Аватары тьмы

Глава 2. Жутковатая находка

По дороге обратно в Москву, в электричке, попадалось много разных светаков: как нейтральных, так и странных цветов, и ровных, и с вмятинами, но контактов с ними Вера избегала, чтобы снова не потерять сознание, как случилось, когда она совместила свою световую тень с той, где была «чёрная дыра». Слишком уж много свалилось новой информации, и надо было всё это обдумать, осознать и переварить.

К тому же она так и не смогла уснуть после снов-матрёшек и явления призрака дедушки — так она, во всяком случае, надеялась, гоня прочь мысли о потусторонних сущностях, которые могут маскироваться под родного человека. Нет, со всей возможной твёрдостью думала Вера, это точно был деда Паша, он любит меня и помогает, а значит — бояться нечего! Однако страх, вроде бы изгнанный, всё равно где-то подспудно присутствовал, цеплялся за краешек сознания, не давая уснуть, и чтобы отвлечься, она вновь достала уже упакованную в рюкзак чайную коробку из старого гардероба. Открыв жестяную «книжку», Вера несколько минут рассматривала странное фото деда с ножом в горле, потом достала чёрное бабушкино платье с похорон и, развернув, вновь удивилась странному свойству толстой на ощупь ткани не мяться и в то же время складываться, словно тончайшая бумажка, во много раз, легко умещаясь в небольшую коробку.

Вера прошла в спальню к старому гардеробу — там было большое зеркало — и приложила платье к себе: простой силуэт без рюшек, кокеток и прочих прикрас, но, самое интересное — платье казалось меньшего, чем у неё размера. Чудно!..

Нет, толстой бабушка, конечно, не была, но и такой худой, чтобы внучка не могла влезть в её одежду, тоже. Может, оно растягивается? Вера потянула ткань в стороны, но та не поддалась, и было чувство, что это вообще не полотно, а какая-то шкура! Отодвинув от себя платье, Вера взглянула на него сзади и обнаружила нечто совсем уж невероятное: со спины оно ничем не отличалось от своего отражения в зеркале. Как так?! А застёжка?! Вера принялась крутить платье, сравнивая две стороны: они выглядели абсолютно одинаково — никакой застёжки, обычный круглый вырез под горло, она будто всё время видела платье только спереди! С боков тоже ничего не было: ни вшитой молнии, ни даже простых швов нигде не прощупывалось и не наблюдалось! Как же можно его надеть? — в полном обалдении подумала Вера и попыталась раскрыть подол, чтобы просунуть внутрь руку, но и с этим тоже ничего не вышло. Двойная ткань явственно чувствовалась, слои скользили под пальцами, но попасть внутрь платья никак не удавалось!

Что за чертовщина?!

Вера отбросила странную вещь на кровать, будто та могла её укусить. Платье, у которого нет ни швов, ни застёжки, ни спинки, ни даже изнанки! — держать было страшно и неприятно. Вера так и оставила его лежать на кровати, а сама, закрыв дверь в спальню, отправилась в гостиную на диван. Только уже утром, при свете солнца, Вера быстро скатала платье и, затолкав в коробку, сунула в рюкзак.

И сейчас, трясясь в электричке, она чувствовала себя разбитой, не выспавшейся и напуганной.

Телефон постоянно пиликал, призывая влиться в компанию виртуальных приятелей, но все чаты, мессенджеры и соцсети теперь, в связи с «ксеноновой фарой», были за пределами Вериных возможностей, так что, ответив на пару голосовых вызовов друзей, заволновавшихся её долгим отсутствием в сети, пришлось всё это дело просто выключить. Мямлить нечто невразумительное было неприятно, а внятное объяснение, что с ней происходит, прозвучало бы, как странная, глупая выдумка…

Сунув умолкший телефон в карман, Вера сидела, не зная, куда девать взгляд. Не хотелось снова встретить дырявого светака, ибо это говорило, что его обладатель, скорее всего, убийца, как тот похититель и мучитель маленькой девочки, но что могла она в этом случае предпринять? Совесть настойчиво шептала, что надо непременно сообщить куда-то, дабы преступника задержали, однако простая логика подсказывала, что с точки зрения любого нормального, не отягощённого видением световых теней человека, обвинения выглядят абсолютно бездоказательными. Никто ей не поверит, подумают — девица совсем ку-ку, а убийца так и останется гулять на свободе. Зато будет в курсе, что Вера откуда-то знает его гнусную тайну, и может попытаться убрать «свидетеля»…

Зябко передёрнув плечами, она потупилась, стараясь не смотреть вокруг, но взгляд всё равно, помимо воли, то и дело натыкался на светаков, цеплялся к ним, словно назойливый комар…

К счастью, дырявых световых теней ни в электричке, ни в метро не попалось, а по улице она пробежала так быстро, чтобы вообще не успеть никого рассмотреть. Даже дверь в арке лишь мелькнула радужным пятном, мгновенно скрывшись за спиной, по которой хлопал рюкзак с жестяной «книжкой» из-под элитного чая. Там, внутри, лежало странное фото и жуткое чёрное платье, но размышлять о них желания не было… по крайней мере, сейчас. Может, чуть позже, когда она примет горячий душ, перекусит и хоть чуть-чуть приведёт мысли в порядок.

