Бастард Ивана Грозного 2

Глава 19

Прежде чем Сильвестр уехал на встречу с патриархом Константинополя, Александр решил поговорить с митрополитом Макарием. После долгих раздумий он начинал сомневаться в том, что существующую монастырскую систему надо ломать.

Да, она во много была порочна. В частности, монастырское ростовщичество не укладывалось в христианские каноны. Но ему то, что было до этого? Пусть сами церковники разбираются. Александр никогда не считал себя приверженцем какой-то веры. В этом мире он вынужден играть по предложенным ему правилам.

Царь сказал: «Крестись!» он покрестился. Сильвестр сказал: «Молись!» он молился. И даже молился искренне. Он не отрицал Бога и почитал его, но в каком виде его воспринимать, Санька не знал. Формула «… по делам узнаете их…» устраивала Александра. Он и сам раньше жил по тем принципам, которые сейчас навязали ему. Санька жил тихо, пытаясь никому не мешать, и уходить от конфликтов.

К тому же, как не поверить в бога, когда вокруг него «крутятся» такие странные существа. Конечно, если бы не его способность видеть тонкий мир, он бы проних и не узнал и жил бы себе спокойно в материальном мире, но случилось то, что случилось, и потому богу теперь Санька молился так истово, что даже митрополит Макарий заметил это и истовость поощрил.

Потому Санька как-то после заутрене и решился на разговор с Макарием о патриаршестве.

— Позволь спросить тебя, отче о том, как ты относишься к константинопольскому патриархату?

— Хорошо отношусь, государь. Слава Богу, они отошли от униатства с Римской церковью. К чему вопрошаешь?

— Думаю, есть возможность получить нам своего патриарха.

Макарий смотрел на Саньку отстранённо и безо всяких внешне проявляемых эмоций, но изнутри вдруг засветился.

— Продолжай. Я слушаю.

— Ты знаешь, что Константинополь много лет пишет прошения об освобождении Максима Грека. Мне вдруг примнилось, что если мы попросим себе патриарха то, они могут согласиться, назначив его.

Макарий не отвечал долго. Так долго, что Санька уж подумал не заснул ли он, сидя в деревянном кресле. Однако он терпеливо ждал.

— Кхэ! — Кашлянул Макарий. — И где будет стоять его патриарший трон? Не уж-то в Москве?

Санька обрадовался, что не прозвучало категоричное «нет!»

— Думаю отпустить его в греки. Он желает посетить перед смертью Афон.

— Его понять можно. Он ведь из афонских монахов, — облегчённо вздохнул Макарий. — И, думаешь, согласится Грек? Многие беды претерпел он от нас.

— Поговори с ним, — сказал Санька. — Отправим в Константинополь Сильвестра. Пусть патриархи свою грамоту пишут, а мы тут на соборе примем решение.

— А может наоборот? Проведём собор, примем согласие, и с ним отправим Сильвестра?

Александр удивился, что Макарий спокойно отдаёт патриаршество другому человеку. Понятно, что Максим Грек очень старый и доживёт ли до возложения на него митры, ещё вопрос. Но первый русский патриарх, он на всегда останется первым.

— Собор? Сколько он будет заседать, тот собор, год?

— Так он уже заседает год. А это дело мы решим в день! — уверенно сказал митрополит. — Тех, кто в обиде на Грека, спрашивать не будем, соберём подписи с покорных.

— Тогда действуйте, — усмехнулся Санька.

И вот Сильвестр, удивлённый решением Собора, выехал в составе посольства к константинопольскому патриарху. Посольство сопровождали бронники самого верного царского полка под командованием первого царёва опричника Алтуфьева Юрия Яковлевича.

Задача Алтуфьева была, — сопроводить посольство, до Киева, купить несколько морских торговых судов для перевозки не только посольства, но и богатых подарков в виде мягкой рухляди. Вёз Сильвестр и самый главный аргумент в убеждении константинопольского патриарха — деньги. Константинопольская патриархия влачила беднейшее состояние. Она была должна баснословные суммы султану и даже была лишена за это своего самого большого собора.

