Башня мертвых

XXXIII. Крепость

Очнулся я быстро. Или мне казалось, что быстро. Солнце, кажется, почти не сдвинулось… Но могло быть и так, что у светила на этом этаже своя природа и для него нормально опалять лучами бесконечно долго. Во рту было сухо, а телом я ощущал себя ягненком на вертеле. Надеюсь, сюда все же заглядывает луна. Как на зло тень от крепостной стены падала на другую сторону.

Сощурившись, я осмотрелся. Зеленая короткая трава, букашки, синий луч позади. Из-за стены выглянула Вивай. Уставшая, она брела вполсилы, на ней было много темно-красного, а с пояса так же вяло свисала Черная сталь. Я заметил, как трудно мне открыть рот, произнести хоть одно слово было тяжелее, чем удержать удар Ларгоса.

— Неужели выжил? — спросила Ви на подходе. — Когда-нибудь ты научишься не терять свое оружие?

Я пробормотал что-то несвязное. На секунду мне стало жутко обидно, что она издевается надо мной, а не радуется тому, что я все еще дышу, но потом ее объятия успокоили меня.

— Где он? Ты убил его?

— Не знаю.

Вивай помогла мне подняться. В глазах тут же ненадолго потемнело. Держась ее, я заковылял к крепости.

— Альтера задели. — сухо произнесла она.

Я испугался:

— Сильно?

— Он неудачно высунулся из-за Рондо и… его обожгли факелом. Рондо перебинтовал ему лицо. Зрелище ужасное, но он навеселе.

— Это хорошо.

Я забрал у Вивай свой меч и заткнул его за пояс.

— Я вспорол ублюдку грудь. Если он не бессмертный, то куда бы он не летел, не долетит.

— Впечатляет. А я уже мысленно простилась с тобой. Всю дорогу думала, что лучше мне им заняться, но я не стала мешать твоей мести. Надеюсь и ты не будешь мешать моей, когда придет время.

— Честно говоря, я бы не отказался от помощи, но да, теперь мне на душе легче. Обещаю, что, когда придет время, я не стану тебе мешать.

Вивай улыбнулась и поцеловала меня.

В крепости меня встретила куча трупов. Если бы не опыт на войне, я бы ужаснулся представшей картине. Лица, из тех, что были читаемы, застыли в болезненных гримасах. Рондо был чернее тучи и все вздыхал рядом с Альтером, а тот так улыбался, словно скоро должен был жениться. Я пожал ему руку и уселся рядом у прохладной стены, Вивай слева от меня принялась чистить свою рапиру.

— Жду не дождусь увидеть тебя красивого. — я приобнял Альтера за плечо.

— Я тоже, ха-ха-ха. Будем считать, что Эленмер оставила мне на прощание свой огненный поцелуй.

Я улыбнулся, а Вивай хихикнула.

— Все так… глупо. — сказал Рондо.

За несколько минут набежали тучи и заволокли солнце. Очень быстро тепло сменилось пронзительным холодом. Я сходил за нашими пожитками, которые мы бросили, когда начался обстрел. Благо, все осталось целым. Мы перебрались внутрь крепости, где обнаружили много пригодной для мытья воды и еды. Альтеру была приятна прохлада, и мы оставили его ненадолго в покое снаружи.

В крепости я развел приличный костер, чтобы все осветить. Нарисованные умелым художником портреты на стенах ни о чем мне не говорили, как и гербы и флаги, оставленные всюду и потрепанные временем. Вивай разделяла мое любопытство. Вместе мы обошли несколько комнат, пока не наткнулись на ванную.

— Не хочет ли принцесса принять скромные ухаживания своего подданного? — я коснулся застывшей на ее щеке капли крови.

— Принцесса будет очень благодарна. — она состроила мне глазки и вышла.