Вера крутилась туда-сюда на кровати, не в силах уснуть. Сегодня с дедом они ходили в поликлинику, и там, в кабинете с большущим зелёно-белым цветком на подоконнике, сидел дядя-врач с удивительными золотыми усами и глазами светлыми-светлыми, они будто даже переливались, как вода, когда бьётся в белом ведёрке на солнышке. И он всё смотрел и смотрел этими своими странными глазами на Веру так, что мурашки бежали по затылку, потом молоточком по коленкам стучал, в зрачки фонариком светил, всякое-разное спрашивал…

А деда Паша сначала улыбался и с дядей перешучивался, а потом, когда пришла медсестра — сидеть с Верой, а он с врачом куда-то ушёл, вернулся оттуда суровым. Брови нахмурены, губы сжаты. А Дядька-прозрачные-глаза — ничего, таким же весёлым остался, вроде и не изменился совсем. Глянул на деда Пашу и усами зашевелил: «Ну, а чего ж вы хотели? Плоть от плоти!»

Вера, когда они домой ехали, спросила, что это значит: «плоть от плоти», и дедушка ответил: «Значит — ты дочка своих родителей». Будто бывают дочки чужих родителей! — не поняла объяснения Вера, хотела переспросить, но тут из ближайшего двора выбежала собака и, выпучив круглые чёрные глазёнки, принялась отчаянно лаять, трясясь и аж подскакивая от злобы. Спрятавшись за спину дедушки, Вера дёрнула его за рукав: «Деда, а чего она?» — «Да не бойся, насекомка, ничего она нам не сделает, нервничает просто».

Собаку в это время громко звал хозяин, но она не отставала, пока он, подозрительно поглядывая на старика с девочкой, не оттащил её за ошейник.

«Не любят нас собаки, детка, не любят», — дедушка взял её за руку и повёл прочь от всё ещё надрывавшейся псины. «Почему?» — «А бог его знает, — пожал плечами деда Паша. — Так уж вышло. И нас, и бабушку, и родителей твоих… а ты просто знай это, и, если на тебя выделываться начнут, ты их собачьего лая не пугайся. Стой и никак не реагируй, поняла?» — «Угу, — кивнула Вера, оглядываясь на пса. — А дядю-врача?» — «Что дядю-врача?» — «Его собаки тоже не любят?» — «Наверняка… а почему ты спросила?» — «Так… просто так!»

Собака осталась далеко позади, лай прекратился, Вера отпустила дедушкину ладонь и поскакала вперёд, стараясь попадать ногами точно в центры тротуарных плиток.

«Подожди! — крикнул деда Паша ей вслед. — Стой, Вера!» Голос грянул так громко, что пришлось остановиться.

«Ты там что-то увидела? — поравнявшись с ней, дедушка наклонился, заглядывая в лицо. — У дяди-врача? Что ты у него увидела?»

«Усы!» — она побежала дальше, перепрыгивая через плитки то вправо, то влево и крича: «Усы! Усы! Усы!» Они и правда у доктора были знатные: пушистые, золотые, сказочные, как у Кота в сапогах!

Не то что глаза — водные, прозрачные, бесцветные…

Вера села на кровати, поджав колени к подбородку.

Эх, встать бы сейчас, мультики включить… ну, или ещё чего-нибудь посмотреть! Но не выйдет. Деда с бабой не дадут. Не разрешат ни за что, ведь всё должно быть по расписанию, а по расписанию внучка сейчас спать обязана, потому что завтра в школу рано вставать… блин! Ну почему в третьем классе всегда надо так рано вставать и ложиться?! Взрослые, вон, ложатся, когда хотят, и ничего!..

Вера тихонько встала и, приоткрыв дверь своей комнаты, высунула голову наружу: в коридоре было темно, только ярким пятном светилось стекло закрытой кухонной двери — белое, непрозрачное, словно бы снегом запорошенное. На цыпочках прошествовав по коридору, Вера тронула матовую поверхность пальцем — гладкая.

— Что ж, этого следовало ожидать, — раздался из кухни бабушкин голос — так близко к двери, что Вера ощутила себя нашкодившим зверьком, которого вот-вот застукают, и затаилась, присев у косяка.

— Да, но… — за дверью мелькнула тень и скрипнула табуретка. — Он сказал, что давно не встречал такого высокого потенциала! Его послушать, так это прям что-то невероятное!

— Почему же тогда ничего не проявляется? — с беспокойством спросила бабушка, тихонько позвякивая посудой.

— Вот и я удивляюсь! Светка-то как раз в её возрасте включилась, даже чуть раньше. При этом ничего невероятного в её способностях никогда не обнаруживалось — средненько всё, очень средненько… Как и у Димки, впрочем.

Светой звали Верину маму, а Димой — папу, сейчас они были в отъезде.

— Может, они чего не замечают? Явятся — спросим!

— Нет, я не думаю, — ответил деда Паша. — Я Веру сегодня прицельно спрашивал — ведёт себя так, будто вообще ничего не видит и не чувствует!

Вера вдруг ощутила себя виноватой — в чём конкретно, она понять не могла, но стало очень противно.

— Будто? — в голосе бабы Клавы прорезались противные жёсткие нотки. — Считаешь, она намеренно морочит нам голову? А сама скрывает?

От обиды у Веры перехватило дыхание: её больше не любят, её обвиняют! В чём? Что она сделала ужасного?! Девочка вскочила, неловко стукнувшись локтём в стекло.

