Баопу-цзы

Глава 2 Рассуждения о бессмертных

Некто спросил: «Как же можно поверить в то, что святые-бессмертные живут вечно и не умирают?»

Баопу-цзы ответил: «Даже обладая наиострейшим зрением, нельзя увидеть все возможные в мире предметы. Даже обладая самым чутким слухом, нельзя услышать все возможные в мире звуки. Даже если у нас такие ноги, как у Да-чжана и Шу-хая[41], то все равно, сколько бы мы ни обошли земель, не пройденных нами останется больше. Даже если мы наделены такой же мудростью, как у Юя, И и Ци Се[42], то все равно не познанного нами будет больше, чем познанного. Все сущее беспрестанно изменяется и трансформируется[43], и чего только нет в мире, а уж тем более это справедливо относительно святых-бессмертных, сведения о которых переполняют летописи на бамбуке и шелке. Так почему бы не существовать и пути обретения бессмертия?»

Тогда спрашивавший громко рассмеялся и сказал: «Раз есть начало, обязательно должен быть и конец. Раз есть существование, обязательно должна быть и гибель. Поэтому совершенные мудрецы — Три Августейших, Пять Императоров, Конфуций и Чжоу-гун, равно как и мудрые Хоу-цзи, Шули-цзы, Чжан Лян и Чэнь Пин, искусные в споре Дуаньму Ци, Янь Ин, Суй Хэ и Ли И-ци, храбрецы Мэн Бэнь, Ся Юй и У Дин — все они умерли[44]. Таков неизменный принцип человеческого существования, предполагающий неотвратимую кончину.

Я знаю, что вначале выпадает иней, а потом следует всеобщее увядание; когда наступает лето, растительность утрачивает свою свежесть; когда созревает урожай, то не бывает цветения; когда плоды вот-вот созреют, листва засыхает. Но я не знаю, чтобы кто-нибудь прожил десять тысяч лет или смог бы насладиться вечным видением, не имеющим конца.

Поэтому древние не стремились стать бессмертными и не говорили о необычайном. Всему сверхъестественному ими сразу же полагался конец, и только естественное бережно сохранялось. Понимая, что черепахи и аисты существа иного рода[45], нежели мы, древние смотрели на рождение и смерть как на утро и вечер.

Утруждать свое сердце, стремясь к недостижимому, делать бесполезные дела, подобные гравировке по льду и резьбе по гнилому дереву, — такая работа никогда не будет успешной.

Разве не лучше разрабатывать планы для совершенствования своей эпохи и стремиться к успешному завершению текущего года? Разве не прекрасно иметь пурпурные и зеленые украшения, обвивающие упряжку «сокровенных самцов»[46], подобных драконам, и ездить на разукрашенной колеснице вместо того, чтобы ходить пешком?! Разве не лучше совершать жертвенные возлияния из ритуального сосуда, чем заниматься пахотой в поле?!

Всякий думает о словах поэта, воспевающих сельскую жизнь и ее праздники[47], но я также глубоко вдумываюсь в слова Чжун-ни[48] о неизбежности смерти.

С другой стороны, рука недеяния схватывает только ветер, тень, которую вряд ли можно ухватить. Такой человек стремится к тому, чего нельзя достичь, и ведет по дорогам, уходящим исключительно в никуда. Он отбрасывает славу и процветание и устремляется к горестям и трудностям, не удовлетворяется легким и гонится за тяжелым. Он похож на мужчину, заигрывающего с одной женщиной у тутового дерева, и потом раскаивающегося, что из-за своего легкомыслия он потерял сразу обеих[49]. Шань Бао и Чжан И[50] надеялись на успех в своих односторонних действиях, но один потерпел поражение из-за внешней причины, а другой — из-за внутренней.

Даже Гуншу Бань и Мо Ди не могут заточить кирпичи и камни до тонкости иглы, и даже Оу Е не может из свинца или олова создать меч Ганьцзян[51]. Поэтому даже демоны и духи не могут сделать то, чего сделать нельзя. И даже Небо и Земля не могут совершить то, чего нельзя совершить. Посему откуда же взяться в мире чудесному способу, благодаря которому старец сможет помолодеть, а мертвец — воскреснуть?

А вы, сударь, хотите продлить на века жизнь цикады и дать возможность грибу-однодневке прожить несколько месяцев! Разве это не заблуждение?! Если некто хочет что-нибудь добавить к идеям девяти школ[52], то он скоро будет вынужден понять свою ошибку и вернуться к этим идеям!»

