Архитектор Андрей Воронихин

Сын Урала и Камы

Реки — единственные дороги, которые вели в те далекие времена на Урал. По ним и устремлялись русские люди в неизведанный край.

Дивились вековечной тайге, глухим, необжитым местам. Тяжелые тучи, цепляясь за верхушки елей, медленно ползли над лесами. Было хмуро, серо и молчаливо.

Оседали на заимках, в деревнях-однодворках, небольших городках.

Хоронились от чужого взгляда: боялись посланцев московских бояр и их наветов.

Приживались, заводили промыслы: плавили железо и медь, хлебушко сеяли, добывали по лесам «мягкую рухлядь». Жили хоть и голодно, но свободно.

А от избушки к избушке, от заимки к заимке ползла молва о диком крае:

«И стянул бог землю каменным поясом. И вздыбилась земля хребтом, стала выше неба. И овраги глубокие пошли морщинами по земному лику, и побежали реки могучие и полноводные, и поросли те увалы-горы лесом, и пришло тут видимо-невидимо зверя и налетело птицы. А внутри гор завелась медь, да и железо тоже родилось…

И жила в лесах чудь, нехристи-идолопоклонцы. Привечали их, в христову веру обращали. Да плохо верили они в жестокого бога — бежала в глухомань чудь. Лесом жили, лесу поклонялись. Украшали коньки изб звериными головами, священным деревьям и рощам да уродливым деревянным идолам жертвы приносили, чтобы была удача, чтобы злой дух не мешал жить.

На высоких мысах, по берегам рек поднимали свои островерхие шатры деревянные церкви; вокруг частоколом городили острог — защиту от пришлых людей. И стояла неприступная твердыня, вселяя страх и ужас огненным боем да строгим богом. И хоронилась чудь по лесным ямам и завалам…»

Издавна платили дань новгородцам, а потом попали под «высокую руку» московского царя.

Шагнул с жалованной грамотой на «пустующие» уральские земли сольвычегодский промышленник Строганов. Бухнул в землю кованым сапогом: «Моя земля!»

Города новые поставили и промыслы разные заводили.

В Усолье и Соликамске землю буравили, качали рассол соляной, варили его в дымных избах-солеварнях. Баржи рубили — соляные караваны от Дедюхинской пристани каждый год на Макарьевскую ярмарку в Нижний Новгород бежали вниз по Каме, и расходилась соль по всей Руси.

Соляные владыки не зевали, самовольно захватывали новые земли. Обрастала земля прикамская заводами да промыслами со странными, необычными для русского слуха названиями: Ленва, Пыскор, Чуртан.

И люди вольные становились крепостными да кабальными.

Белыми островами казались дома воевод и богатеев среди прокопченных хибарок «людишек». Боялись именитые простого народа, прятались от него за толстыми стенами домов-крепостей с потайными ходами внутри и верстовыми подземными галереями-спасительницами.

Сверкали на солнце золотые кресты и маковки церквей, а с иконостасов грозили угодники с темными строгими лицами: «Покорись!»

Но не сильно уповали власть имущие на бога — устраивали в храмах бойницы, секретные ходы, закрывали окна и двери чугунными ставнями и дверями: «Береженого бог бережет! Народишко здесь темный и разбойный, прости господи!»

Солью, церквами и хоромами, всем богатейшим краем владели промышленники, занимавшиеся торговлей, именитые люди Строгановы, Всеволожские, Лазаревы, Яковлевы и другие, помельче.

Стремясь прославить свое богатство и могущество, Строгановы художества разные заводили. Выбирали из крепостных людей поспособнее и искусствам их обучали.

Строили иконные избы. Работали там художники-иконописцы, по старинному чину писали образа, мастерицы шили золотом и серебром узорчатые ткани.

В монастыре, что на высоком пыскорском бугре стоял, вырезали деревянных спасителей, грозного бога, летящих в облаках ангелов, распятия.

Из камня и дерева, чугуна и меди делали безвестные крепостные удивительные вещи, и шла по Руси слава об уральских умельцах.

