Батарейцы

ПОЛПРЕДЫ СТРАНЫ СОВЕТОВ

Весна сорок пятого! Радостная и тревожная… Наконец-то сбывается долгожданная мечта! Война возвращается туда, откуда она пришла.

По Европе вместе с обновлением природы идет Мир, о котором мечтали миллионы и миллионы уставших от страшной истребительной войны людей. И несет его великий труженик, взваливший основное бремя этой войны на свои плечи, — советский Солдат.

И в те апрельские дни в Восточной Пруссии набухали почки на деревьях. Коричнево-зеленые сережки манили к себе, вызывали затаенную грусть и печаль по дому. Солдаты сравнивали эти места с родными краями, прикидывали, сообразуясь с погодой, виды на урожай. Да и как же иначе? Человек есть человек, и во фронтовой обстановке ему вспоминается прежнее житье-бытье.

28-я армия А. А. Лучинского вышла из боев. Куда теперь бросят? Разнотолков было немало. Естественно, каждому хотелось попасть в Берлин, поставить личную точку в войне.

Как-то Васнецов заглянул во взвод управления лейтенанта Ивана Акасимова. Под развесистым дубом, греясь на солнышке, тесным кружком сидели разведчики. Пуская кольцами дым, батарейный весельчак и балагур Петр Бурик, прищурив глаз, говорил:

— Выпало бы нам счастье войти, братцы, в Берлин! Ну, конечно, врезали бы напоследок по фрицам наши батареи. А там, глядишь, и попал бы мне какой-либо фюрерчик. Много их там, слышал, развелось. Я не имею в виду Гитлера с его сворой. На них разведчики фронтового масштаба нацелены будут. Говорю о тех, кто помельче. Взял бы, значит, одного такого за шиворот, повернул миром и сказал: посмотри мне в глаза, мерзавец. Сколько горя принес ты людям, как тебя матушка-земля еще держит. Интересно, что бы он ответил?

— Да-а-а, — почесал затылок сержант Григорян, — действительно интересно.

— Старую песню затянул, — вступил в разговор ефрейтор Самарин. — На моей памяти еще не встречался пленный немец, который хотя бы на словах не казнил себя.

— Это-то так, — подал голос незаметно подошедший старшина батареи Плиц. — Совесть вроде чиста, мол, подневольные были. Но все же интересно было бы спросить: кто ответит, например, за гибель моей семьи? В чем она виновата? Да ни в чем!

— Не надо травить себя, старшина! Да и всех немцев тоже нельзя под одну гребенку причесывать. Не все одобряли и одобряют политику нацизма. Нужно помнить: есть Германия Карла Либкнехта, Розы Люксембург, Тельмана, к которой, кстати, относится большинство рабочего класса.

— Что-то, товарищ старший лейтенант, я не встречал интернационалистов, — в ответ обронил Плиц. — Дерутся до последнего, а попали в плен — вспоминают про интернационализм: я рабочий, я крестьянин.

— Фома ты неверующий, Плиц. Встретишь. Обязательно встретишь. Мы пока о Германии мало знаем.

В ожидании приказа воины приводили себя в порядок, смывали пороховую гарь после многодневных боев. Приятно чувствовать себя во фронтовом тылу. Не слышно визга осколков и пуль, не висят над головой самолеты. Можно подольше поспать или, как любит выражаться санинструктор старший сержант Козырев, «прибросить на глаз минут сорок».

Андриан Лаврентьевич Козырев до войны жил на Орловщине. Работал ветеринарным фельдшером. После курсов санинструкторов прибыл в 530-й. Второй день не отходит он от командира батареи с просьбой — дать указание приступить к стирке обмундирования.

— Люди ходят замызганные, товарищ старший лейтенант, — настаивает Козырев.

— Пусть вначале отдохнут, Андриан Лаврентьевич.

— Отдохнут, куда они денутся, а то как бы того… насекомые не завелись. Прошу дать команду.

— Ладно, дам.

Но в спешке Васнецов позабыл о своем обещании. Вечером его пригласил полковой врач.

— Послушай, старший лейтенант, — начал майор медицинской службы Константин Начинкин. — Сегодня в обед был на твоей батарее. Скажу честно, не понравились мне люди. Вид у них затрапезный. Передовая батарея называется. Куда это годится?

— Ясно, товарищ майор. Козырев, наверное, доложил?

— Какое это имеет значение, товарищ старший лейтенант? Побольше надо заботиться о людях.