Револьвер и доброе слово, лучше, чем одно доброе слово, говорили ковбои. Так же Санька думал и про деньги. Добрая просьба без денег, просто слова, а с деньгами, это уже слова с аргументом.

В довесок к полку Алтуфьева к посольству был придан полк кабардинского князя Амашука Канукоева, который должен был к нему присоединиться в Туле.

Братья Канукоевы искали защиты у царя Ивана от крымского хана и примкнули к его армии в походе на Казань. А после взятия Казани так впечатлились силой «русского штыка», что приняли христианство и напросились в царские «холопы со своей землёй». Вот Иван и отправил их в Тулу «и впредь им быть в передовых полках». Как и за всеми «иностранными наёмниками» за ними приглядывал надёжный человек — пристав Федор Вокшерин.

Вокшерин должен был взять небольшое войско Канукоевых из-под Тулы, сопроводить с ним Сильвестра до Киева и затем отправиться в Краков, в самостоятельное посольство к Польскому королю Сигизмунду-Августу с уведомлением о взятии Русью Астрахани. И Там попытаться склонить Сигизмунда на поход против крымского хана. А заодно уверить всех, что в связи с тем, что русами открыт новый город-порт на Балтике, нападения на Ливонию не будет. Что все мысли нового царя об успокоении Казани, удержании Астрахани и Взятии Крыма.

— Если купить корабли не удастся, попытайтесь построить. Ты, Юрий Яковлевич, в Коломенском возьми с собой своего Петьку. Он вам любой корабль соберёт.

— Там, в низовьях Славутича, только на один корабль и хватит леса! — засмеялся Вокшерин. — Ходили мы с посольством к крымскому хану тем летом, видели.

— Ништо, добудем мы корабли, — заверил Алтуфьев. — Не заботься, государь. Не в Киеве, так за порогами купим.

Сын Юрия Яковлевича Алтуфьева Пётр был помощником Саньки при строительстве первого парусника на Москва-реке, и его первый здесь человек, с которым они, по настоящему, сдружились. Петру было тогда четырнадцать лет, и Санька шесть лет назад телом выглядел тоже на четырнадцать.

Сейчас и Петру было двадцать, и Санька возмужал и сильно окреп, хоть и выглядел лицом, как сказал Макарий: «аки вьюнош».

Так вот с Петром Алтуфьевым у Саньки тогда возникла незримая связь, как с царём Иваном в первое время знакомства. С Иваном Александр тогда связь прервал самолично, чтобы у царя не возникало чувство, что им управляют, а с Петром наоборот, укрепил.

По прибытии во дворец, Александр задумывался о переезде в царскую резиденцию в Коломенское, но пока хватало дел «по новому хозяйству». Всего-то прошло двадцать два дня после коронации, и голова у Александра шла кругом.

Задумываться задумывался и вечерами поглядывал сверху на Мокшин кузнецкий двор и на то, как Петр руководит работами по изготовлению заготовок для будущего балтийского флота. А может быть и Каспийского. Две шхуны Пётр собрал там, на реке, и они выполняли каботажные рейсы по поставкам глины, кремня, песка и для перевозки работных людей. Ход у шхун был хорош. И по, и против течения шхуны ходили легко. Они курсировали по рекам, развозя работников по домам и собирая их вновь.

И не только работников развозили шхуны, но и иных людишек, в основном купцов, коим вдруг приспичило вдруг очутиться, допустим, в Казани. Мысленно Александр одобрил начинание Петра организовать малотоннажные пассажирские и грузовые перевозки. Только яхта простаивала и ждала Саньку. И сердце Санькино сжималось, так он хотел на ней прокатиться хотя бы до Казани.

Наблюдая за Петром, он как-то попробовал взглянуть «на мир» Петькиными глазами. У него получилось, но Пётр вдруг впал в ступор. Санька смотрел чужими глазами, и эти глаза двигались туда, куда хотел Александр. Мало того, он понял, что может управлять и чужим телом. Это ощущение было настолько необычным, что он «выпал» из тела. Пётр же повёл себя естественным образом, как человек, вдруг потерявший контроль над своим телом. Он сел на ближайшую чурку и долго сидел, мотая головой и смешно шевеля глазами.

