Бастард Ивана Грозного 2

Глава 14

На следующий день всё закрутилось с раннего утра. Адашев, похоже, ночь не спал совсем. Часть ночи они просидели с Выродковым, часть с Новгородским воеводой. Он помнил Санькино предсказание о нападении Шведов после того, как из Архангельска прибудут английские купцы. Так вот они уже прибыли. Как раз после похорон Ивана Васильевича. Поэтому Адашев и Григорий Андреевич Куракин обсуждали нападение шведов на Россию всерьёз.

Тут же присутствовали Пётр Иванович Шуйский и Данила Романович Захарьин-Юрьев — дворецкий царского дворца, старший сын Романа Юрьевича и брат убитого Санькой Никиты Романовича Захарьина. Первый в большинстве своём молчал, второй во всё вникал и вмешивался. Данила проявил себя преданным Ивану царедворцем и сейчас выказывал особое рвение. После получения известия о том, что брат его Никита скоропостижно скончался и скорее всего был при жизни упырём, Данила Романович никуда не сбежал, а дождался царя Ивана и его приговора.

Тот по приезду в Москву миндальничать не стал, а объявил, как было и предъявил «экспертное заключение» Сильвестра. Данила кровь себе пустить разрешил прилюдно, ибо молва по Москве уже пошла, и смело предоставил свою руку для укола серебряным стилетом. Царский духовник исполнил процедуру и Данила подозрения с себя снял. Тоже самое проделали со всеми домочадцами Захарьиных, кои сначала проверили себя сами.

Когда Данила Романович узнал, что найденный наследник престола вдруг ослеп, он возлюбил его пуще прежнего. Это же счастье какое находится помощником рядом со слепым руководителем. И если раньше у Данилы ещё оставались какие-то сомнения на счёт претендента, то сейчас они полностью отпали.

Точно тоже самое ощущал и Пётр Иванович Шуйский. Он хоть и молчал, но в душе ликовал и ликование отражалось на его лице. Стесняться ему было некого, тем паче, что свою проявляющуюся на лице радость он объявил «радостью во спасение государя нашего Александра Васильевича».

Пятёрка государственных деятелей ночь провела плодотворно и составила план мероприятий «по обеспечению обороны Прибалтийских Земель», который и предоставила утром на рассмотрение наследнику престола.

Пустой блуждающий взгляд Александра царедворцев поначалу смущал, но вскоре в дебатах все забыли, что царь слеп. Санька без помазания царём не был, но функции главы государства уже исполнял. На то у Адашева была воля «боярской думы» в которой Санька признавался великим князем всея Руси и прочая, прочая, прочая, но не царём. Да и коронации ещё не было…

Александр внёс в план несколько существенных дополнений.

Во-первых — официально уведомить короля Швеции о том, что на Балтийском побережье России появились торговые порты, имеющие прямое сообщение с Москвой. А также попросить короля прислать своего посла-представителя в Москву, для заключения соглашения о сотрудничестве. Ранее прибывавшие в Россию шведские послы дальше Великого Новгорода не ездили, ибо выборный король Ваза Первый за родовитого короля Иваном Грозным не почитался, а следственно и посол к телу царя не допускался. Из-за того Вазе было очень неприятно. Да и договоры заключались не с Россией, а с Новгородом, что для Шведского короля также было унизительным.

Во-вторых — в связи с тем, что в прошлом (1553) году закончилось пятидесятилетнее перемирие с Ливонским орденом, Александр попросил пригласить ливонских послов в Москву для встречи именно с ним.

Подготовка к отъезду из Усть-Луги шла всю ночь, и в полдень кавалькада из более чем пятисот всадников тронулась в сторону Великого Новгорода.

Санька, как и подобает государю Российскому, разместился в санной повозке с брезентовым тентом, с широкими полозьями и запряженной четвёркой крепких лошадок. Периодически к нему подсаживались, то по одному, то сразу по двое-трое его «помощники», коих он не назначал, и приставали к нему с разными вопросами.