И в заморских странах дивились люди красоте, вышедшей из рук далекого мастера.

Этот край, славный своими земными богатствами и делами простых людей, и есть родина Андрея Никифоровича Воронихина.

Он родился в крепостной неволе, в семье строгановского канцеляриста Никифора Степановича Воронихина. Место рождения — большое село Новое Усолье — центр «соляного царства» Строгановых.

Метрическая книга новоусольского Спасо-Преображенского собора свидетельствует о том, что у «домового Никифора Степанова Воронина родился сын Андрей» (как установлено, «Воронин» — это очевидная описка) 28 (17) октября 1759 года. Но сам А. Н. Воронихин в официальном документе, поданном в Петербургскую консисторию 20 сентября 1801 года (просьба дать разрешение на брак с иностранкой Марией Лонд), писал, что ему 41 год, то есть он считал, что родился в 1760 году. Эта дата вырезана и на кольце, принадлежавшем А. Н. Воронихину.

Из исповедальных росписей того же Спасо-Преображенского собора за 1764 год известно, что брат архитектора Илья родился в 1758 году. Но поскольку А. Н. Воронихин был моложе его на два года, то следует, что датой рождения надо считать 1760 год.

В усольских ревизских документах за 1763 год еще раз упоминается имя будущего зодчего и дата, приведенная в них, позволяет утверждать, что год его рождения — 1759-й.

Биографические сведения о Воронихине, помещенные в год его смерти в «Некрологии» (журнал «Сын отечества», 1814, № 12) указывают, что родился он в Новом Усолье 28 (17) октября 1759 года.

Длительное время не было точно установлено и место рождения архитектора.

Метрическая запись и «Некрология» указывают на Новое Усолье. Сам Воронихин в документе, поданном в консисторию, писал, что родился в Перми. В отпускной А. С. Строганова архитектору говорится, что А. Н. Воронихин записан «в подушной оклад Московской губернии Воскресенской округи, при сельце Давыдкове».

Не вызывает сомнения, что упоминание Воронихиным Перми как места рождения следует истолковать как указание на край, где он родился, так как населенного пункта с таким названием в 1759 году на Урале не было (поселение Егошихинского завода переименовано в город Пермь только в 1780 году). Сельцо же Давыдково тем более не может считаться родиной Воронихина: в нем он только «числился».

На наш взгляд, самыми убедительными документами следует считать записи в метрической книге Спасо-Преображенского собора и биографические сведения, помещенные в «Некрологии». Следует отметить, что все факты, приведенные первым биографом Воронихина, в дальнейшем получили документальное подтверждение.

Анализ и сопоставление этих документов, а также работ разных исследователей жизни и творчества выдающегося зодчего позволяют теперь с уверенностью сказать, что А. Н. Воронихин родился в Новом Усолье 28 (17) октября 1759 года.

Семнадцатилетним юношей вместе с братом Ильей Воронихин приезжает в Москву учиться живописи и архитектуре, сначала у В. И. Баженова, а потом у М. Ф. Казакова.

Каким образом никому не известный молодой человек сразу становится учеником прославленных зодчих?

Трудно поверить, что они стали бы обучать его первоначальным навыкам в рисунке, колорите, композиции. В. И. Баженов писал в одной из деловых бумаг: «Угадать дарование ребенка трудно, а подчас и невозможно. В Академию следует принимать подростков и юношей, когда ясно уже определятся их склонности к различным искусствам».

Видимо, еще до приезда в Москву Андрей Воронихин был достаточно подготовленным в живописи и архитектуре и нуждался только в углублении и шлифовке своего мастерства.

Но где, когда и у кого мог он научиться рисованию, развить способности, избрать пример для подражания?

Как бы отвечая на этот вопрос, первый биограф зодчего пишет в «Некрологии» о том, что Воронихин еще на Урале «обучился грамоте и начальным правилам рисования и живописи».