Так как больше с ним ничего не происходило, Пётр снова принялся за работу, но до конца дня был задумчив. Санька не всё время «висел» над Коломенским, а появлялся там периодически, но и уходил с работы Пётр сильно озабоченным.

Как-то в самом начале их знакомства, когда Санька обучал Петра судостроению, у того не получалась работа фуганком, и Санька попытался передать ученику движения мысленно. Пётр тогда остановился и сказал, что он чувствует, как надо вести руками и сильно удивился. Однако к тому времени многие работные люди строившие кто механические молотильни, кто печи, кто другие какие агрегаты понимали, что когда Санька присутствует на стройке, у них получается всё хорошо, а как только Санька уезжал в Москву, натуральным образом из рук всё валилось. И к этому в конце концов все привыкли, в том числе и Пётр.

Вот он и теперь, когда Санька на следующий день снова попробовал посмотреть Петькиными глазами, почувствовав чужое, но такое знакомое ему, присутствие, тихо спросил:

— Это ты, мастер?

И Санька сжал его пальцы правой руки в кулак и отвёл в сторону большой палец.

— Я так и подумал, — облегчённо вздохнул он. — Слава богу! Ты не забыл нас.

В эту же ночь Санька пришёл к нему в виде тонкой материальной субстанцией. Он едва-едва проявился перед Санькой, когда тот задул масляную лампаду и пошёл к лежанке. Он ещё не женился, хотя и имел свой дом и достойный оклад. Слишком много работы поручил Ракшай, отшучивался он, сначала. Сейчас он мог сказать: «Слишком много работы поручил государь.»

— Ты ли это, государь? — спросил Петька.

— Я сказал, Александр, — и его услышали. Вернее, поняли.

— Как ты так? — спросил Петька.

— Я же царь богоизбранный, то есть, подобен Христу. Поэтому не удивляйся чудесам сиим.

Ну, а как ещё можно было объяснить чудо его появления в полупрозрачном состоянии? Иное бы объяснение Пётр отверг.

— Не удивляюсь, — еле слышно произнёс Петька. — Только ноги меня не держат. Упаду сейчас.

Александр подошёл ближе взял парня за руку, подвёл к лежанке и усадил.

— Сиди. Я позволяю. Я, что пришёл? Ты мой друг и побратим. Помнишь у костра мы ножом руки резали и кровью крестились?

— Помню, как забыть. Вон и шрам на руке…

— У меня тоже есть. Потому как царём я стал, мне нужны и глаза, и руки здесь и везде, где меня нет.

— А ты сейчас где? Говорят, ты ослеп?

— Я в Москве в Кремле, в палатах своих сплю. И да, я ослеп, но для меня это не важно. Я всё вижу.

— Я понимаю. Только так государи и могут править. А по-иному никак, — согласился Петька.

— Хорошо, что ты понимаешь. Значит, ты не против, если я иногда буду смотреть через глаза твои?

— Совсем не против. Ты можешь пользоваться мной, как тебе угодно.

— Мне угодно, чтобы ты чаще мылся, — Петька. — Когда в бане был последний раз?

Саньке не нужен был свет, чтобы разглядеть, как покраснел Петька. Он понурил голову и потеряно засопел.

— Нет времени, государь.

— Находи время, чтобы помыться, Петька. Смотри, я проверю завтра же.

Назавтра Петька плескался в Москва-реке спозаранку. С утра пораньше заявился и Санька. Он посмотрел сверху, как остервенело себя трёт песочком Пётр, мыла жидкого нет, что ли, подумал Санька, и сблизившись, нырнул в него.

Обычное человеческое зрение Саньке нравилось больше, чем радужные круги перед глазами, но внутреннее зрение возможностей давало больше.

Санька посмотрел на «свои» руки и ополоснув их в медленно текущих водах реки от песка, набрал воду в ладошки и плеснул «себе» в лицо. К удивлению он почувствовал прикосновение прохладной воды. Некоторые капли попали на тело, и его пробрала дрожь. Санька осторожно шагнул правой ногой и пальцами задел камень. Больно!

