Бабур-наме

События года девятьсот восьмого

Этот поход Хана был совершенно бесполезный поход; крепости он не взял, врага не разбил: пошел и вернулся.

В то время, пока я был в Ташкенте, мне пришлось испытать большие лишения и унижения. Владений у меня не было, надежд получить владения не было; большинство моих нукеров разошлись, те немногие, что остались, терпели лишения, и не могли дальше идти со мной. Пойду к воротам Хана, моего дяди, иногда с одним человеком, иногда с двумя иду. Хорошо еще то, что хоть не чужиё были, родные были... /101б/ Поклонившись Хану, моему дяде, я ходил к Шах биким, словно к себе домой — с голой головой, с голыми ногами к ней входил.

Наконец, из-за всех этих скитаний без дома и крова я дошел до крайности. Я подумал: «Чем жить в таких тяготах, лучше бежать, куда глаза глядят; чем терпеть на глазах людей унижение и позор, лучше уйти, куда ноги унесут».

Вознамерившись отправиться в Хитай[311], я решил сейчас же уйти. С малых лет мне хотелось побывать в Хитае, но дела власти и привязанность к родным этого не позволяли. Теперь же власть ушла, моя матушка присоединилась к своей матери и братьям; помехи к путешествию устранились, заботы отпали. Через посредство Ходжи Абу-л-Макарима я передал [родным] следующие слова: « [У нас] появился такой враг, как Шейбани хан; вред от него одинаковый и для тюрков и для моголов: подумать о нем нужно теперь, пока он не совсем захватил наш удел и не очень возвысился. Ведь говорят же:

С Младшим ханом, моим дядей, мои родичи не встречались двадцать четыре или двадцать пять лет; я же его вообще никогда не видел. Нельзя ли мне пойти к нему — тогда я и Младшего хана, моего дядю, повидал бы и стал бы усердным посредником в устройстве встречи между вами».

Цель моя была такова: если я под этим предлогом уйду отсюда, /102а/ то, когда я приду в Моголистан и Турфан[313], у меня не останется никаких препятствий и забот; поводья моей воли будут в моих руках.

Об этом моем намерении не знал ни один человек, да никого и нельзя было о нем осведомить, ибо даже моей матери и той невозможно было сказать такие слова, а те немногие люди, знатные и простые, которые меня окружали, следовали за мной в моих скитаниях, надеясь на другое. Сказать им такие слова тоже было бы совсем немилостиво.

Когда Ходжа Абу-л-Макарим передал это, Шах биким и Хану, моему дяде, то понял, что они [как будто] согласны. В то же время им пришло на ум, что, может быть я прошу разрешения удалиться, так как не нашел внимания к себе; поэтому они приличия ради немного помедлили с разрешением.

Тем временем от моего младшего дяди прибыл человек и сообщил, что Младший хан[314] обязательно к нам придет. Мой план опять не удался. Когда явился другой человек и передал, что Младший хан близко, Шах биким, сестры Хана, моего дяди — Султан Нигар ханум и Даулат Султан ханум — и я, а также Мухаммед Ханике и Мирза хан, — все мы тотчас же выехали навстречу моему дяде, Младшему хану.

Между Ташкентом и Сайрамом есть деревня Яга и еще несколько деревушек; там находится могила Ибрахим ата и Исхак ата. Мы достигли этих деревень. Не зная наверное, что мой дядя, Младший хан, сейчас прибудет /102б/ я быстро выехал на коне, и вдруг встречаю Хана; они только что стали лагерем. Я подъехал к ним. Когда я сошел с коня, Младший хан, мой дядя, сразу все понял и очень взволновался: вероятно, он думал разбить где-нибудь лагерь, усесться и торжественно со мной поздороваться. Но так как я подъехал близко и спешился, обстоятельства этого не позволили, преклонить колени и то было некогда. Поклонившись, я подошел и поздоровался. Хан, взволнованный и смущенный, тотчас же приказал Султан Са'ид хану 'и Баба хан султану сойти с коней и поздороваться со мной, преклонив колени. Из сыновей Хана прибыли только эти два султана, им было лет тринадцать-четырнадцать.

Поздоровавшись с этими султанами, я сел на коня, и мы отправились к Шах биким. Они просидели до полуночи, беседуя о былых делах и минувших событиях.

Наутро мой дядя, Младший хан, пожаловал мне платье могольского образца, кушак и оседланного коня из своей личной конюшни, а также, могольскую шапку, вышитую кручеными нитками, халат из китайского атласа, расшитый блестками, и китайский пояс со старинного образца мешочком для кремня. Мешочек повесили с левой стороны [пояса] и еще повесили три-четыре безделушки, которые вешают женщины на воротник, вроде коробочки для амбры и сумки. С правой стороны тоже повесили три-четыре такие вещички.

С этой стоянки все направились к Ташкенту. /103а/ Старший хан[315], мой дядя, тоже выехал навстречу и проехал три-четыре йигача пути из Ташкента. В одном месте разбили шатры, и Старший хан сел там. Младший хан подъезжал к шатрам спереди. Приблизившись, он объехал Хана слева и сзади и спешился перед ним; дойдя до места поклона, Младший хан девять раз преклонил колени и поздоровался.

Старший хан, когда Младший хан приблизился, тоже встал: они поздоровались и долго стояли, обнявшись. Отступая назад, Младший хан снова девятикратно преклонил колени; поднося подарки, он опять много кланялся. Затем он подошел к Старшему хану, и оба сели.

Люди Младшего хана были все наряжены по-могольски: в могольских шапках и халатах из китайского шелка, расшитого золотыми блестками. У них были могольские колчаны, седла из зеленой шагрени и могольские кони. Все это было подстать их необычайному наряду.

Младший хан привел с собой не очень много людей; их было, пожалуй, побольше тысячи и меньше двух тысяч. Младший хан, мой дядя, был чудной человек, крепко разивший клинком, самовластный и смелый. Из оружия он больше всего полагался на саблю и говаривал: «Шестопер[316], палица, кистень, секира, топор раз ударив, поражают в одно место, а сабля, как ударит — рассечет с головы до ног». Он никогда не расставался со своим острым клинком; клинок либо висел у него на поясе, /103б/ либо находился в руке. Выросши на далекой окраине, [Младший] хан был несколько неотесан и грубоват в речах.

В упомянутом выше могольском наряде я пришел вместе с моим дядей, Младшим ханом, [к Старшему хану]. Ходжа Абу-л-Макарим находился у моего дяди, Старшего хана. Он не узнал меня и спросил: «Они какой султан будут?» Когда я заговорил, он узнал меня.

По приходе в Ташкент ханы вскоре повели войско против Султан Ахмед Танбала в Андукан[317]. Они двинулись через перевал Кендирлик. Когда мы пришли в долину Ахангарана, то меня и Младшего хана выслали вперед. Пройдя перевал, в окрестностях Зиркана и Карнана, ханы однажды произвели смотр войскам. Воинов насчитали тридцать тысяч человек.

