Бамбуковая крепость

СЛЕДЫ ВЕКОВ

Название «Ханой», что в переводе означает «лежащий внутри рек», появилось только в 1831 году и принадлежало целой провинции, расположенной там, где Красная река распадается на несколько рукавов, образующих дельту.

Во Вьетнаме очень часто название провинции переносится и на ее административный центр.

Так, город Хюэ, бывшая королевская столица, до 1976 года был центром провинции Тхыатхиен. Потом Тхыатхиен, Куангчи и Куапгбинь слились в одну провинцию Биньчитхиен. Это совершенно новое название, составленное из частей трех старых провинций. Но сейчас нередко вместо «Хюэ» город называют «Биньчитхиен». Имена новых провинций переносятся на их центры. Так, город Винь называют Нгетинем, Бьенхоа — Донгнаем и т. п.

Подобным же образом древняя вьетнамская столица Тханглонг, ставшая центром провинции Ханой, стала городом Ханоем.

Еще в середине VI века, когда Вьетнам на короткое время освободился от китайского владычества, небольшой форт был выстроен там, где речка Толить вытекала из Красной. Сейчас это место затерялось в густом лабиринте улочек восточной части города. Толить в городской черте засыпана в годы французского господства.

Форт, построенный правителем Вьетнама Ли Нам Де для защиты правобережья Красной реки от атак китайцев, состоял из бамбукового забора и деревянных домишек. В истории Вьетнама происходили великие перемены: освобождение от китайского ига, период феодальной раздробленности и жестоких междоусобных войн, объединение страны, а форт на месте нынешнего Ханоя оставался деревней с живыми бамбуковыми изгородями, тысячелетними баньянами и рисовыми полями, — со своими заботами и устоями, которые мало зависели от внешних потрясений.

Город родился тогда, когда он стал административным центром. В 1010 году император Ли Тхай То перенес столицу своего государства из Хоалы (километрах в ста южнее Ханоя) к месту слияния рек Толить и Красной. Новый город получил название Тханглонг («Взлетающий дракон»). Под этим именем он был известен дольше всего.

…Когда императорские джанки поднялись по Красной реке до местечка Дайла, повествуют летописцы, владыка увидел золотого дракона, поднимавшегося в облака над будущей столицей, ставшей символом возрождения «Страны потомков феи и драконов».

В указе о переносе столицы Ли Тхай То руководствовался более практическими соображениями: «Место расположено в центре страны, обещает стать опорой не только для нас, но и для многих поколений…» Тханглонг оставался столицей вплоть до начала прошлого века, когда престол уже выросшего до современных границ феодального Вьетнама был перенесен в Хюэ. С августа 1945 года Ханой опять стал столицей, центром независимого вьетнамского государства рабочих и крестьян, а с 1976 года — столицей вновь объединенного Вьетнама.

Широкая низменность, вокруг которой на горизонте в ясные дни проступают очертания невысоких горных цепей, хотя и заливается в сезон высокой воды, меньше подвержена губительным паводкам и засолению морскими приливами, чем другие равнинные районы. Естественная сеть рек удобна для сообщения со всеми уголками дельты Красной реки, для выхода в море. Красная река защищает город с севера, откуда чаще всего приходил неприятель. Плодородная земля — тоже неотъемлемое требование для феодального города, еще мало отличавшегося от деревни и кормившегося земледельческим трудом собственного населения. Все это было дано природой. Люди же насыпали дамбу вдоль реки, чтобы оградить город от летних разливов, свозили отовсюду землю, чтобы сделать столицу выше уровня болот и прудов. Тысячи крестьян были мобилизованы двором Ли на строительство внешнего полукольца — вала Латхань. Он протянулся на 30 километров, служил и дамбой, и оборонительным рубежом. Название Латхань сейчас носит одна из улиц, идущая вдоль прежнего вала.

Но внутри этой внешней границы города во времена Ли и до сравнительно недавнего времени были деревенские общины со своими бамбуковыми изгородями и водными зеркалами рисовых полей.

Торговцы, ремесленники и прочий городской люд теснились на маленькой территории обнесенного стеной «внутреннего города». По краям его находились базары: Восточных ворот, Южных ворот, Западных ворот. Эти названия сохранились до наших дней вместе с рынками, где горожане покупают деревенские продукты.