— Как интересно, — вдруг вырвалось у «него».

Оказалось, что и речевой аппарат был тоже под его контролем.

— Привет, Пётр Юрьевич. Не пугайся. Я ненадолго. Посмотрю тут всё и снова улечу.

Петька молчал. Он вообще никак не проявлялся. Александр шагнул ещё раз и ещё. Пётр плавал плохо и реки боялся. Санька реку любил и переплывал туда и обратно. Поэтому Александр смело шагнул ещё несколько раз и лёг на воду, оттолкнувшись от песчаного дна ногами.

Течение сразу повлекло, берега медленно поплыли мимо.

Санька с брасса перешёл на кроль. Его руки работали как лопасти колеса на водяной мельнице. Тело у Петра было крепким и сильным, но Санька почувствовал боль в плечевых связках. Потянул, подумал он и снова перешёл на «брасс», развернувшись к правому берегу. Его значительно снесло по реке, когда он выбрался на песчаный пляж. Жёлтое солнце уже взошло и даже пригревало. Санька поднял чужие руки вверх, подставил лицо тёплым лучам и рассмеялся.

Он добежал до посёлка быстро. Ступни Петра, не такие «дубовые», как у Ракшая, всё же вытерпели пробежку по песчано-каменистому берегу реки без особых повреждений. Мокрые подштанники хлопали по ногам, и неприятно натирали промежность. Все прикосновения к этому телу Санька чувствовал так же четко, как если бы оно было его телом. Он бежал и думал, как можно использовать эти возможности? Но на ум шло только подглядывание и подслушивание.

Вернувшись к месту, где Пётр раздевался Санька ослабил контроль и вышел из тела. У Петьки подкосились ноги и он упал на колени.

«Ух ты! Извини!» — сказал он мысленно.

— Да ладно, — сказал Петька и поднялся.

Ноги и руки его затряслись.

— Ты чего? — спросил Санька.

— Боязно! А вдруг ты не царь, а бес какой?! Боязно! Николи про такое не слышал. Не сказывал никто.

— Кто ж расскажет?! — засмеялся Санька. — Чтобы к бесноватым приписали?! И ты не говори никому. А то, что я тот, кем называюсь, сегодня тебе в грамоте пропишу. А сам ты к вечеру с этой грамотой приезжай во дворец. Тут и поговорим. Да к Лёксе с Мокшей зайди. Я в грамотке и про них пропишу. Зачтёшь и гостинцы от меня передашь. Всё понял?

— Всё понял, государь!

— То-то же. Прощай пока.

— Прощай.

Александр вернулся в своё тело, и некоторое время ходил по своей спальне возбуждённый. Потом он быстро написал письмо Петру, в котором передал привет Лёксе и Мокше, потом достал из маленького сундучка подарки: деревянную машинку с вращающимися колёсами для старшего брата шести лет от роду, плетёную из лыка куклу, для старшей сестры, и вертушку на палочке из бересты для младшего. Приложил к подаркам три леденца и крикнул Марту.

Та в царской опочивальне не ночевала. Они засыпали вместе, но утром Александр просыпался один. Дворцовая охрана, с воцарением Саньки, свои форму и содержание изменила. Ему хватало тридцати кикиморок, чтобы организовать пропускной режим к своей персоне и обеспечить личную безопасность в круглосуточном режиме. Категория боярских рынд отмерла, так как слушать кикиморки кроме Саньки никого не хотели. Бояре, все, кроме Адашева, повозмущались-повозмущались и успокоились.

Свободный вход имели только Адашев, Макарий, Юрий Алтуфьев и Сильвестр. Все остальные, даже думские бояре, входили, прежде записавшись, или по царскому повеленью.

Санька попросил Марту позвать Алтуфьева или его старшего стремянного. Алтуфьева нашли быстро.

— Ты, Юрий Яковлевич, отправь гонца с письмом к твоему сыну. Пусть зайдёт к моим приёмным родителям и гостинец передаст. Всё времени не найду для поездки в Коломенское. Надо бы как-то собраться.

— Соберёмся. Сразу и отправлять? Больше поручений нет?

— Нет! Сразу пусть едет! Но не загоняет лошадей.