От передовых стали приходить вести, что Танбал тоже собрал войско и пришел в Ахси; ханы посоветовались между собой, их мнение утвердилось на том, чтобы дать мне отряд войска. Перейдя реку Ходженда и направившись в сторону Оша и Узгенда, я должен был обойти Танбала с тыла. Сговорившись на этом, мне дали под началом Айуб Бекчика с его туманом, Джан Хусейн Нарина с его наринами, Мухаммед Хисари Дуглата, Султан Хусейн Дуглата и Султан Ахмед мирзу Дуглата — воинов тумана Дуглат с ними не было, а также Камбар Али; даругой войска назначили Сарик Баш мирзу Итарчи.

Расставшись с ханами у Карнана и переправившись на плотах через реку Ходженда в окрестностях Сакана, мы прошли через орчин[318] Хукана, /104а/ захватили Куба, миновали Ала-Ялукский орчин и напали на Ош. Под утро мы неожиданно вошли в крепость Оша; обитатели Оша ничего не могли поделать и сдали Ош. Жители области, естественно, очень желали нашего прихода, но от страха перед Танбалом и вследствие нашей отдаленности ничем не могли [нам помочь].

Как только мы пришли и вступили в Ош, оседлые и кочевые племена, живущие в горах и степях к востоку и югу от Андиджана, все пристали к нам.

Узгенд — раньше этот город был столицей Ферганы — хорошая крепость. Он стоит на границе [Ферганы]. Жители Узгенда, согласившись нам служить и прислав человека, подчинились мне. Через несколько дней маргинанцы побили и выгнали своего даругу и тоже мне подчинились. Все крепости на андиджанской стороне реки Ходженда, кроме Андиджана, признали мою власть.

Хотя в эти дни возникли такие смуты и волнения, Танбал не образумился; он стоял со своим пешим и конным войском между Ахси и Карнаном лицом к лицу с ханами, оградив лагерь препятствиями и рвом.

Несколько раз в тех местах происходили небольшие стычки и схватки, но ни на чьей стороне не обнаруживалось и не оказывалось победы или поражения.

Так как большинство племен и родов, крепостей и земель на андиджанской стороне /104б/ покорилось мне, то жители Андиджана тоже, естественно, желали выразить мне покорность, но не могли найти к этому способа. Мне пришло на ум, что если как-нибудь ночью мы подойдем к Андиджану, пошлем туда человека и сговоримся с Ходжой и знатными людьми города, они может быть впустят нас с какой-нибудь стороны. С таким намерением мы выехали из Оша и в полночь пришли на стоянку напротив Чил-Духтарана, в одном курухе от Андиджана.

Камбар Али и еще некоторых беков отрядили вперед, чтобы они осторожно послали в крепость человека и сговорились с Ходжой и знатными горожанами. Ожидая посланных беков, мы сидели на конях; некоторые дремали, другие погрузились в сон.

Ночи прошло, вероятно, три пахра, когда вдруг раздался грохот барабанов и крики. Не зная, много ли врагов или мало, люди, со сна, разом повернули и бросились бежать, не обращая внимания друг на друга. Я не успел даже удержать людей и поскакал навстречу врагам. Мир Шах Каучин, баба Ширзад и Дуст Насир тотчас же двинулись за мной следом. Все воины, кроме нас четверых, обратились в бегство. Когда я отъехал немного назад, нападающие приблизились, крича и пуская стрелы. Какой-то человек на коне с белой отметиной на лбу подъехал ко мне вплотную; я выстрелил в коня, конь покатился на землю. Враги как будто немного отошли. /105а/

Те трое, что были со мной, сказали: «Ночь темная, много ли мало ли врагов — неизвестно и неведомо. Все наши воины убежали, а от нас четверых какой может быть вред врагу? Надо нагнать беглецов, а потом драться».

Мы вскачь настигли наших людей и принялись их лупить и хлестать, но что мы ни делали, люди не собирались. Мы четверо снова вернулись и стали пускать стрелы; враги немного приостановились. Увидев раз или два, что нас трое-четверо, не больше, они снова начали гнать наших, сбивая их с коней. Таким образом, я три-четыре раза пытался удержать наших людей, но они не останавливались и я снова возвращался с теми тремя, пуская стрелы и отгоняя врагов.

Наших людей гнали два или три куруха, до холмов, что напротив Харабука и Пашамуна. Достигнув этих холмов, мы встретили Мухаммед Али Мубашшира. Я сказал: «Их немного, остановимся и пустим на них коней». Остановившись, мы пустили коней вскачь; когда мы подскакали, враги встали. Разбежавшиеся воины стали подъезжать то оттуда, то отсюда; некоторые добрые молодцы проскакали, убегая, до самого Оша.

Вот как это произошло: несколько моголов из тумана Айуб Бекчика, покинув нас в Оше, отправились в окрестности Андиджана, чтобы пограбить. Услышав шум нашего войска, они осторожно пробрались вперед и закричали свой уран[319]. Уран бывает двух родов. /105б/ Один уран — особый у каждого племени; так, например, у одного племени уран — «дурдана», у другого — «туккай», у третьего — «лулу», а другой уран один для всего войска. На войне ураном устанавливают два слова; во время битвы при встрече один человек говорит одно слово, а другой говорит второе назначенное слово, чтобы таким путем отличить друзей от врагов и распознать своего от чужого. В данном походе условленными словами урана были «Ташкент» и «Сайрам»; скажут: «Ташкент», говори: «Сайрам», скажут: «Сайрам», отвечай: «Ташкент». Во время этой свалки впереди был Ходжа Мухаммед Али. Моголы подходили, крича: «Ташкент», «Ташкент»! Ходжа Мухаммед Али, человек из сартов, был сильно взволнован и в ответ тоже закричал: «Ташкент», «Ташкент»! Моголы подумали, что это враг, подняли крик, забили в барабаны и стали пускать стрелы. Из-за этой ложной тревоги мы не остались стоять и разъехались. Задуманный план не удаляя, мы снова повернули назад и возвратились в Ош.

Когда жители степей, гор и крепостей покорились мне, Танбал и его приспешники потеряли твердость и мужество. Через пять-шесть дней его бойцы и люди по трое, по четверо стали разбегаться в горы и в степи. Некоторые перебежчики из его лагеря говорили: «Дела Танбала пришли в расстройство; через три-четыре дня они совсем расстроятся, и Танбал должен будет отступить». Услышав такие вести, мы тотчас же выступили на Андиджан. В андиджанской крепости сидел младший брат Танбала, Султан Мухаммед Калпук. Пройдя дорогой на Тутлук, мы к полуденной молитве подскакали к [арыку] Хакана, что южнее Андиджана. /106а/ Я сам, следуя за добытчиками, подъехал к склону холма Айш со стороны ворот Хакана. От дозорных пришла весть, что Султан Мухаммед Калпук и бывшие при нем люди вышли из садов и пригородов к склону холма Айш. Добытчики еще не собрались; не дожидаясь, пока они соберутся, я быстро, не медля двинулся на врагов. У Калпука было, пожалуй, свыше пятисот человек; хотя наших людей было больше, но бойцы разъехались, чтобы пограбить; ко времени встречи нас осталось столько же. Не соблюдая ни строя, ни порядка, мы во весь опор поскакали на врагов. Когда мы приблизились, они не смогли устоять и бежали, даже не скрестив раз или два клинков. Наши гнали людей Калпука почти до самых ворот Ханака, сбивая их с коней.

