Аполлоний Тианский

• Часть V • ТЕКСТЫ, ПЕРЕВОДЫ И ЛИТЕРАТУРА

А теперь обратимся к текстам, переводам и основной литературе по данному вопросу более позднего периода. После мрачных времен забвения Аполлоний вновь открылся миру, но не самым лучшим образом: возобновилась старая дискуссия между Иероклом и Евсевием. Тема же полемики перенеслась из спокойной сферы философии и истории на бурную арену религиозной нетерпимости и предубеждений. Альдус долго не решался опубликовать текст Филострата, но в конце концов в 1501 году напечатал его с текстом Евсевия в качестве приложения. «К яду прилагается противоядие», — благочестиво выразился он по этому поводу. Вместе с изданным текстом появляется и латинский перевод флорентийца Ринуччи[34]. Далее, в XVI столетии, также появились итальянский[35] и французский[36] переводы.

Editio princeps Альдуса век спустя потеснило издание Мореля[37], за которым, в свою очередь, веком позже последовало издание Олеариуса[38]. А еще через полтора столетия текст Олеария был вытеснен книгой Кайзера (первый критическим текст), в последнем издании которого применены новейшие критические методы[39]. Всю информацию, касающуюся рукописей, можно найти в латинских предисловиях Кайзера.

А теперь мы попытаемся дать некоторое представление об основной литературе по данному вопросу, чтобы читатель по библиографическим сноскам смог заметить переменчивость фортуны в «войне мнений». Если же читатель проявит нетерпение и захочет чего-нибудь более интересного, то он может просто их не читать.

Если он любит мистику и не получает удовольствия от ожесточенной полемики, то, по крайней мере, сможет посочувствовать автору, которому пришлось просмотреть сочинения прошлого века и изрядное количество трудов предыдущих столетий, с тем чтобы высказать читателю собственное мнение с чистой совестью.

Практически все, что было высказано до XIX века, характеризуется сектантской предубежденностью против Аполлония[40]. Из книг, действительно посвященных нашей теме, сочинения аббата Дюпена[41] и де Тильемона[42] представляют собой яростные нападки на философа из Тианы с целью защитить монополию христиан на чудеса. Сочинения же аббата Уттевиля[43] и Людервальда[44] менее агрессивны, но выдержаны в том же духе. Скрывающийся под псевдонимом автор XVIII века проводит несколько иную линию: он объединяет чудеса иезуитов и других монашеских орденов с чудесами Аполлония и при этом называет их фальшивыми, признавая истинными исключительно чудеса Иисуса[45].

Однако Бэкон и Вольтер говорят об Аполлонии в восторженных тонах[46], а за столетие до Вольтера английский деист Чарльз Блунт[47] выступил против всеобщего поношения личности Аполлония; правда, его сочинение было поспешно изъято из продажи. На фоне этой войны по поводу «чудес» в восемнадцатом столетии приятно отметить короткий трактат Херцога, который пытается дать обзор философии и религиозной жизни Аполлония[48], но, увы, в этот век раздоров у примера такого либерализма не нашлось последователей.

Теперь что касается более ранней литературы по нашему вопросу. Откровенно говоря, ни одно из этих произведении не стоит читать: в тот период проблему не могли рассматривать без эмоций. Эта литература возникла на ложной почве полемики между Иероклом и Евсевием, которая являлась всего лишь случайностью (ибо чудотворством занимались все великие учителя, а не только Аполлоний или Иисус) и была отравлена возникновением энциклопедизма и рационализма времен революций. Полемика насчет чудес не утихла и в прошлом веке; правда, теперь она не затемняет весь горизонт и солнце спокойной рассудительности порою проглядывает сквозь туман.

В прошлом столетии появился английский перевод (Беруик), итальянский (Ланцетти), французский (Шассань) и два немецких (Якобс и Бальцер)[49]. Перевод преподобного Э. Беруика — единственный существующий английский перевод. В предисловии автор подчеркивает, что элемент чудесного в «Жизни Аполлония» — ложный. В остальном же книга заслуживает внимательного отношения. Ее изучение не принесет вреда христианской религии, — в сочинении нет никакой аллюзии на жизнь Христа, а все чудеса основаны на тех, что приписываются Пифагору.

Это, несомненно, более здравая точка зрения, чем у приверженцев теологической полемики. Возобновлением этой полемики мы обязаны Бауру, который видел в большинстве первых документов христианской эры (в основном канонических) «тенденциозные сочинения», не имевшие ни малейшего исторического содержания и отражавшие перемены в различных школах и партиях, а не истории жизни реальных людей. «Жизнь Аполлония», по его мнению, была одним из таких тенденциозных сочинений, смысл которого заключался в выдвижении точки зрения, противоположной христианской, в пользу философии. Баур, таким образом, вырвал обозначенный вопрос из исторического контекста и приписал Филострату сложную схему действий, о которой тот даже и не подозревал. Точку зрения Баура в значительной степени приняли Целлер (в его работе «Philosophic der Griechen», стих 140) и Ревиль в Голландии.

