Глава 1 Мужские страдания



Предисловие № 1

Жанр эстрадной драматургии, наверное, самый неблагодарный в литературе. Уже хотя бы потешу, что и литературой-то его мало кто считает…

И еще потому, что монолог или скетч, написанные «на злобу дня», часто устаревают уже к концу этого дня.

И еще потому, что написанные «для ушей», для концертной публики, они не очень-то воспринимаются в чтении, «глазами».

Но есть в этом жанре что-то такое, из-за чего вот уже 30 лет мы не можем расстаться друг с другом.

Это «что-то» — зрительский смех и аплодисменты артистам, читающим твои номера. Конечно, такое бывает не всегда. Но когда это случается, приходит ощущение, которого не испытывают писатели, общающиеся со своей аудиторией заочно, через книги, и никогда не знающие до конца, интересен ты этой аудитории или книга отправилась в помойку,

Эстрадный автор, получающий от зала подтверждение своей нужности, бывает по-настоящему счастлив.

И в эти минуты он уже думает, что не так и плох этот жанр… Да, конечно, многие темы стареют, но ведь не все. Есть монологи, которые живут десятки лет..

В основном это те, в которых рассказывается о наших «мужских страданиях».

Удивительный мы народ, мужики. Вечно мы ищем приключений на свою голову и другие органы. И ничто нас не учит. И вечно мы наступаем на одни и те же грабли. Эта «вечная» тема всегда актуальна, всегда вызывает злорадную улыбку у лучшей половины человечества…


Мужские страдания

Меня как-то сынок спросил:

— Пап, а почему восьмое марта помечено в календаре красным цветом?

Я говорю:

— Сынок, это цвет нашей мужской крови…

Говорят, что подарки не обязательно, главное — внимание оказать… Мол, можно что-нибудь своими руками сделать: картошку почистить, суп сварить… Но как? Эта поваренная книга… Вспоминать не хочется… Во-первых, пока до нужного места доберешься, пока все картинки рассмотришь — слюной изойдешь!.. А потом — как написано?! «Приготовьте фарш» — приготовил. «Все обвалять» — обвалял… Дальше читаю: «в муке»… Ну, не будешь же уже с пола подымать… так что подарком вроде легче отделаться. Но, во-первых, где деньги?.. Ведь так же просто у жены ей на подарок деньги не возьмешь — это ж сюрприз… Значит, опять лгать? Опять говорить, что на венок начальнику? А если его опять, как в прошлый раз, внезапно живого по телевизору покажут?.. Жена в обморок, теща забилась под диван, креститься начала…

Но предположим, деньги есть. Что купить? Этих женщин никогда не поймешь! Вот они готовы душу продать за импортную туалетную воду, хотя своей дома— полный бачок!.. Как говорится: пей не хочу…

И потом, как назло, все флаконы на иностранных языках! Ну, я в том году по картинке выбрал: там кудрявая красавица была нарисована… Приношу домой, говорю:

— Катя! Это тебе!

Она намазалась, вышла к гостям… В общем, оказалось, что «кудрявая красавица» — Людовик Четырнадцатый, а во флаконе — стимулятор роста усов. Причем, действует мгновенно и на шесть месяцев!.. Хорошо еще, что мы между собой, мужиками, советуемся.

Я тут как-то только к чулочному отделу иду, парень мне навстречу, весь в слезах:

— Не бери, старик, тут все бракованное! Представляешь, дали мне два чулка, а они вверху — вместе склеенные!..

Я парню:

— Не плачь, пойдем со мной!..

Тащу его к прилавку, швыряю сверток продавщице:

— Вы что же — брак подсовываете?

А она наглая такая:

— Это не брак, это колготки!

Я говорю:

— Неважно как называется! Немедленно разделите!..

Да. А кому-то и сам посоветуешь. Как-то один подходит, спрашивает:

— Вы не знаете, как крем для лица покупать?

— Смотря для какого лица, — отвечаю.

Он говорит:

— Ну, лицо-то я с собой взял…

И фото мне протягивает. Посмотрел я на фото, спрашиваю:

— А вы это лицо вообще… хоть иногда целуете?

— Ну а как же! — говорит.

— Так вы, — говорю, — по вкусу определите. Как на знакомый вкус наткнетесь, значит, то что нужно…

Купил он несколько баночек, стал облизывать…На шестой остановился, на весь магазин закричал:

— Нашел! Это самое! Знакомый вкус…

Ну, я его через год встретил. Он уже развелся… Оказалось — в той, шестой, баночке был любимый крем секретарши директора. Почему ему этот вкус знакомым показался?..

Но это все ладно, а что с размерами делать? Мы же их не знаем, а у жены не спросишь — это ж сюрприз должен быть! Решил как-то ночью, во сне, своей Кате голову обмерить. Чтоб шляпку купить… Обмерил в темноте, она даже не пикнула…

Купил эту шляпку, приношу домой… И вот что интересно: она в ней тонет, а на ночнике в самый раз!..

Думаю: черт с этой шляпкой, платье куплю! Но опять же надо размер знать! Утром, когда Катя на работу ушла, я в ее шкаф, взял платьице, на себя напялил, чтоб прикинуть…

Не знаю, что она в то утро забыла… В общем, вернулась — я в платье…

Она в слезы:

— Я тебя двадцать лет мужиком считала…

Вызвала «Скорую», и меня, как был в этом платье, в психдиспансер… Врач смотрит на меня в этом платье:

— И давно вы решили, что вы Керенский и бежите от большевиков?

Ну, я от обиды, конечно, наговорил лишнего, стал вырываться… Они мне укол, я заснул…

И приснилось мне, что по просьбе трудящихся мужчин Восьмое марта больше не празднуется, а просто присоединяется к отпуску..


«Ценус-повышенус»

Это слоилось в тот день, когда объявили о повышении цен. Я очень машину купить хотел, а как цены подняли, смотрю — мне теперь только на руль хватает… Ну, я его и взял… И бегал с ним по улицам: «Бип-бип!» — пока бензин не кончился. Ну, до колонки на Садовом кольце дотянул, подрулил к очереди. Большая! Все и в бак, и в канистры берут. И разговор один: «Будет на бензин повышение?..»

Когда моя очередь подошла, спрашиваю заправщицу:

— Я недавно на машине, мне куда вставлять?..

А она грубая такая! Говорит:

— Вставь его себе знаешь куда?..

Ну, я и вставил… Из очереди обступили меня, смотрят..

— Чего смотрите, — говорю. — Бензина никогда не видели?

А они меж собой толкуют:

— Гляди, как мужик заправляется!.. Точно повышение будет…

Ну, черт с ними, заправился, домой рулю. Приезжаю — а дома несчастье: тесть с ума сошел…

Люська, жена моя, плачет.

— Папе, — говорит, — утром открытка на телевизор пришла, он пошел — а там такие цены! Вернулся, вырезал экран из обувной коробки, голову вставил и вот теперь…

Гляжу — тесть головку так набок, глазки выпучил и говорит:

— Добрый день! Начинаем «Очевидное-невероятное»!..

Я, конечно, сразу в психушку позвонил.

— Немедленно приезжайте, — говорю, — у нас тесть телевизором прикидывается…

— А, — отвечают, — мы знаем, это новая болезнь.

По латыни — «ценус повышениус».

— Мне плевать, как называется, — говорю. — Вы когда приедете?

— Завтра…

— Как — «завтра»? Вы с ума сошли!

— Очень много работы, — объясняют. — Мы сейчас в первую очередь берем тех, кто до повышения о финских унитазах мечтал. Это вам не телевизор! Вы представляете, что они там изображают?.. Прямо на полу..

— А наш папа, — кричу, — вон бегает по квартире со шнуром, хочет себя в сеть включить!..

— А вы ему внушите, что он на батарейках…

— Как же я внушу? — спрашиваю. — Я ж знаю: в телевизор шесть штук входит от «китайского» фонаря! Куда я ему столько вставлю? В крайнем случае могу одну «Крону» вставить… Но — предупреждаю — звук будет не тот…

Они помолчали, потом вкрадчиво так спрашивают:

— А… сами-то вы как?

— Я-то отлично, — говорю. — У меня вообще праздник сегодня: машину купил, заправился…

— Не на Садовом кольце? — спрашивают.

— На Садовом…

— Тогда, — говорят, — не волнуйтесь! Мы сейчас приедем…

— А я и не волнуюсь, — говорю, — что с папой-то делать?

— Его тоже не волнуйте, — говорят, — делайте вид, что все нормально: телевизор как телевизор… Сидите смотрите на него. А жена ваша дома?

— Дома…

— Она с вами бензином не заправлялась?

— Не-ет…

— И телевизор не изображала?

— Не изображала…

— Слава богу, — говорят, — дайте ей трубочку…

Жена послушала их и говорит:

— Значит, так. Папу, оказывается, надо отвлечь каким-нибудь его любимым блюдом. Он у нас бифштекс с тушеной капустой любит, пойду мяса куплю…

И пошла. А я с тестем остался. Сижу смотрю на него.

Страшновато, конечно.

Тем более, он вдруг как заорет:

— Все кругом говно, а температура в Петербурге нормальная!..

Я и не врубился сразу, что это он «600 секунд» с Невзоровым изображает.

Выпил маленько для храбрости. Так все хорошо, но что-то фокус расплываться начал. Ну, я ему на голову комнатную антенну поставил, штекер в ухо завел — вроде поприличнее стало…

И тут из магазина «Мясо» жена влетает с криком:

— Му-Му! Хау ду ю ду!..

Я понял, что она вслед за папой мозгами поехала…

— Люся, — говорю, — что ж ты сразу за мясом пошла, сразу себе шоковую терапию устроила? Ты должна плавно входить в рыночную экономику — сходи за капустой сначала…

Она и пошла. Я опять сижу, на тестя смотрю. Не волную. Пуговки ему на пиджаке кручу — вроде программы переключаю… Тут санитары и прибыли.

— Так, — говорят, — это и есть ваш тесть?

— Тихо, — говорю, — он сейчас «Рекорд» с японской трубкой…

Санитары говорят:

— А нормальные в доме есть?

И тут как раз жена с морозца приходит. Но без капусты… Мне-то это сразу не понравилось. А санитары:

— Наконец-то! Хоть один нормальный человек! Женщина, идите сюда…

Люся говорит:

— Сейчас, разденусь только…

И со словами «сорок одежек — все без застежек…»— как пошла с себя все снимать! Шубу, платье, колготки…

Я как наброшусь на санитаров:

— А вы чего глазами лупаете?

— Ждем, — говорят, — когда она до кочерыжки дойдет…

А старший добавил:

— Будем брать всех…

Ну, вышли к «Скорой помощи». Я с Люськой, тесть с «телевизором»… И тут — хотите верьте, хотите нет —

останавливается рядом длинная черная машина, из нее вылезает — я его сразу узнал — сам премьер-министр и говорит, улыбаясь:

— Ребята, будете смеяться, у нас бензин кончился… Не отольете?

Ну, санитары — известные жлобы! Сразу:

— Нет! Сами на нуле…

А я говорю:

— Я могу отлить… Я сегодня только машину купил— по уши заправился…

Премьер оживился:

— Машину купили? Так вы новичок? Вы хоть знаете, куда вставлять?..

— А как же, — говорю, — меня заправщица научила…

И пристраиваюсь к премьер-министру.

Тут санитары ко мне бросились:

— Ты что делаешь, гад? Дома не мог?!

— Вы что, ребята, он же сам просил заправить его…

Санитары принюхались. Сначала один, потом другой:

— А ведь бензин, Федя…

— Точно! И с водкой! Я с ума схожу!