— Что это? — дверь распахнулась, на пороге стоял дедушка. — Вера? Ты чего…

Она попятилась и, поскользнувшись на паркете, грохнулась на попу…

И проснулась.

В комнате было темно, жарко и влажно. Вера часто дышала, медленно приходя в себя и осознавая реальность: она — взрослая, одна в квартире, бабушки с дедушкой давно нет, всё это был только сон… Нет, не только. Это был не простой сон, а воспоминание. Такое недавно уже случалось, на даче, тогда она тоже видела себя школьницей, провалившей отбор в музыкальную группу «Волшебницы»… Оба сна-воспоминания казались такими реальными, словно те события произошли не много лет назад, а прямо сейчас. Причём, если про «Волшебниц» она всегда помнила, то сегодняшний сон открыл ей нечто новое. Да, дед действительно тогда водил её в поликлинику к доктору с золотыми усами и прозрачными глазами — пусть без таких подробностей, но факт этот хранился в её сознательной памяти, а вот то, что она потом, ночью, подслушала на кухне, стёрлось оттуда начисто.

Однако подсознание-то не забывает ничего, вот и выдало ей сейчас… когда открылись те самые способности, о которых и говорили тогда дедушка с бабушкой.«…Будто ничего не видит и не чувствует» — теперь-то понятно, о чём шла речь! О светаках, конечно, о чём же ещё?!

И тот златоусый дядька тоже, наверняка, светаков видел. Он, видно, умел как-то определять, проклюнутся ли такие же способности, как у родителей, и у их детей. Вот и определил! И как недавно выяснилось, совершенно правильно.

Вера не помнила, что было дальше — очевидно, баба с дедой как-то её успокоили, показали, как любят, объяснили, что всё хорошо и она ни в чём не виновата.

Разумеется, не виновата, ведь способности открылись только сейчас! А тогда она ещё ничего об этом не знала! А вовсе не скрывала! Как они, вообще, могли предположить, что внучка их обманывает?! Из-за высокого потенциала, напророченного всё тем же прозрачноглазым усачом? «Дочка своих родителей!», блин! Ну, и что ж родители ничего ей не рассказали-то, чёрт возьми? А баба с дедой? Пусть не в третьем классе, пусть позже, года через три… да хоть когда-нибудь?!

Вера встала, распахнула окно и вдохнула не особо прохладный, но всё же чуть остужавший лицо, уличный воздух.

Дедушка! Я не понимаю, что происходит, не знаю, что делать! Зачем вы всё чего-то ждали? Никто ничего мне не объяснил…

По левой щёке скатилась одинокая слеза.

Деда?.. Вера замерла, надеясь ощутить знакомое прикосновение…

Но нет! Ветра на этот раз она не почувствовала, деревья возле дома стояли тихо, с замершими кронами, никто не перемещался, не шуршал ветками и не улетал, невидимый, в звёздное небо.

Да и звёзд тут, в ярко освещённом мегаполисе, видно не было.

Однако утром, к великому счастью Веры, дедуля всё-таки проявился, и случилось это, когда она решила, прежде чем звонить по незнакомому номеру на обороте фотографии, показать странный снимок дяде Мише и тёте Соне. Они помогали бабушке с похоронами, фактически они-то всё и организовывали, так что должны, наверное, знать, почему у сбитого машиной дедушки нож в горле!

Нацепив на нос солнцезащитные очки, Вера достала из кармана мобильник, включила… Затемнение помогало слабо, а точнее сказать, не помогало вовсе. На ощупь ткнула в дисплей, по памяти открывая список контактов, прищурилась… — ни хрена не разобрать! Сорвав очки, с досадой бросила их на кровать и, погасив экран телефона, сунула его в карман. Проклятье, как же теперь найти номера родственников? Вера потёрла заслезившиеся глаза, чувствуя, как резь в зрачках постепенно проходит. Светак дёргался рядом, переливаясь и краснея от раздражения.

Приоткрытая форточка звякнула и распахнулась настежь: в комнату ворвался ветер, а с ним прошлогодний кленовый носик. Закружившись в воздухе, он полетел в коридор, мимо Веры. Щеки коснулось лёгкое дыхание, а в шуршании носика послышался призыв «За мной!»

— Дедуля? — прошептала Вера, торопясь за невесомым проводником. — Это ты?

Носик описал в прихожей петлю, а потом, вдруг развернувшись бочком, протиснулся прямо в щель между дверцами антресолей.

Нет, это, конечно, не случайность, поняла Вера, это деда Паша, снова ей помогает. Она достала из кладовки стремянку и поволокла к антресолям. Жаль, что он больше не разговаривает. Вот бы снова услышать его голос, как он тогда, в парке, сказал ей «Не бойся!» Но увы… после того раза был только ветер… Она приставила стремянку и полезла наверх, вспоминая, как шевелились листья деревьев, выдавая дедушкино невидимое присутствие. Резкий порыв взъерошил волосы, будто знакомая тёплая ладонь потрепала её по затылку.

«Спасибо, дедуля! Я так рада, что ты со мной», — улыбнулась она, распахнув дверцы антресолей: носик лежал на одной из старых картонных коробок. К счастью, она оказалась не слишком большой и тяжёлой. Чихая от пыли, Вера вытащила коробку на свет божий и открыла. Внутри оказались разные мелочи из детства: цветные мелки, пластмассовые бусы, заколки, зеркальце, маленькие игрушки из «Киндер-сюрпризов» и прочая дребедень.

