Арабский кошмар

Глава 6 Из давадарова сада – в Аркану

Одна из тайн моей истории – в том, кто же тот человек, который страдает Арабским Кошмаром? Из самой природы недуга следует, что это может быть кто угодно, даже вы. Нет-нет, я вовсе не хотел сказать, что у вас Арабский Кошмар. Мягко говоря, это была бы неслыханная дерзость, к тому же я непозволительно отвлекаюсь. Нет, я всего лишь имел в виду, что повесть, за которую я взялся, оказалась более запутанной, чем я ожидал. Бэльян, итальянский художник, таинственная проститутка, моряк по имени Эммануил, давадар, Кошачий Отец, Вейн, моя сестра Мария, мой добрый друг Бульбуль – так много персонажей, а ведь появятся и новые. Мы не повстречались еще с Фатимой Смертоносной, а лишь знаем о ней по слухам. Я уже начинаю беспокоиться, удастся ли мне удержать все это в голове и благополучно довести их сюжетные линии до конца. Наверное, лучше всего сейчас перевести дух и заодно познакомиться с некоторыми из персонажей поближе.

Давадар сидел в своем саду, откинувшись на груду подушек. По обе стороны от него стояли на коленях две его красивые круглолицые дочери. В саду начинали сгущаться сумерки и вновь запели птицы. В траве зашуршал лебедь. Больной, полусонный, он близоруко уставился на них. Жара ничуть не шла на убыль, даже продолжала усиливаться. Мысли кипели в голове давадара. Он рассеянно кромсал пальцами пальмовый лист, оставляя от него лишь скелет. В такую жару трудно было даже пошевелиться, и все же он слышал, что город за стенами шумит, как всегда. Город так утомлял, что хотелось прогнать даже его мысленный образ. Девушки, как водится, болтали о мужчинах и сексе.

– Бинт Араз говорит, что в землях франков все совсем по-другому. Они никогда не бреют причинные места, и муж с женой всю ночь спят в одной постели, а когда они занимаются любовью, жена лежит на спине. Как по-твоему, может, и вправду лучше, если муж необрезанный?

Давадар был огорошен, но виду не подал.

В ответ сестра с презрением бросила:

– Спать с франком! Да лучше уж с обезьяной! У обезьяны по крайней мере стоит.

– А тебе-то откуда известно?

Давадар не сдержался:

– Вон! Вон отсюда! Домой! Пошли вон!

Он немного оттаял, и на ум ему пришли строки Хафиза Ширазского:

Он знал, что зеленый попугай служит символом опиума. Взяв с бронзового блюда еще одну пригоршню вещества, он с задумчивым видом ее проглотил. Он созерцал зады дочерей, которые вялой походкой удалялись в сторону дома. Опиум был горький, противный на вкус и оставлял сухой налет во рту. По мнению давадара, истинного удовольствия опиум не доставлял. Он просто-напросто облегчал боль пребывания в теле – боль от застоявшейся в жилах крови, от царапанья сухожилий о кости, от всякого вздора, что лезет в голову, – все составляющие повседневного уровня боли, которую можно заметить лишь тогда, когда ее смягчает опиум. Удовольствие для давадара означало отсутствие боли, а добро могло определяться только как отсутствие зла.

Он вслушался в возгласы и шепоты, доносившиеся из-за стены, голоса Каира, чьи опасные волны бушевали по краям сада со всех сторон – порой, правда, лишь в его воображении.

– Каир хуже Багдада, здесь полно проституток и пожирателей гашиша. Только рад буду отсюда уехать!

– Булка стоит два динара!

– В городе сплошь чужеземцы. Если вы верите, что они приехали сюда только торговать, значит, вы сумасшедший.

– Слушать сказителей – только время терять.

– Что это за люди отправляются на поиски зарытых сокровищ, кто они? По-моему, им попросту хочется сбежать от жен.

– Из Александрии едут Веселые Дервиши. Они утверждают, что Бог послал их высмеивать наших правителей.

– Он был молод, потому мы и не удивились, что его нашли возле Ваб-аль-Насра с перерезанным горлом.

– Я жду разрешения давадара. Вот уже два года, как я подал прошение.

– Терпение украшает.

– Знаете, что будет дальше?

Веки у давадара стали слипаться, а потом задрожали – он пытался бороться со сном. Существовали проблемы, которые, как он полагал, можно было без риска обдумать лишь в полном сознании. К примеру, Кошачий Отец и его погоня за молодым англичанином, который так хлопочет, чтобы уехать из города. У давадара было смутное предчувствие, что рано или поздно вся эта история непременно кончится плохо. Англичанин – прирожденная жертва, Отец – господин, мучитель, манипулятор.