Когда мы разбили, врага и подошли к Ходжа-Китта, на окраине пригородов, наступило время вечерней молитвы. У меня было намерение идти прямо к воротам крепости; пожилые, знатные, опытные беки — Насир бек, отец Дуста, и Камбар Али бек — доложили: «Наступила ночь; подходить в темноте вплотную к крепости неразумно. Отойдем назад и станем лагерем, а утром что они смогут сделать? Они сдадут крепость».

Вняв словам этих опытных беков, мы отступили от окраин пригородов. /106б/ Если бы мы пошли на ворота крепости, то крепость наверное и без сомнения перешла бы в наши руки.

Было время молитвы перед сном. Мы двинулись вперед, перешли арык Хакана и стали лагерем возле деревни Рабат-и Рузек. Хотя имелись сведения, что Танбал в беспорядке отступает и идет к Андиджану, но вследствие нашей неопытности случилась ошибка: вместо того чтобы утвердиться в таком укрепленном месте, как арык Хакана, мы перешли арык и стали возле деревни Рабат-и Рузек, на гладкой равнине. Без караула, без охраны мы беспечно лежали [и отдыхали].

На рассвете люди сладко спали, как вдруг подскакал Камбар Али бек и закричал: «Враг подошел, вставайте!»

Сказав это, он, не медля ни мгновения, проехал дальше и больше не возвращался. Я постоянно, даже в спокойное время, ложился, не снимая платья и шапки. Поднявшись, я тотчас же подвязал саблю и колчан и в тот же миг вскочил на коня; знаменосец не успел даже привязать знамя к древку, схватив знамя в руку, он вскочил на коня. Мы направились прямо в ту сторону, откуда шел враг; в этом походе нам сопутствовало десять-пятнадцать человек.

Подойдя к врагам на полет стрелы, мы столкнулись с разъездами неприятеля; в это время со мной было человек десять бойцов. Мы быстро поскакали, пуская стрелы, и двинулись дальше, забирая передовых врага в плен. Мы прогнали их еще на полет стрелы и подошли к центру их войска. Султан Ахмед Танбал и с ним человек сто воинов /107а/ стояли, ожидая нас, сам Танбал и еще один боец немного выступили из рядов; Танбал стоял и кричал: «Бей, бей!», но большинство его людей повернулись боком и как будто раздумывали: «Бежать? Не бежать?».

В это время со мной оставалось три человека: один — Дуст Насир, другой — Мирза Али Кукельташ и третий — Каримдад, сын Худайдад Туркмена. Я пустил стрелу, лежавшую у меня на тетиве, прямо в шлем Танбала и сунул руку в колчан. Хан, мой дядя, подарил мне новенький «гушагир[320]»; он попался мне под руку. Мне стало жалко его выбросить; пока я снова положил его в колчан, можно было бы метнуть две стрелы. Я наложил на тетиву другую стрелу и поехал вперед; те три человека остались позади. Один из двоих бойцов, что стояли напротив меня — это был Танбал — тоже поехал вперед; между нами была широкая дорога. Я выехал на дорогу с одной стороны, он — с другой, и мы оказались лицом к лицу, так что я стоял правым боком к врагу, а Танбал стоял правым боком к нам. У Танбала было все его оружие, кроме конских лат; у меня кроме сабли и колчана не было никакого оружия. Я пустил стрелу, лежавшую у меня на тетиве, стараясь пригвоздить щит Танбала к ремням колчана.

В это время мне пробили стрелой насквозь правое бедро. На голове у меня был подшлемник; Танбал рубанул меня по голове; от удара саблей у меня помутилось в голове; /107б/ хотя у подшлемника не порвалось ни одной ниточки, но на голове у меня оказалась широкая рана. Я не приделал рукоятки к своему мечу, он был в ножнах, вытащить меч не было времени; вытаскивая его, я остался один-одинешенек среди множества врагов. Стоять на месте было нельзя, и я повернул коня; еще один удар саблей пришелся по моим стрелам.

Я проехал семь-восемь шагов и ко мне присоединились те три человека. После меня Танбал ударил клинком также и Дуст Насира; нас преследовали на протяжении полета стрелы.

Арык Хакан — большой поток, и течет глубоко. Перейти его можно не везде, но бог помог, и мы вышли прямехонько к одной из переправ через арык. Перейдя арык, лошадь Дуст Насира очень ослабела и упала. Остановившись и посадив его [на одного из наших коней], мы поехали к Ошу вдоль возвышенности, что тянется между Харабуком и Фарагина. Когда мы поднялись на эту возвышенность, к нам присоединился Мазид Тагай. Ему тоже попала в правую ногу стрела, ниже колена. Хотя она не прошла насквозь, но Мазид Тагай добрался до Оша с большим трудом. Моих добрых воинов посбивали с коней: Насир бек, Мухаммед Али Мубашшир, Ходжа Мухаммед Али, Хусрау Кукельташ, Ну'ман Чухра пали в этом походе. Кроме них погибло много йигитов.

Ханы, идя за Танбалом следом, стали лагерем в окрестностях Андиджана. Старший хан остановился возле курука, /108а/ в саду моей бабки Исан Даулат биким, который нарывается Куш-Тигирман; Младший хан расположился поблизости от лангара[321] Баба-Таваккула.

Через два дня я прибыл из Оша и повидался со Старшим ханом в Куш-Тигирмане. В то самое время, когда я с ним свиделся, Хан передал Младшему хану те земли, что перешли ко мне. Оправдываясь передо мной, он говорил: «Враг, подобный Шейбани хану, захватил такой город, как Самарканд, и могущество его все растет. Ради этого дела Младшего хана привели бог весть откуда. Здесь у него земли нет, те его владения — далеко. Следует отдать Младшему хану области к югу от реки Ходженда, начиная с Андиджана, чтобы он там водворился». Области к северу от реки Ходженда, начиная от Ахси, Хан обещал мне и говорил, что утвердившись здесь, ханы направятся в область Самарканда, возьмут ее и отдадут мне, а после этого всю Фергану передадут Младшему Хану. Вероятно, эти слова были хитростью, чтобы меня обмануть: неизвестно, что бы произошло, если бы все это осуществилось.