Бочку воды, стоявшую в углу и ждавшую своего часа, я опрокинул в бак на печи. Наколов сложенные у стены бревна здешним топором, отобрал кору. Когда огонь в печи возмужал, я начал добавлять обрубки, а после закинул и колоченные бревнышки. Теперь дело за малым — ждать. Имелось у крепости и еще одно достоинство — скрытый от лишних глаз погребок под каменной лестницей. Я подобрал вино посвирепее, обращаясь с бутылями без должного уважения. Еще бы! Нам все равно столько не унести. Сейчас сделаем добро Альтеру, а потом и Вивай.

В главном зале за столом корпел над пергаментом Рондо. Свеча точно очерчивала его грубоватый с горбинкой нос. Перо ходило быстро и беспощадно, точно, как под моим управлением в дни великого вдохновения. Правильно, Рондо, вот так! Я молча поставил ему на стол бутылку и тихо скользнул в коридор, держа в охапку еще две. Старик даже не обратил на меня внимания.

На улице стало уже совсем мерзло. Какие только чудеса не выкидывает башня… Я укрылся плащом и поторопился к Альтеру. У стены его не оказалось, и я даже успел немного разочароваться. Чтобы узнать его силуэт на смотровой башне, острого зрения не потребовалось. По хрупкой лестнице я пытался подкрасться к нему, но что я со своим тяжелым шагом против охотника?

— Пить охота. — сказал он.

— Ага, мне тоже. — я стукнул бутылки горлышками, — И у меня есть на этот счет идейка.

Он повернулся с огромной радостью в единственном не забинтованном глазу. В центре, параллельно шпилю крыши, я поставил фонарь. Он не даст тепла физического, но даст тепла духовного. Вместо скамейки Альтер воспользовался полуразрушенной стеной, я взял за пример.

— Я должен тебе кое в чем признаться. — сказал он, обнюхав горлышко.

— Вперед. — я сделал первый глоток.

— Кажется, я научился пьянеть.

— Это как это? Ты же эльф…

— Мог бы и не говорить, я помню.

Мы улыбнулись друг другу.

— Не знаю наверняка, но в прошлый раз, когда мы с тобой пили, я почувствовал то, что вы люди называете опьянением. Может мне показалось. Я намереваюсь это дело проверить. Ты со мной?

— Спрашиваешь.

Мы стукнулись бутылками. Что если башня меняет нас изнутри, пока мы бродим по ее лабиринтам?

Постепенно наплывали сумерки. Горизонт был уже едва виден. Чернота расползалась по округе. Тени становились глубже, свет цеплялся лучами за воздух, чтобы немного продлить свою жизнь в этом мрачном мире. Загулял густой и холодный ветер, а на башне его замогильная ярость ощущалась куда сильнее.

— Как думаешь, ждут нас сегодня еще сюрпризы?

Альтер ответил с толикой иронии:

— Нет, конечно! У нас, понимаешь ли, ограничение на одно смертоносное событие в день.

И хотя он был прав, в душе я отчетливо знал, что сегодня мы будем в безопасности.

К нам спикировал ворон и присел на камушек рядом с Альтером.

— А бодро каркает! — удивился эльф. — У вас, говорят, ворон предвещает большие беды и несчастья.

— А у вас, тоже слышал, говорят, что ворон — символ удачи и богатства.

— Есть такое…

Альтер медленно достал нож, аккуратно занес его над птицей и молниеносно опустил его. Нож проткнул крикуну глотку и вошел в щель между двумя валунами.

— Ну и зачем? — спросил я его, почему-то посмеиваясь.

— Так не будет у меня богатства и удачи, но зато и у тебя не будет бед.

Альтер вытащил нож, протер его, а ворона небрежно скинул вниз. Медленно-медленно пошел первый снег. Мы долго не могли оторвать взгляд от простора, обволакиваемого белым бархатом.

Мы быстро опустошили бутылки, и я отправился еще за парочкой. Вивай сказала, что ее подданный плохо ухаживает за принцессой, и ей даже самой пришлось подкинуть немного дров. Я исправил дело тем, что перетаскал бадьей горячую воду в деревянную ванну.

— Дальше справитесь сами или мне вас раздеть миледи?

— Благодарю, но ступайте.

