Баопу-цзы

Глава 20 Отсечение сомнений

Баопу-цзы сказал: «Если искать сияющую жемчужину, то надо знать, что нигде, кроме пучин у Хэпу[824], нельзя найти рассеивающую ночной мрак драконову черную жемчужину[825]. Если искать прекрасный нефрит, то надо знать, что нигде, кроме кряжей гор Цзиншань[826], нельзя найти черную регалию стоимостью в десятки городов[827]. Точно так же, если вы спрашиваете о подлинном учителе Дао-Пути, но не можете найти такого человека, то и прекращая временами его поиски, вы все-таки не утратите надежду найти его. Но если вы укрепитесь в бездействии, то уже никогда не достигнете успеха в этом деле и все ваши труды окажутся пустыми и бесплодными, а силы — растраченными впустую. И тогда, даже если вы будете горько раскаиваться в вашем бездействии, вам все равно не наверстать упущенного. Ведь даже мелкие мирские дела нельзя познать, сидя сложа руки, так что уж говорить о делах святых-бессмертных! Сколь бы совершенным в своей мудрости и просветленности ни был человек, ему не достичь познания дел святых-бессмертных ни долгой тренировкой ума, ни при помощи чувственного восприятия, если он только не будет просвещен изнутри. Истинный учитель настолько глубоко и широко образован, что беседа с ним покажется вам путешествием по необъятному морю за глотком воды или вхождением в дебри Чанчжоу[828], чтобы срубить дерево. И вам останется беспокоиться только о том, что ваших сил может не хватить, а не о том, что воды или деревьев будет недостаточно, не так ли? Из-за остатков от пиршества тигра или леопарда дерутся потом барсуки и крысы, а Тао Чжу выбрасывает с легкостью то, чего никогда не имели Юань Сянь и Янь Хуэй[829].

Если человек, у которого вы учитесь, не наделен обширными познаниями, глубокими, как водная пучина, а является человеком отрывочных знаний и ограниченного кругозора, то вы скоро исчерпаете его образованность, поток его наставлений иссякнет и течение его поучений прервется. Как только он опустошит кошель своих знаний для других, то сам уподобится нищему, у которого ничего не осталось. Поскольку же знания, передаваемые им, частичны и фрагментарны, то они к тому же мелки и ничтожны и не обладают никакими чудесными свойствами. И тогда уже не будет никакой необходимости задерживаться в его драгоценном жилище. Если же вы захотите питаться скудным зерном его наставлений, то разве сможете вы добиться какого-нибудь успеха? Какой смысл просить еду у дома Бо-и и Шу-ци или жаловаться на холод семье Цянь Лоу?[830] Если вы и получите что-нибудь, то оно не будет лучше, чем желуди, конские каштаны или холщовое рубище. И уж конечно, вам не предложат мяса трех жертвенных животных, шелковые облачения и меховые наряды.

Некоторые люди внимают наставлениям посредственного учителя, так до конца и не понимая этого. Но есть и такие люди, которые счастливо обрели знающего учителя, но неспособны усердно учиться; то, что они теряют, несравненно превосходит то, что теряют люди, не понявшие заурядности своего учителя. Конечно, никогда не бывает легким делом понять, глубок или мелок ваш учитель. И неудивительно, что древние прекрасно понимали эту трудность и искренне говорили о ней. Любой белый камень может напоминать нефрит, и любой развратный обольститель может напоминать мудреца. Но подлинный мудрец живет в тиши уединенного сокрытия; он есть, но его как бы нет. Обольститель же будет превозносить себя и выставлять себя на показ все больше и больше; он пуст, но будет изображать наличие у него достойной сути. И если человек недостаточно прозорлив, то как ему распознать, где правда, а где фальшь? Те ученики, которые продолжают учиться у заурядного учителя, не прекращают делать это просто потому, что они не знают об отсутствии знаний у их наставника; они вполне искренне считают, что у него можно учиться. Те же, которые встретили выдающегося человека, но не могут возвыситься до его уровня, не делают этого потому, что не знают его внутренней глубины и не могут задать ему нужные вопросы; они вполне искренне считают, что их учитель ничем не отличается от всех прочих.