С самого основания города его неотъемлемой частью стали 13 сельскохозяйственных поселений-спутников, которые обеспечивали столицу овощами, фруктами, мясом, птицей. Они располагались к западу от Тханглонга, и названия их остались в сегодняшних городских кварталах Ванфук и Зянгво, где сейчас выросли большие современные дома, и в пригородных уездах.

Посреди «внутреннего города» располагался «императорский». Он был уже не из бамбука и глины, а из кирпича и камня. Там жили придворные мандарины, чиновники администрации и дворцовая челядь. Наконец, роскошные дворцы строились только в «запретном городе» — обители самого императора и его семьи. Он находился в западной части нынешнего Ханоя, и сейчас от него ничего не осталось. Роскошь дворцов «запретного города» достигалась не их высотой или монументальностью, а слиянием с природой, обилием открытых галерей под витиеватыми крышами. Пруд с лотосами и парковый мостик были такими же составными частями дворца, как деревянная колонна или драконоподобные ограждения лестниц. Построенные при династии Ли дворцы потом реконструировались, достраивались, им давались новые имена, а сейчас на их месте — ничем не примечательные строения более поздних времен.

Пожалуй, с самых первых веков своего существования Ханой всегда состоял как бы из двух разных городов. Этим и можно ответить на вопрос: «А где все же центр Ханоя?» Их два, и оба — исторические. Один западный, другой восточный. Первый был городом власть имущих, второй — народным, деловым. В западном центре отсчитывают последний век до своего тысячелетия старейшие памятники архитектуры: Пагода на одной колонне и Храм литературы. Восточный центр — это набережные озера Возвращенного меча с Башней черепахи, храмом Нефритовой горы. В западном центре Бадинь с мавзолеем Хо Ши Мина и Дворцом Национального собрания. Здесь же — другие государственные учреждения и место работы Центрального комитета Коммунистической партии Вьетнама, посольства социалистических стран.

У озера Возвращенного меча сходятся трамвайные пути со всех направлений. Здесь возвышается почтамт, увенчанный башней с курантами, сосредоточены гостиницы, крупные торговые предприятия, государственный банк, другие общественные здания.

Дворцовые интриги, борьба за власть, амбиции очередного правителя, а порой и просто его капризы — вот что определяло рост или упадок императорского и чиновничьего города, отгороженного от внешнего мира каменной стеной с пятью помпезными воротами. В начале прошлого века, когда династия Нгуенов перенесла столицу из Тханглонга в Хюэ, император Зялонг боялся, что старый Тханглонг затмит величием его новую столицу. В 1805 году по его приказу старинный императорский город в Тханглонге вместе с его дворцами и стеной был стерт с лица земли, а кирпич и камень пустили на постройку скромной цитадели с периметром всего пять километров, в которой размещались гражданская и военная администрация (на этот раз уже только местная). Она имела форму квадрата и ломаные углы по образу фортификационных сооружений французского инженера маркиза де Вобана.

Границы этой цитадели оставили четкий отпечаток на нынешнем рисунке улиц Ханоя. Пройдя пять километров по квадрату, образованному улицами Хоанг Зиеу, Дьенбьенфу, Ли Нам Де и Фан Динь Фунг, вы не найдете, кроме ворот, даже самого узкого проезда в сторону центра этого четырехугольника.

Красная кирпичная башня Северных ворот, резко выделяющаяся на фоне более поздних светлых оштукатуренных построек на месте бывшей городской стены, хранит на себе щербины от пушечных снарядов и вмурованную в кирпич мраморную табличку. На ней надпись: «Апрель 1882 года. «Фанфар» и «Сюрприз». Это названия двух французских канонерок, принадлежавших экспедиции Анри Ривьера, того самого лейтенанта, который весной 1882 года поднялся по Красной реке от Тхайбиня вверх к Ханою и залпами орудий заставил ханойских мандаринов подписать договор о протекторате над Северным Вьетнамом.

Северные ворота на нынешней улице Фан Динь Фунг да шестидесятиметровая башня Государственного флага во дворе Музея вооруженных сил Вьетнама — почти все, что осталось от «императорского города» доколониальных времен. На его месте до 1954 года размещались казармы французского экспедиционного корпуса, а вокруг, на землях бывших деревень, быстро выросли укрытые зеленью особняки «европейских» кварталов.