Полковой врач Начинкин слыл педантом до мозга костей. Не терпел отступлений от норм армейской жизни. Кое-кому это, возможно, не нравилось. Но подчиняться, хочешь не хочешь, приходилось всем.

Константин Никифорович был человеком щедрой души, храброго сердца. При прорыве обороны в районе Цинтена гитлеровцы предприняли контратаку на позиции полка. Старший сержант Гуськов получил ранение в левую руку, у него были раздроблены кости плечевого сустава. Начинкин на поле боя провел операцию: извлек осколки из руки, сделал перевязку и отправил раненого в госпиталь. Спустя полтора месяца Гуськов в составе полка продолжал громить врага.

Люди в белых халатах! Вспоминается бой за населенный пункт Ромиттен. В батареях многие были ранены. Их срочно требовалось эвакуировать в тыл. На огневых находился весь полковой медицинский персонал. Санинструкторы Маша Кузьменко, Люба Голубева под обстрелом врага вынесли с поля боя Семена Мальцева, Махсула Асаева, Дениса Тетиевского, Семена Мартьянова и других воинов.

Осколком мины был ранен санинструктор Козырев.

— В медпункт, Андриан Лаврентьевич, — распорядился Васнецов.

— Не могу, не имею права. — Козырев кивнул в сторону раненых. — Куда они без меня? Помогите мне перебинтовать руку, товарищ старший лейтенант.

Получив ранение, Козырев остался на огневой батареи, оказал первую помощь старшему сержанту Илье Фадееву и другим раненым.

Воины отдыхали, приводили себя в порядок, готовили технику к предстоящим боям. В этом огневикам помогали ремонтники — отчаянные ребята! В районе Ландердорфа снаряд противника угодил в колесо орудия старшего сержанта Семена Васева. Старший техник-лейтенант Ростислав Губенко с орудийными мастерами прибыл на огневую позицию. Не теряя времени, взялись за дело. Едва успели сменить колесо, как потребовались на соседней огневой: осколок вражеского снаряда повредил противооткатное приспособление у одного из орудий. Запасного у ремонтников не оказалось. Старшие сержанты Подлесный, Колесников и младший сержант Лях начали искать выход.

Неподалеку стояла подбитая СУ-76.

— Ребята! — обернулся к подчиненным Губенко. — В самоходке такое же противооткатное приспособление, как и в наших орудиях.

— Но ведь туда еще добраться нужно, а фрицы простреливают каждый метр земли, — возразил Лях.

— Необходимо добраться, — отрезал Губенко. — Добраться и вернуться. Одному не управиться. Пойдете со мной.

На рассвете они, держа в руках инструмент, приблизились к самоходке. Фашисты заметили воинов и открыли огонь. Под многоголосье арторудий Губенко и Лях сняли противооткатное приспособление и короткими перебежками устремились на огневую. Неподалеку разорвался снаряд. Лях охнул.

— Ранен?

— Задело немного.

Офицер потянулся за индивидуальным пакетом.

— Не нужно, потерплю. Товарищи нас ждут.

Стиснув зубы, Лях рванулся вперед. За ним последовал Губенко.

Не раз проявлял бесстрашие командир паркового взвода старший техник-лейтенант Павел Савельевич Буров. Как-то в третьей батарее осколками снарядов были выведены из строя бронетранспортеры водителей Алексея Насонова и Николая Бутенко. Буров и его помощник сержант Мишустин вытащили их из-под огня противника, к утру восстановили и доставили в батарею.

Обстановка на фронтах менялась с калейдоскопической быстротой. Радио и газеты приносили добрые вести. Войска 2-го и 1-го Белорусских фронтов успешно завершили Восточно-Померанскую наступательную операцию, в результате которой прекратила свое существование группа армий «Висла». Войска 3-го Украинского фронта при содействии войск 2-го Украинского фронта 13 апреля взяли столицу Австрии Вену. Завершилось освобождение Венгрии.

Успехи советских войск радовали, рождали гордость. Большую радость вызвало известие о том, что армия убывает в распоряжение командующего 1-м Украинским фронтом Маршала Советского Союза И. С. Конева. Это значило многое. 1-й Украинский после завершения Верхне-Силезской операции и ликвидации крупной группировки противника юго-западнее города Оппельна вышел в верховье реки Одер, левым флангом оказался на линии Штреленд, Нейсе, Ратибор. С этих рубежей до Берлина было совсем недалеко, рукой подать.