— Я тоже! Давай я тебя свяжу, потом ты меня…

Я связал их, потом тестя, потом Люську… Хотел еще прихватить стоявшего в шоке премьер-министра, но он сказал, что на своей поедет — я ж его заправил…


Эсперанто…

— Синьор! Как же это по-вашему…Ну, это… у…, а… ы… показати! Ну, тефлон! Сковородоси…Понял наконец, дубина итальянская…Ну, и сколько ты хочешь? Цифры напиши! Смотри, это понимает, курва капиталистическая… Сколько-сколько? В лирах? Она что, сковорода эта, вместе с яичницей уже?

Я говорю, у меня от твоей цены… эти… глазунио на лоб лезут, вот! Челентано отвисло… Ага, шесть тыщ, как же… А фиато с маслом не хочешь?

Ты пойми: я… я… туристо! Россини! С корабля «Петручио Первый»!.. У нас вообще этих лир нет! Ну откуда? У нас даже поэт знаешь чего сказал? Я, говорит, лиру посвятил народу своему… Да, одна у него была — и ту посвятил. И знаешь почему? Потому что в гробу он их видел, эти твои лиры вместе с твоей сковородкой… Гробано видато!..

Подожди! Куда ты уходишь? Что ты сразу от ворот Поворотти делаешь?.. Обидчивый какой. Я тебе предлагаю такой ченч: ты мне эту сковородосси, да, а я тебе — сейчас Санек поднесет — матрешку… Ну, матрешка… Tfei инглиш знаешь воооще? Это такая вумен. Но не одна, а несколько! Малмала меньше! Представляешь, ты мне всего одну, одну-единственную сковородку, а я тебе — ван вумен, ту вумен, сри вумен… Что ты мне на публичный дом показываешь? При чем тут это? При чем тут группенсекс? Что ты озабоченный такой?

О, Санек! Наконец-то! Где ты пропадал? Знакомьтесь, ребята! Это Санек, мой, так сказать, другано… А это синьор Баранио, ни хрена по-английски не понимает…

Вот, синьор, это и есть матрешка! Понимаешь? Как это — «не есть похожа»? На кого? «Ельцин»? При чем тут Ельцин? Ну это же разные вещи! Ельцин — это… это мужской матрешк… Ну, мужской! Самецо! Кобелино! Фу, дошло наконец… А это — вумен! Ну, как тебе объяснить… Ну… Наина Иосифовна…

Берешь? Ох, еле уломал, твою мазер…


По кавказским законам…

Меня часто спрашивают:

— Гоги, ты такой здоровый, наверное, спортом занимаешься?

— Занимаюсь, — говорю, — мы вместе с Вахтангом, моим другом-соперником, занимаемся.

— Что делаете? Кто больше прыгнет?

— Не-ет…

— Кто больше поднимет?

— Не-ет, дорогой, — говорю, — кто больше купит…

Я тут Вахтанга в гости позвал. Приходит — у него сразу настроение испортилось: японский телевизор увидел… Посидел чуть-чуть, быстро встал:

— Завтра к нам в гости приходите…

Приходим — перед ним большой японский телевизор, перед его женой большой японский телевизор, перед его бабушкой большой японский телевизор и еще маленький такой, как «Юность», перед кошкой стоит…

Вахтанг подбоченился, спрашивает так ядовито:

— Гоги, почему такой грустный, за меня, за друга, не радуешься?

Я говорю:

— Я не грустный, просто мне тебя жалко: посмотри на этот телевизор — где такие ненатуральные краски видел? У диктора нос синий, как баклажан…

Вахтанг:

— Где? Это? Нет, это не диктор! Это мой брат чинит, с той стороны голову в экран сунул…

Я говорю:

— Хорошо! Завтра к нам, пожалуйста…

Назавтра они с женой приходят, а у нас на столе итальянское кушанье очень модное, спагетти называется, длинные такие макароны…

Они обалдели, конечно, но виду не показывают.

Жена Вахтанга говорит так ядовито:

— Ва! Эти спагетти-шмагетти… Жую-жую, по вкусу резину напоминает…

И моя Сулико тут ей вставила:

— Дорогая, ты же так увлеклась, не заметила, как телефонный шнур на вилку накрутила…

Вахтанг вскочил:

— Завтра к нам, пожалуйста!

Приходим — у них японские блюда…

И Вахтанг в кимоно, жена его в кимоно и даже, как японка, ребеночка себе на спину повесила…

Мы принципиально не замечаем. Сидим — ничему не удивляемся.

Вахтанг терпел-терпел, потом не выдержал этой войны нервов и как крикнет:

— Слушай, почему не замечаешь? Думаешь, ей легко ребенка на спине таскать? Ему все-таки восемнадцать лет!.. И вообще — посмотри кругом: у меня все старинное! В этом кресле сидел сам Шота Руставели! Из этого кубка пил сам царь Давид! На этой кушетке лежала сама Тамара! Вы вообще хоть знаете, кто это такая?..

Моя жена, большая умница, говорит:

— Конечно, знаем: Тамара, буфетчица… Все знают, что она к тебе ходит…

И мы не стали дожидаться, чем у них там вечер кончится, встали… Я на прощанье говорю:

— Приезжайте к нам на дачу, дорогие…

Они приезжают, а я стою во дворе, как бы между прочим свой новенький «Вольво» протираю. И так невинно спрашиваю:

— Вы, конечно, на электричке приехали?

— Да, — говорят, — на электричке…

И Вахтанг тут добавляет так, ядовито:.

— Машину сегодня любой дурак купить может…

Я — электричку купил, вон, за домом стоит…

Посидели часа два, потом говорят:

— Ну, теперь вы к нам! Приходите, посмотрите — у нас теперь говорящий попугай, дрессированный…

Приходим… Я в таком новом кашемировом пиджаке… И тут этот говорящий, дрессированный попугай по счету «раз» взлетел, по счету «два»… на пиджак мне нагадил!..

Вахтанг говорит:

— Ну извини, что расстраиваешься? Это ж все-таки не слон…

Я говорю:

— Вахтанг, спасибо за идею! Очень прошу, приходи завтра… Не придешь — зарежу!..

Ну, пошел в зоопарк, договорился — привел слона… Мы его с соседом по площадке на две квартиры поставили. Причем у соседа та часть слона, которая кушает, у меня остальное…

Вахтанг приходит… А сосед как раз перед этим свою часть накормил… и тут моя половина слона оживать стала!..

Честно скажу, никто не знал, что в этот вечер Вахтанг придет новой дубленкой хвастать. Никто не знал! Ни я, ни сосед, ни тем более сам слон… Это все вышло, ну, как импровизация!

И то, что после этой импровизации Вахтанг ко мне не ходит, я еще могу понять — ему теперь не в чем… Но почему он нас не зовет?

Честно скажу: скучаю без друга… Я что — для себя это все покупал? Картины, люстры, дачи, книги? Для друга покупал: если другу от всего этого плохо станет, значит, и мне будет хорошо…

Вахтанг, приходи-и-и! Я очень скучаю!..


У, ты какая!..

Девушка, а девушка! Ну погодите, я уже километр за вами по пляжу иду… «Что-что»… Сколько времени, не скажете, вот что… «Полшестого?» Спасибо, меня Владик зовут, дай поцелую… Как это — «не знакомы совсем»? У, ты какая!..

«Не знакомы»… Бел и ты культурная, должна меня знать. «Откуда»… Я ж писатель, ты что, моих книг не читала? «Муму», «Дядя Степа»… Ну, дай поцелую!..

Почему «нет»? Ах, ты не любишь писателей!.. А режиссеров? Да? Тогда я режиссер. Тебе мои фильмы нравятся? Ну там «Броненосец «Потемкин». «Ирония судьбы…» Да? Ну дай поцелую…Ты чего пихаешься? У, ты какая!..

А мы ведь, режиссеры, знаешь как? Раз поцелуем, сразу женимся. Ага. На фестиваль поедешь со мной?

Кто руками лезет? Я? А, забыл: ты не в курсе… Ну, я ж слепой, знакомлюсь так, на ощупь… Ну что — «извините, извините»… Ты ж не знала… Да, это после одной аварии… Я ж танкист, горел в танке… На ученья со мной поехали? Поехали, найдем тебе дело! Ты танк водить умеешь? Нет? А стрелять-целиться? Тоже… О! Я придумал! Мишенью тебя поставим!.. Как приедем в нашу танковую… эту… как ее… а, вспомнил — эскадрилью! Как приедем — сразу свадьбу! Да, мы танкисты — только так! Ой, ты обязательно напомни мне на свадьбу позвать маршала бронетанковых… Да, а то он и так обижается на меня… Да, понимаешь, он просил на танке покататься, а я не дал… Не, а чего смеешься-то? Чего не веришь? Кто женатый? Я? Да с чего ты взяла? «Кольцо на пальце»? Гм… Действительно, кольцо…Откуда? А! Все! Вспомнил! Вспомнил. Это ж… это ж.., не мой палец-то… Да, авария, свой сломал… Ну — «как, как.». Я ж вообще летчик… Ну вот, упал с самолета — палец сломал. Пересадили другой — попался с кольцом… Теперь поняла? Ну дай поцелую! Почему? У, ты какая!..

Да что ты все — «женатый, женатый…». Тебе в нашем санатории еще не такое про меня наговорят! Просто они нашему счастью завидуют!.. Еще бы! За моряка-то каждая хочет выйти… Да, я вообще моряк… Моряки, они, знаешь, какие влюбчивые? Вот как увидел тебя — не сплю с тех пор!.. Почему не веришь? «Только сегодня утром приехала»? Ну, вот с тех пор не сплю… «Еще ни одной ночи не было»? A-а, ты не поняла! Я днем не сплю, как ты приехала! Да! В «тихий час»…

А по ночам-то…Что — «ты в курсе»? Ну-ка, ну-ка! И кто тебе сказал, что я ночью не сплю? Наташка? Это она тебе… Я к ней ночью в окно на третий этаж лез?.. Ты подумай! Значит, опять у меня эта штука началась… «Какая»… Все тебе скажи… Ну, последствия контузии. Да, я ж вообще шахтер… Ну, обвал в шахте… Теперь по ночам кажется, что засыпало, все время хочется куда-нибудь наверх полезть… Вот я к Наташке, на третий этаж… Что? Ага… То есть ты спрашиваешь, почему я ее при этом хватал? Так… она ж худенькая, я ее за отбойный молоток принял… А люблю только тебя! Дай поцелую… У ты какая!..

Ой! Ой!.. «Как тебе верить, то летчик, то шахтер…» Ладно: скажу. Но только между нами! Я физик секретный… Закон Кулона слышала? Вот, моя работа. Видишь, как я тебе доверяю? А ты? Ну дай поцелую.

У ты какая…

Вот недоверием оскорбляешь, да? Расстраиваешь? А мне ведь волноваться нельзя! Перед чемпионатом мира… Я ж вообще-то пловец…Что ты видала? Ну что, что «у берега»… Кто «барахтается»? Кто «только до коленок»… Да, я купаюсь у берега! Правильно! Я ж не имею права свой способ раскрывать! А вдруг где-нибудь японцы с кинокамерой? И потом все мои движения… Они, японцы, знаешь какие дотошные? Да! Ну они-то, в отличие от тебя, прекрасно знают, что я как рыба плаваю! Потому что у меня мозг легче воды…

Ой, я тебе уже столько своих секретов, а ты… У, ты какая… даже поцеловать не даешь! А ведь для меня ты…Tы знаешь, что ты для меня? Знаешь? Ну скажи тогда, если знаешь… «Курортный роман»?..