Семь десятилетий «обживали» Ханой французские колонизаторы. Но построенный ими «европейский» город так и остался отдельной зоной. Старая восточная часть Ханоя развивалась как бы сама по себе, по своим законам, сохранила национальный колорит, отвергая чуждое влияние как в архитектуре, так и в образе жизни. Только на смену вьетнамским названиям улиц на семьдесят лет пришли французские. Но местное население продолжало пользоваться своими, традиционными.

Я люблю ходить по тесным и суетливым улицам старого делового Ханоя, сгусток которых, настоящий лабиринт, начинается сразу у северного берега озера Возвращенного меча. Это самый плотно заселенный район Ханоя. Если посмотреть на него сверху, то он выглядит сейчас так же, как в прошлом веке: скученные, прилепившиеся друг к другу дома, хаотическая мозаика разновысоких черепичных крыш с черными провалами колодцеобразных внутренних двориков. Сеть улиц сложилась окончательно в начале прошлого века, но многие дома построены еще раньше на месте деревенских халуп из бамбука и соломы. Когда Ханой захватили французы, к югу от озера Возвращенного меча еще были редкие улицы, меж которых стелились заливаемые водой рисовые поля, поднимались бамбуковые заросли и банановые рощи. Но к северу от озера уже шумел настоящий город.

Единственное, чем он изменился по сравнению с доколониальным временем, это рост в высоту. Феодальные династии запрещали незнатному люду строить дома, которые бы даже только претендовали на состязание с дворцами «императорского города». Закон императора Зя Лонга предписывал, что «дома простых людей не могут иметь второго этажа или двухъярусной крыши, их нельзя разноцветно красить или рельефно украшать». Это не его изобретение. Так диктовала многовековая феодальная традиция. Ее пережитки остались и поныне. Человек должен скрывать свое достояние, не проявлять его во внешнем виде жилья и своем собственном.

Взгляните на первые этажи домов восточного города (вторые и выше были достроены). Их облик отражает эту традицию и вместе с тем торгово-ремесленный характер занятий их обитателей. Все дома прилеплены один к другому, имеют общие стены. Они сделаны так, чтобы каждому достался хоть крохотный кусочек улицы, выход к потоку людей, во внешний мир. Все остальное внешнего мира не касалось, было отрезано от него внутренними стенами и находилось во власти семьи в лице ее главы.

Поэтому дома узкие: на улицу выходит стена шириной лишь 2–3,5 метра. На улице протяженностью всего в один километр обычны адреса с номерами домов 300 и более.

Зато в глубину квартала дом уходит на 30, 40, а порой на 60 метров. Это система следующих друг за другом проходных комнат, чаще всего соединенных проемами без дверей, либо отдельных комнат с боковым коридором, в котором едва могут разойтись два человека без поклажи. Иногда над коридором нет крыши и он выглядит как узкий переулок.

Двухэтажный домик старика Ниня — один из самых красивых на улице Ханг Ма. Название этой короткой и тенистой улочки между шумным торговым Донг Суаном и «Гребешковым рядом» можно примерно перевести как «ряд церемониальных принадлежностей». Здесь и сейчас продают выпиленные из пенопласта и ярко раскрашенные замысловатые вензеля для свадеб.

Сам Нинь — выходец из образованной городской семьи. Меня сначала немного шокировало, когда такие семьи называли «мандаринскими». По восточным сказкам, прочитанным в детстве, мандарин представлялся всегда каким-нибудь жестоким правителем. На самом же деле в старом Вьетнаме любой более или менее образованный человек, служивший в государственном аппарате, назывался «куаном», что соответствует европейскому понятию чиновник.

Мы познакомились с Нинем в 1979 году, когда он представлял свою газету в качестве специального корреспондента на суде над Пол Потом и Пенг Сари в Пномпене. Уже в то время коллеги называли его почтительно «дядюшка Нинь», поэтому полного имени мне узнать как-то не пришлось, да и незачем. Сейчас он на пенсии.

Старик встречает меня у постоянно открытых и закрываемых только на ночь дверей в переднюю комнату. Как и в деревенских домах, она выходит прямо на улицу, без всякой прихожей. У входа в небольшой остекленной витринке, похожей на аквариум, выставлены резные деревянные подставки под вазы и прочие мелкие художественные поделки, на стенах висят картины его друзей-художников, памятные фотографии. За стеклами шкафа из темного дерева видны сине-белые антикварные фарфоровые вазочки и блюдца.

