Глава 9 Смысл Дао-Пути

Баопу-цзы сказал: «Что касается Дао-Пути, то оно вмещает в себя Небо и охватывает Землю. Его корень безымянен. Если рассуждать о нем как об отсутствии, то тени-отражения окажутся наличием. Если говорить о нем как о наличии, то тогда все множество сущего окажется отсутствием[448]. Ли Шоу не может рассчитать его размеры, а Ли Чжу не может рассмотреть, какой его облик[449]. У Ча и Цзинь Е, исчерпавшие возможность восприятия, не могут услышать звук его голоса внутри таинственного мрака его бездны[450]. Самые быстрые звери[451], обладающие непревзойденной скоростью, не могут добежать до его следов вне Вселенной. Когда говорят о нем как о близком, то оно умещается и в осенней паутинке, причем в ней даже остается свободное место. Когда говорят о нем как о далеком, то оказывается, что оно заполняет собой всю великую пустоту мирового пространства, но и того не хватает, чтобы вместить его.

Оно — голос голоса, отражение отражения, тело тела, тень тени. Квадрат Земли обретает его — и пребывает в покое. Круг Неба обретает его — и пребывает в движении. Идущее вниз обретает его — и опускается. Идущее вверх обретает его — и поднимается[452]. Прилагаю усилие, чтобы хоть как-то назвать его, и именую его Дао-Путем[453]. Но насколько же оно теряет непосредственность истинности, когда его к тому же пытаются рассечь на тысячи кусков, разделить на сотни частей, разрезать на мириады долей, умножая до бесконечности его имена. Таким образом мы уходим от Дао-Пути все дальше и дальше, и не слишком ли далеко?

Обыватели не могут познать его великий первоначальный корень и пытаются освоить его разделенную на многое верхушку. Людям следует пребывать в пресноте и молчании, не поддаваться влияниям и не изменяться беспрестанно. Им следует пестовать свое сердце, чтобы избавиться от желаний, и укреплять и совершенствовать свой дух, чтобы обрести совершенную чистоту. Им надо омывать и вычищать свои чувства, чтобы получить их в их прямоте. Им нужно избавляться от мыслей о трудно постижимом и избегать утомления, губящего их подлинную природу, а также уменьшать порочность избыточных радости и гнева, уничтожая крайности любви и ненависти. Если делать так, то можно не молиться о счастье, но счастье придет и не совершать жертвоприношения для отвращения беды, но беда уйдет. Почему это так? Ведь наша судьба находится в нас самих, а не приходит к нам извне. И само Дао-Путь присутствует в нас, а не должно прийти к нам из какого-то другого места. Беда заключается в том, что простые люди не могут хранить подлинность своей природы, отказываются воздерживаться от того, что создает препятствия для них самих, и весьма любят необузданность и возбуждение. Мчась и мечась, люди блуждают, сбившись с пути, и никак не могут вернуться обратно. Их чувства откликаются на воздействие внешних вещей и устремляются вовне. Их сознание объединяется с делами мира и переполняется ими. Они соблазняются желаемым, и небесный принцип в них гибнет. Поскольку они приходят в смущение от того, что видят и слышат, то чистота и цельность покидают их, а их сердце оказывается во власти расточительства и развлечений. Их чувства загрязняются и путаются, вздымаясь подобно морским волнам. Тогда, когда это буйство становится подобным стихийному бедствию и делается неизбывным несчастьем, людям уже ничего не остается, кроме как готовить блюда из свинины и объедаться жиром, совершать возлияния и опиваться винами, потрясать металлом оружия и поражать кожаные щиты, горланить песни и плясать до упаду, разбивать лбы в молитвенных поклонах, вымаливать счастье и клянчить желаемое, надеясь, что обязательно получат его. И до самой своей смерти они не прозреют. Не горько ли это?