Баопу-цзы ответил: «Если человек потерял слух, то ему не услышать даже удара грома. Если человек утратил зрение, то ему не увидеть даже сияния трех источников света[53]. Не скажете же вы из-за этого, что грохот и звон подобны шепоту, а сияние небес тускло? Глухой уверяет, что никаких звуков вовсе не существует, а слепой утверждает, что нет никаких воспринимаемых зрением вещей. Что уж тут говорить об их способности наслаждаться гармоничными звуками флейт и струн или изысканными очертаниями силуэтов гор, изгибающихся подобно дракону? Как же им оценить изящество рифм или блеск и великолепие украшений и узоров? Поэтому если глухие и слепые таковы в отношении предметов, наделенных оформленной телесностью, и не верят в изобилие земли и мрак небес, то не будут ли они еще меньше верить в гораздо более таинственное и утонченное? Когда помрачение находит на дух сердца человека, то он готов не верить даже в то, что некогда жили Чжоу-гун и Конфуций, не говоря уж о пути святых-бессмертных. Ведь существование и гибель, конец и начало действительно являются общей нормой. Однако необходимо рассматривать не только общее, но и особенное, понимать, что тождественно, а что и отлично, ибо в мире происходят мириады трансформаций и он без меры полон удивительным и чудесным. То, что справедливо относительно одних вещей, ложно относительно других. Корень может соответствовать норме, а верхушка быть в несогласии с ней, и нельзя ко всему подходить с одной меркой.

Действительно, говорящих, что если есть начало, то обязательно должен быть и конец, очень много. Однако нельзя на этом основании смешивать все в одну кучу и приравнивать одно к другому, ибо это не есть всеобъемлющий принцип.

Например, летом все растения растут, но пастушья сумка и злаки засыхают. Зимой листва со всех деревьев опадает, но бамбук и кипарис пышно зеленеют. Если есть начало, то непременно должен быть и конец, но существование Неба и Земли ничем не ограничено. Раз родился, то умрешь, но черепахи и аисты наслаждаются вечным долголетием. Если сила ян находится в расцвете, то должна стоять жара, но лето никогда не обходится без прохладных дней. Если сила инь достигла высшей точки созревания, то должны стоять холода, однако даже в самые суровые зимы бывают оттепели. Все реки текут на восток, но среди них есть и такие, что устремляют свой бег на север. Путь Кунь-Земли — предельный покой, однако случается и такое, что она трясется от подземного грома и раскалывается. Вода по своей природе чиста и студена, но существуют же ведь и горячие ключи в Вэньгу — теплой долине[54]. Огонь по своей субстанции жгуч, однако на холме Сяоцю[55] горит холодное пламя. Тяжелое по своей природе должно тонуть, но в южном море бывают плавающие горы. Легкое должно плавать по поверхности, но в Цзанкэ[56] есть река, в которой тонут и перья.

Все сущее многообразно, и его нельзя описать, опираясь лишь на один принцип. И это так с изначальных времен.

Среди живых существ нет ни одного, которое могло бы по одухотворенности превзойти человека. Будучи существом благородной природы, люди, казалось бы, должны быть равны и одинаковы. Но в действительности среди людей бывают мудрые и глупые, порочные и добродетельные, красивые и уродливые, высокие и низкорослые, чистые и нечистые, нравственные и развратные, медлительные и напряженные, флегматичные и нетерпеливые, ленивые и деятельные, — по тому, что они предпочитают и чего желают их уши и глаза, все люди не одинаковы, точно так же, как не одинаковы Небо и Земля, как разнятся между собой лед и уголь. Стоит ли после этого дивиться, что бессмертные, в отличие от обычных людей, не умирают?

Если же сказать, что все существа получают единую пневму и поэтому должны быть одинаковыми, то как же тогда объяснить, что фазаны превращаются в моллюсков[57], воробьи превращаются в устриц[58], земляные черви получают крылья, речные лягушки начинают летать, водяные моллюски превращаются в стрекоз, жухлые травы в многоножек, полевые мыши — в жаворонков, гнилая трава — в светлячков, кайманы — в тигров, змеи — в драконов?[59]

Если же сказать, что человек наделен истинной природой, отличной от природы других существ и дарованной ему велением Августейшего Неба, и поэтому с ней не может происходить ничего подобного, то как же могло быть так, что Ню Ай превратился в тигра, старуха из Чу — в черепаху, Чжи-ли — в иву, женщина из Цинь — в камень?[60] Как же случается такое, что мертвые вновь оживают, мужчины и женщины меняются полом? Как становится возможным то, что сын долголетнего Почтенного Пэна умирает в младенчестве?[61] Если возможны такие различия, то какие же границы мы определим для этих странностей?

Если бессмертный, который лекарственными снадобьями пестует свое тело, магическими способами продлевает свою жизнь, делая так, что внутри не возникают никакие болезни, а извне не приходят никакие беды, то, хотя бы он и наслаждался вечным видением и не умирал, его старое тело не претерпит никаких изменений, и если мы признаем, что этот путь существует, то ничего труднопостижимого здесь не окажется. А скудоумные люди, приверженные вульгарным представлениям и хранящие доверие лишь к обыденному, говорят, что раз никто в мире не видел бессмертных, то значит, что в Поднебесной ничего подобного и быть не может. Но разве ссылки на зрение достаточно, чтобы делать такие заявления? В пространстве между Небом и Землей, в необъятности мира, для которой нет ничего внешнего, так велико многообразие удивительного, что разве можно установить для него какие-нибудь пределы? До самой старости мы ходим под небосводом, но не знаем, что над ним, до самой смерти мы ступаем по земле, но не ведаем, что под ней. Наше тело — наше непосредственное обладание, но почему присущие ему воля и сознание таковы, каковы они есть, мы не знаем. Предопределенность нашего долголетия скрыта в нас самих, но чем определяется его возможность, мы не знаем. А тем более что уж говорить о возвышенно удаленном принципе святых-бессмертных, сокровенном мраке Дао-Пути и его Благой Силы-Дэ! Разве не печально, что люди берутся судить о существовании и несуществовании тонкого и таинственного, опираясь на ограниченные возможности своих слуха и зрения?