«Дядюшка Нинь» не торговец, не ремесленник, а просто пенсионер, отдавший не один десяток лет журналистской работе, Сейчас работают его дети, жены детей, которые живут в этом же доме и растят внуков. Но многие из вещей, которые выставлены в передней комнате, продаются. Можно прийти к Ниню и попросить подыскать интересующую вас художественную вещь — новую картину или антикварную вазочку, шкатулку или резной столик.

Такие или более «профессиональные» торговцы есть почти в каждом доме старого города. Передняя комната становится днем как бы частью тротуара. Это своего рода гостиная, иногда и спальня, место свободного времяпрепровождения, а часто и мастерская, лавка, харчевня. Сюда открыт доступ не только друзьям и знакомым. Вы можете войти, не спрашивая разрешения, просто приветствуя хозяев, и это считается вполне нормальным.

Старик Нинь, одетый по-домашнему, в широких шортах, сразу же разливает чай. Разговор начинаем с расспросов о здоровье, о семье, потом переходим к городским новостям, к обсуждению достоинств и недостатков висящих на стенах картин.

Дом Ниня можно считать почти классической постройкой старого Ханоя. Из передней комнаты проем без двери открывает вид на внутренний дворик. Он в этом доме разделен как бы на две части. Первая — декоративная, вторая — для домашних дел. Лестница из первой части дворика ведет на второй этаж и в жилые помещения остальной семьи.

Дворик похож на каменный колодец, особенно если посмотреть вверх, на квадратный клочок голубого неба. На дне колодца — крохотный, но ухоженный газон с цветами. В центре — полутораметровый в диаметре пруд с золотыми рыбками. Его стены вылеплены из простого серого бетона, как и искусственная скала посредине. Казалось, беспорядочное нагромождение камней и цемента создает миниатюрный сказочный пейзаж. На кирпичных консолях стен с тонким вкусом расставлены старинные горшки с маленькими зелеными деревцами.

Подобный дворик почти всегда есть между жилыми и подсобными помещениями старого ханойского дома. Он — центр жилища. Из городской суеты вы попадаете в деревню. Даже живя среди трамваев и машин, вьетнамец в своем маленьком, сжатЬм каменными стенами неказистом царстве ищет близости к природе. Этим проникнута атмосфера в двориках, хотя они очень разные в зависимости от постройки дома и состояния хозяев, Иногда в нем растет арековая пальма, совсем такая, как в каждой деревне, и вы забываете о том, что находитесь в центре города. Здесь же приют домашних животных, в основном свиней, которых содержат многие городские семьи. И в таком случае сходство с деревенским двором почти полное. Бывает и беседка, одетая вьющимися плетьми бетеля. В самых старинных домах можно встретить и собственный колодец. Все это охлаждает в знойный полдень, создает своеобразный, придуманный столетиями назад комфорт. «Точнее, не придуманный, а принесенный из деревенской колыбели в город», — объясняет Нинь.

Здесь же во дворе — бытовая утварь, такая же, как в деревне. Наиболее заметны глиняные сосуды для воды вместимостью по нескольку ведер.

Конечно, жизнь диктует свои коррективы, и сейчас осталось не слишком много домов, где все так, как здесь описано. Когда дом занимает не одна большая, а несколько семей, помещения используются, как в обычной коммунальной квартире. В тех домах, хозяева которых содержат харчевни или кафе, внутренний дворик превращен в место мойки посуды, разделки мяса и рыбы, резки овощей.

Новые черты появились в облике старого города в конце прошлого века с приходом колонизаторов. Состоятельные торговцы и ремесленники махнули рукой на порядки, установленные кичливой феодальной знатью. У новых господ из Европы именно богатство определяло место в обществе. И старый город тогда стал быстро расти в высоту. Места в нем не прибавилось, а расширять жизненное пространство можно было только вверх. С тех пор и пошла пестрящая в глазах разноэтажность.

Нижние этажи зданий — без причуд, зато надстройки воплощают самую неуемную фантазию зодчих-самоучек и хозяев-заказчиков. Миниатюрные балкончики, площадки под навесами на разной высоте, с резными перилами и ограждениями, лепными орнаментами, из рядно обезображенными черными, похожими на копоть от пожара потеками от сырости. Но почти повсюду на верхних этажах цветы, порой вьющиеся по верандам.