«Курортный роман»… Как же тебе не совестно… Мы, десантники, люди серьезные! На, читай татуировку! Читай, что у меня на груди написано! «Люблю до гроба»! Поняла? До гроба! Люблю! Осталось только приписать кого…

И знаешь, я тебе так скажу: я люблю, чтоб все по-серьезному! И прямо тебе скажу, ты не обижайся: пока свой телефон не дашь — не буду с тобой целоваться! Что? Мой телефон тебе записать? А… А чего его записывать, он простой, его и писать не надо, любой запомнит. Телефон у меня — ноль один, спросишь Владика… Да, ноль один, у нас на всех пожарников один телефон, я ж вообще пожарник…

Я тебе и адрес дам! Если ты и после этого скажешь, что я не по-серьезному! Пиши адрес: «Узбекистан, Новгородская область, Рига, Владику до востребования…»

Ну что, что тебе все-таки кажется? Что женатый? Ну что тебе — документы показать? «Показать»… У, ты какая! Хорошо! Смотри! Пожалуйста, вот документ, с печатью, читай: «Действительно на сентябрь для проезда в трамвае и метро»… Ну, и где тут написано, что женатый?..

Куда ж ты? Подожди! Дай по-це-лу-ю!.. Ушла… Вот женщины… Не поймешь, что им надо…


Мани-мани…

Первый — гнилой интеллигент в очках, одолживший деньги Второму, теперь мучается, не знает, как сказать, чтобы тот вернул долг. И вот он пытается намекнуть…

Сидят, пьют чай…


Второй (дуя на блюдце). Фу… Фу..

Первый (апарт). Tы смотри — пришел в гости, пьет чай как ни в чем не бывало. Не пойму, он собирается триста долларов отдавать?..

Второй. Фу… Ох, хорош чаек!

Первый (апарт). Да нет, я его просто спрошу про эти триста! В конце концов… (Второму, решительно.) Скажите, вы вообще собираетесь…

Второй. В отпуск, что ли? Собираюсь, конечно…

Первый. Нет, прежде чем ехать в отпуск, вы вообще собираетесь…

Второй. Да чего там собираться-то? У меня один чемодан, это пять минут шмотки побросать…

Первый. Нет, прежде чем бросать шмотки в чемодан и собираться в отпуск, вы вообще собираетесь… собираетесь… (нерешительно)… еще чай пить?..

Второй. Не-ет, спасибо!

Первый (апарт). Нет, не могу я в лоб: «Отдавай мои триста долларов!» Надо ему просто про эти триста мягко намекнуть… (Второму.) Э… Мэ… В этом году сколько дней?

Второй. Триста шестьдесят пять.

Первый. А если отнять шестьдесят пять, сколько получится? Триста шестьдесят пять дней минут шестьдесят пять, ну?

Второй. Получится… Получится август… Ох, хорош чаек!

Первый. А я знаете, как завариваю? Беру триста грамм чаю, триста грамм кипятку… Именно триста… Это у вас не вызывает никаких ассоциаций?

Второй (хлопает себя по лбу). Ой, ну конечно! Мне даже, честно говоря, неприятно, что вы напомнили… Первый (смущенно посмеиваясь). Хо-хо! Ну, что делать… Приходится…

Второй (расшнуровывает ботинок)… Сейчас-сейчас.

Первый. О, вот где у вас…

Второй (снимая носок). Да. Вот здесь… Как только вы про триста грамм кипятку сказали, это сразу мне напомнило… (Показывая голую ступню.) Вот здесь, смотрите, в детстве кипятком ошпарился…

Первый закатывает глаза к потолку.

Первый. Да… А мы тут с женой хотели телевизор купить, симпатичный такой, «Тошиба». Но — триста долларов. Для нас большая сумма… Триста… большая…

Второй. Если для вас большая — не покупайте. Все равно смотреть нечего. Вот вчера показывают — «Анна Каренина». Ерунда какая-то… Чего она под поезд бросилась? Так и не понял.

Первый. Ну, может, у нее безвыходное положение было: заняла долларов триста, а отдавать нечем…

Второй. Хорошо а утром, «Маугли»? Вот что он по джунглям голый бегает?

Первый. Ну, может, одолжил кому-нибудь долларов триста, не отдали, теперь одеть нечего, бомжует… Я вот тоже… хотел пиджак купить, от Версаче. Триста долларов. Ну, откуда?..

Второй (хлопает себя по лбу). Слушайте! А я все думаю, что я вам такое должен…

Первый (фальшиво). Вы? Должны? Мне? Ой, а я и не помню…

Второй лезет во внутренний карман пиджака.

Второй. Куда ж я сунул…

Первый. А я уж хотел занимать на пиджак…

Второй. Ни в коем случае! Ну зачем…

Первый, привстав со стула, пытается рассмотреть, что там второй вынимает из кармана.

Второй достает из кармана журнал «Мод».

Второй. Вот! Прямо пишут: костюмы от Версаче уже не модно! Хорошо, что вы не купили…

Первый без сил плюхается на ступ… Говорит в пространство, разглядывая потолок.

Первый. Ой, потолок какой! Ремонт бы сделать — так денег нет. Жена запилила прямо: «Как нет?» И каждую ночь мне: «Ну? Где триста долларов?»

Второй (удивленно). Каждую ночь? Извиняюсь.., вы что, ей платите?

Первый (апарт). О господи! Как же ему намекнуть? (Громко напевает.) «Мани-мани-мани»

Второй. Мани? Мани! (Хлопает себя по лбу.) Слушайте! Вот склероз! Ну как же я…

Первый. Да ну, ерунда.

Второй. Ничего себе ерунда! Человек ждет, а я… Мани! Ну конечно!..

Лезет в правый карман, но тут же вынимает пустую руку, пожимает руку Первого.

Спасибо! Спасибо, что напомнили…

Опять правая рука Второго исчезает в кармане…

Первый, как завороженный, смотрит на эту руку.

Даже неудобно.

Первый. Это мне неудобно…

Второй опять вынимает пустую руку..

Второй. Вам-то что неудобно? Это мне неудобно! (Опять руку в карман.) Видите, карманы какие узкие… Руку не засунешь… (Снова сует руку в карман…) Нет, ну хорошо, что вы пропели это «мани-мани»… (Вынимает из кармана, записную книжку. Листая книжку:) Мани-мани… Я ж Мане… обещал позвонить… Ой, Маня! Вот такая грудь…

Первый застывает с открытым ртом.

Второй (продолжая листать). Где ж она тут?

Первый (апарт). Провал в памяти! А я на человека… Он давно бы отдал! Просто не помнит! (Второму.) Вы главное спокойно, не волнуйтесь…

Второй (с беспокойством). А что происходит?

Первый. Да что вы нервничаете? Все еще может, вернется…

Второй (нервничая). Что вернется? Кто вернется?!

Первый. Посмотрите на меня внимательно. Только не напрягайтесь. Можете вспомнить, как меня зовут?

Второй (неуверенно). Виктор… Виктор Петрович?

Первый. Ну, допустим…

Второй (с беспокойством). Нет, что допустим? Я что— стал плохо видеть? Я ослеп?! (Ощупывает лицо Первого, как слепец.) Вы — кто? Не Виктор Петрович?

Первый. Попробуйте вспомнить все… Давайте попробуем восстановить тот день… Прошлый год, июль, Турция… Стамбул…

Второй (радостно). Да-да! Отпуск!

Первый. Да, мы в одной тургруппе…

Второй (радостно). Да-да! Вот мы идем мимо минаретов… Кричит мулла с мечети…

Первый. Аллах акба-ар!

Второй. Мы сворачиваем к рынку, торговцы…

Первый. Кожа! Джинсы! Кожа!..

Второй. Вот я вижу шикарную куртку, мне не хватает денег, я поворачиваюсь к вам, протягиваю руку, говорю: «Слушайте…»

Первый (радостно). Да-да! Вы говорите: «Слушайте, не одолжите мне триста долларов…»Ну?

Второй. Hex не помню… Поворачиваюсь к вам… Дальше провал…

Первый. Я вынимаю триста долларов, одалживаю…

С этими словами протягивает Второму деньги.

Второй. Так-так-так… Вы даете мне (пересчитывает)… Триста долларов… Да?

Первый. Ну конечно!

Второй (кладет себе в карман). Ну, спасибо… Я вам обязательно отдам…

Первый ошарашенно смотрит на Второго…


Ночной кошмар

Хррр! Хррр! А? Что? Фу… Это ж надо, чтоб такое приснилось… Сколько там времени? Двенадцать ночи… Теперь не засну..

Как тут заснешь? Еще четверо в комнате!.. А на одного номер в отеле снять — это ж какие цены! Вот и приходится в складчину, кооперироваться. Так что мы вчетвером… Причем каждый как десантник — один десятерых стоит! И вся жизнь у них ночью начинается! Этот Пугачеву по ночам крутит, этот, как хищник, ночью еду добывает — на холодильник охотится…Потом в полной темноте жарит, парит… Он, видишь ли, «сова» — ему ночью есть хочется… Ну лопай, пожалуйста! Но если ты «сова» ты же ночью, как днем, должен видеть, верно? Так что ж ты в темноте раскаленную сковородку вместо стола на живот мне ставишь?.. Сегодня на пляже мальчик на меня показывает и кричит: «Пацаны! Глядите — мишень из тира сбежала!..»

Да, ну и отдых!.. А что делать? В одиночку разве тут в сезон укупишь комнату? Но впятером — это чересчур…

Один этот, книголюб, чего стоит! Ему читать — дня мало… Да, как он меня вчера…Просыпаюсь — какое-то предчувствие… Глаза открываю — он рядом, в темноте стоит…Это сдвинуться можно! «В чем дело?» — спрашиваю. «Как удачно, — говорит, — что вы тоже не спите. Не знаете, настольная лампа, она не работает?» — «Работает, — говорю как можно спокойнее, — только вилку надо в розетку включать, а вы ее мне в ноздри всунули!..»

Нет, так я еще не отдыхал!.. А четвертый, старичок этот?.. Ну, хозяйка! Вот жлобяра! Надо же было додуматься — дедульку ко мне валетом положить: все время мне ногами в рот попадает!..

Еще это комарье проклятое! Дз-з! Дз-з! Так и пикируют…

Так и провертишься всю ночь: тут дедуля-каратист, Чак Норрис недоделанный, там Пугачева кричит, будто ее режут, слева обжора, справа книголюб..

Ну все! Закрыть глаза… Господи, неужели засыпаю? Хррр! Ммм… Пытайте, пытайте, палачи! Хррр! Я вам ничего не скажу, гестапо проклятое! Хррр! Ну жги жги меня, гад, своей сковородкой!.. Ироды! Какую певицу замучили! Хррр! Она с ума сошла… поет по ночам… Паразиты! Я плюю вам в лицо — тьфу!

А? Что?.. Я? Оплевал? Ой, простите, дедуля, померещилось…

Все! Спать! Спать! Хррр!.. Ну что разлеглась тут, всю койку заняла… Ну перестань… ну что ты мне ногами в рот… Ну что — «улетай, туча, улетай»…Сама с койки улетай… Хррр! Сама туча… Ой, а ноги холодные!.. Алк, ты чего — замерзла, что ли? Ну, иди под бочок, я тебя согрею… Хррр! Алка, ты что, не брилась сегодня? Ой, борода какая… Хррр!.

Хррр! Это ты тут сковородкой гремишь? Ой, какая ты хозяйственная, я думал, ты только поешь. Хррр! Алк, а чего ты одна чавкаешь? А мне кусочек? Ну положи мне в ротик, вот я раскрыл. Хррр! У-у, цыплячья ножка… Импортная, что ли. Пять пальцев на лапке… Хррр! И в носках… А жесткая — не укусишь!..

А? Что? Кто? Ой, простите, дедуля! А вы не суйте ноги — вам не будут кусать!

Все-все, спать, спать! Хррр! Дзз! Дзз! Я «Орел»!.. Пикирую… Хррр! Второй пилот, кажется, убит… Хррр! Точно, убит, у него уже… ноги холодные… Хррр! Разрешите покинуть самолет… Прыгаю! Дергаю кольцо, парашют не раскрылся… Хррр! Пробую открыть запасной, дергаю! Еще дергаю! Еще! Земля рядом! Чувствую сильный удар!..