Представим себе, что некий мудрый и талантливый человек избегает суеты и чиновной карьеры, скрывает свет своей личности и утаивает свои достоинства, отклоняет всякую фальшь и уходит от страстей, придерживается великой простоты в чистоте совершенства, бросает верхушки, свершая деяние за пределами мира устремлений толпы. Очень редко кто-либо из современников сможет оценить такого человека и распознать его, ибо не предполагается, что великая воля может прозябать в безвестности, а высокий дух — обитать в жалком теле. А тем более это касается бессмертных, ходящих иными стезями, считающих и богатство, и знатность бедствием, блеск и славу — помоями и грязью, сытость и наслаждения — бедой и прахом и всякое восхваление — утренней росой. Ведь бессмертные вступают в бушующее пламя и не обжигаются, легкими стопами ступают по темным волнам, парят в бесконечной пустоте пространства, мчатся на ветре, плывут на облаках, взмывают ввысь и достигают Пурпурного Предела, обретая жилище в палатах Куньлуня[62]. Как же люди, подобные ходячим трупам, могут увидеть их?

Когда же они решают повеселиться и появляются среди людей, то они скрывают свою истинную природу и прячут свою необычность и внешне не отличаются от простых, заурядных людей. В таком случае даже идущие плечом к плечу с ними или соревнующиеся в силе с ними разве смогут догадаться, кто они такие на самом деле? Их можно опознать только, если у них такие же квадратные зрачки, как у Цзяо Сяня, или уши, растущие прямо из макушки головы, как у Ан Шу, или если они подобно Ма Хуану ездят верхом на драконе, или словно Цзы Цзинь летают на белом аисте[63]. Они также могут быть покрыты чешуей или иметь тело змеи. Их можно также узнать, если они едут в золотой колеснице, облеченные в одеяния из перьев. Если же никаких подобных признаков нет, то как же, не имея ясновидящего ока, можно распознать их суть, как же, не имея чудесного слуха, можно опознать их голос? А ныне люди вообще не верят в бессмертных, клевещут на них и поносят веру. Поэтому истинные люди[64] разгневались на них и скрылись окончательно от мира.

То, что заурядные люди любят, мужи высших способностей ненавидят. То, что вульгарная толпа ценит, совершенные мужи презирают. Подобно тому, как наделенные талантом ученые и высокодостойные конфуцианцы питают свою безбрежную пневму[65] и не испытывают никакой радости от созерцания презренных людишек «ветра и пыли»[66], святые-бессмертные также разве будут стремиться к тому, чтобы существа, по своей сути подобные соломенной собаке[67], точно знали об их существовании? Чего же удивляться тому, что мы ничего о них не знаем?

С расстояния в сто шагов глаза не могут ясно различать предметы, и если мы захотим считать существующим только то, что мы видим, то в Поднебесной окажется слишком много не существующего. Это все равно что пальцем измерять глубину моря и считать, что глубина в палец и является предельной, или на основании срока жизни поденки судить о возрасте черепахи, или одним днем мерить срок жизни дерева чунь[68]. Разве, используя такие мерки, можно добиться успеха?

Вэйский император Вэнь-ди[69] исчерпал все возможные способы получить знание, прочитав все книги и выслушав все наставления, и даже сам говорил про себя, что нет ни одной вещи, которая осталась бы ему неизвестной. Так, он говорил, что в Поднебесной нет такого ножа, который мог бы разрезать нефрит, и нет такой ткани, которую можно было бы чистить огнем[70]. В написанном им трактате «Основные суждения»[71] он так это и утверждал. Однако через некоторое время и то и другое было ему доставлено. Государь высказал сожаление относительно своего заблуждения и подверг осуждению свое собственное сочинение. Это свидетельствует о том, что, не имея к тому оснований, нельзя категорически отрицать что-либо.

Чэньский царь Сы[72] в своем сочинении «О разъяснении сомнительного» писал: «Вначале я считал, что даосские искусства обязаны своей славе лишь пустой и лживой болтовне глупцов из простонародья. Однако позже я увидел, как император У проверял Цзо Цы[73] и других даосов, приказав им ничего не есть в течение месяца. Несмотря на это, их внешность не изменилась и вес не уменьшился, а жизненная сила оставалась прежней. При этом они говорили, что могли бы ничего не есть пятьдесят лет. Какие же сомнения могли у меня оставаться после этого? И еще он писал: „Гань Ши было приказано положить снадобье в рот живым рыбам, а потом поджарить их в кипящем жире. Рыбы, которым не дали снадобье, изжарились, и их можно было есть, а рыбы, заглотившие снадобье, весь день резвились и играли в кипящем жире, как если бы они были в воде». И так далее: «Кроме того, он смешивал порошок снадобья с тутовыми листьями и скармливал их гусеницам шелкопряда. Благодаря этому гусеницы не старели до десятого месяца[74]. Кроме того, он давал снадобье, останавливающее рост, цыплятам и новорожденным щенкам, и они больше совсем не росли. Он также давал возвращающее белизну снадобье белой собаке, и через сто дней ее шерсть переставала чернеть. После всего этого я понял, что нельзя до конца познать все явления Поднебесной и судить о них, основываясь лишь на принятом мнении. Что же касается меня самого, то я, к сожалению, не могу отказаться от удовольствий, доставляемых звуками и красками, и сосредоточить свой ум исключительно на изучении пути продления жизни, вот и все».

