Глава 7 Самое массовое из искусств



Предисловие № 7

«Самое массовое из искусств» — это, конечно, про кино. Во всяком случае, таковым его считали еще лет двадцать назад. Но к моменту, когда я попытался написать свой первый киносценарий, оно уже не было ни самым массовым (телевидение задавило, прокат развалился) и ни таким уж искусством…

Но только, кажется, после четвертого подхода к кинематографической «штанге» я понял: этот вес мне не поднять…

Понял умом, но что-то продолжало тянуть к кинематографу. Как сладкоголосые сирены, продолжали зазывать сценаристов режиссеры: «Нам очень нужны комедии! Ой, как же нам нужны комедии…»

Теперь-то я понимаю, для чего они заманивали — чтобы всласть поиздеваться. Теперь-то я понимаю, что если, согласно буддизму, человек проживает несколько жизней, то режиссеры (если, конечно, их считать людьми) в той, предыдущей, жизни были не рыбками, не бабочками, нет — они были киллерами…

И как атавизм осталось в них жгучее желание убить сценариста, но сначала поиздеваться, помучить, распотрошить сценарий, изменить его до неузнаваемости, заставив переписать его множество раз…

Незавидна судьба сценаристов. Кто слышит их стоны? Кто их знает? Кто знает, к примеру, о тех двух моих комедиях, которые вышли-таки на экран?..

И все-таки время от времени, нарушая данное себе тысячу раз слово, я сажусь за сценарий. Наверное, я просто мазохист..


Дневник режиссера, участника кинофестиваля

Я тут на лавочке нашел дневник какого-то режиссера. Вы знаете, это невозможно читать без боли..


2 июня. Наутро после открытия кинофестиваля. С большого бодуна первый раз в жизни прочел «Красную Шапочку». Потрясен. Одна, через лес, с корзинкой пирожков и горшочком масла! Какая сила духа в этой маленькой девочке! И что приятно — автора нет в живых. Можно делать что хочешь. Буду снимать — если найду спонсора. Надо потусоваться среди гостей фестиваля.

3 июня. Потусовался. Один миллионер заинтересовался, но выдвинул условие: когда Шапочка дает бабушке горшочек с маслом, та облизывается и говорит: «Спасибо, внученька! Масло «Лукойл» — лучшее в мире!» С возмущением отказался.

5 июня. Ходил в церковь, молился о спонсоре. Выходя, рассказал сюжет пьяному нищему на паперти. Тот заплакал, сказал, что будет спонсором, посчитал свою мелочь — должно хватить на блокбастер…

6 июня. По своему мобильному позвонил пьяный нищий. Ставит условие: волк настоящий, бабушку и внучку играют жена и теща, и, чур, из волчьего живота их не вынимать… Обещал подумать…

7 июня. Посмотрел на его жену. Не знаю, что делать. По сценарию Красная Шапочка — девочка, а этой тридцать пять и страшней войны, любой волк испугается…

8 июня. Думаю… Думаю, что деньги терять не стоит… В конце концов, если несколько изменить сюжет… Да, ей — 35. Но она такая страшная, что до сих пор девочка… И она идет в лес, потому что ей уже все равно — хоть волк, хоть кто…

9 июня. По правительственной связи ВЧ позвонил нищий. Он протрезвел, от всего отказывается. Готов только за шесть рублей купить сценарий: будет с ним ходить по электричкам. Не знаю, что делать… Где, где взять деньги?

10 нюня. Деньги будут! Только надо, чтобы переодетый в бабушку волк на вопрос: «Почему у тебя такие зубки?» Сказал: «Потому что я их лечу в Мастер-дент». А потом эта мнимая бабушка должна добавить, что раньше сильно пила, но после клиники доктора Майорова больше не пьет, а только ест! И бросается, бросается на Шапочку.

11 июня. Ознакомившись с этим сценарием, кандидатки на бабушку и внучку заломили такие деньги, что нечем платить волку..

12 июня. На роль волка, которому в конце вспарывают брюхо, веду переговоры с одним японцем. Ему платить не надо, он все равно собирался себе харакири делать. Но — вот ведь садист узкоглазый! — хочет бабушку и внучку есть палочками. Кто ж согласится, чтоб какой-то японец тебя ковырял?

13 июня. Ходил на телевидение к Косте Эрнсту, рассказал сюжет. Предлагает снимать Красную Шапочку как эпизод в «Старые песни о главном». За Шапочку поет Лариса Долина, за Бабушку — Пугачева… Завтра съемки.

14 июня. На съемках — неожиданная проблема. Волк проглатывает Долину, но приход охотников-спасителей не понадобился: он не может ее удержать в животе! После похудания по системе «супер шесть» сразу после проглатывания легко, как спичка, проходит по волчьим кишкам, выскакивает из организма, раскланивается и начинает петь «Погоду в доме».

Да еще неожиданно взбунтовалась Пугачева: не хочет быть бабушкой, только внучкой. Попробовали. Но волк, расслабившийся на Долиной, тотчас подавился Аллой Борисовной, она не пролезла в горло. Съемки прекращены.

15 июня. Ходил к Лужкову, рассказал сюжет. Он дает денег, если волка сыграет Доренко, а они с Примаковым охотников и зарядят боевыми… Сказал, что на мокрое не пойду…

16 июня. Опять ходил в церковь. Встретил Михалкова. Он пришел за благословением. Рядом стоял Зюганов. Этот пришел за электоратом. Рассказал им сюжет. Оба потрясены. Обещали финансировать, если я внесу крохотные изменения в сценарий. Красная Шапочка — член КПРФ, идет лесом в полной темноте, потому что рыжий волчара Анатолий Борисович вырубил свет. Но она не падает духом, идет, весело напевая гимн Советского Союза. В руках у нее корзинка. Но не простая, а потребительская… Два пирожка и горшочек масла — вот все, что могут позволить себе трудящиеся на месяц. И несет она эту корзинку не бабушке, а дедушке. Дедушка Ленин сидит в Шушенском и стрижет партийные взносы. А фильм называется — «Симбирский цирюльник»…

Будем снимать!


Эротика

Господа артисты! Снимаем «Ромео и Джульетту»! Надеюсь, все читали? Хорошо, значит, осталось только мне прочитать… Так… «Городок Верона, Ромео с дружками входит в убогую гостиницу. Его окружают только голые…» Ясно. Все раздеваются! Голубушка, значит, снимаете трусики, встаете на четвереньки и ме-е-ед-ленно поворачиваетесь попкой к камере. Это ваш протест окружающему жестокому миру, понимаете? Вы в нем одна! Вам страшно! Вам хочется куда-нибудь ускакать, хоть на карачках уползти от этой действительности!.. И вот вы встаете на четвереньки…

И вдруг вы чувствуете сзади руку друга и понимаете, что вы не одна в этом мире! Сейчас мы вам друга найдем.

Сергей Александрович, вам нравится группенсекс? Тогда идите сюда… Вы будете ее другом. Вставайте сзади. Голубушка, он кладет на вас руку, и это не просто жест, это жест-метафора, он как бы говорит: «Милая, не уползай, я защищу тебя, я прикрою твой тыл!» Сергей Александрович, сюда руку ей кладите, на тыл… Куда вы руку… Нет-нет! Никакой отсебятины! Это Шекспир!..

Да нет, отойдите, показываю. Вот так руку на нее кладете, вот так… Вам что, неприятно, голубушка? А что вы тогда там так кричите? Не вы? А кто? Господи! Кто пустил в павильон мою жену? Маша, Маша, это просто режиссерский показ… Это творчество! Не мешай мне работать!

Приготовиться! Нача… Что, голубушка? Что значит— «не буду»? «Позор на всю жизнь»? Какие знакомые увидят? Да как? Как вас узнают, вы же не лицом к камере… «Тем более узнают?.. Ну и знакомые у вас…

Сергей Александрыч, ну, а вы? Смелый человек, всю войну в разведке, а тут раздеться боитесь! Что — «это так неожиданно»? Думали, что про войну? Ну вы же сказали: вам нравится группенсекс. С чем спутали? С группенфюрером?

Так, снимаем пока «Сцену на балконе». Хоть прочесть, о чем речь…» Ве-чер. Ро-ме-о под-ходит к дому Джульетты. Берет первое, что попадется под руку, какую-нибудь длинную хворостину, и легко постукивает по балкону. На балкон выходит кормилица, затем Джульетта, еще совсем девочка, 14 лет».

Балкон сколотили? Ромео, пошел под балкон!.. Стучит… Стоп-стоп-стоп! Не верю! Я не верю! Не верю, что он ее любит!.. Глаза пустые, нет в них чувства… Что значит: «А чем, по-вашему, я по балкону стучу»? Это первое, что попалось вам под руку? Ничего себе! По балкону… Вот что значит три месяца в тайге сниматься, где одни оленихи… ГМ… Ну и что? Нашел чем хвастаться… Бум-бум-бум! Бум-бум-бум! Как пьяный мужик домой пришел… Вам же сказано — легко, тихонько…

Еще раз. Стучите, стучите по балкону. Чем? Да хоть тем же самым… Что — «ой, мамочки!»? Что вы кричите? Я просил чувства, но не такие… Да хватит кри… Та-ак, кто балкон сколачивал? Почему гвозди не загнули? Ну, Ромео, хватит орать. Отдохните, мы пока с кормилицей порепетируем…

Кормилица, выходите на балкон! Не останавливайтесь, что вы встали? Грудь в дверях застряла? Ничего себе кормилица…

Слава богу, протиснулась… Потом, потом двери починим…Так, кормилица пошла, подходит к краю балкона, всматривается в темноту, наклоняется…

Стоп! Где ассистенты? Балкон нельзя повыше поднять? Ну она же ими по асфальту метет. Ну она все-таки кормилица, а не дворничиха… Выше нельзя? Что же делать? Стоп! Она же кормилица Джульетты! Выходит вместе с ней, та сосет грудь и поддерживает…

Все, мотор! Ромео… пошел под балкон! Стучит! Вот, молодец, чуть слышно — тук-тук, мягко, интеллигентно, как только это у вас… А, это вы шапку на него нахлобучили, гвоздей боитесь…

Кормилица с Джульеттой! Появляйтесь, появляйтесь на балконе… Это Джульетта? Ничего себе «совсем еще девочка»! Да у нее, наверное, внуки… в армии…

Кто она? Жена спонсора?… Так… Ну хорошо… А чем объяснить, что до сих пор грудь сосет? Задержкой в развитии? Девочка-даун?

Что, Джульетта, что вы мне кулак показываете? Ой, нет, не отпускайте руки! Ромео, Ромео! Отбегайте! Берегись! Ахтунг, воздух! Не успел… Ну кормилица! Боже мой, точно по шапке ему… Она, видимо, в голову целилась… Да тут бы и хоккейный шлем не спас… Это ж как копер для забивания свай… Хорошо, успели снять, как он стучит… Больше ему будет нечем… Ассистенты, отнесите Ромео…

Пока очухается, снимаем общую сцену! Всем раздеться! Ну, что вы стоите?

Вот посмотрите на этого, какой молодец! Шесть секунд — и на нем ничего. Вы у нас кто будете? Тибальд? Монтекки? Капулетти? А кто? Оператор?.. Ну это вы погорячились с раздеванием…

Так, ассистенты, включите все батареи в павильоне на жару! Так, вот мы все и разделись! А теперь быстро отключить, все на холод… Вот мы и задрожали, вот мы и сбились в кучу погреться…

Наташа, ну что вы партнера с себя спихиваете? Ха! Ей противно! А когда Анну Каренину играли, под поезд ложились — приятно было?. «Лучше под поездом…» Слушайте, партнер, когда ложитесь, делайте «у-у, чух-чух-чух»… Партнер, что вы стоите? Да, нет, ну поезд-поезд, но это уж чересчур: ну, кому это понравится — со всеми остановками… На самом интересном месте… Вы прямо садист какой-то…

Ну и куча, где кто, непонятно. Вот это кто у них в Вероне был в папахе и с усами? Какой Чапаев? Кто пустил артистов из соседних павильонов? Ишь, пристраиваются! Дедушка, с бородой, а вы кто? Сусанин? Ну, старик, сам пришел и поляков с собой привел… Убрать посторонних!

О, прямо клубок какой-то. Чьи это мохнатые ноги? Вы что, девушка, побрить не могли? Боялись замерзнуть? Чего молчите? Вы в «Ромео и Джульетту» пришли сниматься или позировать для картины «Мишки в лесу»? Где ассистенты? Побрейте ей ноги! Хотя бы одну, ту, что в кадре…

Не знают, где крем для бритья… Да вы что — когда покупать? Снимать надо! Брейте без крема, времени нет… Она молодец, терпит. Вон вся нога в кровище, а она молчит. Вообще женщины терпеливые. Вон мужик рядом, только смотрит — уже орет… А, это, кажется, его нога…

Все! Снято! Так, что там дальше? «Ромео с дружками входит в убогую гостиницу». Это мы сняли… «Его окружают только голые…» Это мы сня… «только голые… стены»..?

Значит, голые у нас только стены… Ну все, продюссер мне голову оторвет. Нет, лучше смерть… Кормилица, на балкон — вот я прямо под вами! Прощай, кино! Вызываю грудь на себя!..


«Сеня исчезает в полдень…»

Известный драматург Николай Ступаков заканчивал сценарий многосерийного приключенческого фильма «Сеня исчезает в полдень…».

Собственно, уложить сценарий можно было и в одну серию, но всякий раз, когда главный герой, работник уголовного розыска Семен, уже героически погибал, появлялась жена драматурга Анна Андреевна с очередной покупочкой, и Ступаков понимал, что оплатить ее покупку денег за сценарий никак не хватит. Он безропотно вставлял в машинку новый лист и писал: «Семен отлежался и снова ринулся в бой!..»

Но, похоже, сегодня Семена уже ничто не могло спасти: Анна Андреевна с утра куда-то ушла и драматург мечтал прикончить наконец надоевшего Семена до ее прихода… Вот главарь банды Федька Кривой с трех сантиметров выстрелил прямо в сердце Семену!..

— Милый! — Анна Андреевна вернулась в прекрасном расположении духа. — Как тебе эти английские сапоги?..

— Ой-ой, — застонал оживший Семен. — Какое счастье, что я был в бронежилете…

Он отлежался и ринулся в бой. Всю новую серию он честно отстреливался от банды Ваньки Глухого, и, только когда Анна Андреевна опять куда-то ушла, у него кончились патроны… Бандиты приближались…Ближе, еще ближе — Семен выхватил гранату и бросил себе под ноги! Бум!..

— Коля, — снова сказала Анна Андреевна, — а эта шубка к сапогам как тебе? Правда, мило?..

…Взрывной волной Семена отбросило к нашим. Он отлежался и снова ринулся в бой! Тридцать пять страниц нового сценария драматург вместе с Семеном за кем-то гонялся, в кого-то стрелял, рубил шашкой, приговаривая: «За сапоги! За шубку! За сапоги! За шубку!..» Они уже поймали Федьку Кривого и Ваньку Глухого, Леньку Безухого и Степку Безносого, Тольку Безногого и Кольку Безрукого… Кажется, уже не осталось больше органов и частей тела, которые он не отнял бы у бандитов, давая им клички! Казалось, еще секунда— и он назовет очередного из них так, что перед детьми стыдно будет!..

Но тридцать пять страниц — это как раз столько, сколько надо, и на тридцать шестой он решил кончать с Семеном. И споткнулся под Семеном гнедой жеребец, и полетел Семен через голову, и занес над ним шашку бандит, и последнее, что увидел Семен, — стремительно летящий на него, отливающий золотом на солнце клинок…

— Да, — сказала в этот момент Анна Андреевна, — все-таки золото — это золото! Посмотри, какие сережки купила.

…Отливающий золотом клинок остановился буквально в миллиметре от головы Семена, и бандит нерешительно спросил: «А правду гутарят, что большевики землю дают?» — «Правду! Ну конечно, правду!» — закричал Семен. Он отлежался и ринулся в бой.

…Еще час пятнадцать экранного времени он громил «малины» и «хазы», и только в самом конце серии его поймала вдова Федьки Кривого — Дунька, тоже Кривая… И то ли Дунька оказалась такая жестокая, то ли очень уж Семен надоел драматургу, но решили его заживо сварить в кипятке… «А-а-а!» — зашелся в предсмертном крике Семен.

Его бросили в котел в тот момент, когда Анна Андреевна затеяла евроремонт…

«А-а-а! — снова закричал из котла Семен, уже в начале новой серии. — «А-а-а-пять горячую воду отключили»!.. Он отлежался в котле и ринулся в бой.

…Он уже поймал всех «мокрушников», карманников, пиджачников, брючников, накрыл цех по производству подпольной водки, и те, кто там химичил, поймали его и решили растворить в серной кислоте… Семен уже вступал в реакцию окисления, когда… Анна Андреевна подъехала к дому в новеньком автомобиле…

Назло всему преступному миру Семен не растворился, а выпал в осадок! Он отлежался в осадке и ринулся в бой!..

Работая над сто девяносто второй серией и чувствуя, что сходит с ума, драматург решил-таки покончить со своим героем. Он помог Семену оступиться и провалиться в медвежью берлогу. Огромный косматый зверь поднялся навстречу Семену, оскалил жуткую голодную пасть и пошел на него…

— Все! Все! — радостно закричал драматург.

— Нет, это не все, — услышал он голос Анны Андреевны.

Драматург затравленно оглянулся и увидел у нее за спиной запыхавшихся грузчиков.

— Это не все, — повторила Анна Андреевна. — Это только мягкая мебель, а стенку еще разгружают.

.. Семен, нащупав в кармане кусочек сахару, протянул медведю. Медведь взял сахар, встал на четвереньки и сказал:

— Товарищ Семен! Оперуполномоченный Петров прибыл в ваше распоряжение! Фу, прямо задохся в этой шкуре… Вы сейчас отлежитесь, а завтра ринемся в бой…


Сан Саныч

Сценарий кинокомедии


ПЕРВЫЙ ЭПИЗОД

Фильм начинается с «эротической» сцены. Шалаш на берегу озера, мы вместе с камерой «въезжаем» внутрь шалаша и видим: в кровати голая Девушка с распущенными волосами верхом на ком-то, мы пока не знаем на ком, его лица не видно. Камера вместе с девушкой ходит вверх-вниз, вверх-вниз, захватывая кусок стены, на которой висит и сотрясается портрет Маркса. Но вот Девушка мотнула головой, откинув волосы, и мы видим, что она сидит верхом на Владимире Ильиче Ленине. Акт продолжается, и во время акта идет диалог…

Ленин. Ой, хорошо! Чертовски хорошо! Проси чего хочешь. Хочешь, я тебя после революции на хорошую работу устрою?

Девушка. Да что вы, Владимир Ильич, на какую работу? Я же кроме этого дела не умею ничего…

Ленин. Да? А ты кто по специальности?

Девушка. Кухарка я…

Ленин. Хм… Сейчас что-нибудь придумаем. Значит, не умеешь ничего… Кухарка… Придумал! Будешь управлять государством..

Девушка. Фу, не могу больше! Все!

Голос снаружи (с кавказским акцентом). Как это — не могу? Как — все? Зачем мы в такую даль плыли?..

Ленин вскакивает, выглядывает из шалаша… В кадре — на лодке Сталин и Дзержинский… Сталин показывает на Дзержинского.

Сталин. Феликс тоже не желэзный…

Изображение гаснет. Это Сан Саныч Жонков выключает телевизор, вынимает кассету из видешника. И мы оказываемся внутри его домика на садовом участке… Стены изнутри оклеены киноафишами, чуть в стороне висит старинная фотография какой-то семейной пары. Жарко топится «буржуйка», перед ней на полу десяток беспорядочно брошенных кассет. И еще сидит в комнате, внимательно слушая Сан Саныча, небольшая собачка-тибет… Перед ней — пустая миска. Рядом валяется пустая башка из-под собачьего корма. Саш Саныч швыряет вынутую кассету в печку. Собачка гавкает.

Жонков. Да, Чарли, провал! Опять я не угадал! Вот такой я продюсер!

Чарли заливается лаем.

Прости, забыл, ты не любишь это слово. Нет, ну ты мне скажи: что еще этому народу надо? Ну почему он не пошел в кино? Тут тебе и секс, и история, и политика! А юмор какой! Ну ведь полный набор! Ну как, как я мог в это не вложить деньги? Тем более чужие… Ой, Чарли, бросить бы к черту все это продюсерство…

Чарли скулит.

Да не могу я… Что-то такое во мне сидит… Это какая-то тайна…

Чарли подходит, встает под портретом семейной пары, смотрит на него снизу вверх, воет.

Да, правильно, правильно, Чарли! Говорила мне бабушка перед смертью: «Саня, внучек, что хочешь делай, только кино не занимайся — нищим останешься…» (Пытается что-то высыпать в миску Чарли из пустой банки.) Какая-то тайна. Провал, над тобой смеются, Светка близко не подходит, и ты зарекаешься — все! Никогда больше! А потом…Видишь камеру — и тебя опять снимать тянет! Пьянит! Это как водка — стоит только начать — не остановишься…

Чарли. Гав!..

Жонков. Нет, Чарли, как алкоголизм, это не лечится… Хотя, ты знаешь… (Достает газету. Читает)В газете написали… Какой-то профессор Говард… Психиатр. Лечит от любви к кино. Как от водки. Принудительно. За деньги. (Присвистывает) За большие деньги. Ой, сколько же аферистов развелось! Представляешь, какая чушь! Лечит от любви! Да еще принудительно! И за деньги! (Бросает газету в печку.) Ладно, пойдем в огород… (Надевает соломенную шляпу, выходит из хибарки в огород.)

Чарли идет за ним, потом на секунду задерживается, поворачивает назад к печке, вынимает обгоревшую газету.

С улицы слышен голос Жонкова.

Чарли!

Чарли вприпрыжку догоняет.