А, что? Ты чего дерешься, дед, отдай парашют… Фу… Да на, забери свои трусы — ни один сон досмотреть не дают!..


За солью…

Сейчас страшно что делается — один разврат на уме! Причем бывает, знаете, внешне не подумаешь даже…

У меня тут жена во вторую смену работала, а я дома никак соль найти не могу.

Захожу к соседке, оперная певица, ну казалось бы!

Спрашиваю:

— У вас соли нет?

А у нее, видимо, одно на уме. Она мне:

— Мне это кажется странным: прийти за солью в час ночи…

Я говорю:

— Как раз ничего странного: где я еще в час ночи соль возьму? Конечно, если я вас разбудил…

Она говорит:

— Нет, я не спала, я с Рабиндранатом Тагором валялась…

Представляете? Вот тебе и певица! Прямо так и сказала! Ничего не стесняется! Мне потом мужики во дворе объяснили: Тагор этот — писатель индийский! Конечно, чего ей с нашими-то?

А тут у меня жена в первую работала, ну, я с утречка к соседке…за солью. Я уже руку к звонку протянул, слышу — мужик какой-то за дверью: «Отдохнули? Теперь ложимся на коврик, на счет «раз» подняли ножки, на счет «два» развели…

Ну, я все-таки позвонил. Певица открывает как ни в чем не бывало…

— Извиняюсь, — говорю. — Как интересно получается: индиец, а говорит без акцента…

— В каком смысле? Какой индиец?

«Какой»! То есть у нее их, видно, несколько, просит номер уточнить…

Я говорю:

— Ну тот, с кем вы в прошлый раз, извините, валялись — Рабинтранат Ткгор…

— Рабиндранат Тагор? Он же умер…

И я смотрю кругом — действительно, нет его нигде…

— Вы, — говорит, — меня, наверное, в прошлый раз не так поняли…

Чего уж тут не понять — насмерть замучила… Индийцы, видно, хиляки против наших-то баб…

А она говорит:

— Извините, что вам нужно? Я устала, всю ночь не спала…

— Да? А что так? — спрашиваю.

— Да всю ночь Жоржик мешал! Он на диван лез, а я его все сгоняла, сгоняла…

— А чего это вы его сгоняли, Жоржика этого?

— От него шерсти много…

— Грузин, что ли? — спрашиваю.

— Нет, — говорит, — сибиряк…

Ну, мне-то что? Взял соль и пошел.

Целую пачку дала. Чтоб я подольше не приходил. Ну, мне этой пачки все равно только на три дня хватило — тут как раз жена в отпуск уехала, я опять за солью…

Открывает дверь… Я даже поздороваться не успел — у певицы прямо в передней для меня уже целый мешок приготовлен…

— Вот ваша соль, и до свиданья. Извините я очень занята…

И слышу я: где-то в ванной вода льется…

— Стираете? — спрашиваю.

— Нет, — говорит, — это водопроводчик…

— Водопроводчик? А почему он у вас… моется?

Певица покраснела вся:

— Он не моется! Он кран меняет! Что у вас за мысли такие!.. Как вам не стыдно!..

Я говорю:

— А мне-то почему стыдно должно быть? Я у себя водопроводчиков не купаю…

Только дверь за мной закрыла, слышу ее голос: «Вам белье не мешает? Может, снять?» Вот такая певица…

Ну, мне-то что? Взял мешок соли и пошел… Ну, на сколько здоровому мужику мешка соли хватит? Я утром опять к ней… И слышу за дверью мужской голос: «Раздевайтесь, сейчас я вас послушаю

Звоню — она мне прямо с порога:

— Мне сейчас некогда, меня профессор слушает.

Я говорю:

— Профессор? Из консерватории? Хотя, конечно, сейчас главное не песня, а фигура. Ну, не буду мешать, идите раздевайтесь…

Она:

— Да что у вас такие грязные мысли?! Это профессор медицины! Он мне бронхит лечит! Сейчас укол будет делать!..

Я говорю:

— Это, конечно, не мое дело — я за солью пришел, но если вы порядочная женщина, пусть колет через пальто. Или из другой комнаты. Он оттуда руку протянет, вы отсюда — на кушетке подъедете.

А она мне:

— Все сказали?

Я говорю:

— Пока все…

— Тогда, — говорит, — вот ваши три мешка!..

Ну, я (этими тремя мешками еле до утра дотянул. Звоню в дверь, открывает, улыбается:

— Ну что, опять соли? Признайтесь, что для вас это только повод! Ладно, проходите, раздевайтесь, я сейчас..

И пошла куда-то в сторону спальни. Я себе раздеваюсь… Откуда я знал, что она только пальто имела в виду? Разделся так основательно…Чем, думаю, я хуже Рабиндраната Ткгора?. Повесил аккуратно так брюки на стул..

Тут она из спальни выходит… с дробовиком:

— Соли тебе? Получай, чтоб надолго хватило!

Как дала из двух стволов… Я еле выскочил, тут уж не до брюк, сами понимаете! Подбегаю к своей двери…

Чу, кто знал, что жена как раз в эту минуту вернется?

Я ей честно говорю:

— Маш, ты там не подумай чего — я просто к соседке за солью ходил…

Но эти женщины разве поймут? Сейчас такое время — у них один разврат на уме!..



Мутант

— Сэр, — сказал помощник Президента, — газета из одной шестой части света. Обратите внимание на эту заметку, сэр…

Президент удивленно поднял глаза. Одна шестая часть света уже давно никого не интересовала: после очередной короткой оттепели там снова наступил застойно-ледниковый период… Пожав плечами. Президент углубился в газету. Там под рубрикой «Это интересно» какой-то врач «неотложки» рассказывал об интересном случае из своей практики: неделю назад он по ошибке вкатил некоему Гудкову укол, совершенно забыв, что перед этим колол тем же самым шприцем больного СПИДом. Какого же было удивление врача, когда выяснилось, что Гудков остался абсолютно здоров…


Президент в сильнейшем волнении отбросил газету. СПИД… Ничто так не беспокоило его народ. Миллионы долларов, десятилетия исследовательской работы, а вакцины все не было. А эти тихушники ее там, видимо, нашли. У их людей иммунитет: «Этот, как его, Гудков должен быть у нас, — подумал Президент. — Женим его на американке: пусть плодятся, как кролики. Мы выведем новое поколение американцев — устойчивых к СПИДу!»

Он потянулся к красному телефону — «горячей линии», соединяющей Белый дом с одной шестой частью света.

— Но, сэр, эта линия не работает, — развел руками помощник. — В ЦРУ считают, что у них там голод…

— При чем тут голод? — раздраженно спросил Президент. — Какое отношение голод имеет к телефону?

— В ЦРУ считают, что они там съели свою часть кабеля…

— Судя по этой заметке у нас в ЦРУ работают идиоты! — вспылил Президент.

Он еще помнил, как полвека назад ЦРУ также талдычило, что в одной шестой части света разруха, все в лаптях, и вдруг — как гром среди ясного неба — спутник…

— Готовьте самолет! — приказал Президент.

В Домовнуково он прилетел глубокой ночью, его самолет еле сел: на аэродроме была полная тьма, даже сигнальные огни не горели…

— О, сколько лет, сколько зим! — услышал он голос Руководителя одной шестой части света. — Кого я вижу!..

Сам Президент никого не видел. О чем тут же и сказал:

— А я вижу одну шестую часть света во тьме…

— Ха-ха-ха! — рассмеялся Руководитель. — Вы видите ее во тьме? А я — в огнях электростанций!

«Какие огни? Какие электростанции? — подумал Президент. — Он сумасшедший, у него галлюцинации…»

— Приезжайте к нам через десять, нет, через двадцать лет, — добавил Руководитель, — и вы не узнаете одну шестую часть света!

На ощупь они сели в автомобиль, куда-то долго ехали. В пути Руководитель жаловался, что у них плохо с бензином, приходится ездить черт знает на чем.

«Говори-говори, — думал Президент. — Даже дети знают, что у вас крупнейшие запасы нефти…»Он прислушался. Мотора даже не было слышно, что говорило о высокой марке бензина. «Девяносто пятый или даже «экстра», — подумал Президент, — а все прибедняются…»

Но пока ехали — рассвело. И Президент вдруг увидел прямо перед машиной спины чекистов из охраны Руководителя — они тащили лимузин на нейлоновом тросе…

«Не соврал, действительно, чер-те на чем ездят», — улыбнулся про себя Президент.

— Ну, — спросил наконец Руководитель. — так с чем пожаловали?

— У нас просьба, — заискивающе улыбнулся Президент, — не могли бы вы одолжить нам своего Гудкова?

— Какого Гудкова? — не понял Руководитель.

Президент показал газету.

— А-а, — сказал Руководитель, — этого, что ли? А я думаю: «Какого Гудкова?» У нас же таких Гудковых — море…

— Значит, я был прав: вы создали вакцину..

— Да ничего мы не создали, просто… Вот вы ругаете коммунистов, а при их власти вывелось целое поколение, устойчивое к любой дряни…

— К любой дряни? — в замешательстве переспросил Президент.

— Ну, конечно! Люди десятки лет ели хрен знает что, лечились кое-как, дышали всяким дерьмом, и вот в результате эволюции выжили те, кого никакая зараза не берет…

— Никакая зараза?! — Президент схватил Руководителя за руку. — Господин Руководитель, умоляю! Дайте нам Гудкова…

— Да что вы с ним делать-то будете?

Потупясь, Президент рассказал о своих планах.

Руководитель рассмеялся:

— Это вроде быка-производителя, что ли? Ладно, берите.

… Вскоре Гудков уже летел над океаном к своему новому месту работы. В его жизни, как, наверное, в жизни любого мужчины, было несколько романов. Но все это было так, любительство… Теперь ему предстояла жизнь профессионала.

И он летел, чувствуя себя русским хоккеистом экстра-класса, согласившимся играть за канадскую команду. Таких хоккеистов на родине не забывали и всегда ревниво интересовались другу друга: «Ну, как там наш Паша? Сколько забросил? Один или с партнерами?»

Вот так и Гудков, подремывая в самолете, представлял себе, как под рев трибун, под вспышки блицев выходит в шлеме и щитках на встречу с очередной американской красоткой, а в это время на родине, в одной шестой части света, прильнув к радиоприемникам, болельщики переспрашивают друг друга: «Ну, как там Гудков? Сколько забросил? Один или с партнерами?»

…Увы, в жизни часто получается немножко не так, как рассчитываешь…

Его поселили в шикарном доме, познакомили с шикарной женщиной. И в первый момент все пошло как будто по плану, гудков бросился на нее, сорвал платье, поднял на руки, понес к кровати и… на этом все кончилось…

Увидев великолепную кровать, дорогие напитки на столике рядом, картины в золоченых рамах по стенам. Гудков растерялся, увял, забился в угол…

Президент, подглядывавший в замочную скважину, с досадой топнул ногой:

— Вызовите к нему психоаналитика…

После часа вкрадчивой беседы с Гудковым все стало ясно: непривычная обстановка.

— Понимаете, я всю жизнь в коммуналке, стены тонкие, к тишине не привык, у меня там всегда унитаз шумит, вода из крана капает, за стеной или дерутся, или пьют, или советы дают…

— Советы дают? Соседи? — удивился психоаналитик. — Они что, вас видят?

— Ну да. Я же говорю — стены тонкие… А у вас — кровать не скрипит, картины в золоте… Чужое все… Я привык, чтоб надо мной вот это висело. — гудков вынул из сумки фотографию какого-то матроса в рамке…

— Кто это?