Теория «Christusbild», «отображения Христа» (которую некоторые экстремисты довели до крайности, отрицая само существование Аполлония), получила огромную популярность среди авторов, пишущих на данную тему, особенно среди составителей энциклопедических статей. И тем не менее нужно отдать должное этой теории: она предоставляла более широкое поле для дискуссий, нежели традиционный спор о чудесах, возрожденный Ньюменом. Последний использовал Аполлония лишь как оправдание для своей диссертации об ортодоксальных чудесах, которым он посвятил восемнадцать из двадцати пяти страниц своей работы. Вышеназванному Бауру следует Ноук и в некоторой степени Петтерш, который пытается перенести предмет разговора в сферу философии. Пастор церкви святого Николая в Гамбурге, Мёккерберг, несмотря на желание быть беспристрастным в отношении Аполлония, завершает свой многословный трактат потоком благочестивых восхвалений Иисуса. Мы никоим образом не противоречим подобным восхвалениям, но они совершенно неуместны в данном случае.

Развитие полемики из «чудес Иисуса и Аполлония» в «Иисус против Аполлония» и даже «Иисус против Антихриста» являет собой болезненное зрелище: сменяющие друг друга отряды крепких бойцов с одной стороны, и в лучшем случае слабый протест — с другой. С какой печалью, должно быть, Иисус и Аполлоний смотрели — и продолжают смотреть — на эти жестокие и бесполезные распри вокруг их безгрешных личностей. Почему потомки противопоставляют воспоминания о них? Разве они противостояли друг другу при жизни? Разве так делали биографы после их смерти? Почему бы этой полемике не прекратиться со смертью Евсевия? Ведь Лактантий открыто признает положение (выдвинутое Иероклом, для доказательства которого последний упоминает Аполлония лишь как один пример из множества) о том, что «чудеса» не доказывают божественности. Мы основываем наши утверждения, говорит Лактантий, не на чудесах, но на исполнении пророчества[50]. Если бы вместо позиции Евсевия была возрождена эта, более разумная, то проблема Аполлония была бы рассмотрена в ее естественной исторической области еще четыре столетия назад. Сколько чернил и бумаги было бы сэкономлено!

С развитием критического метода научного анализа равновесие мнений наконец-то частично восстановилось. И нам приятно обратиться к работам, в которых предмет дискуссии избавляется от теологического обскурантизма и переносится в открытую область исторических и критических исследований.

Две книги Леграна д’Осси, появившиеся в начале прошлого столетия, оказались для того времени на удивление свободными от предвзятых мнений. Автор, без сомнения, достоин похвалы, поскольку продемонстрировал возможность исторической беспристрастности; однако научная критика в ту пору была еще слишком молода. Например, Кайзер, не особо вникая в предмет, решает, что повествование Филострата есть исключительно «fabularis narratio», но ему противостоит И.Мюллер, отстаивающий наличие в документе действительного исторического фрагмента. Но лучше всех рассматривает источники Йессен[51]. В работе Приоля речь идет исключительно об индийском периоде жизни Аполлония, поэтому она не представляет никакой ценности с точки зрения критического подхода в рассмотрении первоисточников. Из всех предыдущих работ наиболее продуманными представляются труды Шассаня и Бальцера, ибо оба автора осознают возможности психической науки, хотя и ограничиваются главным образом спиритическими феноменами.

Что же касается несколько тенденциозной книги Тредуэлла, написанной на английском языке и потому доступной читателю, то она в основном имеет реакционный характер и служит ширмой для злобной критики христианских источников с секуляристской точки зрения, отрицавшей саму возможность «чуда» в любом смысле слова. В книге приводится множество хорошо известных нумизматических и других сведений, которые совершенно не относятся к делу, но являются для автора новыми и удивительными. На титульном листе издания приведена карта, отображающая маршруты путешествий Аполлония, но ссылок на текст Филострата почти нет. Тредуэлл действительно нигде не показывает нам, что работает с самим текстом. Тема Аполлония служит для него лишь оправданием написания бессвязной диссертации о первом столетии в его собственном видении. Все это весьма прискорбно, ибо, за исключением перевода Беруика, который практически невозможно достать, на английском языке не существует ничего ценного для обычного читателя[52]; разве что короткий очерк Синнетта, имеющий скорее описательный характер, чем критический или пояснительный.

Так выглядит история мнений об Аполлонии; а теперь мы перейдем к Аполлонию в сочинении Филострата и попытаемся, когда это возможно, найти следы, оставленные этим человеком в истории, и прояснить характер его жизни и деятельности.