Мясник швырнул шматок мяса на колоду и нацелил длинный нож. Сьюзан увидела, что именно он собирается резать. Это было совсем не мясо.
Она рванулась вперед и закричала:
– Нет! Это мой ребенок! Пожалуйста, пожалуйста, нет! О господи, пожа-а-а-луйста.
Нож взрезал плоть. Мясник насадил ребенка на лезвие и откинул его на доску внизу. Мерцающая сталь потускнела от крови. Ребенок закричал ужасным, булькающим криком.
Крик превратился в стон, в всхлипы, от которых вскоре осталось только бульканье, сменившееся задушенным хрипом.
Сьюзан услышала, как работает подающий воздух насос. Кто-то задыхался, пытался глотнуть воздуха.
Кейси.
Кейси в агонии извивалась на постели.
Сьюзан потянулась к ней, но Кейси стала таять. Исчезая, она повернулась к Сьюзан и улыбнулась. Она выглядела такой счастливой, такой невозможно счастливой…
Образ растаял, слился с окружающей темнотой, которая сгущалась все больше и больше. Сьюзан попыталась удержать его, но вмешалась боль – колющее ощущение в животе, усиливающееся с каждой секундой. Эта боль отличалась от тех, которые были у нее раньше. Ее можно было терпеть. Она была неприятной, но ее можно было терпеть.
По ее телу прошла волна дрожи.
Она увидела валящегося на землю Майлза Ванроу с торчащей из глаза антенной сотового телефона. Кровь течет из глазницы, рот перекошен.
Сьюзан покрылась потом, вызванным страхом.
Она бежала. Она убегала.
Господи. Она что, выколола ему глаз?
Как он нашел ее? Откуда он узнал, что она здесь? Джон. Это Джон им сказал. Джон позвонил ее родителям и каким-то образом вытянул у них правду. И сказал Ванроу. Значит, мистер Сароцини тоже знает, что она здесь.
Темноту рассеяло красное свечение, пробивающееся сквозь закрытые веки. Она открыла глаза и обнаружила, что лежит на спине и видит белый потолок и трубу с форсунками системы пожаротушения. В поле зрения вплыло лицо: незнакомая женщина в белом халате, с высокими скулами, приятным лицом и короткими светлыми волосами. Она улыбалась. Сьюзан посмотрела на нее расфокусированным взглядом.
– Поздравляю вас, Сьюзан! У вас девочка!
Сьюзан непонимающе смотрела на нее.
– Ваш ребенок, – сказала медсестра. – У вас девочка!
Мышление Сьюзан включилось от слова «ребенок». Ребенок.
– Девочка? – растерянно переспросила Сьюзан. Малыш был мальчиком, она была уверена, что Малыш был мальчиком. – Где… где… она? Можно мне… – Затем, когда память вернулась полностью, ее охватило лихорадочное беспокойство. – Кейси? Как Кейси?
Мимолетное колебание.
– Кейси?
– Моя сестра. Где я?
– Вы в клинике «Кипарисовые сады».
– Моя сестра Кейси. Как она?
На этот раз широкая улыбка.
– Кейси Корриган?
Сьюзан кивнула.
– В крыле «Лагуна»? Она ваша сестра? Очень красивая девушка!
Сьюзан почувствовала облегчение. С Кейси все было хорошо, это было видно по улыбке медсестры.
– Как вы себя чувствуете?
А как же Ванроу? Может, это был сон? Почему женщина ничего не говорит о Ванроу? Наверное, и вправду ее мучил дурной сон.
– Вам, наверное, сейчас немного больно?
Сьюзан задумалась. Она чувствовала слабость, мысли в голове путались. Ей было неудобно лежать на спине – из-за этого болел живот. Она описала свое состояние медсестре.
– Легкая болезненность тканей живота неизбежна. Я введу вам обезболивающее.
– Мой ребенок… я думала, у меня будет мальчик.
– Многих женщин это застает врасплох. Многие женщины думают, что родят мальчика, а потом рождается девочка. Она настоящая красавица.
Они ей лгали. Она родила мальчика, и они забрали его.
– Могу я сесть?
– Лучше отдохните еще немного, чтобы полностью отойти от наркоза, а затем я велю отвезти вас в вашу палату и принесу вам вашу дочь.