Тот, кто способен познать насущнейшее Дао-Путь, не имеет влечения к вещам. Он не стремится к мирским почестям. Так как же он может самовосхваляться, рекламируя себя перед толпой обывателей? Напротив, ничтожные посредственности непомерно превозносят и восхваляют сами себя, внушительной внешностью и вкрадчивым голосом приукрашивая свою внутреннюю пустоту и соблазняя простаков, начавших учиться поздно; и всю эту болтовню они еще смеют называть великими речами! Они говорят: «Мы восходили на славные горы и там встречались с бессмертными». Люди же, которые слушают их, как правило, неспособны четко и ясно разобраться в их претензиях и поэтому редко понимают, что они врут.

Я прежде несколько раз встречал таких бесстыдных даосов. Они втирались в доверие к знатным людям, собирали вокруг себя толпы последователей и создавали себе пустую славу, делая вид, например, что им уже четыреста или пятьсот лет. Если же кто-нибудь прямо осведомляется об их возрасте, то они или предпочитают не слышать заданного им вопроса или, кивая головой, с усмешкой отвечают, что им восемьдесят или девяносто лет. Затем вдруг они, как бы между прочим, начинают рассказывать, что пятьдесят лет постились на северном склоне горы Хуашань, потом еще сорок лет в пещерах Шаоши горы Суншань, потом еще шестьдесят лет на горе Тайшань, а потом еще с группой других людей пятьдесят лет на горе Цзишань. После этих слов человек, который хотел узнать их возраст, начинает, конечно, складывать сообщенные ими числа, а в результате и получается, что им уже по нескольку сот лет. И тогда люди, падкие до таких историй, уже не могут отказать им в том, чтобы они, как говорится, ставили свои колесницы и повозки, многочисленные, как клубящийся дым или туман, у ворот своих жилищ, вот и все.

Что касается разных магов и оккультистов, то они подчас наделены природной способностью видеть демонов и духов, предсказывать будущее, исходя из своего внутреннего видения, и знать прошлое и будущее других людей, но они никоим образом неспособны хоть на малость изменить судьбу, прибавляя счастье и уменьшая горести. И в этих своих способностях они вполне подобны палочкам тысячелистника и черепаховым панцирям[831]. Но когда люди видят проявления их малых способностей, то тотчас начинают величать их «божественными людьми» и говорить, что для тех, конечно же, нет ничего неведомого. Кроме того, они иногда достигают успеха в применении таких способов, как приготовление воды со смытыми в нее амулетами и использование запретительных заклинаний, которые полезны, когда нужно избавиться от воздействия нечистой силы, но это вовсе не означает, что они сведущи в пути бессмертия. Люди, практикующие множество магических приемов, могут видеть чудесные демонические явления, но эта их способность абсолютно бесполезна для продления жизни. Если начать расспрашивать таких людей о пути золота и киновари, то вскоре выяснится, что они ничего о нем не знают. Поэтому наиболее умелые из них не останавливаются ни перед чем, обманывая народ и мороча людям голову ради собственного обогащения и извлечения выгоды. Их вполне можно сравнить с ворами, пробирающимися тайком в наши жилища, — хотя они и идут разными путями, но приходят к одной и той же цели. Гораздо лучше, нежели доверять их пустым речам, взять да и вынести их деяния на всеобщее обозрение, дабы те из них, что придут позднее, могли бы извлечь из этого хороший урок. Через сравнение их поступков можно будет убедиться в том, что все они лжецы и притворы.