Эти два представителя рода Цао учились так много, что не осталось ни одной не прочитанной ими книги, став блистательными мужами своей эпохи. Однако то, что они вначале считали не существующим, позднее оказалось существующим. Тогда они исчерпывающе познали принципы и всецело проникли в суть природы, высказав сожаление относительно своих прежних заблуждений. Стоит ли удивляться, что люди, уступающие им, не верят в святых-бессмертных?!

Лю Сян[75] был широко образован, изучил все самое тонкое и то, что тоньше тонкого, проник в глубокое, постиг удаленное. Его мышление четко отличало истинное от ложного, он всегда стремился точно удостовериться, существует или же нет то или иное явление. Тем не менее он составил «Жизнеописания бессмертных»[76], в которых описал жизнь более семидесяти бессмертных. Если бы ничего такого в действительности не было, разве стал бы Лю Сян сочинять небылицы? Разве мы можем непосредственно видеть то, что происходило в глубокой древности? Поэтому мы вынуждены полагаться на записи, хроники, услышанные предания. То, что описано в «Жизнеописаниях бессмертных», конечно же, было в действительности, однако мирские люди совсем не верят тому, что не вышло прямо из ворот Чжоу-гуна или не прошло через руки Конфуция. Но если бы это было так, то все написанное древними историками следовало бы считать ложью, почему же, не поступая подобным образом, делать исключение только для сообщений о бессмертных?

Заурядные люди жадны до хвалы и стремления к выгоде, и гонясь за славой и выгодой, они и людей отдаленного прошлого мерят своей меркой и вовсе не верят, что в древности были императоры и цари, добровольно отказавшиеся от престола, или мужи, презревшие должности сановников и министров. Для них неправдоподобны и такие люди, как Чао-фу и Сюй Ю, как Лао Лай и Чжуан Чжоу[77]. Что уж тут говорить о святых-бессмертных, узнать о которых гораздо труднее! Разве можно ждать, чтобы современные люди поверили в них! И остается только сожалеть, что столь многие говорят, что Лю Сян не был совершенномудрым и поэтому его сочинениям нельзя доверять. Ведь и летописцы царства Лу[78] не могли с Небом и Землей объединить свою Благую Силу-Дэ[79], а Чжун-ни, однако же, опирался на их труды, составляя свой канон. И Цзы-чжан не мог с сиянием солнца и луны сравнить свет своего разума, но Ян Сюн[80], тем не менее, утверждает, что его творение — запись подлинных фактов. Почему же в таком случае надо столь бесцеремонно отбрасывать авторитет Лю Сяна, который был знаменитым конфуцианцем и мудрецом ханьской эпохи?

Что бессмертным можно стать, а жизнь можно продлить простые мирские люди не верят только из-за того, что циньский Шихуан и ханьский У-ди[81] стремились к этому, но ничего не достигли, а старания Шао-цзюня и Луань Да[82] оказались напрасными. Но не все ли это равно, что утверждать: коль скоро Цянь Лоу и Юань Сянь были бедны, то в древности не было и таких богачей, как Тао Чжу и И Дунь?[83] Или что раз У Янь и Су Лю были уродливы, то в древности не было и таких красавиц, как Нань Вэй и Си Ши?[84]

Бывает так, что человек, отправляющийся в путь, не достигает места назначения. Бывает так, что часть посеянных злаков не дает урожая. Бывает так, что некоторые купцы не получают прибыли. Бывает так, что применение оружия не приводит к совершению подвига. А тем более это справедливо относительно стремления стать бессмертным, ибо дело это весьма трудное. Так почему же все приступившие к нему должны непременно достичь успеха?! Возможно, что эти два государя и двое подданных искали бессмертия, но не обрели его из-за того, что вначале были усердны, а потом ленивы, или же из-за того, что они не встретили мудрого учителя. Разве их неудачи оправдывают утверждение, что в Поднебесной нет бессмертных?

Ведь поиски продления жизни, совершенствование в стремлении к высшему Дао-Пути предполагают наличие силы воли, а не богатства и знатности. Если человек не таков, то высокое положение и большое богатство составят для него серьезную обузу. Почему это так? Способы обучения искусству бессмертных предполагают стремление к спокойствию и умиротворению, чистому и пресному, к очищению и избавлению от страстей, к внутреннему видению и обратному слушанию[85], а также к отшельнической жизни в безусловном созерцании. А императоры и цари несут груз тяжелой ответственности за всю Поднебесную, тяжелой дланью осуществляют дела правления, изнуряют душу и мысли мириадами планов, своим духом носятся по всей Вселенной, и если допущена хоть одна ошибка, то весь монарший путь нарушается, а провинности народа, в свою очередь, позорят государей. Крепкие вина вредят гармонии их пневм, изысканная внешность придворных красавиц губит их жизненные корни. Из-за всего этого их сперматическая эссенция[86] уменьшается, сила мысли ослабевает, равновесие и чистота разрушаются. Однако здесь не место рассуждать об этом с исчерпывающими подробностями. Когда москиты кусают нас, мы не можем спокойно сидеть, когда множество вшей беспокоят нас, мы не можем мирно спать. А разве дела всего пространства меж Четырех морей[87] не гораздо докучливее этих тварей?