Тогда их эссенция и дух оказываются в беде из-за омрачений и забот. Их цветущий организм не сохраняется и гибнет от такой обузы. Они как бы мучают, варят и жарят пневмы своего собственного тела, ниспровергая небесную гармонию. Утруждая себя без всякой меры, они готовы потом лоб расшибить, моля об изменении своей судьбы. Когда их настигают боли в области сердца и ниже его, они начинают совершать жертвоприношения и молиться об избавлении от болезни. Когда они страдают от ветров или лежат в сырости, они начинают просить о прощении за грехи у божественных духов земли, а когда они объедаются и опиваются, то возлагают всю вину за свои беды на бесов и демонов. Но они сами своим непотребством навлекли эти недуги на свое тело, а в таком случае чем же им могут помочь носители божественного разума Неба и Земли? Чем могут их поддержать жертвы, опустошающие стада?

Чтобы быть счастливым, недостаточно почтительно возносить мольбы, а горе нельзя прогнать, поклоняясь божествам и принося жертвы. Если бы судьбу можно было изменить и жизнь продлить молитвами, а болезни исцелить жертвоприношениями, то все богачи непременно наслаждались бы отменно долгой жизнью, а аристократы не страдали бы от недугов и болезней. Но духи не радуются тем, кто не их рода[454], демоны не прельщаются непристойным почитанием[455]. Компания слуг и рабов не может разъезжать в золоченом императорском экипаже, а простолюдины, одетые в дерюгу, не посмеют управлять упряжной шестеркой лихих коней. Если уж среди людского рода есть два класса — почтенные и презренные, которые полностью отделены друг от друга, то уж тем более далеко отстоят от людей небесные божества, что чисты и возвышенны и чьи нравственные нормы столь непохожи на человеческие; все они предельно благородны и почтенны. И разве не ясно, что эти божества не спустятся долу из-за винных подношений, подобных для них вони дохлых крыс, и не снизойдут к смертным из-за поклонов и коленопреклонений заурядных людишек. Ведь отсутствие сыновней почтительности и преданности вышестоящему — самые страшные преступления, которые просвещенный государь никогда не простит за подношение в тысячу золотых или за великое пиршество, пусть даже это и предложат родственники или соседи преступника. И если так бывает в отношениях между людьми, то уж тем более трудно обрести таким способом дар долголетия или благо избавления от болезней и недугов, что ведь не просто помилование за совершенное зло, а нечто гораздо большее.

Демоны и духи следуют иным нравственным нормам, и никогда не может случиться такого, чтобы несмотря на их прямую честность и неизменную праведность они споспешествовали кривде. Ведь даже совестливые правители людей и порядочные чиновники могут делать добро, не ожидая за это платы или подношений, и наказывать за совершенные злодеяния, не проявляя личной заинтересованности в правосудии, не преступая проведенной веревкой и тушью черты закона, не проявляя пристрастности и оставаясь свободными от групповых интересов. А уж тем более это справедливо относительно демонов и духов, добродетель которых многократно превосходит людскую и которых нельзя тронуть красноречивыми словами и подкупить дарами. И об этом никогда нельзя забывать!

Чуский царь Лин-ван сам был шаманом и непрестанно охотно совершал разные жертвоприношения, но это не спасло его от нападения войск царства У[456]. Ханьский принц Гуанлина почтительно угождал шаманке Ли Сюй, исчерпав всю казну, чтобы одаривать ее, но это не спасло его от казни за измену[457]. Сыновнепочтительный император У-ди очень верил в демонов и духов и почитал их всех без разбора, но он не смог спастись от кончины, настигшей его в его Дворце Пяти Дубов[458]. Правитель Сунь так ценил Хуа Сяна, что даже пожаловал ему титул удельного царя, но он не смог продлить годы своей жизни и отвратить кончину[459].