Делать было нечего, хочешь не хочешь, пришлось согласиться. Когда, покинув Старшего хана, я направлялся к Младшему хану, чтобы повидаться с ним, Камбар Али, известный под прозвищем Саллах, поравнялся со мной и сказал: «Видели? Они сейчас же отобрали у вас все ваши земли! У вас с ними ничего не выйдет; /108б/ теперь же, пока Ош, Маргинан, Узгенд и послушные вам области, племена и народы в ваших руках, ступайте в Ош, укрепите крепости, пошлите к Султан Ахмед Танбалу человека и помиритесь с ним, потом побейте и прогоните могола и разделите по-братски ваши владения [с Танбалом] ».

Я сказал: «Пристойно ли это будет? Ханы — мои родичи; быть им слугой лучше, чем царствовать над Танбалом». Камбар Али бек увидел, что его слова не произвели впечатления, и вернулся [на свое место], раскаиваясь в сказанном.

Я поехал и повидался с моим дядей, Младшим ханом. При предыдущем свидании я явился внезапно, так что Младший хан не успел сойти с коня и встретил меня без всякого почета. На этот раз, хотя я подошел еще ближе, Младший хан добежал до конца ограды шатра. Так как нога у меня была ранена стрелой, то я шел с трудом, опираясь на палку. Подойдя и поздоровавшись, Младший хан сказал: «Брат мой, вы говорят, богатырь», — и, взяв меня за руку, ввел в шатер. Шатер ему поставили очень маленький.

Так как [Младший] хан вырос в окраинных землях, то шатер, в котором он жил, был скромный, казацкий. Дыни, виноград, принадлежности конской сбруи — все лежало тут же в шатре, где он жил.

Покинув Младшего хана, я направился в свою ставку. Чтобы лечить мою рану, ко мне прислали могольского костоправа по имени Атиге Бахши — моголы называют костоправов бахши. В искусстве править кости он очень сведущ. Если даже у человека вываливался из костей мозг, /109а/ этот костоправ и то давал лекарство. Любую рану на жилах он легко исцелял. К некоторым ранам он прикладывал лекарство вроде мази, при других ранах давал лекарство съесть. К ране на моем бедре он велел прикладывать жженую шерсть, а фитиля не вкладывал. Кроме того, он один раз дал мне съесть какой-то корешок.

Этот Бахши сам рассказывал: «У одного человека сломалась тонкая кость на стопе и кусок кости, величиною с ладонь, превратился в порошок. Я разрезал мясо, вынул все кости стопы и вместо костей положил лекарство, измельченное в муку. Это лекарство образовало как бы кость вместо настоящей кости, и [рана] закрылась». Таких удивительных и диковинных вещей он рассказывал множество. В нашей земле костоправы не способны так лечить.

Через три-четыре дня Камбар Али, беспокоясь из-за сказанных им слов, бежал и пришел в Андиджан. Еще несколько дней спустя ханы сговорились и послали меня в сторону Ахси; со мной отправили Айуб Бекчика с его туманом и Джан Хасан Нарина с туманом Нарин — всего тысячу или две человек. Беком войска назначили Сарик баш мирзу.

В Ахси находился младший брат Танбала Шейх Баязид, в Касане пребывал Шахбаз Карлук. В это время Шахбаз пришел и стоял перед крепостью Наукенд. Переправившись через реку Ходженда, напротив Бихраты, мы быстро двинулись к Наукенду на Шахбаза. Перед утром, когда мы подходили к Наукенду, /109б/ беки доложили: «Этот человек наверное обо всем догадался. Если мы подойдем, не расстраивая рядов, при свете дня — будет подходяще».

Мы пошли медленнее. Шахбаз, видимо, ничего не знал. Когда мы приблизились к Наукенду, он проведал об этом, бежал из окрестностей Наукенда и вошел в крепость. Так бывало неоднократно: говоря, что враг все проведал, этим легко отговаривались и время для дела было упущено. Опыт подтверждает это. Словом, когда дело само идет в руки, не следует ослаблять рвения и усердия. Раскаиваться потом — бесполезно.

На рассвете вокруг крепости произошли небольшие стычки, но как следует мы не дрались.

От Наукенда мы пошли в сторону гор, к Биш-харану, чтобы пограбить. Шахбаз Карлук, воспользовавшись удобной минутой, бросил Наукенд и бежал в Касан. Повернув назад, мы пришли и расположились в Наукенде.

В эти дни мои воины неоднократно совершали набеги на окрестности и грабили. Один раз они ограбили деревни в области Ахси, другой раз пошли и ограбили Касан. Шахбаз с приемным сыном Узун Хасана, которого звали Мирим, вышли на бой. Они сразились и были разбиты; [Мирим] тогда умер.

Одна из неприступных крепостей Ахси — крепость Пап. Жители Папа заперли крепость и послали к нам человека. Мы отправили туда Сейид Касима с несколькими йигитами. /110а/ Перейдя реку напротив деревень, расположенных выше Ахси, они вошли в крепость Пап.

Через несколько дней случилось удивительное дело. В то время Ибрахим Чапук Тагай, Ахмед Касим Хатике Аргун находились с Шейх Баязидом в Ахси. Послав с упомянутыми [беками] еще человек двести добрых йигитов, Шейх Баязид однажды ночью нежданно-негаданно отправил их в крепость Пап. Сейид Касим, не приняв никаких предосторожностей, лежал и спал. Когда семьдесят-восемьдесят вооруженных йигитов, достигнув крепости, приставили лестницы, поднялись и захватили ворота, спустили подъемный мост и вошли в крепость, Сейид Касим, узнав об этом, заспанный, в одной рубахе, с пятью-шестью йигитами вскочил на коня, поколотил и выгнал нападавших. Отрезав несколько голов, он прислал их мне. Хотя так беспечно валяться было совсем не по-военному, но разбить и прогнать с несколькими молодцами столько храбрых вооруженных йигитов — очень смелое дело.

В то время ханы были заняты осадой крепости Андиджана. Обитатели крепости не давали к ней приблизиться. Йигиты, выезжая на конях, перестреливались перед крепостью.

Шейх Баязид начал посылать людей из Ахси, выражая нам доброжелательство. Он настойчиво призывал нас. Цель этих призывов заключалась в том, чтобы любой хитростью разлучить меня с ханами; /110б/ ведь, когда я расстанусь с ними, ханы не смогут более стоять под Андиджаном. Эти приглашения делались с согласия его старшего брата Танбала.

Расстаться с ханами и заключить союз с этими людьми мы считали невозможным. Я намекнул ханам об этих приглашениях. Ханы говорили про меня: «Пусть идет! Пусть любым способом захватит Шейх Баязида!» Такое коварство и хитрость не соответствовали нашим правилам и обычаям, тем более что у меня [с Шейх Баязидом] был заключен договор. Как же можно столь вероломно нарушить договор?

Мне пришло на ум, что нам следует каким-нибудь образом проникнуть в Ахси: или мы оторвем Шейх Баязида от Танбала и он перейдет на нашу сторону, или дело обернется как-нибудь иначе, благоприятно для нас.