Большую часть дня давадар обычно дремал под воздействием опиума. Того, что он видел в жизни, едва хватало на то, чтобы питать его сны: сотня-другая лиц, вид с Цитадели, два-три происшествия, бережно хранимые в памяти и непрерывно возникающие вновь в сокровенных мыслях. Весь мир сотворен из единой субстанции; вполне достаточно тщательно исследовать любую ее частицу.

Давадар окинул сад прищуренным взглядом. Дочери все еще удалялись от него по тропинке, а кусочки опиума все еще прилипали к зубам. Сад был прекрасен, но ничто там для него не имело названия; это была сплошная масса цветов и колосьев, переливчато-лиловая в полумраке, источающая сильный смешанный аромат. Он мысленно приблизился к безымянным ветвям и, оглянувшись из глубокой тени деревьев, увидел себя, одинокую фигуру, в неуклюжей, уязвимой позе сидящую посреди сада с перезрелой дыней лица, глубоко рассеченной дурацкой опийной улыбкой. Наркотическое воображение ослабло, и, слегка пошатнувшись, он вновь оказался посреди сада. Он провел тонкими пальцами по затуманившимся глазам и бледной коже, увидев наяву сон о том, что могло бы произойти, обернись все совсем по-другому. Меж двадцатью годами сурового воинского аскетизма в казармах Цитадели и будущим, которое изобиловало любовными интрижками и политической метафизикой, наступило сонное затишье.

Он закрыл глаза и погрузился в дремотные раздумья. Город разваливается на части. Невозможно обеспечить поставки хлеба. Ночью небезопасно ходить по улицам. Предсказан конец султаната. В Каир съехались странные люди. Доктора из аль-Азхара говорят, что сейчас в Каире находится человек, страдающий Арабским Кошмаром, но откуда им это известно? Неминуем приезд Веселых Дервишей. Да еще этот англичанин…

Давадар был предан идее сиесты, то есть того, что считал освежающим сном, сном ради красоты – почти в профессиональном смысле. Он писал книгу о сохранении красоты и косметике для солдат, должностных лиц и других деятельных людей. Предварительно он назвал ее «Ключ к пригожести и путь к украшению для рабов султана и воителей веры». В ней он доказывал важность сиесты для расслабления мышц лица и разглаживания морщин. Какие бы страсти ни бушевали в душе, лик всегда должен оставаться ясным. Кроме того, он утверждал, что приступ потливости, которым сопровождается наркотическое полузабытье, прочищает поры и избавляет от прыщей, делая кожу гладкой и чистой.

Книга отличалась широтой охвата проблем и глубиной их постижения. Как всаднику сохранить в походе свои естественные кожные жиры? В каком случае рекомендуется татуировка? Какой косметикой следует пользоваться, чтобы пленять женщин, а какой – чтобы пленять других мужчин? Применение смолы в качестве средства для удаления волос. Массаж. Фальшивые локоны. Гульфики. Краска для век, хна и лаки. Не забыл он и о психологических аспектах. Например, в борьбе за красивую внешность, как и в сражении с оружием в руках, крайне важно чувствовать себя молодым. Столь же важно иметь вид человека преуспевающего, казаться богатым, поскольку богатство возбуждает желание более сильное, нежели аромат духов… Пытливый мыслитель, он не склонен был недооценивать трудности работы с крупными турецкими чертами лица, нередко обезображенного боевыми шрамами и изборожденного морщинами заботы о государственных делах.

Проснулся он, как и всегда после сиесты, дрожа от холода, с чувством возвращения из бездонных глубин. И вновь на него навалилось бремя все тех же будничных забот. Город разваливался на части. Невозможно обеспечить поставки хлеба. Ночью небезопасно ходить по улицам. Предсказан конец султаната. Доктора из аль-Азхара говорят, что именно сейчас в Каире находится жертва Арабского Кошмара, но откуда им это известно? Неминуем приезд Веселых Дервишей. Да еще этот загадочный англичанин, и с тем итальянцем пора что-то делать…

Джанкристофоро проснулся и вновь обнаружил, что его разглядывает стоящая почти у него на ногах темная фигура, закутанная в саван и сгорбленная. Потом она исчезла. Это был единственный его посетитель. Еще до приезда в Каир он был с ним знаком и знал его имя; звали его Азраил, Ангел смерти. Азраил приходил ко всем, но не все его видели. Он появлялся в критические моменты человеческой жизни. Чем ближе подходил он к ногам лежащего человека, тем ближе тот был к смерти. Когда он склонялся над головой, смерть уже была неминуема. Азраил извлекал душу из тела, начиная с пальцев ног; это причиняло страшную боль. Каждый раз Джанкристофоро просыпался, охваченный ужасным предчувствием. И каждый раз, открыв глаза в пустой комнате, он вздыхал с радостным облегчением. Но комната не всегда бывала пуста. Раз десять стоял уже Азраил перед Джанкристофоро, с каждым разом все ближе. Ближе, ближе и ближе – Азраил был тенью его жизни, неумолимо делающейся короче.