И эти неудачи нельзя объяснить тем, что жертвы были не обильны, или тем, что нефрита и шелка было недостаточно, или тем, что проявленной почтительности было мало. Нет, растраты были столь же велики, сколь велики холмы и горы, но обретенная польза была меньше тончайшей паутинки. Не потому ли, что в этих случаях ценой потери чего-то вблизи пытались приобрести нечто вдали?

Пятый герцог казнями пресек следование пути нечисти, но наслаждался долголетием[460]. Луцзянский правитель Сун запретил жертвоприношения горным духам, но до конца жизни он был богат и счастлив[461]. Старец Вэнь уничтожил храм духа реки, но и сам был удачлив, и народ жил в мире[462]. Вэйский император У-ди запретил непристойные культы и простонародные обряды, но он многократно праздновал свой день рождения, и совершенные им деяния не будут забыты, поскольку они стали зерцалом для грядущих поколений[463].

Сиятельная добродетель источает аромат,

А беспечальный долголетен.

Тот, кто не проматывает своего имения, не умирает до срока.

Чем больше скорбей, тем быстрее наступит старость, —

Вот каков закон естества.

И могут ли его отменить внешние вещи и другие существа?

Если пестование жизни утрачивает гармоничную природу и угроза ему не предотвращается, то все возможные болезни прорвутся через заслоны и даже цветущее здоровье исчерпается. И если не понимать этого, то разве смогут хоть чем-то помочь великие жертвоприношения трех видов скота такому человеку?

То, что вульгарные обыватели именуют ведущим ко благу путем, на самом деле лишь бесовщина и вздор. С ними распространяются лишь безумие и заблуждения, и чем дольше они существуют, тем больше распространяются. Люди, не наделенные знанием искусства исцеления болезней и безвозвратно погрязшие в чудовищных заблуждениях, отвергают помощь лекарственных средств и сосредоточиваются исключительно на мракобесии молений и жертвоприношений, совершаемых ими без счета. Они неутомимо гадают, а ничтожные людишки — шаманы и целители, нагло лгут им, предсказывая горе или возвышение, но болезни и способы их лечения — это как раз то, о чем они слыхом не слыхивали. А слышали они только о нескончаемых расходах по оплате их услуг. И вот даже богатые разоряются, лишившись всего своего состояния, а бедняки вынуждены залезать в долги и платить вдвойне за их советы. И вот уже нет ни поля, ни дома — все потеряно в надежде на излечение. Ларцы и сундуки опустошены, и в них не остается ничего. Но если вдруг паче чаяния больному стало лучше — тогда эти целители немедленно заявляют, что им помогла благосклонность божества. Если же больной умирает, они сразу же заявляют, что он не был помилован демоном. Если человек все-таки счастливо отделывается и продолжает жить, то от его имущества все равно ничего не остается, и в конце концов он умирает после тяжких страданий от холода и голода. А иногда человек доходит до того, что вступает на путь насилия или начинает вести себя подобно ворам и грабителям, крадучись проникая туда, где его никак не ждут. А то и гибнет от острого клинка в кровавом побоище или кончает жизнь на плахе, на которую его приводят совершенные им злодеяния. Вот какие беды проистекают из этого неразумия.

Иногда бывает и так, что все состояние человека уходит на удовлетворение алчности служителей, совершающих моления и жертвоприношения, и последнее зернышко, последний лоскут шелка уходят для оплаты жадного шамана, и ко дню кончины человека не остается ни одежды для погребения, ни утвари для поминания, и тогда, увы, труп покойного остается гнить и разлагаться, поедаемый могильными червями. Не достойно ли это сожаления? Вот ведь до чего доходит тупость глупцов из народа!

