когда ему в жопу камни вгоняют, - ответил Ахиллес, поняв, к чему я клоню. Пленник затряс головой, увидев в руке грека грязный камень, поднятый с пола.

- Её отвели в подвал, в личный кабинет владыки Степана.

- Ишь ты, блядь. Владыка Степан. Охуенное погоняло для чокнутого садиста и эгоманьяка, - фыркнул я. – Сколько в подземельях охраны? И не пизди, а то камень в руке моего друга, начнет увлекательное путешествие внутри твоей гнилой сраки. Его, блядь, даже Даша-путешественница не найдет, отвечаю.

- Верю, господарь. Верю. Охрана только у кабинета владыки.

- Жулик не воруй! – я шлепнул ладонью по щеке стража, который закатил было глаза и собрался отключиться. – А ну, проснись, Спящая, ебать тебя в сраку, царевна. Как, блядь, женщин на кострах сжигать, так нормально, а как самому ощутить боль, так плакать начинаете.

- Я больше не буду.

- Поздняк метаться, балбес. Ты уже засрал свою карму. Шепну Анастасию в Аду, чтобы он тебя почаще камнями поебывал, - усмехнулся я. Этого страж уже не вынес и, мучительно застонав, потерял сознание. – И так всегда. Самые жестокие уебки на деле оказываются ебаными трусами, дружище.

- Похуй, - лаконично ответил грек. – Куда дальше?

- Ты сам слышал. В подземелье. Надеюсь, что напугали мы его достаточно и он не напиздел нам с три короба, - вздохнул я, доставая из кармана штанов крепкую веревку, позаимствованную из дома пани Божены и пана Марека. – Поможешь связать его?

- Ага, бля, - буркнул Ахиллес, приподнимая бесчувственное тело стража. Вздохнув еще раз, я принялся за работу. Хули еще делать-то? Следы оставлять нельзя.

Спустившись первым в подземелье, я потянул носом и поморщился, почуяв знакомую, противно-сладкую вонь. Так пахнет кровь и уж этот запах я всюду смогу распознать, даже среди тошнотворных ароматов любого магазина косметики. Ахиллес тоже его почуял, и в груди грека возникло нездоровое рычание, а глаза стали еще темнее, чем раньше. Пришлось его успокоить, похлопав по спине. Ахиллес вздохнул и, мотнув головой, сообщил, что все в порядке. На том и порешили. Нас ждали поиски Астры, которая могла быть за любой из многочисленных, загаженных дверей. Но трусливый стражник цитадели, которого мы весело пытали несколько минут назад, сообщил, что рыжую пленницу держат в личном кабинете Черного Степана, где стоит охрана из числа двух братьев, как они любили себя называть.

- Это было легко, дружище, - весело произнес я, когда стражи мирно упокоились на пыльном полу после двух знатных пиздюлин от Ахиллеса. Грек колко усмехнулся и, влепив ради делихора, одному из стражей по ребрам, отошел в сторонку, после чего, разбежавшись, вынес к чертям дверь мощным ударом ноги.

- У, сука! – прорычал он, когда перед нами возникла натуральная пыточная, а в нос ударили ароматы смерти и зловония. Я, вбежав следом за греком, ругнулся, увидев, как на фотографии, лежащую на столе Астру, чей рот был заткнут грязным куском ткани, а руки были прикованы к столу, и своего предка, который сориентировался в ситуации довольно быстро и, схватив с ближайшей тумбы кривой нож, приставил его к горлу Астры.

- Стоять, герои, - дурашливо рассмеялся он, слегка надрезая кожу на шее девушки и заставляя её глаза округлиться от ужаса и гнева. – Еще один шаг и пол станет липким.

- Он и так липкий. Будто ты тут знатно просрался после тушеных бобов, - тихо ответил я, наблюдая за каждым действием Черного Степана. – А еще божьим человеком называешься, падла ебучая. Смею тебя заверить, что бесы в Аду уже заждались, когда твоя тушка попадет в их умелые ручки.

- Твои чары не действуют на меня, хи-хи, - вновь усмехнулся Степан, а потом, став серьезным, задал еще один вопрос. – Кто вы такие и какое вам дело до ведьмы?

- Для начала, это не ведьма, а чистая и благопристойная праведница. Ну, иногда она, конечно, любит матом крыть и по яйцам мужиков бить, но в целом – милашка, - ответил я, не спуская с предка глаз. – А мы её друзья. Он вот вообще ангел.

- У, бля! Пиздосралище, нахуй! – рек Ахиллес, заставив Степана выгнуть дугой бровь. – Уебу!

- Ангелы чинно и благородно разговаривают, - заметил он.

- Стресс сказывается, - отмахнулся я, мелкими шажочками приближаясь к столу. Предок еще сильнее прижался к Астре, а в его глазах заблестели злобные искорки. – Тихо, тихо, Степушка. Ты ручку-то убери, пока Ахиллес тебе ее в жопу не засунул. Вместе с ножом твоим.