Ну хоть алкоголь сегодня не подведет! Рондо остановил меня, заметив выпивку и дал мешочек соли, сказав, что без соли у них в роду никогда вино не пили. В следующие полчаса мы с Альтером старались выяснить природу его изменений «опытным путем», как говорили именитые академики. Я ужаснулся тому, что эльф опьянел быстрее и сильнее меня (мне это показалось жуткой несправедливостью, ведь идти за еще одной партией желания у нас не было). Еще много лет назад после войны с Шорданом, когда нас спросили, сколько спиртного нам выдать за наши заслуги, мы совершили гнусную ошибку запросив слишком мало, боясь выказать наглость.

Когда нам совсем похорошело, пришел Рондо и выдал дельную мысль: «Стоит их похоронить, пока земля не отвердела». Мы с Альтером оказались очень сговорчивыми, так что с энтузиазмом вырыли братскую могилу рядом с крепостью. Еще никогда я не складывал трупы в таком состоянии… Мы управились часа за два. Покойтесь с миром неизвестные мне люди, воевавшие с неизвестными мне даларийцами.

Как эльф быстро опьянел, так же быстро пришел в себя. Посерьезнев, он поклялся оставаться на страже всю ночь. А мне и вправду нужен был отдых после моего сотрясения. Но перед этим предстоял разговор, на который меня позвал Рондо. Я вяло плюхнулся на стул рядом с ним.

— Я хочу прочитать тебе стихи.

— О-о, это дело я люблю! А если они еще и написаны рукой великого мастера Рондо, я готов слушать во все уши!

— Постарайся не уснуть.

Он посмотрел на меня по-доброму, по-отцовски. И столько любви было в этих глазах… Я и правда годился ему в сыновья. Он часто слушал мои стихи. И теперь я отплачу ему тем же. Рондо начал хрипло, но затем, прочистив горло, медленно прочитал:

Годы прошли, я уже стар,

Необратимо время,

Необратимы слезы, сожаленье,

Ты не заметила каким я стал,

Все же подарив прощенье.

Ценой большой,

Но к уплате справедливой,

За твой покой

Я возложу молитвы.

Прошу тебя лишь об одном,

Оставь записку в сердце

О забытом всеми Рондо,

Но вспомнившем о чести.

Дрожащими руками он положил листок на стол и выжидающе посмотрел на меня. Я начинал слушать воодушевленно, но, когда он закончил, мне вдруг сделалось очень грустно. Я попросил его дать мне прочесть самому. Как же красив был его почерк… сколько в этих строках печали и радости. На душе стало тяжело, дыхание прихватило. На глаза наворачивались слезы. Всю жизнь Рондо мечтал о прощении от одного единственного человека, и здесь, в башне, он получил его.

— Существуют поэты, которые рождены ими быть. Они пишут, потому что должны писать, в этом их естество. А есть такие поэты, как ты. Поэты жизни, которые пишут тогда, когда их душа действительно того просит, ведь никаким иным способом больше нельзя ее открыть.

Рондо кивнул. Его удовлетворил мой ответ.

— Вивай, наверное, заждалась тебя. Иди к ней, а я еще, может, чего напишу.

— Да…

Встав из-за стола, покачиваясь, я побрел по коридору к ванной. Я обернулся, чтобы еще раз взглянуть на Рондо. Он улыбался теплой улыбкой.

В ванной было жарковато.

— Я успела дважды сменить воду. — заявила Вивай, когда я прикрыл за собой дверь.

Я выдавил из себя «прости» и начал раздеваться.

— Что ты делаешь?

— Хочу искупаться.

— Тебе придется подождать, пока я закончу.

— Ты меня не смущаешь.

— ТЫ меня смущаешь.

— С каких это пор?

Вивай улыбнулась, а из воды показался ее хвостик.

— С тех пор, как мы впервые увиделись.

— А-а-а… тогда… Тогда ты мне сказала, что я ни на что не годен.

— Потом ты доказал, что действительно был на войне, а не отсиживался в шатре, когда Шордан громил ряды Юсдисфальской армии.

