Бастард Ивана Грозного 2

Глава 17

Санька в своих подозрениях оказался прав. Англичане действительно, знали, куда и зачем плыли, а именно плыли конкретно в Русь. Акционерам было рассказано про дорогу в Китай и показана ложная карта, а для себя инициаторы экспедиции знали, что им нужны северные территории России.

Однако, зная крутой нрав Русских царей, сурово расправлявшихся со всеми незваными гостями и тщательно оберегавшим свой люд от иноземных пришельцев, настоящую цель скрыли. И от акционеров, ибо что такое Русь по сравнению с Китаем, и от властей. Потому и грамотку такую изобразили… Вроде, как не знамо кому…

Александр про англичан читал много и помнил, что во времена русской смуты, когда поляки захватили московский кремль, английские корабли высадили в Архангельске десант, взяли его под контроль и дошли аж до Ярославля. А когда оказалось, что Минин с Пожарским идут на Москву, предложили им свою помощь, но те, слава богу, отказались.

Однако и после этого англичане не успокоились и подкупили таки новоиспечённого царя Михаила Романова двадцатью тысячами золотых фунтов, сохранив привилегии Англо-Московской торговой компании.

Ричарда Ченслера принесли через полчаса. Воительницы бесстрастно держали его под руки.

— Что сказал? — спросил Санька у дьяка-дознавателя.

Тот рассказал и отдал Адашеву допросный лист. Адашев машинально передал его Александру, а Александр «глянул», но потом сделал вид, что ощупал написанное пальцами.

— Ну… Что и требовалось доказать. Хорошо, что взяли подпись этого… Климента…

Второй капитан едва стоял на ногах и с его штанов капало, а аура источала ужас. Александр вздохнул.

— Значит так, господа хорошие… За обман все ваши товары уйдут в нашу казну. А вас самих… Вас самих я отпущу. Отпущу с письмом к королю вашему, в котором изложу про ваш обман. А ещё отвезёте ему нашего посла и подарки. Всё понятно?

Климент Адамс кивнул, Ричард Ченслер висел на кикиморкиных руках безучастно.

— Второй капитан! В грамотке укажу тебя, как носителя письма. Этот… посол… может до Англии не дожить.

На этой ноте рандеву английских «послов» завершилось.

— Грамоту посольскую пишем на имя королевы Марии Тюдор.

— Да, как, государь! Писано в грамоте, что Эдуард король…

— Я знаю, что говорю, Алексей Фёдорович, — мягко перебил его Санька. — Отошёл в мир иной король. В том году короновали Марию.

— Бабу? На трон? Свят-свят… — перекрестился Адашев.

— Давай, дьяк, пиши, чтобы не забыть…

Александр поднялся с трона и прошёлся по залу. По ряду сидевших у стен бояр прошёлся шепоток.

— Мы, Божиею милостию, Великий Государь Царь и Великий Князь Александр Васильевич всея Руси, Владимирский, Московский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Государь Псковский, Великий Князь Смоленский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский. Болгарский и иных, Государь и Великий Князь Новагорода Низовския земли, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белоозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский и иных, и всея Сибирския земли и Северныя страны Повелитель, и Государь земли Вифлянской и иных, тебе, Марии, по благодати Божией, королеве Англии, Франции и Ирландии, защитнице веры и верховной главе Церкви Англии, и Ирландии на Земле, шлю братский поклон и дары малые…

Александр перевёл дух.

— Дошли до меня людишки твои, что удумали обманным путём берега наши северные разведывати и торговлю свою там без спросу нашего учиняти.

Походив туда-сюда, Санька продолжил:

— Воровство сие прекратив и наказав зачинщика, отпускаю твоих людишек взад с сиим письмом, переданным через капитана корабля слугу твоего Климента Адамса. Не гоже нам государям общатися через слуг негодных, посему посылаю с Климентом Адамсом посла своего…

Александр остановился.

— Кого послом пошлём? — спросил он Адашева.

Тот от неожиданности не знал, что сказать.

— Кто у тебя в посольском приказе самый умный и упрямый. К этим вралям надо посылать упрямого и представительного.

— Так… Это… Осип Григорьев… Непея Вологодский. Смышлён, упрям и сановит. Важный, как павлин.

— Так и пиши… Посла своего Непею Осипова Григорьева сына для оговора беспошлинных купеческих сношений между твоей…. Титул напиши… И моей… Тоже моё имя и полный титул… стран-государств.

Санька снова перевёл дух.