Несомненно, этому способствовало несколько привилегированное положение родителей, хотя и крепостных, но грамотных людей. В распоряжении Андрея были бумага и грифели — вещи недоступные для большинства крепостных. Через отца-канцеляриста будущий зодчий мог познакомиться с книгой, гравюрами, живописными полотнами.

Строгановы, как и другие промышленники-меценаты, накапливали в своих вотчинах произведения искусства, созданные не только крепостными, но и другими русскими и зарубежными художниками. Новое Усолье длительное время было центром строгановских владений в Прикамье, и там сосредоточились большие художественные ценности. Оно только называлось селом, на самом же деле это был крупный промысел, горный городок. О размерах поселения может дать представление такая цифра: во время пожара 1737 года здесь сгорело 700 домов, но летопись не сообщает, что Усолье выгорело целиком.

Впечатления детства очень часто определяют жизненный путь, профессию. Юношеские годы оставляют в памяти наиболее красочные и запоминающиеся картины, которые на долгие годы становятся мерилом, эталоном в деятельности людей. Природа, здания, скульптура, полотна живописцев — все, что окружает человека, помогает развитию его способностей, формированию знаний, характера. Вот что писал по этому поводу немецкий поэт-коммунист Иоганнес Бехер:

«Для образования нужен образец. Чтобы наглядно пояснить это, обращусь к собственной юности. Я вырос в среде, проникнутой любовью к Баху, Бетховену, Шиллеру, Гете. Во всех комнатах висели шедевры Тициана, Микеланджело, Рембрандта — хотя и в копиях, — я с детства восхищался ими. Я постоянно посещал картинную галерею, каждую неделю у нас дома составляли трио, и я слушал классическую музыку…

И что я позднее ни делал, чтобы забыть и погасить в себе эти сияющие образы, это, к счастью, удалось мне лишь частично: там, где моя поэзия еще несла в себе что-то истинное и подлинное, она обнаруживала следы тех красок, звуков и слов, что с детства запечатлелись в моей душе».

Уральская природа! Суровая и приветливая, могучая и лиричная, она поражает своим разнообразием и живописностью. Кто побывал в Прикамье хоть раз, не сможет забыть дикой, девственной тайги, полной жизни и необыкновенного приволья, увалов с зубчатой стеной леса, подернутого синей дымкой, эпически спокойных рек.

Уральская природа — источник вдохновения многих писателей и ученых, художников и архитекторов. Человек, соприкоснувшись с ней, не может не испытать ее благотворного влияния. Не избежал этого и Воронихин: ведь до семнадцати лет жил он в окружении этого буйного могущества жизни.

Человек с рождения связан с архитектурой, этим изобретением его мысли. Защиту от холода и зноя, работу и отдых; наслаждение для чувства и ума — все это дает архитектура.

Имела ли в то далекое время прикамская архитектура образцы высокого искусства, заставляющие трепетать сердца? Избегло ли уральское зодчество мертвящего налета провинциализма? Могло ли, наконец, это древнее искусство стать эталоном для Воронихина?

Эмоциональное воздействие архитектуры огромно, но чрезвычайно своеобразно. Святослав Рихтер с присущей ему глубиной играет сонаты Бетховена в Москве или Перми; картины Сарьяна могут быть выставлены в любом музее. Музыка, живопись, литература воздействуют на чувства и мысли независимо от места. А творения архитектуры невозможно воспринимать в отрыве от природы, города или другого места, где они созданы. «Строения вбирают в себя окружающие их природные формы, обогащаются и одновременно становятся частью ландшафта», — писал известный историк архитектуры Д. Е. Аркин.

Приходилось ли вам обращать внимание на северный храм-башню? Он удивительно похож на вековую ель. Такие церкви с шатровыми кровлями стояли по берегам уральских рек. Ha юге подобных построек не встретишь, но там нет и разлапистых елей.

Прикамские плотники-умельцы веками создавали свою рукотворную сказку. Храмы и часовни, избы и хоромы, крепости-остроги и сторожевые башни, мосты, кузницы и солеварни, рассолоподъемные башни и соляные амбары — все это создано руками трудолюбивых мастеров. Работа их славилась на всю Россию. Недаром Петр I специальным указом вытребовал плотников с Верхней Камы для строительства Петербурга.