Ерунда какая-то, — разочарованно думала Вера, перебирая «сокровища», пока не наткнулась на пакетик, в котором лежал неровный кусок стекла, густо покрытый копотью. В памяти сразу всплыло, как дедушка зажёг свечку и водил пламенем по этому куску стекла, чтобы он стал вот такой чёрный. Затмение! Она была тогда маленькой девочкой, жила летом на даче с бабой и дедой, и они готовились смотреть солнечное затмение…

Вера задрала голову и поглядела через закопчённое стекло, вспоминая, как на солнечный диск наползла чернота, сперва выкусив из него маленькую лунку, а потом, распробовав угощение, принялась быстро поедать всё, что осталось. Лунка росла, миллиметр за миллиметром поглощая солнце, неотвратимо и по-хозяйски нагло забирая дневной свет. Круг превращался в серп, что с каждой секундой истончался, пугая зверьё, насекомых и птиц опускавшейся на мир внезапной и внеурочной ночью. Писки, крики и жужжание смолкли: всё живое замерло, следя, как надвигается тьма. Серп стал совсем тонюсеньким и вот уже погас последний дневной луч, возгласив торжество тьмы… И вдруг! Буквально в ту же секунду, проглоченное Солнце внезапно выпустило из-за чёрного круга лучи, пронзая небо ярким белым сиянием, словно вскричало: «Нет, я не сдалось! Я не ушло, не пропало, я — живо!»

«Оно здесь! — в восторге воскликнула Вера, поражённая этим необыкновенным и тогда, в глубоком детстве, совершенно неожиданным для неё великолепием. — Деда, оно же светит!» «Это — солнечная корона, — объяснил дедушка. — Когда Луна полностью заслоняет яркую поверхность Солнца, становится видна его атмосфера». Корона!.. белая, с красными фонтанами протуберанцев… Нет, маленькой девочкой, она, конечно, не думала о солнечной атмосфере и понятия не имела о протуберанцах — сияющий ореол был для неё истинным волшебством, настоящей короной самого могущественного на свете короля, который скрылся за чёрным щитом лишь на пару минут, просто так, шутки ради, чтобы все увидели, как он велик! А потом Король усмехнулся и лёгким щёлчком пальца сдвинул чёрный щит, выпуская свой первый луч, отчего корона сразу исчезла, и свет дня мгновенно восстановился, потому что нет короля могущественнее, чем Солнце! И любую тьму он ест на завтрак!

Вера улыбнулась, ясно вспомнив охватившее её тогда чувство торжества света и вселенской правильности жизни. Как хорошо быть маленькой и верить, что мир прекрасен и справедлив. Жаль, сейчас так уже ни за что не получится…

Зато кое-что другое, — подумала Вера, отправляясь в комнату, где оставила телефон, — с помощью этого стекла, быть может, получится.

— О, да! — глядя сквозь черноту копоти, констатировала она. — Спасибо, дедуля.

Через минуту зрачки всё равно начали болеть, но цифры и буквы легко читались, так что этого времени вполне хватило, чтобы найти нужные номера. На всякий случай переписав их на бумажный листочек, она сначала попыталась связаться с тётей, но та трубку не взяла. Вера тут же позвонила на мобильный дяде Мише и напросилась в гости поговорить. Дядя попытался перенести беседу на завтра, но Вера настаивала — тупо сидеть дома, дожидаясь непонятно чего, было невыносимо, хотелось двигаться, действовать, хоть что-то выяснить, — и тогда дядя, удивившись такой, обычно не свойственной племяннице напористости, сдался.

К домофону, однако, он подошёл не сразу, заставив Веру забеспокоиться и полезть в карман за мобильником — дядин и тётин номера были теперь на главном экране, так что, им можно было позвонить прямо на ощупь, не раня больше глаза. В этот момент динамик наконец ожил.

— Кто? — голос был слабым и тихим.

— Дядь Миш, это Вера!

— А-а, Вера, да-да… — Дверь подъезда щёлкнула, открываясь. — Заходи!

— Что случилось?! — с порога выпалила Вера.

— Ты о чём?

— Вы к домофону так долго не подходили!

— А-а, да я это… не сразу услышал, прости, — впуская её в квартиру, сказал дядя Миша. — Задремал нечаянно! Я ведь сегодня с ночной смены.

— Ой, извините… — смутилась Вера.

— Да ладно, ерунда, проходи! Сейчас я тапочки… — он наклонился, шаря в обувном ящике.

Светак дяди Миши имел пару неглубоких вмятин и несколько напряжённых сгустков неправильного цвета. Закусив губу, Вера быстро коснулась своим светаком дядиной тени: обычная усталость, нервы, может, лёгкое, неопасное недомогание, в общем, ничего катастрофического. Удостоверившись в этом, Вера сразу же разорвала контакт, чтобы не лезть без спроса в личную жизнь родственника, — не за этим она пришла!

— Вот, надевай! — выдав тапочки, сказал дядя Миша. — Я сейчас чай поставлю.

Он развернулся и пошёл в кухню.

— Да не стоит, спасибо, я ненадолго, — Вера поспешила за ним. — Спросить просто хотела…

— Что? — за шумом наливаемой в чайник воды, не расслышал дядя Миша и мотнул головой в сторону стула: — Да ты садись. Садись!

Вера послушно опустилась на стул, сняла рюкзак и достала оттуда фотографию.