— Матрос первой статьи Гудков…

Помощник Президента, дежуривший вместе с ним у замочной скважины, шепнул:

— Мы проверяли: это его прадед, служил на броненосце «Потемкин», получив на обед борщ с червями, не стал возмущаться, как другие, а молча съел и сказал: «Большое спасибо». Поэтому в отличие от тех, кто поднял восстание, остался жив и положил начало роду Гудковых…

— Борщ с червями! — прошептал Президент. — Значит, этот Гудков действительно мутант… Сделайте все, как он просит!..

Сутки ушли на то, чтобы найти в Америке скрипучую железную кровать. Наконец ее купили у какого-то эмигранта за сумасшедшие деньги…

Еще сутки приглашенные из одной шестой части света маляры и сантехники делали ремонт в апартаментах.

Четыре дня отлаживали специальную компьютерную программу..

Наконец, через неделю эксперимент по выведению породы, устойчивых к СПИДу американцев возобновился.

В восемь сорок пять утра Гудков сорвал пуговицы с одетой в телогрейку американки и потащил ее в спальню на железную кровать.

От первого же скрипа сработал звуковой датчик, дал команду на ножку кровати, она под ломилась точно так же, как в родной гудковской коммуналке, и он вместе с дамой сердца оказался на полу.

Датчик давления, установленный под кроватью, послал сигнал на магнитофон. Тотчас послышались записанные на пленку голоса артистов:

— Засья, дафай выпьем!

— Дафай! Если ты меня уважайт.

— Я тебьяноу уважайт…

Эта фраза была сигналом для двух боксеров-профессионалов, ожидавших за стенкой: они тотчас стали лупить друг друга, один швырнул другого головой в стену..

Датчик, смонтированный в стене, сработал, послал импульс в специально совмещенный санузел: тотчас зашумел унитаз, закапала вода из крана…

Другой боксер полетел головой в стену, проломил дыру и с интересом уставился на барахтавшихся в панцирной сетке, как циркачи на батуте, Гудкова и его американскую подругу…

От всего этого Гудков почувствовал привычное возбуждение…

Но в этот самый момент один из боксеров снова полетел головой в стену, матрос с «Потемкина» слетел с крючка и тяжелая рама упала на партнершу Гудкова…

Она вскочила с громким воплем, в чем была выскочила на улицу..

Президент понял, что американок, желающих вступить с Гудковым в интимные отношения, больше не найдется…

Он снова потянулся к телефону «горячей линии». На сей раз она работала…

— Да? Так вам в придачу к нашему голубю еще и голубку? — удивился на том конце провода Руководитель одной шестой части света. — Что вы за народ такой, американцы! Палец вам дашь — вы всю руку… Ну ладно уж, пришлю.

…Вскоре гудковским семенем, можно сказать, засеяли всю Америку. Расчет оказался верным: подрастало поколение, устойчивое к СПИДу.

Но вот какая странная вещь: с приходом этих ребят на заводы и фермы почему-то стала падать производительность труда, продуктов стало меньше, а воровать стали больше. Люди стали роптать — сначала тихо, потом все громче, стали искать причину происходящего, где угодно, только не в самих себе. И вот в октябре две тысячи семнадцатого вспыхнуло восстание, и броненосец с революционными матросами вошел в Гудзонов залив…


Секс по телефону — 1

(Монолог выпускника «калинарного» техникума)


Сейчас повар, как минер: ошибается один раз…То есть он, может быть, и второй раз бы ошибся, но у него нет такой возможности… Потому что в нашем деле, чтобы ошибиться второй раз, нужно иметь продукты, кастрюлю, соль, перец… А где это все на кладбище?..

Раньше ведь, если ошибешься, ну, напишут тебе в жалобную книгу. А теперь в ресторанах книги эти пропали, зато появились малиновые пиджаки. И они чуть что — просто стреляют. Нет, ну не то что они такие злые, они, может быть, тоже бы в книгу жалоб писали. Если бы умели писать. А так… Они просто никак по-другому свой протест выразить не могут…

И вот я, чтобы не рисковать, решил не варить больше, а только калинарные советы по телефону давать…

Ну, мне быстро телефон поставили. Я на телефонный узел всего два раза ходил. Первый раз пришел, смотрю — им там все чего-то носят. Ну, вроде гуманитарной помощи: кто деньги, кто вещи…

В общем, помогают работникам бюджетной сферы.

И я, когда второй раз пошел, тоже помочь решил — сварил борщ, принес… Они, как борщ нюхнули, говорят:

— Вот и доигрались, вот и к нам киллера прислали… Проси чего хочешь, только душу не губи…

Я говорю:

— Да мне бы только телефон поставить…

И они тут же у кого-то сняли, мне поставили… Только, говорят, это не новый номер, он раньше одной организации принадлежал… И мнутся так, и подмигивают… Я сразу подумал: «Наверное, что-то с разведкой связано». И точно, они говорят: «По этому номеру раньше «секс по телефону» был…

Тоже мне… Конспираторы… Нашли от кого скрывать. Можно подумать, я не знаю, что такое секс. Это цифра шесть на каком-то языке. Это они так, наверное, свои коды и шифровки по телефону передают. Ну там — ван по телефону, ту по телефону… секс, севен…

Только дали мне этот номер, как эти разведчики пошли звонить!

И вот что интересно, я раньше думал, что они в штатском ходят. Нет. Первый же, кто позвонил, стал расспрашивать: какая у меня грудь, талия, длинные у меня ноги или нет. Видимо, для формы мерку снимать…

Причем, форма такая, необычная. После него другой позвонил, видимо, не знал, что мне еще форму не сшили, и приказывает:

— Надень пояс!

Ну, у меня еще с армии остался такой пояс, знаете, со звездой. Надел.

А он мне:

— Теперь к нему чулки в сеточку и лифчик…

Ну, приказ есть приказ. Одолжил у соседки, надел… Ну, я вам скажу, если это летняя форма, то еще куда ни шло, но ведь зимой в такой холодно. Конечно, может, на зиму им другие лифчики выдают, на каракуле, как папахи…

Но ведь ясно, что такая форма в глаза бросается, что враги посмотрят на меня в колготках и сразу поймут, что я сотрудник ФСБ…

Я тому, кто звонил, это хотел сказать, а потом подумал: «Может, я не прав? Ведь вот я ходил до этого в поварском колпаке, но никому же не приходило в голову, что я готовить умею…»

Теперь жалею, что не сказал, может, у них всех этих последних провалов бы не было — вон их сколько в Америке разоблачили, небось все в лифчиках по ЦРУ и Пентагону ходили…

Конечно, дураки в любом деле есть. Ну вот скажите: зачем разведчику строевая подготовка? Так ведь звонят, говорят:

— Надень высокие сапоги на каблуках, походи, а мы послушаем… Только, когда ходишь, обязательно так попкой покрути…

Я даже не стал спрашивать зачем, и так ясно: тренировка, чтоб в тебя не попали, если сзади стрелять будут. Ну, не глупость?

Если силовые структуры такими вещами занимаются, могут они с преступностью справиться?

Бандюги вон совсем обнаглели — уже по телефону грабят…

Мне тут позвонили.

— Раздевайся, — говорят, — снимай все!..

То есть они, видимо, чтоб время не тратить, сначала всех обзванивают, раздевают, а потом просто объезжают, вещи собирают…

Я часа три голый просидел — никто не приехал. Или совесть заговорила, или испугались, узнали, что я из разведки…

Хотя чего им бояться? Они по телефону грабят, а милиция их тоже, похоже, по телефону ловит. Тут один позвонил.

— Ух, — говорит, — я б на тебя сейчас наручники и хлыстом или дубинкой…

Я говорю:

— Это вы номером ошиблись, если дубинкой, это вам не ко мне, это вам в Белоруссию на демонстрацию надо…

В общем, за все время из разведки по делу только один позвонил. Видимо, связник.

Он так и сказал:

— Мечтаю с тобой в связь вступить, но никак не могу дозвониться…

— Конечно, — говорю, — все время ваши с глупостями…

Ну, этот связник тоже хорош! Помешан на конспирации!

— Tы, — говорит, — спиной повернись, это моя любимая позиция…

Ну, это чтоб лица моего не видеть, чтобы, я так понимаю, если его захватят, под пытками меня не выдать.

И еще:

— Я, — говорит, — буду звать тебя Зиной. Это мое любимое имя…

В общем, дал мне кличку и успел сказать, что, если его жена в комнату войдет, он трубку повесит. И повесил. Видно, она как раз вошла, а он ей не доверяет, подозревает, что она на врага работает…

Я даже не успел сказать, чтобы он не волновался в связи с обрывом связи, потому что у меня телефон с определителем номера…

Звоню ему — она подходит. Я говорю:

— Мужа позовите, пожалуйста.

Она:

— А кто его спрашивает?

Ну, я ж не буду говорить, что коллега по разведке, раз он ее подозревает…

И я условным языком, чтоб она не догадалась:

— Это Зина в колготках и лифчике… Скажите, что я повернулась спиной, стою в его любимой позиции и жду звонка…

В общем, заморочил ей голову! Пусть думает, что это просто женщина звонит.

И вдруг слышу, она ему: «Получай, изменник!»

Интересный подход, да? Он работает на любимую Родину, она — на Запад, и он еще — изменник!

И тут слышу в трубке — какой-то удар! Я как кулинарный профессионал сразу определил: сковородкой, тефлоновой, фирмы «Цептер»…

Эта «цептер» действительно как в рекламе: ее попробуешь — и ничего больше не захочешь. Одного удара достаточно…

В общем была у меня одна опасная профессия — сменил на такую же…


Секс по телефону -2

Старик (бросаясь к телефону, набирая номер). Опять этот кран! Опять в диспетчерскую! Але-але-але?

Она. Але-е-у… Все, что только пожелаешь, будет в нашем сексуальном разговоре…

Старик. Але, это ДЭЗ?

Она. Да, это Дэз, это твоя маленькая Дэзи… (В сторону.) Вот козел, наши его уже не волнуют, иностранку подавай…

Старик (с подозрением). ДЭЗ?.. Какой у вас номер? Шестой?

Она. Да, у меня шестой номер. Сегодня сбудутся все твои самые сокровенные желания…

Старик. У меня одно сокровенное желание: построить вас там сразу всех…

Она. Сразу всех?! Ах ты маленький проказник!

Старик. Да! Построить всех, снять штаны… И плеткой по голой…

Она. О, так ты садист! Тебе нравится причинять боль! Ну, я готова, какие проблемы…

Старик. Какие проблемы? У меня с моим краном проблема!

Она. С твоим краном? Расскажи, какой он у тебя?

Старик. Он у меня такой, который только в ванной стоит…

Она. Только в ванной стоит? А в спальне? Уже нет?

Старик. А зачем мне, чтоб он в спальне стоял? Tы видела, чтоб у кого-нибудь кран стоял в спальне?

Она. Tы прав. В последнее время мало у кого в спальне…Честно говоря, да и в ванной тоже давно не видела, чтоб у кого-нибудь кран стоял. Я про это только в книжках и кино…

Старик. В книжках— Ты что, новенькая? Студентка? На практике? Ты вообще кран когда-нибудь видела?

Она. Да, я новенькая! Ты у меня первый… Я никогда не видела кран! Расскажи, какой он из себя?

Старик. Да обыкновенный, так, сантиметров сорок, чтоб мог от ванны до рукомойника дотянуться…

Она. От ванны до рукомойника?! Ничего себе обыкновенный…

Старик (с подозрением). А что это ты удивляешься, если никогда не видела? Голову мне морочишь? Это точно ДЭЗ? А то я с этим чертовым краном всегда не туда попадаю…

Она. Не волнуйся, я помогу твоему крану попасть в нужное место…

Старик. Да его место на помойке давно!..

Она. Такой кран и на помойку?.. Я уверена, мы сейчас его покрутим, оживим…

Старик. Вот! Вы всегда так! Только резинки на нем поменяете, и все…

Она. Ты хочешь, ну… чтоб мы без резинки?