С детства Андрея Воронихина окружали громадные, даже по современным представлениям, деревянные строения Усольских соляных промыслов. Солеварни, рассолоподъемные башни, амбары для хранения соли — все эти здания были удивительными сооружениями деревянного зодчества.

Искусство солеварения пришло на Каму с русского Севера — из Тотьмы и Соли Вычегодской, древних центров добычи соли. Еще в 1430 году купцы Калинниковы заложили первые скважины на месте нынешнего Соликамска. Соляные промыслы в районе Дедюхина, Усолья, Ленвы, Веретьи возникли в XVI–XVII веках, с приходом на Урал именитых людей Строгановых.

Обнаружение соляных мест, бурение скважин, продолжавшееся нередко годами, выварка соли были делом многотрудным. Поэтому соль считалась крайне дорогим продуктом.

Солеварение, естественно, требовало возведения ряда сложных сооружений-построек для добычи и хранения соли. Наиболее пригодным материалом для них оказалась древесина, которая после пропитки соляным рассолом могла служить долгие годы. Интересным зданием была солеварня. Происхождение ее от жилой избы не представляет сомнения. Первоначально она так и называлась: «соляная изба». К названию «варница» (то же, что и солеварня) часто прибавлялся эпитет «черная» (вспомним: черная, курная изба).

Итак, первоначальная форма — изба. Но, возводя солеварню, прикамские плотники убирали поперечную (пятую) стену, так как она мешала размещению ямы-печи. Они удлиняли продольные стены до 16 метров (при диаметре бревен в верхнем отрубе 30–32 сантиметра) — это редчайший случай, когда для рядовых построек были взяты стволы такой длины. Подобные бревна, например, использованы при строительстве знаменитой Преображенской церкви погоста Кижи.

Стены имели высоту 5–7 метров. Для сохранения вертикальности, «чтобы не искосило или не выпучило», поверху у каждого угла делались «переклады» (то есть в каждом углу создавался треугольник). Одновременно стены усиливались «стоячими с боков бревнами или иглами, также к перекладам прикрепленными».

Крышу делали на два ската (впоследствии на четыре), из двух слоев теса, между которыми в качестве тепло- и гидроизоляции укладывали бересту (скалье). Посредине крыши делали два отверстия для выхода дыма и пара.

Внутри варницы рыли квадратную яму-печь, над которой подвешивали цирен (металлический противень) для варки рассола. Сушили соль на полатях, укрепленных выше.

В XVI веке, когда для качания рассола из земли стали применять насос, над скважинами появились башнеобразные здания — рассолоподъемные сооружения. Они были необходимы для создания напора в рассолопроводных трубах, идущих к солеварням (наверху башни устанавливался деревянный ларь, куда и сливался добытый рассол).

И здесь прообразом для рассолоподъемной башни мастер взял проверенное временем сооружение — крепостную башню.

Кремли Чердыни, Верхотурья, Соликамска, укрепления Орла-городка были деревянными острогами с «вежами», то есть башнями. Стало быть, конструкции таких сооружений в Прикамье были хорошо известны. Рассолоподъемные башни даже в деталях повторяют крепостные: квадратные в плане, 5–6 метров на сторону, они имели 10—12-метровую высоту; вверху на выпускных консолях из бревен часто устраивалась обходная галерея.

Крыша была четырехскатной, а иногда и шатровой.

Устойчивость таких больших по вертикали сооружений достигалась за счет междуэтажных перекрытий, конструкция которых состояла из балок, врубленных в стены, и тесового пола (сообщение между этажами по стремянкам через люки). Перекрытия — это также и защита здания от ветров (промыслы, как правило, располагались по берегам рек, на открытых местах). Усилению устойчивости башни несомненно способствовали и выпуски бревен (по типу контрфорса), делаемые в нижней части.

