Аватары тьмы

Глава 6. Пробитая защита

Жуткий тип из ателье так напугал Веру, что она бежала, пока ноги не отказались двигаться. Только тогда она остановилась и, опершись о первую попавшуюся стену, согнулась, жадно хватая ртом воздух.

— Девушка, вам плохо?

Вера повернула голову: остановившаяся рядом пожилая женщина тревожно смотрела ей в лицо.

— Нет… — с трудом пролепетала Вера, потихоньку выпрямляясь и вытирая рукавом пот со лба. — Всё нормально, спасибо.

— Может, всё-таки «скорую»?

Светак старушки имел длинную тёмную полосу: что-то страшное, смертельное и явно неизлечимое почти раскололо его пополам — да ей самой впору было вызывать «скорую»!

— Не надо.

Чужой светак вдруг дёрнулся и, изогнувшись, потянулся к Вериному, та едва успела заставить свой отпрянуть и, повернувшись к старушке спиной, быстро поковыляла прочь, стараясь держать свою световую тень прямо перед собой и не отпускать дальше нескольких сантиметров от тела.

Это было невежливо — вот так резко отвернуться и уйти, Вера понимала, но сделать ничего не могла. Чужой светак дёргался и бился, вытягиваясь до предела и пытаясь догнать уходившего собрата, старушка что-то говорила вслед, но нельзя было позволить себе ответить, остановиться или обернуться, это нарушило бы концентрацию, на которую у Веры почти не осталось сил.

Только сейчас она поняла, какую роковую ошибку совершила в парке, зарастив порванную связку швеи за счёт ресурсов собственного организма. Естественная защита её светака оказалась пробита! Это не было заметно сразу, но теперь, когда светак полностью затянулся и расправился, брешь в защите стала не просто видна, а засияла, как приглашение, и любой больной человек, сам того не осознавая, стремился им воспользоваться, чтобы высосать из Веры всю оставшуюся энергию.

Шарахаясь от прохожих, она шла, выбирая для передышек самые безлюдные уголки: умереть прямо на улице, вылечив ещё пару-тройку незнакомых людей, совсем не хотелось. Спускаться в метро было чересчур рискованно, идти пешком слишком далеко и тоже не безопасно… Вера с тоской огляделась, не зная, что делать, как вдруг увидела затормозившее неподалёку такси. Мимо по тротуару шли два вроде бы здоровых человека, и она, лавируя между ними, бросилась к проезжей части. И едва не столкнулась с вылетевшим откуда ни возьмись больным светаком. Таксист?! Вера в ужасе отпрянула, хватая за плечи незнакомого, но здорового парня и закрываясь им, как щитом. Парень охнул, не понимая, что происходит, когда на его светотень вихрем налетел больной чужак. Светаки врезались друг в друга, на краткое время перепутавшись цветами, и Вера увидела, что таксист-то здоров! Больным оказался пассажир — молодой человек с рукой на перевязи — он только что вылез из машины и растерянно мялся на тротуаре, пока тот, с кем столкнулся его светак, качался, как пьяный, пытаясь сохранить равновесие.

— Стойте!! — отчаянно закричала Вера уже собравшемуся отъезжать таксисту. — Остановитесь! — Она успела схватиться за ручку дверцы, прежде чем машина тронулась.

— У меня заказ! — заявил таксист, но нежданная пассажирка, не слушая его, уже бухнулась на сидение и захлопнула дверцу.

— Пожалуйста! Хоть докуда-нибудь, пока по дороге! — в окно было видно, что светаки почти распутались и больной уже потянулся обратно в сторону Веры.

Таксист пожал плечами и отъехал от тротуара, вливаясь в транспортный поток.

Вере повезло: такси заказали из её района, так что доехать удалось почти до самого дома. Пробок, к счастью, не было, автомобили двигались быстро, с дистанцией, и светаки других людей держались внутри машин, поближе к своим хозяевам.