Непристойные культы и путь нечисти — это то, что запрещается как нормами ритуала, так и законами. Но и этого никак не хотят понять обычные люди. Единственное, что тут могут сделать государи, это резко ужесточить законы и приговаривать к высшей мере за любое из преступных деяний последователей этих культов, не делая различия между тяжелыми и легкими нарушениями закона. Пусть каждого, кто не отказывается от шаманских суеверий и молений, безжалостно казнят, выставляя труп на всеобщее обозрение на дорогах и рынках. Тогда не потребуется много времени, чтобы полностью покончить с этими мерзостями и уничтожить самый корень страданий народа от голода и холода, вырвать к тому же ростки разбоя и бандитизма. Разве такое решение не было бы великой милостью по отношению к народу?!

Некогда Чжан Цзюэ, Лю Гэнь, Ван Синь и Ли Шэнь[464], а также их последователи то заявляли, что им по тысяче лет, приписывая это действию неких малых искусств, то сидели, погрузившись в транс забвения, то совершали разные превращения, меняя свой облик. Всем тем они морочили голову простому народу и дурачили простаков, собирая вокруг себя целые толпы. Они вовсе не ставили своей целью продлевать годы жизни людей и увеличивать их долголетие. Не стремились они и предотвращать стихийные бедствия или лечить болезни. Они намеревались только сколотить преступную клику своих приверженцев и подбить их на мятежи и смуты, прикрываясь ими в такого рода злодеяниях. Иногда они убивали честных людей или нагло обманывали народ, чтобы добыть богатство, в результате чего их сокровища громоздились, словно горные кручи, и они становились богаче герцогов и царей, живя в роскоши и разврате. Дорогие одежды, изысканная еда, прекрасные наложницы переполняли их дома, целые шеренги музыкантов воспевали их, а готовые драться за них до смерти наемные телохранители находились в их полном распоряжении. Их мощь была столь сильна, что их боялись государи, их влияние таково, что они возвышались над государственными чиновниками, а беженцы, спасавшие свою жизнь, скрывались от них в пещерах и болотистых зарослях.

Подобное положение вещей стало возможным из-за того, что чиновники не решались контролировать деятельность этих людей, и о тех бедах, которые проистекли из данного обстоятельства, можно только сожалеть и сокрушаться[465].

Что касается меня, то я самый обыкновенный человек. И хотя я понимаю принципы, которые надо применить, но не занимая никакой государственной должности, я ничего не могу предпринять! Те же чиновники, которые ныне управляют народом, допуская существование всех этих сомнительных божеств, не решаются бесповоротно запретить эти культы. Когда случается какая-то беда, чиновник может принять ее очень близко к сердцу, но все равно не сможет понять до конца ее причин. Кроме того, чиновники не считают подобные вопросы важной частью своих должностных обязанностей и существенными для занесения в перечень заслуг. А поскольку зачастую глупые жены и неразумные дети чиновников верят в эти нелепости, то низкие людишки вокруг них говорят, что и чиновники ничего не смогут предпринять, поскольку множество людей будет препятствовать им. И обычно не находится ни одной возвышенной души, которая подвергла бы осуждению такое поведение. А перепуганные чиновники хотя и провозглашают иное, но результата их речи не имеют. Тогда они начинают сомневаться и колебаться, не смея ничего предпринять, а другие люди из-за этого в отчаянии заламывают руки, не имея возможности что-либо сделать.

Я сам знаю несколько человек, которые не почитают никаких носителей божественного разума и ни разу в своей жизни не совершали жертвоприношений. Тем не менее они наслаждались исключительным долголетием, их слава возвышалась над миром подобно горным вершинам, их дети и внуки были многочисленны, а богатства и знатности у них было вдоволь. И даже я сам совершаю жертвоприношения только своим предкам в каждый из четырех сезонов, и все. Я много странствовал по воде и по суше и прошел, наверное, десять тысяч ли. При этом вдоль дорог я постоянно встречал сотни кумирен и храмов, но ни на пути туда, ни на пути обратно я никогда не заходил в них. И однако у меня не было никаких неприятностей ни с лошадьми, ни с колесницами. Я переправлялся через реки, но мне не угрожали ветер и волны. Я проходил через местности, где свирепствовал мор, но благодаря силе лекарств оставался здоров. Много раз я был мишенью для стрел и камней, но, к счастью, никогда не страдал от ран и ушибов. И все это только укрепило мое убеждение, что демоны и духи ни на что неспособны.

