Аполлоний Тианский

• Часть XII •
АПОЛЛОНИЙ — ПРОРОК И ЧУДОТВОРЕЦ

А теперь уделим внимание той стороне жизни Аполлония, которая сделала его объектом непобедимых предубеждений. Аполлоний был не только философом, то есть мыслителем-теоретиком, или приверженцем определенных воззрений и образа жизни, основанных на дисциплине смирения; он был еще и философом в первоначальном пифагорейском значении этого слова, знатоком тайн Природы, и мог говорить о них с полным авторитетом.

Аполлоний знал силу Природного мира не понаслышке; для него путь философии состоял в жизни, при которой сам человек становится инструментом познания. Религия для Аполлония стала не только верой, но и наукой. Вещественный мир был для него лишь постоянно изменяющейся видимостью; культы и обряды, религии и верования в совокупности стали для философа воплощением духа. Аполлоний не знал различий по расе или племени — такие узкие ограничения не могли существовать в философском познании.

Он бы громко рассмеялся, если бы услышал применительно к своим деяниям слово «чудо». Понятие «чуда» в его христианском теологическом смысле было неизвестно в античности и является признаком современных суеверий. Многие люди верят, что возможно духовной силой производить множество удивительного, недоступного науке, которую сводят исключительно к исследованию физических сил. Самые же легкомысленные верят, что можно каким- либо образом вмешаться в действие законов, которые Божеством установлены в Природе, — вот кредо верящих в чудеса.

Многие известные «чудеса» Аполлония являются случаями пророчества или предвидения; видения на расстоянии и видения прошлого; случаями зрительных и слуховых видений; случаями исцеления больных и избавления от одержимости.

Еще в юности, в эгейском храме, Аполлоний проявлял особенные интуитивные способности; он не только правильно разгадал природу и сущность просителя — богатого человека с темным прошлым, который молил о возвращении зрения, но и предсказал, хотя и неопределенно, дурной конец того, кто когда-то подвинул просителя на неправедный путь (I, 12).

Когда он познакомился с Дамисом, своим будущим преданным спутником, тот предложил Аполлонию услуги переводчика в долгом путешествии по Индии, сославшись на то, что знал языки некоторых стран, через которые им предстояло пройти. «Я тоже понимаю их все, хотя и не учил, — ответил Аполлоний в своей обычной загадочной манере и добавил: — Удивительно не то, что я знаю все языки людей, но я знаю даже то, что они не говорят» (1,19). Этим он хотел сказать, что может читать мысли, а не то, что умеет говорить на всех языках. Но Дамис и Филострат не могли осознать столь простое проявление психического опыта; они решили, что Аполлоний знал не только языки всех народов, но также язык зверей и птиц (I, 20).

В разговоре с вавилонским царем Варданом Аполлоний определенно проявляет дар предвидения. Он говорит, что является врачевателем души и может освободить царя от болезней сознания не только потому, что знает, как нужно действовать (имея в виду предписания пифагорейской и других школ), но и потому, что предвидит природу царя (I, 32). И в самом деле, нам сообщают, что тема предвидения (προγνώσεως) в науке (σοφία), которую Аполлонии внимательно изучал, была одной из основных тем, обсуждаемых философом и его индийскими друзьями (III, 42).

На самом деле, как говорит Аполлоний своему другу, философу и ученому, римскому консулу Телесинию, для него мудрость была своего рода обожествлением всей природы, постоянным состоянием вдохновения (θειασμός) (IV, 40). Еще нам сообщают, что все природные явления Аполлоний воспринимал с помощью энергии своего демонического естества (δαιμονίως) (VII, 10). В пифагорейской и платонической школах под «даймоном» человека понималось то, что можно назвать «высшим Я» духовной стороны души (в отличие от физической сути). Это — высшее начало человека. Когда же его физическое состояние объединяется с этим «небожителем», человек (согласно высшей мистической философии древней Греции) по-прежнему пребывая на земле, обретает могущество тех бестелесных посредников между богами и людьми, которых называют «даймонами». На следующей ступени человек сливается со своей божественной душой и становится богом на земле; а на более высокой стадии он сливается с Добром и таким образом становится богом.

Поэтому мы видим, что Аполлоний решительно отвергает выдвигаемые против него невежественные обвинения в магии — та ком искусстве, когда результаты достигаются по согласию с теми низшими существами, которые кишат на поверхностной оболочке Природного мира. Наш философ опровергал и слова о том, что он является предсказателем. С искусством такого рода он не имел ничего общего; когда же он говорил что-либо свидетельствующее о даре предвидения, то это было не предсказание в прямом смысле слова, а проявление «той мудрости, что Бог открывает мудрым» (IV, 44).

Большинство чудес, приписываемых Аполлонию, как раз и являются случаями такого предвидения, или пророчества[108]. Следует признать, что записанные за ним высказывания часто звучат неясно и загадочно, но тому, как известно, есть объяснение. Ведь будущее наиболее часто видят в символических образах, значение которых остается неясным, пока не произойдет само событие, или же слышат в виде столь же загадочных по природе сентенций. Бывают моменты предвидения и более осязаемого характера, например отказ Аполлония взойти на борт корабля, который во время плавания пошел ко дну (V, 18).