ВТОРОЙ ЭПИЗОД

Жонков копает на огороде. Берет лопату, втыкает в землю. Подбегает Чарли. Жонков вынимает ком земли на лопате, уже разворачивается в сторону домов, чтобы отбросить землю, и как стоял, так и застывает… глядя на что-то. Он глядит на вышедшую из своего домика красавицу Светку… Светка заходит в какой-то другой дом, выходит из поля зрения, и только после этого Сан Саныч приходит в себя — Светка… Снова копает. Лопата звякает, попадая на что-то. Собачка радостно гавкает…

Жонков. Что? Думаешь — клад? Ну, я тогда первым делом тебе… ящик «Чаппи»! (Чарли гавкает два раза.) Ну хорошо-хорошо! Два ящика! (Чарли заливается лаем.)

Что с тобой?

Чарли с лаем бежит в дом и появляется оттуда с газетой в зубах.

Ага — сейчас тебе! Чтоб я деньги на этого афериста? Да не хочу я лечиться! Не хочу! Кино — это все, что у меня есть! Да я лучше на эти деньги новую картину сниму!.. (С ожесточением втыкает лопату в землю, выворачивает камень…) Вот твой клад… (Берет камень, взвешивает на руке.) Вот это я бы твоему Говарду с удовольствием… за лечение…

В это время со стороны дороги слышится вой милицейской сирены. Сан Саныч поворачивает голову. На дороге — погоня. Милицейская машина преследует какую-то другую… Жонков поворачивает голову в другую сторону и видит: красавица Светка идет обратно к дому… Камень выпадает из его рук. Он столбенеет, становясь похожим на чучело…


Кадр-перебивка

В преследуемой машине сидят трое бандитского вида. Шофер, рядом с ним, видимо. Старшой, на заднем сиденье какой-то Белесый…

Старшой. Жми! Ты можешь быстрее?

Шофер. Не могу… У них же движок форсированный… Белесый (посмотрев в заднее стекло, поворачивается к Старшому). Старшой, они нагоняют…

Старшой. Нельзя, чтоб они нас с деньгами взяли… Прятать надо! Белесый!

Белесый. А?

Старшой вынимает пачку долларов, протягивает Белесому.

Старшой. Прыгай! Спрячешь где-нибудь…

Белесый (беря деньги). Ага, они меня одного с деньгами возьмут…

Старшой. Никто тебя не возьмет! Мы их уведем! Спрячешь, часок в лесу отсидишься, заберешь и к нам — будем ждать тебя на сороковом километре…

Белесый. Да я вас не найду… У меня же этот… идиотизм топографический.

Старшой. Найдешь! И не вздумай потеряться с деньгами! А то мы тебя найдем… вместе с твоим идиотизмом…

Шофер (глянув в зеркальце). Нагоняют. Старшой!

Старшой. Прыгай, Белесый!

Белесый открывает дверцу и прыгает на ходу.


ВТОРОЙ ЭПИЗОД

(Продолжение)

Белесый выкатывается из машины в кювет, хоронится. Мимо на дикой скорости, с сиреной проносится вслед за машиной Старшого милицейский «газик». Белесый поднимает голову, озирается. Видит стоящего, как чучело, Жонкова.

Белесый. О! Чучело!

Перелезает через ограду, не обращая внимания на заливающегося Чарли, прячет деньги под шляпу Жонкову, перемахивает обратно и бежит. Глянув на дорогу, опять быстро прячется в кювет. По дороге медленно возвращается в одиночестве милицейский «газик». В нем два милиционера. Один за рулем. Сержант, другой. Лейтенант, сидит справа, на пассажирском сиденье. Вот «газик» уже буквально в метре от того места, где спрятался Белесый…

Лейтенант. А ну-ка, остановись…


Кадр-перебивка

У столба с надписью «сороковой километр» стоит машина Старшого. Они с шофером сидят рядом, на травке. Заливаются смехом.

Оба. Ха-ха-ха!

Старшой. А ты молодец! Ловко ты их обставил.

Шофер. А они вышли, ищут…

Старшой. А мы раз — ив кусты съехали!..

Оба. Ха — ха-ха!


ВТОРОЙ ЭПИЗОД

(Продолжение)

Теперь мы смотрим на стоящий на дороге «газик» сзади. Кювет и Белесый в нем — по левой стороне машины. Вот правая дверца «газика» открывается. Мы видим со спины осторожно выходящего Лейтенанта. Его правая рука лезет к кобуре на поясе, расстегивает…


Кадр-перебивка

Старшой с шофером продолжают разговор.

Шофер. А этот, лейтенант-то — глазастый! Все что-то смотрел, смотрел в кусты…

Старшой. Не, это не глазастость. Это интуиция…


ВТОРОЙ ЭПИЗОД

(Продолжение)

Правая рука Лейтенанта медленно лезет в кобуру… Лицом к нам из кювета — расширенные от ужаса глаза Белесого, следящие за рукой Лейтенанта. Лейтенант достает из кобуры вместо пистолета… жареную «ножку Буша» и принимается ее обгладывать.

Лейтенант (сержанту). С этой гонкой — поесть некогда.

Швыряет не глядя обглоданную ножку. Она летит через машину, падает на голову Белесого.

Лейтенант. Все! Поехали!

Белесый в кювете облегченно переводит дух, крестится.

Вдруг слышит голос Сержанта.

Сержант. Погодите-ка, товарищ лейтенант…

Белесый поворачивается на голос. Левая дверца «газика» открывается, мы видим открытую дверцу и спину Сержанта. Белесый зажмуривает глаза. И вдруг слышит какое-то журчание. Он открывает глаза и видит прямо перед собой струйку. Сержант одергивает штаны.

Сержант. Можем ехать, товарищ лейтенант.

«Газик» уезжает по дороге…


ТРЕТИЙ ЭПИЗОД

Старшой и шофер на 40-м километре. Теперь тут рядом с машиной два спальника, догорающий костер. Старшой нервно ходит туда-сюда. Шофер в машине слушает радио, крутит ручку настройки.

Радио. «На всей территории России стоит сухая погода. Только в Ямало-Ненецком округе прошел небольшой дождь…»

Свист настройки.

Старшой. Ну где, где этот Белесый? Сутки прошли… Шофер. Он предупреждал — у него идиотизм топографический… Где его искать теперь?..

Радио (исполняется песня). «Ты ищи меня, ищи меня, ищи меня на карте…»

Прерывается. Снова свист настройки. Затем голос сказочника Литвинова.

Радио (голос Литвинова). И Буратино зарыл свои денежки в Стране Дураков…

Старшой. Выключи! На нервы действует!

Слышится треск сучьев. Оба поворачиваются на этот звук. Появляется абсолютно мокрый Белесый…

Шофер. Наконец-то! Ну ты, блин, даешь! Мы тут…

Старшой (обрывая). Где был?

Шофер (посмеиваясь). Ясно где! Со своим идиотизмом топографическим в Ямало-Ненецкий округ забрел…

Старшой. С чего ты взял?..

Шофер. Элементарно, Ватсон! Он же мокрый весь, а дождь только там прошел…

Старшой принюхивается к Белесому.

Старшой. Это не дождь… (Белесому.)Ты где был? Что молчишь? Где деньги?!

Белесый бухается на колени перед Старшим.

Белесый. Батя! Старшой! Их там нет!..


ЧЕТВЕРТЫЙ ЭПИЗОД

Машина Старшого, взвизгув, тормозит у того места, где стояло чучело. Все трое — Старшой, Шофер и Белесый выскакивают и выпучивают глаза… По всему полю, раскинув руки, чучелами стоят жители деревни. Мужики, бабы, все в соломенных шляпах…

Мужик (жене). И зачем я, дурак, тебя послушался, отпуск за свой счет взял… Шляпу купил. Уже сутки стою… «Здесь деньги с неба сваливаются»! Ну, и где эти деньги?..

Жена. Стой и жди! Сан Саныч говорит, сначала ему затмение было, а потом будто ангел появляется и деньги под шляпу кладет…

В это время Старшой косится на Белесого.

Старшой. Ишь, — ангел! Тебе на небо не пора?..

Муж (жене). Да врет он все, Сан Саныч твой!

Жена. Ага, врет! С каких бы денег он так барбоса своего раскормил — в нем же вагон этого самого «Чаппи»!

Белесый с приятелями переводят глаза и еще больше выпучиваются: вместо крохотного тибета — огромный…

Жена. Ладно, ты не отвлекайся давай! На Светку смотри! Он говорил, что на него затмение нашло, когда он Светку увидел… И тут ему Господь под шляпу и положил… А ты, Светочка, походи, походи перед ним. Он специально отпуск взял за свой счет, чтоб на тебя поглядеть…

Светка крутит задом, озорно приподымает подол платья, выставляя напоказ длинные красивые ноги… У мужика пересыхает во рту, он сглатывает слюну, глядя на Светку, но, покосившись на жену…

Муж. Что-то ничего такого, чтоб без сознанья остаться…

Светка обиженно фыркает и уходит. В это время к дому Жонкова подкатывает санитарная машина. Старшой толкает локтем Белесого.

Старшой. Смотри — перевозка приехала!

Шофер. Сошел с ума, от бабок, наверное…

Из перевозки Санитар вынимает носилки… Старшой молча показывает Шоферу на Санитара.

Шофер. Понял…


ПЯТЫЙ ЭПИЗОД

В хибарке Сан Саныча.

Жонков сидит на заправленной кровати, на которой поверх одеяла лежит подушка. Напротив него на стуле — профессор Говард. Он в белом халате, похож на Паганини — тощий, безумный взгляд, на голове огромная копна волос, которые он все время причесывает. Еще у него бзик — все время сщелкивает с себя воображаемых чертиков и все время моет руки из воображаемого крана. Говорит с акцентом.

Говард. Я есть профессор Говард…

Жонков. Жонков, Александр Александрович.

Говард (с удивлением). Хм… Вы помнить свой имя?

Жонков. А почему бы мне его не помнить?

Говард (еще больше удивляясь). У вас осмысленная речь!.

Жонков. А у вас — бессмысленная! Что вам надо? Я вас не звал…

Говард. Мистер Жонков, я — профессор, я…

Жонков (обрывая). Да знаю я, кто вы! Вы от увлечения кино лечите… В газете читал. Только мне это не надо! Я здоров!

Говард. О, мистер Жонков! Не надо стесняться — я врач! А продюсер — такая же болезнь, как шизофрения… Рисковать деньгами, особенно тудэй, в ваша страна… Рашин продюсер — человек, который вкладывает деньги в ваше отечественное кино, это… я все время забывайт это слово…

Жонков. Патриот!

Говард. Нет, не патриот… Вспомнил — идиот…

Жонков. Да сами вы… В общем, короче — лечиться я не собираюсь, не желаю, не хочу. Всего вам доброго…

Говард. Мистер Жонков, но вас никто не спрашивайт, хочет, не хочет! Это есть принудительное лечение! Ваши родственники… Ваш брат…

Жонков заливается смехом.

Жонков. Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Какие родственники! Какой брат! Ха-ха-ха!..

Говард. Мистер Жонков, как говорить вы, русские, «смех без причин — есть признак… маниакально-депрессивный психоз»…

Жонков. Ой… Фу… Да нет у меня никаких родственников, никакого брата… Сирота я! Это какая-то ошибка… (Встает с кровати.)

В хибарку громко, как сапожищами, стуча лапами, входит огромный Чарли.

Говард. Это не есть ошибка. У меня заявление от ваш брат Чарли…

Жонков (снова плюхается на кровать, как подкошенный). Чарли? (Переводит взгляд на собаку.) Чарли?…

Чарли виновато забирается под лавку…

Говард. Да, Чарли, вот его заявление — тут написано негром по белому, то есть черным по белому. (Берет заявление, читает.) Я, Чарли, меньшой брат по разуму Александра Жонкова, прошу его взять на принудительное лечение от кино… и подпись — Чарли Жонков».

Жонков (тупо смотрит в одну точку). Он что, сам это написал?

Говард. О, ноу! С его слов записала и принесла одна женщина. Так бывает, это принятая форма, когда речь идет о младший брат…

Жонков (так же тупо). Какая женщина?

Говард. О, очень красивая женщина! Сейчас я вспомню ее имя…Свет…Свет-ла-на, да, Светлана…

Жонков. Светлана… Светлана…

Жонков с бессмысленным взглядом сидит на кровати, машинально похлопывая по подушке. Вдруг, видимо, какая-то мысль приходит в голову — рука останавливается на полпути, потом уже четко хлопает по подушке: мол, придумал! Он приотворачивает угол подушки, так, чтобы Говард не видел. Заглядывает… Там, под подушкой — и мы это видим, — толстый пакет. На нем написано большими буквами от руки… «Деньги на новую картину».

Жонков с облегчением переводит дух.

Фу…

Жонков спокойно поднимает глаза на Говарда.

Светлана, значит? Вы знаете, мистер Говард, я от этой женщины иногда просто столбенею…

Говард. О, это как раз есть нормално! На меня тоже иногда находить такой стольбняк. Да-да! Естеди! Около гостиницы «Метрополь». Тоже с девушкой… И тоже так понравилась, что я себя не помню! Просто какой-то затмений…

Жонков. Правда? И что? Очнулись, а у вас куча денег?

Говард. Нет… Очнулся — у меня ни цента!

Жонков (тихо, улыбаясь). Вот и у меня ни цента, мистер Говард.

Говард. Что вы сказайт?

Жонков отвечает спокойно, почти с издевкой, с чувством превосходства над соперником, в предвкушении удара, который он сейчас нанесет…

Жонков. Я говорю, к сожалению, ничего у нас с вами не выйдет, мистер Говард…

Говард. Не выйдет? Вай! Вай!

Жонков (передразнивает). «Вай-вай…»Вы прямо как грузин, мистер Говард…

Встает и гоголем, пританцовывая, у него прекрасное настроение, проходится по комнате.

Жонков. А не выйдет, потому что… У вас ведь платное лечение, мистер Говард?

Говард. Да, платное! И очень дорогое! Хорошее лечение хорошо стоит…

Жонков. Ну вот. Ау меня, к сожалению, нет денег! (Торжествуя победу.) Ай хэв ноу мани, мистер Говард!..

В это время Чарли бочком-бочком, поджав хвост, выходит в дверь.

Говард. О, мистер Жонков, итс ноу проблем… Ваш брат, Чарли, уже заплатил…

С Жонкова в один миг слетает все его торжество.

Жонков. Что-о-о?..

Он подлетает к кровати, сбрасывает подушку, хватает пакет, срывает бумагу — там толстая пачка собачьего корма…

Жонков смотрит на дверь, за которой скрылся Чарли, потом медленно идет на Говарда. Говард, в испуге, выставляет вперед обе ладони.

Говард. Мистер Жонков, мистер Жонков! Не есть волноваться!

Жонков. Отдай деньги! Я их на картину держал!..

Говард. Но это не есть возможно! Они уже в банке! Поехать!.. Домой, в США!

Жонков. Ты у меня сейчас сам домой в США поехать!.

В банке! И знаешь в какой?! В консервной! Из цинка!..

Говард. Но, мистер Жонков, вы же тогда теряйт шанс получайт их назад!

Жонков останавливается.

Жонков. Назад? У меня что — есть такой шанс?

Говард. Уес. Правда, очень неболшой, но есть… По нашему контракт с мистер Чарли…

Жонков, скрежеща зубами, трясет кулаками.

Жонков. «Мистер Чарли…» Подумать только!..

Говард. По наш контракт, если через пять дней после курса нашего лечения вы сделайт хоть один шаг к кинокамера — мы возвращает ваши деньги… И даже больше, много больше!

Жонков. Даже больше?

Говард. Да! Наш лечебный курс — это как игра…

Жонков. Хорошенькая игра — такие деньги взял…

Говард. Но не только у вас! Столько же сдавайт за еще несколько человек, которые будут пройти курс вместе с вами. И все эти деньги мы положили в общую… как это… в общую супницу..

Жонков. Не супница, а общий котел, деревня…

Говард. Уот из ит — «деревня»?..

Жонков. Неважно… Что надо делать?

Говард. Ничего. Продержаться. Продержаться пять дней — и деньги ваши. Но каждый день мы будем проверяет вас и ваших товарищей. Если кто-то уже завтра не захочет даже близко подойти к камере — он уходит от нас! Все, гуд бай!..

Жонков. Что — «гуд бай»? А денежки?

Говард. Его деньежки остаются!

Жонков. В супнице?

Говард. В супнице, уес! Но зато он выходит здоровым! Он вылечится от этой страшной болезни — киномании, когда люди несут из дома последнее и вкладывают в кино, когда…

Жонков (обрывает). Ладно, хватит трепаться… Значит, последний, кто продержится, забирает все?

Говард. Да, но я предупреждайт — это чисто теоретически…

Жонков. А если не продержусь — все остается в твоей супнице? Но я продержусь, старичок…

Говард. О, мистер Жонков, уверяйт, через пять дней вас будет выворачивать наизнанка при одном только слове «кино»! Вас будет тошнота от Шварценеггера…

Жонков. Да меня и сейчас от него тошнит без всякого лечения, и совершенно бесплатно… Я продержусь! Не надейся! На этот раз тебе из этой супницы хлебать не придется! Поехали!

Говард. О, кей! (Кричит в дверь.)Санитар! Носилки!

Жонков (издевательски вежливо). Ну что вы, мистер Говард! Я сам…

Говард (таким же тоном). Что вы, мистер Жонков, за такие старушки мы вас отнесем…

Жонков. Какие старушки?

Говард. О, не старушки — бабки! За такие бабки… Санитар! О, этот рашин персонал…

Входит с носилками одетый в халат санитара, но без шапочки… Белесый.

Жонков (с некоторой оторопью). Вот он! Я узнал его…

Белесый (еле слышно, в сторону). Ну все — хана… Говорил же Старшому — видел он меня, узнает…

Жонков. Это он, он…

Говард. Да кто — «он»?

Жонков (торжественно, голосом глубоко верующего религиозного фанатика). Ангел!.. Он спустился и одарил меня…

Говард и Белесый укладывают Жонкова на носилки.

Говард. Ангел… И вы еще будете рассказывайт, что вы здоровы…

Говард и Белесый выносят носилки, проходят сквозь толпу собравшихся. Жонков с носилок показывает кулак Чарли и кричит ему.

Жонков. Прихвостень американский! Из-за таких, как ты, наши деньги утекают за рубеж!..

Носилки впихивают в перевозку.


ШЕСТОЙ ЭПИЗОД

В перевозке. Белесый садится за руль. Жонков и Говард в салоне. Жонков тотчас садится на своих носилках — ближе к заднему стеклу.

Белесый. Куда ехать-то?

Говард. Как куда? В сумасшедший дом.

Перевозка рвет с места.


Кадр-перебивка

Перед домиком Жонкова.

Перевозка отъезжает, мы видим в толпе Старшого и Шофера, до этого скрытых корпусом санитарной машины. Теперь она отъехала, и мы видим, что Старшой и Шофер удерживают рвущегося из рук голого настоящего Санитара. Из одежды на нем — одна шапочка с красным крестом… Наконец Санитар вырывается и бежит за перевозкой, протягивая к ней руки…


ШЕСТОЙ ЭПИЗОД

(Продолжение)

В едущей перевозке. Это должна быть такая машина, в которой салон отделен от кабины стеклом. Оно может открываться и закрываться. Сейчас оно открыто. Белесый испуганно смотрит в зеркальце заднего вида. В зеркальце — бегущий за перевозкой голый настоящий Санитар. Жонков смотрит в заднее стекло, видит этого бегущего Санитара, оборачивается к Говарду.

Жонков. А вы популярны, мистер Говард! Я смотрю — сумасшедшие за вами так и бегают!..

Говард, мельком глянув в заднее стекло, только пожимает плечами.

Говард. Это не наш…

Санитар за окном отстает, становится все меньше.

Жонков (с сарказмом). Конечно! Конечно, не ваш! Что с него взять? Гол как сокол… Вам денежки подавай…

Белесый (услышав, сам с собой). Денежки? Какие денежки?

Говард с подозрением смотрит на Белесого и закрывает отделяющее от кабины стекло.

Белесый с досадой сплевывает…

Говард (Жонкову). Но вы тоже не прочь… денежки.

Жонков. Я-то свои, а вы норовите чужие заграбастать!

Вдруг перевозка резко тормозит.

Говард опускает разделяющее стекло.

Говард. Что?

Белесый. Приехали. Сумасшедший дом, как вы сказали.

Говард взглядывает в окно. В окне — Белый дом на Краснопресненской набережной.

Говард. Это не тот! У вас топографический идиотизм!

Белесый (с восхищением). Ну, доктор! Так быстро ставить диагноз! Уважаю!..

Говард. Езжайт все время прямо…

Перевозка трогается.

Жонков. А кто мои соперники?

Говард. О, как на подбор! Думаю, вам будет трудно! Они очень талантливы…

На фотографиях в его руке лица полных идиотов — откляченные рты, бессмысленные глаза и т. д.


Кадр-перебивка

Настоящий Санитар, по-прежнему голый, еле тащится по загородному шоссе, в окнах изб, стоящих на обочине, крестятся бабки… Вот он пробегает мимо озера, подбегает из последних сил, и падает на берегу без сил задницей кверху… На машине подъезжает какая-то пара. Смотрят на санитара.

Мужчина. Ну вот, а ты: «Оде нудистский пляж, где нудистский пляж…» Видишь? Тут он, пляж, и есть…

И они раздеваются…


ШЕСТОЙ ЭПИЗОД

(Продолжение)

Перевозка подкатывает к мосфильмовской проходной. Под табличкой «МОСФИЛЬМ» — вторая: «КЛИНИКА НЕРВНЫХ БОЛЕЗНЕЙ». Из перевозки вылезают Белесый, Говард и Жонкин. Идут к шлагбауму. У шлагбаума — дежурные в белых халатах. Тут же, встречают перевозку Медсестра и Врач. Внешне Врач — полная противоположность Говарду — маленький и лысый. Но во всем подражает Говарду, своему кумиру. Те же жесты, бзики, даже говорит с акцентом, хотя и русский… Все идут по территории. Говард причесывает пятерней свою копну — Врач повторяет жест, причесывая воображаемые волосы на своей лысине. Говард смахивает чертиков — Врач тоже.

Жонков (оглядываясь вокруг). Ух ты! Да у вас тут с размахом! Техника! Павильоны! Как на настоящей киностудии!..