Названия улиц здесь обычно начинаются со слова «ханг» — «ряд». Они возникли действительно как торговые и ремесленные ряды. Каждый имел свою специализацию. Кварталы торговцев, кварталы гончаров, плотников, резчиков, кварталы харчевен — все они существовали как бы отдельно, и каждый был населен мастеровыми одного цеха — «фыонга». Сейчас такая специализация размыта временем. И все же кое-что осталось. И ныне тротуары «Циновочного ряда» завалены циновками и прочими плетеными (поделками. Мастера по коже и ее заменителям и сейчас занимают целую улицу. Рыбные фрикадельки вы сможете отведать только на улице, которой они дали имя.

Каждая улочка имеет свою родословную. Доподлинно известно, по землям какой бывшей деревни она пролегла. Город возник из сгустка деревень, которые, даже сливаясь воедино, еще долго сохраняли свои названия и имели свой общинный дом — «динь». Он был местом собраний общинников и поклонения герою деревни — исторической или легендарной личности. Остатки деревенских диней и храмов стоят до сих пор. Многие кварталы основаны переселенцами из провинций, обычно ремесленниками какой-то одной профессии, из какой-то одной деревни. Когда в своей общине им не хватало покупателей или клиентов, они перебирались в более бойкое место, но селились кучно, строили свой «динь» и поклонялись в нем тому же предку или герою, что и у себя на родине. Зачастую этим героем был человек, по преданию научивший их ремеслу.

Самая старая часть восточного города — это бывшее место слияния речки Толить с Красной рекой. О былом скоплении здесь джонок и сампанов, свозивших по протокам дельты из провинции в столицу рис, овощи и другие товары, напоминают названия улиц: Ханг Буом («Парусный ряд»), Тё Гао («Рисовый рынок»). Среди этих улочек затерялись Восточные ворота торгово-ремесленного Ханоя. Их аркой заканчивается «Циновочный ряд».

Дом № 8 по «Парусному ряду» выделяется витиеватой архитектурой, которой отличались культовые постройки от обычных. Если жилищам смертных предписывалось иметь скромный вид, то динь, храм, пагода, наоборот, должны были противостоять им своей торжественностью. Карнизы украшены тонкой лепкой, изображающей целый сюжет. Многочисленные керамические фигурки облиты глазурью сине-зеленых оттенков. Это динь Ты Зыонг, а в народе попросту «динь мясников». Построили его действительно мясники, переселившиеся в столицу из деревни Кимнгыу провинции Хайхынг. Сейчас на всей улице уже не найти ни одного мясника, а динь используется по новому назначению: в нем детский сад.

Неподалеку на той же улице — храм Бать Ма. Он охраняется государством как памятник старины. В отличие от диня — общинного дома деревни храмы воздвигались правителями в честь каких-то событий, духов или героев. Этот заложен еще в IX веке китайским правителем Гао Вянем. Двести лет спустя основатель столицы вьетнамский император Ли Тхай То начал строить Город взлетающего дракона. Но городские степы на болотной почве рушились. Однажды во сне он увидел вышедшего из старого храма белого коня. Тот проскакал вокруг нескольких деревенек и обратно удалился в храм. По следам его копыт император приказал строить стену. Она не рушилась. С тех пор храм и называется Бать Ма («Белая лошадь»).

Другие источники относят историю этого храма еще дальше в глубь веков — к середине I века нашей эры. Считают, что китайцы построили его после смерти Ма Юаня. Это имя вошло в историю Вьетнама как память о трагической странице борьбы против иноземного владычества. Именно Ма Юань и его войска потопили в крови национальное восстание под предводительством сестер Чынг.

Обе версии связаны с китайским господством, с именами самых жестоких палачей вьетнамского народа. Но храм не разрушен и все время поддерживался в сохранности вьетнамцами. Китайские переселенцы обосновались на «Парусном ряду» только в конце XVII века.

В этом — одна из особенностей вьетнамского характера. Многие китайские военачальники пали бесславной смертью на вьетнамской земле, и если их соотечественники ставили храм в честь погибшего вельможи, вьетнамцы не считали его памятью о враге. Смерть — это конец. Мертвый — это мертвый, будь он при жизни врагом или иностранцем. Между живым и мертвым нет ничего общего. Бездыханное тело не имеет никакого отношения к его прежнему обладателю. Но при этом остается почтение к праху сына рода человеческого. В истории был случай, когда вьетнамцы убили китайского военачальника Шам Нги Донга и тут же построили храм его памяти. Не в память о ненавистном захватчике, а для того, чтобы успокоить душу воина, которого они уничтожили с правом справедливой самообороны.

