Со Строгановым договорились быстро.
— Тебя как по батюшке величать? — перебил, начавшего говорить Аникея, Санька.
— Фёдорович.
— Запиши, писец, выдать грамоту Аникею Фёдоровичу Строганову именоваться с отечеством. Записал?
Писец кивнул, а Санька, имея хорошее настроение после разговора с митрополитом, решил «поглумиться».
— Что молчишь, чернильная душа? Киваешь, небось, а что царь твой слеп, позабыл?
— Позабыл, государь! Записал! Отпишу грамотку! — крикнул писарь.
— Сейчас пиши иную. Я, царь и государь и прочая… Потом впишешь. Отправляю Аникея Фёдоровича Строганова на розыск меди и серебра в земли Камы реки и по всем окружным речкам. В случае благоприятного розыска дозволяю указанному Строганову Аникею Фёдоровичу ставить в нужном месте городок с крепостицами, вооружить его пушками и просить войско для охраны. Для сего мероприятия выделить из казны пятьсот рублей.
Аникей хлопал ресницами, ничего не понимая.
— Что молчишь?
— Дивлюсь, откуда про мою просьбу знаешь?
— Говорили мы о тебе и с Иваном Васильевичем, братом моим, и с советником моим Ракшаем, братом моим молочным. Сегодня и говорили. Держись его и верь, как мне. Тогда много добрых дел у нас с тобой получится. Архангел-город скоро станет центром торговли с англами. Пригодишься и там.
— Спаси бог, тебя, государь, за доверие! Положу живот свой на благо твоё!
— Живот класть не надо, — усмехнулся Санька. — Лучше живи долго. Смотри, береги себя! Вижу твоё желание зайти за Урал-горы. Не глазами вижу, душой. Но не лезь на рожон. Сам в сечу не иди. Я тебе воев дам и рудознатцев.
— Спаси бог, государь, — снова повторил купец.
На том и расстались.
— Введите гражданина посла! — не удержался Санька от только ему понятной и только ему смешной фразы.
Двери распахнулись и вошёл человек в длиннополом свободном пальто с меховым воротником и в головном уборе непонятного фасона. Санька бы его назвал картуз, но козырька у «картуза» не было, а висели длинные «уши». В картузах ходили в России, но совершенно в других.
Посол свою шляпу снял и приблизился к трону, сильно склонясь в пояснице. Санька подумал, что у него так пройти, чтобы не упасть, точно бы не получилось. Сразу почему-то подумалось, что перед ним монах. Ах, да! Епископ! Ну, тогда понятно! Значит — иезуит. Тех муштровали, что надо.
Санька в своё время так много прочитал про иезуитов, что, как он говорил, понял про них всё. Он не углублялся в мистику, а сопоставлял факты, даты имена. Санька даже пытался практиковать иезуитские экзерсисы[27], но водка постоянно мешала ему. А все знают, что если водка мешает чему-то, брось это что-то.
Санька даже как-то в интернете нашёл статью, в которой писали, что иезуитские экзерсисы стали использоваться в театральном искусстве. И что, вообще-то, эти «братья» и придумали современный театр, как метод воздействия на народ и форму высмеивания неугодных лиц и государств.
Санька ни разу не видел живого иезуита и тут вот оно. Воплощение зла стоит прямо перед ним! Саньку вдруг окутал страх. Он не знал, как себя с ним вести. А вдруг, они обладают кроме искусства перевоплощения, риторики и убеждения, искусством гипноза? Потом Санька вспомнил, что он слепой и отключил своё зрение. Совсем. Потом вспомнил, что может смотреть не через глаза, а сверху и переключился на такой обзор. Пока он искал способ коммуникации, посол молчал.
Санька вдруг вспомнил, что по этикету разговор должен начать он и покраснел. Почему-то он сильно волновался и не мог заставить себя заговорить. Александр видел «сцену» немного сверху и вдруг заметил струйки пота, побежавшие по голове, не очень обременённой шевелюрой. Не то, чтобы в палате было жарко, а значит посол шведский, не смотря на свою иезуитскую подготовку, тоже волновался.