— Но ты-то на войне никогда не была…

— Мне не положено. Война — развлечение для мужчин. Да и не по статусу.

Нагой я сел на край ванной.

— Никогда тебя такой не видел. Неужто крепость пробудила в тебе голубую кровь?

Вивай вытащила из воды покрытые синяками ноги и прилежно положила на меня. Она опустилась глубже в ванну, оставив над водной гладью только лицо и грудь.

— Знаешь, я всего несколько раз в жизни принимала вот так ванную. И каждый раз думала о том, что хочу делать это каждый день.

— Хорошее желание.

— Как думаешь, почему я ненавижу Смерть?

— Раньше я думал, что потому что она забрала жизни всех твоих родных… — я опустил руку в горячую воду и мной овладела слабость, — Но на самом деле она просто мешает тебе каждый день принимать ванну…

— Дурак.

Вивай опустила хвостик в бочку с ледяной водой, стоявшую поблизости и всего меня избрызгала. Я отомстил ей тем, что запрыгнул в ванну и стал досконально прощупывать все интересующие меня места. Добрая половина ванны покинула свое пристанище, а мы вдоволь насмеялись. Пришлось сменить воду.

Я прижал ее спину к груди, обхватив талию. Она то и дело периодически хихикала, а от того начинал смеяться и я.

— Ты была рождена, чтобы носить самые лучшие вещи, говорить с самыми лучшими людьми, быть самой лучшей… — шепотом, — Тебя ждало счастливое дворянское будущее, в котором ты ни в чем не нуждаешься и строишь свои планы. Ты должна была обладать лучшей осанкой, лучше всех должна была держать себя на публике, постоянно ходить в театр… Вокруг себя ты бы собрала самых верных тебе людей, чтоб вместе с ними править Оргаланом. И, может быть, когда-нибудь, ты бы спасла бедного лорда Крау от все уничтожающего поиска смысла.

Вивай поцеловала меня:

— Не может быть, а обязательно спасла бы.

А я поцеловал ее.

Переспав, мы так и остались лежать в ванной. Свечи продолжали тлеть, языки пламени в печи убаюкивали. Я ощущал полное умиротворение. Абсолютное. Я уснул, но ненадолго. За то короткое время, пока глаза мои были закрыты, сны, то каскадами наплывали, то быстро утекали сквозь щели сознания. Тяжесть по всему телу, словно после долгого марша. Когда бы не наступил мой конец, я чувствую, что буду ощущать то же самое. Руки не будут подниматься, ноги не будут слушаться, а я буду смотреть на звездное небо. Трава щекочет кожу, пролетает комета. Тучи охотятся на луну.

— Куда ты?

— Скоро вернусь. Хочу подышать свежим зимним воздухом.

— Я еще побуду тут.

— Хорошо.

Я оделся, борясь со слабостью и опьянением, прошел по коридору, взглянул на Рондо. Он так и уснул за письменным столом. Сквозняк задул свечу.

Через главный зал я подобрался к двери и на меня набросился мороз. Стояла ночь. Полумесяц мирно лежал в колыбели, снег похрустывал под ногами. Все блестело. Я расстегнул ремень.

Альтер, как и обещал, стоял в дозоре и был начеку с хищнической бдительностью. Я помахал ему рукой, он ответил тем же.

Так свежо…

Рондо должен увидеть во что превратилось это место. Пусть он покроет меня кучей ругательств, когда я его разбужу, но оно того стоит. Говорят, чем старше становишься, тем больше ненавидишь зиму. Не знаю, я радовался снегу, как малое дитя.

Я поджог свечу на столе с помощью магии. Хоть для чего-то годится мой «фокус». Рондо без обычного своего сопения спал мертвым сном.

— Р-о-о-о-ндо!!! — прорычал я, — Хватит спать, старый хрыч! Уже полдень!

Вот сейчас начнется. «Адская ты тварь, Крау! Что случилось?!» Потом он выбежит на улицу, увидит, что я обманул его и на дворе глубокая ночь, а потом начнется…

Тишина.