В один из вечеров в штабе полка состоялось совещание. На нем шел разговор о готовности к маршу. Командир полка отметил отличившихся в подготовительных работах старших лейтенантов Ростислава Губенко и Петра Бурова. Заканчивая совещание, Данильченко напомнил:

— Товарищи, обстановка сейчас меняется быстро, в любое время может прийти приказ на выступление. Так что будьте в состоянии боевой готовности. Вопросы есть?

— Товарищ подполковник, — встал командир первой батареи Василий Дикарев, — говорят, на Берлин пойдем. Правда ли?

— Пока официального приказа нет. Однако не скрою, вчера в штабе артиллерии армии меня ориентировали на Первый Украинский. Но предупредили: пока неофициально.

— Вот здорово, Николай! — толкнул Васнецова в бок Григорий Чигрин. — Военной судьбе угодно испытать нас в решающем деле. Фронт-то на самое фашистское логово нацелен.

— Тихо, товарищу офицеры, — прервал их разговор командир полка. — Оставим эмоции на будущее. Всякое еще может случиться. Не первый месяц на фронте.

Данильченко предоставил слово подполковнику Синельникову. Заместитель командира полка по политической части повел речь об отношении к местному населению.

— Нужно помнить, — говорил Сергей Осипович, — мы — полпреды Страны Советов. За каждым нашим шагом следят напуганные геббельсовской пропагандой немцы. Каких только небылиц фашисты не наплели о нас с вами: красный террор, поголовное истребление немецкой нации, грабежи. Вот еще один пасквиль. — Синельников показал фашистскую листовку. — Гитлеровцы призывают всех немцев браться за оружие. Не то, мол, погибнет нация; у русских якобы некому работать в Сибири, там, значит, и найдут немцы свой конец. Дешевая фальшивка. Но тем но менее многие немцы еще верят такой стряпне. Вы сами свидетели: берутся за оружие старики, дети. Наша с вами задача переубедить их своим поведением, отношением к мирному населению развеять ложь, геббельсовские наветы. — Сергей Осипович посмотрел на майора Галкина. — Что по данному вопросу скажет партийный секретарь?

— В батареях уже запланированы собрания, — встал майор Галкин. — С докладами выступят офицеры управления полка. Думаю, разговор будет конкретный, серьезный.

— Ну что ж, добро.

На следующей день из штаба артиллерии армии прибыл подполковник с приказом. Полку предстояло совершить марш протяженностью свыше пятисот километров и сосредоточиться в районе небольшого населенного пункта Клайн Бадемейзель на реке Нейсе. Изучив маршрут, нетрудно было понять: это — в полосе действий 1-го Украинского фронта.

Представитель штаба армии информировал о местности, по которой намечалось преследовать, о состоянии дорог. Последнее немаловажно: талая вода только начала сходить с лугов, еще поблескивала в поймах многочисленных рек и речушек.

— Дороги прекрасные. На мостах, взорванных отходящем противником или разбитых авиацией, саперы навели переправы. На всем пути следования работает комендантская служба. Воздушное прикрытие тоже будет обеспечено.

— Это же здорово! — не выдержал командир батареи Павел Волков. — Наконец-то зашагаем, как по канонам устава!

— А ты как думал, — обернулся к нему капитан Чигрин. — Не сорок первый и даже не сорок третий год. Теперь мы диктуем условия. На нашей улице праздник, Паша!

Спустя сутки полк двумя колоннами двинулся в путь. Погода выдалась прекрасная, под стать настроению: теплая, солнечная, тихая. Не нужно было особенно соблюдать маскировку, опасаясь наземного и воздушного противника: ему сейчас было не до того.

Шли с музыкой, песнями. На привалах собирались в круг, и, как правило, начинался перепляс. Под трофейные аккордеоны и гармоники солдаты, сержанты, офицеры выделывали такие фигуры, что зрители только ахали. Лучших плясунов тут же одаривали аплодисментами, награждали зажигалками, портсигарами. В соревновании победили подчиненные старших лейтенантов Андрея Борисенко и Николая Соловаря — главным образом из-за припевок, да и плясуны у них были отменные. Лихо кружились в хороводе Тоня Масленникова, Маша Кузьменко. Впервые после смерти старшего лейтенанта Ивана Портянова улыбалась Люба Голубева. Молодость брала свое, к тому же верно говорят: время — лучший доктор.