Старик. Я новый хочу! А этот старый! Он у меня уже три года стоит!

Она. Ничего себе старый — три года стоит! Неужели у тебя так давно никого не было?..

Старик. Да в том-то и дело! Ну сколько раз я вашим говорил: «Ну зайдите, хоть посмотреть на него!»

Она. О, ты любишь, когда на него смотрят?.. Как бы я хотела на него посмотреть…

Старик. Вот ты одна, кто заинтересовалась! А я сколько звонил по телефону — ни одна зараза от вас ко мне не пришла!..

Она. Не бойся: ну как от нас к тебе может прийти зараза?.. Тем более по телефону..

Старик. Что-то я не пойму… Или у нее что-то с головой или у меня… (В трубку.)Ты не больная, случайно?

Она. Да нет же, глупенький, не больная… Ой, какие вы все-таки, мужчины: сам боится, а хочет без резинки. Не бойся, иди ко мне…

Старик. Что-о?! Идти к тебе? Я из-за крана в диспетчерскую топать должен?! Ты смотри! Новенькая, а уже наглая!

Она. Груби мне, груби! О, как я люблю сильных и грубых! Говори мне грязные слова… О, как ты меня возбуждаешь…

Старик. Это ты меня возбуждаешь! У меня тут, понимаешь, кран прямо раскаленный! Дотронуться нельзя, а она…!

Она. О, он раскаленный! Я схожу с ума!

Старик. Это я схожу! Из него брызжет во все стороны! Я уже весь мокрый!..

Она. Я тоже уже вся мокрая…

Старик. Не знаю, как ты, а у меня уже ботинки промокли! Я носки снял!..

Она. О, ты уже раздеваешься. Что еще ты снял? Говори, говори…

Старик. Да что там говорить — тут делать надо! С разговорами пора кончать!

Она. Я уже… От одного твоего голоса…

Старик. Вот! Давно пора с этим заканчивать! А то небось, думаешь, на вас управы нет? Я ветеран! Участник Отечественной!.. Да у меня такой конец есть на самом верху — даже не представляешь!.. И не один!

Она. Конец? На самом верху? И не один?! Действительно, даже не представляю… (В сторону.)Вот урод… Как же он шапку носит? Это ж даже летом в ушанке надо ходить… (В трубку.) О, как бы я хотела быть сейчас рядом с тобой…

Старик. Да ты-то мне на хрена? Лучше пару мужиков пришли…

Она. Пару мужиков?

Старик. Да! Я только мужикам доверяю свой кран крутить…

Она. Я не пойму — какая у тебя ориентация?… Старик. Никакой у меня ориентации — здесь все в пару, ничего не видно! Все стены залило — мужиков давай… Она. Но у нас тут нет мужиков, здесь только я и Люся, моя напарница.

Старик. Ну и что мне теперь делать с обоями…

Она. А ты хочешь с обоими? Со мной и с Люсей? Старик. Ну, если нет мужиков — хоть вы приезжайте! Она. О, как мы хотим! Но мы не можем — это только секс по телефону..

Старик. Зекс? Какой зекс? (Хлопает себя по лбу. Айн, цвай… Зекс! Немцы! В диспетчерской!.. Конечно, наши б сразу приехали кран поменять. А эти, видать, за Курскую дугу мне мстят… Але! Фройлен! Фройлен Дэзи!

Она. Я здесь!

Старик. Вот там и оставайся! Я сейчас сам к тебе… (В сторону.) Где-то у меня тут с фронта «лимонка» оставалась…



Оптимист…

Мир, как известно, делится на пессимистов и оптимистов. Как понять, к какому виду относится тот или другой человек? Очень просто — с ним надо выпить. Это известно: если человек смотрит на бутылку и говорит, что она еще наполовину полная — оптимист, если говорит, что уже наполовину пустая — пессимист. А если вообще пить отказывается, значит, он не пессимист, не оптимист — он просто в завязке…

И вот представьте: зима, холодно, рано темнеет, в комнате — муж и жена. Он пессимист, а она такая жизнерадостная… сами понимаете кто…

Жена. Вить, ну что ты такой мрачный? Ну будь оптимистом!

Муж. А чо радоваться? На продукты цены жуткие…

Жена. Зато все есть…

Муж. Все есть кому? Тем, кто эти цены установил? Жена. Да ты радуйся! Много есть тоже вредно! Вон Долина — видел, как мучается? И велосипед крутит, и из одной комнаты в другую ходит, и голову полотенцем завязала, чтоб хоть голова не толстела. А толку?

Муж. Еще телевизор этот сломался… А по телику сейчас эротику показывают…

Жена. Да я тебе сейчас лучше любого телика эротику покажу. Смотри, показываю… Ну и чем я от телика отличаюсь?

Муж. Тем, что тебя переключить нельзя. Я же эротику хотел смотреть, а не фильм ужасов…

Жена. Хорошо, давай просто посидим, сейчас откроем бутылочку, выпьем. Вить, мне чуть-чуть налей, только пригубить… Ну? Почему ты не радуешься?

Муж. А чо радоваться? Бутылка…

Жена. Ну! Еще наполовину полная!

Муж. Нет, Люся, уже наполовину пустая, а сказала: «Только пригубить…»Ну и губищи у тебя!..

Жена. Вить, ну почему так мрачно! Будь оптимистом! Думай о хорошем! Бутылка наполовину пустая — значит, скоро ее сдадим в пункт стеклотары, получим деньги…

Муж. Ага. Там очередь небось сдавать.

Жена. Опять хорошо! Постоишь на свежем воздухе, аппетит нагуляешь…

Муж. Интересно, кого ты опять нагуляешь… пока я аппетит нагуливать буду… О, господи…Черт, еще эта зима, холодрыга…

Жена. Выше голову. Вить! Каких-то три месяца — и лето, поедем на дачу..

Муж. Ага, комары будут жрать. Для тебя дача, для меня Институт переливания крови…

Жена. А ты представь теплый южный ветерок…

Муж. A-а, то есть я еще и от жары сдохну…

Жена. Южный ветерок, я на огороде, в купальнике-бикини… Наклоняюсь над сорняком, а мимо едет сосед на «Мерседесе», со своей Зинкой…

Муж. Загляделся на тебя и — ба-бам в столб! Все в куски, два трупа, и деньги, которые мы у них занимали, отдавать не надо! А? Вообще в этом оптимизме что-то есть…

Жена. Ну зачем так жестоко? «Два трупа…» Только один, Зинкин… Или даже пусть она жива, но у нее от удара что-то с головой, и ее в больницу…

Муж. Да-да-да…. И он говорит тебе: «Люсь, я теперь один, переезжай в мой дворец!»

Жена (кокетливо). Ой, ну Вить, скажешь тоже. Ну почему ты решил, что этот миллионер мной заинтересуется…

Муж. Потому что у него от удара тоже что-то с головой… Да, летом легко оптимистом быть. А сейчас, зимой…

Жена. Вить, и в зиме можно найти что-то хорошее… Вот зима, да? А мы идем к моей маме…

Муж. Ага, к теще на блины…

Жена. Трескучий мороз, пурга, а нам весело! Потому что мы знаем, что нас ждет в конце пути! Приходим, а там такое, о чем ты даже не мечтаешь! На столе лежит…

Муж (радостно). Тёща!

Жена. Почему она на столе?

Муж. Она замерзла! Лопнули трубы! Не грусти. Люсь, во всем можно найти что-то хорошее!

Жена. Что ж тут хорошего?

Муж. А то, что перед тем как замерзнуть, блины она успела испечь! Выше голову, Люсь! Будь оптимисткой!


Письмо дедушке

Дорогой дедушка Бен Ладен, аллах акбар! Пишу тебе из далекой России, куда ты нас направил отомстить Путину за дружбу с Бушем.

Устроились мы хорошо. Купили себе кепки-аэродромы и жили под легендой кавказских торговцев фруктами. Связь держали с посольством Южного Йемена.

Сначала мы хотели втроем угнать самолет, но здесь такие цены на билеты, что мы просто не потянули! Сбросились, еле-еле хватило на билет одному. Но он так и не добрался до самолета. Рейс отложили, его загнали в накопитель, где он и умер от голода и удушья…

Tебе, конечно, спросишь, куда мы дели твои миллионы. Все деньги ушли на милицию. Нас каждый день останавливали и говорили: «Плати бабки, чурка кавказская…»

Мы трижды закладывали взрывчатку под автомобили. Но здесь такая преступность! Трижды их угоняли вместе с заложенной взрывчаткой! А потом еще продавали — отдельно машины, отдельно мины.

Мы стали действовать по-другому. Шесть самоубийц-взрывников погибли напрасно. Шесть арабских богатырей, поставив таймеры на 9 утра, поджидали шестерых русских начальников у их кабинетов. Ни одна падла вовремя на работу не пришла…

Тогда мы перешли к биологической войне. Мы взяли бациллы брюшного тифа, чумы и холеры, посыпали ими фрукты и продали в столовую. Мы знали, что тут их мыть не будут. Что здесь, в России, моют только деньги. Но мы снова просчитались. Кто знал, что эти грозные бактерии погибнут в неравной схватке с неуязвимыми русскими тараканами?

Тогда, как ты нам советовал, мы заготовили четыре письма с сибирской язвой.

В первый же вечер трое из нас взяли три письма со смертоносным порошком, написали: «Кремль. Президенту лично в руки» — и отправились на почту. Он был обречен. Ты же знаешь, Бен, сибирская язва погибает, только если конверт прогладить горячим утюгом, а русские почтальоны, как только им раздали утюги «Мулинекс», сразу их унесли домой…

Я положил свой конверт за пазуху и уже закрывал свою фруктовую лавочку, чтоб пойти на почту и совершить свой подвиг во имя Аллаха, но тут подошел какой-то неверный в кожаной куртке, посмотрел на яблоки и спросил, какая у нас крыша.

Я сказал: «Южный Йемен». Но парень сказал, что это не крыша, а говно, что он вообще не знает такой группировки — южнойеменской… Из Южного Бутова ребят знает, а из Южного Йемена нет. И стал жечь мне живот раскаленным утюгом и приговаривать: «Солнцевским надо платить, солнцевским…»

Я выжил, но бактерии, конечно, сдохли…

Наш второй человек благополучно доставил свой конверт на почту, но Чубайс как раз выключил свет на почтамте за неуплату, и письмо пришло к нам обратно с пометкой: «Не можем прочесть адрес». Наш человек, взявший письмо у почтальона, погиб на месте…

Тогда мы, просто чтоб вызвать панику, послали третье письмо по первому попавшемуся адресу, выбрав дом рядом с почтой, но язва, как известно, живет в конверте тринадцать дней, а письма к простым россиянам тут идут год…

Дорогой Бен, ты, конечно, спросишь, где четвертое письмо? Оно у тебя в руках, идиот! Это тебе за то, кретин, что ты послал нас в эту дикую непобедимую страну!

Посылаю тебе свою фотографию, чтоб ты знал, как выглядит твоя страшная смерть. Посмотри на это фото. То, что у меня на голове — не тюрбан и не чалма. Это полотенце, потому что у меня башка болит от этой России!

А может, ты и не умрешь в страшных муках, может, к моменту, когда ты получишь это письмо, уже не будет в живых ни тебя, ни меня — мы просто умрем от старости.

И на всей планете останутся в живых только русские почтальоны, которые никуда не спешат.

Прости. Извини, что сорвался — нервы… Только забери ты меня отсюда, милый дедушка Бен Ладенович.



Чувство меры

Говорят, в Питере, на здании бывшего горкома записка: «Комитет закрыт. Все ушли… в Москву».

Я вам хочу сказать, все-таки должно быть ну хоть какое-то чувство меры! Ну элементарное! Ну так же нельзя!