— Вроде бы всё, — сказал он в раздумье. — Остальные ваши словесные выкрутасы сами добавите. А дьяка научи держаться нагло и уверенно, как с ляхами. Они на ляхов и похожи. Не лебезить и не заискивать! Бо за слабость примут.

— Так может ему сразу нашу грамоту о беспошлинной торговле дать? Вдруг без неё откажутся торговать с нами.

Санька покачал головой.

— Не надо. Не откажутся. Они сейчас корабельный флот хотят построить, а так же, как и мы закрыты шпанцами и франками от дерева. Им сосны наши, во как, нужны. — Санька провёл пальцем по горлу. — За лес они нам и пушки и медь… Всё привезут. Пусть Осипов на словах им распишет наши лесные богатства. Да, они и сами видели, пока в Москву ехали.

— Так и сделаем, государь, — склонился Адашев в поклоне.

— Как, бояре? Верно мы делаем?

— Верно, верно, государь…

— Ну вот и ладно, — довольно потёр ладони Санька. — Вроде, первый блин не комом.

— Ещё как «не комом», — тихо сказал Адашев. — Ты бы видел их лица…

Санька «видел» лица бояр, и старался в голос, от души не рассмеяться. Настолько все бояре выглядели удивлёнными. Привыкли они, что с ними советовались, а они долго обсуждали любой вопрос государя. А тут… Раз, два — на дыбу. Три, четыре — письмо к англицкой королеве готово и посол снаряжён напутствием. Эка невидаль! В два часа дело сделано. Не за неделю и не за месяц, а за два часа.

— Что у нас далее?

— Присяга людей лучших.

— Доброе дело. Веди всех.

Следующий час Александр стоял перед троном, а к нему подходили, становились на колени и прикладывались лбом к его ноге служилые люди. Санька машинально перекрестил первого и потом, хоть уже понял ошибку, но что-то изменить уже было поздно, продолжал, пока не перекрестил последнего тысячного, ибо каждый отмеченный его рукой, отходил к двери спиной и видел, что делал царь.

Каждого, давшего присягу, награждали памятным свежеотчеканенным золотым с профилем и именем «Александр Васильевич». Номинал золотой имел «Десять рублей», но о том на нём написано не было. Это были даже не деньги, а памятный знак. Что-то типа медали. И об этом было заявлено на соборной площади, на которой и выстроилась вся присягнувшая тысяча.

Санька, выйдя на золотое крыльцо, испугался. Перед ним стояло воинство всего в тысячу человек, но это была его личная тысяча и она заполняла всю площадь. Стояла, откровенно говоря, не шеренгами и колоннами, а абы как, и это сняло с Саньки напряжение.

— Гвардейцы! — Крикнул он, напрягая горло, словно рыча. — Вы присягнули мне, а я присягаю вам! Я клянусь служить вам верой и правдой и никогда не давать в обиду! Служите и вы мне также, и наша Русь будет стоять вечно! Мы вместе! И ни один враг не потревожит наших детей, жён и матерей! Слава России!

Наученная дьяками вся воинская тысяча крикнула «Слава!» Крикнула нескладно, но громко.

«Ну, ничего!» — подумал Санька, наполняясь восторгом. — «Я научу вас Родину любить!»

После «построения» всех присягнувших впустили во внутренний царский двор, где были установлены столы с кушаньем, питьём и лавки. Установлен был и обеденный царский трон, на который уселся Александр, с удовольствием отдавшийся пиршеству. Рядом с ним за столом не сидел никто. Но за троном дежурили то Данила Захарьин, то Адашев, присоединившийся к пиру после дачи указаний в посольском приказе.

Перемены блюд на этом пиру проходили не так часто, как на вчерашнем, да и пироги с кулебяками были слегка подсохшими, но на сии мелочи никто не пенял. Все ели жадно, пили много.

Примерно через два часа со столов всё убрали и торжественный обед закончился. Санька сначала удивился этому, но потом понял, что сие прописано в регламенте, и участники обеда о том уведомлены. Потому и торопились набить чрево. По окончании обеда все встали и, снова подходя по очереди и чинно кланяясь, благодарили государя и удалялись, пьяно покачиваясь, а некоторые и приплясывая.

— Что далее? — спросил Санька, позёвывая.

— В опочивальню, государь… В опочивальню…

Александра провели в спальню его кикиморки. Адашева, своего постельничего, он отпустил со словами:

— Дел других, что ли нет? Меня есть, кому раздеть и в постель уложить. Вечером придёшь и всё расскажешь, что сделано.

Адашев после слов «есть кому раздеть» покраснел, улыбнулся и распрощался. Санька поднялся в опочивальню и предался положенному всем на Руси полуденному отдыху.