Врач (с акцентом). Уес! Тут полная имитация съемочный процесс!..

Кивая на Врача, Жонков тихо спрашивает Медсестру.

Жонков. Тоже американец?

Сестра. Да русский он! Просто все как мистер Говард делает…

Врач. И когда у пациента, страдающего киноманией, от этот съемочный процесс наспупайт шок — он здоров!..

Слева от входа Жонков замечает автосалон.

Жонков (читает вывеску). «Автосалон»… Это какое кино снимают?

Говард. Это не есть кино! Автосалон — это автосалон…

Жонков. А… при чем тут на студии автосалон?

Сестра. Это же не просто студия! Не забывайте — тут все-таки сумасшедшие…

В этот момент они проходят мимо клумбы или полянки, поросшей кустиками земляники. На ней сидит Человек. Рот вымазан красным. В руках полная банка ягод. Он берет одну, кладет в рот, кривится и выплевывает… Замечает Говарда.

Человек. Мистер Говард! Ну тошнит меня уже от этой земляники!..

Жонков. Кто это?

Говард. Это Бергман.

Жонкин. Это — Бергман? Знаменитый Ингмар Бергман? Автор «Земляничной поляны»?

Говард. Да. Вот он на ней сидит…

Врач (подобострастно смеется). Ха-ха-ха! Мания величия!

Говард. Человек, мистер Жонков, страдает не оттого, что считает себя Наполеон. Ноу! Как раз от этого ему хорошо! Он страдает оттого, что не может себя реализовать! Не может двинуть войска под Ватерлоу..

Врач. А мистер Говард дает ему эти войска!..

Говард. Наш метод очень простой, мистер Жонков. У тебя мания величия? Ты думаешь, что ты гений? Ты великий режиссер? Ты бредишь «Земляничной поляной»? О кей! Получи ее!..

Бергман (с клумбы). Да заберите вы меня с этой поляны! Видеть ее не могу… (Бергман застывает на месте.)

Говард (Медсестре). Можете выписывать…

Врач. Пять дней! Всего пять дней! Нет, это просто фантастика, мистер Говард!..

Говард. О, вы преувеличивает, мой юный друг…

Жонков. Вот именно! Тоже мне — фантастика… Да у нас так лет сто уже алкашей лечат! Только вместо ваших проблем в водку антабус подмешивают. И пей, хоть залейся. Как от этой водки выворачивать начнет — будь здоров…

Врач. Ой, вы его не есть слушать, мистер Говард! Он же сумасшедший!

Говард (обиженно). ГМ… У-у, я вспоминайт, нам надо идти…

Белесый с готовностью хватает Жонкова за грудки.

Белесый. Идите-идите! Я его сам… заведу куда надо… Жонков. Пойдем, мой добрый ангел…

Врач, Сестра и Говард поворачиваются спиной к Белесому и Жонкову, удаляются, и с того места, где они стояли, слышится жуткий крик Жонкова…

Крик Жонкова: — A-a!

Все поворачиваются на этот вопль.

Крик Жонкова: A-а! Ангел! Ангел! Не делай этого!

Не надо-о-о!..


Кадр-перебивка

На берегу лесного озера. Пришедший в себя настоящий Санитар с ужасом видит, что все вокруг усыпано голыми телами. Парочка рядом с ним разрисовывает друг друга татуировками. Санитар крадет баночки с краской, уползает в кусты, принимается себя разрисовывать…


ШЕСТОЙ ЭПИЗОД

(Продолжение)

Территория «Мосфильма». На тот же жуткий вопль Жонкова бежит Сестра. Жонков стоит с задранной вверх головой и смотрит на крышу соседнего здания. Рядом спокойно стоит Белесый. На крыше стоит усатый человек с крыльями, машет и кричит: — Буря! Скоро грянет буря!..

Жонков. Ангел, опять ангел… Не надо! Не прыгай! Медсестра. Господи, напугал-то как! Ну какой же это ангел? Горький это!..

Жонков. Горький? А почему с крыльями?

Медсестра. Решил, что он буревестник революции…

В это время отчаянно размахивая крыльями, с воплем летит вниз, в бассейн, усатый. Плюхается в воду, вылезает, прихрамывая, уходит… На ходу вынимает записную книжку, ручку и записывает, приговаривая с оканьем.

Горький (записывает). Рожденный ползать — летать не может…


СЕДЬМОЙ ЭПИЗОД

Большая палата. В ряд стоят пять коек. Рядом с каждой из четырех коек стоят в больничных пижамах Сумасшедшие Режиссеры. На каждой из этих четырех коек стоит кинокамера. На пятой койке кинокамеры нет. Рядом с пятой койкой стоит Жонков. С удивлением смотрит на Режиссеров. Перед стоящими прохаживается туда-сюда Говард. Чуть поодаль — Врач и Сестра.

Говард (Жонкову). Я вижу — вы удивляйте. Вы думаль, вы будете один бороться со мной. Ноу! Это ваши друзья-соперники. Их тоже только сегодня сдавайт… Позвольте вам представляйт… (Представляет.) Мистер Спилберг, вы все знайт его «Звездные войны», Тинто Брасс, итальянец, король эротического кино… Будет снимать «Калигулу»…

Спилберг (Брассу). Желаю успеха!

Брасс (Спилбергу). Мама мия! Вы прекрасно говорите по-итальянски!

Спилберг. Да я знаю двадцать шесть языков! И все так же!..

Говард (продолжает представлять, подходит к третьему). Мистер Эйзенштейн…

Спилберг (Эйзенштейну). Над чем работаешь, старик?

Эйзенштейн. Хочу снять «Броненосца «Потемкина»…

Брасс. Мой тебе совет: «Потемкин» должен быть голый!

Спилберг. Ты слушай, он плохого не посоветует!..

Брасс. Да! Голый «Потемкин» и с вот такой пушкой! Он, когда видит царскую эскадру, у него пушка так поднимается, поднимается…

Говард (продолжает, показывая на четвертого — типичного чукчу в национальном костюме) — Акиро Куросава…

Эйзенштейн (Жонкову). Видел ваш последний, про Ленина… Забыл, как называется…

Жонков. «С милым Рая в шалаше»…

Эйзенштейн. Да-да! Потрясающе! Нет слов!

Говард. Итак, мы завтра сутра, в девять часов, приступайт ваше леченье. Условия вы знайт — мы будем лечить вас шоковый терапия, как это…

Врач. Дерево по дереву..

Говард (ему). Клин клином, деревня!.. (Всем.) Да, лечить клин клином — вы будете снимайт кино… Пациенты (кроме Жонкова). Ура!

Куросава (потирая руки). Поснимаем, однако!..

Говард. Каждый из вас получайт своя камера, своя съемочная группа…

Жонков. Из таких же? (Крутит пальцем у виска)

Говард. Других не держим, мистер Жонков…

Все (кроме Жонкова и Сестры). Ха-ха-ха!

Сестра с интересом смотрит на Жонкова, машинально поправляет свою шапочку. Он чувствует на себе ее взгляд, поднимает на нее глаза, она отводит свои. Снова смотрит — и снова отводит…

Спилберг. А сценарии? Кто будет писать?

Эйзенштейн. Мне не надо — я сам пишу…

Куросава. Счастливый, однако! А я? Куросава писать не умеет…

Говард. Каждый будет иметь свой писател…

Жонков. Надеюсь, Горький не мне достанется…

Врач. Горкий не достанется никто…

Спилберг. Как?

Брасс. Мама мия!

Куросава. Горький хочу!

Жонков (с издевкой). Какая жалость! Почему?

Сестра (с улыбкой). Он выписался досрочно, после последнего прыжка…

Говард. Горкий не будет, но вообще, мистер Жонков, вы тут не командуйт…

Врач (без акцента). Да! Съемочную группу сам мистер Говард… (смотрит на Говарда, спохватывается и опять с акцентом) назначайт…

Говард. И если кто-то из группы выходить досрочно— замены не бывайт!

Врач. Вот так! Снимайт как хочите… Гди… как хотийт… Говард. Но снимайт! Каждый день! Снимайт что хотите, как хотите, но каждый день! Если в один прекрасный утро у вас бывайт шок и в девять часов вы не подходить к камера — гуд бай! Если в девять часов вы не показывайт, что сняли естеди — гуд бай!

Жонков (посмотрев на пустую кровать). Но у меня нет камеры! (Кивает на Режиссеров). У них есть, а у меня нет…

Говард (с ехидной улыбочкой). Они — режиссеры, им мы давайт. А вы — продюсер, должны себе покупайт…

Жонков. Купить? На какие шиши? Вы же прекрасно знаете….

Сестра украдкой роется в своей сумочке, считает несколько жалких купюр…

Говард. Заработайте…

Жонков. Как? Как я могу заработать тут, в лечебнице?

Говард. О, у нас есть тут одна хорошая работа!

Говард и врач смеются.

Жонков. Завтра в девять утра съемка! Сейчас пять вечера! Когда ж я успею заработать? Камера — это ж такие деньги!

Говард. О, не скромничать! С вашей квалификацией!.. И потом, мы платить не по часам, а за дело! Как говорится, кончил дело — снимай смело!..

Спилберг. И мы с ребятами поможем…


ВОСЬМОЙ ЭПИЗОД

Жонков стоит со шваброй посреди огромного сверкающего чистотой туалета… Дверь открывается, входит Медсестра, тоже со шваброй. Видит Жонкова, пытается спрятать швабру за спину…

Сестра. Вы уже тут? (Оглядывается.) Господи, чистота-то какая! Наверное, жена каждую неделю тренирует? (Изображает жену). «Продюсер, тащи пылесос!»

Жонков. Меня Сан Саныч зовут… И у меня нет пылесоса… А вас как зовут?

Сестра. А меня так зовут… (Изображает дефективного больного.) «Медсестра, сделай мне укол…» Вот как меня зовут…

Оба смеются.

А за глаза — ведьмой… Вообще я Наталья Ивановна…

Жонков. Очень приятно…

Сестра вдруг опять смеется.

Что тут смешного? Мне действительно приятно…

Сестра (сквозь смех). Да нет… Извините… Ой, я просто подумала… Первый раз знакомлюсь в мужском туалете…

Жонков. А правда, как вы тут оказались, очаровательная ведьма? (Замечает ее швабру.) Понял. Вы пришли мне помочь, да? Ну честно?

Сестра (сердито). Да прям! Очень много о себе воображаете. Сан Саныч!

Жонков. Да что вы! Я…

Сестра. Думаете, если вы в кино работаете, так уж за вами… Я просто…

Не найдя объяснения, она замолкает и смущенно крутит швабру туда-сюда, не зная, как занять руки…

Жонков (показывая на швабру). Просто мимо пролетала…

Еще секунду она сердито смотрит на него в упор, потом фыркает, и они оба смеются…

Сестра. А правда, как вы так быстро убрались?

Жонков. Да я и не убирался. Захожу — а тут все сверкает…

Сестра. Да что вы! Это вам повезло! Тут, говорят, обычно такая грязь!

Жонков. Серьезно?

Сестра. Правда-правда! Ни одна уборщица больше двух дней не работает! Все уходят! (Наклоняется и шепотом.) Эти киношники никогда за собой не спускают…

Жонков улыбается. Она осекается, поняв, что сказала что-то не то, прикрывает ладошкой рот.

Сестра. Ой, извините… Я не вас имела…

Жонков. Ничего-ничего…

Сестра. Да вы и не похожи совсем на киношника…

Жонков. Вот спасибо!.. Вот это комплимент!

Сестра. Ой, да нет! Я этих имела в виду… (Крутит пальцем у виска.)У них в глазах только самодовольство какое-то, а у вас… у вас в глазах… Сан Саныч, а вы… (тычет пальчиком ему в грудь) действительно не женаты?


Кадр-перебивка

Говард и Врач идут по коридору. Оба в прекрасном настроении.

Говард. Интересно, чем он сейчас занимайте?

Врач. Известно чем, мистер Говард! Хе-хе! Творчеством! Там есть восемь моноклей!..

Говард. Моноклей?

Врач. Моноклей, ну… Очков по-нашему, унитазов…

Им навстречу проходит мимо них немного растрепанная Сестра. Застегивает пуговки на груди халата. Врач приостанавливается, подозрительно смотрит ей вслед, пожимает плечами и догоняет Говарда.

Говард. Я думайт, он не крепкий орешек! Очень скоро проситься хоум…

Врач. Еще бы! У него уже шок, наверное! Как увидит— мало не покажется!

Говард. Как вы думайт? Коллеги ему не помогайт?..


ВОСЬМОЙ ЭПИЗОД

(Продолжение)


В тот же туалет один за другим заходят все четыре Режиссера. Похлопывают Жонкова по плечу.

Эйзенштейн. О, Сан Саныч! Сейчас мы тебе поможем! Спилберг. Поможем — чем можем…

Режиссеры, не останавливаясь, проходят в кабинки. Мы видим в кабинке тужащегося Брасса.

Брасс. Ой, мама мия! Что-то… ничем… не могу помочь…

Справа от него — Спилберг.

Голос Спилберга. И у меня тоже что-то… никак… не помогается….

Брасс, тужась, стучит в левую стенку.

Брасс. Эйзик! Серега! У тебя как?..

Голос Эйзенштейна. Я — пас…

Брасс (тужась). Неудобно… получается… мы же… мистеру Говарду обещали… что поможем… нашему новому товарищу..

Голос Эйзенштейна. Ну, что делать — дебют! Как говорится, первый блин комом…

Брасс. Чего это он у тебя — первый? Tы и вчера сюда ходил…

Голос Эйзенштейна. В переносном смысле — я много гадил товарищам, но чтобы вот так, в буквальном смысле, — первый раз…

Голос Спилберга. Все, парни, сдаемся…

Все трое выходят.

Жонков, чуть в сторонке, застыв на месте, наблюдает за ними.

Эйзенштейн. А где Куросава?

Брасс дергает ручку четвертой кабинки.

Брасс. Сидит…

Спилберг. Вот наша последняя надежда…

Брасс снова дергает ручку.

Брасс. Эй, у тебя надежда есть?

Голос Куросавы. Здесь нет никакая Надежда! Это мужская туалета…

В это время на пороге туалета появляются Говард и Врач. Жонков сейчас к ним спиной. Врач, увидев его застывшую спину, вопит с порога.

Врач. Шок! Шок! Ну, мистер Говард! Это гениально! Как это вы так здорово придумывайт, чтоб они друг друга убирайт своими руками…

Говард. Я ничего не придумывайт… Я просто подсмотрел их повадки на воле, в живая природа…

Врач. Нет, ну настоящий шок! Это гени…

Жонков (поворачиваясь к ним лицом). У вас шок?

Врач действительно от неожиданности застывает на месте.

Жонков. Это пройдет!

Говард срывается с места, подбегает к смущенной троице Режиссеров.

Говард. Как же так же?

Tе только разводят руками. Говард проносится вдоль ряда кабинок, открывая, заглядывая и хлопая дверцами.

Говард. Все чисто…

Жонков. С вас камера, мистер Говард…

Спилберг показывает ему на кабинку Куросавы.

Спилберг (напевает). Еще не вечер, еще не вечер…

В это время Куросава кричит из своей кабинки.

Голос Куросавы. Получилося! Получилося!

Говард дергает ручку, распахивает дверцу.

Куросава, словно застыв, стоит в своей кабинке, как космонавт, в скафандре, широко расставив ноги.

Спилберг и Брасс выносят его оттуда, как огромную куклу. Он так и стоит, в той же позе, застыв…

Говард заглядывает в его кабинку.

Говард. Что — «получилося»?

Говард секунду смотрит в сторону кабинки, потом на Куросаву, потом на Спилберга.

Я же просиль! Он же первый раз в городской условий! Я же просиль объясняйт, что малица надо снимать… Жонков. Камеру, мистер Говард…

Говард нехотя показывает на Куросаву.

Говард. Возьмете его камера… У него шок. Выписывайт…

Жонков выбегает из туалета.

Говард разводит руками.

Говард. Ну что? Это был честный бизнес. Вычистил — так вычистил…

Эйзенштейн. Да что он чистил-то? Мы ж ничего…

Говард. Три здоровый режиссер…

Брасс. Да с чего? Обеда ж сегодня не было…

Говард. Как не быль?

Врач. Как не быль? (Достает меню из кармана). Вот меню: «Картофель жареный с…»

Спилберг (прерывает). Да не было никакой картошки! Ваш повар…

Врач. Помешался все-таки!..


ДЕВЯТЫЙ ЭПИЗОД

На кухне.

Говард и Врач открывают дверь кухни. Навстречу им клубы пара. Они ошеломленно смотрят.

Им открывается такая картина: посреди кухни сидит перед перевернутым чугунком Чапаев в колпаке, раскладывает картофелины…

Поварихи и посудомойки сидят вокруг и слушают его, разинув рты.

Чапаев. Теперь! Противник открыл ураганный огонь! Где должен быть командир?

Говард. В палата! В палата должен быть командир! В смирительной рубашка! Сестра! Санитар!..

В кухню вбегают Сестра и Белесый. Одна из поварих с обожанием смотрит на Чапаева. Чапаев смотрит на них.

Чапаев. А! Явились голубчики! Психическая атака?

Повариха. Василий Иванович, а ты армией командовать смогешь?

А Чапаева уже с двух сторон берут Врач и Сестра.

Сестра (успокаивающе). Сможет, сможет… Малость подлечится — сможет и армией…

Чапаев пытается вырваться. Трам-тарарам. Суматоха. Летит на пол посуда. В следующем кадре мы видим плывущего Чапаева.

Чапаев. Врешь — не возьмешь! Беляки проклятые! Мне бы только Урал переплыть…

Камера отъезжает, и мы видим, что он «плывет» в большом кухонном чане…

Воспользовавшись суматохой. Белесый прокрадывается на кухню, крадет огромный нож… Зловеще смеется:

— Ха-ха-ха! Ну Жонков, теперь поговорим! Теперь ты мне скажешь про деньги…

Прихватывает заодно нещипаную курицу и выскальзывает из кухни…

В кадре — на дальнем плане Сестра выволакивает Чапаева. На ближнем плане Говард открывает дверцу большого холодильника.

Говард. А что у вас с продукты? Люди не обедайт…

Из холодильника вываливается заиндевевший мужик в наполеоновской треуголке… с кругом краковской колбасы в руках.

Мужик (чавкая). Кто посмел потревожить Наполеона?

Говард (запихивая его обратно). Что это такое?

Врач. Вы же сами его туда сажайт! У него сейчас лютая зима восемьсот двенадцатого года!

Говард. Ноу Наполеона тогда не было продуктов!

Отнимает колбасу, впихивает обратно и откусывает кусок от колбасы.


ДЕСЯТЫЙ ЭПИЗОД

Белесый на цыпочках идет по коридору, высматривая нужную табличку на дверях палат. «Антониони», «Крамер», «Феллини», «Михалков»…Приоткрывает дверь, заглядывает… Там действительно Михалков…

Белесый. Извините… (Идет дальше.)


Кадр-перебивка

«Нудистский пляж». Неожиданно оживает и рвет с места машина, на которой приехала первая парочка. Владельцы вскакивают, кричат ей вслед.


ДЕСЯТЫЙ ЭПИЗОД

(Продолжение)

Белесый приближается к общей палате, в которой Жонков. Вдруг — цокот каблучков.

Белесый прижимается к стене.

К двери палаты подходит Сестра. На двери пять полос-фамилий. «Спилберг», «Брасс», «Эйзенштейн», «Жонков» и «Куросава».

Сестра вынимает «Куросаву» и уходит по коридору. Белесый приближается к двери. Прикладывает ухо. Прислушивается. Из-за двери мощный храп. Тихонько входит…


Кадр-перебивка

К шлагбауму у въезда на «Мосфильм» подкатывает угнанная с пляжа машина. Из нее по пояс высовывается сидящий за рулем бравый генерал без фуражки. Мы не сразу понимаем, что это наш Настоящий Санитар. И все его ордена, погоны — все нарисовано на зеленом. Дежурные у входа в белых халатах не понимают тем более, вытягиваются, отдают честь.

Машина мчится по территории…

Тормозит у одного из корпусов. Разрисованный Санитар выскакивает, бежит к двери. Теперь хорошо видны лампасы, нарисованные вдоль голых ног. Его замечают несколько человек в белых халатах, бегут за ним.


ДЕСЯТЫЙ ЭПИЗОД

(Продолжение)

Белесый у кровати спящего Жонкова. Он спит с улыбкой, обнимая кинокамеру.

В следующем кадре мы видим только лицо Белесого и его руку, заносящую нож…

Кадр-перебивка

«Генерал» уже бежит по коридору. На его пути — маляр в газетной треуголке с ведром белой краски, стоящим на козлах. «Генерал» со всего маха врезается в козлы, хватается за глаз, ведро падает на него…


ДЕСЯТЫЙ ЭПИЗОД

(Продолжение)

Белесый в палате Жонкова. Крупно рука опускает нож, потом поднимает его вверх, нож в крови. Второй раз опускается нож, второй раз подымается…


Кадр-перебивка

Теперь Санитар бежит уже как бы в белом мундире, вместо левого глаза сплошной лиловый синяк…

Он уже почти подбегает к концу коридора, когда там появляются, запыхавшись, двое преследовавших его людей в белых халатах.

Первый. Вот он!

Второй. Нет. Тот генерал был. А это адмирал… Нельсон, из седьмой палаты…

«Адмирал» уже пробежал, когда у этих двоих в голове что-то щелкнуло. Они смотрят вслед.

Первый. Эй! Погоди… Ты видел?

И они бросаются в погоню.


ДЕСЯТЫЙ ЭПИЗОД

(Продолжение)

Крупно лицо Белесого, несколько секунд смотрящего куда-то вниз, на дело своих рук…

Белесый. Готово…

Рука отбрасывает нож в сторону. И тут мы слышим… храп Жонкова. Камера отъезжает. Теперь мы видим в руках Белесого два отсеченных куриных крылышка. Он прилаживает их к своим плечам и будит Жонкова нежным голосом.