…На ханойском аэродроме Зялам американские офицеры в парадных мундирах застыли перед траурными урнами, на которых стояли выкопанные из земли каменные столбики с вьетнамскими именами. Такие сцены я наблюдал в 1973 году — после подписания Парижского соглашения о прекращении войны и восстановлении мира во Вьетнаме. Нет, американцы салютовали не павшим вьетнамским патриотам. Просто во время войны местные жители хоронили сбитых ими же воздушных пиратов рядом со своими соотечественниками. Даже имея документы погибших американцев, над могилами писали придуманные вьетнамские имена. Убитый, кем бы он ни был, становился другим человеком. В этом своеобразная традиционная этика.

Нго Гать («Переулок кирпичников») протянулся по бывшему руслу речки Толить. В доме № 10 — динь деревни Тханьха, одной из «деревень-аристократок». Она основана не переселенцами из провинции, а была здесь изначально. Правда, динь, как это часто бывало, перенесли сюда с соседней улицы уже в начале прошлого века. Прежний пришлось снести при перестройке квартала. Об этом повествуют иероглифы на стене. Другая иероглифическая надпись говорит о родословной деревни. Герой, которому поклонялись сельчане, был полководцем и участвовал в отражении монголо-китайского нашествия на Вьетнам в начале XIII века. Завершив ратные подвиги, он решил провести свою старость в деревне Тханьха близ императорского города. Здесь он и умер. Прямо перед динем растут два старых баньяна. Стволы этих гигантских фикусов состоят из переплетения сотен бывших воздушных корней, достигших земли. От баньянов, кроме тени, нет никакой практической пользы, но они непременно растут в любой деревне Севера Вьетнама, символизируя ее древность и незыблемость.

Рядом с динем, на противоположной стороне переулка — водопроводная колонка. Как и на других старых улочках, она часов с шести вечера, когда кончается деловой день и спадает зной, становится как бы центром этого мирка, заключенного между двумя рядами домов. Непрерывная струя воды наполняет по очереди выстраивающиеся в ряд ведра, кувшины. Процесс протекает неспешно, а за это время хозяйки успевают обсудить местные новости дня. Здесь же, на тротуаре, стирают одежду. Несмотря на внешне грязный вид старых кварталов, их жители любят чистоту в одежде, и во влажной духоте Ханоя, выжимающей летом из человека буквально семь или больше потов, при нынешнем дефиците мыла вы редко увидите вьетнамца в белой, но грязной рубашке.

У колонки в тазах голышом весело плещется детвора — мальчишки и девчонки от самых маленьких до тех, кому на вид уже 11–12 лет. Купающаяся детвора не стесняется своей наготы. Тротуар здесь — часть дома, а соседи по улице — почти родня. И лишь завидя проходящего чужака, те, что повзрослее, начинают смущаться.

Эта домашняя атмосфера «Переулка кирпичников» кончается на главной магистрали восточного города. У европейцев она известна как «Шелковая улица». Вьетнамцы ее так не называют, да и на самом деле это не одна, а пять переходящих друг в друга улиц.

Первая из них — Ханг Дао, или «Персиковый ряд», действительно имеет отношение к шелку. Здесь в прошлом жили красильщики шелка, пришедшие целым товариществом из деревни Данлоан провинции Хайхынг, издревле знаменитой этим ремеслом. Дом № 90 А — их бывший динь, где отправлялся культ легендарного зачинателя красильного дела с уже забытым именем и героя деревни Данлоан некоего Чиеу Сыонга.

Долгое время мастера на Ханг Дао красили ткани только в различные оттенки красного и розового цветов, т. е. цветов ритуального персикового дерева. Позднее гамма красок расширилась, но название «Персикового ряда» так и закрепилось за улицей. В начале нашего века в Ханое, как во многих городах Юго-Восточной Азии, возникли поселения индийских торговцев тканями. Одним из их сосредоточений стала улица Ханг Дао. На смену местному шелку, который ткали в окрестных деревнях, пришли индийский и китайский, а позднее и искусственный. На прежних французских планах Ханоя улица значится как «Шелковая».