Такси притормозило метрах в ста пятидесяти от дома, но народу вокруг оказалось немного, и, легко проскочив улицу, Вера с облегчением нырнула в арку — до подъезда оставалось чуть-чуть. Сверкнуло цветными красками пятно в стене, и, краем глаза заметив что-то, Вера остановилась. Сейчас было, конечно совсем не до изучения радужного прохода, но пропустить такое не смог бы никто: с правой стороны чётко виднелась тонкая чёрная линия. Очень чёрная! Пока Вера, открыв рот, застыла, удивлённо подняв брови, её светак двинулся к светившемуся прямоугольнику и, мгновенно подстроившись под его переливы, коснулся радужного полотна. И тогда оно вдруг стало сужаться: тонкая линия справа превратилась в быстро расширявшуюся полосу черноты. Это действительно была дверь, и она открывалась! Светак ринулся внутрь, и всё окутало непроницаемой чернотой: глаза перестали видеть, сердце захолонуло, волосы встали дыбом, а уши засекли тихий осторожный шорох: что-то шевелилось там, в кромешной тьме! Вера потянула светака назад, но он не поддался, будто кто-то невидимый схватил его и потащил к себе. Она в панике продолжала дёргать светак снова и снова, пока окружавший мрак вдруг не взорвался белыми искрами. Мир вновь обрёл краски, а радужная дверь захлопнулась, оставив справа тонкую чёрную линию. Голова пульсировала от боли, а светак от середины и до нижнего края разделялся надвое. «Это я порвала его! — с ужасом поняла Вера. — Никто его не хватал, это всё брешь в защите, он зацепился ею за что-то там, в чёрной тьме, а я тупо тянула, и вот результат…»

Оглядевшись вокруг, она заторопилась к подъезду, молясь, чтобы никто ей сейчас не встретился: с таким повреждением от больных светаков уже ни за что не отбиться! Голову по-прежнему терзала боль, ноги еле слушались, но, к счастью, до квартиры удалось добраться без приключений — там Вера упала на кровать и отключилась.

Разбудил её городской телефон — пиликал и пиликал, пока она наконец не встала, чтобы взять трубку, но звонки к тому времени уже прекратились. Ну и чёрт с ним, это наверняка спамеры, подумала Вера, беря в руки старенькую радиотрубку и снова радуясь, что, в отличие от смартфона, примитивный дисплей ксеноновой фарой не светился. Дата и время повергли в изумление: проспать почти сутки — ничего себе! Вера глянула на свой светак и поняла, что не зря столько продрыхла: разорванное место срослось, брешь в защите закрылась, ура! Однако впредь надо быть осторожнее: нельзя вот так, очертя голову, бросаться исцелять кого-то такой ценой! Вчерашние злоключения могли очень плохо закончиться, да что там — плохо! — повезло, что вообще сумела добраться до дома живой…

Вздохнув, Вера нажала кнопку, посмотреть, с какого номера сегодня утром звонили, и обомлела: на дисплее значился телефон ателье на Старокисловской! Господи…

Какого чёрта она звонила туда со своего городского телефона?! Оставила этому жуткому типу свой номер! А по номеру адрес найти — раз плюнуть — базы, вон, прямо в интернете продаются…

Стоял тёплый летний день, но Веру вдруг пробил озноб.

Не надо было вообще звонить по записанному на фото номеру! Сон ведь ясно предупреждал: кровь пойдёт, если туда полезешь, вот какая же она дура!.. Теперь-то ясно, что и фото, и номер были приготовлены вовсе не для неё! А для кого? Да мало ли! Ведь не в вакууме же бабуля с дедулей жили и действовали, были и другие посвящённые: да вот хотя бы тот дядька с золотыми усами и прозрачными глазами… Вера нахмурилась, усиленно роясь в памяти, но — увы! Ни имени, ни фамилии врача, к которому водил её дед, вспомнить не удалось — это было так давно, она училась в третьем классе!.. да и не факт, что ей вообще сказали, как того дядьку зовут…

Ладно, бог с ним! Сейчас главное решить, что дальше делать.

Уехать куда-нибудь из Москвы? скрыться? Но куда?.. Загород? Бессмысленно: если он найдёт её московский адрес, то потом узнает и про дачу — это, конечно, не так легко и быстро, как адрес по телефону, но в наш век информационных технологий тоже вполне решаемая задача. Так что сидеть в загородном доме — лишь небольшая отсрочка… а потом он всё равно придёт за ней!

Тот, у кого нет светака. Он называет себя главным закройщиком Антоном Шигориным, но ведь «людей без светотени не бывает…» — значит, он — НЕ человек… а кто?!

«Мы должны разобраться с этим гадом из ателье… уничтожить это дерьмо!» — так хотел дедушка, да видно не успел… а бабушка? Зачем она там, в этом проклятом ателье, заказала себе платье?! Подобраться к этому «закройщику» поближе?.. Ничего себе подобралась — в дурдоме оказалась! Вот не зря тётя говорила не ходить на Старокисловскую, надо было послушаться. Чёрт… да кто ж ещё, кроме этого Антона мог сляпать такое жуткое платье? Стопудово он причастен к сумасшествию бабули… и, наверное, к смерти дедушки тоже!