Белесый. Вставай, это я, ангел…

Жонков (спросонья). Ой! Я узнал тебя, добрый ангел! Ты дал деньги…

Белесый. Да, дал, я очень добрый… Но, понимаешь, какая история, у нас сейчас в небесной канцелярии затруднения… Ты не мог бы пока вернуть деньги? А мы тебе потом…

Жонков. А у меня их нет… Все у мистера Говарда, за лечение…

Белесый (ошеломленно). Как? Так здесь платное? И ты все…

Жонков. Не я! Я сюда не хотел! Это… это родственники…

Белесый. Так тебя сюда на принудительное!.. Да мне же за эти деньги голову оторвут!.. (Он берет Жонкова за отвороты пижамы, трясет.) Возьми назад! Слышишь!

Белесый не замечает, что с него упали крылышки.

Жонков. Ангел, с тебя крылышки упали…

Белесый. Черт с ними, с крылышками! Забери у него!

Жонков. Не отдаст… Только если…

Белесый Если что? Что?

Жонков. Только если через пять дней я к этой камере подойти не смогу… Тогда, говорит, отдам все до копеечки!

Белесый. Да?

Жонков. Может, даже больше. Если остальные четверо досрочно выпишутся…

Белесый. Отлично!. Мы им поможем!.. (Хватает за грудки.) И ты у меня как миленький на пятый день к камере подойдешь! Это говорю тебе я, Белесый!..

Выбегает из палаты.


ОДИННАДЦАТЫЙ ЭПИЗОД.

Белесый выскакивает в коридор. Встречает Медсестру у двери жонковской палаты. У нее припухший нос, покрасневшие глаза — видно, что она только что плакала. В одной руке платочек, в другой какая-то фотография, на которую она то и дело взглядывает и тотчас подносит платочек к глазам.

Белесый. Где у нас телефон?..

Сестра. Вы что — забыли? В лечебном корпусе нет телефона.

Белесый мечется по коридору туда-сюда.

Белесый. Что же делать? Как передать… Связь… Нужна связь….

Сестра. Ну ладно, вы в шестнадцатую зайдите… К Штирлицу..

Белесый бежит к шестнадцатой палате.

А из своей выглядывает Жонков и не сразу замечает Сестру.

Жонков. Ой, это вы… (Смотрит внимательнее.) Наташа, вы чем-то расстроены?

Сестра. Он назначил вам режиссера, вот… (Протягивает фото.)

Жонков (берет фото и еще не видя). Ну и что, это не повод… (Наконец смотрит на фото, содрогается от ужаса. А-a! Кто это?!

На фото — полный дегенерат.

Сестра. Это — Хичкок…


ДВЕНАДЦАТЫЙ ЭПИЗОД

Белесый входит в шестнадцатую палату и видит человека в гитлеровской фуражке.

Белесый. Извините, группенфюррер, от вас позвонить можно?..

Штирлиц. Связь только по радио. Через «Маяк»… Кэт! Кэт!

Белесый. Это еще кто? Хахальница Говарда? Мне бы без свидетелей.

Штирлиц. Да нет, это моя радистка…

Появляется кошка: «Мяу…»


ТРИНАДЦАТЫЙ ЭПИЗОД

Улица. Поздний вечер. Приятели Белесого едут в машине. Включено радио.

Радио. Говорит «Маяк». Передаем концерт по заявкам. Наш постоянный слушатель Юстас — к сожалению, он не сообщил своей фамилии, — итак, Юстас передает к нам в центр: «У меня есть друг, Сан Саныч Жонков…»

Машина чуть не врезается в столб…

Радио. Сан Саныч сейчас в больнице, ему нелегко — все свои деньги он, оказывается, отдал за лечение…

Снова машина чуть не врезается.

Сидящие в машине. Вот идиот! Мы пропали!..

Радио. Передайте, пожалуйста, для него песню «Когда б имел златые горы»… Ну, а для себя Юстас просит передать песню «Не брани меня, родная…».

Старшой наклоняется к приемнику.

Старшой. Дорогой «Маяк»! У нас есть друг…

Шофер (подсказывает). Юстас…

Старшой. Да, Юстас… Он сейчас в больнице и вряд ли дотянет до утра! Пусть послушает одну из двух песен, какая ему больше нравится, или «Лучше нету того свету»…

Шофер. Или «Мани-мани»…

Из приемника тотчас звучит песня «Мани-мани»…


ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ ЭПИЗОД

Снаружи съемочного павильона, под дверью стоит трясущийся от ужаса Хичкок.

Периодически он заглядывает в щелочку и опять обратно, трясясь.

Хичкок. А-а-а!..

Дверь павильона распахивается, выходит Жонков, хватает Хичкока за руку, хочет втянуть внутрь. Тот упирается.

Жонков (взбешен). Почему вы здесь? Режиссер должен быть на съемке!

Хичкок. Не могу! Страшно! Я там такого ужаса наворотил! А-а-а!

Жонков все-таки втаскивает его в павильон, и нам открывается такая картина.

Декорация изображает поле битвы, повсюду в картинных позах валяются убитые монстры, чудовища, вурдалаки и т. д. А живые чудовища окружают столб, к которому привязан Тарас Бульба. Под столбом — охапка сена…

Еще в павильоне Ассистентка с хлопушкой. Оператор, Гример, Костюмер — в общем, все как положено.

Жонков бросает Хичкока, нервно ходит по павильону туда-сюда, в зубах незажженная сигарета. Рядом с ним туда-сюда ходит Сценарист, костюмом, прической и носом удивительно похожий на Гоголя.

Жонков (Гоголю). Вы мне обещали сегодня сдать вторую часть сценария! Где она, Николай Васильич?

Гоголь. Работаем-с…

В это время перед Жонковым появляется пожарник.

Пожарник. С вас пятьдесят долларов.

Жонков. За что?

Пожарник. А за сигарету..

Жонков. Но я даже не прикурил!

Пожарник. Я дам! За такие деньги-то… (Щелкает зажигалкой.)

Жонков (в сердцах затаптывая сигарету, дает пожарнику купюру). Все! Репетируем! (Жонков подходит к висящему на столбе Бульбе.)

Задача у вас простая. Произносите всего четыре слова: «Прощай, Остап! Прощай, сынку!» Ясно?

Бульба. Ясно-ясно…

Жонков. У вас есть сын?

Бульба. Есть…

Жонков. Ну вот представьте — вы больше никогда его не увидите! Ни-ког-да! Представили?

Бульба. Представил…

Жонков. Все! Поехали!.

Бульба (со своего столба, абсолютно фальшиво, радостно). Прощай, прощай, сынку! Прощай, Остап! Больше тебя не увижу!

Гоголь (истерически заламывая руки). Нет! Ну это невозможно! Какая фальшь! Я уйду из кино! Уйду!..

Жонков (Бульбе). Чему вы радуетесь? Вы сына представили?

Бульба. Представил. Он, зараза, только пьет, баб водит и нигде не работает. (Радостно.) Господи, неужели я его больше не увижу?

К Бульбе подскакивает Гоголь.

Гоголь. Вы вообще сценарий читали?

Бульба (растерянно). Нет, меня привели — и сразу на костер…

Гоголь. А напрасно не читали! Сценарий замечательный! Бульба приезжает в уездный польский город… Сначала поляки принимают его за ревизора, дают взятки, подарки, его слуга Остап — он ему как сын был — советует брать все, даже веревочку. «Берите, говорит, нам и веревочка на что-нибудь сгодится». И она действительно сгодилась! Когда поляки наконец разобрались что к чему, они потащили Бульбу жечь, и Остап, паскуда, этой веревочкой его и привязал… Его Чичиков подговорил — ему мертвых душ не хватало…

Жонков. Но его потом Бог покарал — он без носа остался…

Бульба. Сифилис, что ли?

Гоголь. Да. После женитьбы…

Бульба (всхлипывая, с неожиданной жалостью). Жалко… Прощай, Остап!

Жонков. Отлично! Так и снимаем! Поджигай!

«Поляки» зажигают костер… Но в это время «мертвые» встают с пола. Только двое остаются лежать.

«Мертвые». У-у, все, у нас обед!..

Жонков. Какой обед! Мы же снимаем!

«Мертвые». Так два уже… Или платите сверхурочные…

Жонков. Какие сверхурочные? На какие шиши? Так нельзя к искусству! Только деньги… (Кивает на Гоголя.) Почему Николай Васильевич остался? (Показывает на Бульбу.) Почему Бульба не уходит?

«Мертвые». Привязали — вот и не уходит…

Пламя в это время разгорается под Бульбой. Он уже орет благим матом… Пытается оторваться от столба.

Бульба. А-а-а! Ну, Остап! Где ж ты такую веревочку нашел…

«Мертвые». Во! Прямо горит на работе…

Жонков (показывает на двоих, которые по-прежнему лежат ничком). Ну посмотрите! Ну ваши же лежат, никуда не уходят!

«Мертвые». Кто? Это не наши, это — ваши. Это же осветители пьяные…

«Мертвые» уходят… Вслед за ними, виновато пожимая плечами, не обращая внимания на вопли Бульбы, выходит съемочная группа. Зато снова приходит Пожарник.

Пожарник. Сан Саныч, за открытый огонь в павильоне…

Жонков (швыряя ему деньги и выскакивая из павильона). К черту ваше кино! Сумасшедший дом! (Толчком открывая дверь павильона.) Да гори оно все синим пламенем!

Пожарник (глядя на вопящего Бульбу на костре). То есть в каком смысле «гори»? Не тушить, что ли?..


ПЯТНАДЦАТЫЙ ЭПИЗОД

«Режиссерская» палата. Утро. Аккуратно застеленная, пустует койка Куросавы. Остальные четверо спят на своих койках, у каждого на тумбочке кинокамера. Такает будильник, секундная стрелка подходит к 8.30. Подошла — звонок, и трое, Спилберг, Эйзенштейн и Брасс, тотчас бодро вскакивают. Спилберг, чья кровать рядом с эйзенштейновской, наклоняется за второй тапочкой.

Спилберг. Где ж второй тапочек?

Наклонившись, находит тапочку и уже хочет разогнуться, но тут что-то привлекает его внимание под соседней кроватью.

Под кроватью Эйзенштейна лежит кукла.

Спилберг, покосившись на Эйзенштейна, тотчас хватает куклу и прячет к себе под одеяло…

Занимаются утренним туалетом — один умывается, другой бреется, третий делает гимнастику, приседает…

Эйзенштейн. Как спалось? Совесть не мучила?

Наклоняется, не находит куклы, озирается, ищет по палате.

Спилберг. Спалось отлично! Здравствуй, утро!

Брасс толкает его локтем, показывает на спящего Жонкова.

Брасс. На заре ты его не буди…

Спилберг. Ха-ха! Надеешься, что к девяти не проснется, к камере не встанет?

Эйзенштейн. А что? Одним меньше… (При этом продолжает искать.)

Спилберг. Да он, думаю, и так после вчерашнего к камере не подойдет… Молодец Брасс! Здорово с этим пожарником придумал! Он его достал!

Брасс (Спилбергу). Я — что! Пожарник — ерунда! А вот как ты, Спилберг, дотумкал его статистов уговорить в разгар съемок на обед уйти!

Спилберг. Я бы без Сереги их никогда б не уломал. (Эйзенштейну.) Серег, что ты им такое шепнул?

Эйзенштейн. Я им говорю: «Ребята, охота вам тут мертвяков изображать, в пыли валяться! Идите лучше ко мне на картину! У меня там на «Броненосце» такой борщ!»

Все трое. Ха-ха-ха!

Эйзенштейн продолжает искать.

Брасс. Да что ты все ищешь?

Эйзенштейн. Понимаешь, у меня тут кукла была…

Брасс. Надувная, что ли? (Игриво грозит пальчиком.) Серега! Ай-яй-яй…

Эйзенштейн. Да ладно тебе — король эротики! Все об одном думаешь… Она у меня для съемок была…

Спилберг молниеносно и незаметно отправляет куклу в окно.

Спилберг. Жалко-то как! Действительно, что ты смеешься, Брасс? Помочь надо! Давай вместе поищем…

Тут нет, тут нет… (Спилберг с большим усердием принимается ползать по полу.)

В палату заглядывает Маленький Тщедушный Человечек. Он в космическом костюме, обвешан оружием…

Человечек. Мистер Спилберг, на съемку не опоздаете?

Брасс. Мадонна! Кто это?

Спилберг. Как, вы не узнали?

Человечек протягивает Брассу свою ручку.

Человечек. Рад познакомиться, Шварценеггер…

Эйзенштейн. Ой, некогда уже искать! Ладно, пошли! А то действительно опоздаем!

Все трое берут свои камеры и вместе с Человечком выходят.


Кадр-перебивка

Коридор.

С утренним обходом идет по коридору Говард, Врач, чуть поодаль Сестра и Белесый.

Увидев их, за большой титан прячется Санитар — «Адмирал»…

Увидев проходящего Белесого, сжимает кулаки.

Санитар (шепотом). Это он! Ну, погоди…

Навстречу врачам из режиссерской палаты выходит троица — Эйзенштейн, Брасс и Спилберг.

Троица. Гуд монинг, мистер Говард!

Говард. Гуд монинг, гуд монинг…

Троица проходит мимо.

Врач. Хм… Эти еще держатся…

Говард. Не волновайтесь, за эти я спокоен — они лопать друг друг, как паук ин… ин…

Врач. Ин банка?

Говард. Уес. Меня волновать мистер Жонков. (И он открывает дверь палаты.)


ПЯТНАДЦАТЫЙ ЭПИЗОД

(Продолжение)

В «режиссерской» палате. Говард и остальной персонал входят в палату. Жонков по-прежнему с головой накрыт одеялом. Камера на тумбочке. Сестра смотрит на кровать с тревогой.

Сестра (шепотом). Сан Саныч! Вставайте!..

Белесый смотрит с досадой.

Белесый. Вот черт!.

Говард и Врач с радостной улыбкой.

Говард, широко улыбаясь, переводит взгляд на часы-будильник. На часах уже без четверти девять…

Говард. Я думайт, можно готовить к выписка…

В это время слышится шум спускаемой воды, открывается дверь ванной комнаты и выходит… Жонков, с мокрыми волосами, обвязанный полотенцем. Сестра радостно прыскает в кулачок. Белесый смотрит с удивлением.

Говард чуть не задыхается от ярости.

Говард. Вы! Вы!.. В девьять вы должны взять камера и идти на съемка! Мы зайдем проверять!

Круто поворачивается и выскакивает из палаты. Врач следует за ним… В палате вместе с Жонковым остаются Белесый и Сестра.

Сестра. Ой, я так волновалась…

Белесый. Ну вы даете. Сан Саныч! Время-то! А вы тут душ при…

Жонков. А я никуда не спешу… (Молча принимается собирать свои вещи. Запихивает в целлофановую сумку, вынимает из-под кровати чемодан, ставит на кровать…)

Белесый (с угрозой). Куда это вы собрались?

Жонков. Домой, куда же еще…

Сестра. Сан Саныч, миленький, не надо…

Белесый. Домой? Как — домой? Да ты ж меня без ножа режешь! Да я… (Хватает Жонкова за грудки.)

Жонков. Что? Что — ты? Я без ножа, а ты — с ножом! Бандюга!..

Сестра. Сан Саныч…

Жонков. Спелись, да? Вы заодно! Ну давай, режь меня! Режь! Киллер несчастный!

Белесый (выпуская Жонкова и оглядываясь на дверь). Тихо! В коридоре услышат!


Кадр-перебивка

Коридор.

С правого конца коридора идет, пошатываясь, весь черный от копоти и сажи Тарас Бульба…

С левого конца коридора ему навстречу бежит Санитар-«Адмирал», весь в белом…


ПЯТНАДЦАТЫЙ ЭПИЗОД

(Продолжение)

Та же палата.

Сестра (Белесому). Не надо ему угрожать… Так только хуже…

Белесый. Да кто ему угрожает… Кому он нужен… Продюсер хренов…

Тут Жонков взрывается.

Жонков. Да! Вот именно — хренов! Хренов продюсер! Да меня даже статисты, ста-тис-ты — которые играют мертвых — слышите, мертвых! — и те не слушают! Идет съемка, и вдруг, как только два часа, покойнички встают и идут на обед! Не-ет, все!

С ожесточением продолжает пихать вещи в пакет.

Белесый. Так ты из-за этих статистов поганых? Да я… Да сейчас будет море трупов!.. (Белесый выскакивает в коридор, толчком открывая дверь.)


Кадр-перебивка

В коридоре, около двери палаты.

Бульба и «Адмирал» сходятся около двери палаты.

Но в этот момент дверь резко распахивается. Белесый выбегает из палаты, не замечая «Адмирала», и бежит по коридору.

А «Адмирала» дверью бросает в объятия Бульбы.

Бульбу вместе с «Адмиралом» отшатывает на стену, на стене от прокопченной спины Бульбы остается черное пятно…

Когда они наконец расцепляются, мы видим, что Санитар весь теперь черно-белый, с вымазанным черной краской лицом — вылитый спецназовец в камуфляже…

Бульба продолжает свой путь, а в проеме коридора снова двое в белых халатах, всматриваются в Санитара.

Первый. Это не «Адмирал»?

Второй. Да нет, я этого знаю. Это Спецназовец, из двадцать первой…

«Спецназовец» между тем, завидев эту парочку, подозрительно круто поворачивает в обратную сторону и спешит.

Второй. Эй! А ну погоди!

И они снова устремляются в погоню…


ПЯТНАДЦАТЫЙ ЭПИЗОД

(Продолжение)

В той же палате. Жонков и Сестра. Жонков собирается, щелкает замками чемодана.

Сестра. А как же… как же я?.. (Она порывисто подходит к окну, теперь она спиной к Жонкову.)

Жонков в это время откидывает крышку чемодана, заглядывает внутрь… и замирает как вкопанный…

Я никогда не забуду эту осень… желтые листья… и мы с вами… в мужском туалете… (Оборачиваясь.) Никогда! (Поворачивается, замечает, что Жонков в столбняке…)

Сан Саныч! Что с вами?

Тот в той же позе.

Она подбегает к Жонкову, заглядывает в чемодан.

Оказывается, он уставился на фотографию Светки-красавицы, лежащую поверх вещей в чемодане…

Вы… Господи, какая же я дура! (Выскакивает в дверь.)

В дверях сталкивается с входящим Белесым. Тот смотрит ей вслед, ничего не понимая, пожимает плечами, затем бросает взгляд на Жонкова, выпучивает глаза.

Белесый подбегает к Жонкову, смотрит на него, опускает глаза на фото в чемодане…

Белесый берет фото, рассматривает, и Жонков тотчас оживает, тянет руки, хочет отнять.

Белесый поворачивает фото к Жонкову, тот опять замирает. Убирает — тот оживает.

Сделав так несколько раз. Белесый начинает понимать…

Белесый. Так-так-так… (Кладет фотографию Светки в карман своего санитарного халата. Жонков тотчас оживает…)

Жонков. А? Что? (Судорожно шарит по чемодану. Потом после паузы, поднимает глаза на Белесого.)

Жонков. Отдай фото, бандюга…

Белесый. Только после съемки… Давай! Без пяти девять!

Жонков. Съемок не будет! Я сказал! Эти статисты!..

Белесый. Успокойся!.. Статисты… больше с пола не встанут… Ни в обед, ни в ужин…

Жонков. Что… что ты с ними сделал?

Белесый. Ну какая разница?.. У меня свои способы… Для меня главное — чтоб ты спокойно снимал! И если что-то нам помешает… получить деньги… Короче, десять мертвецов лежат ждут…

Жонков в растерянности приседает на кровать…

Белесый вынимает из кармана Светкино фото, рассматривает.

А это вечером отдам. Конечно, я в кино не разбираюсь… Может, мало вам десять трупов? Так я добавлю… Вы только скажите…

Жонков. Нет-нет! Десять — выше крыши!

Белесый убирает фото обратно в карман халата. А Жонков подхватывает камеру и выскакивает в дверь.


ШЕСТНАДЦАТЫЙ ЭПИЗОД

В коридоре.

Говард и Врач идут по коридору. В руках у Говарда букет цветов. Они приближаются к «режиссерской» палате.

Около палаты Белесый трет черное пятно на стене, оставшееся от закопченного Бульбы.

Врач. Как вы есть хорошо придумывайт, мистер Говард! Провожайт на выписка с букет цветов!..

Врач стучит в дверь палаты — никто не отвечает.

Снова стучит — снова никакого ответа.

Удивление на лицах обоих.

И в это время голос по громкой связи.

Громкая связь. «Группа Жонкова — срочно в павильон! Повторяю: группа Жонкова — срочно в павильон!»

Говард и Врач удивленно переглядываются.

Затем Говард рвет на себя дверь палаты. Заглядывают.

В палате — пусто.

Часы показывают без одной минуты девять…

Врач. Без одной девьять…

Говард. Он успел!..

Они выходят из палаты, растерянно смотрят на Белесого. Тот на секунду оставляет свое занятие, разводит руки в сторону.

Белесый (уважительно). Искусство!

Говард (с раздражением). Плохо протирайт!

А по коридору мимо стоящих уже спешат загримированные чудищами актеры, спешит съемочная группа.

Говард (Врачу). Как же так? Опять он нам показал маслина в масле…

Врач. Что он нам показал?

Говард. Ну, фига! Фига в масле… Не знаю, что делать! Врач. Давайте вместе думайт, мистер Говард! Один ум гуд, а два вери велл.

Говард (оглядывается). А где вы увидайт тут второй ум?

Мимо проходит, вертя попкой. Ассистентка группы Жонкова.

Говард показывает на удаляющуюся попку.

Кажется, я придумайт!

Врач (тоже смотрит вслед). Опять что-нибудь с туалетом?

Говард. Ноу! Я придумайт…

В это время он замолкает, замечая, что Белесый, выставив ухо, все ближе приближается к ним, делая вид, что трет стену…

Говард отводит Врача на несколько шагов дальше от Белесого.

Белесый реагирует мгновенно: сняв с одного из проходящих мимо чудовищ огромное бутафорское ухо, нацепляет на свое и продолжает подслушивать…

Говард. Я придумайт… Как это у вас, у русских, поговорка: вумен с возу, хос легче?..

