Арабский кошмар

Глава 9 Как выбраться из Каира

Жаль того глупца в лодке. Я имею в виду Кайтбеева двойника. Зато вы по крайней мере получили представление о прелестях катания на лодке по озеру Эзбекийя – на тот случай, если вам доведется когда-нибудь побывать в Каире…

Бэльяну снилось, что он пробудился от тревожных снов и неожиданно увидел человека, который парил над ним в воздухе лицом вниз, примерно в паре футов от кессонированного потолка. Человек был белый с головы до пят, и волосы развевались у него на голове языками яркого белого пламени.

– Кто вы?

Человек ответил дуновением ветра:

– Телом моим владеет ночь.

– Как вас зовут?

– Телом моим владеет ночь. – Он покружил под потолком, потом снова заговорил: – Поднимайтесь ко мне.

– Не могу. – Но тут Бэльян с кротким удивлением обнаружил, что уже стоит подле кровати.

– Вы должны попробовать, ибо при желании это возможно. Воздух тяжелее, чем вы думаете, а дух ваш – легче.

– Не могу.

– Выверните лодыжки и очень резко отталкивайтесь ногами.

Бэльян повиновался.

– Теперь разведите руки в стороны и вновь опустите. И еще раз.

Сперва Бэльян заскользил по полу. Потом начал подниматься. Постепенно он добрался до потолка.

– Нельзя недооценивать свои силы, – голос еле слышно прошелестел у него в голове.

Бэльян и белый человек подлетели ближе друг к другу. Человек показал в окно на город – сплошь шпили и купола.

– Вы пока неуклюжи. Надо еще подучиться. Все это должно принадлежать вам.

– Научите меня летать как следует. Будьте моим наставником.

– Мое место здесь. Я не буду ни вашим наставником, ни господином… ни слугой, что, собственно, вы и имеете в виду.

Бэльян, коему все это давалось с большим трудом, ответил:

– Но с какой стати я должен летать? Мне это вовсе не нравится.

Бэльян был раздражен, но человек улыбнулся:

– Полет – всего лишь символ чего-то иного. Если здесь вы не добьетесь успеха в этом, то где-нибудь еще потерпите неудачу в чем-то другом. Вы должны укреплять волю, ибо не нуждаетесь в наставнике. В самом деле, у вас их и без того слишком много. Говорят, что вас учат все.

С этими словами человек или дух выпорхнул в окно и, пару раз ринувшись вниз, скрылся в саду. Бэльян упал прямо в постель, погрузившись в сон и дальнейшие сновидения.

Позже он расспросил об этом Зулейку. Зулейка сказала, что полет может символизировать только одно – сам полет.

– Этот человек постоянно городит вздор. Он всего лишь учитель полетов, причем слегка помешан на чересчур высоком мнении о своих весьма ограниченных способностях.

Потом она вновь стала убеждать Бэльяна не задавать так много вопросов, а сосредоточиться на том, чтобы как можно лучше проявить себя в постели.

Проснулся он с рассветом, чувствуя себя слабее обычного. Дни становились жарче и желтее; казалось, два громадных шара – Земля и Солнце – со скрежетом трутся друг о друга.

Необходимо было выйти пораньше. О том, чтобы вновь отправиться в Цитадель, не могло быть и речи. Даже попытка вернуться в караван-сарай за вещами и «Сном Старого Паломника» могла оказаться опасной. После того как Бэльян увидел колесование святой Катарины, он утратил былой энтузиазм в отношении посещения ее обители в Синае. К тому же он, можно сказать, уже нанес ей визит и исполнил таким образом свой обет. Поэтому из Каира он решил направиться в Александрию – пешком, прося подаяния. Он повернул на север, намереваясь выйти к Булаку через парки и фруктовые сады на окраине квартала Эзбекийя. В длинных тенях раннего утра все еще веяло приятной прохладой. Отчего утренний свет так отличается от вечернего? Лавочники разбрызгивали перед своими лавчонками воду, чтобы прибить пыль. Бэльян даже ощущал запах солнечного света на камне и воды на земле. Он приободрился. Миновав лавчонки, он пошел по узким, устланным листьями тропинкам, вдоль которых росли бамбук и тростник, темные и влажные. Он обернулся и посмотрел на минарет султана Хасана и башни Цитадели, уже видневшиеся в легком тумане. Вокруг царила полная тишина. На узкой тропинке посторонилась, пропустив его, группа направлявшихся на работу людей.