Может, обратиться к следователю Василькову? Но он, если не умер, то сейчас в больнице, до того ли ему?.. да и что Вера ему скажет? «Мне угрожает закройщик из ателье». — «Почему вы так решили?» — «Потому что он — не человек». Ну и бред! Вам, девушка, скажут, самое место в дурдоме, а как узнают про бабу Клаву, так вообще ни у кого сомнений не останется: наследственная шиза цветёт махровым цветом, ясен пень!.. Никто в такое не поверит… никто, кроме тёти! Она-то ведь явно что-то знает, раз не велела ходить на Старокисловскую, а «плохое платье» выкинуть.

Вера схватила мобильник и, включив, уже привычным движением на ощупь ткнула тётин номер.

На этот раз она, слава Богу, сама подошла к телефону. Голос был хриплый и заспанный, но на предложение племянницы прямо сейчас заглянуть ненадолго в гости, тётя Соня ответила, что она сегодня дома и будет ждать.

Вера выскочила из подъезда и, прижав светак к груди, бросилась к арке. Даже просто смотреть в сторону радужного прохода — после недавнего приключения во мраке за дверью — совсем не хотелось. Выбежав на улицу, она припустила к метро.

Спустившись в подземку, Вера так озиралась вокруг, словно за каждым углом таился дикий зверь, готовый броситься на неё и разорвать. Взгляд метался от одного человека к другому, выискивая такое же существо, как Антон. Но страх оказался напрасным: и на платформе, и в вагоне все люди были со светаками. Расслабиться, однако, всё равно не удалось, и к дому дяди с тётей, она, спустя полчаса, подходила на взводе.

К домофону тётя не подошла, заставив Верины, и без того натянутые нервы, задрожать, будто на них, как на струнах, играл сам дьявол. Чертыхаясь, она полезла в карман за мобильным, но тут дверь подъезда открылась, выпустив на улицу целое семейство: мама, папа, сын и ещё малыш в коляске. Вера поздоровалась и проскользнула мимо них в подъезд.

В квартиру пришлось позвонить дважды, прежде чем дверь, наконец открылась, и на пороге возникла заспанная тётя Соня.

— О-о! Верунчик! Приветики! — она впустила племянницу и, закрыв дверь, обернулась, вытянув губы трубочкой и распространяя стойкий запах перегара.

— Здравствуйте, тёть Сонь, — Вера чмокнула её в щёку. — Я ненадолго, хотела у вас кое-что спросить…

— Проходи, вот тапочки! Покушать хочешь?

— Нет, спасибо. Мне бы про то чёрное платье узнать, мы недавно о нём по телефону говорили, помните? Ну, бабушкино платье, которое она в ателье на Старокисловской заказывала.

— Далось тебе это платье! — проходя на кухню, мрачно буркнула тётя. — Садись! Конфетку хочешь? — она полезла в карман халата.

— Давайте, — опускаясь на стул, кивнула Вера, но, взяв угощение, удивлённо подняла брови: — Это же леденцы от кашля!

— Да? — уже запихнувшая за щёку леденец тётя подслеповато прищурилась, глядя на упаковку. — О-оо, ну… зато они — такие сладенькие, с ментолом… что, не будешь?

— Нет, спасибо… — племянница положила леденцы на стол. — Ну, так что насчёт платья, тётя Сонь, почему плохое, что вы имели в виду?

— Похоже, ты не отстанешь… — тихо и неразборчиво пробормотала та, задумчиво глядя в пол.

Её блёклый, словно застиранный, светак безжизненно маячил за хозяйкой размытым пятном — наверное, обессилел и выцвел от постоянных возлияний, подумала Вера. Опасных повреждений она не видела, а без серьёзной причины устанавливать контакт — теперь избегала, и потому, пытаясь вызвать ответную откровенность, честно призналась:

— Оно мне тоже кажется странным, это платье. Ненормальным даже, я бы сказала!

Тётя вскинула голову и молча посмотрела на племянницу хмурым похмельным взглядом.

— Расскажите, пожалуйста, тёть Сонь! Что б там ни было, я не подумаю, что вы… — Вера замялась, опасаясь ляпнуть что-нибудь не то, а потом выдала, решив идти ва-банк: — Да оно же без швов, застёжек, подол не раскрывается, как бабушка вообще могла его натянуть?! — это невозможно, я пробовала!

— Что? — тётя вдруг округлила глаза. — Не вздумай!

— Блин, опять! Ходить в ателье не вздумай, теперь ещё чего-то не вздумай, вы можете объяснить, наконец?!

— Надевать! Платье это! Не вздумай! Никогда! Лучше сожги его… к чёртовой матери!

— Почему?!

— Да какая разница, Верунчик, — голос родственницы внезапно смягчился, — просто сожги, да и всё…

— Я так не могу, я должна знать, в чём дело!