В прежние годы был такой Гу Цян, который знал методы приема внутрь растительных снадобий, а также широко распространял приемы Жунчэна и Чистой Девы[832]. Ему уже было за восемьдесят, но его ум оставался острым, а чувства — чуткими, что никак не соответствовало его столь преклонному возрасту. Его современники стали повсеместно говорить, что это бессмертный, а кое-кто даже стал звать его «тысячелетним старцем». Тогда янчжоуский наместник господин Цзи[833] решил проверить, что это за человек, и навестил его в Иду. Когда господин Цзи пришел к Гу Цяну, тот напустил поначалу на себя загадочный и многозначительный вид, давая понять, что ему известна суть многих сокровеннейших тайн, которые он и не думает сообщать другим людям. В это время собрались поклонники Гу Цяна, столь же неотступно следовавшие за ним, как эхо следует за звуком, тень сопровождает тело и тучи сопутствуют дождю, а собравшись, начали восхвалять и превозносить его. Эти же люди в изобилии снабжали его пищей и деньгами, и то и другое у него всегда было в избытке. Даже почести, которых сподобились Луань Да и Ли Шао-цзюнь при династии Хань, ничуть не превосходили оказываемого ему почета. Хотя он постоянно принимал «зиму небесных врат»-спаржу, мы доподлинно знаем, что в его теле никогда не было великих эликсиров — золотого раствора и перегнанной киновари. Тем не менее он был достаточно начитан и прекрасно знал дела древности. Гу Цян утверждал, что ему четыре тысячи лет от роду, и рассказывал разные пустые побасенки, без тени смущения уверяя, что он был лично знаком с Яо, Шунем, Юем и Чэн-таном, и сообщая всякие подробности о них, как если бы действительно встречался с ними.

Он говорил, например: «В мире распространено представление, что у Яо были восьмицветные брови, но это не так. Просто концы его бровей резко поднимались вверх, напоминая по форме иероглиф „восемь», и все. Яо был крупным, высоким человеком с прекрасными усами и бакенбардами. Он каждый день пил вино и выпивал больше двух доу. Поэтому люди называли его Тысячепудовым, но это, конечно, не заслуживающее доверия преувеличение. Я сам несколько раз видел его чрезвычайно пьяным. Хотя он и был совершенным мудрецом, в старости он вершил дела правления гораздо хуже, чем когда он был молод и силен. Когда он разделался с «четырьмя бедствиями» и превознес восьмерых достойных[834], то передал все дела в руки Шуня, а Шунь был просто сиротой из семьи низкого происхождения.

У Шуня, однако, были особые природные таланты. Он незаметно распахал горы Лишань, рыбачил в Лэйцзэ, Озере Громов, и работал как гончар на морском берегу. Прежде чем его современники распознали его удивительные способности, я заметил, что он обладает удивительным свойством преобразовывать народ своей Благой Силой-Дэ. У него в каждом глазу были двойные зрачки, что я воспринял как признак его великого благородства. Я постоянно вдохновлял и подбадривал Шуня в его трудах, говоря, что следует всегда заботиться о благом и возвышенном и не горевать об отсутствии богатства и знатности. Я напоминал ему, что сила первоэлемента «огонь» близка к своему истощению, а эссенция желтого вот-вот должна проявиться[835]. «Поскольку именно вы родились под счастливой звездой, то кто же, если не вы, предназначен для верховной власти! — сказал я ему.

Его отец, однако, из крайней глупости, а его младший брат из-за смертельной ненависти задумали убить Шуня. Я же постоянно увещевал и критиковал их, говоря: „Этот мальчик должен возвыситься до государева трона, и все в пределах четырех морей ждут, когда он одарит их своими благодеяниями. И ведь не может же ваша благородная семья помешать ему выполнить его предназначение!»

Затем Яо внезапно передал ему престол, и таким образом все мои предсказания целиком исполнились".

