Баллада: Осенние пляски фей

Джеймс

Я сидел в кинотеатре, на часах было 4:13, а рядом со мной сидела фея, она же муза, она же энергетический вампир. Мы смотрели «Шестое чувство».

Мне уже доводилось попадать в странные, сюрреалистические ситуации. Например, я видел, как моя лучшая подруга передвигает предметы силой мысли. Еще меня вытаскивал из разбитой машины бездушный сид-убийца. О том, что я чувствую неумолимое притяжение еженощной песни короля мертвых, я вообще молчу. По всем правилам в этот список стоило бы добавить и то, что мы сидели с Нуалой в кино: смотрели, как сумасшедший маленький мальчик говорит Брюсу Уиллису, что видит мертвых людей.

А на душе у меня было, как ни странно, почти хорошо.

Ну разве что Нуала немного перестаралась с маслом в попкорне, но, черт возьми, я тоже не знаю, как обращаться с этими дурацкими автоматами. И вообще, много масла в попкорне не бывает.

— Смотри, — скомандовала Нуала.

Она не ела. Я знаю, что людям нельзя есть еду фей, потому что тогда они навсегда останутся в Волшебной стране. Может, у фей с человеческой едой то же самое?

Нуала шлепнула меня по руке, чтобы привлечь внимание:

— Смотри. Видишь? Каждый раз, когда должно произойти что-то сверхъестественное, режиссер дает подсказку. Что-то красное. Видишь там красный цвет?

Странно, что именно Нуала говорит мне об этом.

— Ага.

Я так долго сидел, что затекла задница. Я пошевелился и пристроил ноги на спинку впередистоящего сиденья. Нуала продолжала, не отрываясь, смотреть на экран, свет картинки мигал на ее лице, и при каждой перемене освещенности ее зрачки сужались и расширялись. Удивительно похожа на человека… и в то же время бесконечно далека от человечности.

— Сколько фильмов ты видела? — спросил я. Не то чтобы фильм не занимал, но я уже раз четырнадцать видел концовку, так что мне интереснее было, зачем Нуала потащила меня в кино и почему из всех фильмов выбрала именно этот.

— Наверное, несколько тысяч. Не знаю. Пока я не разобралась, что со мной происходит, я хотела стать режиссером.

Я устал, поэтому не сразу сообразил, что она имеет в виду. Я не успел прокомментировать, когда Нуала испепелила меня взглядом и сказала:

— За шестнадцать лет режиссером не станешь. Да и какой смысл?

Вопрос был глупый.

— Такой же, как у всех остальных, кто хочет стать режиссером. Ты правда этого хочешь? Кино снимать?

— Именно кино. Прожить все эти жизни, да еще с музыкой на фоне. Это как прожить тысячу жизней, не отказываясь от своей. — Нуала лениво улыбнулась в экран. — Я даже придумала себе псевдоним. Иззи Леопард.

Я расхохотался.

Нуала меня стукнула, и по руке опять побежали мурашки.

— Прекрати!

Я прикрыл лицо рукой:

— И как ты только такое придумала? Прямо цирковой псевдоним. Смертельный номер! Весь вечер на арене Иззи Леопард!

Нуала снова шлепнула меня по руке:

— Зато оригинально! Хорошо запоминается. Люди будут говорить: «Кто режиссер?» — «Иззи Леопард, она просто гений!»

— Цирковой.

Нуала яростно взглянула на меня:

— Знаешь, я могу тебя убить.

— О, если бы каждый раз, когда мне это говорят, я получал деньги… Даже так: каждый раз, когда мне это говоришь ты.

Она забрала у меня ведерко с попкорном и поставила его на кресло с другой стороны.

— Зачем я угощала тебя попкорном? Надо было заставить тебя пить масло, чтобы не издевался над моим режиссерским псевдонимом!

Я ухмыльнулся:

— Да, такая участь страшнее смерти.

Я задумался о ее словах про тысячи жизней, которые можно прожить на экране. Тысячи человеческих жизней. Важное уточнение.