Выбраться из Каира! Это было похоже на сон. Вероятно, ему следовало ущипнуть себя, дабы убедиться в реальности происходящего. На память пришло высказывание из «Сна Старого Паломника» о том, что двух вещей нельзя сделать во сне: посмотреть на тыльную сторону своих ладоней и вспомнить собственное имя. Он смог бы.

Он не сбился с шага, взглянув на свои руки, – по крайней мере, так ему показалось. Но, открыв глаза, он увидел, что руки его погружены в пыль, и пыль эта всего в нескольких дюймах от его лица. Из носа на тыльную сторону ладоней капала кровь. Высоко в небе светило солнце, а он еще даже не выбрался из Эзбекийи. Он поднялся и вновь решительно двинулся на северо-восток, в направлении Булака. Однако на сей раз дороги нагрелись и покрылись пылью, народ уже был на ногах, и в глаза ему то и дело попадал песок. Дыхание было затруднено. Стали ватными ноги. Надо было тронуться в путь пораньше, а не спать до полудня. Сон ему на пользу не шел. Но выбраться из Каира! Если бы он только мог…

Он торопливо двинулся дальше, надеясь вскорости добраться до рощ и фруктовых садов, которые отчетливо помнил по предыдущему сну, но тело его с каждым шагом тяжелело, а веки казались такими же ватными, как и ноги. В глазах у него все поплыло. Он решил посидеть у фонтана, а потом, сочтя, что это стоит ему непомерных усилий, прилег. Он еще надеялся найти в себе силы, чтобы продолжить путь. Почувствовав, как покачивается на волнах зноя его тело, он представил себе, как быстро и неравномерно открываются и закрываются поры на коже. Сознание растворилось в его крови, потекло вместе с ней по сосудам, замерло, сотрясаясь от громоподобного хруста костей, и наконец запуталось в тонкой паутине настроений и чувств. В нем не было средоточия сил. Был лишь глубокий наркотический сон. Он спал.

Он проснулся, вновь направился той же дорогой, уснул, пробудился, пошел и снова уснул. И так без конца. Порой ему казалось, будто в бессмысленной этой повторяемости он находит большее утешение, нежели в надежде на бегство из Каира. Иногда, увлекаемый бесами пыли, он сбивался с пути. Пару раз путь ему преграждали Кошачий Отец с учениками, высматривавшие его среди бродяг, которые заполняли открытые площади города. Он видел, что мамлюки тоже наводят справки о нем, но указанные им приметы молодого чужеземца, элегантно одетого на бургундский манер, столь плохо вязались с его нынешним положением, что опознать его было почти невозможно. И действительно, он лично сумел запутать их, отвечая на их расспросы.

Его попытки выбраться из города делались все более нелепыми и безнадежными. Он вспомнил наставления белого человека и решил улететь из Каира. Скрывшись от посторонних глаз за стеной, он встал, широко развел руки, растопырил пальцы, поднялся на цыпочки, вывернул лодыжки – и ничком рухнул на землю. «Все дело в воле, – сказал он себе, – но как я могу заставить себя проявить волю, которой не обладаю?» Он попытался вообразить себя потрепанной птицей, парящей, приковывая к себе все взгляды, над многолюдными базарами, плывущей в вязком, тяжелом воздухе и незаметно подлетающей к Цитадели, но от всего этого голова закружилась так сильно, что какое-то мгновение он был даже не в состоянии подняться с земли.

Однажды – всего лишь минутный триумф – он вышел, или ему приснилось, будто он вышел из предместий Каира на устланные листвой тропинки в фруктовых садах близ северной оконечности города, но, пройдя еще немного, обнаружил, что вновь все чаще видит дома, что домов все больше и больше, а потом и в самом деле оказался неподалеку от ворот Зувейла, центра второго Каира – зеркала первого.

«Такие города подобны падающим каплям воды, отражающимся друг в друге».

Он пошел дальше. Какой-то мальчишка запускал бумажного змея и бежал вдоль гряды пыльных куч, чтобы тот не терял высоту. Он остановился посмотреть. Зрелище было необычное. В Каире дети не играли. Эти угрюмые, похожие на карликов маленькие взрослые толпились на улицах и на все лады предлагали на базаре свои услуги в качестве тайных посыльных и ненадежных проводников. Змей кружился, подпрыгивая, средь бурых грозовых туч. Мальчишка, не останавливаясь, повернулся лицом к Бэльяну и обнажил зубы в злобной улыбке, показав при этом на своего змея. Потом он скрылся за пыльной грядой, оставив Бэльяна в подавленном настроении.

«Я больше не в силах вообразить мир за пределами Каира», – спокойно подумал он, но предчувствие, что воображение его может стать еще более убогим, глубоко его опечалило.