И еще Гу Цян говорил: «Когда матери Конфуция было шестнадцать или семнадцать лет, я предсказал ей, что она родит сына, отмеченного печатью благородства, и она родила Чжун-ни, поистине необычайного человека. Он был ростом в девять чи и шесть цуней[836]; его лоб был, как у Яо, его шея была, как у Гао Яо, его плечи были, как у Цзы-чаня; если считать от талии до ступней, то он был на три цуня ниже, чем Юй[837]. Он был бедным и несчастным сиротой. Еще будучи мальчиком, он проявлял живейший интерес ко всему, связанному с различными ритуальными сосудами. Я знал, что он непременно добьется успехов и свершений. Когда он подрос, то начал приводить людей в изумление своими мудрыми речами, и отовсюду, из далеких и близких мест, к нему стали стекаться люди, чтобы учиться у него. И таких, как гласит их перечень, набиралось до нескольких тысяч человек. Я сам с наслаждением слушал его речи и не раз посещал его занятия. Он только сетовал на то, что я необразован и не могу быть его постоянным учеником и соратником. Он неоднократно побуждал меня читать „Канон Перемен», говоря: «Это превосходная книга. Я, Цю, глубоко люблю ее и постоянно читаю, отчего кожаные завязки, скрепляющие мой экземпляр этой книги, три раза рвались, но благодаря ее изучению я достиг великого прозрения»[838]. В четырнадцатый год правления луского Ай-гуна[839] охотники поймали в западной части страны благовещего единорога, причем единорог вскоре умер. Конфуций спросил меня, что это значит. Я ответил ему, что это нехорошее предвестие. Конфуций тогда опечалился и заплакал. После этого он увидел дурной сон и снова захотел увидеться со мной. Шла середина четвертого месяца, и уже было очень жарко. Поэтому я не смог пойти к нему и вскоре узнал, что он проболел семь дней и скончался. Мне кажется, что и теперь он стоит перед моими глазами, как живой".

И еще Гу Цян рассказывал: «Цинь Шихуан послал меня в город Пэнчэн, чтобы извлечь на свет чжоуский треножник[840]. Я обратился к Цинь Шихуану и сообщил ему, что этот треножник — божественная вещь. Когда в Поднебесной царит Благая Сила-Дэ, он появляется, а когда она не следует Дао-Пути, то он исчезает. „Если вы, государь, займетесь самосовершенствованием, то он сам придет прямо к вам в руки, но принудить его силой принадлежать вам нельзя» — так сказал я ему. Император только весьма подивился моей позиции и все же приказал доставить ему треножник. Конечно же, он потерпел неудачу. Тогда император поблагодарил меня и сказал: «Поистине, вы, сударь, дальновидный и принципиальный муж».

И еще Гу Цян рассказывал о ханьском императоре Гао-цзу и Сян Юе[841], а также о других исторических деятелях с большими подробностями, но я не имею возможности все это пересказывать здесь. Знавшие цену его историям смеялись над ними, но простые люди, слушая их, верили всему тому, что он говорил. Со временем Гу Цян стал обнаруживать признаки старческого помутнения рассудка, его память резко ухудшилась, и он начал забывать многие вещи. Тогда господин наместник Цзи подарил Гу Цяну нефритовый кубок, а через некоторое время Гу Цян возьми и скажи Цзи, что этот кубок ему в древности подарил сам господин Ань Ци[842]. Потом Гу Цян заболел, находясь в доме Хуан Чжэна из Шоучуня, и умер. Чжэн же подозревал, что тот преобразился, а не умер. Приблизительно через год Чжэн вскрыл гроб Гу Цяна, чтобы проверить, не воскрес ли он, но его тело все так же покоилось в гробе. Вот пример того, как совершенно недостойный и пустой человек добился славы, а ведь именно из-за таких обманщиков люди и перестают верить, что в Поднебесной есть бессмертные. Я обвиняю таких людей в том, что они своей ложью позорят истину.