Существуют сотни разновидностей пути служения нечисти, но все они предполагают убиение живых существ для того, чтобы пить их кровь, и только метод пути семьи Ли слегка отличается от них. Хотя на их «пирах счастья» и не режут животных, тем не менее они проводятся на широкую ногу, без каких-либо ограничений. На базарах для них закупается все подряд, включая изысканные, утонченные и разорительно дорогие продукты — нет такого, который не приобретался бы. А на кухне блюда готовят десятки поваров, оплата их также требует немалых расходов. А следовательно, и эти дела нельзя считать совершенно чистыми и благими. Поэтому учение семьи Ли также должно стоять в ряду тех культов, которые надо запретить».

Некто спросил: «А когда появилось учение пути господ из семьи Ли?»

Я ответил: «В правление великого императора страны У в стране Шу[466] жил некто Ли А, который обитал в пещере и ничего не ел. Несколько поколений подряд видели его, и поэтому его прозвали Ли Ба-бай, Ли Восьмисотлетний. Люди отовсюду приходили к нему за ответами на их вопросы. Но он никогда не говорил ни слова, и ответ узнавали по выражению его лица: если оно было радостным — то значит, задавшего вопрос ожидало счастье; если же оно было печальным — значит, он предрекал горе; если А смеялся — человека ждал праздник, а если он вздыхал — то глубокое горе. И ни разу он не допустил ни одной ошибки. А однажды утром он вдруг внезапно исчез, и никто не знает, куда он ушел.

Позднее в У пришел некто по фамилии Ли и по имени Куань. Он говорил с акцентом жителя Шу и умел заговаривать воду, чтобы лечить множество болезней. И вот повсюду, и вблизи и вдали, пошли разговоры, что этот Куань и есть Ли А. Поэтому его везде стали называть Ли Восьмисотлетним, но в действительности он им не был.

Поскольку люди всех званий, от герцогов и министров до простолюдинов, толпились у ворот его дома, он со временем возгордился и уже не принимал посетителей постоянно. Теперь посетители и гости только кланялись перед его воротами и уходили восвояси, дивясь и восхищаясь им. Тогда учениками Куаня начали становиться чиновники невысоких должностей из числа беженцев[467], и со временем их стало около тысячи человек. Но даже те из них, что были допущены внутрь его покоев для получения наставлений лично от него, не могли научиться ничему, кроме заговаривания воды, пользования трехчастным амулетом, приемам гимнастики дао инь, регуляции пневм солнца и луны, — вот и все. Они отнюдь не учились самому необходимому для приведения тела в порядок — правилам приема божественного снадобья, способам продления жизни и обретения бессмертия. Можно глотать пневму и воздерживаться от пищи[468] в течение ста дней, но потом все равно придется вернуться к обычному образу жизни, а это значит, что эффективность такой практики недолговечна. А отсюда видна и предельная ничтожность такого рода искусств. Я сам знаю много людей, учившихся непосредственно у Куаня, и все они единодушно говорят, что Куань ослабел от старости и сильно одряхлел. У него появилась одышка, когда он встает, глаза его помутнели, слух ухудшился, зубы повыпадали, а волосы поседели. Постепенно у него развилось помутнение рассудка, и он часто даже не узнает своих детей и внуков. А значит, он ничем не отличается от обычных людей. Тем не менее люди из народа продолжают говорить, что Куань обманывает их, просто прикидываясь больным и старым и таким, как все обычные люди. Но разве так может быть?