Обычно кто-то из них, подъехав ближе, начинал разговор с фразы, типа: «Тут вот, государь какое дело… Позволь слово молвить, а для того присесть рядом?» Санька разрешал, не зная, как отказать, а потом подозвал Адашева и попросил пересесть к нему, вроде как для «конфиденциальной» беседы. Так они и ехали до остановки на ночлег на постоялом дворе. Причём, километровая кавалькада, как ехала, так и встала на привал, кто где остановился. Путик был не очень широкий, в некоторых местах буквально на одну повозку, потому гуртоваться не стали.

Первую часть пути Александр хотел посвятить тренировкам перехода в тонкий мир, но по выше обозначенным причинам, а именно присутствии посторонних свидетелей, сие сделать не смог, поэтому, сразу поужинав, он вернулся в повозку. Ночевать под крышей с кровососущими паразитами он отказался.

Охранял его взвод кикиморок, буквально окруживших его своими телами, улегшись спать на попонах прямо на сырой, вытоптанной конскими копытами земле. Причём Марту Александр пригласил в свою повозку, закрылся пологом и предался экспериментам.

Отсутствие простого зрения давало Александру ощущение нереальности происходящего, а значит освобождало от стыда. Эффект закрытых глаз часто используется различными эротическими сектами и клубами. Не видя друг друга, люди позволяют себе намного больше свободы в своих сексуальных «фантазиях».

Так девушка получает свой первый сексуальный опыт, закрыв от стыда глаза. Так и Санька, потеряв зрение, потерял и стыд, ранее не позволявший ему использовать для плотских утех своих кикиморок.

В этот раз его переход в тонкий мир произошёл под его контролем и по его желанию. Однако полного соития, как вчера, с ноосферой не произошло. Вероятно, именно из-за контроля перехода. Вчера ему казалось, что он мог переместиться даже на луну, причём переместиться физически, сегодня же он, переместившись духовно в Тверь, понял, что если сделает полный переход, то энергии ему, как и ранее, не хватит и он физически умрёт. А вчера, подпитываемый Мартой, мог…

Но главный эксперимент удался. Главное, что он мог, делать перевороты в тонкий мир и обратно в любое время. А это для Саньки в его состоянии равнялось прозрению.

Забавно было смотреть на себя, развлекающегося с Мартой, с высоты, ощущая себя одновременно и сверху, и снизу. Причём в буквальном смысле.

Опустившись ниже, он дотронулся до Марты своими виртуальными руками и она вздрогнула. Он погладил её и взялся за грудь. Она выгнулась и застонала вполне естественно, так как ранее она испытывала только физическое удовольствие, а с прикосновением к ней Санькиного тонкого тела, стала получать и «тонкое» наслаждение.

К удивлению Александра, и он сам почувствовал дополнительные потоки наслаждения. Марта распласталась на Санькином теле и тогда он проник в Марту сверху. Дух и плоть слились.

После взрыва Марта трепыхалась словно огонёк пламени на ветру, потом вырвалась из двойных Санькиных объятий и легла на спину тяжело дыша. Её широко раскрытые глаза смотрели на Саньку снизу вверх, и он точно знал, что она видит его тонкое тело. Потом она улыбнулась и прошептала:

— Спасибо!

— Тебе спасибо, — прошептала Санькина душа.

На утро Марта была к нему особенно внимательна, как, впрочем, и все кикиморки, а вот отношение Марты к напарницам изменилось в более жёсткую сторону. Приказы стали короче и категоричнее, и главное, что кикиморки перестали паясничать, спорить и саботировать распоряжения, а раньше бывало, ведь Санька выбрал в начальницы одну из равных. Не было у кикиморок иерархии, а теперь появилась.

«Хозяин назвал меня любимой женой?» — вспомнилось Саньке, и он усмехнулся.

— Что-то изменилось? — спросил он Марту, решив убедиться в догадках.

Марта посмотрела на него глубоким взглядом зелёных глаз.