Губернатор Чэнду[843] по имени У Вэнь рассказывал, что в городе Уюань жил некий Цай Дань, который любил Дао-Путь, но не получил должных наставлений от достойного учителя. Он полностью забросил все свои домашние дела и дни и ночи напролет только рецитировал и распевал такие тексты, как «Желтый двор», «Срединный канон Великой Чистоты», «Подробное и постатейное описание созерцания Неба»[844] и другие, подобные им. Он также неустанно читал совершенно не необходимые сочинения представителей всех философских школ, причем его язык ничуть не уставал. Более того, Цай Дань был уверен, что всем этим Дао-Путь и исчерпывается. Он не имел ни малейшего представления о надлежащей даосской практике и только краснобайствовал и витийствовал, своими выспренними и пустыми речами мороча голову глупцам. Он также учил людей, что достаточно прочитать эти тексты по тысяче раз, чтобы все их желания исполнились. И настолько Цай Дань укрепился в таком образе жизни, что домашние стали уже всерьез беспокоиться о его состоянии. Чем дольше он сидел, поглощенный своим делом, тем меньше были его потребности в одежде и еде, но больше ничего необыкновенного с ним не происходило. А он столь самозабвенно продолжал заниматься своей практикой, что уже не мог избавиться от этой своей одержимости. Он совсем отдалился от семьи и стал утверждать, что свершил путь бессмертных и достиг цели. По этой причине Цай Дань покинул людское общество и ушел в глубь горных массивов. Однако он совершенно не был знаком с правильным собиранием трав и изготовлением растительных снадобий для отказа от злаков и длительного поста. Он только и мог, что продавать собранный хворост, чтобы покупать еду и одежду. Так прошло три года. Цай Дань очень страдал от голода и холода, и когда встречал знавших его людей, то делал вид, что не знаком с ними. Прошло немного времени, и его страдания стали непереносимы; тогда он вернулся в свою семью. Он был весь черен, покрыт струпьями и был похож на ходячий скелет, а отнюдь не на человека. Его домашние спросили его, откуда он пришел и почему он в конце концов так и не стал бессмертным? Цай Дань же обманул их и сказал: «Я не смог взойти на небеса, но я стал земным бессмертным. Ведь вначале надо удовольствоваться низким положением и служить тем, кто стал бессмертным раньше меня. И только постепенно я смогу достичь всего остального. Я пас нескольких драконов Государя Лао, Лао-цзюня, и один из этих драконов, дивное пятицветное существо, был особенно хорош. Сам Государь Лао постоянно ездил на нем. Он и повелел мне следить за этим драконом и заботиться о нем. Однако я не был усерден и все только развлекался с бессмертными, обретшими это состояние позднее меня. И поэтому я внезапно упустил этого дракона из вида, и больше уже никто не знал, где он находится. За этот проступок я был наказан и отправлен к подножию горы Куньлунь пропалывать растущую там густую-прегустую траву, перемежающуюся всюду с вредными сорняками; всего мне надо было регулярно пропалывать три-четыре цина[845] этой земли. К тому же там было множество всевозможных мелких камней, пыли и прочих признаков запустения. Невозможно рассказать, сколь тяжким был мой горький труд на этой земле, но потребовалось целых десять долгих лет, чтобы я был помилован.

Тогда бессмертные Во Цюань-цзы и Ван Цяо пришли проверить мое поведение. Я же почтительно и искренне умолял их приложить все усилия, чтобы выручить меня оттуда. Именно поэтому меня освободили от наказания и разрешили вернуться домой. Теперь же я должен усердно самосовершенствоваться, чтобы получить возможность вернуться обратно к бессмертным». Вскоре он умер от старости.

Когда Дань только что вернулся домой и сказал, что вернулся с Куньлуня, все близкие стали расспрашивать его, каков Куньлунь.