Как же государи при этом могут скрывать свою мудрость-прозорливость, сдерживать дыхание, соблюдать долгие посты и длительные омовения, лично следить за огнем в алхимической печи, вставать на рассвете и засыпать с закатом, чтобы сублимировать энергию восьми минералов?[88]

Ханьский У-ди потому правил государством так долго, что получил малую толику пользы от своих занятий по пестованию природной сущности. Однако малая толика восполнения не может превозмочь пудов растраты, как не могла помочь делу канава Вэй-люй[89].

Способы обретения бессмертия предполагают покой и безмолвие, недеяние, забвение собственной плоти, а правители людей оглушают себя гулом тысячепудовых колоколов, оглушают себя боем громоподобных барабанов, чей грохот и звон приводит в трепет разумные души и будоражит сердце[90].

Сотни хитроумных умений и мириады постоянно сменяющихся новшеств губят их сперматическую эссенцию и создают помехи слуху. Правители летают с огромной скоростью на легких колесницах, удят рыбу в пучинах водных и сбивают птиц, парящих в вышине небесной.

Способы обретения бессмертия предполагают заботу о всем движущемся и ползающем, не допускают причинения вреда ни одному дыханию, а правители людей приходят в гнев и ярость, применяют смертоубийства и лютые казни. Когда же императорские секиры опущены, а топоры на какое-то время отложены, тогда трупы устилают землю на тысячу ли, кровь течет потоками, а отрубленные головы не покидают рыночных площадей.

Способы обретения бессмертия предполагают воздержание даже от вдыхания запаха животной плоти, отказ от вкушения злаков и очищение внутренностей, а правители людей едят жирную свинину и губят для своего стола всевозможные живые существа, вкушают восемь драгоценных яств и сотни утонченных соусов, расставляемых перед ними во множестве, поглощают отварное, прожаренное и приправленное, — всем этим они наслаждаются до пресыщения.

Способы обретения бессмертия предполагают распространять заботу на всю ширь восьми сторон света и учат смотреть на других людей, как на самого себя, а правители людей подчиняют себе слабых, нападают на ничего не подозревающих, используют в своих целях смуты, подталкивают противников к гибели, осваивают новые земли, расширяют границы и разрушают родные пенаты и храмы злаков многих людей[91]. Они гонят людей, как стадо скота, на смерть, после чего те становятся одинокими неприкаянными душами вдали от своих селений, а их трупы унавоживают дикие пустоши. На пяти священных горах армии с окровавленными клинками, у северного портала дворца вывешены головы казненных ферганцев[92]. То живьем закапывают пленных, причем гибнет несколько сот тысяч человек, то горы трупов громоздятся до небес в виду столицы. Побелевшие на солнце кости торчат из земли, как растущая трава; ими покрыты горы, ими завалены долины.

Цинь Ши-хуан изгнал девять человек из десяти из числа своих родственников, думая, что они замышляют бунт. Ханьский У-ди поверг всю Поднебесную в горестные стоны и сократил население государства наполовину. Так и бывает, когда молятся о преумножении, а проклятьями достигают истощения. Если духи загубленных могут воздавать за добро, зная людские добродетели, то эти пустые жертвоприношения должны непременно разгневать их.

Все страсти и похоти терзали внутренности этих владык, а люди и демоны равно ненавидели их. Поэтому эти два государя хотя и имеют репутацию любителей бессмертных, однако в действительности они не практиковали их путь, они знали лишь ничтожные дела и вовсе не могли осуществить свое стремление к бессмертию. Они не слышали насущнейших тайно-сокровенных и глубочайших наставлений, не имели обладающего Дао-Путем учителя, который мог бы вместе с ними изготовить снадобье обретения бессмертия. А значит, тому, что они не обрели долгой жизни, отнюдь не стоит удивляться.

Я самый простой человек, испытавший много бед и невзгод. Моя семья была столь же бедна, как Чжан Цин[93], живший в четырех голых стенах. Мой живот терзался теми же муками голода, как у изголодавшегося бедняги, которого князь Сюань видел у тутового дерева[94]. Зимой я также страдал от голода, как Жун И у задних ворот[95]. Летом я изнемогал от палящих лучей солнца, как Жу Чжун в своей хижине[96]. Когда я захотел уехать подальше от дома, к моим услугам не было ни лодок, ни колесниц. Когда у меня появлялись какие-нибудь замыслы, не находилось никого, кто мог бы освободить меня от физического труда. Возвращаясь домой, я не мог одеться в шелка и атласы, выходя из дома, я не имел возможности насладиться праздными путешествиями. Вкусная еда не попадала в мой рот, красоты «сокровенного и желтого»[97] не были доступны моим глазам, ароматы и благоухания не услаждали мое обоняние, восемь звуков не ублажали мой слух, но все множество горестей вторгалось в мое сердце и всевозможные невзгоды посещали мое жилище. Живя в подобных условиях, мог ли я возлюбить что-либо?