Батареи полка шли мимо аккуратных, утопавших в садах населенных пунктов, красивых домиков под черепичными крышами; война мало коснулась этих мест. Ребята смотрели на них, хмурились, вздыхали. То ли вспоминали родные края, то ли размышляли о том, ка́к в этих ухоженных усадьбах и домах зародилась война. Подъезжая к Ландсбергу, водитель красноармеец Иван Чернов не выдержал:

— Не пойму я, товарищ старший лейтенант, ничего. Смотрите, как все ухожено. Трудолюбивый народ немцы. Откуда же у них страсть к чужому, жестокость к соседним народам?

— Обманули немецкий народ, запугали его фашисты, — ответил Васнецов. — Слышал, небось, о революции в Германии, о Веймарской республике?

— Нет, не слышал.

— Жаль. В восемнадцатом году немецкий пролетариат совершил революцию, в результате которой была образована Веймарская буржуазно-демократическая республика. К сожалению, ее плодами воспользовалась буржуазия. Она зверски расправилась с Карлом Либкнехтом, Розой Люксембург и другими вождями рабочего класса. Позже к власти пришли фашисты. Как на дрожжах стал расти национал-социализм. Цвет рабочего класса оказался в тюрьмах и концлагерях. Гитлер и его клика сыграли на безработице. Видишь, сколько дорог понастроено руками простого народа? Капиталисты получали барыш, народ — слепую веру в фюрера, фашисты — авторитет. Потом начался захват чужих территорий. Чехословакия, Польша, Франция… Как тут было не вскружиться головам людей, оболваненных ядом шовинизма! Смерть, огонь, разрушения Гитлер и его клика рекламировали как рыцарство. Всячески поощряли жестокость и насилие. Мол, это в крови немецкой нации, так сказать, традиция. Отсюда все корни, Иван Матвеевич, отсюда.

— Да, — водитель затянулся папиросным дымком. — Не так все просто…

Колонна двигалась городскими улицами. Груды битого кирпича, окна без стекол, обгоревшие черепичные крыши проплывали мимо, оставаясь позади.

— Теперь-то они понимают и, конечно, знают свою вину, — глухо обронил Чернов.

— Не все. У одних дурман еще не выветрился из головы, другим деваться некуда. Слишком много понатворили бед.

Позади остались Хайльсберг, Алленштейн, Остероде, Калиш. В Плешуве артиллеристы задержались на несколько дней. Осмотрели технику, оружие, перевели автомашины и бронетранспортеры на режим весенне-летней эксплуатации. Получили летнее обмундирование.

Нельзя было не отдать должное тыловикам, особенно капитану Андрею Баранову, человеку неугомонному. Поражали его работоспособность, огромная энергия. Ночь-полночь — а он у полевых кухонь, на складе или в штабе. Чуть свет — вновь на ногах. Какая бы ни была обстановка, Баранов со своим немногочисленным штатом успевал накормить, одеть и обуть людей.

В районе Цинтена была разбита автомашина с кухней. Андрей Григорьевич вместе с подчиненным добрался под артиллерийско-минометным огнем противника до огневых позиций батарей и накормил горячей пищей личный состав.

Баранов всегда приносил радость людям. Вот и теперь новое обмундирование преобразило бойцов. Солдаты, сержанты и офицеры полка помолодели. Наряднее выглядели и девчата.

…20 апреля полк прибыл в населенный пункт Циссендорф. Из штаба армии был получен приказ поступить в распоряжение командира 128-го стрелкового корпуса. Вечером форсировали реку Нейсе, батареи заняли противотанковую оборону у местечка Клайн Бадемейзель.

Упала на землю ночь, тихая, теплая. Батарея Васнецова зарывалась в землю вдоль асфальтированного шоссе. Наутро предполагалась атака противника.

— А может, ее вовсе и не будет? — рассуждал недавно прибывший в подразделение боец Комлев. — Может, зря все это?

— Что зря? — отер вспотевшее лицо сержант Николай Снежко.

— Ну роем.

— Ты вот что, Петр, забудь это слово. У нас его нет и быть не может. Делаем для себя. Мы — противотанкисты. Рассчитываем на себя, на свое умение и на эту вот землю. В них наша победа, наше спасение. Уразумел?

— Так точно.

— Вот и хорошо. Бери больше, кидай дальше. Но кидай с умом. Фашисты не должны заметить. Не то и в землице не усидишь.

Васнецов, невольно услышавший этот разговор, порадовался за Снежко.