Дядя поставил чайник и полез в буфет, гремя посудой.

— Вот! — решив не тянуть резину, а сразу взять быка за рога, она положила снимок на стол.

Развернувшийся к столу дядя Миша чуть не уронил чашки.

— Господи, — пробормотал он, поставив посуду на стол. — Откуда у тебя… это?

— В шкафу на даче нашла.

— А-а. — Дядя расставил чашки и, отвернувшись от стола, снова полез в буфет.

— Дядь Миш! — не выдержав, повысила голос Вера.

— Погоди, тут у нас печенье где-то должно быть… — он зашуршал пакетами.

— Да не хочу я печенья, спасибо!

— А чего ты хочешь? — он повернулся, явно избегая смотреть на фото, в глазах его плескалась растерянность.

— Чтобы вы объяснили мне, что это значит! — она ткнула пальцем в изображение, показывая на нож.

Дядя вздохнул и сел напротив Веры, так и оставив дверцу буфета распахнутой.

— Слушай, малыш…

— Я не малыш!

— Для нас ты всегда малыш, и в этом нет ничего обидного… — натолкнувшись на её взгляд, он на секунду умолк, потом произнёс уже совсем другим, сухим и деловым тоном: — Мы не говорили тебе, потому что не хотели травмировать.

— Не говорили что?

Щёлкнул, отключаясь, чайник.

Дядя встал, закрыл буфет, затем не спеша и с сосредоточенным лицом, словно исполнял какой-то важный ритуал, положил в чашки по пакетику и аккуратно налил кипятка. Его гостья мрачно поглядела на световую тень родственника: она слегка потемнела, по поверхности пробежала красноватая рябь.

«Если он сейчас не заговорит, я устрою плотный контакт и попробую сама всё выяснить». Уверенности, что сможет правильно удержать контроль, не было: вдруг она снова поддастся какому-нибудь дурацкому порыву или вообще считает совсем не ту инфу, что нужна, случайно залезет в глубоко сокровенное… — почти как подглядит за голым человеком, но Вера чувствовала, что не отступится. Она должна… просто должна знать, и всё!

— Ладно, — точно почувствовав её настроение, сказал дядя Миша и, поставив на стол чайник, сел напротив двоюродной племянницы. — В конце концов, ты уже взрослая, и раз тебе так приспичило… — Вера смотрела на него во все глаза. — В общем, это было самоубийство.

— Что-о-о?!

— Самоубийство, — медленно повторил он. — Твой дед сам себе вонзил в горло нож.

— Нет, — замотав головой, племянница отодвинулась от стола, словно хотела вот так дистанцироваться от произнесённых дядей слов. — Нет!

— В это трудно поверить, я понимаю, — он отхлебнул чая и взвыл: — А чёрт, горячий!.. обжёгся… в общем, Павел Иннокентьевич сам это сделал. Прямо на дороге! За секунды до того, как его сбила машина.

— Да вы что?! — взорвалась Вера. — Какие секунды? Что вы говорите? Дедушка Паша?! Что за бред?! Вы специально?.. зачем? Зачем вы мне врёте?!

— Эй-эй, прикуси-ка язычок! — нахмурился дядя Миша. — Ты с кем разговариваешь?

Щёки обдало жаром, племянница потупилась, уставившись в свою чашку.

— Вот то-то, — голос его сразу смягчился, двоюродный дядя вообще был отходчивым и добрым человеком. — А то, ишь ты, — «врёте»! Совсем уже… Зачем мне тебе врать-то, дурочка? Это ведь ты сама пришла ко мне правду узнать — ну так слушай!

— Но ведь этого просто не может быть!

— Есть свидетели, которые видели, что он был на дороге один. Да и экспертиза доказала, что он сам это сделал. Собственноручно. Я тогда общался со следователем по этому делу, Васильков Иван Игнатьевич… сейчас! — дядя Миша вдруг вскочил и, выбежав из кухни в прихожую, принялся рыться там в одном из ящиков встроенного шкафа, приговаривая: — Где-то тут должна быть… а, вот! Можешь сама у него спросить… — Он вернулся в кухню с визиткой в руках. — Угол проникновения, отпечатки, следы крови на теле… — заметив, как опустились плечи племянницы, и вся она разом поникла, он тяжело вздохнул: — Эх! Ну, вот поэтому мы тебе и не говорили!

— Я не понимаю, — сдавленно проговорила Вера, глотая слёзы. — Не понимаю…

— Да я тоже! — дядя положил карточку на стол и сел на своё место. — Я тоже долго сомневался, что это правда! Воткнуть нож себе в горло прямо на дороге — зачем? бессмыслица какая-то! Если хотел убить себя, почему не сделал это в спокойном месте?.. — он покачал головой. — …Короче, я тщательно проверял, изучал вопрос — уж поверь! Привлекал даже сторонних специалистов… и… в общем, его суицид — это факт! А с фактами не поспоришь.

— Но почему?.. что-то же должно было?.. из-за чего он это сделал?

— Я не знаю, — дядя тяжело вздохнул. — Клавдия Викторовна уверяла, что тоже не знает, но… — он умолк.

— Что? — насторожилась Вера.