— Мишка считает, что я… ку-ку, — тётя постучала пальцем себе по виску.

— Нет! Нет, я так не думаю! — горячо заверила племянница, схватив её за руку. — С платьем что-то не то, это факт! расскажите, что вы видели?.. Ну, блин, тёть Сонь, ну пожалуйста!

— Ладно, — та с хрустом раскусила остаток леденца. — Платье это чёртово и правда ненормальное… в общем, когда Клавдия его надевала, я не видела, а вот как снимала… Было это сразу после поминок — девятый день, мы тогда на ночь у вас остались.

Вера кивнула: она в тот вечер сразу в комнату свою прошла, на кровать упала и до утра не вставала — всё о дедуле думала. Плакала.

— Перед самым сном я решила проверить, как там Клавдия, — продолжила тётя Соня. — Валерьяночки прихватила и тихонько к комнате её подошла: может, вдруг уснула уже, думаю, стучаться не стала, дверь тихонько приоткрыла. Смотрю, она стоит и платье это через голову стягивает… а за тканью, — чёрт, ну, прям оторопь до сих пор берёт! — тянется ещё что-то, телесное такое, будто кожа к ткани прилипла и отрывается… Вот я сейчас рассказываю и понимаю, какой чушью это звучит, но я видела, понимаешь?

Вера снова молча кивнула, глядя на неё во все глаза.

— Застыла на пороге соляным столбом и таращусь, взгляд оторвать не могу! Тело Клавдии будто уменьшается и меняется, а хреновина за платьем всё тянется и тянется! Мерзкая такая, мягкая, телесная… — тётя передёрнула плечами и умолкла.

— И что? — свистящим шёпотом вопросила племянница, тронув её за локоть. — Что потом?!

— А потом она повернула голову и я увидела, что лица у неё будто уже и нет!

— Как это?!

— Да не знаю я! Рассмотреть не успела — Клава, видно, меня засекла. Р-раз, и платье на место легло! И лицо на место вернулось, губы шевелятся. Чего тебе? — говорит. Я валерьянку протягиваю. — Спасибо, не надо, ложусь я уже. — А я стою, как дура, что сказать, не знаю, пальцем в платье только тычу. А Клава мне: Ничего не надо! — и вдруг нахмурилась, злобно так на меня зыркнула: Уходи, Соня, я устала! Рукой от себя так вот махнула и сказала, будто сплюнула: Иди! Ну, я дверь закрыла и ушла. Долго потом уснуть не могла, растолкала всё-таки Мишку и рассказала ему, что видела, а он: пить надо было меньше на поминках! К стене отвернулся и захрапел. А утром, когда Клавкино сумасшествие обнаружилось, и мы тогда у вас ещё на несколько дней остались, пока её в клинику устраивали, я платье Клавкино стала рассматривать, а оно странное такое… и маленькое! Ну, я вечером снова к Мишке привязалась. Стала платье это показывать: застёжек, мол, нет, ткань слиплась — надо всё-таки Вере, про то, что я видела, сказать… предупредить… да Мишка и смотреть даже не стал, только взбесился: Ты совсем, дура, рехнулась — своими пьяными глюками ребёнка пугать?! Не смей! У неё и так большой стресс, оставь девочку в покое! Нашёл у Клавы в комнате какую-то жестянку, выхватил у меня платье, сунул его туда и крышку захлопнул. Всё, забудь, говорит, я это в помойку на улице выкину!.. Ну, я посидела, подумала и почти убедила себя, что и впрямь глюки словила, всё-таки пила же я на поминках, чего уж… И тут вдруг этот тип к Клаве заявляется!

— Какой тип, куда заявляется?

— Да в квартиру вашу, куда же! Тебя тогда дома не было, в институт, что ль ушла, не помню. В общем, ни тебя, ни Мишки, я одна. Он в дверь звонит. Я: кто? А он: Клавдию Викторовну можно увидеть? Ну, пришлось открыть. Объяснила ему, что Клавдия в клинике, а он вдруг прошёл прямо в её комнату и стал про чёрное платье спрашивать, представляешь?! Я из ателье, говорит, где она это платье заказывала, где оно? — и зырк, зырк по сторонам! А в чём дело-то? — спрашиваю. Да выяснилось, говорит, что партия молний, которые мы весь последний месяц использовали, бракованная, и теперь мы их меняем. Бесплатно. Клавдии Викторовне дозвониться не смогли, но она в своё время доставку заказывала по этому адресу, поэтому я лично пришёл: реноме, мол, репутация… всё такое! Короче, бред полнейший!

— Но там же вообще никакой молнии нет, я сто раз смотрела! — воскликнула Вера.