— Все-таки шестнадцать лет — немалый срок. Ты вполне могла бы стать режиссером.

Нуала развернулась лицом ко мне, нахмурив брови, и заговорила, перекрывая напряженное музыкальное сопровождение последней сцены:

— Ты что, совсем дурак? Вроде несложно догадаться. Меня раздражают люди, которые выдумывают отговорки.

— Только не говори, что времени недостаточно. Ты могла хотя бы попробовать. Шестнадцати лет хватит, чтобы попробовать.

Она зашипела сквозь зубы и покачала головой:

— Точно дурак. Ты не слышал, как я играю на фортепиано? Так вот, слова я писать тоже не в состоянии. Если бы мне нужно было что-то создать во время режиссуры, я бы не смогла.

— Тяжело. Но преодолимо, — заметил я.

Она не прищурилась, скорее просто уголки ее глаз стали жестче.

— Ладно. А что, если у меня поменяется внешность?

Я криво усмехнулся:

— Мадонне это сходит с рук.

Нуала подняла руки перед собой и сжала их в кулаки, как будто представляя, что душит меня:

— Ну да, конечно. А что делать с тем, что я, как все феи, должна следовать за самым сильным клеверхендом? Что будет, если, как только я начну работу, клеверхенд решит переехать на другой край страны? Ты что, не понимаешь? Я вообще не могу вести нормальную жизнь, и уж тем более не могу строить карьеру. Дело не в том, пытаюсь я или нет.

Я понял подтекст: в ней столько от человека, что быть феей ей в тягость, и столько от феи, что она не может вести человеческую жизнь. Но я просто сказал:

— При чем тут клеверхенд?

Нуала, не глядя, махнула рукой в сторону экрана. Он погас, и мы очутились в полной темноте. Через несколько секунд мои глаза начали приспосабливаться к едва различимому свету предупреждающей подсветки в проходах, но все равно я видел только огромные синие глаза Нуалы. Даже по одним глазам было понятно, что на ее лице застыло недоверчивое выражение.

— Вспомни свою недевушку. — Мне понадобилось ровно две секунды, чтобы понять. — Неужели ты знаешь о феях и о ней, но не знаешь, кто такие клеверхенды?

Когда она упомянула Ди, у меня что-то сжалось в животе. Я больше не хотел сидеть в липком кресле кинотеатра. Хотелось вскочить, мерить пол шагами, двигаться. Хотелось пробить стену кулаком.

Нуала взглянула на мои руки, как будто тоже представила, как я пробиваю стенку:

— Предыдущая Королева была клеверхендом. Она умерла. Теперь твоя ненастоящая девушка приехала сюда, она — самый сильный клеверхенд, а значит, мы тоже здесь.

— Не называй ее так.

— Их так называют. Тех, кто притягивает фей. Мы должны оставаться рядом с ними. Волшебная страна всегда находится где-то поблизости от клеверхенда.

Я вспомнил слова Ди в ту первую ночь, когда мы встретились в школе. «Ты Их видел?»

Я устал всматриваться в темноту, устал держать глаза открытыми, поэтому опустил веки и уткнулся лбом в кулаки:

— Выходит, Они всегда будут рядом с ней…

Не знаю, сможет ли Ди это выдержать.

— Пока не появится более сильный клеверхенд.

Голос Нуалы был совсем близко, но я не открывал глаз. Я чувствовал ее дыхание.

— Зачем ты написал на руке «мертвые»?

— Не помню.

— Я тебе не верю. О чем ты думал, когда это писал?

— Не помню.

— Ты ее любишь?

— Нуала, отстань от меня.

Она не сдавалась:

— Ответь: «да» или «нет»? Я даже не человек. Это все равно что признаться себе.

Я так плотно прижимал веки кулаками, что перед глазами бессмысленно заплясали разноцветные узоры светло-сиреневого и зеленого цвета.

— Нуала, я очень вежливо попросил тебя оставить меня в покое. Это не значит, что в глубине души я хочу, чтобы ты долбила меня, пока я не передумаю. Это значит, что я и правда не хочу об этом говорить. Ни с тобой, ни с кем другим. Ничего личного.