— Да мне, понимаешь, всегда казалось… — он вдруг посмотрел на двоюродную племянницу совсем другим, чем обычно, взглядом: не как на ребёнка, а как на полностью самостоятельного, взрослого, равного себе человека, отчего та невольно выпрямилась, даже слёзы сразу высохли. — Да нет, не казалось, я прямо-таки видел это… в общем, Клавдия явно что-то скрывала! И вела себя странно — хотя это, конечно, могло быть признаком надвигавшейся душевной болезни… но всё равно! Она ведь его жена! Самый близкий на свете человек. Трудно поверить, что Клавдия даже предположить не пыталась, в чём причина, ведь правда?

— Хотите сказать, бабушка знала, почему деда Паша это сделал, но никому не сказала?

Дядя пожал плечами и стал задумчиво прихлёбывать остывший уже чай.

— Тут вот ещё телефон какой-то на обратной стороне записан, — Вера перевернула снимок. — Не знаете чей?

Он наклонился, изучая номер. Потом взял свой мобильник, долго листал контакты, но ничего не нашёл.

— Нет, Верочка, не знаю. — Дядя вздохнул и снова принялся за чай. — Увы.

Племянница тоже взяла чашку, но пить так и не стала, только задумчиво покрутила её на блюдце и отставила.

— Пойду я, дядь Миш, ладно? — Она встала, забрав со стола фото и визитку следователя Василькова.

— Иди, — кивнул родственник. — Если что, я на связи… Звони в любое время.

— Спасибо.

Замотанный работой Васильков Иван Игнатьевич желанием встретиться с Верой отнюдь не горел, сразу же потребовал сказать, что ей надо, и, выслушав, заявил:

— Девушка, у меня миллион дел, но Острожского вашего я помню, он действительно покончил с собой.

— Точно? — упавшим голосом спросила Вера — не то чтобы она не поверила дяде, но когда об этом вот так, сухо и прямо, объявил прямо по телефону какой-то незнакомый мужик, стало не по себе.

— Да-да, точно. Дело закрыто, чего вы ещё хотите?

Проблема была в том, что Вера и сама не знала, чего — конкретно — она хочет, просто чувствовала, что должна использовать любую, пусть даже, на первый взгляд, непонятно зачем подвернувшуюся возможность.

— Можно мне подъехать, куда скажете, и поговорить с вами, я не отниму у вас много времени!

— Но зачем? У вас что, появились новые факты, какая-то информация?

— Пожалуйста, — голос Веры дрогнул. — У меня все умерли!.. уже не спросить… а мне очень надо!.. уточнить кое-что, это недолго…

— Да вы что там, ревёте что ли? — возмущённо вскричал Васильков. — А ну, прекратите немедленно! Слышите?.. Хорошо, ладно, если уж вам так надо, подъезжайте сюда, в отделение, через час сможете?

— Да, спасибо!

Иван Игнатьевич объяснил, куда подойти и повесил трубку. А Вера, тоже нажав отбой, поставила старенький городской радиотелефон на базу. Это была одна из первых моделей с примитивным дисплеем, который к счастью, в отличие от смартфона, ксеноновой фарой не светился и, надев обычные солнцезащитные очки, можно было спокойно им пользоваться.

Сборы не заняли много времени: спустя пятнадцать минут, Вера уже выскочила из дома. В арке продолжала сиять радужными переливами дверь, и хотя сейчас изучать её снова было недосуг, вдруг возникла уверенность, что она сама откроется, когда придёт для этого время. Привычно подтянув к себе светак, Вера быстро миновала проход.

Васильков оказался пожилым, бледным и усталым. Дыр его световая тень, слава богу, не имела, но грязных цветов и затемнений было полно. Посетительницу Иван Игнатьевич встретил сухо и обсуждать ничего не собирался, но она была к этому готова и сделала то, что планировала, добиваясь этой встречи: устроила светакам — своему и следователя — плотный контакт прямо в тот момент, когда он заговорил о дедушке.

Принимая вызов, Васильков думал, что из больницы ему звонят сообщить, что Острожский скончался, ну, или, что было почти невероятно, очнулся, но чтобы — такое?! У следователя челюсть так сильно отвисла от удивления, что он, торопясь вернуть её на место, звонко, по-волчьи, клацнул зубами.

— Что? — не поняв странного звука, спросил звонивший.

— Вы же говорили, — возмутился Иван Игнатьевич, — что с такими повреждениями он вряд ли придёт в сознание и вообще дольше часа не протянет?!

— Так и есть! — подтвердил врач.

— Но тогда получается, он уже должен был умереть, а вы говорите — исчез из больницы! Что это вообще значит — исчез?! — повысил голос Васильков. — Сам он уйти не в состоянии, значит, кто-то его вывез?

— Вероятно, — вынужден был согласиться его собеседник.

— Прямо из реанимации? И никто ничего не видел? Как такое вообще возможно?!

— Я бы сказал — невозможно, но факт есть факт: Острожского в палате нет! Дежурная медсестра уверяет, что выходила только один раз в туалет, на три минуты, пациент оставался на месте, ещё живой, но без сознания… впрочем, я вам это уже говорил…

— Да-да, говорили! Из больницы украли пациента в тяжёлом состоянии, и ни вы, ни ваша дежурная медсестра не заметили!

— Только вот кричать на меня не нужно! — вскипел, потеряв терпение, врач. — Понятия не имею, что там этот ваш старик мог такого сделать, что его полумёртвого похитили, но вы-то, небось, в курсе! Вот и надо было охрану выставлять.