— Да даже если б была! — улыбнулась тётя. — Будут они обзванивать клиентов по такому поводу, как же! Только отнекиваться будут, и то если сам обратишься. А уж лично являться — сказка для дурачков, смешно просто! В общем, сказала я ему, что платье вообще не расстёгивалось, и потому мы его в помойку выкинули. А он вдруг как засуетится: Кто выкинул? Когда? В какую помойку?! Пару дней назад, говорю, в контейнер на улице, куда ж ещё? А он прямо в лице, знаешь, так переменился, побледнел и чуть ли не в обморок падать собрался. Господи! Пришлось на кровать Клавкину усадить. Хотела я «скорую» вызвать, а он: не надо, дайте водички, пожалуйста, у меня так бывает, это просто обезвоживание. Ну, я сходила на кухню, принесла ему стакан, он залпом выпил, чуть отдышался, извинился за беспокойство и ушёл. Странный тип, противный!

— А чем противный-то, внешностью?

— Да нет, внешность вроде обычная: высокий, черноволосый, кареглазый, плотной такой комплекции…

«Антон! — сразу поняла Вера. — К бабушке приходил Антон Шигорин! Выходит, он давным-давно знает, где я живу, мог бы уже подловить, если б хотел…»

— Но вот глаза! — продолжала тем временем тётя Соня. — Смотрел он так… не могу объяснить даже… неприятно, короче, смотрел! И обезвоживание это его странное, я потом даже стала смотреть, не спёр ли чего!

— И что?

— Да ничего… Всё на месте осталось, — пожала плечами тётя. — Да и не похож он на вора был, ну, совсем не похож, я ведь людей хорошо чувствую, ты знаешь! И всё равно, когда он ушёл, я так разволновалась, что успокоительное выпила…

«Ага, сорокаградусное», — мрачно подумала племянница.

— …и уснула, а на следующий день уже снова дела, заботы, в общем, забылось как-то всё это. Да и не приходил ведь он больше… или, — она вдруг вытаращилась на Веру, — приходил? К тебе, без нас, приходил?!

— Нет, тётя Соня, не приходил. Это я сама просто платье нашла.

— А где ж ты его нашла? Я думала, Мишка эту коробку в помойку выкинул.

— Нет, она на даче в бабушкином гардеробе лежала.

— На даче?! А-а… ты знаешь, Верунчик, он ведь ездил туда, после тех поминок, на дачу-то к вам, вещи кое-какие отвозил, чтоб тебе тут не мешались, помнишь?

— Угу, было такое.

— Вот тогда, наверное, коробку эту тоже прихватил и там оставил.

— Наверное…

«…Вещи кое-какие не мешались…» На самом деле это были вещи деда, и их увезли, чтобы не попадались племяннице на глаза и не напоминали об утрате… Дядя с тётей заботились о ней, беспокоились…

— Спасибо, тёть Сонь! — Вера порывисто обняла родственницу.

— Ну, что ты, милая!

Она стала нежно гладить племянницу по спине, и та вдруг осознала, как мало осталось вокруг близких людей… Вот как тётя Соня… и пусть она слишком много пила, из-за чего оказывалась порой недоступна, но ведь она действительно любила её — Вера так остро это чувствовала, что даже контакт светаков был не нужен.

— А платье это, Верунчик, ты лучше всё-таки выкинь… Очень тебе советую!

— Я поняла, тётя Соня! Спасибо.

Лысорской обработки Виктор Индукин не помнил: он просто очнулся у себя дома, на полу, в одних трусах и с мерзейшим привкусом на шершавом языке — прямо не рот, а давно не чищеная клетка хомячка. Индукин медленно поднялся и побрёл, шатаясь, в ванную, где долго чистил зубы, стараясь изгнать отвратный вкус и запах, но помогало плохо. Всё тело ломило, голова раскалывалась, и хотелось лишь одного: немедленно выпить.

Прополоскав рот и плеснув в лицо водой, Виктор выпрямился и, глянув в зеркало, поморщился: мешки вокруг глаз, небритая щетина, скулы обтянуты сухой, как пергамент кожей, — тот ещё видок… Снизу вдруг полыхнул странный красноватый отсвет — Индукин отпрянул от зеркала назад и замер, вытаращив глаза: там, где солнечное сплетение, горела красным светом окружность, миллиметра два толщиной и диаметром, наверное, сантиметра три.

И тогда Виктор вспомнил. Это было как удар под дых, заставивший его задохнуться, а потом тихо осесть на пол, обхватив руками голову: «Чёрт! Чёрт!! Чёрт!..» Сознание обрушилось на него лавиной, буквально придавив к земле, он повалился на бок и долго лежал на холодной плитке пола, прежде чем заставил себя подняться. Светящееся кольцо, конечно же, оставалось на своём месте.