Мы послали к Шейх Баязиду человека и заключили договор и условие. Шейх Баязид позвал нас в Ахси, мы пошли. Шейх Баязид, выйдя навстречу и приведя с собой также моего младшего брата Насир мирзу, впустил нас в крепость Ахси. Мне назначили стоянку и жительство в наружных укреплениях, в домах моего отца. Я пошел и водворился там.

Танбал послал к Шейбани хану своего старшего брата, бека Тильбе, выражая ему покорность и призывая его к себе. В это время от Шейбани хана пришли грамоты. Он писал: «Я иду!».

Едва весть об этом дошла до ханов, как они потеряли мужество, и, не могши более стоять, поднялись из-под Андиджана.

Младший хан славился своей справедливостью и честностью, но его моголы, оставленные в Оше, Маргинане и других, покорившихся мне крепостях, вопреки надеждам народа, начали творить жестокости и насилия. /111а/ Когда ханы ушли из-под Андиджана, жители Оша и Маргинана напали на моголов, находившихся в крепости, схватили их, ограбили, побили и выгнали.

Ханы, не переходя ходжендской реки, отошли на Маргинан и Канд-и Бадам и переправились через реку у Ходженда. Танбал следом за ханами пришел в Маргинан. Мы в это время были в сомнении: если остаться, то на ханов нельзя было особенно рассчитывать, а бросить их без причины и уйти, как будто нехорошо.

Однажды утром из Маргинана, покинув Танбала, прибежал Джехангир мирза. Когда пришел Мирза, я был в бане. Мы поздоровались. В это время пришел также и Шейх Баязид, взволнованный, в полной растерянности. Мирза и Ибрахим бек говорили: «Шейх Баязида надо схватить, надо овладеть арком». И действительно здравый расчет подсказывал это.

Я сказал: «Мы заключили договор, как же мы нарушим договор?» Шейх Баязид ушел в арк. На мосту следовало поставить человека, но мы не поставили на мост никого. Такая небрежность произошла вследствие неопытности.

На рассвете явился Танбал с двумя или тремя тысячами вооруженных людей, перешел через мост и вступил в арк. У меня и сначала было мало людей, а придя в Ахси, я к тому же разослал некоторых по крепостям, других отправил кого куда — даругой или сборщиком налогов; в Ахси со мной было /111б/ всего сто человек с небольшим.

Выехав с этими людьми на конях, мы расставляли йигитов на концах улиц и собирали боевое снаряжение, когда Шейх Баязид, Камбар Али и Мухаммед Дуст прискакали от Танбала ради примирения.

Поставив людей, назначенных для боя, на указанные им места, я отправился к усыпальнице моего отца и сел там, чтобы держать совет. Джехангир мирзу я тоже позвал; Мухаммед Дуст вернулся, Шейх Баязид и Камбар Али бек пришли. Усевшись на южном айване гробницы, мы посоветовались между собой и вдруг оказалось, что Джехангир мирза и Ибрахим Чапук сговорились схватить этих людей. Джехангир мирза сказал мне на ухо: «Их надо схватить», но я отвечал: «Не спеши! Дело сейчас зашло дальше того, чтобы их задерживать. Посмотрим, может быть выйдет что-нибудь хорошее миром. Их ведь очень много, а нас так мало. К тому же они с такими силами находятся в арке, а мы, при нашей слабости, — в наружных укреплениях».

Шейх Баязид и Камбар Али тоже присутствовали на этом совете. Джехангир мирза сделал Ибрахим беку головой знак, приказывая ему воздержаться от [задуманного] дела. Не знаю, понял ли его Ибрахим бек, наоборот, или поступил так, притворившись, [что не видел знака], но он тотчас же схватил Шейх Баязида. Стоявшие там йигиты со всех сторон /112а/ бросились на тех двоих и поволокли их. Говорить о мире и соглашении было уже поздно. Отдав тех двоих под стражу, мы выехали на бой. Одну сторону города поручили Джехангир мирзе. Людей у мирзы было мало; я назначил часть своих молодцов ему в помощь. Сначала я поехал туда и расставил людей по местам для боя, потом отправился в другую часть города.

Посреди города была ровная площадь. Поставив там отряд йигитов, я поехал дальше. На этих людей напал большой отряд конных и пеших, их согнали с площади и оттеснили в переулок. В это время я подъехал туда. Я тотчас же погнал своего коня на врагов; они не могли устоять и опрометью побежали. Когда мы вытеснили их с улицы, пригнали на площадь и взялись за сабли, мою лошадь ранили в ногу стрелой. Лошадь упала на колени и сбросила меня на землю посреди врагов. Я быстро поднялся и пустил стрелу. Под Кахилем, моим оруженосцем, был довольно плохой конь. Спешившись, он подвел его ко мне. Я сел на его коня. Поставив там людей, я направился к другой улице. Султан Мухаммед Ваис, увидев, какая плохая у меня лошадь, спешился и подвел ко мне своего коня. Я сел на его, коня. В это время Камбар Али, сын Касим бека, раненый, прибыл от Джехангир мирзы. Он сказал: «Некоторое время тому назад на Джехангир мирзу /112б/ напали и потеснили его. Джехангир мирза ушел. Мы не знаем, что делать».

Тут явился Сейид Касим, который находился в крепости Пап. Удивительно некстати он оттуда ушел! Будь в такое время у нас в руках столь неприступная крепость, было бы хорошо.

Я сказал Ибрахим беку: «Что же теперь делать?» У него была небольшая рана. Из-за этого ли, или от растерянности, он не мог дать толкового ответа. Я решил перейти мост; сломать его и направиться в сторону Андиджана. Баба Ширзад проявил себя тут очень хорошо. Он сказал: «Прорвемся силой в ворота». Следуя словам Баба Ширзада, мы направились к воротам. Ходжа Мир Миран тоже сказал тут смелые слова. Когда мы проезжали по улице, Сейид Касим и Дуст Насир рубились с Баки Хизом. Мы с Ибрахим беком и Мирза Кули Кукельташем были впереди других. Оказавшись у ворот я увидел, что Шейх Баязид в фарджии[322], надетой поверх рубахи, выезжает в ворота с тремя или четырьмя всадниками. Я натянул лук, пустил стрелу, лежавшую у меня на тетиве, и чуть не попал ему в шею. Очень хорошо выстрелил! Шейх Баязид поспешно въехал в ворота, и, повернув направо, помчался по улице. Мы тоже бросились ему вслед. Мирза Кули Кукельташ хватил одного пехотинца /113а/ палицей; другой пехотинец, когда Мирза Кули проезжал мимо, направил на Ибрахим бека стрелу. Ибрахим бек крикнул: «Хай! Хай!» и проехал мимо; тот пехотинец почти в упор пустил мне стрелу под мышку. Стрела пробила двойной лист моей калмыцкой кольчуги; [пехотинец] пустился бежать; я выстрелил, ему в спину. В это время [другой] пеший воин бежал по валу; я выстрелил, целясь пригвоздить его шапку к зубцу стены. Шапка повисла, прибитая к зубцу; тюрбан обвился вокруг его руки, он пробежал дальше. Еще один боец, конный, проскакал мимо меня, направляясь к той улице, куда убежал Шейх Баязид. Я кольнул его клинком в затылок. Он наклонился, падая, но оперся об уличную стену и не упал. С большим трудом он убежал и спасся.