- Меня невозможно испугать глупыми угрозами, слуги Диавола, - прошипел толстяк. – Я – Степан Новоклинских, владыка Оленей горы и всех земель прилегающих.

- Угу. А еще растлитель малолеток, ебарь коз хуем, и отвратный чревоугодник, - усмехнулся я. – Нам известно, каков ты на самом деле.

- Да, вы хорошо осведомлены, - брезгливо поморщился он. – Чернь всегда норовит благородных мужей оклеветать и выставить дураками. Жаль, что вчерашняя косоглазая девчушка этого не подтвердит.

- Кто? – нахмурился грек и, проследив за взглядом Черного Степана, заскрипел зубами, увидев в кровавом тазу светловолосую человеческую голову. – У, сука! Педофил, нахуй!

- Не вам судить меня, диаволы. Я не успокоюсь, покуда все ведьмы не закончат свои гнилые жизни в моем замке! – Астра нервно задергалась, когда кинжал Степана уткнулся в её плечо и, вспоров кожу, выпустил тягучую каплю крови на свет. – Жаль, что эта ведьма не дождется очищения огнем, а сдохнет, как овца, которую ждет бойня.

- Хуй ты угадал, ебила, - ругнулся я, хватая с тумбы короткий, прямой нож. Доли секунды мне хватило на то, чтобы резко замахнуться и выпустить оружие в сторону удивленного толстяка. Затем раздался неприятный хруст и злобный вой, полный боли и страданий. Мстительно улыбнувшись, я подбежал к чокнутому инквизитору, который плясал рядом с Астрой, держась рукой за грудь, из которой торчал брошенный мной нож. Вырвав нож, я от души влепил толстяку по скуле кулаком, отправляя извращенца на пол. Ахиллес, ехидно усмехнувшись, взял с полки странный кувшин и безжалостно опустил его на голову Степана, заставив инквизитора охнуть и потерять сознание.

- Гондон, блядь. Отпусти меня, Збышек! – проорала Астра, когда выдернул кляп и принялся возиться с кандалами.

- Не шуми, заинька. Тут слишком мудреный замок.

- Отпусти меня! Сейчас я этому пидарасу обрезание под корень сделаю! – бушевала рыжая, извиваясь словно рыба, выброшенная на берег. – Он, сука, хуем своим перед моим лицом тряс.

- Неистовая ебанашечка, - согласился я, освобождая правую руку подруги.

- Он мне тут многое рассказал, предок твой ебучий! – не унималась Астра. – Как он головы отрубленные в рот поебывает, как сжигает баб на кострах, а прах их в еду добавляет, чтобы силу их себе заиметь. Отпусти, блядь. Сейчас я его выебу одним из этих инструментов. Хуесос, блядь!

- Тихо. Тихо, заинька, - прошептал я, обнимая подругу. Та всхлипнула и обмякла, прижавшись к моей груди. – Все хорошо. Видишь, не только я лезу в залупу.

- Угу. Знала бы, так нахуй послала это семейство, - глухо ответила Астра. – Везет нам на извращенцев, Степка.

- Ага, - не слишком радостно согласился я. – Ты только не думай, что я такой.

- Не, поляк. Ты ебанутый, - хмыкнул Ахиллес, лениво пиная ногой Черного Степана, которому ловко связал руки и ноги, а в рот засунул старую портянку. – Но не настолько, как он. И чё теперь делать с ним? Как душу забрать?

- Да хуй его знает, - отмахнулся я. – В пизду пусть идет душа его. На хуй она мне вперлась?

- А иначе ты исчезнешь, - вставила Астра, растирая онемевшие руки. – Надо делать выбор, Збышек. Предок твой, тот еще хуище, но может в его ебучей, черной душе есть место состраданию и хоть чему-нибудь хорошему?

- Блядь. Ну, давай попробуем, - нехотя согласился я, прикасаясь к плечу Черного Степана. – В душе не ебу, как это все работает.

Но узнать этого мне не дали. В кабинете инквизитора вдруг потухли все свечи, а потом раздался хлопок, и запахло серой. Откашлявшись, я кое-как зажег ближайшую свечу зажигалкой и ошарашенно уставился на знакомую мне тварь, с которой когда-то сражался Элигос вместе с Ахиллесом. Да, это была ищейка Пута, а на её спине восседал уродливый демон, больше похожий на приснопамятного Чужого, с которого сняли всю кожу, а новую дать забыли.

Сглотнув, я завороженно смотрел, как бьется черное сердце в груди загонщика, как пульсируют мощные мышцы, и как хищно капает слюна на грязный пол. Демон, увидев, что мы до сих пор стоим в шоке, ехидно усмехнулся и, спрыгнув со спины ищейки, ковыляя, направился к нам.