Он отвечал им так: «Никто не может спрашивать о высоте небес, на них можно только взирать, подняв голову; так вот, гора Куньлунь не достает до неба всего только на несколько десятков чжанов. На ней растут злаки, подобные деревьям; их высота составляет четыре чжана и девять чи. Зернами с одного колоса этих деревьев можно наполнить целую телегу. Там растут также драгоценные деревья из жемчуга и нефрита, из сапфиров, агатов и лазурита. На них растут нефритовые сливы, нефритовые тыквы и нефритовые персики; по виду они напоминают те плоды, которые есть и в нашем мире, но они испускают сияющий свет, разгоняющий мрак, и на ощупь тверды. Если же их помыть в воде из нефритового колодца, то они станут мягкими, и их можно будет есть. Когда поднимается ветер, деревья из жемчуга и нефрита, их ветви, цветы и листья начинают соприкасаться друг с другом и издавать звуки пяти нот, исполненные пленительного совершенства и трогающие сердце чистой и нежной грустью.

Когда я узнал о предстоящем мне наказании, моя воля ослабела и я впал в отчаяние, но услышав музыку деревьев, я понял, что никто не сможет остаться равнодушным или скорбеть, внимая ей.

На вершине горы Куньлунь есть четыреста сорок врат, каждые врата шириной в четыре ли; за ними располагаются Пять Стен[846], на которых есть по двенадцать башен. Под каждой башней имеются зеленые драконы и белые тигры, а также ядовитые аспиды и ехидны, их длина составляет по сто с лишним ли, а зубы в их пастях — словно мачты корабля водоизмещением в триста тонн; там есть также гигантские пчелы длиной в чжан, яд же их жала убивает даже слона. Там есть и другие божественные животные, такие как лев, изгоняющий нечисть, небесный олень, пылающий овен. У них медные головы, железные лбы и длинные зубы, причем их клыки похожи на шила. Всего их тридцать шесть видов, и если знать все их имена, то никакие злые демоны или хищные звери Поднебесной не посмеют приблизиться к такому человеку.

Имена божеств, которые пребывают там, таковы: Безголовый Мудрец, Государь Сияния, Приходящего Снизу, Господин-Держатель Всех Стягов, Учитель Срединной Желтизны; все они являются великими сановниками у шести врат. Бессмертный Чжан Ян[847] (второе его имя Цзы-юань) охраняет Нефритовые Врата, и если бы у меня не было с собой соединяющихся друг с другом правой и левой половины амулета Бамбукового посланника Государя Лао, то мне не удалось бы войти туда.

Пять рек стекают по склонам горы, а окружают ее слабые воды: в них не может удержаться на поверхности даже лебяжий пух, и даже птицы не могут перелететь их, только бессмертным дано преодолеть их.

На горе живут божественные птицы и божественные кони, такие существа, как ю-чан, цзяо-мин, тэн-хуан и испускающий сияние конь[848]. Все они умеют говорить человеческим языком и обладают бессмертием. Таким образом, это поистине благое и спасительное место, истинная обитель радости бессмертных. Увы! Как жаль, что мне не удалось обойти по кругу всю эту цитадель!»

В то время из людей, слушавших повествования Цай Даня, очень многие верили ему.

И еще в городе Пубане, что в Хэдуне, жил некий человек по имени Сян Вань-ду. Однажды он со своим сыном ушел в горы, чтобы учиться там пути бессмертных. Через десять лет они вернулись домой, и их близкие спросили их, почему они так поступили. Вань-ду сказал: «Мы в течение трех лет занимались в горах сосредоточенным созерцанием. После этого один бессмертный пришел к нам и приветствовал меня, а потом мы вместе сели верхом на дракона и унеслись в небесную высь. Прошло уже порядочно времени, когда я наклонил голову и вгляделся в Землю, но увидел не ее, а только мрак и бездну: мы еще никуда не прилетели, но поднялись над Землей чрезвычайно высоко. Дракон летел с необычайной скоростью, его голова поднималась вверх, его хвост опускался вниз, и мы, люди, сидевшие на его спине, очень боялись и трепетали от ужаса. Когда мы прилетели на Небо, то вначале прошли в Пурпурный Покой, где стояли ложа из золота и столы из нефрита; все там так и блестело, так и сияло! Поистине, это было место подлинного благородного величия. Бессмертные угостили нас чашкой небесной влаги, мы выпили ее и тотчас же избавились от голода и жажды. Внезапно мы вспомнили о доме, и когда на Небе нас привели на аудиенцию к Верховному Императору, то мы, совершая коленопреклонения, допустили ошибку в церемониале, и нам было велено вернуться обратно, чтобы мы продолжали самосовершенствоваться и накапливать заслуги, дабы получить возможность вновь вернуться туда.