Врач. Ну, есть такой… поговорк…

Говард. А если вумен наоборот — запрыгивайт на этот воз? А не одна, а вери мэни вумен! Ван вумен, ту вумен, сри вумен…

Врач. Сри вумен! Да это никакой хос не выдержит! Если он не мерин, конечно.

Говард. Нет, он не мерин… Будем начинайт операция «Вумен»…

Они шушукаются, так что нам уже не слышно.

Белесый бросает тряпку и бежит по коридору. Навстречу ему пара санитаров тащит брыкающегося Гоголя в смирительной рубашке.

Белесый на секунду приостанавливается, глядя на них, и бросается дальше.

Вот он уже у двери в съемочный павильон.


СЕМНАДЦАТЫЙ ЭПИЗОД

В съемочном павильоне. Около обугленного столба, на котором жгли Бульбу. Повсюду валяются «мертвые поляки». Здесь же вся съемочная группа. Разумеется, в больничных пижамах.

Готовятся к съемкам. Бульба в полном казацком костюме, с абсолютно черным лицом и руками.

Около него хлопочет ассистентка: приносит ему шашку.

Оператор (Бульбе). Ну-ка, повернись, сынку..

Бульба принимает картинную позу, с шашкой наголо.

Экий ты стал! Картинка классная, слышь, Хичкок!

Хичкок. Только саблю и его всего кровью побрызгайте! Алой кровью! И в другую руку какую-нибудь прелестную женскую головку окровавленную, и чтобы язык так вываливался…

Ассистентка тотчас дает Бульбе в левую руку муляж женской головки, брызгает красной краской из пульверизатора…

Хичкок (с содроганием отворачивается). Ой, какой ужас! Как вы это можете смотреть! (Его тошнит.)

Оператор. Картинка красивая!

В этот момент Жонков стремительно входит в павильон и с ходу, с порога, даже не оглядевшись, не замечая сидящего у двери Гоголя, — хлопает в ладоши.

Жонков. Начинаем! (Жонков в оторопи смотрит на Бульбу, некоторое время еще машинально похлопывает в ладоши, наконец приходит в себя..) А… А… почему Бульба в таком виде?

Ассистентка. Сан Саныч, он после того пожара никак не отмывается…

Оператор. Старик, да так даже лучше! Картинка красивая! Представляешь, весь черный, на этом фоне! Класс! Ну поверь оператору, тебе Роман Кармен говорит…

Жонков (в ярости). Слушай, Кармен! Я тебя сейчас зарежу… Сейчас ты у меня, Кармен, бизе подавишься…

Оператор. Чего ты, чего ты, старик, психованный, что ли? Как сюда только пускают таких…

Жонков. «Картинка красивая»! Бульба же казак! Понимаете? Ка-зак! (Хватает за больничную пижаму Оператора.) The ты видел черных казаков?!

Оператор. Да ладно! Казак, он и в Африке казак!

И вообще, что ты ко мне прицепился? Это все он придумал. (Кивает на Хичкока.)

Хичкок (сходу начинает орать). Он ненавидит негров! Шовинист! Куклуксклановец!

Жонков (Хичкоку). Вы что — идиот?

Хичкок. Да, а что?

Жонков (сломленно, закрыв лицо руками). Боже мой! Бульба — черный! Черный, как мавр!..

Хичкок (приобняв Жонкова за плечи). Ну наконец-то! Наконец-то до вас дошло! Да! Конечно, мавр! Казацкий мавр! (Вдохновенно, с подъемом, глаза к небу.) Он приезжает из своей Мавританской Сечи, и что же он узнает?

Жонков (с легким сарказмом). Что?

Хичкок. Его прекрасная Дездемонко…

Жонков. Тоже мавританка?

Хичкок. Нет. Она как раз украинка. Кто украинец — тот украинец, врать не буду. Да это же и по фамилии видно — Дездемонко — чисто украинская….

Жонков. А, она свою оставила. Не стала эту мавританскую брать?

Хичкок. Ну конечно! Бульба — ну что это за фамилия? Тьфу..

Жонков. Ну короче…

Хичкок. Короче, видит мавр, что его Дездемонко каким-то странным платком пользуется! Ему так обидно стало!..

Жонков (уже с явным сарказмом). Да? А что это вдруг?

Хичкок. Ну что это такое! Муж так сморкается, пальцами, а жена выпендривается! В платочек!

Жонков. Да за это убить можно!

Хичкок (радостно, с улыбкой). Он и убил! Задушил, а потом вот — ой, смотреть не могу (морщится), голову отрубил…

Жонков. А это еще зачем?

Хичкок (оглянувшись, не подслушивает ли кто, потом шепотом). А чтоб подумали, что это самоубийство…

Жонков (шепотом). Ты сам-то понимаешь, что говоришь?

Хичкок (шепотом). Не-ет…

Жонков (шепотом). Значит, ты сценарий переделал?

Хичкок (шепотом). Ага…

Жонков (шепотом). А сценарист не возражает?

Хичкок (шепотом). Кто-кто?

Жонков (шепотом). Сценарист, Николай Васильич…

Хичкок (шепотом). А, Николай Васильич. Сначала брыкался, а теперь нет, больше не возражает…

Жонков (сначала шепотом). Значит, не возражает… (Неожиданно громко.) Да он из-за тебя в палату к буйным попал!.. Пошел вон отсюда!

Хичкок. Ты! Вы!..

В павильон входит Белесый — в белом халате, со смирительной рубашкой в руках.

Разворачивает ее и обращается к Хичкоку.

Белесый. Сам пойдешь или тебе помочь?..

Хичкок (весь кипя). Хорошо! Хорошо! Я уйду! Но я забираю с собой своих актеров! (Подходит к лежащим в картинных позах на полу, склоняется над одним, берет за плечо.)… Вставайте, товарищи…

Белесый (суровым голосом). Не трогай их! Они — мои…

Хичкок. То есть как это — ваши! Я…

Белесый (обрывает, тем же голосом). Мои! Я их у знакомого санитара… в морге одолжил.

Хичкок медленно переводит взгляд с Белесого на лежащего, смотрит несколько секунд, словно до него не сразу доходит сказанное…

Наконец, видимо, доходит.

Он резко отдергивает руку и с диким воплем выскакивает из павильона…

Хичкок. А-а-а!


ВОСЕМНАДЦАТЫЙ ЭПИЗОД

Жонков энергично шагает по коридору. Рядом Белесый.

Белесый. Да остановись ты! Дай сказать! Они придумали операцию «Вумен»…

Жонков. Потом, потом… Сейчас главное — Николай Васильич…

Открывает дверь какой-то палаты.

В палате на кровати сидит Чапаев. В руках — удочка.

Рядом, на кровати, баночка с червями. Чапаев берет из банки червя, насаживает на крючок, забрасывает вниз… в «судно»…

Жонков. Вы не знаете…

Чапаев (обернувшись к ним). Митька помирает, ухи просит…

Жонков прикрывает дверь. В это время мимо них навстречу идет Сестра.

Жонков. Наташа, вы не знаете, в какой палате Гоголь?

Сестра, проходя мимо, даже не взглянув, показывает на дверь ближайшей палаты.

Белесый. Я смотрю — ты везде успел врагов завести! Сестра не разговаривает, выгнал режиссера. Ну, и чего ты добился? Ты же знаешь — Говард нового не даст…

Жонков заглядывает в дверь ближайшей палаты.

Жонков. Кажется, мы остались и без сценариста.

В палате стоит Гоголь, уже не в пижаме, а так, как его изображают на портретах и памятниках: в крылатке и т. д.

В руке букет цветов, на кровати — собранный саквояж…

Белесый (кивая на цветы). Васильич, у тебя что — день рождения?

Гоголь. Нет, день выписки… Я — здоров… (Берет саквояж.)

Белесый. Оно и видно…

Гоголь направляется к двери.

Жонков. Николай Васильевич, а как же… Как же кино?

Гоголь. Мерси. Сыт по горло-с…

Жонков. Но вы же… Вы забыли… Вы же мне должны…

Гоголь хлопает себя ладонью по лбу.

Гоголь. Забыл! Совсем забыл… (Ставит на кровать саквояж, роется в нем). Хочу оставить вам…

Жонков. Фу, слава богу… Хоть будет что снимать…

Гоголь вынимает из саквояжа портрет в рамке.

Жонков. Что это?

Белесый берет портрет в руки. Это — портрет Толстого. Тот босиком, в крестьянской рубахе, разбрасывает по полю семена из большого сита.

Гоголь. Это Толстой, мой любимый писатель. Лучшие мысли к нему во время сева приходили…

Белесый. Любимый? А ничего, что он после вас жил?

Гоголь. Ничего…

Жонков. При чем тут Толстой? А где сценарий? «Мертвые души»? Вторая часть?

Гоголь. Вторая часть? Я ее сжег… (Показывает куда-то за спину, в сторону рукомойника, подхватывает саквояж и выходит из палаты.)

Белесый и Жонков бросаются к рукомойнику.

Там, в раковине, догорает какая-то рукопись…

Они стоят ошеломленные.

Жонков (чуть слышно). Сценарий… Наш сценарий…

Как из-под земли у них за спиной вырастает Пожарник.

Пожарник. Ваш сценарий? С вас полтинник. За открытый огонь…


ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ ЭПИЗОД

На двери съемочного павильона прикреплена небольшая табличка: «Броненосец «Потемкин». И чуть ниже на ней: «Реж. С. Эйзенштейн». Под дверью стоят Спилберг и Брасс. Заглядывают в щелку, радостно потирают руки…

Брасс. Ну что?

Спилберг. Спекся! Ставлю сто баксов: утром на двери нашей палаты одной фамилией будет меньше!..

Брасс. Хо-хо! За такую новость я готов проиграть!..

Они соединяют руки, Спилберг разбивает, и они вновь приникают к щели…

Наша камера заглядывает вместе с ними.

Декорация снимаемого Эйзенштейном эпизода представляет собой широкую, огороженную лепным заборчиком мощеную площадку. В одном месте заборчик разорван, и куда-то вниз уходит широкая каменная лестница.

Все это должно изображать знаменитую «потемкинскую» лестницу, уходящую к порту… Но в кадре — только самый ее верх, две-три ступеньки. На площадке Оператор у камеры, Ассистентка, несколько статистов, выряженных в форму Царских Солдат. И Дама, одетая по моде начала века, — кринолин, шляпка с вуалью. Все они сейчас с интересом наблюдают за скандалом между Эйзенштейном и Говардом. Рядом, конечно, и Врач…

У Говарда разорвана пола халата, он потирает ногу..

Эйзенштейн. А я повторяю: вы нарушаете условия нашего контракта!..

Говард. Но в контракте не написано, что вы будете меня кусайт…

Эйзенштейн. Зато в контракте написано, что вы предоставляете для съемок все — камеру, группу, актеров, реквизит! За эти сумасшедшие деньги!

Врач. Что тут такой? В сумасшедшем хаусе и деньги должны быть сумасшедшие…

Говард. Ван момент! Что мы вам не давайт?..

Эйзенштейн. У меня сегодня на съемке должна была быть кукла! Где она?

Врач. Зачем вы так говорить, мистер Эйзенштейн! Я вам лично приносить эта кукла! Еще естеди! Перед сном! Поздним ивнингом!..

Эйзенштейн. Да! Но она пропала! Пропала в вашей психушке! И вы обязаны дать мне новую!

Говард. Но у нас больше нет…

Эйзенштейн. Ничего не знаю! Тогда давайте живого актера такого же роста…

Врач. Где ж мы возьмем?..

Эйзенштейн. Где хотите! Небось для Спилберга, этой бездарности, вы нашли!.. Он же сумасшедший! А я — абсолютно нормален! Заберите у этого кретина, дайте мне…


Кадр-перебивка

Спилберг и Брасс у двери в павильон.

Спилберг. Ну ты подумай! С руки у меня ел!.. Нет, мне это неприятно слушать…

Поворачивается, чтобы уйти.

Брасс. Да ладно! Давай досмотрим…

Спилберг. Потом расскажешь…


ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ ЭПИЗОД

(Продолжение)

Говард. Мы не можем забирайт… (Смотрит на Врача.)

О! Берите этот человек!..

Врач (испуганно). Но… Но я же не есть больной…

Говард. О, кто это знайт. (Говард стряхивает с себя чертиков и пристально смотрит как Врач повторяет его жест) Мы работайт с такой контингент — всегда можно подцепляйт…

Врач. А что я должен делать?

Эйзенштейн. Представьте себе — Одесса! Девятьсот пятый год! Солнечное утро! Вы — ребенок!

Ассистентка подкатывает Врачу коляску.

Вот, садитесь…

Врач. Гy-ry-ry… Вери вел! Мне нравится…


Кадр-перебивка

Брасс за дверью с досадой бьет кулаком по двери.

Брасс. Карамба! Выкрутился!..


ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ ЭПИЗОД

(Продолжение)

Эйзенштейн. Итак — вы ребенок! В коляске! Солнечное утро! Мама прогуливает вас по набережной…

Подбегает к Даме в шляпке, снимает с нее шляпку, нахлобучивает на себя, возвращается к коляске, берется за ручки…

Эйзенштейн (вдохновенно). И в это время — солдаты! Расстрел!

Солдаты стреляют.

Мама падает… (Картинно падает и толкает коляску вниз.) И коляска летит вниз по одесской лестнице!..

Слышен вопль Врача: «A-а, ма-ма-а…» И звук бешено мчащейся по ступенькам коляски…

А затем — чавкающий звук, словно от упавшего мешка…


ДВАДЦАТЫЙ ЭПИЗОД

Перед павильоном Брасса. На двери табличка — «Калигула. Реж. Т. Брасс».

Воровато оглянувшись, Спилберг входит в павильон. Декорации — внутренние покои дворца Калигулы. Посреди — огромная кровать. На кровати шикарная, расшитая драгоценными камнями женская туника, рядом — парик. В павильоне никого нет.

Спилберг хватает и то и другое, поспешно направляется назад к двери.

Спилберг. Ну, дорогой Брасс, посмотрим, как ты поснимаешь без костюма главной героини…

Он уже берется за ручку, но за дверью шум, голоса, дверь распахивается, вваливаются Брасс, его съемочная группа, артисты…

Спилберг едва успевает спрятаться за распахнувшейся дверью…


Кадр-перебивка

Белесый в накинутом на плечи халате, с портретом Толстого в руке и, держа другой за руку Жонкова, тащит его по коридору.

Белесый. Быстрей давай, интеллигенция!

Жонков. Да куда ты меня тащишь?

Белесый. Потом объясню! Некогда! Сейчас, главное, твои шмотки из палаты забрать и смыться…

Вдруг откуда-то выскакивает перепачканный, по-прежнему похожий на спецназовца и по-прежнему полуголый Санитар…

Санитар. Ага! (Встает в боевую каратистскую позу, подманивает Белесого.)

Белесый. Смотри, козел! Нашел все-таки… (Отбрасывает портрет, скидывает халат тоже встает в боевую каратистскую стойку.)

Санитар (испуганно). Чего ты, чего ты? Мне только халатик мой… (Опасливо хватает халат и убегает)

Белесый наклоняется за портретом Толстого, случайно бросает взгляд вдоль коридора и застывает…

Белесый. Началось… Опоздали…

Жонков. Куда опоздали? Что началось? (Смотрит в ту же сторону, что и Белесый.)

В кадре — перед палатой Жонкова в очередь стоит десяток девиц…

Белесый (выпрямляясь). Говард начал операцию «Вумен»…

Жонков. Какую еще операцию?

Белесый. Они все — буйные, из женского отделения, помешаны на сексуальной неудовлетворенности…

Жонков. А я тут при чем?

Белесый. Так их к тебе прислали! Пробоваться на главную роль… И они готовы на все…

Жонков. Что же делать?

Белесый. Теперь не знаю… Говорил, надо шмотки брать и смываться… А теперь что ж… (Белесый с улыбкой подталкивает упирающегося Жонкова вперед.) Вперед! Что тянуть? Раньше начнешь — раньше кончишь…

Жонков. В каком смысле?

Белесый (ржет по-лошадиному). В прямом! Га-га-га!


ДВАДЦАТЫЙ ЭПИЗОД

(Продолжение)

В съемочном павильоне Брасса.

Скандал. Очень коротко стриженная и в одном нижнем белье Женщина машет кулачками и кричит на Брасса. Вокруг стоят и с удовольствием наблюдают за этой сценой члены съемочной группы, актер, загримированный Калигулой, статисты в туниках и тогах.

Женщина (вся кипя). Так поступить! Со мной! С Гурченко! На пять минут отойти нельзя! На пять минут! Ну как вы думаете, что можно сделать за пять минут?

Брасс. Ну, я даже не знаю, Людмила Марковна, запять минут можно сделать очень много…

Гурченко. Так вот, у меня за пять минут украли платье и парик!

Бpacc. Ну, успокойтесь, дорогая…

Гурченко. Нет! Все! С меня хватит! Я ухожу!..

Брасс хватается двумя рукам: за голову, закрывает глаза.

Брасс. Мама мия! Святая мадонна! Верни ее, и я больше никогда не буду снимать порнофильмы!

Гурченко устремляется в открытую дверь и с громким стуком закрывает ее за собой.

И нашему взору открывается стоявший за дверью Спилберг. Он в тунике и нахлобученном парике.

Спилберг пытается улизнуть из павильона. Но только он разворачивается и берется за ручку двери, как слышится голос Брасса. И Спилберг замирает на месте…

Брасс (за кадром). О, мадонна! Ты услышала мои молитвы! Она вернулась! И платье нашлось…

Ко все так же стоящему и не смеющему шевельнуться Спилбергу бросается Брасс, хватает за руку и тащит к кровати…

Пойдемте! Пойдемте, дорогая! Скорее сниматься! Ложитесь в кровать…

Спилоери приходится лечь в кровать. Он тожится и поворачивается спиной и к Брассу, и к камере.

Туда же пытается залезть и Калигула, но Брасс останавливает его.

Нет-нет! Я сам покажу, как надо… (Поднимает глаза к небу, молитвенно складывает руки.) О, святая мадонна! Клянусь, это не порнография! Это фильм-символ! Фильм-протест! (Показывает на лежащего Спилберга.)

Она протестует против порядков, заведенных Калигулой, против грязного разврата и поворачивается к нему спиной! И он… Он понимает всю мерзость своих поступков, он хочет попросить у нее прощения… (Брасс лезет в кровать.) Он протягивает к ней руку, хочет помириться, но она лежит спиной, и его рука ищет, ищет ее руку, ищет здесь, ищет там (Брасс шарит рукой в кровати, водит по телу Спилберга)… ищет под платьем…

Рука Брасса забирается Спилбергу под тунику. Замирает.

Через секунду Брасс, видимо, осознает, что держит в руках… Его глаза буквально вылезают из орбит, лицо искажает гримаса ужаса и брезгливости, рука отдергивается, как будто от гадюки, и жуткий вопль оглашает павильон.

А-а-а-а!..


ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ ЭПИЗОД

Коридор у режиссерской палаты. Напротив двери у окна коридора большая пальма в кадке.

Сестра снимает табличку с фамилией Брасса.

Только сняв, замечает очередь девиц под дверью. Слышит доносящиеся из-за двери любовные стоны.

На минуту стоны прекращаются, из палаты выходит наспех одетая девица.

Очередь. Ну как? Как?

Девица. Ах, этот Сан Саныч просто чудо! Сказал, что подумает…

Очередь. Ой, какая ты. Надька, счастливая!

Девица. Саша просил… То есть Сан Саныч… Он просил, чтоб проходила следующая…

И очередная претендентка впархивает в дверь. Тотчас оттуда снова — ах, ах…

Сестра. Что тут происходит?..

Из очереди. Тут творческий процесс. Отбор на главную женскую роль…

Сестра, сжимая кулачки, вся вспыхивает, еле сдерживается.

Сестра. Ах, отбор, творчество… (Подбородок дрожит, хочет сказать еще что-то, но сдерживается, круто поворачивается на каблучках и убегает.)

Она спешит по коридору, а навстречу ковыляет Врач.

Весь в гипсе, на костылях.


ДВАДЦАТЬ ВТОРОЙ ЭПИЗОД

В кабинете Говарда. Из окна виден шлагбаум у въезда на «Мосфильм». У Говарда в кабинете — Санитар, который наконец в своем родном халате.

Санитар, видимо, давно уже что-то говорит, но Говард, похоже, не слушает, стоит у окна, смотрит куда-то.

Санитар. В общем, вот такая история, мистер Говард. Это самозванец! У него мания величия, он решил, что он — Санитар! Представляете?..

Говард (продолжает смотреть в окно). Хорошо-хорошо, я разбираться. Идите… (Сам с собой.) Уже файф о клок… Операция «Вумен» давно должна была сработать! Почему нет вестей? Где этот чертов… то ли коллега, то ли калека…


Кадр-перебивка

Врач на костылях доковыливает из последних сил до палаты Чапаева, заходит… Тот спиной к нам, по-прежнему удит… Врач крадет баночку с червями…


ДВАДЦАТЬ ВТОРОЙ ЭПИЗОД

(Продолжение)

Говард у окна.

Санитар (за кадром). Да, и еще мистер Говард…

Говард (оборачиваясь). Вы еще здесь?

Санитар. Чуть не забыл…(Достает из кармана халата фотографию Светки-красавицы.) Вот… в кармане халата лежала. Может, сгодится вам для чего…

Говард отходит от окна, рассматривает фотографию.

Говард. Кто это? Какой знакомый фэйс…

Заходит Сестра. У нее в руках табличка с фамилией. Говард, увидев табличку, вскидывается.

Говард. Ну? Жонков, да?

Сестра. Нет, Брасс…

Говард сокрушенно качает головой, садится за стол, бросает на него Светкино фото, берет стоящую на столе пробирку с какой-то красной жидкостью, взбалтывает, смотрит на свет…

Говард. Сбывается мой худший опасений! Я знал! Знал! Но продолжайт надеяться! Но чудо не бывайт… Мы сделайт этот Жонков анализ крови… Не могу понимайт, в чем дело, но кино у него в крови… Его ничто не остановит…

Сестра смотрит на фото на столе.