Потом в У разразилась жуткая эпидемия, от которой погибло более половины населения страны. Тогда Куань вошел в Обитель Дао-Пути, как он называл свой кабинет, приказав говорить, что он уединился там, чтобы поститься и исполнять обеты. В действительности же он сам подхватил заразу, от которой и умер прямо в кабинете. Но люди, служившие Куаню, распространили слух, что на самом деле он преобразил свое тело и стал бессмертным, освободившимся от трупа, а значит, его смерть не была настоящей. Методы святых-бессмертных отличаются от путей обывателей, и они действительно высоко ценят подлинное избавление от старости и смерти. Но уж если Куань постарел, значит, он на самом деле постарел. И если он умер, значит, он на самом деле умер. Просто он не обрел Дао-Пути, что хорошо видно из того, как он жил. Какие же могут быть в этом сомнения? Если методы, применяемые человеком, приводят его к состоянию освобождения от трупа, то он может продолжать жить не старея среди людей сто или двести лет, а потом уйти, разве это не так? В данном же случае вывод заключается не в том, что в Поднебесной нет пути бессмертных, а в том, что Куань вовсе не был человеком этого пути, и все. Я так подробно рассказываю об этом только потому, что ученики Куаня до сих пор распространяют и передают его учение, умножая число его последователей до такой степени, что они уже заполонили все земли к югу от Цзяна. И вот уже тысячи людей не понимают ничтожности методов Куаня, недостойных того, чтобы почтительно распространять и сохранять их. И прежде, чем я покину мир, я хотел бы, чтобы люди поняли и осознали свои заблуждения и отказались от них.

В Поднебесной есть очень много подобных лжеучений, и их число поистине беспредельно, поэтому я вкратце расскажу о них, чтобы люди грядущих поколений поняли их сущность и не были введены в заблуждение. Некогда в Жунани[469] жил один человек, который в поле расставил сети, чтобы поймать оленя. После этого он ушел и больше сетью не интересовался. Некий странник проходил мимо и, увидев в сети оленя, забрал его, думая, что это не слишком уж большое дело. У него была с собой соленая рыба, которую он положил в сеть вместо оленя, после чего и ушел. Вернулся хозяин сети и обнаружил в ней соленую рыбу. Он немало подивился этому и решил, что это не просто рыба, а некое божество. А посему человек тот не посмел взять рыбу и отнести ее домой. Крестьяне из его деревни узнали об этом и воздвигли на том месте храм, назвав его храмом Государя Соленая Рыбина. В этот храм стали стекаться молящиеся, и вскоре его колонны уже были покрыты красным лаком, а их капители приобрели форму водяных цветов. Удары же в колокол не прекращались ни на мгновение. Если вдруг кто-нибудь из больных после посещения этого храма испытывал улучшение, то все говорили, что это ему помогло божество. Поэтому по всем дорогам и тропам к тому храму шли богомольцы, и все они совершали там жертвоприношения. Так продолжалось семь или восемь лет. Наконец случилось так, что тот странник, что положил рыбину в сети, вновь проходил через эти места. Оказавшись у храма, он спросил, что такое тут происходит. Ему рассказали. На это тот человек сказал: «Это я положил в сеть рыбу, вот и все. При чем же тут божество?» Тогда весь ажиотаж вокруг храма прекратился.

