Белое отребье

Стоя у окна своего номера, Джонатан Джеффрис налил себе бокал шампанского и осмотрел пейзаж. Слева раскинулся аэропорт с бесконечными терминалами и складами, неразбериха кирпичных бункеров и дворов с выбоинами, пропитанными пролитым бензином. Работяги-муравьи вламывали весь день, а ночами ругались из-за незначительной разницы в зарплате. Плоть их слаба, но мозг еще слабее.

Эти дураки-карлики казались еще меньше из-за машин, роскошные самолеты пролетали над их головами, изрыгая выхлопы. Кабели проводили ток к заброшенных углам постройки, где ленивые люди прятались под плоскими кепками и выпивали бесконечные чашки чая. Эти бездельники и тунеядцы играли в карты и рассказывали скабрезные анекдоты о секретаршах, которые проводили часы, раскрашивая ногти. Пылесосы и швабры оставались неиспользованными, а грязное здание многоэтажной парковки шокировало посетителей, зловоние от пролитого моторного масла и протекших труб вызывало тошноту.

Мистер Джеффрис осмотрел вид справа. Угарный газ, заполняющий все уровни парковки, был достаточно неприятен, но пятна невытертой мочи и груды мусора заставляли его чувствовать стыд за Британию. Это была не центральная автобусная остановка города, ради всего святого, это международный аэропорт!

Что подумают иностранные бизнесмены и туристы? Это не производит хорошего впечатления. В промежутке между машинами на парковке просматривались шрамы дороги, а дорожные рабочие сидели без дела за колоннами оббитых конусов. Барьеры замедляли движение и создавали пробки. Десять тысяч человек работает в аэропорту, и они не могут даже поставить лифты, забыв об организации нормального подъема багажа. Единственным достойным оазисом были комнаты для отправляющихся, где магазины дьюти-фри продавали роскошные товары. Он мог отдохнуть в гостеприимном зале в ожидании предстоящего путешествия в Нью-Йорк или в Рим, золотых пляжей Карибских или Мальдивских островов.

Джонатан Джеффрис перенесся в свое последнее путешествие, его моментально захватили воспоминания о коротком отдыхе, которым он наслаждался в Нью-Йорке. Четыре дня, чтобы посетить Бродвейские постановки и навестить старых друзей в Манхеттене. Ожесточенная жизнеспособность города, который он ценил. Они не боялись издержек, относились к ним со здоровым пренебрежением, были готовы отравлять бедные районы, барахтающиеся в собственной нищете. Не было присвоенной британской фальши, которой он, к сожалению, шел на уступки. Путешествие в Нью-Йорк также подразумевало, что он увидится с Донной, с которой познакомился в те три недели отпуска на Мальдивах. Как же ему нужен отпуск. Не только чтобы перезарядить батарейки, но чтобы восстановить самообладание. Он позволял себе перерабатывать, и это отразилось на его собранности. Он слишком сильно подгонял себя, забыв, что постоянный поиск безупречности тоже требует жертв. Всего было слишком много, и он балансировал на краю бездны. Делал ошибки и ставил свою карьеру под риск.

Его жилье в этом путешествии на Малдивы было превосходным. Просто было очень комфортно. Экраны защищали от насекомых, а кондиционер — от жары. Коралловый остров, на котором он жил, был только минуткой. Отдаленной и спокойной. В час прибытия домой тяжелая ноша ответственности снова легла на его плечи.

После прощупывающего жаркого солнца бассейн был прохладным и освежал, так что его кожа быстро загорела. От регулярного плавания мышцы растянулись. Еда была бесподобной, и он наслаждался самой вкусной рыбой, которую когда-либо пробовал. Умеренно выпивал. Съездил в несколько лагун на зафрахтованных лодках. Этот курорт был исключительным, персонал избаловал мистера Джеффриса. Пальмовые деревья закрывали палубу за окном его бунгало, с нее он мог смотреть на море, которое отличалось от того, другого моря, на южном берегу Англии.

Джеффрис отвлекся от этих приятных воспоминаний о Мальдивах и вспомнил те два года, которые провел на южном берегу, когда работал в забытой богом больнице, вынужденный жить на загнивающем курорте, заполненном до отказа пенсионерами, жалкими местными жителями и отбросами Лондона, посланными жариться туда отчаявшимися врачами, которые больше не могли с ними справиться. Он не мог пройти по улице и не заметить следов нищеты, будь это облупившаяся картина пустого отеля или турбазы или безработные со своими пластиковыми сумками и особенно бесполезной, просроченной едой. Мистер Джеффрис остановился в лучшем отеле города, но это ничего не меняло. Летом было немножко лучше, но остальное время года прошло жутко.

За две зимы его пребывания больница перенесла страшные эпидемии. Это было нелепо, и с самого первого дня он был под неимоверным прессингом. Не то чтобы он жаловался, не то чтобы он не справлялся. Просто в таких обстоятельствах ему приходилось быть более сосредоточенным, чем раньше. Больница несла тяжелую ношу, персонал перерабатывал, так что ему приходилось принимать действительно жизненно важные решения. Ресурсы использовались до предела, и ему пришлось работать быстрей, чем он привык. Он чувствовал себя некомфортно, полагал, что его репутация рискует быть подмоченной. Но он определенно многое изменил, и в этом было некоторое утешение.