— А разве нет? — ответила она вопросом на вопрос.

— Для меня, — да, а для вас?

Санька не имел в виду его отношения с Мартой, а лишь свои ощущения и вновь обретённые возможности, но Марта вдруг потупила глаза и произнесла:

— И для меня…

Санька мысленно чертыхнулся.

«Вот же ж бабы… Что люд, что нелюдь, а всё едино, приласкаешь и приручил. Но надолго ли? Любое движение в сторону, и ты для неё станешь врагом номер один», — размышлял он.

— Но ты ведь не думаешь, что мы… кхэ-кхэ… с тобой… кхэ-кхэ…

Кикиморка посмотрела на Саньку так серьёзно, что его душа в волнении затрепетала.

— Нет, конечно, — наконец-то сказала она. — Но души наши слились, и этого уже не изменить. Я стала немного тобой, а ты — немного мной. Ты осторожнее в другой раз. Не всех баб стоит впускать в душу. Ты мне и ранее был… э-э-э… не противен. Да и не вредная я была в той жизни.

— Я это сразу понял, — соврал Санька, — потому и выделил тебя сразу.

— Спасибо, — сказала Марта, потупив взгляд.

Санька видел её в радужном ореоле ауры взгляда души и читал все её чувства.

— Хотя ты всё врёшь, но мне приятно, — засмеялась она. — Мы сейчас с тобой почти едины, так что врать бессмысленно. Но ты не бойся, я не простая баба и сейчас ты мне дал больше, чем я тебе. Потому благодарна и готова служить вечно. Я сейчас уже и не кикимора болотная… Сама не знаю, кто…

Она задумалась.

— И сущность моя вчера поменялась, так много ты мне дал света. Даже боюсь, что со мной будет дальше… Если мы ещё…

Она хитро взглянула на Саньку.

— Может я вообще стану светлой?

— Дай, то бог, — сказал Александр, но сам не понимал, хорошо ли это и во что оно выльется. — Главное, чтобы службу и дальше справно несли.

— В этом не сомневайся.

Санька и в этот раз пригласил к себе в возок Адашева и провёл с ним разъяснительную беседу.

— Ты, Алексей Фёдорович, советник для меня незаменимый. Знай это и помни всегда. Личной корысти в тебе много меньше чем у многих. Это я знаю точно. Потому спрашиваю тебя сейчас, пока не приехали в Москву. Коли посадят меня на царство, станешь ли царёвым советником?

Адашев не торопился с ответом, потом вздохнул и сказал:

— Тяжко сейчас мне будет. Захарьины попрут наверх через своего Данилку. Он уже засунул в посольский приказ Сеньку, Григория сына, а то моя вотчина.

— А что, в посольском приказе дьяка нет? — спросил Александр.

— Нет пока. По поручению Ивана Васильевича я посольствами занимался. Приказ вот только что учредили. Не успел Иван Васильевич. Дьяка Висковатова хотел поставить. Мы с ним давно посольствами занимаемся.

— Ну, так и рулите вместе.

— Что?

— Правьте, говорю. Захарьиным там не место. По поводу посольств с Литвинами и Шведами… Что Иван Васильевич решал?

— Так, ты знаешь, что он решал. Его тевтонцы склоняли напасть на Литву. Свою землю они потеряли, сейчас боятся, что и Ливонию Сигизмунд отберёт. Всё к тому идёт. Вот и обещали под его руку орден отдать.

— Тевтонский орден под руку русского царя? — удивился Александр. — Быть того не может. Не будет такого. Обманут. Ни Ватикан, ни император германский, ни Швеция, ни Польша такого не допустят. А тевтонцы потом руки разведут и скажут: «извините, не смогла». А мы увязнем в войне по самую маковку. Нельзя нам воевать в Ливонии.

Адашев удивился.

— А посольства ливонцев тогда к чему склонять будем? Мы приготовили претензию. Ранее они хоть по чуть платили, а эти пятьдесят лет вообще ни копья.