Нуала схватила мои кулаки, рассыпая по моим рукам озноб:

— Почему ты больше не играешь после того, как поцеловал ее?

Отстань.

Что мне было говорить, даже если бы я хотел ответить? Что всякие глупости, вроде музыки и дыхания, потеряли смысл? Что после того, как я поцеловал Ди, в моей голове был один только белый шум, в котором я не мог найти ни единой ноты?

— Это уже кое-что, — сказала Нуала.

Опять мысли читает. Может, она не в состоянии прекратить?

Мне не хотелось ничего прибавлять к мыслям о Ди. Я вроде как сменил тему.

— По-моему, тебе повезло.

— Мне?!

— Ага. — Я повернул голову, чтобы посмотреть на нее, и одна рука Нуалы легла мне на щеку. Под чуждым прикосновением кожа на моем лице подобралась.

— Если бы в нашем дурацком мире бессмертие было у одной тебя, это было бы ужасно. Только представь, тебе пришлось бы помнить многие годы, в течение которых все, кого ты знала, исчезают.

Нуала нахмурилась, разглядывая свои пальцы:

— Другие феи помнят.

— Ты сама сказала, что не такая, как остальные. У них нет настоящих чувств. Тебе нужно быть человечнее, правильно? Чтобы легче было нас ловить.

Она молчала.

— Так сколько в тебе человеческого?

Спросив, я понял, что сам не вполне понимаю, что именно я имею в виду, но отказываться от вопроса не стал.

Нуала долго молчала, и я решил, что она не станет отвечать. Наконец она сняла руку с моей щеки:

— Слишком много. Я думала, что я не очень-то человечна, но, кажется, я ошиблась. А может, это от того, что я умираю. Может, оно всегда так. Откуда мне знать? Шестнадцать лет — это не так уж и много, когда они заканчиваются.

Я выпрямился. Мне не нравилось, что я чувствую.

— Прекрати себя жалеть.

— Сначала сам прекрати, — капризно ответила она.

Я посмотрел на свои руки. В слабом свете я едва мог различить некоторые слова: «мертвые», «валькирия», «идти за ними до низа».

— Давай вместе что-нибудь напишем.

Нуала слегка нахмурилась.

— Не гляди на меня так, будто не понимаешь, о чем я. Давай что-нибудь напишем.

— Ты хочешь, чтобы я помогла тебе что-нибудь написать?

— Нет. Я хочу, чтобы мы оба использовали свой мозг и мои руки, чтобы что-то написать.

— Что именно?

— Не знаю. Музыку? Пьесу?

Нуала очень старалась не выглядеть довольной.

— Ты не пишешь пьесы.

— Если мы придумаем пьесу с музыкой, ты сможешь ее поставить. Салливан задал нам творческое задание — что-нибудь про метафору. Конечно, не фильм… с другой стороны, нам нужно успеть до Хеллоуина.

Она очень внимательно на меня посмотрела. Я всегда мечтал, чтобы на меня так смотрела Ди. Почему-то мне показалось, что она меня сейчас поцелует, потому что Нуала не сводила глаз с моего рта. Я испугался, что она поцелует меня, а я подумаю про Ди, и тогда она убьет меня, и я умру мучительной смертью, которую трудно будет объяснить агентам страховой компании.

Нуала перевела взгляд на мои глаза:

— Доставай ручку.

Я послушался. Бумаги не было, но это было неважно.

— Как мы ее назовем?

Нуала, не колеблясь, забралась в кресло позади меня, чтобы иметь возможность обхватить мои плечи. Мое шестое чувство утверждало, что она холодная, но, когда она прижалась щекой к моей щеке, прикоснулась к ней самым уголком губ, во мне взорвалось совершенно другое ощущение.

Я щелкнул кнопкой ручки, чтобы начать писать, мгновение подержал ее у своей ладони, прислушиваясь к молчанию Нуалы, и вывел: «Баллада».