Отогнав конных и пеших, которые были у ворот, мы захватили ворота. Раздумывать было поздно, так как в арке находилось две-три тысячи вооруженных врагов, а [наших] во внешних укреплениях — сто или двести. К тому же молоко не успело бы еще вскипеть с тех пор, как Джехангир мирзу побили и выгнали: половина моих людей ушла с ним.

Несмотря на это, мы по неопытности остановились у ворот и послали к Джехангир мирзе человека: «Если он близко, пусть едет к нам — пойдем на врагов». Но дело уже зашло далеко. Оттого ли что конь Ибрахим бека был слаб, или оттого, что он сам был ранен, но он сказал мне: «Мой конь разбит!» У Мухаммед Али Мубашшира был нукер по имени Сулейман. /113б/ При подобных трудных обстоятельствах, хотя никто его к этому не принуждал, он спешился и отдал своего коня Ибрахим беку. Очень благородное дело совершил.

Когда мы стояли у ворот, Кичик Али, который теперь состоит сборщиком налогов в Коиле, проявил отвагу. В то время он был нукером Султан Мухаммед Ваиса. В Оше он тоже два раза хорошо дрался.

Мы задержались у ворот, ожидая, пока воротится человек, который пошел к Мирзе. Вернувшись, этот человек сказал, что Джехангир мирза уже давно ушел, так что стоять не к чему. Мы тоже двинулись; столь долго стоять и так было неразумно. С нами оставалось человек двадцать-тридцать.

Как только мы тронулись, множество людей в латах собрались и двинулись к нам. Когда мы перешли подъемный мост, враги подоспели к городской стороне моста. Банда Али бек, дед по матери Хамза бека, сына Касим бека, кричал Ибрахим беку: «Вы постоянно задираете нос и хвастаетесь! Остановись, схватимся на мечах!». Ибрахим бек ехал рядом со мной. Он ответил: «Подъезжай, что тебе мешает?» Безумный человек! После такого поражения проявлять задор. Неуместный задор! Не время было медлить и задерживаться.

Мы быстро помчались вперед. Люди врага неслись за нами во весь опор, сбивая наших с коней.

В одном шери от Ахси есть местность, называемая Гумбаз-и Чаман. Когда мы проезжали через Гумбаз-и Чаман. Ибрахим бек вдруг стал меня звать. Оглянувшись назад, /114а/ я увидел, что один из телохранителей Шейх Баязида настиг Ибрахим бека. Я повернул коня. Хан Кули, [сын] Баян Кули, был подле меня. «Не время теперь поворачивать», — сказал он и, схватив моего коня за узду, потянул его вперед.

Пока мы достигли Санга, большинство наших сбили с коней. Санг находился в двух шери от Ахси. После Санга за нами уже не было видно врагов.

Мы двинулись вверх вдоль реки Санга. К тому времени нас осталось восемь человек. Дуст Насир, Камбар Али, сын Касим бека, Хан Кули, сын Баян Кули, Мирза Кули Кукельташ, Шахим Насир, Абд ал-Каддус, сын Сиди Кара, и Ходжа Хусейни. Восьмой был я.

Вверх, вдоль реки, мы нашли хорошую дорогу. Сухое русло реки находилось далеко от проезжей дороги. Поднявшись уединенной тропой по высохшему руслу и оставив реку на правой руке, мы вошли в другое пересохшее русло. На следующий день ко времени предзакатной молитвы мы вышли из русла реки в степь. В степи виднелось вдалеке что-то черное.

Поставив людей в укрытие, я сам пешком поднялся на какой-то пригорок и стоял на страже, как вдруг на один из холмов позади нас вскачь взлетело несколько конных. Много их или мало, удостовериться не удалось. Мы сели на коней и пустились вперед. Преследователей было, верно, человек двадцать-двадцать пять, а нас — всего восемь, как уже сказано. Если бы мы сразу точно узнали, сколько их то хорошо бы подрались с ними, но мы думали, что за ними /114б/ идут вплотную другие преследователи. Поэтому мы мчались дальше. Бегущим противникам, будь их и много, нельзя тягаться с немногими преследователями. Ведь говорят:

Побежденному войску достаточно крика «хэй!»

Хан Кули сказал: «Так нельзя! Они заберут нас всех! Выберите двух хороших коней и скачите быстрей, о-двуконь с Мирза Кули Кукельташем. Может быть вам удастся уйти». Он рассуждал неплохо: раз уже боя не вышло, то таким способом можно было бы спастись, но сгонять кого-нибудь сейчас с коня и оставлять среди врагов мне не хотелось.

В конце концов все враги один за одним отстали. Конь, на котором я ехал, был несколько слаб. Хан Кули, спешившись, отдал мне своего коня; я перескочил на него прямо со своей лошади, а Хан Кули сел на моего коня. Между тем Дуст Насира и Абд Каддуса, сына Сиди Кара, которые остались сзади, сбили с коней. Хан Кули тоже отстал, защищать его и оказывать ему помощь было некогда.

Мы мчались дальше, куда везли сами кони. У кого лошадь не шла, тот отставал. Лошадь Дуст бека тоже обессилела и отстала. Конь, что был подо мной, также начал слабеть. Камбар Али спешился и отдал мне своего коня, Я сел, а он сел на моего коня и отстал.

Ходжа Хусейни был хромой. Он потащился к холмам. Остались я и Мирза Кули Кукельташ; наши кони уже не могли скакать /115а/ и мы трусили рысцой. Конь Мирза Кули тоже начал слабеть. Я сказал: «Если брошу тебя, куда пойду? Едем! Живые или мертвые — будем вместе». Я ехал и то и дело оглядывался на Мирза Кули; наконец, Мирза Кули сказал: «Мой конь выбился из сил, не может идти. Не расстраивайтесь из-за меня, поезжайте, может быть вам удастся уйти».

Я оказался в диковинном положении: Мирза Кули тоже отстал, я остался один. Тут показалось двое врагов: одного звали Баба Сайрами, другого — Банда Али. Они подъехали ко мне ближе; моя лошадь выбилась из сил, до горы оставался еще целый курух. На дороге мне попалась куча камней. Я подумал: «Конь притомился, до горы довольно далеко. Куда пойду? В колчане у меня еще осталось штук двадцать стрел. Сойду с коня и буду стрелять с этой кучи камней, пока хватит стрел». Еще мне пришло на ум, что может быть удастся добраться до горы, а если я доберусь до нее, то засуну за пояс несколько стрел и вскарабкаюсь на гору. Я очень полагался на крепость своих ног.

Задумав такой план, я поехал дальше; у моего коня не оставалось сил бежать быстро; преследователи приблизились на полет стрелы. Жалея стрелы, я не выстрелил, /115б/ а враги, остерегаясь, не подходили ближе и шли за мной на прежнем расстоянии.

На закате солнца я подъехал к горе. Вдруг мои преследователи закричали: «А дальше куда вы поедете? Джехангир мирзу взяли в плен и увели, а Насир мирза тоже у них в руках».

От этих слов меня охватило великое беспокойство: ведь если мы все попадем в руки [к Танбалу], то опасность будет очень велика. Я ничего не ответил и продолжал ехать, направляясь к горе. Позади остался еще большой кусок дороги и они снова завели разговор, но на сей раз говорили мягче, чем раньше. Сойдя с коня, они попытались вступить со мной в беседу. Не слушая их слов, я двигался дальше и, достигнув ущелья, двинулся вверх.

Я ехал до вечерней молитвы и, наконец, добрался до скалы, величиною с дом. Я объехал скалу кругом; она была крутая, и конь не мог на нее взойти. А [враги] спешились и заговорили со мной еще мягче, с почтением и уважением повторяя: «Ночь темная, дороги нет, куда вы поедете? Они клялись и уверяли: «Султан Ахмед бек вознесет вас государем».

Я сказал: «Мое сердце не спокойно и ехать к нему невозможно. Если вы хотите вовремя послужить мне, то другого такого случая /116а/ не представится много лет. Выведите меня на дорогу, чтобы я мог отправиться к ханам, и я окажу вам больше милости, внимания и заботы, чем хочет ваше сердце. А если вы не хотите этого сделать, то возвращайтесь по дороге, по которой пришли, и пусть то, что меня ждет, свершится. Это тоже будет хорошая услуга».

Они сказали: «Лучше бы мы не приходили сюда, но раз уже мы пришли как же мы можем бросить вас, и вернуться? Если вы не пойдете с нами, мы должны вам служить, куда бы вы ни пошли».

Я потребовал: «Подтвердите правдивость ваших слов клятвой!» — и они подтвердили, поклявшись на Коране и дав крепкие клятвы. Я сейчас же успокоился и сказал: «Мне указывали близ этого ущелья дорогу в широкую долину. Ведите меня к этой дороге».

Хотя они и дали клятву, но я не был вполне спокоен и велел им ехать впереди, а сам ехал сзади. Пройдя один-два куруха, мы дошли до какого-то сая[323]. Я сказал: «Это не может быть дорога в широкую долину». Они прикинулись удивленными и ответили: «Та дорога — далеко впереди». Однако это и была дорога в широкую долину, но, желая меня обмануть, они скрыли правду.

Мы шли до полуночи к другой реке; на сей раз они сказали: «Мы не заметили — дорога к широкой долине, видимо, осталась сзади».

«Что же теперь делать?» — спросил я, и они ответили: «Близко впереди дорога в Гаву. По этой дороге поднимаются в Фаркат». /116б/

Они повели меня к этой дороге. Мы продолжали путь до третьего паса и пришли к Карнанскому саю, который течет из Гавы. Баба Сайрами сказал: «Вы постойте здесь, а я пойду осмотрю дорогу в Гаву и вернусь».

Через некоторое время он воротился и сказал: «К этой дороге подъехало несколько человек в [могольских] шапках, там не пройти».

Услышав эти слова, я растерялся: утро близко, я посреди дороги, и цель далеко. Я сказал: «Отведите меня куда-нибудь, где можно укрыться днем, а когда придет ночь, мы раздобудем где-нибудь лошадей, перейдем реку Ходженда и пойдем той стороной к Ходженду». Они отвечали: «Вон холм, там можно укрыться».

Банда Али был даругой Карнана. Он молвил: «Нашим коням и нам самим не обойтись без пищи; я пойду в Карнан и привезу, что смогу».

Мы пошли назад и повернули к Карнану. В одном курухе от Карнана мы остановились, Банда Али ушел и долго отсутствовал. Занялась заря, а его все нет. Мы очень волновались. Уже рассвело, когда прискакал Банда Али. Корма коням он не привез, привез три лепешки. Мы сунули за пазуху по лепешке, поспешно повернули назад, поднялись на холм, привязали коней у сухого русла, взошли на пригорок и стали на страже, каждый с одной стороны. Приближался полдень. /117а/ [Вдруг] Ахмед Кушчи[324] с четырьмя всадниками проехал из Гавы в сторону Ахси. Я подумал: «Позовем Ахмеда Кушчи надаем ему обещаний и посулов и возьмем у него коней. Ведь наши кони целые сутки были в бою и в стычках и даже корма для них не нашли; они совсем выбились из сил». Но на сердце у меня было неспокойно: мы не могли довериться этим людям.

Мы с моими спутниками сговорились так: им следует остаться на ночь в Карнане. Ночью мы осторожно проберемся туда и уведем коней Ахмеда Кушчи и его спутников, чтобы иметь возможность куда-нибудь уйти.

Был полдень, когда на расстоянии взгляда замелькали сверкающие доспехи какого-то всадника. Мы совершенно не догадывались, кто это такой. Это, кажется, был Мухаммед Бакир бек, который находился с нами в Ахси. Когда мы уходили из Ахси, всех нас разбросало, кого куда. Мухаммед Бакир, видимо, попал в эти края и бродил здесь, скрываясь.

Банда Али и Баба Сайрами сказали: «Кони двое суток не ели корма. Спустимся в долину и выпустим коней на траву». Мы сели на коней, спустились в долину и выпустили коней на траву.

Было время предзакатной молитвы, когда какой-то всадник проехал и поднялся на холм, где мы скрывались. Я узнал его: это был правитель Гавы — Кадир Берди. Я сказал: «Позовите Кадир Берди», его позвали, он подъехал. Я поздоровался с ним, спросил, как его дела, сказал [много] милостивых и ласковых слов и надавал ему обещаний и посулов. Я послал его привезти веревку, багор, топор и все, что нужно для переправы через реку, а также корма коням и пищи /117б/ для нас, если удастся, и лошадь тоже приказал привезти. Мы сговорились, что к ночной молитве он явится на это самое место.

Было время вечерней молитвы, когда какой-то всадник проехал со стороны Карнана к Гаве. Мы спросили: «Кто ты?» — и он что-то ответил. Это, вероятно, был тот самый Мухаммед Бакир бек; из того места, где мы его видели тогда, в полдень, он переезжал в другое, чтобы там спрятаться. Он так изменил свой голос, что я совершенно его не узнал, хотя он пробыл при мне несколько лет. Если бы мы его узнали и он бы присоединился к нам, было бы хорошо.

Появление этого человека очень нас встревожило. Теперь мы не могли ждать до срока, о котором условились с Кадир Берди [правителем] Гавы.

Банда Али сказал: «В пригородах Карнана есть уединенные сады, ни один человек не заподозрит, что мы там. Поедем туда и пошлем за Кадир Берди человека — пусть приезжает к нам».

С таким намерением я сел на коня и приехал в пригороды Карнана. Стояла зима, было очень холодно. Нашли и принесли старый меховой тулуп, я надел его. Потом принесли чашку просяной каши, я поел и удивительно хорошо подкрепился.