Старший лейтенант поспешил на командно-наблюдательный пункт. Взвод управления заканчивал свою работу. Лейтенант Иван Акасимов стоял у бруствера траншеи и напоминал подчиненным:

— О маскировочке не забывайте, заметят фрицы — по первое число всыпят.

Ребята старались вовсю. Ячейку наблюдения, вынесенную на гребень высотки, укрыли плотным слоем дерна. Акасимов посоветовал подбросить прошлогодней травы: мол, зеленый островок будет бросаться в глаза.

В сумерках на КНП собрались командиры взводов: опытный, не раз меченный пулей лейтенант Иван Акасимов, младший лейтенант Петр Приставка и старший сержант Илья Фадеев.

Иван Николаевич Акасимов — среднего роста, русый, крепкого телосложения, немногословен, вдумчив, аккуратен в работе, хладнокровен. Награжден орденами Отечественной войны II степени и Красной Звезды.

Петр Иванович Приставка — худощавый, подвижный. Прибыл на батарею в марте 1945 года. А вообще за годы войны прошел путь от красноармейца до офицера.

Фадеев в полку со дня его формирования. Вырос с номера орудийного расчета до командира огневого взвода. Не один танк нашел конец от выпущенных им снарядов. Илья — мастер бить врага прямой наводкой. «У нас в Туле блоху подковали, а с танками мы, туляки, и подавно управимся», — говорил Фадеев.

Как не уважать таких людей, не гордиться ими!

Васнецов уточнил рубежи открытия огня, назначил ориентиры, проверил исходные данные для стрельбы и только потом прилег отдохнуть. Был почти час ночи, а впереди — трудный день.

На рассвете Николая разбудил птичий гомон. В рощице затеяли перепалку дрозды, застрекотала сорока. Старший лейтенант вышел из окопа.

— Может, кто в лесу есть? — задумчиво произнес связист красноармеец Михаил Панов.

— Вряд ли. Молчали бы птицы. Вот только сорока… Та чуть что — крик поднимает. А вообще перед восходом солнца балуют птахи.

— Зебров, — подозвал Васнецов разведчика-наблюдателя. — Ничего не заметил?

— Во втором часу слышался гул. — Михаил указал на поросший молодыми березками горбатый курганчик. — Сменщик мне об этом докладывал. Да вот и запись в журнале. С часу двадцати до без четверти двух.

— Будь бдительнее. Даром на переднем крае ничего не бывает.

— Ясно, товарищ старший лейтенант, не впервой.

— Городнов, вода у нас есть? — обернулся Васнецов к стоявшему рядом старшему сержанту.

— Пара котелков, как всегда.

— Тащи сюда один. Ополосну лицо. Прихвати и сумку — она на ящике из-под снарядов. Бритва там у меня, зубной порошок, щетка. Приведу себя в порядок.

Старший сержант принес котелок. Васнецов сбросил гимнастерку, и Городнов начал сливать ему в пригоршню. Вода не успела еще нагреться, приятно покалывала ладони, лицо.

— Товарищ старший лейтенант! Фрицы зашевелились, — послышался голос разведчика.

В утренней тишине глухо перекатывались звуки танкового двигателя. Вскоре к нему присоединился второй, третий, потом вдруг все смолкло. А через минуту — вновь рокот.

— Никак, моторы опробуют? — обронил разведчик Зебров.

— Похоже, Миша, похоже.

— Знаешь что, — обернулся Васнецов к связисту Михаилу Панову, — поднимай командиров взводов.

Вскоре пришли лейтенант Иван Акасимов, младший лейтенант Петр Приставка и старший сержант Илья Фадеев. Отдохнувшие, свежевыбритые, в начищенных до блеска сапогах. Любо-дорого было глядеть на них.

В это время появился и старшина батареи со своими помощниками. За плечами у бойцов термосы, в руках — буханки хлеба.

— Завтрак прибыл, перекусим, товарищи, — предложил Васнецов командирам.

Все охотно согласились. Тем временем к термосам с котелками потянулись представители взводов. Как всегда, с шутками да с прибаутками.

Неторопливо разговаривали.

— Эх, братцы, рыба сейчас у нас пошла, — вздохнул Акасимов. — Выйдешь, бывало, на зорьке, тишина, туман плывет. Клев отменный. Оголодала рыбешка за зиму.

Иван Николаевич родом из Марийской АССР. Вырос на реке. Окончил речной техникум. Готовился к первой путине, да война помешала. Добровольцем ушел на фронт.