Дьяк посольского приказа увидел едва заметный жест Адашева и метнулся к послу, держащему сложенный в несколько раз документ, и протянул к нему руку.
Микаэль Агрикола с явным облегчением передал дьяку верительную грамоту.
Дьяк осмотрел печать и, кивнув головой, посмотрел на Адашева. Тот тоже кивнул. Тишина стояла такая, что треск ломаемого воска показался Александру взрывом пороховницы.
Шведский король благодарил Александра за приём посольства в столичном городе и за приглашение его, короля Вазы Первого, на личные переговоры, от которых король не отказывался, но предлагал сначала обсудить отношения через послов.
Санька подумал, что надо было сделать, как он хотел раньше. Пусть бы с послом говорили в посольском приказе, а он бы послушал. А тут… Вышел из кельи, услышал про послов и сказал: «ведите». Придётся теперь решать самому. Хотя… Можно ведь послушать посла и взять паузу «на подумать»!
Письмо было и верительной грамотой, где говорилось, что послу можно верить и говорить с ним о многом, а о чём царь и великий князь не захочет говорить, пусть пропишет в письме.
Надо сказать, что Ваза Первый был, по сути, узурпатор, взявший власть в Швеции не по наследию, а силой. Потом правда провели, что-то похожее на выборы. Поэтому династическая власть в Швеции прервалась и Иван Васильевич называл Вазу Первого свинопасом. Именно поэтому с послами Швеции встречались только в Новгороде и принимали по самому последнему разряду. Что короля Вазу оскорбляло.
Санька знал историю и раньше, а после объяснений бояр, а он пытал не только Адашева, но и Шуйского, и Захарьина, он понял, что шведская война начнётся не только из-за англичан, но и от обиды.
Санька не хотел затягивать процессы развития государства и потому решил закончить вековое меряние родословными и сразу определить свою позицию. Дальше пусть Адашев дорабатывает решение.
— Русь хочет торговать со Швецией, но препоны со стороны шведского короля мы считаем излишними и бесполезными, и для Швеции, и для России. Мы пригласили посла для того, чтобы предложить открыть свои торговые представительства в Москве, Рязани и Казани. А также мы просим короля Швеции прислать своих рудознатцев, ибо нашли залежи серебряной руды, но плохо знаем, как взять из неё много серебра.
Думские бояре зашумели.
— Тихо, товарищи бояре! Я не всё сказал!
Когда наступила тишина, Санька продолжил.
— Вернёмся к торговли… Ежели мой брат король Швеции станет возить нам руды, металлы, оружье и другие нужные нам товары, поможет найти руды металлические, мы, в свою очередь, разрешим ему открыть в указанных городах свои промыслы.
Бояре недовольно зашумели ещё громче. Санька повернулся к ним и сказал:
— Тихо!
Но его не послушались. Тогда он направил внутреннюю силу себе в горло и повторил почти шёпотом, отделяя слово от слова:
— Тихо, товарищи бояре!
Его голос наполнились такой силой, что каждый звук бил в живот, как кувалда. После звука «р-р-ре» наступила звенящая тишина.
— Дайте поговорить царю, — сказал он обычным голосом.
— Тебе есть, что сказать? — спросил он посла.
Микаэль был в том возрасте, когда мог судить о многом не только по полученным знаниям, но и по богатому жизненному опыту. То, чему он был свидетелем сейчас, выпадало из его знаний и представлений о Московии, или, как её называли на западе, «Сарматии». Почему-то русы не любили это древнее название своей земли и предпочитали называть её Русссия.
То, что он почувствовал своим телом после слов этого дикого царя, лучше всего доказывало, что здесь используют практики владения речевыми вибрациями на очень высоком уровне. Он и сам бы не смог раскачать такое помещение лучше. В университете их учили доносить свои слова в любой аудитории, используя не только внутренние резонаторы тела, но и акустические особенности аудитории. И Микаэлю было с кем сравнить! Стоило признать, что этот царь вибрациями владел мастерски. Да и то, что он в нескольких словах изложил суть интересующих его вопросов, говорило о его большом уме.