Некий Чжан Чжу из Наньдуня[470] целый день работал в поле. На пути, по которому он ходил на поле, росло сливовое деревце, и он решил выкопать его и отнести домой. Крестьянин выкопал деревце, чтобы забрать на обратном пути, а пока решил оставить так, пристроив его в лунку к шелковичному дереву и обложив корни влажной землей. Потом же он забыл забрать деревце оттуда. А через некоторое время Чжан Чжу и вовсе пришлось уехать по делам в дальние места. Однажды один из его соседей по деревне заметил, что из лунки шелковичного дерева вдруг выросло еще и сливовое. Он счел его божественным. Вскоре все страдающие болезнями глаз стали со всех сторон стекаться туда, чтобы посидеть в тени шелковичного дерева и помолиться духу сливового дерева об исцелении их больных глаз. Они надеялись, и если их зрение улучшалось, то резали поросенка и приносили его в жертву божеству. Повсюду распространились слухи, что это дерево может исцелять слепоту, и люди, как из близлежащих мест, так и издалека, толпами приходили к нему просить счастья, все подъезды к тому месту были переполнены телегами и верховыми лошадьми, а вино и мясо непрерывно подносилось божеству. Так продолжалось несколько лет, пока из дальних мест не вернулся Чжан Чжу. Он сказал: «Это я в свое время оставил там саженец сливового дерева, вот и все. При чем же здесь какое-то божество?» Тогда богомольцы перестали приходить туда и почитание сливового дерева прекратилось[471].

Был и такой случай. В Жунани недалеко от дороги находилась могила господина Пэна, а у входа в могилу стояло каменное изваяние человека. Некая крестьянская тетушка однажды направилась на базар, чтобы купить несколько лепешек, а потом она собиралась вернуться домой. Было жарко, и она присела отдохнуть в тени дерева, росшего у входа в могилу господина Пэна, а купленные ею лепешки положила на голову каменной статуи. Потом она надумала встать и уйти, забыв, однако, взять лепешки. Некий прохожий позднее заметил лепешки на голове изваяния и спросил, что это значит. Некто ответил ему, что эта статуя божественна и может исцелить недуги, а вылечившиеся люди в благодарность подносят ей лепешки. Слух о том быстро распространился, и люди, у которых болела голова, стали прикладываться головой к голове статуи, те, у кого болел живот, терлись животом о живот статуи, и среди тех, кто так прикладывался к статуе, не было не исцелившихся. За тысячи ли приходили люди, чтобы каменная статуя исцелила их. Вначале они приносили ей в жертву кур и поросят, а потом стали приносить коров и баранов. Был сделан навес, под которым совершались жертвоприношения, и звуки музыки лились, не прекращаясь ни на мгновение. Так продолжалось несколько лет. В один прекрасный день тетушка, забывшая лепешки, прослышала об этом и стала объяснять людям, в чем дело, и тогда они сразу же перестали ходить туда.

А еще было и так. В Лоси[472] есть большая древняя могила. В ней образовалось отверстие, в котором скапливалось много воды. В самой же могиле было много извести, а известь, смешанная с водой, очень хорошо лечит нарывы. Летом некий прохожий, страдавший чирьями и томимый жарой, увидел, что вода в гробнице чистая и свежая, и омылся ею. Его чирьи вскоре после этого прошли. Когда другие больные услышали об этом, они устремились туда совершать омовения и пить эту воду, чтобы лечить кишечные болезни. Около гробницы жил один человек, который возвел там кумирню и начал продавать ту воду. А ее покупатели часто приносили в кумирню жертвы, и вино и мясо там не переводились. Но покупателей было очень много, и вода постепенно кончилась. Тогда тот человек стал тайком по ночам подливать в гробницу другую воду. Люди, которые жили далеко и не могли сами прийти за водой, доверяли ее покупку путникам или носильщикам. В результате тот торговец водой сильно разбогател. Тем временем некоторые люди стали поговаривать, что ничего божественного в этой воде нет. И чиновники запретили эти паломничества и приказали засыпать пролом в гробнице. И все прекратилось.