«Поучи жену щи варить!» — едва сдерживая гнев, подумал Васильков, параллельно вызывая оперативников, чтобы отправить в больницу — разбираться на месте.

— Знаете, я думаю, — озадаченный этой внезапно возникшей паузой, сказал врач, — куда бы Острожского ни увезли, сейчас он, в любом случае, уже труп.

Вера ошарашено дёрнулась, точка контакта светаков сместилась, выпустив ещё одно видение, но уже не про дедушку, а касавшееся личной жизни Ивана Игнатьевича.

— Что с вами? — нахмурился он.

— А?

— Я спрашиваю: вам плохо? Может, воды?

— Нет, спасибо… — качая головой, пробормотала она.

— Ну, тогда, давайте, я подпишу вам пропуск.

— Так, значит, получается, дедушка умер не сразу? — Вера подняла взгляд на следователя.

— Он умер на следующий день.

— Где?

— В смысле?

— Где он умер? В больнице ведь дедушки уже не было — он оттуда исчез!

— Что? — Васильков прищурился и спросил тоном, не предвещавшим ничего хорошего: — Это кто вам сказал?

— Никто… вы… то есть, я просто иногда кое-что вижу, ну, видения такие, понимаете?

— Пропуск давайте!

— Так вот я видела, как… — Вера подробно описала разговор следователя с врачом об исчезновении Острожского.

— Это вам в больнице рассказали?

— Да нет, говорю же, это я сама увидела, ну, просто я… вижу некоторые вещи.

— Хватит нести чепуху! — разъярился следователь.

— Нет, подождите, я могу доказать! Вчера, у вашего сына, вы нашли пакетики с…

— Замолчите! — прошипел Иван Игнатьевич, подавшись к ней через стол. — Кто вы такая? На кого работаете?!

— Да ни на кого я не работаю! — от Василькова исходила такая агрессия, что Веру накрыл страх. — Я сама по себе… честное слово! Про сына вашего я случайно увидела, потому что вы об этом сильно переживаете, но я никому не скажу, я — только чтобы доказать…

— Чего вы хотите? — резко перебил следователь.

— Я хочу про дедушку узнать!

— Что именно?

— Как и от чего он умер! Мне говорили, причина смерти — наезд, а потом я нашла фото, где у него нож в горле… Так отчего и когда он умер? Расскажите мне всё, что вы об этом знаете!

— И тогда вы отстанете, и сына моего упоминать нигде и никогда больше не будете, — с нажимом на каждое слово, произнёс Васильков.

— Да-да, конечно! — горячо заверила его Вера. — Клянусь!

Он долго и пристально смотрел на неё так, что по позвоночнику бежали мурашки, а щёки, наоборот, горели, словно её застукали за чем-то неприличным.

— Не знаю, зачем вам сейчас понадобилось ворошить то закрытое дело… собираетесь раздуть какой-нибудь скандал или побежать жаловаться?

— Нет-нет, что вы! Никуда я не побегу. Это нужно исключительно мне. Лично.

— Ладно, — как видно, вполне удовлетворённый её видом и ответом, кивнул Иван Игнатьевич. — Я хорошо помню это дело из-за его странности. Когда выезжали на место, думали — наезд, но у Острожского в горле оказался нож. Экспертиза потом определила, что он воткнул его себе сам и, судя по всему, буквально за секунду до того, как был сбит машиной, или даже одновременно. Повреждения выглядели несовместимыми с жизнью, однако Острожский не был мёртв, что очень удивило врачей «скорой» — они погрузили его в машину, уверенные, что он скончается ещё по дороге в больницу, но этого не произошло. Деда вашего поместили в реанимацию, а мы начали следствие. И тут вдруг звонит врач и сообщает, что Острожский пропал. Поехавшие в больницу опера не сумели обнаружить никаких следов похитителей, и вообще, по всему выходило, будто дед ваш сам отсоединил себя от аппаратуры и сбежал. Где-то прятался, пока врачи на ушах стояли, и, улучив момент, ускользнул из больницы, украв одежду одного из пациентов в палате на другом этаже. Чепуха, конечно, — все медики в один голос твердили, что тяжёлое состояние Острожского исключает возможность даже просто самостоятельно оторвать голову от подушки, а уж о том, чтобы встать и бегать по больнице, смешно даже речь заводить, но вот именно так, хоть тресни, всё и выглядело! Да и камеры зафиксировали, как из больницы, как раз в подходящее время, выскочил человек, похожий на Острожского, в одежде пациента, у которого вещи пропали… Однако всё это были ещё цветочки, а самые ягодки ждали нас впереди, когда на следующий день раздался звонок гуляющего с собакой гражданина, нашедшего тело вашего дедушки в парке.

На этот раз Острожский действительно был мёртв и выглядел при этом так, словно его рвала зубами стая бешеных собак. Криминалисты сказали, повреждения нанесли, когда он был ещё жив, но в ранах не нашли ни слюны животных, ни следов металла — это если бы его палкой с гвоздями били, ни чего-то ещё, что указало бы, чем его так изуродовали — всё тело было настоящим месивом! Ни одного целого места не найти, только лицо более-менее сохранилось — я тогда ещё подумал: может, хотели, чтобы проблем с опознанием не было? — Васильков пожал плечами и, заметив, что Вера резко побледнела и дрожит, спросил: — Вам нехорошо? Может, врача?

Он взялся было за телефон.