Сестра. Остановит… Еще как остановит…

Говард. Вы добрый, красивый девушка, но не надо меня утешайт… Нет! Он подойдет к камера и на третий день, и на четвертый, и на пятый…

Сестра продолжает рассматривать снимок.

Сестра (мстительно). Не подойдет…

Говард (поднимая на нее глаза). Не подойдет? (Замечает наконец, что она рассматривает снимок). Что вы смотрите? Вы знаете этот женщин?

Сестра. Что тут знать? Хахальница его. Он от нее просто в шоке! Столбенеет…

Говард приподнимается из-за стола. На лице — радостная улыбка.

Говард. Столь-бе-неет?!


ДВАДЦАТЬ ТРЕТИЙ ЭПИЗОД

Со смехом подходит к «режиссерской палате» Спилберг в тунике и женском парике. У палаты по-прежнему очередь из девиц… Спилберг смотрит на прикрепленные к двери таблички.

Спилберг (с фальшивой жалостью). Ой! А где же Брасс? (Довольно потирает руки. Хочет войти в палату. Берется за ручку двери.)

В это время из палаты выходит очередная кандидатка, счастливая, окрыленная… Спилберг хочет войти, девицы хватают его.

Девицы. Девки, смотрите! Она без очереди лезет! Мы тут с утра стоим!

Спилберг. Да вы что — с ума посходили? (Отпихивает всех и заходит в палату.)

Девицы. Ну ты смотри, какая наглая!

Вдруг из палаты слышится жуткий вопль. Оттуда вылетает Спилберг в порванной тунике, со съехавшим набекрень париком… Он секунду стоит в полном ступоре, с ошалевшими глазами, потом медленно уходит по коридору, держа руку на заднице…


ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТЫЙ ЭПИЗОД

Говард в своем кабинете за столом. На стене — его собственный портрет. Входит Сестра. Тот вскидывается…Но она отрицательно качает головой и молча кладет на стол Говарду табличку: «Спилберг». В это время входит сияющий Врач. Улыбка до ушей.

Врач. Можно снимать табличку!

Говард тоже с широкой улыбкой, раскрыв объятия, подходит к Врачу, обнимает.

Говард. Не надо быть телепат, чтобы, глядя на ваш оскал, понять, чей табличка можно снимать! Жонков?

Врач (с той же улыбкой, радостно). Нет! Эйзенштейн!

Улыбка медленно сходит с лица Говарда.

А врач так же радостно показывает на окно, приглашая поглядеть.

Все трое — Говард, Сестра и Врач — смотрят в окно.


Кадр-перебивка

Вид сверху на дорогу, ведущую к проходной «Мосфильма». Сначала мы видим бегущего со всех ног к шлагбауму Эйзенштейна.

А затем видим преследующих его революционных матросов в пулеметных лентах крест-накрест, потрясающих винтовками и маузерами.

Матросы. В борще черви! Хватай его, братцы!


ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТЫЙ ЭПИЗОД

(Окончание)

У окна в кабинете Говарда. Сестра и Говард переглядываются. Врач продолжает смотреть в окно.

Крестится. Лица не видно.

Говард (Сестре). Ну что ж, снимайт табличка…

Сестра выходит.

Говард похлопывает Врача по плечу.

Тот поворачивается — весь в слезах.

Говард. Ну-ну… Искусство требовайт жертв…

Врач. Это есть слезы радости, мистер Говард…

Говард. Я вас не совсем понимайт! Этот Жонков может оставаться один! Без конкурент!

Врач. Ой, ай эм сорри…

Говард (беря и показывая фото Светки). Вот что мы тут придумайт…


ДВАДЦ АТЬ ПЯТЫЙ ЭПИЗОД

Коридор. Около «режиссерской» палаты.

Сестра снимает табличку «Эйзенштейн».

Очереди у двери уже нет. Но сладостные стоны из палаты еще слышатся.

Сестра (злорадно). Давай-давай, Сан Саныч! Развлекись напоследок!. Господи, я его за человека считала, а он — просто животное какое-то! Обезьяна!..

Вдруг откуда-то сверху слышит голос Жонкова.

Жонков (за кадром). Наташа, если человек забрался на пальму, это еще не значит, что он обезьяна…

Сестра выпучивает глаза, не в состоянии осмыслить происходящее и не смея посмотреть наверх, откуда доносится голос.

А сверху, над ее головой, появляются сначала ноги в пижамных штанах, а потом и весь Жонков… Он без пижамной куртки, в майке…

Я же не за кокосами на пальму полез, я — прятался…

Но Сестра, похоже, не слушает. Она тупо переводит глаза с Жонкова на дверь палаты…

Дверь приоткрывается, выпуская последнюю претендентку на роль. Она выходит и говорит в сторону приоткрытой палаты.

Претендентка. Так мне можно надеяться, Сан Саныч?

В щель высовывается наружу голова Белесого.

Белесый. Конечно! У вас есть определенные способности!..

Претендентка радостно упархивает.

Сестра (хватаясь за голову). Господи, какая же я дура! (Убегает)

Жонков смотрит ей вслед. Пожимает плечами.

Из палаты выходит Белесый. В руках пижамная куртка. Бросает ее Жонкову.

Белесый. Держи, интеллигенция! Ну, чтоб я еще за тебя…

Жонков напяливает на себя куртку, на ней, на груди, пришпилена бумажка. На бумажке написано от руки: «ЖОНКОВ. ПРАДЮСИР».

Жонков срывает бумажку, прячет в карман.

Белесый. Фу, даже не знаю — выживу ли…

Жонков. Да ладно, тебе это только в охотку..

Белесый. Ага, в охотку! Эта, в тунике, номер восемнадцать, знаешь как сопротивлялась?


ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЙ ЭПИЗОД

Коридор. Сестра быстро идет, очень спешит.

Сестра. Ой, ну как же я… Вот дура-то дура… Куда он ее бросил? На стол, кажется… Надо отвлечь и…

Она замолкает и останавливается, услышав характерный стук костылей. Мимо нее, ковыляя и держа осторожно, как бомбу, фотографию Светки, идет Врач. Идет сосредоточенно, ничего не замечая вокруг, проходит мимо.

Сестра останавливается, провожая его отчаянным взглядом.

Вот он доковыливает до двери палаты Жонкова, резко распахивает ее и бросает внутрь фотографию, как гранату, сам прижимается к стене, словно опасаясь взрыва…

Врач (швыряя фото). Ага! Получай!

В палате тишина. Врач еще секунду прислушивается.

Врач. Тишина… Готов! Даже не пикнул! Кажется, сработало!

Заглядывает в палату. На лице — крайнее удивление.

В палате — никого…


ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЙ ЭПИЗОД

Павильон Жонкова, где еще недавно снимали «Мертвые души». Теперь тут только голые стены и ворох брошенных актерских костюмов…

На дальнем плане Оператор и Ассистентка.

В центре — Жонков и Белесый.

Белесый (оглядываясь). Ну, Хичкок! Ну, хорек! Все унес!..

Жонков (тоже оглядываясь). Да-а…

Белесый. Ну давай, давай, Саныч, конкурентов больше нет, все их денежки пополам… (Трясет Жонкова.)

Давай снимай что-нибудь…

Жонков. Что я буду снимать? В голых стенах, без сценария…

Белесый. Да сценарий мы сейчас сварганим… Сейчас бумажку найдем… (Белесый роется в карманах, находит фото Толстого, переворачивает чистой стороной, приседает, берет огрызок карандаша.) Ну? Чего там надо писать-то?..

Жонков (с досадой). Ой, я тебя умоляю! Ты напишешь! Ты когда-нибудь писал что-то… кроме просьб о помиловании? Писатель — это талант! Это искусство! Это таинство!

Белесый перевертывает фото, смотрит на лицо Толстого.

Белесый. Ладно — «таинство»… Вечно вы, интеллигенты, мудрите… (Всматривается в портрет.) Мужик как мужик…

Жонков. Да это — Толстой! Понимаешь? Тол-стой! Таких больше нет! (Принимается расхаживать по павильону, рассуждая. Сейчас он один в кадре.) Нет! Про кого из нынешних писателей можно сказать, что он пишет как Толстой, что он чувствует как Толстой, что он хоть вот столечко похож на Толстого…

Белесый (за кадром). Ну, я могу сказать…

Жонков поворачивается на голос. Лицо приобретает изумленное выражение…

В кадре — Белесый в гриме Толстого, с бородой, в крестьянской рубахе… Стоит рядом с ворохом актерских костюмов. В руках — тот же портрет.

Я могу сказать: «Я — Толстой…»Что уставился? Не похож, что ли? (Смотрит на портрет, потом сбрасывает с себя ботинки, остается босиком)

А так?

Но Жонков ничего не слышит. Он только, озаренный какой-то идеей, медленно, словно боясь спугнуть мысль, идет к Белесому, по пути поднимая здоровенную палку…

Белесый (испуганно и отступая к двери павильона). Эй! Сан Саныч! Ты чего? Чего ты так смотришь?.. Все таки дурдом на тебя действует… Положи палку! Если ты насчет этих денег, то можем договориться! Мне только свои, и все… Эй!

Жонков приближается к Белесому…


ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЙ ЭПИЗОД

Загипсованный Врач, по-прежнему держа фото Светки, подковыливает к павильону. И снова — то же движение. Распахивает дверь, бросает фото, прижимается к стенке, заглядывает…

И снова — никого. Перед ним — пустой павильон…


ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЫЙ ЭПИЗОД

В павильоне Спилберга. Из декораций — только ракета, стоящая на старте. Около ракеты ходит туда-сюда Космонавт в серебристом костюме и шлеме. В щелочку шлемного иллюминатора видны только его глаза. В павильон решительно входит Жонков с палкой. Он тащит упирающегося Белесого. Следом идут Оператор и Ассистентка.

Жонков (Ассистентке). Заприте дверь…

Она послушно набрасывает щеколду изнутри павильона на дверь.

Оператор (оглядываясь). Картинка красивая…

Космонавт. Куда вы идете? Это не ваш павильон! Здесь мистер Спилберг свои «Звездные войны» снимает! Оператор. Здрасьте! Ты когда прилетел?

Ассистентка. Мистер Спилберг уже выписался! Дома сидит!

Оператор. И ты собирайся! К себе на Марс…

Космонавт берет свой чемоданчик.

Жонков (Космонавту). Нет-нет, подождите! У меня для вас будет работа…


Кадр-перебивка

Врач ковыляет мимо двери спилберговского павильона.

На ней табличка — «Звездные войны». Реж. Спилберг.

Голос Жонкова (из-за двери). Камеру вот сюда ставьте! Свет оттуда! А вы здесь становитесь!

Врач бросается к двери, дергает — заперто… Прижимается ухом к двери. Потом смотрит на табличку.

Врач. Да нет, не может быть! Галлюцинации… (Ковыляет дальше.)


ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЫЙ ЭПИЗОД

(Продолжение)

В павильоне Спилберга уже стоит камера. Космонавт около ракеты. От ракеты тянется провод, в руках Ассистентки пульт с кнопкой.

Жонков с палкой в руке тащит Белесого к ракете.

Жонков (Ассистентке). Не нажми раньше времени! Пуск — только после хлопка в ладоши!

Ассистентка. Хорошо, Сан Саныч, после хлопка… Белесый. Да куда ты меня тащишь? Как ты вообще с Толстым обращаешься?

Жонков останавливается, отпускает Белесого.

Жонков. Ты — не Толстой! Ты — Циолковский! (Вручает ему палку). Мы снимаем фильм о рождении космонавтики!

Белесый (радостно хлопая в ладоши). Здорово!

Сразу после хлопка вспыхивает огонь под ракетой, она уходит вверх и исчезает…

Жонков (хватаясь за голову). Боже мой! Идиоты…

Ассистентка. Я… как вы сказали, Сан Саныч… После хлопка…

Оператор. Картинка красивая была… Жалко, снять не успел… Хорошо, хоть Космонавт не улетел…

Космонавт снимает шлем, и мы видим, что это Пожарник.

Пожарник. А я не космонавт, я — пожарник… Это нам для тушения новую форму выдали. Сан Саныч, с вас полтинник… за открытый огонь… (Показывает на место старта.)

Жонков. Не глядя на Пожарника, протягивает ему деньги. Он смотрит только на Белесова, идет к нему…

Белесый. Ты чего? Я только в ладоши хлопнул! Это она кнопку..


ТРИДЦАТЫЙ ЭПИЗОД

Загипсованный Врач поспешно возвращается к павильону Спилберга.

Врач. Да нет! Какие галлюцинации! Громыхнуло как! (Дергает ручку, та легко поддается дверь открывается, он бросает внутрь Светкино фото.)

Тишина.

Заглядывает — в павильоне пусто…

Только дымится место старта.

Врач (ошеломленно). Улетели…


ТРИДЦАТЬ ПЕРВЫЙ ЭПИЗОД

Натура. Редкий лесочек на территории студии. Совсем близко видны павильоны… Жонков бежит за Белесым. Уже устал, задыхается.

Белесый (кричит). Лю-уди! На помощь! Убива-ают! Циол-ков-ского убива-ют!..

Жонков. Да замолчи! Не нужен ты мне!

Белесый (останавливаясь). Честно? Тебе не нужен Циолковский?

Жонков. Да я уже забыл про него… Я другое кино сниму! Без копейки денег! Без павильонов! Без этих проклятых пожарных! Прямо здесь, в лесу! Вот представь: ты — Сусанин! Это будет народная драма! Историческое полотно!

Белесый. Сусанин! Здорово! (Хочет хлопнуть в ладоши, потом вспоминает осекается и сводит ладони очень осторожно.) Слушай… А где мы этих поляков возьмем? Ну, которых Сусанин в лес завел?

Жонков. Ну, у нас же были поляки, когда мы по Гоголю снимали!

Белесый. Верно! Этих поляков — как грязи было!

И уже в костюмах! Ну ты. Сан Саныч, голова! Знаешь, кто ты? Ты — продюсер!

Жонков. Давай веди сюда поляков, оператора — ну, в общем, знаешь….

Белесый. Сей момент! (Бежит в сторону павильонов.)


Кадр-перебивка

В кабинете Говарда. Он беседует с загипсованным Врачом.

Врач. Ничего не выходит, мистер Говард! (Врач кладет на стол Светкино фото.)

Говард удивлен, машинально берет фото, рассматривает.

Говард. Не выходить? Вай?

Врач. Они… Они улетели!.

Говард (ошарашенно). Улетайт? Куда же они улетайт? Врач. Ай донт ноу, мистер Говард! Может, на Марс, может, на Венеру…

Дальше Говард беседует с Врачом, как с умалишенным. Отодвигает от него все предметы со стола, сбрасывает их в ящик стола, укладывает фотографию Светки в конверт, тоже кладет в стол. Потом сам потихоньку отодвигается вместе со стулом…

Говард. Ага… Значит, на Венеру..

Врач. Уес! Они на ракете полетели!

Говард. На ракете…Прямо из павильон… (Говард ногой нажимает кнопку на полу.)

Врач. Так точно… Прямо из… (Он прерывается увидев входящего Санитара.)

Говард. Я думаю, вам надо немножко отдыхайт… Санитар подходит к Врачу, кладет руку ему на плечо…


ТРИДЦАТЬ ПЕРВЫЙ ЭПИЗОД

(Продолжение)

Натура. Полянка в густом лесу… На полянке — свалка. Белесый с той же «толстовской» бородой, только он теперь Сусанин, ведет по лесу группу Поляков, одетых в национальные военные костюмы той исторической эпохи.

Параллельно этой группе движется снимающий их Оператор, рядом Ассистентка и Жонков. У Жонкова — коробка с пленкой под мышкой. Сусанин ведет всех явно на запад — прямо на садящееся в лес солнце…

1-й поляк. Прошу дарован, пан Сусанин, мы идем на всход?

Сусанин. Ну, а куды ж еще? Конечно, на восток! (Показывает прямо перед собой.) Видишь? Солнце садится? Значит на восток…

Поляки в удивлении переглядываются…

2-й поляк. Но… Пан Сусанин добже помыслил? Сусанин. Я всегда добже мыслю…

3-й поляк. Но, пан Сусанин, солнце сидает на заход!

Сусанин. Ой! «Заход, заход»! Все-то у вас, поляков, Запад на уме! Все-то вам Запад мерещится! Все-то вы в ту сторону смотрите!

К этому моменту Оператора с камерой и Ассистентку уже не видно…

Сусанин останавливается, поворачивается в разные стороны, при каждом повороте показывая куда-то рукой, и говорит не очень уверенно.

Сусанин. Говорю вам… на восток идем…

Только что рядом с Жонковым был Оператор. Но он исчез. Жонков еще этого не знает, не заметил, он смотрит только на Сусанина, смотрит восхищенно. И говорит, обращаясь к Оператору, думая, что тот рядом.

Жонков. Снимай-снимай! Ты посмотри, как играет перед поляками, будто бы заблудился! Вот бандюга! Ведь прирожденный артист! А вот пошел по кривой дорожке… Ты снимай, снимай… (Бросает взгляд в сторону Оператора и понимает что его нет.) Эй! А где оператор? Где камера?

Сусанин. Не знаю… Я же им сказал: идти строго на восток!.. Неужели они заблудились?

Жонков (с подозрением). Они? Или мы?..

Сусанин (неуверенно, шепотом). Думаешь, это он сработал?

Жонков (тоже шепотом). Кто?

Сусанин (шепотом). Ну, этот… мой идиотизм топографический….

Жонков (с сердцем). Тьфу… (Жонков хватает Сусанина за грудки.)Ты понимаешь, что все пропало? Уже сумерки! А завтра последний, пятый, день! И в девять утра я должен был… Ой, вот Говард обрадуется! Ни меня, ни камеры, ни снятого материала — и все денежки его! Ты куда нас завел, Сусанин хренов!

В это время их обступают Поляки с саблями наголо…

Поляки. Так-так, Панове! Ничего не разумеем… Не добже! Вшистко… Пся крев!

Жонков (морщась, с досадой отмахивается рукой). Ой, ладно, ребята! Только вас не хватало! Вы же видите — камеры нет! Никто не снимает. Ну и хватит из себя поляков корчить… «Пся крев, пся крев…»

Сусанин (с ужасом). Да они не корчат. Сан Саныч! Они и есть поляки! Самые настоящие!

Жонков (тоже с ужасом). Как — настоящие? Ты кого привел?

Сусанин. Делегацию польских психиатров… Они по обмену опытом к Говарду приехали. Спросили, как к нему пройти? Ну, я их и повел…

Жонков медленно переводит глаза на приближающихся Поляков.


Кадр-перебивка

В кабинете Говарда.

Лицом к двери стоят Говард и Медсестра. Он — в хорошем костюме. Она — с рушником и хлебом-солью.

На ее лице — широкая застывшая улыбка.

Сестра. Мне еще долго так стоять? У меня уже от этой улыбки челюсть свело…

Говард (посмотрев на свои часы). Ничего не понимайт! Этот польский делегейшн должен был прийти еще три часа назад!

Дверь приоткрывается.

Говард. Наконец-то!..

Сестра делает еще шаг к двери, фактически загораживая ее.

В проеме двери появляется фигура Санитара.

Он видит рушник, хлеб-соль. Улыбается.

Санитар. Ну, вы так встречаете…

Отщипывает хлеб, троекратно целует вырывающуюся Сестру. Наконец Говард его оттаскивает.

Говард. Это все не вам! Вас послали найти Жонкова… Санитар (разводит руками). Нету… Только ихнего Оператора встретил. Он со съемок из лесу вернулся. Говорит, что Жонков заблудился…

Сестра. Надо искать! Надо вызвать милицию! (В волнении она крошит каравай…)

Говард. Что вы делать? Красивый, глупый девушка… Зачем нам искать? Чтобы завтра в девьять он подошел к камере?

Сестра. Он все равно придет.

Говард. Бессмысленно! Он в двойная ловушка: камера тут, он там… Это ван! И если он и приходить, то без снятый материал! Это ту! Ноу доказательств, что сегодня снимал! А это нарушение контракт… Ха-ха-ха!


ТРИДЦАТЬ ПЕРВЫЙ ЭПИЗОД

(Продолжение)

Натура. Свалка на полянке в лесу. На этой свалке перевернутая машина. В ней прячутся побитые, ободранные, грязные Жонков и Сусанин.

Жонков. Фу, оторвались, кажется…

Сусанин. Это ненадолго, скоро найдут…

Жонков. Слушай! Может, рванем, пока они…

Сусанин. Бесполезно! Засекут, как только голову высунешь. Нет, Сан Саныч, уйти может только один, пока другой отвлекает… Слушай, я тут подумал…

Жонков. Нет! Нет!..

Сусанин. Да ты послушай…

Жонков. Нет! Почему я должен уйти? Чем я лучше тебя?

Сусанин. Ты, конечно, ничем не лучше, может, даже хуже, тут я согласен…

Жонков. Вот видишь!

Сусанин. Но, во-первых, ты не сможешь отвлечь — за тобой они не побегут. Это ж я их завел, они на меня зуб имеют…

Жонков. Меня тоже били!

Сусанин. Ну, это так, за компанию… Во-вторых, я один, не семейный, никого у меня нет…

Жонков. У меня тоже никого…

Сусанин. Ладно! А то я не видел, как вы с этой медсестрой в гляделки играли… Не стыдно старику-то врать?

Жонков. Ой, старик! Я смотрю, ты так в образ вошел!..

Сусанин. И вот за это еще хочу, чтоб ты уцелел…

Жонков. За что — «за это»?

Сусанин. Ну, что дал мне попробовать… К искусству… Я первый раз в жизни… Не знаю, как сказать…

Жонков. Не говори ничего — я понял…

Сусанин (беспечно, нарочито веселым тоном). И потом — мне бесполезно бежать: я ведь все равно заблужусь! (Резко меняя тон на серьезный.) Все! Приготовься! Я в эту дверь, а ты — до десяти сосчитаешь и в другую!

Сусанин уже берется за ручку своей двери, но останавливается и поворачивается к Жонкову.

Слушай, а ты, если деньги получишь, что с ними сделаешь?

Жонков. Кино сниму, что же еще?