Тяжело, со стоном, вздохнув, Виктор вышел из ванной. На кухонном столе стояла почти допитая бутылка водки — там было грамм сто — он застыл, пожирая её глазами, пока всё его существо, весь организм прямо-таки вопил о необходимости срочно, вот прямо сейчас, промочить пересохшее горло. Проклятье… Он закрыл глаза, вспоминая, как умирал Митя, и Виктора затрясло, заколотило, затопило невыносимой болью, так, что невозможно думать, стоять, дышать. Он схватился за косяк, вновь переживая всё, что тогда чувствовал… Нет! Нет, пожалуйста! Он не сможет, больше не сможет такое вынести, это хуже смерти, и надо сделать всё, чтобы спастись из адова круга, который он так нелепо сам себе создал.

Конвульсивно сглотнув, он повернулся к водке спиной и проковылял в комнату, разыскивая свой мобильный телефон, но всё вокруг вдруг расплылось, мешая видеть, и Виктор с изумлением понял, что по щекам его потоком струятся слёзы.

Стерев их кулаками, Индукин тряхнул головой и, переборов накатившую слабость, вновь осмотрел комнату. Телефон отыскался на полке с книгами: сплошные пропущенные вызовы, в основном от брата Васьки.

Ладно… Ладно, сейчас! Виктор прошёл на кухню, схватил бутылку и, не медля, не думая ни секунды, опрокинул её над раковиной и туда же бросил, едва вылилась последняя капля водки. Потом, залпом осушив два стакана воды подряд, сварил себе кофе — обжигающе горячий и адски крепкий. Виктор долго цедил его маленькими, скупыми глоточками, думая, сколько драгоценных часов, которые он мог бы провести с сыном, отняла у него эта чёртова «лампочная» деятельность. И что в итоге? Помогла она вообще хоть кому-нибудь? Куда они там, мимо этих проклятых лысорей, проскочили? И действительно ли эти проскочившие смогут что-то сделать, чтобы прекратить вечное пиршество монстра? Или они только напрасно тратят силы и время? Кто может рассказать, а? Ну, кто?!

Когда он снова взял телефон и позвонил брату — руки почти не дрожали.

Васька звонку удивился — похоже, давно уже списал запившего братца со счетов. Знал бы он!.. — мелькнула сумасшедшая мысль рассказать всё, как есть, но стоило коснуться собственного солнечного сплетения, как порыв мгновенно сошёл на нет. Чувствуя пальцами, как тёплую кожу рассекает холодное, гладкое и скользкое, будто лёд, кольцо, Виктор торопливо договорился о срочной встрече и нажал отбой.

Увиделись они тем же днём, в кафе, в Васькин обеденный перерыв.

— Привет! — брат тепло обнял Виктора. — А ты похудел.

— А-а, ага… но это… ерунда.

— Садись! — Вася подвёл его к столику в углу и жестом подозвал официантку. — Заказывать что будешь? Я угощаю!

— Да нет, спасибо, я только что поел, — соврал Виктор. — Если только водички…

— С газом, без? — осведомилась официантка.

— Без.

Пока брат заказывал себе обед, Виктор отключил мысли, чтобы сделать то, для чего пришёл: совместить свою светотень со светотенью брата. Это оказалось непросто. Управлять движением цветного двойника и так-то было трудно, а за несколько месяцев тупого пьянства Виктор совсем потерял сноровку. Понадобилась целая минута предельной концентрации, прежде чем его тень сдвинулась с места и медленно поплыла к тени брата.

От усилия затошнило, и на лбу выступила испарина. Наконец, два переливавшихся пятна совместились, и Виктор почувствовал, будто внутри него вдруг возникли тончайшие, но очень быстрые потоки и устремились к чужой светотени, по дороге собираясь в нечто, твёрдое в центре, но мягкое по краям. А потом это нечто скользнуло внутрь светотени брата.

Тот кашлянул и замер, нахмурившись. Виктор моргнул, впуская мысли:

— Что с тобой?

— Да так… — Василий поднял взгляд от меню и уставился прямо в глаза брату. — Сердце кольнуло.

— Простите, — вклинилась топтавшаяся с блокнотом официантка. — Ещё что-нибудь заказывать будете?

— Нет, это всё, спасибо.

— Так, значит, вода без газа, салат… — стала уточнять официантка.

