Арабский кошмар

Глава 12 Некоторое представление о городском саде

За что, спрашиваю я себя, мне так не нравится Бэльян? Нет, все-таки это странно! Ушную серу обнаружить у себя под ногтями я предполагал, но земля там откуда? Начну сызнова. За что, спрашиваю я себя, мне так не нравится Бэльян? Материал он для моей истории идеальный – податливый, склонный витать в облаках. Но, думаю, его достоинства в качестве материала для повествования по-человечески должны считаться недостатками. По-моему, он человек бесхарактерный и пассивный. Знай себе лежит и ждет, когда его развлекут или, в качестве альтернативы, неприятно удивят. Поэтому я с величайшим удовольствием расскажу о том, что произошло с ним в дальнейшем. Ложитесь поудобнее на своих кушетках, расслабьтесь и слушайте. Сейчас вы услышите, что произошло с ним потом…

Бэльян рылся на Байн-аль-Касрейн в отбросах базара в поисках гнилых фруктов и овощей – без особого успеха, ибо сновали там и арабские мальчишки, а они, будучи поопытнее, хищными птицами бросались на сгнившие лакомые кусочки. Потом Бэльян почувствовал, как кто-то – женщина – смотрит на него и даже пытается поймать его взгляд. Он поднял голову и увидел молодую женщину с едва прикрытым чадрой лицом, с нежностью взиравшую на него. Веки ее затрепетали; она отвернулась и едва заметным взмахом руки позвала его за собой.

Вскоре они свернули с широкой Байн-аль-Касрейн и двинулись по уступчатым, мощенным булыжником переулкам, которые постепенно становились все темнее и уже. Идти в этой части Каира приходилось как бы в вечной ночи. Лишь в редких развалинах возникали свет и пространство. Женщина, ни разу не оглянувшись, торопливо шла вперед, пока они наконец не оказались в маленьком внутреннем дворике. Она постучала в дверь, глубоко утопленную в стене, и кликнула тех, кто находился по другую сторону. Дверь открыл исполинского роста нубиец, и она, войдя, обернулась и поманила Бэльяна внутрь. Бэльян следом за ней вошел в сад. Впереди тянулась прекрасно ухоженная кипарисовая аллея, в конце которой стояла садовая беседка. На ступеньках беседки сидела юная дама, почти девочка, без чадры, но с ног до головы закутанная в шелка и расшитую парчу. Над головой у нее порхала златоглазка, а пальцы ее были унизаны кольцами с драгоценными камнями. Одной рукой она задумчиво подпирала голову, а в другой держала веер из павлиньих перьев.

Когда Бэльян вошел в сад, она не шевельнулась и продолжала все так же печально смотреть вдаль. Хотя женщина, которая привела Бэльяна, исчезла, в саду они были не одни, ибо перед беседкой сидел, греясь на солнце, старик в грязном белом тюрбане, а привратник стоял у Бэльяна за спиной. Бэльян направился было к даме, но через несколько шагов почувствовал у себя на плече руку привратника.

– Смотрите и слушайте, – сказал нубиец.

В тени беседки возникла обезьяна. На ней был золотой ошейник с цепочкой, и стояла она прямо, почесываясь. Она поклонилась даме, а потом повернулась к Бэльяну, сверкнув двумя рядами прекрасных зубов.

– Вы франк? – спросила она.

От изумления у Бэльяна отвисла челюсть, и дама прыснула со смеху.

– Смотрите, – сказала обезьяна и, повернувшись к даме, обратилась к ней, а вернее сказать, начала декламировать, ибо, прислушавшись, Бэльян определил, что обезьяна читает стихи по-персидски. Звучали они весьма торжественно и возвышенно. Потом обезьяна приблизилась к даме, погладила ее по руке и, обняв одной лапой за плечи, принялась что-то нашептывать – вероятно, ласковые слова. Дама поначалу казалась довольной, потом, судя по всему, ей это наскучило, и она оттолкнула обезьяну. Покосившись на Бэльяна, обезьяна сказала:

– Подойдите. Моя госпожа желает знать, кто способен быть лучшим любовником – обезьяна или франк. Посмотрим, по силам ли вам тягаться со мной.