Сусанин. На все?

Жонков. На все.

Сусанин. Так я и думал… (Снова берется за ручку.)

Жонков. А ты? Ну, если бы тебе достались?

Сусанин. Я бы государству сдал… И сказал бы… (Патетически.) Вот тебе, государство, держи…

Жонков. Го-су-дар-ству?! Да-а, видно, сильно тебя тот поляк по башке саданул…

Сусанин (рассердившись). Все! Считай до десяти!

Он выскакивает в свою дверь, и сразу за кадром слышатся его крики…

Сусанин (за кадром). Ну что, поляки, на восток захотелось? Расширяться? Сами додумались или это вам в НАТО сказали? Я тебе продвинусь на восток, я тебе продвинусь…

Жонков бросается в другую дверь… Он ползет, не разлучаясь с коробкой пленки, по свалке под доносящиеся крики борьбы…

Сусанин (за кадром). Уй, гады! Вы ж психиатры, мать вашу! Что ж вы по мозгу бьете?

Поляки (за кадром). Хо-хо! Добже вдарили пана!..

Сусанин (за кадром). Получайте, Панове!

Поляки (за кадром). Ой, пся крев…

Под все эти крики Жонков ползет мимо свалки. Ползет мимо какой-то сломанной куклы, ржавой кроватки, каких-то банок…

Но вот — он проползает мимо ржавой мясорубки. Уже, отползя от нее метра на два, вдруг замирает, ползет обратно… Берет мясорубку, задумчиво крутит ручку, потом лезет в карман, вынимает очки, ломает их, оставляет в руке одно стеклышко…


Кадр-перебивка

По другую сторону от ржавой машины.

Сусанин отбивается какой-то длинной оглоблей от наседающих Поляков.

Сусанин (размахивая оглоблей). Плохо вам было в Варшавском Договоре, да?

Удар — Поляк падает…

СЭВ вас не устраивал? Мы вам нефть… Мы вам газ…

Еще два Поляка — летят на землю…

Вдруг — голос Жонкова.

Жонков (за кадром). Та-ак, хорошо, теперь отходишь назад, назад отходишь… (Сусанин от изумления опускает дубину, резко поворачивается.)

Сусанин. Ты еще…

И замирает, увидев Жонкова…

Тот снимает… самодельной камерой — крутит ручку мясорубки, у которой спереди поблескивает объектив из стеклышка от очков, сверху прикручена проволокой коробка с пленкой.


ТРИДЦАТЬ ВТОРОЙ ЭПИЗОД

Кабинет Говарда. Медсестра, как стояла с рушником и караваем лицом к двери — так и стоит. Рядом Говард.

За окном — темно. Ночь…

Сестра. Мистер Говард, ну что ж мы так и будем всю ночь этих поляков ждать?

Говард отходит от двери, подходит к столу.

Говард. Да! Вы прав! Идите сюда! Черт с ними! Им же хуже…

Достает из ящика стола бутылку коньяка, два стаканчика… Ящик остается открытым. В нем конверт, из которого выглядывает краешек фотографии Светки…

Сестра подходит к столу, замечает фото, оглядывается на Говарда. Тот увлеченно рассматривает бутылку.

Рука Сестры тянется к фотографии…

Говард поворачивается к Сестре, та быстро отдергивает руку.

Я специально покупает для их встречи. Это коньяк вери гуд! Он называется в честь вашего радио…

Сестра. Даже не слышала… «Маяк», что ли?

Говард. Ноу! Армянски… Мы его выпьем сами…

Говард отвлекается, открывая бутылку, разливая, и снова рука Сестры тянется к фотографии. И снова не успевает. Говард поднимает на нее глаза, она снова отдергивает руку от конверта… И рука, странно меняя траекторию движения, берет стаканчик. Говард берет свой.

У нас гуд повод! За победа! За победа над мистер Жонков!

Сестра ставит свой стаканчик назад.

Сестра. Нет-нет, я не буду… Я… я вообще не пью…

Говард. О! Вы обязан! В этот победа большой ваша доля! Если б вы не рассказывайт про этот фотографий…

Сестра (горько). Да уж…

Говард. Если бы он не заблудилься, этот фото был бы наш единственный шанс его остановка…

Сестра (уныло). Но он заблудился… Вот радость-то!

Говард (широко улыбаясь). Да, заблудилься! (Торжественно потрясая рукой со стаканчиком). Заблюдилься, снимая филм про Сусунина…

Сестра (машинально поправляет). Про Сусанина…

Говард. Уес. Ай эм сорри. Про Су-са-ни-на… Кстати, кто он, этот Су-са-нин?

Сестра. Старик один. Герой. Он врагов в лес завел…

Говард подносит свой стаканчик ко рту.

Говард. О! Каких врагов?

Сестра. «Каких-каких»… Какая вам разница? Ну, поляков…

Рука Говарда со стаканчиком замирает, не дойдя до рта. Большая пауза…

Говард. По-ля-ков?

В это время звонит телефон. Говард хватает трубку. Слушает. На лице ужас. Кладет трубку. Потом быстро снимает, лихорадочно набирает две цифры — «ноль-два».

(Сестре, с трубкой у уха). Звонили из посольства Польши… Они не пришли ночевать…


ТРИДЦАТЬ ТРЕТИЙ ЭПИЗОД

Натура. Лес. Предрассветные сумерки.

Жонков и Сусанин спят в кроне высокого дерева.

Вдалеке слышен лай собак.

Жонков открывает глаза. Потягивается, забыв, где находится, чуть не падает, хватается за ветку…

Смотрит на свои часы.

Жонков. Шесть… Скоро совсем светло. А на свету эти поляки как пить дать нас найдут… Какое сегодня? (Вспоминает, спохватывается опять чуть не падает.) Сегодня ж пятый день! (Снова взгляд на часы) Через три часа Говард все денежки… Не успеть… Пешком не успеть…

Лай собак совсем близко.

Жонков всматривается вниз.

Жонков (радостно). А может и успеть!..

Внизу появляются милиционеры с собаками, за ними въезжает на поляну милицейский «газик».

Его обступают Поляки, жестикулируют, садятся в «газик». Жонков хочет крикнуть милиционерам, уже сложил ладони рупором, но тут бросает взгляд на спящего Сусанина, осекается…

Нет, ему же нельзя с милицией. (Вздыхает.) Черт с ними, с деньгами! Подавитесь, мистер Говард…

Внизу «газик» взревел мотором и покатил из леса. Милиционеры с собаками бегут следом.

От рева моторов Сусанин открывает глаза, видит выкатывающий из леса «газик».

Сусанин. Милиция?!

И чуть не падает с ветки…

Жонков хватает его за бороду, но борода остается в руках, а Сусанин, сразу без бороды превратившийся в Белесого, — летит вниз…

Жонков скатывается вслед за ним.

Белесый припускает в том же направлении, что и «газик». Жонков — за Белесым, пытается остановить…

Жонков. Да ты же за ними бежишь, идиот топографический! Да стой ты! Нас не заметили!

Белесый на секунду приостанавливается.

Белесый. Ты что — им не крикнул?

Жонков. А ты бы на моем месте крикнул?

Белесый. Конечно, крикнул бы! До девяти — три часа! Как ты доберешься?

Жонков. Да черт с ними, с деньгами…

Белесый снова бежит, Жонков — за ним.

Белесый. Нет, не черт…

Жонков. Не надо! Зачем ты это? Ради меня…

Белесый. Что — ради тебя?..

Жонков. Сдаваться бежишь… Не надо мне такой ценой…

Белесый (снова останавливаясь, недоуменно). Куда сдаваться? Какой ценой?

Жонков. Пойми, я не смогу снять ни одного кадра на деньги, из-за которых мой друг попал в тюрьму! Я за это время… к тебе… Пересидим где-нибудь… Сделаем тебе пластическую операцию… Ты встанешь на честный путь…

Белесый. Какая операция? Какой честный путь? (После паузы.) Подожди… Ты что — меня за бандита принял?

Жонков. Да уж не за ангела… С кличкой «Белесый».

Белесый. Белесый — это моя фамилия. Капитан милиции Белесый… Я был внедрен к бандитам со спецзаданием…

Жонков (прерывая). Потом расскажешь!

Они бегут в сторону ушедшего «газика» и кричат.

Оба. Милиция! Милиция!


ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТЫЙ ЭПИЗОД

«Режиссерская» палата.

На тумбочке у койки Жонкова стоит камера. Часы в палате показывают без одной минуты девять. На кровати большой мешок, в каких обычно возят деньги.

Жонкова нет. В палате Говард, Санитар и Сестра.

Говард (им). Я приглашает вас, чтоб все было честно! Итак, вот камера, вот деньги, вот часы. На них девьять. Мистера Жонкова нет, и я забирайт… (Говард берет мешок.)

Сестра (поглядывая на дверь). Сейчас без минуты…

Говард (поворачиваясь к ней, оказываясь спиной к двери). О, я ценю вашу честность, но чуда не бы…

Он осекается, заметив, какой радостью озаряется лицо Сестры, смотрящей на дверь. Боясь увидеть нечто ужасное, Говард оборачивается к двери…

В дверях стоит запыхавшийся Жонков. Оглядывается и через всю палату спешит к камере…

На пути — перед ним и камерой — возникает Говард. Он быстро выхватывает из кармана конверт, из конверта, как саблю из ножен, фотографию и, даже не успев взглянуть на нее, как щит выставляет ее перед Жонковым…

(Снимается со спины Говарда, и мы не видим, что на фотографии). Жонков останавливается как вкопанный.

Но только на секунду. В следующую он делает шаг, другой… Говард ошеломлен! Поворачивает фото к себе, словно стараясь понять, почему не сработало…

И тут мы видим, что это не Светкина фотография, а фото самого Говарда, то самое, со стены в его кабинете…

А в следующую секунду в кадре лицо Сестры. Она победно улыбается… Жонков спокойно отодвигает ошеломленного Говарда, дотрагивается до камеры и хочет забрать у Говарда мешок с деньгами. Говард упирается, не отдает…

Говард. Ван момент! Ван момент! Да! Сегодня вы успевайт! Но вчера, естеди… Вчера был прогул…

Жонков. С чего вы взяли?

Говард. Камера стоит тут со вчера…

Жонков. Кто вам это сказал? (Достает из-под рубахи коробку с пленкой.) Вот — отснятый материал…

Говард безвольно опускает руки.

И Жонков легко забирает у него мешок.

Но в это время в палату входит Белесый. Он в форме капитана милиции…

Белесый (смущенно). Извините, гражданин Жонков, те деньги, которыми заплачено за ваше лечение, это грязные деньги…

Жонков. Ничего, я их помою…

Белесый. Нет, по закону их забирает государство…

Жонков (лезет в мешок, достает ту самую пачку, с которой все началось.) Пожалуйста… (Отдает пачку Белесому и потряхивает мешок, как бы взвешивая, сколько у него осталось.)

Белесый. А прибыль, полученная в результате вложения незаконных денег… тоже возвращается государству. (Забирает весь мешок у ошеломленного Жонкова.) Таков закон, Сан Саныч…

Жонков в замешательстве идет из палаты, берет коробку с пленкой… Его останавливает голос Белесого.

Белесый (за кадром). И фильм, который появился в результате расплаты за лечение незаконными деньгами…


ТРИДЦАТЬ ПЯТЫЙ ЭПИЗОД

Внутри домика Жонкова на садовом участке. Он спит.

Рядом крутится Чарли, он опять маленький…

Жонкову снится сон…


Кадр-перебивка

(Сон Жонкова)

Из зыбки сна возникают хроникальные кадры: проход звезд мирового кино на Каннском фестивале. Их приветствуют, они оборачиваются, посылают воздушные поцелуи… Хроникальные кадры вручения наград на Каннском фестивале. Звезда мирового кино объявляет результаты.

На сцену поднимаются знаменитые актеры, режиссеры.

А потом… Звезда объявляет по-французски и тут же идет по-русски синхронный перевод.

Перевод. Премию за лучший фильм года «Иван Сусанин» получает Министерство внутренних дел России!

Хроника: на сцене кланяется министр…

Хроника: аплодирующие кинозвезды…

В следующем кадре на сцену врывается Белесый.

Белесый (к залу). Нет! Это Сан Саныч! Сан Саныч!


ТРИДЦАТЬ ПЯТЫЙ ЭПИЗОД

(Окончание)

Спящего Жонкова расталкивает и будит Белесый. У его ног все тот же мешок с деньгами.

Белесый. Сан Саныч! Сан Саныч!

Жонков открывает глаза. Видит мешок. И опять закрывает. Белесый опять толкает.

Да нет, это вам не снится! Мы его назад отдаем…

Жонков тотчас бодро садится на кушетке, смотрит на мешок.

Я все выяснил по нашим каналам! Оказывается, ваша настоящая фамилия — Ханжонков!

Жонков. Ханжонков? Так это же…

Белесый. Вот именно! Знаменитый русский кинопродюсер Александр Александрович Ханжонков — ваш дед…

Жонков. А как же… Почему же…

Белесый. Ханжонковы — это очень древний род! Он с Золотой Орды тянется. Оказывается, ваш прадед был хан. И у него было очень много жонок, целый гарем. Вот отсюда пошли Ханжонковы… Ну, после революции, конечно, у него все отняли — студию, деньги…

Жонков. А я-то тут при чем? Я-то — Жонков! Жон-ков!

Белесый. А это вы своей бабушке спасибо скажите. Подстраховалась при Сталине… Ну, ее можно понять! Вы же знаете, как тогда относились к графьям, князьям… Хана тоже бы шлепнули… Короче, знакомая паспортистка за две хлебные карточки стерла первую часть вашей фамилии… А теперь государство вам все возвращает. Забирайте студию, вот деньги… Собрали, сколько смогли…

Но Жонков уже не слушает. Он видит, что в дверях стоит Медсестра Наташа.

Жонков. Наташа?

Он поднимается, идет к ней.

Она вынимает из кармана фото Светки, протягивает…

Наташа. Вот… вы забыли…

Сан Саныч только мельком взглядывает на фотографию, его руки обнимают Наташу, и они долго целуются. Наташина рука разжимается, ложится на плечо Сан Саныча.

Светкино фото медленно падает на пол…

КОНЕЦ


Улица подбитых фонарей

Милицейская комедия


УЛИЦА ДАЧНОГО ПОСЕЛКА. MORNING

У одного из домов милицейские машины, «Скорая помощь»… Стоят несколько милицейских генералов, зеваки, журналисты с фотоаппаратами. Вокруг дома — ограждение из красно-белой ленты…

По улице к дому мчится с сиреной и мигалкой милицейский «газик». Останавливается.

Из «газика» появляются Главные действующие лица, они — как сборная из милицейских сериалов: «Толстый Нахалис» похож на одного из «Ментов», девушка, вылезшая из «газика» с кипятильником и банкой «Нескафе». — «Цементская» (копия Каменской), а начальник в кожаном пальто и черной шляпе — вылитый Жеглов. У него даже фамилия похожа — «Щеглов».

У всех троих лиловые фингалы под глазом.

По этому кадру появляется титр-название нашего сериала: «УЛИЦА ПОДБИТЫХ ФОНАРЕЙ…»

Трое молча направляются к дому. Генералы почтительно расступаются, показывая друг другу на Щеглова.

Генералы. Щеглов! Щеглов!..

Нахалис, пройдя мимо генералов, на секунду оборачивается на одного из них, молча смотрит. Генерал поспешно застегивает верхнюю пуговку мундира, поправляет фуражку, встав навытяжку, отдает честь. Нахалис, укоризненно покачав головой, идет к дому, догоняя Щеглова и Цементскую.


КОМНАТА В ДАЧНОМ ДОМИКЕ. MORNING

На полу комнаты лицом вниз тело Блондинки в черной юбке и белой блузке. Рядом с телом кучка белого порошка. Над телом щелкает вспышкой Криминалист.

В комнату входят Щеглов. Нахалис и Цементская. Она сразу включает свой кипятильник, опустив его в кружку. Щеглов и Нахалис подходят к телу.

Криминалист обводит мелом по полу контур тела. Затем…

Криминалист. Можете переворачивать.

Нахалис переворачивает тело на спину. Вглядывается в лицо, удивленно присвистывает.

Щеглов. Ты чего, Нахалис?

Нахалис (показывая на женщину). Тётя Ася!

Подбегает Цементская, прихлебывает из кружки, смотрит на тело.

Цементская. Да-а… Тетя Ася приехала, кажется… Щеглов берет щепотку порошка, нюхает, лижет.

Щеглов. Думаю, передозировка. Героин.

Тетя Ася неожиданно вскакивает.

Все (в ужасе). А-а!

Тетя Ася. Нет, это не героин, это «Ариель». С ним не страшно лечь в белой блузке на грязный пол. Достаточно всего несколько граммов этого порошка…

Щеглов. Все ясно. Ложный вызов, самореклама. Нахалис! Цементская! Поехали!


В МИЛИЦЕЙСКОМ «ГАЗИКЕ». MORNING

Все трое в «газике». Щеглов за рулем. Включает зажигание. Зуммер рации.

Щеглов (в трубку). Щеглов…

Голос в рации. Цветочная, семнадцать, сработала сигнализация…

«Газик» рвет с места…


ПОДСОБКА МАГАЗИНА. НА ДВЕРИ ТУАЛЕТА НЕСКОЛЬКО ЖУРНАЛЬНЫХ ФОТОГРАФИЙ ОБНАЖЕННЫХ ДЕВУШЕК. НОЧЬ

Бандиты грабят магазин. Хватая с полок продукты, быстро запихивают их в мешки, несут к двери и складывают, все время при этом спотыкаясь о бездыханное тело Сторожа. Он сидит на полу, прислонившись головой к стене, в полной отключке.

Первый бандит (спотыкаясь). Черт! Разлегся тут!..

Один из бандитов с мольбертом и красками рисует на двери черную кошку. Рисует с натуры: двое других бандитов держат кошку-натурщицу в руках.

Художник (к кошке). Головку повыше, вот так…

Рядом останавливается еще один бандит. Он горбатый и слепой… Ощупывает руками художника.

Горбатый (художнику). Айвазовский?


УЛИЦА. РЯДОМ С МАГАЗИНОМ «ПРОДУКТЫ». НОЧЬ

Из подъехавшего к магазину «газика» выходят Нахалис, Цементская и Щеглов. Щеглов на цыпочках подходит к двери магазина. Нахалис достает рацию.

Щеглов (громко, ему). Рациями не пользоваться! Они могут знать нашу волну! (Громко, сложив ладони рупором, всем) Полная тишина-а! Молчание в эфире!


ПОДСОБКА МАГАЗИНА.

Бандиты, подняв головы, прислушиваются.

Полос Щеглова. Настя Цементская! Нахалис! Сюда!

Голос Цементской. Идем, товарищ Щеглов!

Горбатый. Щеглов?! Мусора! Сматываемся! Через черный ход! Все оставить!

Бандиты убегают в сторону, противоположную двери, и тотчас через дверь вбегают в подсобку Щеглов, Нахалис и Цементская. Она тотчас опускает в кружку кипятильник, включает в розетку.

Нахалис. Опоздали…

Щеглов. Интересно, кто это был?

Цементская. Я думаю — грабители…

Щеглов. Умно…

Нахалис подходит к мешкам с награбленным.

Нахалис. Даже вещи не взяли. Что-то их спугнуло. Но что? Мы действовали бесшумно…

Голос Щеглова. Значит, кто-то их успел предупредить. Быстро сработали, сволочи. В шесть утра поступил сигнал, а в двенадцать ночи мы уже были на месте. О вызове, кроме меня, знали только Нахалис и Цементская. Значит, кто-то из них «крот»… Кто? Цементская или Нахалис? Думай, Щеглов, думай…

Цементская. Надо опросить сторожа.

Нахалис. Да бесполезно…

Голос Щеглова. Не хочет, чтоб сторож заговорил… Возможно, тот его видел… (Нахалису.) И все-таки попробуем…

Пожав плечами, Нахалис окатывает бесчувственного Сторожа ведром воды.

Нахалис. Не, одного мало… Сейчас я ледяной принесу… (Он уходит с ведром, чтобы наполнить его снова.)

Голос Щеглова. Хочет его заморозить…

В этот момент Сторож открывает глаза.

Щеглов (ему). Отец, ты помнишь что-нибудь?

Сторож кивает головой.

Говори! Говори!

Сторож. Я только помню… сижу вот так вот… И вдруг…

Щеглов. Ну-ну, батя!

В этот момент возвращается Нахалис с ведром.

Сторож, заметив его, вцепляется Нахалису в горло.

Сторож. Это он! Он! Сволочь!

Щеглов. Что — он? Говори!

Сторож. Это он меня ведром воды окатил!..


В МИЛИЦЕЙСКОМ «ГАЗИКЕ». НОЧЬ

За рулем Щеглов, рядом Цементская с кипятильником и кружкой. Сзади — Нахалис.

Цементская включает кипятильник в гнездо прикуривателя.

Голос Щеглова. Почему, почему сторож набросился на Нахалиса? Не за ведро ж воды. Подумаешь, облили его! Узнал?

Нахалис. Может, надо было в магазине засаду оставить? Вещи-то они не успели взять…

Голос Щеглова. Нет, «крот» не Нахалис. Этот вон как за дело болеет… Значит, Цементская…

Щеглов (Нахалису). Говоришь, засаду надо было? Недооцениваешь противника, Нахалис. Они не идиоты, чтоб второй раз соваться.

Нахалис. Меня вот здесь высадите. Мне рядом тут…

(Он выходит из машины.)

Щеглов пристально смотрит на Настю.

Голос Щеглова. Неужели Цементская — «крот»?

Щеглов. Насть, ну-ка повернись ко мне.

Tот поворачивается.

Голос Щеглова. Кто б мог подумать — внешне совсем на «крота» не похожа. Да, научились они маскироваться…

Щеглов (Цементской). Давно хотел спросить. Откуда у тебя с милицейского оклада деньги, чтоб каждый день кофе пить?