— Так пойти и взять самим. Как только послы скажут, что «денег нет, но вы держитесь», пойти и самим взять.

— Война?! — удивился Адашев.

— Нет, не война, а поход за данью. Придем, заберём всё, что сможем: зерно, скот, людей, и снова вернёмся назад. Всё опишем, посчитаем стоимость и оповестим Ливонцев, сколько они ещё нам остались должны.

— А земли? — опешил от услышанного Адашев.

— Земли наши, но в аренде. Надо, кстати, пересчитать стоимость пользования землями и начислять пеню за просрочку платежей. Переписать договор надо.

— Неожиданное предложение, Александр Васильевич. Надо подумать и посоветоваться с Висковатых.

— Подумайте, посоветуйтесь, но на переговорах с послами я буду присутствовать.

Адашев даже поперхнулся и закашлялся.

— Ты не доверяешь нам, государь? — сдерживая обиду спросил Адашев.

— Доверяю. Будете говорить с ними вы, я буду слушать, а ежели, что захочу сказать, то только через тебя, Алексей Фёдорович. Не те это послы, чтобы я сам с ними говорил. Да и чтобы не принижать ваше посольское достоинство. Я за тонкой стеночкой посижу и послушаю.

Адашев вздохнул с облегчением.

— А со шведами, что удумал, государь? — спросил он.

— Со шведами всё просто. Воевать нам надо в Тавриде, а посему войну допустить на Балтике нельзя ни в коем разе.

— Слава тебе господи! Услышал мои молитвы! — перекрестился Адашев.

— Не блажи, Алексей Иванович. Ты мое мнение по поводу войн слышал и ранее. И слышал, что я говорил про крымского хана и Казани. В тех краях смуту ещё долго придётся усмирять. А для того ногаев прикармливать надо лучше, а бунтовщикам головы рубить чаще, не жалея и не веря им на слово, что исправятся.

— Рубить?

— Рубить!

— Взбунтуются!

— Смотри пункт два.

— Что смотреть?

— Смотри то место, где я сказал про бунтовщиков.

Санька рассмеялся.

— Э-э-э… То есть… Рубить головы?

— Да. Там без этого не обойтись. Привлеките их соседей. Пусть рубят головы друг другу. И надо готовиться к войне с Гереем, а возможно и османами. Помнишь, место, где мы с тобой повстречались?

— На Дону?

— На Дону. На Дону на Доне… гулевали кони…

Санька вдруг тихонько запел:

— И костров огонь им согревал бока. Звёзд на небе россыпь, а я с гнедою сросся, стремена по росту, да не жмёт лука.

… и тяжело вздохнул.

— Извини, навеяло…

— Добрая песня.

Адашев был ошеломлён.

— Так вот, — продолжил Александр. — Я тебе рассказывал, когда мы с тобой ехали на буере, про дубы, что там растут и про железо, что лежит в земле. Там, где мы крепостицу поставили… Э-э-э… Ты поставил… И пленными заселил. Как там они, кстати?

— Иван Васильевич отправил туда наместника. Железный камень нашли. Возят его к тебе в Коломенское. Уже более года… И в Дуле железо нашли. Как ты и говорил.

— О, как?! А я не знал. Это хорошо. Так вот, на реке Вороне надо строить корабли и готовить флот для нападения на Азов и Тавриду. Начнём с Азова. И как можно быстрее. Моих умельцев из Коломенского отправить туда. Пусть ставят верфи.

— А на Балтике? Там тоже корабли нужны.

— Корабли без пушек, не корабли, а корыта. А пушки нужны в первую очередь в крепостях. Мы же о том говорили! Давай не будем к тому вертаться? В Туле ставить литейный завод и лить-ковать железо. Из железа тянуть винторезы. Всех, кто возьмётся лить и ковать для государства, от всевозможных сборов и тягла освободить.

— От любого тягла? — Удивился Адашев.

— От любого.

— Много их. Один пушечный двор в Москве человек триста.