Англичане и русский посол в Англию уехали через три дня. Ченслера подлечили. Послу Непее была вручена верющая грамота к королеве, список той речи, которую он должен сказать, память, как держать себя дорогой, что отвечать на разные вопросы об отношениях Московского государства к Казани, Крыму и Астрахани, а также перечень «обидных дел», причиненных поданными королеве «людьми». Обоз снарядили съестными припасами, которых нет в Архангельске, и отправили с санным караваном на север с надеждой что он дойдёт как раз к августу, к самому благоприятному для судоходства в северном море периоду. Так и случилось. Корабль англичан взял на борт посла и продукты и благополучно отплыл на встречу тяжёлым испытаниям.

Александр входил в управленческие дела государства Российского с трудом. Как-то попытавшись вникнуть в «государев бюджет», он вызвал казначея Фёдора Сукина. Именно он вместе с князем Юрием Васильевичем Углицким оставались в Москве застарших когда погиб царь Иван.

Из этого Санька предположил, что Сукин лицо уважаемое и доверенное.

— Расскажи про себя, Фёдор Иванович. Долго казённым приказом заведуешь?

— Заведую, как ты сказал, государь, с того года, а в казне уже, почитай, как десять лет. Ранее чтил оброчные дела.

— Что это?

— Сдавал на оброк земли твои, да другие статьи дохода, получал с них оброк.

— Ну и как доход? — серьёзно спросил Александр. — Всё собирали?

— Всё, государь, собрать никак не можно, — вздохнул Сукин.

— И много недоимок?

— Много, государь…

— Понятно… Какая сейчас казна?

Сукин пожал плечами.

— Казна, как казна. Я тебе книги принёс. Доходную и расходную. Сам смотри…

Александр подошёл к столику дьяка и раскрыл одну книгу из четырёх. Это оказалась «Расходная книга денежной казны». Открыл другую — «Приходная книга денежной казны». Третья — «Приходная книга товарам и вещам».

Полистал…

«Ноября в 21 день, по государеву… имянному приказу, послано на денежной двор Ефиму Телепневу старых денег 1120р.; весу в них было 356 гривенок; велено их переделати для прибыли. И те деньги переделаны. И того серебра угорело 6 гривенок 47 золоти, да мастером вышло 23 р. и 27 ал. 2. д.; а затем осталось 1381 р. 6 ал. и 2 д., и прибыли у тех денег 261 р. 6 ал. 2 д.»

Понятно — приход.

Так, расход… Тут ещё круче замес…

«Сентября в 26 день, из устюской чети у думново діяка у Петра Третьякова в государеву казну на казенной двор діак Ждан Шипов, по памяти за своею приписью, взял на крымскую посылку 1053р.»

— Та-а-ак… А это что?

«Маія в 21 день, по государеву…, указу и по приказу казначея Фёдора Ивановича Сукина, по намети за приписью діяка Марка Позд ева, дано государева жалованья донским казаком, Сеиейк Никифорову, да Ивашку Мещерекову с товарищи, шти человеком, по 4 арш. сукна агленсково лазоревого, и в том числе 4 портища сукна аглинского зеленого, цена по рублю по 19 ал. портище, купли в 61 году. А пожаловал государь их за язычной привод».

— И вы в этом всём разбираетесь?

— Разбираемся, государь, — вздохнул Сукин.

— Ну и разбирайтесь. Только я бы хотел, чтобы было вот так… Фёдорыч, дай стило! Пора уже себе заиметь… Дай лист!

Санька положил лист тряпичной бумаги на ровную поверхность книги и начертил четыре колонки и подписал их сверху: над первой — даты, над второй — приход, над третьей — расход, над четвёртой остаток.

— Остаток предыдущего дня складываем с приходом этого дня и отнимаем расход. Так получаем остаток сегодняшнего дня. Понятно?

Сукин отрицательно покачал головой. Санька тихонько вздохнул.

— Сейчас поясню. Сколько сейчас в казне?

— Чего?

— Денег?

— Денег примерно десять тысяч рублей серебром и тысяча золотом. Примерно.

— А не денег? — с интересом спросил Александр.

— Украшений разных тысяч на двадцать.

— Примерно?

— Примерно, — уверенно сказал Сукин.

— Вот и плохо, что примерно. А чтобы было не примерно надо ежедневно знать, сколько точно в казне денег и ценных вещей.

— Так… Кто ж его знает, сколько там?!

— Считать разучились?! — сказал Санька грозно. — Так я научу!

Казначей присел от испугу и Санька понял, что надо бы «помягше»…

— Ты, Фёдор Иванович, когда дела принимал деньги считал?

— Не-е-т…

— А потом?

— Считал.

— Сколько было?

— По-разному…

— Как это по-разному? — удивился Александр.

— Сегодня считаешь, так получается, потом считаешь — иначе. Всё время по-разному получается, сколько бы не пересчитывал. Да и деньги все разные, как их считать-то? Сегодня она столько стоит, а завтра иначе.

Александр мысленно хмыкнул и подумал, что с деньгами так всегда происходит. Считаешь их считаешь, а в итоге всегда не хватает.

— Вы тогда за тот год хотя бы приход-расход посчитайте, чтобы понять, чего у нас больше, того или этого.

— Как это? — спросил Сукин.

Санька махнул рукой.

— Ступай, Фёдор Иванович. Ступай.

— Что это, Алексей Фёдорович? — спросил он Адашева, когда казначей ушёл.

— А что? — не понял вопроса тот.

— Казначей, а сколько денег в казне не знает.

— Да как же их узнаешь, когда они то приходят, то уходят. Вон, ты видел, государь, сколько к тебе во двор саней приезжает с рыбой, мясом и другим продуктом? Это ж на твой стол. Это всё расход. Хорошо ещё, что начали оброки и тягло считать зачётом. Так получается, что это уже приход. Как правильно учесть? Если не счесть казну, значит, слава богу, казна не пуста. Плохо, когда её сосчитать легко. Тогда совсем худо.

Санька запутался.

— Да ну вас… К лешему! — махнул на всё рукой Санька.

В тот же день, когда он вспомнил про лешего, тот вечером и появился. Санька уже спать лёг, как услышал лёгкое покашливание. Санька «летал в небесах» и увидел появление лешего задолго до его покашливания, но всё равно его физическое тело вздрогнуло.

— Фу ты ну ты, — сказал Санька, возвращаясь в тело. — Ты, что так, Мох Мохыч? Заикой сделаешь!

— Пужливый какой! — усмехнулся Леший. — Звал чего?

— Я звал?! — удивился Санька.

— А я, что ли?! — в ответ удивился Леший. — Поминал меня кто сегодня?!

— Я?

Санька сел на кровати. Для него теперь, когда он видел, ночи не было. Ночь, как в армии, наступала по команде отбой.

— Не знаю, что хотел… Соскучился, наверное.

— Они тебе ещё и соскучиться дают? — спросил, усмехаясь, Леший, тыкая длинным пальцем в спящую Марту, всё больше и больше превращающуюся в «обычную» женщину.

— Эту тему не трогаем… Ты лучше вот, что скажи, есть у вас нежити кто-то, кто бы понимал в… деньгах?

— В деньгах? — задумался Леший. — Кладовик только. Зачем тебе?

— Мне бы казну посчитать, — засмущался «царь».

— Не-е-е… Тот считать не станет. Чужое… Что его считать? Свои он клады знает. Где, что лежит и сколько стоит… Это да-а-а… А чужое… А сам ты, что не видишь, сколько и что у тебя лежит? Это чужое трудно увидеть, а своё, оно и есть своё. Сам посмотри!

— Не-е-е… Я не могу…

— Слушай! Я же не хожу и не считаю свои деревья. Я просто знаю, где и что у меня растёт. Вот и ты можешь. Твоей силы на десятерых таких, как я хватит. Была бы у меня такая сила… — мечтательно вздохнул Леший.

— По-твоему выходит, — что раз я сейчас властелин всей этой земли, то я могу знать, сколько на ней растёт деревьев?

Леший так смешно наморщил лоб и сложил губы в задумчивости, что Санька рассмеялся.

— Получается, что так, — сказал Леший. — Только, как это сделать, я не знаю.

— Вот ты помог! — рассмеялся Санька.

— Мы, сущности тёмные, от ваших людских дел далёкие. Считать, писать не умеем. Ты лучше свою кикиморку спроси. Может она подскажет. Она же не простой крестьянской бабой была, а девицей образованной, дочкой князя Тверского, в монастыре обучалась.

— Да, что ты?

— Так, так, — закачал головой Леший.

— А ты, где свою Любушку оставил?

— Не любит она по хоромам чужим ходить. Тут своих кикимор хватает.

— Понятно. Ну, передай ей от меня, молока кружку да мармеладу.

Он показал на стоящую на столе крынку с молоком и миску с порезанным на кусочки мармеладом.

— Благодарствуйте! — сказал Леший и пропал вместе с крынкой и миской.