Алтуфьев вышел.

Пётр приехал с вечерней зарёй.

Александр только что закончил ежевечернее совещание с Адашевым, Шуйским и Захарьиным. На совещании Санька узнал, что русские гонцы, посланные ещё из Усть-Луги к шведам с уведомлением о том, что новый царь возжелал пообщаться с послами, прибыли Москву. Гонцы, ездившие в Ливонию, прибыли много раньше.

Ещё Санька узнал, что в Усть-Лугу заходил английский торговый корабль, однако пришёл пустым, так как продал всё в Нарве, а закупаться ему русскими товарами не позволили. Сказали, пусть, де приплывают по осени.

Санька сидел задумавшись, когда охранницы впустили Петра Алтуфьева.

Тот вошёл насторожённо. Александр в письме поблагодарил Петра за то, что тот в Коломенском выполняет оставленную на него Ракшаем работу, и, что государь считает его своими глазами и руками.

— Проходи, Пётр, садись.

— Как можно, государь! — удивился парень.

— Между нами всё можно. Ведь ты сейчас мои глаза и руки. Ты не против?

— Ты, государь, только одно скажи… Ты вчера и сегодня был со мной? Там в Коломенском?

— Я, Пётр, не бойся. Ты сейчас один из избранных. Но приближения ко двору не жди. Ты нужен мне там, среди людей и в той работе, что предстоит нам с тобой делать. Вместе то сподручней!? Или нет?

— Сподручнее, мастер! Ой! Прости, государь!

— Не страшно. Я тоже не сразу привык к «своему величеству»!

Санька рассмеялся.

— А раз сподручнее, то и дело скорее пойдёт. Помнишь же, как как работа спорилась, когда я твоей рукой водил, а ты учился?

— Помню, государь. Сегодня тоже… Ты же знаешь, как я плаваю. Так я пополудни пошёл обмыться и решил поплавать… Как ты сегодня утром руками махал. И получилось. А раньше никак. Захлёбывался и всё тут. А сегодня — легко!

— И хорошо. Я тебе много передавать. Ума разума сам набирайся, а руки ноги твои я обучу. Ты ведь воинские науки не освоил?

— Не-е-е… Я всё больше по хозяйству. Но Мокша твой к кузне меня присоседил, так я, так молотом махал! Он хвалил!

— Правой машешь хорошо, а левая слабая. Вон, сегодня чуть плечо не вывернул. Но то не главное. Хочу тебя с послами в Константинополь отправить.

— Меня?! В Константинополь?! — удивился Пётр.

Глаза его загорелись, сердце забилось.

— Что делать?

— Поедешь как мой, государев, строитель судов. Твоя задача — смотреть, где и как строятся корабли. В Киеве ли, за порогами ли. Везде, где увидишь верфь, стремись туда попасть, но опасайся. Не на всякую верфь пускают, и не со всякой выпускают. Не возвеличивай себя, как судостроителя больших кораблей. Всем говори, что строил только малые струги да дощаники. Про наши паруса вообще не говори никому. Заявляй себя, как простого плотника. Мост построить, хату срубить.

— Понятно, государь.

— Пока посольство будет в Кесарии, смотри внимательно и как дома строятся, какие махины в порту работают? Всё замечай, записывай, зарисовывай.

— Так… Я не умею, рисовать как ты!

— Я помогу. Нам с тобой сейчас надо будет научится друг с другом взаимодействовать.

— Взаимо… Что?

— Вза-и-мо-дей-ство-вать. Взаимные действия совершать. А для этого постарайся, когда я буду твоими руками двигать, сопротивляться мне. Думай что-нибудь, говори. Мне нужен от тебя сигнал. Постарайся позвать меня, когда меня с тобой рядом нет. Понял?

Пётр, по его виду, не понимал, но уверенно сказал:

— Понял!

Сегодня ночуешь у меня. Будем учиться! А сечас иди с отцом повстречайся. Ему скажи, что я тебя пытал про Мокшин кузнецкий двор и постройку кораблей. Понял?

— Понял, государь! — обрадовался Петька.

— Вечерять тут будем!