Цементская. Так у меня ж муж имеется…

Голос Щеглова. Неубедительно. Муж — физик. Там никаких денег нет, одни молекулы… Да, Настя, Настя… Никогда б не подумал. Мы ж в таких переделках с тобой были. Сколько раз ты выносила меня… С работы… После получки… И вот, продалась все-таки…

Щеглов. И фамилия у тебя какая-то странная: Цементская…

Цементская. Так я ж с Украины, детдомовская. Меня милиционер ребенком на помойке нашел и принес. Там и фамилию придумали. Заведующая у нянечки спрашивает: «А це шо за дивчина?» А та говорит: «Це? Цементская». Мол, мент ее притащил. Так и осталось — Цементская.

Щеглов. Да? Может, и композитора Мусорского тоже мусора на помойке нашли?

Цементская. Вы что? Мне не верите? Да эту историю все в Управлении знают! Между прочим, этот милиционер потом пришел за мной и удочерил…

Щеглов. Ладно, хватит кофе пить. Я из-за твоего кипятильника рацию включить не могу — освободи гнездо. (Выдергивает кипятильник из гнезда прикуривателя, втыкает другой провод, и тотчас раздается зуммер телефона. Щеглов снимает трубку.)

Голос в трубке. Щеглов? Это дежурный по отделению. Какого хрена у тебя рация отключена?

Щеглов понимающе смотрит на Цементскую.

Голос Щеглова. Отключила специально, хотела оставить без связи…

Голос в трубке. Але, ты уснул там?

Щеглов (в трубку). Да что случилось?

Голос в трубке. Вы только отъехали, бандюги второй раз в магазин полезли. Недоворовали, видно…

Щеглов. Что? Цветочная, семнадцать?! Еду…

Машина круто разворачивается.

Цементская. В чем дело?

Щеглов. Опять в тот же магазин…

Цементская. Правильно Нахалис сказал — надо было засаду оставлять…

Машина резко тормозит.

Щеглов. Нахалис! Ну конечно! Выведал, что засады не будет, вышел, предупредил. (Повернувшись к Насте.) Прости… Я ведь…

Настя кладет свою руку на руку Щеглова.

Цементская. Поехали…


УЛИЦА. РЯДОМ С МАГАЗИНОМ.

«Газик» подкатывает к магазину. Из него выскакивает Настя, делает несколько быстрых шагов к магазину, оборачивается к машине.

Цементская (к Щеглову). Ну, что же вы?

Щеглов (из машины). Иди-иди, девочка, я сейчас…

Настя бежит к магазину.


В МИЛИЦЕЙСКОМ «ГАЗИКЕ». НОЧЬ

Щеглов. Я старею… Я заподозрил в нечестности боевую подругу, я проболтался настоящему преступнику. Да, пора на покой…

Достает пистолет, приставляет к виску.

На вечный покой. Сейчас вся жизнь пройдет перед глазами. Вот. Детский сад. Школа. Первый класс, второй, третий, четвертый. Опять четвертый… Заело… А, нет, правильно. Я же в четвертом два года сидел…

Распахивается дверца, просовывается голова Насти.

Цементская. Ну где же вы… (Заметив, чем занят Щеглов, радостно.) Ой, наконец-то!

Щеглов. Что — наконец-то?

Цементская. Нам что, наконец-то в Управление патроны привезли, да?

Щеглов (мрачно). Ладно, пойдем…


ПОДСОБКА МАГАЗИНА. НОЧЬ

Щеглов и Цементская входят в подсобку, осматриваются…

На двери уже две нарисованные кошки.

Сторож без сознания лежит у двери. Под глазом фингал. Неподалеку опрокинутый стул, отодвинутый столик с тарелкой. В тарелке обглоданная курица.

Цементская (показывая на кошек). Это действовала та же банда.

Щеглов (тряся сторожа, ему). Как, как это было?…

Сторож. Я перекусывал вот за этим столиком. Сидел, конечно… лицом к двери, чтоб если что, все видеть…

Вдруг она распахивается, удар, дальше ничего…

Щеглов (глядя на фингал сторожа). Правый прямой. А сторож сидел. Значит, бил человек маленького роста…

Цементская. Почему вы так решили?

Щеглов. Ну давай проведем следственный эксперимент. (Ставит столик и стул у двери. Сажая Сторожа лицом к двери). Сторож сидел вот так. Допустим, входит нормальный человек, вроде меня, бьет правый прямой…

Кулак Щеглова свистит над головой Сторожа.

Щеглов (Насте). Видишь? Мимо. Человеку обычного роста, чтоб Сторож отключился, пришлось бы бить сверху..

Бьет Сторожа сверху по башке, тот падает без чувств.

Щеглов. Ну, это я так, к примеру…

Цементская. Значит, маленького роста?

Щеглов усаживает Сторожа на стул, тот открывает глаза.

Щеглов. Да. Возможно, это была женщина. Но женщина вряд ли могла бы отключить его одним ударом кулака.

Цементская. Ну почему?

Бьет Сторожа сверху по голове, тот падает.

Щеглов снова сажает его на стул.

Щеглов. Я ж тебе объяснил! Правый прямой! Кулаком!

Цементская. Почему обязательно кулаком? (Хватая сковородку, бьет ею Сторожа по лицу.)

А если так?

От удара Сторож снова падает замертво.

Снова Щеглов поднимает Сторожа. Теперь у него заплыли оба глаза.

Щеглов (Насте, показывая на Сторожа). Нет, видишь? От сковородки совершенно другой рисунок синяка… Кто же, если маленького роста и не женщина?

Цементская. Может, ребенок? А ну-ка…(Выглянув в дверь, кричит в дверь.) Мальчик-мальчик! Иди сюда…

Вбегает Мальчик.

Цементская (мальчику). Ну-ка, ударь дядю…

Мальчик набрасывается на Щеглова.

Щеглов. Да не меня! (Показывая на Сторожа.) Вот этого!..

Мальчик пытается ударить Сторожа ногой.

Щеглов. Ты что — ногами! (Насте.) Убери этого садиста!

Настя еле выпихивает упирающегося и рвущегося к Сторожу Мальчика.

Щеглов. Не женщина, не ребенок. Мужчина маленького роста, но с очень сильными и длинными руками… Маленький не смог бы дотянуться через стол…

Цементская. Это горбатый!

Щеглов. Горбатый?

Цементская. Да! Горбатые маленького роста, но у них длинные и сильные руки!

Щеглов. Умно! Дальше?

Настя заглядывает в туалет, выходит.

Цементская. Горбатый и слепой!

Щеглов. Почему слепой?

Цементская. В туалете кто-то… ну, мимо унитаза….

Голос Сторожа. Я ничего не вижу…

Сторож стоит согнувшийся, с заплывшими глазами, шарит перед собой…

Щеглов (показывая на него). Слепой! (Смотрит на его спину.) И горбатый! Это он!

Цементская. Да нет! Он бы тогда со всеми убежал.

Щеглов. Они рванули, его бросили, а он, слепой, дорогу не нашел! И для алиби прикинулся сторожем! Все сходится!

Цементская. Да мы когда первый раз приезжали, он был зрячий.

Щеглов. Временное улучшение зрения! Это у них бывает! (Вынимая пистолет, Сторожу.) А ну, пошел, бандюга!


КАБИНЕТ Щеглова. ДЕНЬ

Щеглов допрашивает Сторожа.

Щеглов. Говори! Где тело настоящего сторожа? Молчишь? А я тебе скажу..

Ставит на стол ту же тарелку с костями, что стояла на столике.

Твоя тарелка? (Берет из нее косточку.) Tы съел настоящего сторожа!

Входит Цементская с бухгалтерскими счетами.

Цементская. Товарищ Щеглов! Я вычислила настоящего преступника. (Щелкая счетами.) Это другой горбатый.

Щеглов (кивая на сторожа). А этот?

Цементская. А перед этим вы должны извиниться…

Щеглов (изумленно). Перед этим?…

И так и застывает с открытым ртом в полном оцепенении.

Цементская (сторожу). Извините, вы свободны.

Сторож (уходя Цементской). Вот что я тебе скажу, Цементская… (Показывая на Щеглова.) Это страшный человек! Дня него человеческая жизнь — ничто!

Цементская подходит со спины к по-прежнему окаменевшему Щеглову, смотрит на него, потом трясет за плечо.

Цементская. Товарищ Щеглов! Товарищ Щеглов!

Заглядывает ему в лицо, и мы вместе с ней видим, что по его лицу ручьем текут слезы…

Цементская. Вы плачете?

Щеглов (проникновенно). Ты знаешь, Настя, я сейчас долго думал… (Глянув на часы.)Секунд пятнадцать… Я только что чуть не отправил в тюрьму невинного человека! Все-таки мы должны бережнее относиться к людям… (Резко меняя тон, вытирая слезы.)Хватит лирики! Немедленно пойдешь в банду горбатого, скажешь, что ты подружка Фокса…

Цементская. Я? Немедленно? Да вы что! В какую банду? Забыли?

Щеглов. Что?

Цементская. Сегодня ж получка!..

Щеглов. Хм… Верно. Жалко, у меня уже и документы на тебя давно готовы… (Достав из стола паспорт.) Вот… «Ларина Татьяна Петровна»… (Задумываясь.) Кого же… Есть у меня один парень, только пришел, ему и получка еще не положена. Носатый такой… Как же его фамилия… Казанцев, Казанский, Курский… Вспомнил! Белорусский! (Нажав кнопку, в переговорное устройство.) Белорусского ко мне!

Цементская. Белорусский… Что-то знакомое…

Щеглов. Вокзал такой есть.

Входит человек с длинным носом, это Белорусский.

Цементская (апарт). A-а, кажется, вспомнила.

Белорусский. Вызывали?

Щеглов. Да. Пойдешь в банду… (Подтирая ластиком паспорт и протягивая.) По легенде, ты теперь будешь Ларин Татьян Петрович…

Цементская. Товарищ Щеглов!

Щеглов (виновато разводя руками). Ну нет времени новый паспорт делать! (Белорусскому.) Сынок, на всякий случай… У тебя родные есть?

Белорусский. Только собака и…

Щеглов. Да не волнуйся ты, это я так! Риска никакого… Ты к нам из деревни, по лимиту, кроме нас двоих, в Управлении тебя никто не знает…

Цементская. Одна милиционерша, кажется, знает, подружка моя…

Щеглов. Да? Когда успел только…

Белорусский. Товарищ Щеглов, разрешите с ней попрощаться?

Щеглов. Попрощайся и сразу..

В дверь заглядывает Нахалис. Смотрит на Белорусского, потом на Щеглова.

Нахалис. А чего это вы тут делаете?

Секунду Щеглов в растерянности, потом подскакивает к Белорусскому, дает пощечину, хватает за грудки.

Щеглов. Говори, гад, где горбатый? (Нахалису.) Извини, мы тут работаем…

Нахалис исчезает.

Белорусский. Я не понял.

Щеглов. Глупый, это я для твоей же пользы…

Белорусский (щупая щеку). Для моей пользы?

Щеглов (кивнув на дверь). Я ему не доверяю. Надо бы его сразу посадить, но поскольку я теперь другой человек, бережно к людям — пусть походит пока…

Цементская. Но если Белорусский по легенде для Нахалиса преступник, как же он окажется в банде?

Щеглов. Скажем, что бежал из тюрьмы…


КОРИДОР В КВАРТИРЕ МИЛИЦИОНЕРШИ. В ОДНОМ КОНЦЕ — ВХОДНАЯ ДВЕРЬ. В ДРУГОМ — ВАННАЯ.

Звонок в дверь. Из ванны, на ходу запахивая халат и надевая фуражку, выбегает Милиционерша, спешит к входной двери, открывает. На пороге — Белорусский.

Белорусский. О, у вас новая форма?

Милиционерша. Да это я в ванной была.

Белорусский. А я попрощаться зашел. Иду на задание.

Милиционерша. Ну давай. Буду ждать. (Хочет закрыть дверь.)

Голос из ванной. Ой, мыло в глаза…

Белорусский. Кто это?

Милиционерша. Не хотела тебе говорить раньше времени. Помнишь, мне подружка рассказывала, как ее милиционер нашел на помойке, отнес в детдом, потом забрал, удочерил? Вот, я тоже взяла мальчика…

Белорусский (радостно). Правда? Что ж ты скрываешь? (Оттеснив хозяйку, спешит к ванной.)

Милиционерша. Ну, я не знала, как ты отнесешься…

Белорусский. Ну как я могу отнестись! (Распахивает дверь в ванную, там здоровущий голый парень…)

Белорусский (машинально повторяет). Как я могу отнестись… (После паузы.) И сколько лет… мальчику?

Милиционерша. Восемь…

Белорусский. Восемь?

Милиционерша. Ну, так в документах написано. Они же там, ты знаешь, пишут со слов ребенка, а он, малой, что соображает-то?

Белорусский хватает упирающегося парня, тащит к двери.

Милиционерша. Куда ты его?

Белорусский. Обратно в детдом. Мы сейчас не имеем права. А вдруг со мной что-нибудь? Вернусь живой — тогда возьмем. Во как упирается…

Милиционерша. Ой, эти малыши, так быстро привыкают к домашнему теплу и ласке…

Белорусский (вытаскивая парня за дверь). Еще бы…


ВОРОВСКАЯ МАЛИНА.

Бандиты пьют, едят, поют на гитаре блатные песни. Звонок в дверь.

Один из бандитов (Художник) идет в прихожую.

Горбатый (ему). Сразу не открывай! Спроси — кто?

Художник. Действительно, а то вдруг воры! Сейчас такая преступность…

Все. Ха-ха-ха!

Голос Художника (из прихожей). Что надо?

Голос Белорусского. Простите, здесь воровская малина?

Голос Художника. Ну здесь! А ты кто?

Голос Белорусского. Я — Ларин, бежал из тюрьмы, хочу дать наводку на магазин…

Голос Художника. Заходи.

Из прихожей появляются Художник и Белорусский.

Художник. Горбатый, поговори с ним.

Белорусский (ему). Простите, вы — Горбатый?

Горбатый. А ты не видишь? Непонятно, кто из нас слепой… (Ощупывает Белорусского.)Я-то Горбатый, а ты похоже… (Хватая его за нос.) Мент!..

Художник. Да нет, Горбатый, это ты его с героем одного сериала спутал! Помнишь, мы тебе рассказывали? Там такой же носатый…

Белорусский. Я не мент. Я… (Апарт, ища по карманам.) Где ж моя легенда… (Найдя бумажку, читает.) «Я — Ларин, бежал из тюрьмы, хочу дать наводку на магазин…»

Горбатый. Ксива есть?

Белорусский достает паспорт. Художник берет, читает.

Художник. «Ларин «Татьян Петрович»…

Горбатый. Как?

Художник. Татьян Петрович. Наверное, трансвестит…

Горбатый. По-моему, тоже свистит…

Белорусский (апарт). Мамочки! Он еще и глухой…

Художник в этот момент замечает вложенную в паспорт фотографию. Берет, рассматривает.

Художник. А это еще что за фотка?

Белорусский. Да это мы там вдвоем с фоксом…

Все срываются с места, рассматривают фото.

Все. С Фоксом! Фокс его дружок!

Горбатый. Что ж ты сразу не сказал? Там действительно Фокс?

Художник. Да, действительно Фокс!

Теперь и мы видим это фото. На нем — Белорусский с… собакой — фоксом.

Горбатый. Так какой, говоришь, магазин?

Белорусский. Цветочная, семнадцать.

Горбатый. Мы ж там только что были!

Художник. Два раза!

Белорусский. Вот именно! Там они меньше всего ждут!

Горбатый. И когда? Ночью?

Белорусский. Нет. Среди бела дня. В два часа.

Горбатый. Оригинально…


ТОРГОВЫЙ ЗАЛ СУПЕРМАРКЕТА. ДЕНЬ

По залу туда-сюда ходят с пустыми каталками Цементская и Щеглов.

Щеглов. Они, конечно, опять через подвал полезут.

Цементская. Так какого черта мы тут по залу тележки возим?

Щеглов. А что я могу сделать? Нахалис увязался: «Вы куда? Вы куда?» Не мог же я ему сказать, если не доверяю, что мы на операцию… Сказал, что просто в магазин за продуктами. Кто знал, что он скажет: «Мне тоже надо…» Вот… (Показывает назад.)Теперь ходит как хвост…

В нескольких метрах сзади с такой же каталкой бредет Нахалис.

Цементская. И долго мы так будем ходить? Я уже сорок минут кофе не пила…

Щеглов. Стой! Кажется, я придумал!..

Цементская смотрит, как он разворачивается, подходит к Нахалису, что-то говорит, тот кивает, смотрит на часы и направляется к выходу.

Цементская подкатывает к Щеглову.

Цементская. Что вы ему сказали?

Щеглов. Пришлось сказать про операцию…

Цементская. Да вы что?!

Щеглов. Спокойно, Цементская! Я ему сказал, что операция в три-ноль-ноль. Когда он подъедет, уже все будет кончено.

Цементская. А во сколько на самом деле?

Щеглов. В два.

Цементская (в ужасе, хватаясь за сердце). Как — в два?! Вы с ума сошли!

Щеглов. Что? Что случилось?

Цементская (слабым голосом, почти умирая). У нас же… с двух до трех обед…

Щеглов (сердито). Тьфу ты! Только о еде!..

Цементская. Ну хоть в два пятнадцать! Хоть кофейку попить…

Щеглов. Ну хорошо, хорошо…

Зуммер рации.

Щеглов (хватая рацию). Да? (Выключает, поворачивается к Насте.) А вот это уже серьезно… Наблюдатель докладывает: они нашего Татьян Петровича с собой на дело взяли…


ПОДСОБКА МАГАЗИНА.

Щеглов мечется по подсобке туда-сюда.

Щеглов. Что же делать? Куда ж ему спрятаться, куда ж… (Останавливается перед репродукцией мадонны с ребенком на двери туалета.)

Щеглов. Настя! Сюда фото его милиционерши!

Цементская. Люси?

Щеглов. Да! Вместо мадонны! Он поймет, куда спрятаться!


УЛИЦА. РЯДОМ С МАГАЗИНОМ «ПРОДУКТЫ». ДЕНЬ

Магазин оцеплен милиционерами. Чуть поодаль Щеглов и Цементская.

Щеглов (взглянув на часы). Почему они не выходят? Они в два приехали, сейчас почти три. Сколько можно грабить?

Цементская. Вот именно! Скоро их дружок Нахалис придет.

Щеглов. Пора начинать… (Лицом к двери в подвал, в мегафон. Господа бандиты! Магазин окружен! Татьян Петрович! Ты жив? В туалете?

Голос Белорусского. Да!

Щеглов. Слава богу! Выходи! Если они хоть волос с твоей головы — всех порешу!

Из двери выбегает Белорусский, бежит, раскинув руки, к Щеглову. В этот момент, поглядывая на часы, появляется Нахалис. Видит бегущего Ларина. Вынимает пистолет, целится.

Щеглов. Нахалис! Не стрелять!

Нахалис. Уйдет! Уйдет, бандюга!.. Эх, жалко патронов нет…

Щеглов и Белорусский обнимаются.

Щеглов (обернувшись к Нахалису). Tы хотел убить человека…

Нахалис. Я хотел убить бандита…

Щеглов. Погоди… Так ты не «крот»? Ты — наш?

Нахалис (обнимаясь с ним). Ну а чей же?

Щеглов (в мегафон, к двери). А теперь — Горбатый!

Пауза. Никто не выходит.

Щеглов. Я сказал — Горбатого ко мне!

Милиционеры выкатывают из-за двери горбатого «Запорожца».

Милиционер. Там пусто, только этот…

Белорусский. Они еще в два десять убежали.

Щеглов (Насте). «В два пятнадцать приедем! Кофе попьем»! Вот и попили…

Щеглов, за ним остальные бегут к двери в подсобку.

Щеглов. Чего они испугались?..

Белорусский. Не знаю, они на дверь в туалет только глянули и пулей оттуда…

Распахивает дверь в подсобку. Щеглов смотрит от двери внутрь подсобки и выпучивает глаза.

В стоп-кадре — в вырезанном в туалетной двери отверстии — Люся в милицейской форме кормит грудью, держа на руках того самого детдомовского «мальчика»…

Цементская. Как вы сказали — вместо мадонны…

Люся (неожиданно оживая). Здравствуйте!

Щеглов (в ужасе). А-а-а!

Цементская. Люся на фото так плохо получается, боялась, он ее не узнает, я живую привела…

Щеглов (в сердцах). Тьфу!..

Он, Цементская, Нахалис идут гуськом по лестнице вверх к выходу из подсобки. Белорусский задерживается, беседуя со своей Люсей.

Щеглов. Жалко, что этот Горбатый — слепой… Если б он эту мадонну увидел — его б на месте кондрашка хватила… А так небось просто стоит сейчас где-нибудь, трясется…


УЛИЦА. РЯДОМ С МАГАЗИНОМ «ПРОДУКТЫ».

Щеглов, Цементская и Нахалис выходят из подсобки на улицу. И первое, что видят — трясущегося Горбатого…

Нахалис (показывая пальцем). Горбатый!..

Цементская. И слепой! Это он!..

Щеглов. Не факт. Вас послушать, так надо всех горбатых и слепых сажать… Как вам легко, ребята, обидеть человека недоверием, подозрением…

Цементская. Да что тут подозревать? Вон стоит трясется от страха!

Щеглов. Да, он испуган. Но мы не знаем — чем. Может, он просто боится улицу перейти. (Горбатому.) Пойдемте, я вам помогу..

Переводит Горбатого через улицу, долго машет ему рукой…

В этот момент из подсобки появляется троица — Люся. Белорусский и между ними, держа их за руки, «мальчик». Белорусский бросает взгляд в сторону удаляющегося Горбатого, бежит к Щеглову.

Белорусский. Вы отпустили бандита?

Щеглов (умильно глядя вслед Горбатому, маша рукой). Я отпустил человека… Если не знаешь точно, лучше…

Белорусский. Это я-то его не знаю?

Щеглов смотрит на него, только тут до Щеглова доходит, улыбка на лице сменяется тревогой. Он поворачивается в сторону исчезнувшего Горбатого.

Щеглов. Стой… Сто-о-й!

И все бегут за тем, кого и след простыл…

КОНЕЦ

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги