Хоук остался дежурить у Сюзан. Белсон, я и Квирк вышли на улицу и уселись в машину. Мы с Квирком впереди, Белсон сзади. Струйки дождя стекали по стеклам, мешая разглядеть, что творится на улице.
— Только дворники не включай, — предупредил я. — Трое мужиков в машине с работающим мотором и включенными дворниками сразу привлекут внимание.
— Сможешь через такое стекло что-нибудь разглядеть? — спросил Квирк.
Мы стояли за полквартала от дома Сюзан, на другой стороне улицы.
— Не очень-то, — ответил я. — Но нам и не нужно особо разбираться. Любой белый мужчина, который, судя по виду, бегает быстрее меня.
Квирк кивнул.
— Фрэнк, хочешь взять на себя первого? — спросил он.
— Конечно.
Мы замолчали. Дождь не прекращался. Через десять минут стекла запотели, и Квирк чуть приоткрыл окно с противоположной от дома Сюзан стороны.
Без десяти одиннадцать из дверей дома вышел первый пациент и не спеша спустился по ступенькам.
— Как тебе этот? — спросил Квирк.
— Габариты, вроде, подходят, — кивнул я. Фигура за окном выглядела размытой и нечеткой. — Он белый?
— Если нет, — ответил Белсон, — вернусь обратно. Он вышел из машины и двинулся на Линнейн-стрит в сторону Гарден, шагая параллельно пациенту Сюзан по другой стороне улицы.
Через минуту Квирк сообщил мне:
— Все в порядке, он белый.
— Теперь лишь бы Белсон его не упустил, — вздохнул я.
— Белсон не упустит, — заверил Квирк. — И не засветится.
Я кивнул.
— Если он сядет в машину, Фрэнк запомнит номер.
— И запросто узнаем, кто он, — закончил Квирк. — Когда следующий?
— Должен прибыть с минуты на минуту, а выйти без десяти двенадцать.
— Час, — подсчитал Квирк.
Мы молча наблюдали за стекающими по стеклам струйками. Без пяти одиннадцать к дому Сюзан подошла женщина в широком кожаном плаще и фиолетовой косынке и, позвонив, исчезла за дверью.
— Дерьмо собачье, — выругался Квирк.
— Теперь нужно ждать до без десяти час, — сказал я. — Можем сходить попить кофейку.
Мы вышли из машины, прошли по Линнейн в сторону Массачусетс-авеню и попили кофе в какой-то булочной, попутно зацепив еще и по кусочку рулета с сыром. К половине первого мы уже снова сидели в машине и ждали. Без шести минут час из дома вышла женщина в кожаном плаще и остановилась на крыльце, чтобы открыть зонтик. Ни Квирк, ни я не проронили ни слова.
— Если многие будут подходить под наши требования, — сказал, наконец, Квирк, — это займет немало времени. Нам нужно побольше людей.
— Только не Хоук, — возразил я. — Он останется с Сюзан.
Квирк кивнул.
— Своих я тоже не могу задействовать.
— А если неофициально? — предложил я. — Просто как услуга.
Квирк отрицательно покачал головой.
— Им потом башку оторвут. Я в опале. Пока не соглашусь с официальной версией.
— Прямо как Галилей, — усмехнулся я.
Без трех минут час в дом вошел мужчина в черной кожаной куртке.
— Ну что? — повернулся ко мне Квирк.
— Не то, — покачал головой я. — Слишком грузный. Я бы догнал его уже через полквартала.
— Ну, смотри, — буркнул Квирк.
Мы снова замолчали. Двое следующих пациентов оказались женщинами. В две минуты пятого по ступенькам поднялся мужчина с зонтиком.
— Подходит, — бросил я.
— Когда выйдет, я его возьму, — сказал Квирк.
В 16.53 мужчина вышел на улицу, раскрыл зонтик и зашагал по Линнейн в сторону Массачусетс-авеню. Квирк двинулся следом.
В 16.56 к дому подошел высокий худой парень в военной куртке цвета хаки и шляпе военного образца с загнутыми кверху полями, какие обычно носят те, кто служит где-нибудь в тропиках. По виду было нетрудно догадаться, что парень не имеет никакого отношения к армии. Скорее всего, просто учится в Кеймбридже.
Без трех шесть он вышел от Сюзан и направился по левой стороне Линнейн-стрит в сторону Массачусетс-авеню. Я вышел из машины и пошел по правой стороне, держась метрах в десяти сзади. Дождь не прекращался. Над городом начинали сгущаться вечерние сумерки. Следя за парнем сквозь пелену дождя, я пытался уловить в его походке хоть какое-то знакомое движение. Но когда человек идет шагом, он движется совсем не так, как во время бега. По росту и комплекции парень, вроде, вполне подходил, да и шел он легкой спортивной походкой. Дождь, казалось, не кончится уже никогда. На мне были джинсы, белые кожаные кроссовки «Рибок», серая майка, кожаная куртка и фетровая шляпа — подарок Пола Джиакомина, какие обычно носят только где-нибудь в Кении. Кроссовки сразу же промокли насквозь, но все остальное держалось на совесть. Следить за парнем было несложно — под сильным дождем он сгорбился, втянув голову в плечи и подняв ее лишь однажды, когда прямо передо мной перешел Линнейн-стрит и свернул на Массачусетс-авеню.
Если человек не знает, что за ним следят, либо вовсе не думает об этом, слежка проста, как грабли. Нужно лишь стараться, чтобы объект не увидел, как ты пялишься на него в отражении какой-нибудь витрины, да еще не отставать слишком далеко, чтобы в случае, если он вдруг нырнет в метро или вскочит в автобус, ты не остался с носом. Вообще, в идеале нужно, конечно, иметь дублера и следить за клиентом по очереди. Еще один человек должен сидеть в машине на случай, если у него вдруг окажется свой транспорт или ему вздумается поймать такси. Сам я еще ни разу не встречал таксиста, который бы подчинился моей команде «следовать вон за той тачкой». Во время последней такой попытки водитель нажал на тормоз, сбросил счетчик и предложил мне прогуляться пешком. «Я тебе кто, таксист или Джеймс Бонд?» — рявкнул он мне вслед.
Справа, в Кеймбриджском скверике, было пустынно, сыро и неуютно. Единственным прохожим была девушка в шерстяной клетчатой юбке и длинном желтом плаще, прогуливающая черного Лабрадора. Девчонка была без зонта, и длинные черные волосы, насквозь промокшие от дождя, прилипли к голове. Собака быстро оббежала вокруг какого-то памятника и, взвизгнув от радости, со всего размаху плюхнулась на бок в большую грязную лужу.
— Ну и засранец же ты, Отелло, — беззлобно проворчала девчонка.
На площади Харвард Массачусетс-авеню сворачивает в сторону Бостона. Браттл-стрит тянется на запад к Уотер-тауну, а Кеннеди-стрит спускается вниз, к самой реке. Пересечение этих трех улиц и образует площадь Харвард — неправильный треугольник с газетным киоском и входом в метро посередине. В киоске, а вернее в нескольких прилепленных друг к другу ларьках, продают газеты, журналы и театральные билеты. Туда-сюда по площади сновали серые группки тощих подростков. Все были одеты черт-те во что, на головах — дурацкие прически. Из переносных магнитофонов ревела дикая и довольно нудная музыка. Один держал в руках гитару, вид которой вдруг сразу напомнил мне золотые шестидесятые. Они собирались здесь, потому что скорее всего больше собираться им было просто негде. В этот дождливый апрельский вечер они прятались под крышей входа в метро, всем своим видом выражая полное презрение к ценностям старшего поколения.
Мой «клиент» тоже остановился под крышей и окинул взглядом небольшую группу панков, стоящую по другую сторону от входа. Тощий подросток с худыми, костлявыми руками отделился от остальных, подошел к моему «клиенту» и перебросился с ним парой слов. На подростке была кожаная куртка с оборванными рукавами и черные штрипсы из блестящего полиэстера, заправленные в высокие мотоциклетные ботинки. И куртка, и ботинки сверкали серебристой отделкой. На голове торчал ярко-красный петушиный гребень. Ухо украшал по крайней мере десяток разнокалиберных сережек. Бравада.
Мой «клиент» кивнул и вышел из-под навеса. Панк шагнул следом, и они вместе поплелись дальше по Массачусетс-авеню. Красный гребень подростка слегка сбился на бок, но не упал. Несмотря на дождь, на улице было довольно много народу. Люди спешили домой с работы, студенты торопились в библиотеку, бар или киношку, группки туристов стремились поскорее увидеть знаменитую площадь Харвард, а увидев, обменивались разочарованными взглядами.
Дойдя до Патнам-стрит, мы все трое свернули в сторону реки и, миновав огромный мебельный магазин, очутились в захудалом районе. Здесь прохожих было гораздо меньше. Моя задача резко усложнилась. Если сейчас они исчезнут в одном из многоквартирных домов, я мог закончить слежку, так и не узнав точного адреса. Я приблизился. Мой «клиент» остановился у грязно-зеленого двухэтажного здания и быстро глянул по сторонам. Что-то он стал слишком уж осторожным, как встретил этого подростка.
Я прошел мимо, низко опустив голову и делая вид, что направляюсь прямо к реке. Пройдя несколько шагов, я остановился и принялся рассматривать витрину итальянского магазинчика, краем глаза наблюдая за «клиентом». Тот подозрительно глянул в мою сторону. Но подросток что-то сказал ему, он кивнул, и они скрылись в подъезде.
Выждав минуту-другую, я вернулся и подошел к подъезду. Он был заперт. Внезапно прямо над моей головой на втором этаже зажегся свет. Я взглянул на табличку со списком жильцов. Но, хотя до ночи было еще далеко, даже в сумерках я не смог разобрать на ней ни единого слова. Я сунул руку в карман, достал фонарь и, оглянувшись, украдкой направил луч света на табличку. Она гласила: «ФИЛИПП АЙЗЕЛИН, ДОКТОР ФИЛОСОФИИ». В солнечный день я наверняка смог бы прочесть эту надпись и без фонарика.