Однако, Микаэль мысленно усмехнулся, прямота не самое сильное оружие. Не всегда прямой путь быстрее ведёт к цели. Хитрость — высшая степень ума, никогда не была оружием русов.
Шведский посол говорил долго, перемежая слова паузами, повышая и понижая тембр, усиливая и ослабляя напор. Важно было не то, что он говорил, а то, как он говорил. Был важен не смысл, а образы, возникающие сейчас, и эмоции, которые останутся после сказанного.
Санька сразу понял, что его охмуряют и отключился. Ещё в своей молодости он разработал тактику общения с цыганами. Их или сразу надо было посылать в эротическое путешествие в самой грубой форме, либо, если не успел, начинать думать о чём-то плохом, например о нелюбимом преподавателе. И бежать-бежать-бежать…
Здесь бежать было некуда, кроме тонкого мира, где можно было отключить и слух, и зрение, да и улететь куда-нибудь далеко, и Санька нырнул в подпространство.
Царь был слеп и это не давало Микаэлю возможности визуального контроля начала вхождения собеседника в транс, но по своему опыту он понимал, что «клиент созрел» и пора было переходить к включению тех установок, которые они внушили ему с Гансом Ольденбургом в крепости Оскар. Блоки ставил Ганс, но замки к блокам ставил сам епископ, так как присутствовал при этом. Он создавал звуковую картину, и, естественно, знал ключи.
Неожиданно для себя Санька почувствовал потребность сказать, что он со всеми словами посла согласен. И не просто согласен, но и потребовать записать это согласие на бумагу и, скрепив печатью, отдать её послу. Но ведь он ничего, сказанное послом, не слышал!
«Вот, суки!» — подумал Санька. — «Они что-то со мной сделали там, в плену. Вводили в транс? Значит и этот епископ там был. Но голоса его я не помню, а значит раньше не слышал».
Александр окинул внутренним взглядом дьяка и Адашева, и увидел на их лицах испуг и удивление.
«О чём же он говорил? Надо было слушать. Или не надо было слушать? Вдруг тогда желание исполнить его волю было бы сильнее? Ничего, у Адашева спрошу… Да и писец пишет…»
— Так, что передать мой король? — спросил посол шведский, и Санька от ощущения «дежавю» улыбнулся.
— Передай твой король наш пламенный привет.
Александр увидел на лице посла испуг. Не то он ожидал услышать. Должно было прозвучать контрольное слово «хорошо». Тогда в замке всё шло, как по маслу. Они с Гансом лепили из этого принца всё, что хотели. Он выполнял все их команды. Потому и отпустили. Иначе не было бы смысла отпускать. Неужели он их обыграл? Тогда он должен помнить… Епископа Агриколу прошиб пот.
— Такие вещи с кондачка не решаются. Мы посоветуемся с товарищами… Зайдите на недельке.
Увидев на лице посла пот Санька понял, что тот чего-то вдруг сильно испугался. И Санька заглянул послу в глаза. Но не изнутри, а снаружи. Просто приблизил свой взор и поник им через зрачки. И ничего не произошло, только Санька вдруг увидел внутренний мир Агриколы. Его ноосферу.
Санька помнил свою и ему было с чем сравнить. Космос раскинулся перед ним и за ним и потёк в него. Александр помнил, как использовать космос для получения знаний и послал запрос, представив себя и Агриколу. И получил ответ в виде изображения себя и какого-то… магистра… Да! Это был именно тот магистр, который разговаривал с ним, но сейчас он говорил, какие-то непонятные слова. Непонятные до этого мгновения. Сейчас они вдруг стали понятны.
— Вы подчиняетесь только мне и тому, кто произнесёт этот звук.