Случаи же видения событий, происходящих на расстоянии, например пожар храма в Риме, который Аполлоний видел, находясь в Александрии, достаточно очевидны. И действительно, если люди больше ничего не знали об Аполлонии, то все они слышали, как он, находясь в Эфесе, видел убийство Домициана в Риме в самый момент его совершения.

В своем красочном рассказе Филострат сообщает, что был полдень, а Аполлоний в одном из небольших пригородных парков или рощ произносил речь на некую захватывающую философскую тему. «Сначала он понизил голос, словно в каком-то мрачном предчувствии; потом он продолжил свое выступление, но запинаясь и с меньшей энергией, чем обычно, — как человек, который думает не о том, о чем говорит; наконец он совсем замолчал, будто не мог найти слов. А потом, пристально глядя на землю, сделал три-четыре шага вперед, крича: «Поразите тирана, поразите!» При этом он вел себя не как человек, видящий картину в зеркале, но как если бы сцена действительно была у него перед глазами, как если бы он сам принимал в ней участие».

Повернувшись к изумленным слушателям, он рассказал им о том, что видел. Им хотелось надеяться, что это правда, но они отказывались верить и подумали, что Аполлоний лишился рассудка. Философ же спокойно сказал, что они могут воздерживаться от радости, пока новость не дойдет до них обычным путем; «Я же воздаю хвалу богам за то, что увидел» (VIII, 26).

Но более удивительно не количество символических видений, а их правильное толкование, последнее является одной из главных областей эзотерической дисциплины. (См. особенно I, 23 и IV, 34). Поэтому становится понятным, почему Аполлоний, полагаясь исключительно на свое' внутреннее знание, смог добиться оправдания в Александрии невиновного человека, которого собирались казнить вместе с шайкой преступников (V, 24). Похоже, он действительно знал о прошлом многих людей, с которыми вступал в контакт (VI, 3, 5).

Возможность обладать такими способностями почти не удивляет наше поколение, которое с каждым днем знакомится с новыми необычайными фактами духовной науки. У нас не вызывают удивления ни случаи излечения болезней с помощью месмеризма, ни даже так называемое «изгнание злых духов», если мы доверяем Евангелию и знакомы с общей историей того времени, когда подобное излечение одержимости было обычным делом. Но это вовсе не означает, что нужно доверять фантастическим описаниям подобных событий, которыми так злоупотребляет Филострат. Философ мог действительно преуспеть в излечении людей с такими психическими заболеваниями, как одержимость и наваждение, понимая и устраняя прежде всего их причину. В наши дни такими больными переполнены клиники и психиатрические лечебницы, и официальная медицина не в состоянии помочь им, пренебрегая реальными причинами болезни. Дамис же и Филострат, по всей вероятности, также плохо понимали суть дела и в рассказах о подобных исцелениях Аполлония давали полную волю своему воображению, (см. II, 4; IV, 20, 25; V, 42; VI, 27, 43). Правда, есть вероятность, что в ряде случаев Филострат просто повторяет популярные легенды. Лучший пример тому — избавление Эфеса от чумы, которую Аполлоний неоднократно предсказывал. Легенда гласит, что чума началась из- за старого нищего, которого разъяренные жители Эфеса похоронили под грудой камней. По просьбе Аполлония камни убрали, и обнаружилось, что вместо нищего под ними находился бешеный пес (IV, 10)!

Другой пример — о «возвращении к жизни». Из более сдержанного рассказа мы узнаем о том, как однажды Аполлоний вернул жизнь девушке из благородной римской семьи. Наш философ встретил похоронную процессию случайно. Он подошел к носилкам, сделал над девушкой некоторые пассы и произнес несколько неразборчивых слов, «пробудивших ее из кажущейся смерти». Но, продолжает Дамис, «заметил ли Аполлоний вначале еще теплившуюся искорку жизни, не замеченную подругами девушки, — говорят, что шел несильный дождь, и на ее лице выступил легкий пот, — или же он вдохнул в нее жизнь заново и таким образом воскресил ее», — этого не мог сказать ни он сам, ни кто-либо из присутствующих (IV, 45).

Более удивительными представляются истории о том, как Аполлоний заставил исчезнуть надпись с табличек у одного из своих обвинителей на суде Тигеллиния (IV, 44). Далее, как он вытащил ногу из кандалов, показывая Дамису, что на самом деле он не в плену, несмотря на то что сидит в тюрьме Домициана (VII, 38). Примечателен и рассказ об «исчезновении» (ήφανίσθη) философа с суда (VIII, 5).[109]

Мы, однако, не считаем, что Аполлоний вследствие преданности сокровенной науке пренебрегал изучением физических явлений. Напротив, известно несколько случаев, когда он отвергал мифологию в пользу физического объяснения природных явлений. Таковы, например, его объяснения вулканической активности Этны (V, 14, 17) и морских приливов на Крите — последнее сопровождалось точным указанием предстоящих результатов этого явления. И в самом деле, как выяснилось впоследствии, остров действительно был заброшен далеко в море из-за волнений подводной стихии (IV, 34). К таким же объяснениям физической природы некоторых явлений можно отнести и толкования причин наводнений в Кадисе (V, 2).