Нет, ну один чиновник перевелся в столицу, ну два, ну десять. Но сейчас же в Петербурге книжка Радищева на каждом столе как учебное пособие. Из начальников остался только Медный всадник! То ли никак не отцепится от постамента, то ли караулит его, чтобы с цветными металлами в Эстонию не толкнули…

Ни в чем меры… Ну хорошо, по закону бывший осужденный может избираться и быть избранным… И вот в Думе чего-то там голосуют: «Кто «за» — поднимите руки…»Половина зала по привычке — обе руки кверху, лицом к стене, мордой на пол… А другая половина с криком: «Братва, атас — мусора»! — отстреливаться и в окно…

Во всем крайность! Как мы умеем иг одного в другое шарахаться! Раньше в ресторан зайдешь — официанта не дозовешься. Теперь наоборот — стоит, не уходит. Каждую секунду пепельницы меняет. Мы с приятелем сидели. Он прикурил, затянулся, положил, на секунду отвернулся — пепельница пустая. Думает: я курил или только хотел? Достает новую, курнул — пусто… За три минуты пачки нет, жуткая головная боль, и по «Скорой» в психушку с подозрением на резкую потерю памяти…

Ну надо ж все-таки какие-то пределы! В Москве японских ресторанов уже больше, чем в Японии… японцев.

И теперь даже в бывшей общепитовской столовой номер три — ресторан «Фудзияма»… Что это такое — Фудзияма, никто не знает, но на всякий случай яму перед входом вырыли. Если кто-то, не расплатившись, из ресторана выскочил — далеко не уйдет…

И все так стилизовано под Японию. Официантки в кимоно, ты перед входом за дверью обувь оставляешь…

Но надо ж понимать, что у нас другой менталитет! Обувь перед входом… Через минуту остались только сильно ношенные… Половина людей босиком домой ушла…

Значит, как сходил — считай, новые ботинки нужны. А там и так страшно дорого получается. Потому что сам ешь и еще гейшу кормишь… Какую? А их насильно к тебе приводят! Для антуража…

Ой, а страшные, господи! Маленькие, ноги кривые, на голове какой-то вшивый домик…

Метрдотель говорит: в гейше красота не главное. Она должна услаждать слух мужчины интересной беседой и пением.

Ну как вы думаете, можно нормально есть, когда она рядом с тобой все время на какой-то лютне блямкает, воет и веером машет? В твой черепаховый суп за 30 долларов этим веером мух нагоняет?..

Его и так-то есть противно, этот черепаховый суп. Такое ощущение, что его варили из оправы для очков…

Зато антураж, гейши с разговорами. За соседним столиком новый русский сидел. Ему тоже гейшу всучили. Тоже страшней войны. И вот он только кусок себе в рот, она: «Кстати, как вам Азазель?» Он: «Не знаю, еще не распробовал…»

И чтобы эту уродину не видеть и не слышать, себе и гейше два стакана саке наливает. Это вроде водки, только теплая. А время — июль… Он еще как-то держится, к официанту повернулся, разговаривает. Тот ему предлагает экзотическое блюдо — мозг живой обезьяны. А гейша от стакана поплыла, головой в тарелку. Парень к ней поворачивается, смотрит: «Вот это обслуживание! Не успел заказать — обезьяна уже тут!..»

Ну потому что саке надо же крохотными чашечками, кто ж стаканами? Только мы, мы ж ни в чем меры…

И это при том, что докторов за сутки вылечивающих от запоев у нас уже больше, чем алкашей. Я подсчитал: с учетом населения страны, включая грудных детей, им работы на месяц осталось. Больше людских резервов нет. А дальше всем этим докторам Майоровым и Бутенко или закрываться, или самим начать пить и лечить друг друга…

Ну ни в чем не можем остановиться! Где-нибудь еще столько рекламы показывают? За один фильм — восемь раз. И не всегда понимаешь, где кончается одно и начинается другое…

Два года назад, сынок еще маленький был, смотрел «Чапаева». Там Анка из пулемета строчит, и вдруг — негр с кетчупом. И голос: «Анкл Бене». Сынок как заплачет! Я говорю: «Сынок, ты чего?» А он: «Анка! Бенц негру сделала! Из пулемета убила!» Я: «Да ты что, ты не так понял…» И тут на экране очень похожая на Анку появляется, губы красные, в кетчупе, облизывается… Сынок опять в рев: «Убила и съела-а!»

И потом, ну какая-то логика в этой рекламе должна быть? Ну если вы каждую минуту показываете рекламу «виагры» и «золотого конька», как будто у нас страна импотентов, что вы тогда рекламируете заодно презервативы? Кому тогда их тут носить и на чем? Только на голове от дождя…

Ладно, у меня все. Я мог бы еще много чего, но надо же иметь чувство меры…


Когда спокойны павианы

Раньше, при большевиках, когда Дубов был директором совхоза, на работе у него все было плохо: горел план, вместе с планом горел и Дубов… Но жизнь — весы: зато дома все было в порядке. В том смысле, что всегда можно было вечером надеть лучший костюм, надушиться…

— Ты куда? — спрашивала жена.

— В свинарник, куда же еще! — отвечал благоухающий Дубов и пропадал до зари…

Алиби было стопроцентным: о совхозном свинарнике ехидно писали газеты, и, конечно, жена понимала — свиньи требуют директорского глаза днем и ночью…

Неизвестно, конечно, как бы все обернулось, если бы Дубов действительно ходил по ночам в свинарник, а не к Верочке… Может, свинское дело под его руководством достигло бы невиданных высот… Но что теперь гадать? В свинарнике Дубов не бывал, свиньи дохли, в живых оставался один-единственный поросенок Хрюша, да и тот не совсем в свинарнике, а в пристройке, в телевизоре у сторожа… И Дубова перевели на работу в зоопарк. Тоже, конечно, директором — номенклатура все-таки…

Теперь на работе у Дубова все было хорошо, весело, но жизнь — весы: дома стало не очень, потому что в зоопарке не было свинарника, не было ночных авралов, и, под каким предлогом пойти к Верочке, было непонятно…

И Дубов сидел вечерами дома, общался с родственниками жены или читал специальную литературу для повышения своего зоологического кругозора.

Между тем наступила весна, в зоопарке призывно закричали гамадрилы, кокетливо завертели хвостами крокодилихи, закружились в брачном танце журавли. Самые захудалые птахи, и те вили гнезда.

Только Дубов ничего такого не вил, ни с кем не танцевал, а его призывные крики к Верочке умирали, так и не родившись. Иногда ему казалось, что это он, Дубов, сидит в клетке, а все эти макаки и зебры резвятся на свободе…

В один из таких весенних вечеров Дубов читал интересную специальную книгу из жизни обезьян. «Для павианов, — читал он, — характерна полигамия, многобрачие. Даже в неволе павиан окружает себя несколькими самками…»

Дубов отложил книгу. «Да, — подумал он, — мы прошли большой путь от обезьяны, но кое-что на этом пути подрастеряли…»

Пришли гости. Дальняя родственница жены Клавдия Васильевна, отпетая вегетарианка, принялась подробно рассказывать Дубову про необыкновенные котлеты, которые она научилась готовить из листьев крыжовника.

— Вы себе не представляете, — кричала Клавдия Васильевна, — как этот крыжовник гонит соль из организма!..

Но Дубов совсем не собирался гнать соль, она ему ничего плохого не сделала. Гораздо охотнее он погнал бы саму Клавдию Васильевну… Он почему-то вспомнил другие котлеты, которые готовила Верочка, и ему стало совсем невмоготу. Жалкая надежда на чудо забрезжила в его воспаленном мозгу, и он набрал номер зоопарка.

…В зоопарке укладывались спать медведи, тигры, львы, укладывался спать дежурный зоотехник Савушкин. Он взбил подушку, натянул одеяло и закрыл глаза.

Холостому Савушкину приснилась девушка. Она шла к нему навстречу в каком-то совершенно прозрачном платье. Все ближе, ближе — пять метров, три, два…

Дзи-инь! Дзи-инь!..

— М-мм! — застонал Савушкин и схватил трубку.

— Ну что, Савушкин, значит, говоришь, с павианами плохо? Надо приехать? — с намеком кричал в трубку Дубов.

— Какие павианы? С чего вы взяли? — пробормотал не способный со сна к телепатии Савушкин. —

У павианов все спокойно…

— Вот как? Беснуются, значит? — проклиная тупость Савушкина, продолжал Дубов. — Сейчас приеду!..

— У павианов все хорошо! — заорал в трубку Савушкин, решив, что Дубов его не слышит. — Хо-ро-шо!..

Дубов положил трубку, посмотрел на жену, прислушивающуюся к разговору, и включился в интересную беседу о бифштексах из алоэ.

…На другом конце города Савушкин закрыл глаза. Девушка появилась снова. Теперь она уже не шла, а мчалась навстречу Савушкину в карете, запряженной тройкой рысаков, мчалась, словно боясь, что их снова разлучат, и кучер нахлестывал коней, и звенел колокольчик под дугой у сыпавшего клочьями пены коренника: «Дзинь-дзинь-дзинь!»

Дзинь-дзинь-дзинь!..

Савушкин снял трубку и сжал ее, как сжимают горло врага.

— Это хорошо, что у павианов все спокойно, — услышал он молящий голос Дубова, — но меня больше бегемот волнует. Как он там? Это самое… не отелился?

Савушкин не понимал, почему должен был отелиться самец-бегемот, к тому же тридцати двух лет от роду. Но начальство есть начальство. И, в душе матеря Дубова, Савушкин ответил ровным голосом:

— Нет, не отелился. Вы не волнуйтесь, если что — я позвоню…

Он закрыл глаза и тотчас увидел девушку. Она была совсем рядом, он уже чувствовал горячечное дыхание ее губ. Вдруг девушка нажала на кончик его носа и, смеясь, сказала: «Дзи-и-нь!»

Упрямо не открывая глаза, Савушкин нашарил трубку:

— Что с тобой, милая?

— Это ты мне, Савушкин? — спросила девушка голосом Дубова. — Спишь, что ли, дежурный?

— Как можно, что вы!..

— Слушай, — тоскливо спросил Дубов. — А как там эти… коалы? Я вот сейчас в литературе прочел, что они жутко капризные. Может, мне приехать, а?

— Да вы что? Нет у нас никаких коал и сроду не было! Не приживаются они…

— Это почему же? — Голос Дубова посуровел.

— Жители Австралии. Им наши условия не нравятся…,

— Ах, условия им не нравятся! — В эту минуту Дубов просто ненавидел тупицу Савушкина, свою подозрительную жену, но больше всех он сейчас ненавидел этих выпендривающихся коал. — А я тебе говорю, Савушкин, что живут в нашем зоопарке коалы! Понял? Жи-вут! И им у нас очень нравится! Просто они про это не говорят, потому что очень стеснительные…

— Так точно, — устало сказал Савушкин. — Коалы у нас живут…

— Вот, — обрадовался Дубов. — И мне сейчас придется приехать, потому что я очень опасаюсь за их будущих птенцов. Сможет ли коала-мать сколько надо усидеть на яйцах?..

— Во-первых, яйцами они не размножаются, — неожиданно для самого себя мрачно сказал Савушкин, — они живородящие, я против науки не пойду… А во-вторых, не будут они в неволе детенышей заводить, даже если вы меня уволите!..

Дубов устало положил трубку. Похоже, никуда ему сегодня не выбраться.

…Во сне у Савушкина тоже все складывалось не совсем удачно. Девушка появилась снова, но теперь она никуда не бежала, а, обиженно отвернувшись, одевалась. Савушкин просил прощения, вставал на колени, обещал выброситься из окна или войти в клетку к тигру.

Наконец она повернулась к Савушкину…

Дзи-инь! Дзи-инь!..