— И что? Даже если станет и тысяча. Лишь бы толк был. Посчитать, сколько сейчас приходится литья на душу. Столько и далее лить должны, не меньше. Указ подготовишь. Ты по норме у Мокши возьми. У того без обмана. И всё подсчитано. Я учил.

Санька горделиво ухмыльнулся но, вдруг осёкшись, отвернулся от Адашева. Что можно царю, не положено псарю. И наоборот.

Четвёрка лошадей тянула сани ровно даже по ямам и колдобинам.

«Это тебе не телега», — подумал Александр. — «Всю душу бы вытрясла».

Была у него в Шиповом лесу лошадь. Была и телега с санями. Сани он любил. Вообще он больше любил зиму, чем лето. Особенно терпеть не мог гнус и комарьё. И здесь в этом мире они его поначалу «жучили» немилосердно, но с тех пор, как повелся с кикиморками, кровопийцы отстали.

— Так и сделаем.

— Продолжим про шведов. Дать им преференции…

— Что есть «преференции»?

— Э-э-э… — Санька вдруг забыл перевод слова. — Разрешить открыть гостиные дворы в Новгороде и Москве.

— И в Москве? — удивился Адашев.

— А чем Московские люди хуже? От пошлины казённый заказ освободить, а остальной товар на сумму первого.

— Не понял, — почесал голову боярин.

— Ну смотри… Мы говорим, привозите хороший металл, хорошее оружие, серебро, золото, мы пропускаем его без пошлины. И на сумму этого товара снижаем пошлину для остального.

— Понятно. Мудрёно. Как считать будем?

— Посчитаем… — махнул рукой Санька. — Даже так… В Новгороде шведский гостиный двор открывать не будем. Пусть в Усть-Лугу везут. Там и по берегу рыбацкие городки ставить надо. Сельдь там знатная. И другой морской рыбы много. Эх! Балтийская килечка…

Санька сглотнул слюну.

— Сети надо мелкие, чтобы её нормально ловить. Ловят тканевыми кошельками или корзинами. Там её столько, что можно черпать лопатами. Солить в бочках и отправлять во дворец. Лосось балтийский, опять же… Корабли там нужны, чтобы «лжегостей» ловили и рыбаков охраняли.

— Рыбы у нас много, — непонятно для чего сказал Адашев.

— Ты о чём?

— Ловят её все, кому не лень и ведь как ловят? Перегородят реку поперёк частоколом, крупную отбирают, мелкая проходит. А рыба, то она в верхах нерестится. А как ей нереститься, ежели её не пускают в верхи?

— Надо рыбные артели создать и рыборазводные заводы. Но это мы потом обсудим… Запиши где-нибудь.

— Уже пишу, государь.

Для записей и Санька использовал серебряный «карандаш» — обычную серебряную палочку.

— Да монастыри реки и озёра позанимали, а им указ не писан. Тяжко с ними…

— Да, — вспомнил Александр. — А Сильвестр, что ж не приехал?

Адашев хмыкнул.

— Сильвестр в печали. Закрылся в келье и молится. Рассорились они с государём перед его гибелью.

— А Макарий?

— Что с ним будет? Жив.

— Так… Старый ведь…

— Он и нас переживёт, — сказал Адашев и понял, что сказал не то. — Прости, государь, не то имел ввиду.

— Да, бог с тобой. Всё я правильно понял. Ты не чтишь метрополита?

— Андрейка Курбский зовёт его «вселукавейший», — усмехнулся боярин. — Скрывает за словесами ересь римскую, позволяя недостоверную иконопись, а сам называет истинноверующих «жидовствующими». Ты о нём, государь Сильвестра расспроси.

— Призовёшь его ко мне. Он ведь и мой духовник. Подумаем, как с «вселукавейшими» бороться. Это же они стоят за украштельства храмовые и за приписку к монастырям земель с крестьянами?

— Они, государь, — вздохнул Адашев.

Так, за разговорами о насущном, они вскоре прибыли в Великий Новгород.