Заметим, что конструкция, найденная на путях многовековой эволюции (подобные башни были присущи и городским укрепленным усадьбам Новгорода Великого), сохранилась в Прикамье до сих пор. Примером может служить водонапорная башня в деревне Огурдино Усольского района, построенная несколько лет назад.

Амбары для хранения соли наиболее внушительные по своим размерам постройки промыслов. При ширине 16–18 метров, они имели высоту от пола до конька крыши 25 метров, а длину — более 80 метров, достаточную для установки баржи под погрузку соли. Амбар строили «на ряжах» (бревенчатых клетках размером 1,5 метра на сторону), что предохраняло соль от увлажнения во время разлива Камы и позволяло подводить баржи к зданию. Чтобы наружные стены могли противостоять боковому давлению от засыпанной соли, их делали из двух рядов бревен. Со стороны реки, для облегчения погрузки соли на суда, амбары имели галереи, устроенные на выпусках бревен.

При решении конструкций амбара мастера использовали приемы, найденные при возведении солеварен (вертикальные бревна — «иглы»-сжимы и ряжевое основание). Прообразом ряжевого основания мог быть и подклет, который нередко имели церкви Прикамья. Этот подклет зимой служил для хозяйственных целей, а весной предохранял здание от полой воды.

Сооружение солеварен, рассолоподъемных башен, соляных амбаров — это новый шаг в развитии человеческих представлений о дереве как материале для построек.

Но не только деревянное зодчество было широко распространено на Верхней Каме. Приход сюда московских мастеров привел к расцвету каменного зодчества Прикамья. Вспомним белые храмы и строгановские палаты в Усолье, церковь в соседнем Орле-городке.

…Вдоль Камы-дороги, лицом к ней, выстроились невысокие, словно вырубленные из камня, сооружения. Вот палаты Строгановых — приземистое, длинное здание, украшенное затейливыми наличниками окон. Тонкие декоративные колонки разнообразят его фасадные плоскости; изящные карнизы, тяги, наложенные как аппликация, только подчеркивают монолитность, незыблемость постройки.

Вытянутость линии домов берегового ансамбля логично завершена колокольней Спасо-Преображенского собора. Палаты, вертикаль колокольни, пятиглавие собора — сдержанность, простота, выразительность — гармонируют с суровой природой Севера, где нет ничего лишнего, где выживает только сильный, деятельный, где нет изнеженной пышности, а есть необходимость. Это и наложило свой отпечаток на архитектурные формы построек.

В сороковые годы прошлого века П. И. Мельников-Печерский, побывав на Верхней Каме, так в своих «Дорожных записках» говорил об усольских постройках: «Перед нами широко раскинулось Усолье: на обоих концах его дымятся варницы, и густой дым клубом развевается над всем селением. Ряд красивых каменных домов, которые не были бы лишними даже и в столице, тянулся по берегу Камы».

А дальше на Север? Соликамск, город в буквальном и переносном смысле слова выросший на соли. Когда-то он был центром Прикамья, здесь проходил московский тракт в Сибирь.

На кремлевском холме, словно алебастровые, теснятся колокольни, многочисленные соборы — сказочное богатство народной фантазии, запечатленное в камне. Удивление и радость вызывают они.

Восьмигранная башня колокольни, увенчанная граненым шпилем, поднялась на 60-метровую высоту. Это колоссальное сооружение построено на «каменных палатах» — двухэтажном здании. Вблизи приткнулся дом воеводы, дом-крепость. Узкие окна, бойницы, длинные коридоры внутри двухметровых по толщине стен, соединенные с подземными галереями, по которым осажденные могли ускользнуть от врага. Дом, овеянный тайнами и легендами.

На веселом пригорке, взметнув ввысь свои главы, разбежался узорчатыми крыльцами Троицкий собор, жемчужина Соликамска.

Открытый, радостный характер этой постройки, тонко прорисованные декоративные элементы стен, ритм нарастающих объемов от низких крылец к приделам и далее к центральному кубу, увенчанному пятью главами на вытянутых барабанах-фонарях, говорят о высоком мастерстве прикамских зодчих.