Холодея от страха, Виктор вновь удалил мысли и постарался побыстрее развести светотени — его собственная выглядела не ахти. Однако увидеть, что именно перешло от него к брату, и вообще заметить чужую обработку не удалось: Васькина светотень выглядела здоровой, а у него самого все тёмные пятна и вмятины казались оставленными горем от потери сына и последующим пьянством…

Виктору вдруг почти захотелось, чтобы брат догадался, в чём дело, тогда не пришлось бы вот так… втихаря… — рука сама потянулась к груди и, хотя рубашка не давала почувствовать пальцами кольцо, оно было там. Сознание этого отрезвляло и даже заставило испугаться: что если брат сумел продвинуться и обрести способность считывать со светотени конкретные болезни и события? Многие считали, это вполне достижимо, но пока даже самые талантливые среди «лампочек» понимали только, в какой области у человека непорядок: скажем, сердце под угрозой или желудочно-кишечный тракт слабоват, или вообще проблема не в физическом теле, а с психикой — короче, видели общее направление. Однако точно поставить диагноз или определить, что именно послужило причиной нервного срыва, получалось плохо. Тем не менее все «лампочки» верили, что научиться этому вполне реально и даже более того — ходили разговоры, что когда-нибудь появится суперлампочка, которая сможет не просто считывать болезни, но и лечить их, напрямую исправляя дефекты светотени.

— Что, изжога мучает? — спросил Василий.

— А-а?.. — опомнившись, Виктор убрал с солнечного сплетения руку. — Есть немного… прошло уже! — Он схватил только что принесённый официанткой стакан воды и отпил сразу половину. — А ты? Сердце больше не колет?

— Нет вроде…

— Вроде… Ты бы ЭКГ сделал, сердце ведь всё-таки.

— Да ладно, здоров я, это так… межрёберная невралгия.

— Что ж, ты врач, тебе виднее, — Виктор вытер салфеткой лоб.

Девушка тем временем принесла салат и суп, стала расставлять их перед Васькой.

Виктор снова сосредоточился и глянул на светотень брата — нет, вряд ли он обрёл какие-то сверхвозможности, переливы цветов выглядели вполне обычными для физически и психически здорового человека, и была ещё пара фиолетовых облаков — свидетельство средних способностей «лампочки». И чтобы это увидеть, всем им приходилось учиться. С детства.

— Как там твой воспитанник?

— Да нормально. Притёрлись уже друг к другу, — Васька улыбнулся и принялся за салат. — Сам по себе Андрюшка — мальчик славный, хоть детдом, конечно, его и подпортил. Сам понимаешь, жизнь без семьи — не сахар, а уж когда ты — не такой, как все… В общем, трудновато с ним было поначалу, ну, да ничего, справились!

— Рад за вас, — натянув ответную улыбку, сказал Виктор, с раздражением наблюдая, как брат уплетает закуску и даже не догадывается, как погано бывает на свете — причём и на этом, и на том! — другим людям.

— Что-то ты кислый какой-то! — Василий уставился на брата. — И не ешь ничего.

— Да говорю же, обедал уже.

Взгляд брата сделался рассеянным, проникающим, словно он смотрел сквозь Виктора куда-то в немыслимую даль.

— Надеюсь, в запой ты больше не ударишься, — закончив разглядывать светотень, сказал Василий.

— Да уж не планирую, — скупо усмехнулся Виктор. Рука его снова было дёрнулась к солнечному сплетению, но он вовремя пресёк это движение, опустив её на колени — брат явно ничего странного не заметил, и это успокаивало. — Наоборот, знаешь ли! Делом снова готов заняться. Потому и просил встретиться. С работы я уволился, а на новую быстро не устроишься, так что пока свободен, я мог бы хоть для нас, «лампочек», чего-нибудь полезное сделать… Как там все, вообще, поживают? Повидаться бы, а то сижу в четырёх стенах — совсем одичал, на хрен!

— Да повидаешься, конечно, не проблема, — кивнул брат, отодвигая опустевшую салатную тарелку и придвигая суповую.

— Ты это… Ты уж прости меня, ладно?

Уже взявший в руку ложку Василий замер:

— За что?

— Да за всё! За поведение моё… несуразное…

— Ладно, проехали.

— Сын умер, жена ушла — из близких только вы с Андрюшей у меня теперь и остались! С мальчишкой твоим хочу познакомиться, что скажешь?

— Ну, познакомишься, чего ж, — Василий приступил к супу.

— И вообще со всеми остальными хотел бы встретиться! Всех собрать, пообщаться. Вот, например, в субботу!.. Устрою у себя сабантуй, приглашу всех, кто сможет! Телефоны у меня есть, позвоню, ну и ты, главное, приходи! С мальчишкой. Придёте?

— Нет, Вить, в эту субботу точно не получится.

— Почему?