Бэльян почувствовал, как разжалась рука нубийца у него на плече, и двинулся вперед. От голода и изумления у него кружилась голова. Дама смотрела на него ободряюще, но ему было трудно говорить. У него было такое чувство, будто все это он уже делал прежде – стоял в том же саду, не в силах заговорить с той же дамой. Причем, возможно, совсем недавно. Быть может, всего несколько секунд назад? А может, точнее было сказать, что он вновь окажется в той же ситуации когда-нибудь в отдаленном будущем? Или он просто ожидал, что случится именно нечто подобное? Это было невозможно установить. Чувство это было одновременно и смутным, и ярким.

– Госпожа, – заговорил он наконец, – я почту за честь быть вашим гостем, охотно поговорю с вами и исполню все, что вы пожелаете, но умоляю вас дать мне сначала что-нибудь поесть и попить, ибо я не ел много дней и совсем ослабел от голода.

Тут выпрямился и заговорил старик в тюрбане:

– Госпожа хочет, чтобы вы обольстили ее благозвучными речами и изящными жестами. Она предлагает вам себя, надо лишь ее улестить, а улестить ее очень легко. Торопитесь. Она предлагает себя только один раз.

Однако у Бэльяна было такое чувство, что она предложит себя еще раз – а может быть, уже некогда предлагала? Он хотел возразить:

– Охотно…

– Вы же сумеете превзойти обезьяну?

– Госпожа, я не знаю, чего вы от меня хотите, но, ради Бога, дайте мне еды.

– Он ни на что не годен, – сказала обезьяна, сидевшая рядом с дамой, и принялась что-то торжествующе тараторить.

Бэльян попытался было броситься на них, но уголком глаза увидел, как пошевелился привратник. Он обернулся, и кулак привратника угодил ему между глаз.

Очнулся он уже не в прекрасном саду, а лежа возле фонтана на городской дороге, совсем в другой части Каира. Страшно болела голова, и все еще хотелось есть.

«Отыщу ли я когда-нибудь ту дверь, увижу ли вновь ту даму?» – спросил он себя. Он принялся размышлять о поведении удивительной обезьяны. Что все это значило? Он читал, что, по утверждению философа, блаженного Нико Кельнского, обезьяны и люди – близкие родственники. В своей «De Senectute Naturae» Нико доказывал, что обезьяны происходят от людей, что обезьяны – это дикие, выродившиеся отпрыски человека, точно так же, как люди – дикие, выродившиеся потомки совершенного Адама из Сада Эдемского. О некоем остаточном даре речи, утверждал Нико, сообщали путешественники, которые наблюдали за некоторыми племенами обезьян в сердце Африки…

Ход его рассуждений был прерван похоронной процессией. По дороге к нему приближалась группа машалията – уборщиков и обмывальщиков умерших. На плечах они несли толстую доску. На доске был ненадежно уложен завернутый в белый саван покойник. В надежде выпросить у них корочку хлеба, Бэльян, чувствуя головокружение, поднялся на ноги. Поскольку он мешал им пройти, они остановились и опустили свою ношу на землю.

– Мы совершаем милосердное деяние, – сказал старший группы, обращаясь к Бэльяну и большим пальцем указывая себе за спину. – Хороним тех, кого выбрасывают за стены Цитадели, когда чистят Аркану, – там еще есть кого подобрать. – И, сказав так, он порылся в пышных складках своего рукава и извлек оттуда маленькую коробочку замысловатой восточной конструкции. – Для вас – два динара. Тонкая работа. Я вижу, она вам приглянулась.

– Разве я похож на обладателя двух динаров?

Старший пожал плечами:

– В этом городе почти все – совсем не те, кем кажутся.

– Корочку хлеба, умоляю. Или ваше милосердие распространяется только на мертвых?

Все покачали головами.

– У нас нет еды для раздачи. Но идите за нами. Мы направляемся в Город Мертвых. Еды вы там найдете сколько угодно.

Несколько озадаченный, Бэльян пошел за ними. Когда они добрались до Города Мертвых, день уже подходил к концу и кости Бэльяна согревало предзакатное солнце, а кожу овевал прохладой поднявшийся ветерок. Город Мертвых представлял собой необыкновенное зрелище. Средь мавзолеев семьями и парочками сидели за трапезой люди. Машалият, за коим следовал Бэльян, пробирался вперед между веселыми семействами и гробницами. Они пытались продать коробочку, а он выпрашивал еду – то и другое безуспешно. Вдруг откуда-то сверху и слева они услышали голос. Кто – то звал их обратно. Что-то желтое неразличимо промелькнуло в тени мраморного павильона. Лишь войдя в тень, Бэльян понял, что это Зулейка, сидящая, поджав ноги, в павильоне, на каменном возвышении.