Маленькая, словно вышедшая из сказки «избушка на курьих ножках», виднеется одноглавая Введенская церковь. Ее маковка, покрытая «лемехом», небольшая высота, подслеповатые оконца уводят мысль в седую старину.

Их много, этих построек, трогающих душу красотой, величием, гармонией. Соликамск с его архитектурными памятниками можно поставить в один ряд с Суздалем и Владимиром, Ярославлем и Вологдой.

Было где молодому Андрею Воронихину увидеть и испытать на себе силу архитектуры, выразительнейшего из искусств!

Недаром его учитель крепостной живописец Гаврила Юшков писал из села Ильинского в Усолье управляющему строгановскими вотчинами: «…препровождаю… двоих наилучших из наших мастерских учеников — Карташова Павла да Воронина Андрея. Особливо сей последний имеет пристрастие к архитектурному делу. Оба они пишут изрядно». И Далее: «Андрей Воронин прибрал с собою слепок (модель! — Авт.) нашего Ильинского храма. Оный слепок из смеси назьму коровьего да сеяной глины, купола позолотил, а в прочем повапил белилами. С натурою вышло то дивно. Но мыслю: Довезет ли в Усолье без лому…».

Значит, еще в ранней юности Воронихин проявил склонность к пространственному мышлению, одному из наиболее сложных. Мышлению, которым должен обладать каждый архитектор.

Заметим, что внимание Воронихина привлек именно Ильинский храм, один из древнейших в крае.

К сожалению, до наших дней эта церковь не сохранилась. Фотография конца прошлого века помогает нам представить ее, но в несколько измененном виде: была пристроена колокольня и частично реконструировано само здание.

В Ильинском Андрей Воронихин жил с 1765 по 1772 год. После этого с приведенным выше сопроводительным письмом его отправили в Усолье. Затем он несколько лет продолжает «выучку» в Пыскорском монастыре.

Известно, что строгановская иконописная мастерская в Пыскоре служила своего рода примером и даже законодателем для прикамских художников-иконописцев и резчиков деревянной скульптуры.

Строгановская школа живописи — это своеобразный комплекс приемов и условностей в русской иконописи, ведущей свое начало от древнего новгородского письма.

Поддерживаемая Строгановыми, иконопись широко распространилась на русском Севере, в Сольвычегодске, а затем в Прикамье. Иконы прикамских мастеров отличаются реалистичностью и тщательностью прорисовки изображений, яркой и радостной цветовой гаммой. Нередко они писались с нарушением всех канонов и напоминают скорее светскую, а не религиозную живопись.

Скульптурные изображения святых и бога в православии явление необычное. Но их довольно часто можно было увидеть в храмах Прикамья. Местные пастыри, учитывая поклонение коренного населения деревянным идолам, священным рощам, деревьям, даже через много лет после официального принятия христианства, вероятно, разрешали помещать в церквах «резных богов».

Коллекции деревянной скульптуры, икон «строгановского письма» в Пермской художественной галерее красноречиво говорят о высоком мастерстве крепостных живописцев и резчиков, создавших своеобразное, оригинальное искусство.

Некоторые исследователи творчества Воронихина стороной обходят уральский период его жизни, считая, видимо, что Урал — это медвежий угол, в котором не было примеров большого искусства, где нельзя было получить навыков в живописи и архитектуре, развить художественный вкус, фантазию, мастерство. Но они ошибаются.

Искусство Урала нельзя считать «второсортным». Оно в высокой степени самобытно. Благодаря хорошо развитому прикладному искусству (камнерезный промысел, чугунное литье и т. д.), передаче по наследству мастерства в местной художественной среде, а также совместной работе столичных и уральских художников искусство Прикамья сумело избежать провинциальности.

Теперь мы можем сказать: Андрей Воронихин был достаточно подготовленным и уже частично проявившим свой талант человеком, когда начал учиться в «архитектурной команде» В. И. Баженова.