Бывало, что я получал важнейшие наставления о Дао-Пути или встречал незаурядного учителя, но я был обязан заботиться о своей почтенной супруге и малых детях. Однако я мечтал об одиночестве на холме, где живут только лисы и зайцы. Постепенно дни моей жизни стали клониться к закату, с каждым днем и часом незаметно подкрадывались дряхлость и старость. Я знал, что жизнь можно продлить, но не мог заняться этим. Сожалел о трате времени попусту на обывательскую возню из-за вонючей крысы, но не мог отказаться от нее. И почему же? Дело здесь в чувстве привязанности и привычки, от которого нелегко отказаться. Претворение в действительность стремления к отказу от обывательской жизни — плод многотрудных усилий. А насколько это еще вернее относительно тех двух императоров, которые были владыки всего пространства между четырех морей: ведь они наслаждались вовсе не одним взглядом издали на развлечения, а приближенных к ним людей было отнюдь не мало. Ведь даже если им надо было попоститься одну декаду месяца или побыть в уединении несколько дней, то они и этого не могли сделать, что уж тут говорить об отказе от пристрастий ко всему утонченно-изысканному внутри и умаления грандиозности и великолепия вовне. Им было невозможно отказаться от изысканных яств, предметов вожделения, отвернуться от блеска и славы и одиноко удалиться от мира, дабы искать состояния святого-бессмертного в глухих отдаленных местах. Разве могли они исполнить все это? Если посмотреть на исторические свидетельства, то видно, что среди обретших путь бессмертия очень много бедных и нищих мужей, но нет людей, занимавших высокое положение в свете.

Далее, следует отметить, что в действительности знания Луань Да были весьма поверхностны и незначительны. Он лишь алкал богатства и жаждал славы, бесстыдно присваивал чужое имущество и набирал подарки, расхваливал свои бренные и жалкие методы с нахальной наглостью, забывая в своем бездействии о возможных бедах и горестях. Но разве лживости жалкого и презренного человечишки достаточно, чтобы доказать, что в Поднебесной не бывает святых-бессмертных?!

Некогда Гоу Цзянь указал своим войскам на рассерженную жабу как на образец для подражания, и его бойцы стали соревноваться в хождении по раскаленным углям[98].

Чуский царь Лин любил тонкие талии, и в его государстве множество людей погибло от голода[99].

Циский царь Хуань стремился испробовать все редкие яства, и И Я сварил для него его собственного сына[100].

Сунский государь разрешил некоему человеку довести себя до истощения во время траура, и во многих домах почтительные сыновья дошли до голодной смерти[101].

Короче говоря, чего желает правитель, того не могут не исполнять подданные.

Ханьский У-ди созывал отовсюду магов, оказывал им всевозможные почести и даровал награды. В результате благодаря этому они осмелели и стали выдвигать всяческие необоснованные и пустые притязания. Если бы Луань Да действительно обладал Дао-Путем, разве мог бы он быть казнен?

Ведь обладающий Дао-Путем смотрит на титулы и должности как на котел с кипящей водой, на печати и знаки отличия — как на траурные платья, на золото и нефрит — как на грязь и нечистоты и воспринимает разукрашенные палаты как загон для скота. Будет ли такой человек заискивать перед людьми и пускаться в пустую болтовню, чтобы прославиться? Обладая домом с красными колоннами, получая почетные подарки, владея официальной печатью пяти выгод, получив знатность благодаря браку с принцессой, купающийся в славе и могуществе, не зная никаких ограничений, Луань Да, конечно же, никоим образом не обладал Дао-Путем. Это совершенно ясно.

«Записи о семье Ли Шао-цзюня», составленные Дун Чжун-шу[102], сообщают, что Ли Шао-цзюнь обладал способом обретения бессмертия, однако его семья была бедна, и у него не было средств купить необходимые вещества для снадобья. Поэтому он прибыл к ханьскому двору, дабы добыть нужные ему деньги, а когда Дао-Путь был им полностью обретен, он ушел прочь.

Комментарии к сочинению «Деяния, совершенные при дворе Хань» гласят, что когда Ли Шао-цзюнь собирался уходить, император У-ди увидел сон, что он вместе с ним поднимается на высокую гору Суншань, но на середине пути перед ними предстал посланник, сидящий на драконе и держащий официальную табличку. Он спустился с облаков и возвестил, что божество Тай-и[103] просит Шао-цзюня пожаловать к нему. Когда император пробудился, то он сказал приближенным: его сон означает, что Ли Шао-цзюнь собирается покинуть двор. Через несколько дней Шао-цзюнь заболел и умер. Прошло уже много времени со дня его смерти, когда император приказал открыть гроб. Трупа в гробу не было. Там лежали только одежда и шапка Ли Шао-цзюня.