— Доложите комбату, — донесся до Васнецова голос помощника командира взвода управления старшего сержанта Веремеевского, — со стороны противника вновь гул танковых двигателей.

Васнецов обернулся к телефонисту и, не торопясь, произнес:

— Передай, чтобы во взводах ускорили прием пищи.

Зазвонил телефон. Из штаба полка последовало распоряжение: «Подготовиться к отражению атаки!»

Тем временем гул двигателей вражеских танков наплывал, заполняя рощицы и низины округи. С каждой минутой он становился сильнее и сильнее.

На огневой все замерло. Редко промелькнет каска связного или запоздалого посыльного. Десятки пар глаз обшаривают местность в ожидании противника. По-разному ведут себя люди в такой обстановке. Переживают все — и командиры, и подчиненные. Одни курят, другие кусают губы до крови. Старший сержант Илья Фадеев любит рассказывать о последней весточке из дома. Неважно, слушает его кто или нет. Говорит очень серьезно, с комментариями, короткими штрихами к портретам знакомых. Особенно часто рассказывает про деда — деревенского чудака, любившего вставлять во всякий разговор: «Корень дела…»

Тогда, наверно, никто из парней не придал значения двум этим словам. И напрасно. В толковом словаре живого великорусского языка Владимира Ивановича Даля сказано: «Корень дела — начало, основание, источник». Мудро изъясняется народ!

Наводчик орудия Курило, невысокий крепыш, если позволяла обстановка, то и дело грыз что-либо — сухари, сахар, корку хлеба. Не было ничего съестного — перетирал зубами древесный сучок. Этим он успокаивал себя, а после приникал к панораме, хладнокровно работал подъемным и поворотным механизмами.

— Михайлов, ты опять?! — услышал Васнецов голос Снежко.

— Мигом, товарищ сержант.

— Давай, давай, Володя, раз приспичило.

Васнецов невольно улыбнулся, вспомнил рассказ сержанта Снежко. Вначале никто еще не понимал, появятся немецкие танки или нет. Все затаились в ожидании. А Михайлов шмыг за куст. Через минуту-другую как ни в чем не бывало появляется. Потом узнали — по-легкому, значит… У каждого свое.

Но все переживания, муки — до первого выстрела. В бою некогда отвлекаться, вздыхать — нужно работать. Работать сноровисто, горячо. Борьба идет не на жизнь — на смерть. Упредил врага — твоя взяла, промазал — получай свою долю. Роптать не приходится.

Фашисты появились внезапно. Вначале с правой стороны кургана возник силуэт одного танка, потом второго. Вслед за ними показались штурмовые орудия. Последние замедлили ход и начали вести огонь по переднему краю из-под крон ракит.

— Вот заразы! — не выдержал разведчик-наблюдатель Зебров. — Далековато, сразу и не возьмешь.

Фашисты вели стрельбу по батарее капитана Чигрина. Первый снаряд разорвался на огневой, второй взметнул над землей ящики — очевидно, угодил в погребок с боеприпасами.

— Возьмем! — невольно вырвалось у Васнецова. — Еще как возьмем!

Васнецов сосредоточил огонь батареи по штурмовым орудиям. Казалось, разрывы легли рядом с целью, но гитлеровцы продолжали вести огонь. Второй залп тоже не принес результата. Видимо, оплошность не ускользнула от тех, кто наблюдал за происходящем с КП полка. Раздался звонок. Телефонист протянул трубку командиру батареи, и Николай услышал глуховатый голос подполковника Иванова:

— Долго мазать будешь, Васнецов? — И чуть тише: — Что там у тебя? Успокойся сам и людей успокой. Не первый же раз в подобной ситуации.

— Есть, успокоиться!

Укор подхлестнул Васнецова. Скорректировав огонь, он подал команду на его открытие. На этот раз снаряды легли точно. Одно штурмовое орудие, объятое огнем, закрутилось на месте.

Вновь зазвенел телефон. У аппарата был командир полка.

— Ну вот, значит, можете метко бить! — довольно произнес подполковник.

Тем временем из-за левой стороны холма появились танки противника. Батарее Васнецова вести огонь было несподручно. По ним ударили орудия старшего лейтенанта Николая Соловаря. И тут из березняка высыпала гитлеровская пехота. В артиллерийскую стрельбу вплелись пулеметные и автоматные очереди. Отменно били по врагу батарейцы.