Некогда хуайнаньский удельный царь Лю Ань взошел на Небо и был принят Верховным Императором. Лю Ань сидел в тронном зале в свободной позе и громко говорил, называя себя „нашим величеством». За это его наказали и заставили в течение трех лет охранять созвездие Небесная Уборная. А что мы за люди, чтобы не понести наказание?!"

В Хэдуне поэтому стали звать Вань-ду «приговоренным бессмертным».

В мире очень много разных обманщиков, и все они отнюдь не одинаковы, а потому нельзя без должного внимания относиться к этой проблеме. Ведь рассказанное выше представляет собой откровенную ложь, но люди не понимают, что все это вздор, так что уж тогда говорить о лжи утонченной и изощренном обмане, возводящихся на малой крупице подлинного факта, который всемерно искажается и извращается за счет добавленного вранья? Если человек недостаточно мудр, то как сможет он распознать такую ложь?

Есть также случаи, когда обманщики просто придумывают личности знаменитых даосов прошлого. В качестве примера можно привести историю Бай Хэ. Предание гласит, что ему было восемь тысяч семьсот лет, когда он внезапно появился среди людей, а потом вновь бесследно исчез, и никто не знает, где он находится. В свое время в Лояне был один даос, чрезвычайно образованный и осведомленный во всех подобающих делах. Местные алхимики и маги устремлялись к нему со своими вопросами и сомнениями. И тогда Бай Хэ, а это был он, все им досконально объяснял и показывал, и все их сомнения рассеивались, поскольку он намного превосходил их своими знаниями. Соответственно, он стал широко известен. Никто, правда, не знал, каков его возраст, но верили, что ему лишь немногим меньше тысячи. Внезапно он ушел, и никто не знает, где он скрылся. Вскоре в Хэбэе появился человек, называвший себя Бай Хэ. Отовсюду, из дальних и ближних мест, к нему стали стекаться почитатели, подносившие ему богатые дары, так что и он вскоре разбогател. Тогда ученики Бай Хэ, услышав, что Хэ пришел туда, сильно обрадовались и пошли повидать его, однако сразу же убедились, что это не он. А тот человек после разоблачения тотчас ушел из этих мест.

Пять конфуцианских канонов и творения, расположенные по четырем разделам[849], — лишь ритуальная «соломенная собака»[850], лишь плевелы и шелуха, оставшиеся от прошедших времен. Их называют также «следами», поскольку нога, оставившая их, ушла, а сами они — не нога[851]. Книги — это то, что написали совершенные мудрецы, но сами они — не совершенные мудрецы. Конфуцианцы готовы пройти десять тысяч ли с книгами на спине в поисках учителя, так не заслуживает ли этого еще в гораздо большей степени путь продления жизни! Разве не достойно усердных поисков то, к чему столь серьезно относятся истинные люди, чтобы иметь возможность получить правильные ответы на свои вопросы? Но нельзя не стремиться досконально отличать правду от лжи! Я боюсь, что все эти Гу Цяны, Цай Дани, Сян Вань-ду и Бай Хэ отнюдь не перевелись в мире, и потому надеюсь, что эта моя книга поможет людям, всерьез полюбившим дела, о которых она повествует, разобраться в том, что есть благо, а что нет. Каноническая книга бессмертных гласит: «У всех бессмертных зрачки квадратные»[852]. Вот и про Бай Чжун-ли[853], который жил в Лояне, мне рассказывали, что зрачки у него и в самом деле были квадратными, а значит, он поистине был необычным мужем».