«Канон бессмертных»[104] гласит: «Мужи высших способностей во плоти возносятся в небесное пространство и именуются небесными бессмертными. Мужи средних способностей странствуют по славным горам[105] и их именуют земными бессмертными. Мужи низших способностей вначале умирают, а потом сбрасывают с себя тлен; их именуют бессмертными, освободившимися от трупа». Так вот, Ли Лао-цзюнь и был бессмертным, освободившимся от трупа.

Относительно недавно[106] Кунь-гун позвал Фэй Чан-фана уйти вместе с ним. И даос Ли И-ци также увел с собой двух учеников[107]. Все считали, что они умерли, и домашние похоронили их. Однако через много лет Чан-фан возвратился домой. Тогда же узнали, что люди видели в Писяне Ли И-ци с его двумя учениками. Тогда люди из всех трех семейств вскрыли их гробы и увидели в каждом из них по бамбуковой палке — посоху, на которых киноварью были начертаны амулеты. Все эти люди тоже были бессмертными, освободившимися от трупа.

Некогда Ван Ман руководствовался «Сводом сведений о погребениях»[108], дабы осуществить свои преступные замыслы, но это еще не основание для того, чтобы считать всех ученых-конфуцианцев узурпаторами и разбойниками.

Сыма Сянжу игрой на лютне очаровал и соблазнил Вэнь-цзюнь[109], но это еще не основание, чтобы считать изысканные мелодии главной причиной разврата и непотребства.

Умершие от того, что они подавились пищей, не имеют оснований обвинять Шэнь-нуна, изобретшего культивирование злаков. Погибшие в огне пожара не имеют основания гневаться на Суй-жэня, открывшего способ добывать огонь трением. Утонувшие не имеют оснований роптать на Ди-сюаня, изобретшего лодки[110].

Как же тогда можно из-за лжи и порочности Луань Да говорить, что путь обретения бессмертия бесплоден? Ведь это все равно что, ссылаясь на пример беспутных Чжао Гао и Дун Чжо[111], говорить, будто в древности не было таких героев, как И Инь, Чжоу-гун и Хэ Гуан[112]. Это все равно что утверждать, будто поскольку в древности бывали такие негодяи, как Шан Чэнь и Мао Дунь[113], то такие образцово сыновнепочтительные мужи, как Бо Ци и Сяо Цзи[114], вовсе не существовали.

В книге «Собрания сведений о святых-бессмертных»[115] описываются способы призывания духов, изгнания демонов и искусство, позволяющее людям увидеть демонов. Когда заурядные люди слышат об этом, то они говорят, что все это пустая болтовня. Есть ли духи и демоны в Поднебесной, нет ли их, все равно, дескать, ни вызывать, ни изгонять их нельзя. Другие же говорят, что духовидцы, если это мужчины, являются шаманами-си, а если это женщины, то шаманками-у[116]. Однако их способности даны им от природы и научиться их умению нельзя. Тем не менее в «Истории Хань» и «Записках господина великого астролога»[117] рассказывается, как некий человек из Ци по имени Шао-вэн получил от У-ди звание генерала, совершенного в словесности[118]. У-ди скорбел о кончине своей наложницы госпожи Ли, и Шао-вэн сделал так, что У-ди смог увидеть ее как живую. Кроме того, он дал У-ди возможность увидеть Цзао-шэня[119] — об этом гласят выдающиеся произведения просвещенных историков. Но если магия способна сделать так, чтобы демоны становились видимыми и позволяли людям узреть себя, то почему же невозможно все остальное?

Демоны и духи неоднократно совершали среди людей странные и чудесные поступки, удивительные превращения. И коли уж заурядные люди не верят, что в Поднебесной есть демоны и духи, хотя об этом повествуют каноны и классики, свидетельствующие о многочисленных явлениях демонов и духов, чего уж тут удивляться, что они не верят в бессмертных, живущих вдали и в выси? Ведь чистые и мутные воды текут разными потоками, и тот, кто вошел в горные обители, не вернется вновь в мир. Откуда же узнать о нем тем, кто еще не обрел Дао-Пути? Мыслители из школ конфуцианцев и моистов знали, что все это нельзя обоснованно объяснить, и потому вовсе не говорили об этом. Не отсюда ли проистекает и неверие заурядных людей? Только познавшие истину, исполнившие множество предписаний и пришедшие к желаемому ими результату знают, что бессмертные конечно же существуют. Этого знания каждый должен достичь самостоятельно, и никто к нему не может привести. Поэтому те, кто не видел ни демонов, ни духов и не видел бессмертных, не имеют права на этих основаниях говорить, что в мире нет бессмертных.

Все люди, как мудрые, так и глупые, знают, что в теле есть разумные души-хунь и животные души-по. Когда разумные и животные души начинают отделяться от тела, тогда человек заболевает, а когда они уходят окончательно, тогда человек умирает. В случае первоначального отделения прибегают к помощи оккультистов, у которых есть способы удержания их посредством магических реестров[120]. В случае их окончательного ухода классические ритуальные тексты предписывают обряд призывания[121]; это касается сущностей, к нам наиболее близких. Они рождаются вместе с человеком, существуют в нем до самой его кончины, но их, тем не менее, никто не видел и не слышал. Но разве можно на том основании, что их никто не видел и не слышал, утверждать, что их нет?