«Миллионы ныне живущих никогда не умрут», – говорили ему в прошлом. Неприятное известие, ибо он уже знал, что одним из них ему не бывать. И все же осознание, что он там не один, что кто-то наблюдает за ним, пока он спит, приносило некоторое утешение. Цветные пятнышки, которые образовывали фигуру Ангела, скользнули по его зрачкам и мгновенно рассеялись, оставив лишь бледные отражения горящего в наружном помещении факела.

Он находился в Цитадели, в подземелье, известном как аль-Джубб; точнее, он узнал, что находится в той его части, которая по вполне понятной причине известна как Аркана – Сочащаяся Влагой. Он насквозь промок, хотя и страдал от жары. Зловонная жара ползала по его телу полчищами сладострастных муравьев. На стенах, очень близко, поблескивала вода. Он вяло провел руками по своему липкому телу, а потом пощупал давящие стены этого неестественного тесного чрева. Он был противен самому себе. Безвольно опустив руки, он погрузил их в обступавшую его со всех сторон воду. Ему смутно вспомнилось, как много лет назад, в подсолнечном мире, лежа с друзьями на склоне холма близ Павии, он поклялся себе, что, как бы ни сложилась в будущем его жизнь, неизъяснимое наслаждение, испытанное в тот миг, заранее с лихвой вознаграждает его за все. И вот теперь он понял, что Бог услышал его много лет назад на том холме близ Павии и принял вызов. Ныне он терпит такие страшные муки, что тело его, душа и вся жизнь всегда будут хранить глубокие следы перенесенной боли. Ничто ничем не компенсируется, подумал он. «Я», которое смеется, и «я», которое плачет, – это два разных «я»… В то утро, в кофейне, Бэльян, должно быть, решил, что он не в своем уме от жары. Его и самого удивлял тот порыв, поддавшись которому он подозвал к себе этого глуповатого, далекого от жизни молодого человека и завел с ним столь откровенный разговор. Возможно, он углядел в нем нечто общее для них обоих. Так или иначе, это, наверное, было ошибкой. В то время Джанкристофоро еще не сознавал, сколь пристально следят за ним учитель сна и его люди. После того разговора на Бэльяна могло пасть подозрение. К тому же они, вероятно, искали книгу; Джанкристофоро похитил ее из багажа Вейна.

Прочтя название книги на изысканном рифмованном арабском – «Сон Старого Паломника, разыскивающего Безоаровый Камень Мудрости, в коем на пастбищах невежества дается воля языку вдохновенного красноречия», – он поначалу не был уверен, то ли нашел, что искал. Вступление, однако, его убедило.

Он сказал: «Старый Паломник пробудился от долгого сна и спросил:

– Скажи мне, в каком из животных отыщется Безоаровый Камень Мудрости?

Возникла фигура Доброго Советчика, и он сказал:

– Безоаровый Камень есть продукт секреции Руха.

– Хорошо, а что есть Рух?

– Рух есть птица с именем, но без тела».

Потом Добрый Советчик посоветовал Старому Паломнику ни о чем больше не спрашивать, но на этом допрос, безусловно, не кончился. На миг Джанкристофоро воскресил в памяти продолжение диалога и прилагаемый комментарий, но поспешно отправил воспоминание в ту область рассудка, которой запретил себе думать о своих намерениях в отношении Бога. Попытавшись подумать о чем-нибудь другом, он подумал об истинной цели своего приезда в Каир. И вновь попытался как можно скорее подумать о чем-то другом.

Несомненно, этот старый дурак консул то и дело заявляет протесты. Единственным результатом этих протестов будет то, что они в конце концов побудят власти вытащить его из темницы и подвергнуть пыткам, дабы установить, что он за важная птица. Джанкристофоро без особого удовольствия ожидал встречи с давадаром и его палачами, но кого он и вправду боялся, так это Отца и его подручных. Однако у его друзей в Каире имелись кое-какие возможности, и отнюдь не исключено было, что, прежде чем он предстанет перед инквизицией мамлюков, будет организован побег и он еще наглядится на синее небо до последнего свидания с Азраилом.