— Рондо?

Я ухватил его за плечи и положил на спинку стула. Из ладони на пол упал кулон.

Сердце прострелила молния.

Нет, этого не может быть.

Я со всей силы затряс его, а затем проверил, бьется ли сердце.

Он был мертв.

Руки задрожали. Холод вгрызся во внутренние органы, схватил легкие черными рукавицами. За цепочку я поднял кулон до уровня глаз. Звезда была разделена надвое. С кончика одной половинки сорвалась едко желтая капля.

Я быстро начал искать среди кучи бумаг на столе письмо. Вот оно.

«… Я любила вас дядя. Любила, как единственного родственника, который относился ко мне столь же хорошо, как отец. Нашего будущего с Эклем сына я хотела назвать вашим именем. Вы никогда не жалели для меня денег. Я помню каждый ваш подарок на мои дни рождения. Картину с лазурным морем от моего любимого художника, лошадь, на который вы и научили меня скакать по плато. Вы всегда знали, что я не люблю золото, а потому дарили мне столько серебра, чтобы оно могло сравниться с ним по цене… Но вы любили меня по-другому. Меня нельзя было так любить. Зная это, вы все равно отняли мою невинность, а потом убили из-за страха перед собственным братом. Из-за страха! Я считала вас самым честным и благородным человеком! Экль был во всем похож на вас, поэтому я и выбрала его! Я верила, что вы посчитаете его достойнейшим человеком. Но ТЫ свел его в могилу, как и моего отца, своего собственного брата.

Ты приходил ко мне за прощением. Но могу ли я простить тебя? Могу. Позволь мне, твоей возлюбленной, забрать твою единственную жизнь, в обмен на те три, что забрал ты. Помнишь этот кулон? Ты подарил его на мое пятнадцатилетие. Ты сказал, что в него заключен элексир любви, и дарят такие вещи только тем, кого по-настоящему любят.

Я люблю тебя, дядя. Надеюсь, ты примешь мой скромный подарок,

Эления…»

Утром снег остался лежать. Солнце не спешило отдаляться от горизонта. Сегодня оно решило выглянуть ненадолго. Сколько продлиться зима? День, два? Может быть, она наступила в этом месте навсегда? Пар густо шел изо рта. Трава зеленела в редких пробелах, где еще не обосновался снег. Поверхность походила на белого пятнистого медведя. Светлые прозрачные облака путешествовали отстраненно, холодно. Крепость застенчиво оделась в прекрасную одежку, соответствующую погоде. Испуганные внезапными переменами птицы уже начали грезить о весне. Пока червяки выползают из земли у них еще есть возможность полакомиться. Интересно, куда эти птицы полетят, если мороз окрепнет? Тоска.

Вивай, закрыв лицо руками, тихо плакала.

Альтер воткнул лопату рядом с собой и тяжело выдохнул. Его лицо ничего не выражало.

Вместе с ним мы опустили наспех сколоченный гроб с телом Рондо. Всю ночь я занимался тем, что вспоминал его, когда собирал корабль в мир мертвых. Вспоминал каким он был гордым стариком, как был немногословен, но иногда давал жару всем юсдисфальским философам вместе взятым. Я вспоминал, как впервые мы пожали руки, как он излил мне свою душу. Я вспоминал, как часто он прикрывал мне спину, как давал отдушину, чтобы я мог выговориться, пусть и в стихах… Наконец, вспомнил его последнюю улыбку, когда он решил сделать то, что сделал.

Я сказал:

Я буду помнить тебя вечно,

О, добрый старый друг!

Навсегда оставлю в сердце

Твой лик и верный слух.

Мне казалось, что всю оставшуюся жизнь, каждую ее секунду, я буду жалеть, что был слишком благороден, чтобы прочесть то письмо, каждая буква которого отравлена ядом таким же смертельным, как тот, что содержался в кулоне. Но еще больше я буду жалеть, что в тот далекий вечер, когда он прочитал мне свои стихи, я был слишком пьян, чтобы понять, какая горькая истина за ними скрыта.