Откуда-то изнутри прозвучали звуки, похожие на щёлканье и клёкот птицы, и Санька понял, что их «произнёс» Агрикола. Мелькнуло и погасло понимание, что это ключи к его голове. Вернее, к той программе, что заложил в него магистр.
Санька вышел из глаз посла.
— Мы с вами ещё увидимся, уважаемый гражданин посол. Вас хорошо принимают?
— Очень хорошо, ваше величество!
— Я рад. Завтра мы с вами вместе осмотрим нашу столицу. А пока ступайте, уважаемый Микаэль. Завтра мы продолжим с вами нашу беседу.
Агрикола попятился и вышел из приёмных покоев.
— Прочитай, Алексей Фёдорович, что он мне говорил? — попросил Санька.
Адашев взял написанное и зачитал. Санька хмыкнул.
— Ишь, что удумали! Кемь им отдать?!
— А ты, государь, что, не слышал, что он говорил? — слегка взволнованно спросил Адашев.
— Я что-то приснул немного. Всю ночь молился.
— На сухарях и на воде седьмицу цельную… Не каждый узник вытерпит. Значит, ты не слышал, как он соловьём щёлкал? Вдруг ни с того, ни с сего… Говорит: «У вас в России соловьи хорошо поют», и как защёлкает! Только, какой же это соловей?
— Почему тут не прописано? Про соловья? И про щелчки! Писцу вставь пистон! Пусть всё пишет. Не успевает, двоих посади. А то… Сдаётся мне, что он колдун…
— Кто? Писец?
— Этот… Посол… На что он рассчитывал, что я ему Кемску волость отдам? Хрен ему, а не Кемь!
— Давно просят… Каждый посол о том говорит. Но так, как этот… Точно, колдун!
— Мы таких колдунов…
— Так может, это, на кол его, или на Соловки?
Санька удивился.
— А так можно? Посол ведь…
— А! — махнул рукой Адашев. — Все видели, что он колдовал!
— Не-е-е… Он нам пригодиться, — Санька хихикнул. — Сегодня он нас охмурял, а завтра мы его охмурять будем. Так, всё… Перекусить бы чего?
Адашев выпрямился и обведя взором палату объявил:
— Царь трапезничать желает!
«Да, что за хрень?» — подумал Санька. — «Может я всё это время сплю? Так бывает, что вроде как прожил за сон целую жизнь. Может и мне всё снится? Посол уж больно на того артиста похож. Как его?»
Санька не мог вспомнить имя и фамилию, только вспомнил фильм с его же участием про «три звёздочки… пять звёздочек…».
«Да, нет! Какой, блять, сон?!»
Пообедали они в царских покоях. Там Санька уже давно поставил мягкий кожаный диван и несколько кожаных кресел, набитые овечьей шерстью. Пообедали, расположились в креслах, поговорили. Александр рассказал Адашеву о своих задумках с питейными домами, переросшими в его мыслях в военные замки-городки.
— Понимаешь меня, Алексей Фёдорович?
— Понимать-то понимаю, Александр Васильевич, но беды в угнетении крестьян не вижу. Ежели их не угнетать, то они ведь снова корешки-ягодки собирать станут и на то жить. А на них ни пушек, ни зелья не купишь и от татар не отобьёшься. А тогда нас сызнова татары сперва закабалят, а помом обирать будут. Ведь ты сам говорил, что скор придут!
— Придут-придут… И не только татары. Ежели мы нападать не будем, на нас обязательно нападут, потому, что посчитают слабыми.
— Ну, вот!
— Но зачем пиры такие богатые закатывать? По двести перемен блюд?! К чему?! На один такой пир, я посчитал, десять тысяч рублей уходит! Да и земли раздаём… С тех земель проку было бы в пятеро больше, нежели нам наши опричники дают. И они деньги тратят на пиры да на подарки дьякам.
— Дак кто ж принёс бы, государь, те деньги?! Кто ж отдаст то, что ему дали? Хорошо хоть так воинство собираем! Ведь хорошо?!
Адашев явно не понимал, почему не доволен Санька. А Саньку жгло чувство несправедливости и слова отца: «Если не ты, то кто?»