– Ко мне! Ко мне, уборщики! Ко мне, мусорщики ночные!

Члены машалията поспешно бросили свою ношу, отчего труп скатился с доски в песок, и устремились к ней. Бэльян решил было, что она желает, чтобы члены машалията привели к ней его, но, с трудом ковыляя за ними, понял, что интересует ее только коробочка.

– Коробочка! Моя китайская коробочка! Она вернулась ко мне!

У края возвышения началось совещание. Она вытряхнула из одежд в протянутые ладони машалията монеты, и коробочка была отдана ей. Потом они вернулись к своему покойнику и, вновь водрузив его на доску, продолжили путь к месту захоронения.

Наконец Зулейка повернулась к Бэльяну:

– Это моя коробочка, ты же знаешь. Ее у меня украли.

Бэльян поднял глаза на коробочку.

– Там нет какой-нибудь еды? – спросил он в отчаянии.

– Какой-нибудь еды? – таинственным эхом отозвалась она и протянула ему руку. – Ты тоже ко мне вернулся. Ходишь за мной, как призрак.

– Голодный призрак.

Потом оказалось, что он уже сидит рядом с ней на возвышении. У Зулейки была с собой корзинка обсахаренных зеллаби. Она окликнула одного из смотрителей склепов и, заплатив ему, попросила принести кофе. Бэльян потянулся было к зеллаби, но она схватила его за руку.

– Нет. Ты не поешь, пока не расскажешь обо всем, что с тобой приключилось.

Как ни возражал он, ему пришлось ей все рассказать, хотя о своем приключении он поведал так кратко, как только мог. Лишь после этого рука его беспрепятственно рванулась к еде.

– Даже не знаю. Вообще-то в некоторых кругах в моде секс с обезьянами.

На миг он перестал жевать и возразил:

– Но обезьяна разговаривала!

– Верно… Возможно, это колдовство.

– Значит, на самом деле обезьяна была человеком, а дама – колдуньей?

– Возможно. Но скорее всего обезьяна была колдуном, а дама – его подругой в человечьем обличье. Познания в магии среди животных не редкость.

– Значит, я едва не бросился в объятия обезьяны! – Бэльяна передернуло.

– А кто еще, кроме обезьяны, возжелает тебя в нынешнем твоем потрепанном виде? Но ты, как водится, опять не воспользовался случаем, потребовав слишком многого.

Холодало. Закончив трапезу, покидали Город Мертвых семейства, и появлялись птицы и нищие, подбиравшие за ними крошки. Насытившись последним из засахаренных фруктов, Бэльян лег на спину и закрыл глаза.

– Ты полагаешь, что все это приключение – только сон, правда? – Даже задавая вопрос, он куда-то уже уплывал, но ему показалось, что ответ он услышал.

– Конечно. Это была Обезьяна.

– Что это за Обезьяна?

На сей раз он не услышал ответа. Необходимо было погрузиться в сон, пускай даже в кошмарный.

Ненадолго его разбудили крики. Зулейка исчезла. Вместо нее появились обступившие павильон венецианцы и другие постояльцы караван-сарая. Из носа у Бэльяна вновь хлынула кровь, и он закрыл глаза, чтобы этого не видеть. Сквозь полудрему он слышал, как спорят о нем итальянцы. В тот день они пришли в Город Мертвых, услышав толки о том, что умер человек, принадлежавший к их кругу и таинственным образом исчезнувший, и что там его хоронят. Одни хотели отправиться на его поиски. Другие, однако, считали, что Бэльяну, судя по его виду, недолго осталось жить, и предлагали отнести его в защищенный от неожиданностей караван-сарай. Интерес ко всему этому Бэльян испытывал слабый. Какое-то время продолжался ожесточенный спор. Потом он почувствовал, как его поднимают сильные руки.

На фоне надгробных памятников смутным образом pieta мелькнул силуэт обезображенного шрамами итальянского моряка с обуреваемым кошмарами юношей на руках. Потом моряк удалился, унося своего подопечного в сторону караван-сарая.