— Да! — рванул трубку Савушкин. — У коалы родился мальчик! Три пятьсот! Вы папа? Поздравляю…

— Шутишь? Нет, ты мне скажи, Савушкин, — задумчиво произнес Дубов. — Вот коалы эти… Почему же они не размножаются в этой самой неволе? Кто им мешает? По параллельной трубке их никто не подслушивает, договаривайся с кем хочешь, приводи к себе в клетку и… Почему, Савушкин?

— Потому что им все время звонят! — закричал Савушкин, перегрызая провод.

Шатаясь, он побрел по ночному зоопарку, нашел свободную клетку, вывел на табличке: «Коала — сумчатый медведь» — и забрался внутрь. Обнюхав все углы, Савушкин наконец нашел местечко, лег, свернулся калачиком и, поскуливая, заснул.

…Ему снилась несущаяся навстречу самка коалы…


Мустанг

Еще не вставало солнце над прериями, еще посапывали жеребцы в корале, еще не седлал старший ковбой свою любимицу кобылу Долли, когда за тысячи миль от Дикого Запада, в Горпроекте, пронесся с быстротой летящего лассо слух о смене начальства…

Степан гудков стоял, чуть побледневший, широко расставив ноги в потертых джинсах, и курил. Он не замечал устремленных на него взглядов. Как всегда, когда предстояло крутое дельце, он весь уходил в себя, вспоминая прошлое…

А ему было что вспомнить. О его умении укрощать начальство ходили легенды. Их было восемь на памяти Гудкова, восемь директоров, восемь необъезженных «темных лошадок». И каждый новый, едва войдя в директорское стойло, еще не подходя к кормушке, первым делом норовил сбросить Гудкова с должности, затоптать своими копытами…

Что происходило там, за дверьми директорских кабинетов, в точности известно не было, поговаривали, что это было похоже на какое-то родео… Твердо известно было только одно: директора, словно завороженные Гудковым, быстро теряли свой дикий нрав, мирно пощипывали зеленых сослуживцев Гудкова, тех, что помоложе… А он, не выпустивший за десять лет работы ни одного проекта, так и оставался в своем старом добром седле инженера-проектанта.

Мистика? Колдовство? О нет! Человек в джинсах не верил ни в черта, ни в амулеты! Только расчет! Первый начальник Гудкова сбросил трех отчаянных молодцов с обветренными от бесконечных прогулов лицами. Гудков удержался: стал болеть за любимое начальником «Динамо». Со вторым он болел за «Спартака», а когда этот второй покинул высшую лигу номенклатуры, стал болеть с третьим…

Гудков умел многое такое, что не снилось даже огрубевшим в прериях ковбоям. Кто из них, способных по ржанию пегой кобылы определить, насколько разбавлено пиво в таверне «Лошадиный зуб», мог, так же, как Гудков, вдруг, с ровного места, превратиться в страстного филателиста или любителя бега трусцой, в зависимости от вкусов начальства?

Кто из ковбоев мог так, как Гудков, примчать директору ящик пива жарким днем, ловить с ним холодной зимой рыбу или осенью женихов для перезрелой директорской дочки?

Кто еще был таким же метким и мог, прицелясь иголкой в игольное ушко, вышивать крестом вместе с женой директора?

Кто еще был таким же сильным и мог закатывать по сто банок в день вместе с директорской тещей?

Но схватка, что предстояла ему сейчас, была ни на что не похожа. У новенького, кажется, не было решительно никаких побочных интересов! Даже место молоденькой грудастой секретарши заняла старушка, работавшая еще с Лениным! Было больно смотреть, как она поднимала телефонную трубку двумя сухонькими дрожащими ручками.

Вот почему был бледен сейчас Степан Гудков. Вот почему, когда настал час родео, десятки злорадных сослуживцев устремились к замочной скважине в двери директорского кабинета. И топот их ног напоминал гон дикого табуна…

…Директор посмотрел на Гудкова бешеным взглядом мустанга, потянул ноздрями воздух и поднялся из кресла на ноги. Мышцы Степана напряглись.

— Где проект? — спросил мустанг, нетерпеливо перебирая бумаги.

Осторожно, следя за каждым движением противника, стараясь не вспугнуть. Гудков, словно дуло винчестера, протянул вперед рулон.

Мустанг дернул шеей:

— И это жилой дом? Ни окон, ни дверей! Не дом, а огурец!

Гудков напружинился, готовый отпрыгнуть в любую секунду:

— Ваши ассоциации мне понятны. Вы, видимо, тоже консервированием огурчиков увлек…

Мустанг взвился на дыбы:

— Еще раз спрашиваю: где окна?!

Вот она, смертельная секунда! Ошибись — и затопчет! Затопчет! Уже чувствуя разгоряченное дыхание мустанга у себя над ухом. Гудков произнес:

— Ну, забыл… Такое горе ведь — «Спартачок»-то наш…

И снова ошибка! Мустанг пошел кругами вокруг стола, выплясывая какой-то дьявольский танец смерти:

— Прекратите делать из меня папуаса! Я в последний раз…

Но Гудков не дрогнул. Восемь лет езды на директорских шеях — о, это что-нибудь да значит!

— Вы о каком папуасе? С марки Новой Гвинеи? С бубном в зубах? Я ведь, знаете, тоже увлекаюсь филат…

На губах мустанга появилась бешеная пена:

— Довольно! Вот ручка, бумага, пишите заявление!

Прыжок — и Гудков почувствовал себя на коне:

— Понял! Будем играть в слова? Пишу: «за-яв-ле-ни-е». Посмотрим, кто больше составит… Так, «вал», «зал»…

Грудь мустанга заходила часто-часто… Он иноходью побежал вокруг стола, а человек не давал ему опомниться, он словно слился с иноходцем, шел за ним след в след модной трусцой…

— Кис, хорошо, следим за дыханием…

Обессиленный мустанг рухнул в кресло, удары стреноженного сердца гулко отдавались в тишине…

— Сердечко-то болит? — участливо поинтересовался Гудков.

Мустанг устало кивнул седеющей гривой.

«Значит, проходит вариант «Здоровье», — подумал Гудков.

— Да-а, у меня ведь тоже… У вас под левую лопатку отдает?

Мустанг снова кивнул.

— И у меня отдает…

Мустанг совершенно человеческим взглядом с интересом посмотрел на Гудкова:

— А вы что принимаете?

— А вы?

— Я…

— Да что вы! А я…

Спустя час качающейся походкой ковбоя Гудков вышел из кабинета. Он был без хлыста, крупные капли пота блестели на лбу. Десятки пар глаз смотрели на него…

Гудков с отвращением выплюнул таблетку валидола.

— Ну как? Как он? — обступили его сослуживцы.

Гудков показал большой палец.

— Вот такой жеребец! Будем дружить! — коротко бросил Гудков и пошел к своему корáлю на третьем этаже Горпроекта…


«Охота на лис»

«Охота на лис, охота на лис»… Ну, кто знал, что это радиоигра?

Иду — смотрю объявление: «Записывайтесь в секцию охоты на лис…»А у меня как раз мехового ничего нет… «Дай, — думаю, — запишусь!»

В указанном месте сидел маленький длинноносый человек и всех записывал. Подхожу, говорю:

— Записывайте! Семенов Николай Петрович, сорок восьмой, второй рост, голова пятьдесят шестая…

Этот, который пишет, посмотрел на меня:

— А при чем тут ваша голова?

— Так мерзнет же!

— А я при чем, что она у вас мерзнет, я что, дую на нее?

Я говорю:

— Ну, ладно, темнить-то не надо — шапчонку лисью сделаешь?..

Он смеется:

— Вы не так поняли! «Охота на лис» — это такая игра…

Я говорю:

— Это для вас игра! Для меня шапка — дело серьезное… Так, без шапки, и менингит на голову получить можно…

— По-моему, вы его уже получили, — говорит. — Последний раз объясняю: в лесу — человек с передатчиком, это и есть «лиса»! Ясно?

— Ясно, кличка «Лиса», сидел, значит…

Длинноносый даже отвечать не стал, только вздохнул и опять забубнил:

— В лесу — «лиса» с передатчиком, а вы со своим приемником идете в лес…

— Ага, — говорю, — со своим приемником! Будто бы я его в ремонт несу. Все ясно! А то действительно, скажу, что за шапкой иду, столько народу увяжется, я представляю!.. А так, мол, просто пошел в лес, починить приемник… Скажите, уважаемый, значит, мне нужно этого типа найти и сказать, что я от вас пришел?

— Зачем?!

— Ну что же он — так, первому встречному, шапку и даст?..

Носатый стал весь красный, схватил себя за нос, покрутил… Видимо, он так приходил в себя. Потом сказал сквозь зубы:

— Ну… Ну вы экземпляр! Двести человек записалось, но такого — первый раз вижу!..

А я про себя думаю: «Двести человек! Не за просто ж так они по лесу бегают, этого придурка с передатчиком ищут! Да вообще — что его искать? Жрать захочет— сам домой прибежит… Не-ет, видно, тут, кроме шапки, еще какой-то приз — может, полушубок, может, сапоги…»

В общем, я понял, что стою на верном пути, не зря сюда пришел…

На следующее утро выдали мне наушники, антенну, потом этот носатый подходит:

— Как в наушниках услышите «пи-пи-пи» — значит, засекли «лису», бегите в том направлении… Ясно?

— Ясно…

— Тогда снимайте брюки — и вперед…

Мне так обидно стало:

— Брюки? Это что, в залог? За наушники?.. Не доверяете?

— Какой залог? Просто у нас форма такая — все бегут в трусах! И вы бегите! Уже старт дали!..

Ну, бегу… Народ у нас еще дикий, конечно… Собрались, смотрят… Один показывает на меня, говорит:

— Да это, кажись, из Красновки, алкаш… Видишь— штаны пропил, телевизор, теперь антенну из дома понес!..

Вбегаю в какую-то деревеньку, орут:

— Почта приехала! Почта приехала! «Комсомолку» давай! Давай «Гудок»!..

Ну, я и дал:

— У-у-у!..

— Ты чего? Чего гудишь? Всех кур разбудил!..

— А что вы меня обзываете? То гудком, то почтой какой-то… А я вам не почта! Я — радио!.. Я сверху сиг налы принимаю…

Какая-то бабка спрашивает:

— С самого верху? Ой, сынок, прими сигнал, узнай там наверху: продукты дорожать будут?

— А машины?

— А как с облигациями будет?

В общем, достали меня, я уж хотел от них назад в лес поворачивать. И вдруг слышу в наушниках:

Пи-пи-пи…

Засек! Причем где-то рядом!

Поворачиваю налево:

Пи-пи-пи…

Бегу, в наушниках еще громче:

Пи-пи-пи…

Подбегаю к какому-то дому, в ушах прямо как будто громкоговоритель:

Пи-пи-пи!..

Вбегаю в дом — мамаша годовалого сынка на горшок сажает:

— Пи-пи-пи! Ну, ты писать будешь или издеваться надо мной?..

Стою посреди комнаты, в трусах, ничего не понимаю…

Тут какой-то мужик здоровый заходит, с вилами, и тоже в трусах. Покосился на меня и сразу к женщине:

— Ну, милая, вот я тебя и засек!..

Я говорю:

— Что значит — «засек»? Простите, но я первый прибежал! Так что, мой дорогой, за мной будете…

Мужик заревел, как разъяренный бык:

— Что-что? Да я — муж!..

Я говорю:

— В спорте все равны! Так что — за мной вставайте…

Мужик так и сел, вместе с вилами.

— Поздравляю, — говорит, — Аня… К тебе уже в очередь записываются…

— Да, — говорю, — нас двести человек записалось.

Ну, тут такое началось — неудобно было насчет лисьей шапки спросить — им не до этого было…

Загрузка...