Я спросил Банда Али: «Человека за Кадир Берди послали?» Он ответил: «Послал», но на самом деле эти несчастные деревенские людишки, сговорившись, послали человека в Ахси, к Танбалу!

Зайдя в какое-то крытое помещение, мы развели огонь, и глаза мои ненадолго смежились. Эти людишки, лукавствуя, говорили мне: «Пока не получим известий от Кадир Берди, трогаться отсюда нельзя. Это место находится среди пригородов. На окраине их есть пустые сады; /118а/ если мы пойдем туда, никто об этом не догадается».

В полночь я сел на коня и отправился в сад на окраине. Баба Сайрами [караулил и] смотрел со стены то туда, то сюда. Около полудня он спустился со стены, пришел ко мне и сказал: «Едет Юсуф даруга». Я очень встревожился и сказал: «Проведай, знает ли он про меня». Баба Сайрами вышел, поговорил с [Юсуфом] и, вернувшись, сказал: «Юсуф даруга говорит: «У ворот Ахси мне встретился один пеший и сказал: «Государь в Карнане, в таком-то месте». Ничего никому не говоря, я запер этого человека в одном помещении вместе с Вали казначеем, который попался нам в плен во время боя, а сам прискакал к вам. Беки ничего не знают об этом».

Я спросил Баба Сайрами: «Что ты об этом думаешь?», он сказал: «Все эти люди — ваши нукеры. Что они могут сделать? Вам надо идти [с ними]. Они объявят вас государем».

Я ответил: «Раз между нами были такие раздоры и стычки, как я могу на них положиться и пойти?»

Когда мы разговаривали, вдруг [появился] Юсуф, встал передо мной на колени и сказал: «Чего мне скрывать! Султан Ахмед бек ничего не знает, но Шейх Баязид бек, проведав о вас, послал меня сюда».

Когда Юсуф сказал мне это, я впал в ужасное [отчаяние]: в мире нет ничего хуже страха за жизнь. Я сказал:

«Говори правду! Если дело должно обернуться еще хуже, я совершу [предсмертное] омовение!»

Юсуф принялся клясться [и отрицать], но кто же поверит его клятвам? /118б/ Я почувствовал в себе слабость, поднялся и пошел в уголок сада. Я подумал про себя и сказал: «Пусть человек проживет сто или даже тысячу лет, в конце-концов все-таки нужно умереть».

Я обрек себя на смерть. В этом саду протекал ручей. Я совершил омовение, прочитал молитву в два рак'ата[325], потом опустил голову для немой молитвы и стал молиться. Тут сон смежил мне глаза, и увидел я, что Ходжа Якуб, сын Ходжи Яхьи и внук досточтимого Ходжи Убайд Аллаха, приехал и стоит напротив меня на пегом коне, с большой толпой всадников на пегих конях. Он сказал: «Не горюйте! Ходжа Ахрар послал меня к вам». Он сказал: «Мы просили у Аллаха для него помощи и возвели его на престол царствования. Если ему где-нибудь выпадет трудное дело, пусть [мысленно] приведет нас пред свой взор и помянет нас и мы явимся туда». Теперь, в этот час, победа и одоление на вашей стороне. Поднимите же голову, пробудитесь!»

Я тотчас же проснулся, радостный, как раз, когда Юсуф даруга и его товарищи советовались между собой и говорили: «Нужно придумать какой-нибудь предлог и хитростью схватить и связать его».

Услышав эти слова, я сказал: «Вот вы как рассуждаете! А ну-ка, посмотрим, кто из вас осмелится подойти ко мне!»

Я еще не кончил говорить, как из-за стены сада вдруг донесся топот множества приближающихся коней. /119а/ Юсуф даруга сказал: «Если бы мы взяли вас и пошли к Танбалу, наше дело двинулось бы вперед. А теперь он послал еще множество людей, чтобы схватить вас». Он был убежден, что этот шум есть топот коней всадников, посланных Танбалом.

Услышав его слова, я еще больше взволновался и не знал, что мне делать. В эту минуту всадники, не теряя времени на поиски ворот сада, проломили в одном месте обветшавшую стену и проникли в сад. Я посмотрел и вижу — это явились Кутлук Мухаммед Барлас и Баба-и Паргари — мои преданные нукеры и с ними еще десять, пятнадцать или двадцать человек.

Приблизившись, они кинулись с коней на землю, еще издали преклонили колени и, поклонившись, бросились к моим ногам. Тут, меня охватило такое ощущение, словно господь снова дал мне жизнь. Я сказал: «Схватите этого Юсуфа даругу и его ничтожных наемников и свяжите их».

Эти никудышные люди пустились бежать, но одного из них где-то схватили, связали и привели. Я спросил: «Откуда вы едете? Как вы узнали?» Кутлук Мухаммед Барлас сказал: «Когда мы бежали из Ахси и расстались с вами, я пришел в Андиджан. Ханы тоже еще раньше прибыли в Андиджан. Я увидел во сне, будто Ходжа Убайд Аллах говорит мне: «Бабур падишах находится в деревне Карнан. /119б/ Пойдите туда, возьмите его и приведите, так как ему принадлежит престол царства».

Увидев такой сон, я обрадовался и доложил о нем Старшему хану и Младшему хану. Я сказал ханам: «У меня есть пять или шесть братьев и сыновей. Дайте мне еще несколько йигитов, я отправлюсь к Карнану и все разведаю».

Ханы ответили: «Нам тоже думается, что он, наверное, пошел по той дороге». Они отрядили со мной десять человек и сказали: «Поезжай в ту сторону, проверь и разведай все хорошенько. Во всяком случае вы наверное добудете сведения». Когда мы об этом разговаривали, Баба-и Паргари сказал: «Я тоже поеду, поищу его», и он также сговорился с двумя своими братьями-йигитами, и мы поехали. Сегодня три дня, как мы в дороге. Слава Аллаху, мы вас нашли!»

Рассказав все это, они сказали: «Идите! Уезжайте! Этих связанных тоже увезите: оставаться здесь нехорошо. Танбал получил сведения, что вы прибыли сюда. Поезжайте и любым способом соединитесь с ханами».

Мы тотчас же сели на коней и поехали в сторону Андиджана. Уже два дня я не ел никакой пищи. Было время полуденной молитвы, когда мы нашли барана и, остановившись где-то, сели и приготовили шашлык. Я наелся шашлыка досыта. После этого мы сели на коней и, быстро пройдя в двое суток пятидневный путь, вступили в Андиджан. Я поклонился моему дяде, Старшему хану, и моему дяде, Младшему хану, и все рассказал им о минувших событиях.

Я провел с ханами четыре месяца. /120а/ Мои нукеры, которые разбрелись кто куда, теперь съехались: их было больше трехсот человек. Я подумал: «Доколе я буду скитаться и бродить по этой ферганской земле? Попытаю счастья в другом краю».