Затем следует Ханг Дыонг — «Сахарный ряд», получивший когда-то название благодаря лавкам с восточными сладостями. За ним начинается улица Донг Cyan, половину которой занимают корпуса центрального рынка. Атмосфера под его сводами такая же, как на любом восточном базаре. Все, что продается в Ханое, вы найдете на Донг Суане: от овощей и живности до одежды и косметики.

…Расположившиеся длинным рядом торговцы плетеными изделиями предлагают предметы удивительного искусства мастеров этого ремесла: от маленьких круглых подставок под стаканы до детских колыбелек. Здесь — сумки и корзины самых разнообразных форм, шкатулки, решета диаметром до метра. В поделках бытового и декоративного назначения воплощены кропотливый труд и природное эстетическое чувство народных умельцев.

Плетение во Вьетнаме, наверное, самый распространенный вид ремесла. Говоря об универсальности его продукции, нельзя не назвать циновки, которые есть в каждом доме. Они играют роль ковров, портьер и традиционной постели, избавляющей от неприятного ощущения спать на впитавшей тропическую влагу простыне. Из тростника, бамбука и пальмовых листьев сплетены стены легких построек, какие можно увидеть повсюду в этой стране. В таких плетеных «гостиницах» мне часто приходилось ночевать в деревнях в годы американских бомбардировок Северного Вьетнама, когда останавливаться в городах было небезопасно.

В той части рынка, которую занимают торговцы живностью, главное место принадлежит продавцам аквариумных рыбок. Украшенный вылепленными из цемента и камней «скалами» бассейн с яркими золотыми рыбками, пышными вуалехвостами и телескопами издавна был почти непременной принадлежностью богатого дома. Здесь же продают и круглые стеклянные аквариумы. Они пользуются большим спросом и сейчас. И другая', очень популярная разновидность рыбок — бойцовые. Рядом с продавцами мальчишки, что называется «не отходя от кассы», проверяют качество товара, устраивая поединки только что купленных петушков, и потом несут уже изрядно потрепанных рыбешек домой в маленьких целлофановых пакетах, наполненных водой. Состязание рыбок — одно из любимых развлечений вьетнамских подростков. Впрочем, и стычки пернатых бойцовых петухов сопровождают почти все народные празднества.

В клетках наряду с голубями, курами, котятами и щенками продаются обезьяны, попугаи, черепахи, ящерицы, вараны.

Из перечисленной живности разве что обезьяны и попугаи служат для развлечения, а кошки для защиты жилья от мышей и крыс. Все остальное идет в пищу, в том числе и собаки. Однако неправильно думать, будто собачатина — одно из распространенных мясных блюд но Вьетнаме. Это скорее праздничный деликатес. Креветок, лягушек и черепах, не говоря уже о рыбе, птице и свинине, едят гораздо чаще.

На рынке есть несколько рядов, представляющих своеобразный ресторан. Там можно, сидя на скамейке за столом, поесть и собачатины, и других экзотических лакомств, чаще всего приемлемых только для вьетнамского гурмана, и более будничного, но вкусного для всех горячего супа «фо».

Рано утром к Донг Суану с тяжелыми корзинами на коромыслах, велосипедах и велорикшах стекаются крестьяне из пригородов. Такие способы передвижения не позволяют с поклажей преодолевать большие расстояния. Поэтому ханойский рынок снабжается практически только из ближайших окрестностей — столицы. Лишь немногие сельчане покрывают несколько десятков километров в набитом до отказа автобусе или вагоне поезда. Их от автостанции или вокзала к рынку доставляет неспешащий, обшарпанный, громыхающий трамвай.

Во Вьетнаме пока нет продовольственных магазинов. Распределители на предприятиях, в учреждениях и по месту жительства предназначены для нормированного снабжения продовольствием и продуктами питания рабочих и служащих, учащихся. Это нужно, чтобы реальный доход таких категорий населения, живущих на государственную зарплату и стипендии, не страдал от колебаний цен на свободном рынке. Но эти люди составляют пока небольшую часть городского населения. Поэтому Донг Суан и менее крупные базары кормят основную массу горожан. В них деревня сама приходит в порожденный ею же город, принося ему продукты традиционного крестьянского труда. Так было и 100, и 200 лет назад.

И все же жизнь не стоит на месте. В проникнутый патриархальными традициями быт старого восточного города вплетается все больше новых современных черт. Они сосуществуют с остатками старины, не без труда, но уверенно оттесняя их во вчерашний день.