— Или я не прав? Где я не прав?! — спросил Адашев с каким-то надрывом и чуть не плача.
— Да, прав ты, Алексей Фёдорович. Сейчас хоть так надо продержаться. Потому я не тороплюсь, а с наших крестьян начал собирать войско. Пешее воинство. Попробую сделать хотя бы где-то как надо. А там, глядишь, и другие образумятся по моему примеру.
После обеда и отдыха царь с Адашевым объехали все пять мест, где, по задумке государя будут стоять военные гостиные дворы. К удивлению Алексея Фёдоровича везде площадки были отмечены кольями и на всех шли земляные работы. Причём копали железными лопатами, мотыгами и кирками. Даже носилки были построены из дорогущего кровельного железа. И только тачки были деревянными, но зато тачки катались не просто по земле, а по деревянным желобам, что значительно облегчало и ускоряло работу тачанщиков.
Землекопы не распылялись по всей территории, а копали в одном месте и, хоть их было не более десятка, уже выкопали достаточно, чтобы в яме размером пять на пять начали устанавливать стеновую опалубку угловой башни.
— Ты, Александр Васильевич, задумал это давно, видать?! У тебя уже и стены начинают лить!
— Этим сын Мокши занимается… Ракшай. На него земли отписать надо.
— Как-к-кой Ракшай? Ведь Ракшай, это…
Адашев хотел сказать «ты», но вовремя осёкся.
— Ракшай, это сын Мокши! — усмехнувшись, сказал Санька. — Ты по книгам посмотри.
— По книгам?
Адашев задумался, потом ухмыльнулся.
— Ракшай, это хорошо! Это ты здорово придумал, государь. Я бы тоже иногда хотел шкуру боярскую сбросить.
— Это хорошо, что ты всё правильно понимаешь, Алексей Фёдорович. Главное сейчас создать иллюзию его присутствия. Докладывай мне о его делах в присутствии бояр и дьяков.
— Иллюзия, это что?
— Обман.
— Обман присутствия… Интересно.
— И ещё, Алексей Фёдорович… Ты вот сейчас и за посольским, и за разрядным приказами присматриваешь, а сам только воеводой и значишься. Может тебе занять место Данилы Захарьева? Боярин-дворецкий всё же выше по статусу, чем просто боярин.
Адашев помолчал.
— Дозволь, государь, остаться в том же самом статусе? У дворецкого сильно много суеты по дворцовым делам, а мы с тобой видишь, чем занимаемся?
Санька мысленно хмыкнул.
«Молодец, Фёдорыч! Не повёлся на мякину!» — подумал он.
— Тогда предлагаю учредить новый приказ — «Приказ тайных дел», — сказал царь. — И тебя главой поставить.
— Что за приказ такой? Чем заниматься будет?
— Наблюдать за управлением в государстве, за точным исполнением царских указов и вести следствия по важнейшим преступлениям против государства. Подьячих пошлёшь с послами в разные государства и на посольские съезды, а также вместе с воеводами в походы и на защиту Русского государства. Пусть следят за действиями послов и воевод и обо всем доносят тебе, а ты мне. Послы поэтому всегда старались подкупать подьячих, чтобы расположить их в свою пользу.
Адашев удивлённо покрутил головой.
— Будет у тебя своя тайная канцелярия, подчиним тебе дворцовый и посольский приказы. Боярской думе подчиняться не будешь. Наоборот… Бдить её станешь. За всеми бдить… Наберёшь себе честных подьячих, что мзду не берут…
— Честных подьячих? Шутишь, государь?
— Не шучу. Оклад им положи хороший и за то, что отказались от мзды, давать такую же сумму, ежели о мзде доложат. А мздодателей на кол.
Адашев выпучил глаза на Саньку, а потом рассмеялся.
— Не-е-е, государь. Тогда подьячие вдвое увеличат. Я лучше сам с ними разберусь, ежели волю дашь.
— Дам. Зови писца. Указ писать будем.