Ведь есть примеры того, как демон воздал за доброту в Фу-ши, как дух Чэн-тана разгневался на Ци, как дух Шэнь Шэна разговаривал с Ху-цзы, как чжоуский Сюань-ван получил воздаяние за содеянное злодеяние от графа Ду, как господин Тэн принял облик черного борова, как Жу И позаимствовал внешность у темной собаки, как дух Гуань Фу избил Тянь Фэня, как Цзы-и нанес удар яньскому Цзяню, как божество Жушоу снизошло на землю в Синь, как божество Луань-хоу поселилось в доме одного простого человека, как Су Цзян излагала пророчества и апокрифы, как Сяо Сунь писал сочинение, как Божественный Государь глаголал в Шанлине, как лоянское божество служило двору У[122], — все эти и другие подобные им истории в неисчислимом множестве записаны на бамбуке и шелке. Если все это так, а ничтожные люди, тем не менее, утверждают, что ничего подобного не бывает, то как уж им поверить в дела продления жизни, о которых так редко слышно в мире! Ведь надеяться, что они поверят в это, все равно что представить себе комара, несущего гору на спине, или колодезную жабу, рассуждающую о море. Заурядные люди никогда не видели драконов, цилиней и фениксов[123], и поэтому они утверждают, что в Поднебесной нет таких существ. Они считают, что древние просто выдумали этих благовещих тварей, появляющихся как отклик на совершение благих деяний, дабы правители людей неустанно трудились на благо подданных, желая узреть сии драгоценные существа. А тем более трудно заставить людей поверить в то, что существуют бессмертные.

Мирские люди из-за того, что Лю Сяну не удалось изготовить алхимическое золото, утверждают, что он искал неведомое и творил странное, любил передавать пустые слухи, и поэтому составленные им «Жизнеописания бессмертных» абсолютно ложны и недостоверны. О, сколь это прискорбно! Вот про это и говорят: «Выбросить светильник в чи длиной из-за трещины в фэнь» или: «Отказаться от драгоценного меча из-за дефекта с гулькин нос». И тут уж не берутся в расчет ни прозорливость чуского Бянь Хэ, ни понимание подлинности, характерное для Фэн Ху[124]. Вот из-за такого-то отношения предавался печали господин Чжу и вечно тосковал Се Чу[125]. Ведь сведения об изготовлении алхимического золота содержатся в собрании писаний о святых-бессмертных. Удельный царь Хуайнани[126] отобрал их, чтобы создать свои сочинения «Лебединая драгоценность» и «Книга из изголовья». И хотя эти книги существуют, их истинный смысл сохраняется в тайне, и необходимы устные наставления по ходу их чтения; только после них можно достичь успеха. Поскольку в этих текстах сознательно изменены исходные названия упоминающихся там снадобий, нельзя использовать и то, о чем там говорится, прямо. Отец Лю Сяна по имени Дэ пользовал удельного царя Хуайнани в темнице и там получил его книги, но они вовсе не были переданы ему учителем. Лю Сян совсем не понимал искусства Дао-Пути; он просто читал эти книги и считал, что их смысл полностью выражен в знаках, записанных на бумаге. Поэтому ему и не удалось изготовить золото. То же самое справедливо и относительно «Жизнеописаний бессмертных», которые были извлечены им из книги циньского сановника Жуань Цана[127], а частично написаны и по собственным наблюдениям. Потом все это было переписано Лю Сяном, и это не пустая болтовня.

Речи безумцев и песни отроков[128] были записаны совершенно-мудрыми, а бывало и так, что они не могли обойтись и без слов сборщиков хвороста. «Мы собираем травы фэн и цзю, даже если и не можем использовать их нижние части»[129]. Можем ли мы сказать, что наши канонические классические тексты бесполезны из-за того, что на сто мыслей там попадается одна ошибка? Можем ли мы отрицать, что Солнце и Луна, эти свисающие с неба образы, являются великими светилами лишь на том основании, что иногда случаются затмения? За пределами нашей страны умеют делать чаши из хрусталя. Чтобы изготовить их, необходимо смешать пять видов золы. Ныне в наших провинциях Цзяо и Гуан[130] многие также научились этому способу и изготавливают такие же сосуды. Но когда мастера рассказывают об этом несведущим заурядным людям, те не могут поверить этому. Они утверждают, что хрусталь — это природная субстанция, того же рода, что нефрит и прочие минералы. Если это так, то насколько же труднее заурядным людям поверить, что существует способ изготовления искусственного золота, несмотря на то что в мире, к счастью, есть и золото природное. Глупцы не верят в то, что «желтая киноварь» и «порошок-ху» сделаны из свинца благодаря превращениям последнего[131]. Они не верят и в то, что мулы и лошаки рождаются от скрещивания ослов и лошадей; они говорят: «У каждого существа свое семя». Так что же говорить о вещах гораздо более трудных и редких?! Если человек мало видел, то он многому удивляется. Это постоянная особенность мира. О, ведь поверить в эти дела, светлые и очевидные, словно небо над головой, проще простого, а люди прячутся от них под перевернутым кувшином! Как же им понять тогда смысл речей о наивысшем!»