Василий взял салфетку и, вытирая губы, посмотрел на брата изучающим взглядом — похоже, раздумывал, стоит сказать ему истинную причину или нет. Виктор молча ждал, стараясь выглядеть смиренно несчастным.

— У нас включение малых «лампочек».

— Серьёзно? — во весь рот заулыбался Виктор. — И твой тоже?!

— Ага. Как раз в эту субботу.

— Слушай, ну так ведь это же здорово! Я очень хочу принять участие — давай стану звеном! Пожалуйста!

— Слушай, я рад, конечно, твоему рвению, но тут — никак. Все звенья уже собраны!

— Не доверяешь? — улыбка погасла. — Я понял…

— Да брось! Не обижайся, ты ж понимаешь — родители! Как их не включить?

— А сколько деток-то?

— Пятеро.

— И что, прямо у всех, кроме Андрюшки, полный комплект родителей?!

— Нет, но мы у Брызгалина собираемся, он и возглавлять будет — давно уже договорено! Раньше надо было тебе объявиться, тогда б тебя приняли, а так мы уже Пашку Кремнёва вызвали, он издалека едет, отпуск за свой счёт специально для этого оформил, а теперь что — зря прокатился, езжай назад?! Как ты себе это представляешь? Он уже завтра здесь будет! Ну, а все остальные — родители. Так что не выйдет, уж прости! — Василий развёл руками.

— Ясно, — вздохнул Виктор. — Что ж… сам виноват, не надо было всех посылать в жопу и столько пьянствовать…

— Да брось, не расстраивайся… Можешь это… прийти потом, когда всё закончится, правда, там же будет ещё беседа с детьми, и все устанут — головы, как тыквы, ни с кем толком не пообщаешься… Нет, давай лучше — собери свой сабантуй потом, через пару недель! Все как раз отдохнут, встанут, так сказать, на привычные рельсы…

— Хорошо, Вась, я подумаю…

— Угу. Позвони, как надумаешь. Ну и так, вообще, — звони!

— Ладно, позвоню, спасибо!

— Да не за что!

Когда они уже вышли из кафе и распрощались, Виктор, повинуясь какому-то странному наитию, снова посмотрел светотень брата и вдруг заметил в ней изменение. Маленькое такое, замаскированное под цветовой перелив так, что вряд ли сам Васька или другая «лампочка» обратят на него внимание. Однако Виктор его всё же увидел — наверное, потому что догадывался, что именно искать. Тонкое-тонкое пёрышко — вот, оказывается, как выглядел маяк лысорей.

Через пару недель! — мрачно думал Виктор уже вечером, стоя перед зеркалом и разглядывая собственное солнечное сплетение: светившееся красным кольцо перестало быть замкнутым, разрыв составлял около двух сантиметров — такими темпами у него и недели-то нет, дней пять от силы! Чёрт, вот же неудача…

Уже после встречи с Васькой, Виктор дозвонился трём «лампочкам», но никто из них не смог — или не захотел? — с ним встретиться ни завтра, ни послезавтра… а потом уже — суббота! Может, и правда, явиться к Брызгалину вечером и там попытаться вступить, с кем получится, в световой контакт? Ну, и скольких он успеет там обработать — двух, трёх? Дело-то, как оказалось, не такое уж лёгкое, да ещё и заметить могут! Васька сегодня ведь что-то почувствовал, пусть и не понял, что именно, но всё равно — если бы не отвлекающая обстановка в кафе, не официантка, то кто знает, как бы всё обернулось. А в субботу «лампочки» вообще все на взводе будут, после включения-то!.. Заметят, разоблачат — что тогда делать?! Нет, плохой это вариант, плохой и опасный! А какой неопасный? Какой хороший?..

Только один! — поразмыслив несколько минут, пришёл к выводу Виктор. — «Змея» проникновения. Она — его единственный и неповторимый шанс получить сразу всё, причём не дёргаясь, не вызывая подозрений и не напрягаясь так, что глаза чуть на лоб не вылезают. Да! Там всё само собой сделается, если суметь звеном в цепочку встроиться… Найти способ… такой, чтоб не отказали…

Он оторвался от созерцания багрово светящегося разомкнутого кольца, открыл кран, набрал в пригоршни холодной воды и плеснул на лицо — раз, другой, третий.

Павел Кремнёв! — понял Виктор, отфыркиваясь и хватая полотенце. — Вот слабое звено. Оно выйдет из строя, и его срочно придётся заменить на другое, потому что просто не будет выбора: слишком близко дедлайн. Как и у Виктора. Он снова взглянул на разорванное кольцо, светившееся красным. Только его дедлайн, в отличие от того, что был у них, имел сугубо прямой смысл.