Дочь. Сьюзан нравилось это слово: оно вызывало у нее чувство гордости. Она почувствовала легкий укол в бедро. Боль ослабела, но не ушла совсем. Сквозь туман в голове пронеслась мысль: дочь.
«Ваш ребенок. У вас девочка!»
Малыш был мальчиком.
Как только в голове у нее несколько прояснилось, страх усилился. А что, если ей покажут не ее ребенка, а какого-нибудь другого? Если они ее обманут? Откуда ей знать? Откуда ей знать, что мистер Сароцини не забрал ребенка? Они могут принести его в жертву уже сегодня. Это может происходить и прямо сейчас. Она читала, что новорожденные младенцы обладают огромной ценностью для темных ритуалов, поскольку невинны.
Она убегала. Они догнали ее. Она ткнула Ванроу сотовым телефоном в глаз.
Ну и что. Он один из них. Он это заслужил.
Она попробовала сесть и тут же упала обратно на постель, вскрикнув от резкой боли – живот будто разодрали. Она повернула голову налево, затем направо и увидела капельницу, медицинскую аппаратуру, голые стены. Часы показывали семь часов десять минут. Она поискала глазами звонок, телефон, но ничего похожего в пределах досягаемости не было.
Она лежала не шевелясь. В голове прояснялось. Она думала о ребенке, о том, что произошло с Кейси прошлой ночью. О Ванроу. Разъединенная трубка подачи воздуха. Как? Как это могло произойти? Может быть, соединитель не выдержал давления? Почему там никого не было? А если бы она не приехала, тогда бы… тогда бы?..
Она вспоминала, что произошло. Боль. Медсестра. Ванроу. Она убегала. Полицейский в патрульной машине. То ли реальность, то ли бред.
Скорее всего, мне это приснилось.
Наконец, спустя целую вечность – хотя часы ясно показывали, что прошло всего двадцать минут, – вернулась медсестра с двумя санитарами. Они отвезли Сьюзан в ее палату и переложили на койку.
Ей разрешили сесть и подложили под спину подушки. Вокруг громоздилось несметное количество врачебных предметов: медицинских приборов, стоек под капельницу, насосов, целая батарея мигающих и мерцающих циферблатов и дисплеев. Сьюзан поставили капельницу, паховый дренаж и катетер.
Пришпиленный к отвороту халата медсестры бедж утверждал, что ее зовут Грета Дюфорс. Улыбаясь (Сьюзан стало интересно, способно ли это лицо на другое выражение), она сказала, что сейчас принесет новорожденную.
Рядом с койкой Сьюзан стояла детская кроватка, застеленная розовой простыней под розовым же одеялом. Из окна палаты открывался вид на каньон. Здесь был большой телевизор, два кресла, ваза с цветами, яркие современные картины на стенах. Приоткрытая дверь вела в ванную. Но телефона нигде видно не было.
Сьюзан услышала детский плач, затем сюсюкающая Грета Дюфорс внесла в палату младенца в розовой рубашечке и пеленке. Младенец ревел, сморщив казавшееся резиновым личико.
– Вот мы и пришли! – сказала медсестра. – Это твоя мамочка!
Сьюзан посмотрела на это крохотное существо, двигающее маленькими ручками и ножками, и ее подозрения испарились. Девочка выглядела такой беспомощной, такой испуганной и растерянной.
Такой красивой.
Непроизвольно Сьюзан вытянула руки и приняла маленький сверток. В нем заключалось все, зачем она жила. Едва только она взяла девочку, изумившись, какая она необыкновенно красивая, почувствовав под руками движения крохотного тела, как сразу поняла, что это Малыш. Она носила под сердцем именно этого ребенка, и никакого другого. Она поцеловала дочь в головку и сказала:
– Здравствуй, моя милая! Ну что ты плачешь, не плачь!
Ребенок перестал плакать и удовлетворенно гукнул.
– Ну вот, так лучше, – сказала медсестра. – Видите, у вас на руках она сразу успокоилась.
– Она такая красивая, – сказала Сьюзан. – Никогда не видела более красивого младенца. Ты красивая, да? Да, ты очень красивая!