Бой длился недолго. Минут пятнадцать — двадцать работали орудия, пулеметы, автоматы и винтовки. Два фашистских танка загорелись, остальные начали оттягиваться назад, за ними и штурмовые орудия. Оставшиеся в живых вражеские пехотинцы бросились к спасительному березняку.

— Не выдержали, гады! — приговаривая, толкал снаряд в казенник младший сержант Виктор Мазин. — Кишка тонка.

Это был перелом боя. Встали и с криком «Ура!» рванулись вперед стрелковые батальоны. Батареи продолжали обстреливать склоны холма, пока туда не подошли цепи наших пехотинцев.

Прозвучала команда сниматься с огневых и перекатами поддерживать пехоту. Началось преследование противника. Часам к шестнадцати батареи полка вместе со стрелками ворвались в Требендорф. На узких улочках — брошенные гитлеровцами мотоциклы, повозки с впряженными битюгами, машины с имуществом, тягачи с орудиями и тяжелыми минометами на прицепах.

Не останавливаясь, пехотинцы, а за ними и артиллеристы полка проследовали через населенный пункт. Главное было — не дать противнику опомниться. И все же, как ни стремительно действовали подразделения, фашисты сумели организовать сопротивление у небольшого фольварка. На огневую Васнецова прибыл заместитель командира полка.

— Быстрее кончайте с гитлеровцами здесь, — торопил он Николая. — Нужно успеть еще к Наубаутену.

— Пехота наша лежит, товарищ майор. Совсем в землю вжалась.

— Прибавь огонька, и царица полей встанет. Собьете заслон гитлеровцев и пойдете дальше.

Майор развернул карту.

— Смотри, Николай. Городишко небольшой, однако на перекрестке дорог. Фашисты наверняка будут драться за Наубаутен упорно. Следовательно, надо не дать им возможности осмотреться, ворваться на плечах отступающих в город. Иначе будут излишние потери. — Майор посмотрел на Васнецова. — Так что, Николай, разделывайтесь с фольварком и аллюром к Наубаутену. С командиром стрелкового батальона уже об этом говорил. Действуй.

Васнецов выдвинул орудия к самой цепи пехотинцев. После третьего залпа батарейцев стрелки атаковали фольварк. Под огнем противника пехотинцы ворвались в дом.

В Наубаутене пришлось намного тяжелее. Пехота залегла. Огнем прямой наводки артиллеристы уничтожили несколько дзотов. Однако противник упорствовал.

Наступила ночь. Несколько раз стрелковый батальон поднимался в атаку, но продвинуться никак не удавалось. Пехотинцы перешли к обороне.

Под утро стрельба немного стихла. Трое суток люди не выходили из боя. Наконец-то они смогли немного отдохнуть.

Утром город был взят. Отходя, фашисты взорвали несколько крупных зданий, добили почти всех своих раненых.

— Какая бесчеловечность, какая жестокость! — всплеснула руками санинструктор Маша Кузьменко, войдя в помещение госпиталя: на койках лежали мертвые гитлеровцы — солдаты и офицеры.

— Изверги, дочка, что и говорить, — тронул ее за плечо красноармеец Филиппов.

Кузьменко — маленькая, полненькая, с острым носиком — так и не приобрела той лихости, которой любили щеголять в армии девушки. Да и форма военная Маше не особенно шла. Было в ней что-то домашнее, доброта, казалось, так и струилась из ее глаз. «Наша Кнопочка», — ласково называли санинструктора батарейцы. Чужое горе всегда становилось ее горем, чужая беда — ее бедой. А ведь и своего горя, своих бед у нее хватало: всех близких унесла война. Оставшись одна, уходила девчонка от фашистов. Обезумев от ужаса, металась по берегу Днепра под немецкими бомбами, гоняли ее по степям Украины гитлеровские асы, охотившиеся за беззащитными беженцами. Измученная, голодная, в рваном платьишке, прибилась она к группе колхозников, гнавших скот на восток. Эти добрые люди накормили и напоили девушку, к делу пристроили. С ними и добралась она до Сталинградской области.

Бои под Новороссийском стали для нее школой военной выучки. Много потом их было, и каждый по-своему сложен, каждый нес смерть и кровь. Но война так и не смогла ожесточить ее душу, казалось даже — наоборот, сделала ее более чуткой, более восприимчивой.

Был в полку сержант Селивестров, чудесный рассказчик. Бывало, выпадет свободное время на формировке или привале, соберутся все — и к нему:

— А ну-ка, сержант, выдай для души!