— Не надо, — Вера схватила его за руку. — Я просто… уже всё нормально, спасибо.

— Вот, попейте, — Васильков достал откуда-то из-под стола стакан, дунул в него, потом налил туда воды из стоявшей рядом, на тумбочке, пластиковой бутылки.

— Спасибо, — Вера взяла стакан, отхлебнула — вода была солоноватой и газированной.

— Зря я так вот, без подготовки, всё это на вас вывалил… уж извините!

— Нет-нет, я… я же сама хотела подробностей, так что… — Вера сделала ещё глоток и поставила стакан на стол. — В общем, я — в порядке! Так чем же всё-таки нанесли ему эти раны?

— Как позже выяснилось из официального экспертного заключения — ничем. Оказалось, что-то разорвало его тело изнутри, а не снаружи.

— Изнутри?! Как это?

— А бог его знает, — развёл руками Иван Игнатьевич. — Что-то попало внутрь мышц и потом разорвало ткани, но что именно — определить, к сожалению, так и не удалось.

— Разве так бывает? — потрясённо прошептала Вера.

Ей захотелось ещё раз совместить светаки, чтобы убедиться, что следователь говорит правду, но она опасалась, что не достаточно успокоилась, чтобы удержать контроль. Да и интуиция подсказывала: трудно найти человека, ещё меньше похожего на фантазёра, чем Васильков. Да и зачем ему такое выдумывать?

— В моей практике ничего подобного ни раньше, ни за последнее время не было, — устало вздохнул Иван Игнатьевич. — Не дело, а какой-то сплошной набор несуразностей и вопросов без ответов… Тех, кто похитил из больницы вашего дедушку, найти не получилось, понять, что его так зверски изуродовало — тоже. Да и как он умудрился так долго оставаться живым после наезда, с переломанными костями, разрывами внутренних органов и проткнутым им же самим горлом, тоже осталось загадкой.

— А машина? Ну, в смысле, водитель, который его сбил?..

— Машина оказалась угнанной, водитель скрылся, задержать его по горячим следам не вышло, а потом, когда выяснилось, что это самоубийство… — следователь махнул рукой, давая понять, что с поисками не очень-то и надрывались. — В общем, угонщика не нашли.

Дверь кабинета открылась, кто-то хотел войти, но Иван Игнатьевич его отослал, сказав, чтоб зашёл попозже. Вера в это время отпила ещё минералки, собираясь с силами и мыслями. Только Васильков отошёл от двери, как у него зазвонил телефон. Пока он отвечал, из его светака вдруг полыхнуло красным, словно огромный красный протуберанец вырвался вперёд и стал чернеть на краях. Вера подвела свою светотень поближе и осторожно, с опаской наслоила на протуберанец и сразу поняла, в чём дело: сердце! Сердце следователя буквально вспыхнуло перед глазами белым огнём, словно готовясь взорваться, а чёрный, сжимавшийся ореол протуберанца… о боже!

— Иван Игнатьевич! — взвизгнула Вера, уставившись на него вытаращенными глазами, словно у него за спиной прямо из шкафа выскочил маньяк и уже замахнулся топором, готовый разрубить следователю череп.

— Перезвоню, — бросил Васильков в трубку и, нажав отбой, быстро спросил: — В чём дело?

— Вам срочно надо к врачу, у вас сердце вот-вот не выдержит! Пожалуйста, езжайте в больницу, скажите, пусть сердце проверят!

— Давайте-ка ваш пропуск, — следователь снова сел за стол.

— Но я не шучу и не выдумываю, я это видела, так же ясно, как и про вашего сы… — Вера осеклась, встретившись с Иваном Игнатьевичем взглядом. — Извините, я не буду больше упоминать, но вы должны мне поверить! Если вы не поедете в больницу, вы умрёте!

— Ну хватит! — он подписал пропуск и сунул его девушке прямо в руку. — Идите уже, гражданка Острожская, домой! всего доброго!

В отчаянии от того, что он ей не верит, Вера снова совместила светаки. Стараясь не задеть красный, с пока ещё тонким, но расширявшимся — хоть и медленно-медленно, но всё же! — чёрным ореолом, протуберанец, она стала искать что-нибудь, что могло бы убедить Василькова, и выпалила о первом, что попалось ей на глаза:

— Вчера вы повредили большой палец левой ноги возле ногтя, но всё пройдёт, это ерунда, а вот сердце!

— Вы и так отняли у меня массу времени! — разозлился следователь. — Не вынуждайте выводить вас насильно.

— Да-да, я уже ухожу, — Вера поднялась и пошла к выходу. — Спасибо за приём.

Дверь в кабинет снова открылась, и на этот раз Васильков впустил вошедшего, коротко бросив:

— Заходи.

На пороге Вера обернулась:

— Пожалуйста! Это очень серьёзно!

— Да понял я, понял! — гаркнул следователь.

Что-то в его голосе успокоило Веру.

— До свидания! — она вышла и, закрыла за собой дверь.

— А чего серьёзно-то, Иван Игнатьевич? — спросил пришедший к следователю опер.

— Да так… не бери в голову, — проворчал тот.

Вчера он забыл взять в ванную очки и сослепу отхватил с мясом — так что кровь пошла — цеплявшийся за всё ноготь на большом пальце левой ноги: касаться им ботинка до сих пор было больно. Об этом глупом и незначительном инциденте Васильков, конечно же, не сказал никому, даже жене.