Медсестра расстегнула халат Сьюзан и поднесла ротик младенца к соску. Сьюзан почувствовала легкое касание, затем младенец вцепился в ее сосок беззубыми деснами и начал сосать. У Сьюзан слезы навернулись на глаза. Это крохотное существо – ее ребенок. Она кормит грудью своего ребенка. Это было невероятно. Невероятно.
– Она пьет! – воскликнула она. – Она ест!
Грета Дюфорс улыбнулась и кивнула.
– Разве она не красавица?
– Красавица, – убежденно подтвердила Сьюзан. – Никогда не видела более красивого младенца. – Она поддерживала сверток, который был ее ребенком, левой рукой и ощущала запах детского мыла и присыпки. Она смотрела в морщинистое личико, на крохотные, безостановочно двигающиеся ручки и вдруг заметила, что у ее дочери много волос на голове – блестящих ярко-рыжих волос. – Да, ты прекрасна! Малышка, ты удивительная, ты знаешь об этом? Ты просто удивительная!
Она хотела бы показать ее родителям, Джону, Кейт Фокс и Лиз Гаррисон, всем своим подругам. Она не могла наглядеться на младенца. «Моя дочь, – думала она. – Ты моя дочь. Я не жалею ни об одной секунде той боли, которую ты мне причинила, потому что она того стоила».
Она поцеловала девочку в лобик, и еще раз. Когда она подняла глаза, медсестры в палате не было. Она была в комнате наедине со своим ребенком. И вдруг, не понимая почему, она сказала:
– Верити.
Дочь смотрела на нее, будто понимая, и Сьюзан почувствовала неразрывную связь с ней.
– Тебе нравится это имя? Мне тоже оно нравится – это хорошее имя. Верити. Знаешь, что значит Верити?
Верити еще сильнее сжала деснами сосок, будто говоря, что не знает, что это не важно, а вот сосок – это важно.
– Это означает «истина», – сказала Сьюзан.
Сьюзан продолжала ее разглядывать – она глаз не могла отвести от этого маленького ротика, этих ручек, от маленького носика, от этого невероятного маленького чуда у нее на руках. А когда она наконец оторвала взгляд, возле кровати стоял мистер Сароцини.
Она заледенела, объятая вихрем страха, и прижала ребенка к себе еще сильнее. Она не отдаст дочь ни за что.
Мистер Сароцини улыбался.
– Хорошо. Просто замечательно. Как вы себя чувствуете?
Сьюзан не ответила на улыбку.
– Хорошо.
– Очень красивая девочка. Мне сказали, что, принимая во внимание, что она родилась на свет недоношенной, она довольно крупная. И она совершенно здорова. Замечательный ребенок.
– Да, – сказала Сьюзан. – Ты ведь замечательный ребенок? – обратилась она к младенцу. – Да, да, еще какой. Ты замечательный ребенок. И ты знаешь это, разве не так?
Сьюзан взглянула вверх и встретила улыбку мистера Сароцини, еще раз окатившую ее страхом. «Сейчас он скажет что-нибудь про Ванроу», – подумала она. Но банкир ничего не сказал. Он продолжал улыбаться.
– Утром я приду навестить вас, – сообщил он.
И ушел.
Сьюзан переложила Верити так, чтобы девочка могла сосать правую грудь, а через некоторое время вернулась Грета Дюфорс, показала, как заставить ребенка срыгнуть, сменила пеленку и положила Верити в ее кроватку.
Сьюзан слушала дыхание дочери и раз за разом проигрывала в голове слова мистера Сароцини. «Утром я приду навестить вас».
Это значит, он не собирается забирать Верити сегодня, верно?
И он не сказал ничего про Ванроу. Если бы она и вправду изувечила доктора, кто-нибудь обязательно бы что-нибудь сказал. Это был сон, дурной сон. Кошмар.
Затем она подумала, что, возможно, так выразилось ее отношение к Ванроу. Фрейд сказал, что эмоции, подавляемые днем, высвобождаются во сне. Может быть, из-за злости, вызванной долгими страданиями, или из-за того, что ее обманули, или и из-за того и другого она захотела убить его.
И она знала, что могла убить его. Это было пугающее открытие. Она могла, на самом деле могла убить любого, кто попытался бы забрать Верити.
Она посмотрела на довольное спящее личико, такое маленькое, невинное.
– Я не позволю им, – сказала она. – Не позволю им забрать тебя у меня. Обещаю.