Сержант не заставлял себя упрашивать, начинал без раскачки. Маша старалась не пропустить ни одного его слова, устраивалась поудобнее и вся превращалась в слух.

— Судите меня, судьи, военный трибунал!.. — начинает Селивестров и дальше ведет свой рассказ о большой, красивой любви красного командира к сельской учительнице: — Выкроит командир часок, прискачет на горячем коне к любимой. Посидят на крылечке, по роще пройдутся. Споет она ему песню его любимую: «Позарастали стежки-дорожки…» И опять командир на коне, опять в погоню за бандой. Уходит банда от красных конников, каким-то чудом уходит. Жгут бандиты села, убивают активистов и бесследно исчезают. «Кто предупреждает? Кто предатель?» — думают-гадают бойцы. И вот тайна открыта: учительница — правая рука атамана, шпионка. По знакомой дорожке ведет арестованную бандитку командир с предписанием сдать ее в военный трибунал, а она вдруг поворачивается и с насмешливой улыбкой запевает: «Позарастали стежки-дорожки, где проходили милого ножки. Позарастали мохом-травою, где мы гуляли, Степа, с тобою…» Не выдержало командирское сердце, выхватил он наган и вогнал все семь пуль в свою светлую мечту, в свою большую любовь.

В этом месте рассказчик театральным жестом выхватывал пистолет. Маша всегда слушала, затаив дыхание, слезы тихонько катились по ее щекам, и тихая печаль лежала на ее простеньком, почти детском личике. Вот и теперь она не выдержала, глядя на мертвых немцев.

У городка Газель противник начал теснить советские стрелковые подразделения. Батарея старшего лейтенанта Николая Соловаря подоспела к месту схватки. Развернувшись, она с ходу ударила по наседавшим фашистам.

Противник был остановлен. Вскоре подошло подкрепление. После короткой передышки наступление возобновилось.

Враг откатывался к железнодорожной станции Луккау. Полк побатарейно свернулся в колонну и вслед за походными порядками мотострелков начал преследовать гитлеровцев. Батарея старшего лейтенанта Василия Дикарева действовала с передовым батальоном. На подходе к станции разведчики доложили: у обочины дороги закопанные танки. Вместе с командиром батальона Дикарев выдвинулся вперед.

— Один, два… четыре… — считали они, рассматривая в бинокль невысокий холмик.

— Что будем делать, бог войны? Обходить?

— Ударю по ним, авось и вся система обороны вскроется.

— Давай.

На залп батареи противник не ответил. Еще залп. Молчит, хотя одна вражеская машина и вспыхнула.

— Что бы это значило, старший лейтенант? Пусть-ка разведчики посмотрят.

Через несколько минут разведчики доложили — в боевых машинах никого не обнаружено. Четыре танка с полным комплектом боеприпасов, но без горючего достались без боя. Один сгорел.

24 апреля к исходу дня батареи полка сосредоточились в районе Гросс-Махнов и заняли боевой порядок на северо-западной окраине небольшого городка Миттенвальде с задачей не пропустить пехоту и танки противника.

Вскоре начался бой. Гитлеровцам удалось поджечь два бронетранспортера.

Часа через полтора подошел стрелковый батальон. Комбат, невысокого роста, худощавый, с покрасневшими от бессонницы глазами майор, по-вологодски окая, рассказал о приключениях, случившихся в пути. Оказалось, батальон попал в засаду.

— Ну и нас накрыли, — тихо сказал майор. — Вот и провозились, черт бы их подрал. Людей много потеряли.

Майор аж зубами скрипнул от отчаяния.

— А нам-то сказали, что по пути фрицев нет, — заметил Васнецов.

— Мне тоже, — буркнул майор, — но, как оказалось, выходила группа из окружения. Хорошо, что танкисты прошли, рассекли фашистов, большей частью уничтожили.

Стрелковый батальон при огневой поддержке двух батарей атаковал противника. Однако атака успеха не имела. Гитлеровцы прочно удерживали оборону.

К вечеру из штаба прибыло распоряжение на сосредоточение батарей. Люди устали. Командование армии решило дать отдых полку.

…Идет по немецкой земле советский солдат. Полон ненависти к фашизму, породившему жесточайшую войну. Величественна поступь солдата: он несет освобождение немецкому народу. Идет воин — полномочный представитель народа, девиз которого — мир, труд, равенство и братство всех людей на планете.