Когда губернатором Сингу[473] был господин Ма, к нему пришел один его родственник и земляк и стал просить о помощи. Ма тогда поселил его отдельно, вне своих стен, и распустил слух, что этот человек святой даос и целитель, который может лечить болезни наложением рук. Он нанял также краснобаев, чтобы те ходили там и сям и распространяли пустые слухи о том, что тот человек может слепых сделать зрячими, а хромых калек вновь поставить на ноги. Сразу же к тому человеку устремились люди со всех четырех сторон света, и у него в доме стало многолюдно, как на рынке. В результате он разбогател, и шелк и деньги стали громоздиться в его доме, словно горные вершины. Людей предупреждали, что даже если им не полегчает, они все равно должны говорить всем, что им стало лучше: если они будут так поступать, им-де непременно станет лучше; если же они будут говорить, что им не полегчало, то им никогда и не полегчает. А поскольку в истинные даосские методы нельзя не верить, то люди, уже посетившие того человека, отвечали собирающимся сделать это, что теперь им стало гораздо лучше. И никто не сказал, что ему не полегчало. Так за одну какую-то неделю тот человек стал обладателем огромного богатства.

Обычные люди очень придирчивы к мелочам, но очень глупы, если речь идет о важном. Когда они слышат о методах продления жизни, то считают, что это пустая болтовня, но с радостью верят во всякую бесовщину и дьявольщину, побуждая других плясать под барабаны, молиться нечисти и совершать ей жертвоприношения. Эти люди, называющие всякую пакость божествами, такие же безумцы, как те, что поверили господину Ма. Я записал здесь лишь несколько характерных случаев, чтобы предостеречь безрассудных».

Некто спросил: «В мире встречаются люди, ничего не знающие о даосских искусствах и магических методах, но в благодушии и покое наслаждающиеся долголетием. Как это возможно?»

Баопу-цзы сказал: «Все подобные люди или имеют в себе скрытую Благую Силу-Дэ и совершают добрые дела, приносящие им счастье и удачу, или их судьба наградила корнем долголетия, и поэтому они медленно стареют и смерть не спешит прийти к ним, или же им просто повезло не встретиться на своем веку с бедствиями и невзгодами. Но это такое же счастье, как удача мыши-полевки, не попавшейся в когти хищной птице или в зубы хищному зверю, или как везение трав и деревьев, случайно уцелевших после сильного пожара. Необходимо защищать свое тело и ограждать его от зла, что достигается через использование оберегающих жизнь и останавливающих опасность методов хранения телесной формы. Применение магических мечей с амулетами небесных узоров[474] также весьма плодотворно. А моления и жертвоприношения совершенно бесполезны. Мы должны опираться на развитие нашей собственной неуязвимости, а не полагаться на то, что духи и демоны не будут уязвлять нас. Можно, конечно, благодаря созерцанию Сокровенного и удерживанию Одного, заглатыванию сияния и рисованию защитительного круга вокруг тела предотвратить зло демонических влияний и избавиться от неблаговещих предзнаменований, но такими способами нельзя ни продлить годы своей жизни, ни избавить тело от болезней. Простое же следование естественности без применения магических способов, конечно, и позволит, быть может, до конца прожить отмеренный Небом срок, но его совершенно недостаточно, чтобы воздвигнуть преграду дерзостям демонов и положить предел ужасным болезням — всего этого нельзя добиться просто так.

Тот, кто, на рать идучи, надевает вместо лат тростниковую накидку, а вместо шлема — широкополую шляпу, явно принимает войну за дождь. Если ему повезет и он не окажется участником сражения и не сгинет во мраке, то он не будет отличаться от человека, не поступившего подобным образом. Если же идет бой и камни со стрелами закрывают солнце, как тучи, а метательные ножи носятся вокруг в таком количестве, что, сталкиваясь, как бы образуют туман, то ясно, что беззащитное тело попало в беду.

Когда идут обильные ливни, тогда реки разливаются, выходя из берегов. Когда белый, словно шелк-сырец, снег ложится на землю, то снежинки заполняют собой все небо. И тогда каждый понимает, каково нагому бедняку, сиротливо стоящему перед лицом стихий.

Никто из-за малости зерен пшеницы или семян пастушьей сумки не будет сомневаться в величии пневм инь и ян, так почему же считается возможным из-за того, что какой-то олух неправильно учит своих учеников, говорить, что магические способы бесполезны?!»

Загрузка...