Мистер Джеффрис глотнул шампанского и снова мысленно перенесся на Мальдивы, вспомнил курортный роман с Донной, несчастной девушкой, нуждающейся в таком же перерыве от лихорадочного расписания. Джонатан чрезвычайно уважал американские ценности, касающиеся организации работы. В основном он считал их культуру ограниченной, основанной не на качестве, а на количестве, да и американская приверженность к традициям свободного рынка была больше чем законченной тупостью. Недостатка качества следовало ожидать. Если не пойти на компромисс с качеством, нельзя достигнуть потребительской свободы. Массы должны были выражать себя через потребление, и деловой мир просто поставлял средства, понимал и упаковывал товар в угоду дешевым вкусам общества. Нехорошо метать икру перед свиньями, поскольку животный мир не в состоянии оценить такую изысканность. Люди схожи со свиньями. Зачем скармливать простому человеку перепелиные яйца, если он разобьет их на кипящую салом сковородку и намажет получившиеся в итоге экскременты на кусок гренки?

Донна сама по себе была умная, красивая женщина. В тот вечер, когда они познакомились, она призналась, что она делает фильмы для идиотов. И это точные слова. Люди диктуют, что ей надо делать, и она их слуга. Джонатан нашел ее хорошим собеседником и очаровательной женщиной. Если два человека приезжают на отдых в одиночестве, видимо, это естественно, что они должны найти друг друга. Они плавали вместе в бассейне и ели ланч в тени пальмы. Ездили на рыбалку и поймали детеныша акулы. Плавали в масках под водой в лагуне между кораллами. Занимались любовью у Донны в номере.

Это была романтический перерыв для них обоих, но Джонатан не думал, что эти отношения перерастут во что-то более длительное. На самом деле он ждал их рандеву в Нью-Йорке, но не тосковал по этой женщине. Им было приятно в компании друг друга, и этого было достаточно. Он ценил ее достижения и жизнеспособность, а на нее произвело впечатление, что он напоминает актера Хью Гранта. Естественно, это типично по-американски — сказать такое. Донна ценила его самообладание и скромность, плюс тот факт, что он четко выражал свои мысли, и его тело было в тонусе, подтянутое и загорелое. Она говорила, что если бы он был американцем, у него бы была одна вещь — собственное богатство, которое нельзя купить. Если бы он обанкротился в трудные времена, проиграл изменчивой фортуне или отдал бы все на благотворительность, он бы все еще сохранил породу. Быть состоятельным — это как быть замороженным тортом. Он засмеялся и провел языком по краю бокала.

Донна прекрасно выглядела, так же, несмотря на загруженность в работе, придерживалась своего спортивного режима, но в этом и была ее жизнеспособность, которую он больше всего обожал. Отсутствие национальных традиций освобождало ее от необходимости в секунду принимать жесткие решения. Это он находил почти невозможным, увяз в болоте, поскольку сам запутался в истории и ее прецедентах. Донна была из хорошей Нью-Йоркской семьи и получала образование в лучших школах и университетах, но в ней все еще сохранился дух первопроходцев.

Мистер Джеффрис отвернулся от аэропорта и посмотрел вправо. Там раскинулись пригороды Лондона и городок, в котором он работал, монструозный карбункул на теле великой столицы. Еще один спутанный клубок, в котором не было романтики аэропорта, по меньшей мере открывающего ворота в Нью-Йорк, Рим, Париж — культурные центры наравне с Лондоном. В городе, где он усердно занимался своим делом, запах «Шанели» и капуччино был заменен вонью сухариков с сыром и луком и бочек с пивом, выворачивающий наизнанку желудок запах масла и пудры карри въелся в саму кирпичную кладку. Гноящийся мир без цели или желания изменить массу тупых людей, которые идут по непрерывному кругу, слишком глупы, чтобы понять, что их жизни прожиты напрасно. Что они ничего не значат, как бы ни пытались себя обмануть.

Такие вещи определяются рождением. Ему было интересно, читали ли они классиков. Тексты Сократа, де Сада и Ницше? Если каким-то чудесным образом так случилось, что они читали, был ли рядом с ними сиятельно профессиональный разум, который мог растолковать им истинное значение слов? Слушали ли они великих композиторов, творения которых играли лучшие оркестры мира? Видели ли они шедевры живописи? Пили ли чай в «Ритце»? Осмеливались ли ходить в театры в Вест-Энде и бутики в Найтсбридже? Нет, они пили кока-колу в «Макдональдсе», и смотрели футбольные матчи, и искали пива со скидкой, и делали покупки на дешевых базарах. В этом разница между высокой и низкой культурой, последняя точка, суммирующая качество, которого на самом деле нет. Там нет культуры, только высасывающая энергию посредственность, разряженная в пестрые сантименты.

Джонатан Джеффрис пребывал в созерцательном настроении. Он еще раз поднял бокал, выпив за удачный год. Он был благодушен. Огни, мерцающие на отдалении, маскировали так много обыкновенных жизней, и он почти смирился с ощущением масштабности, абсолютным размером и запутанностью Вселенной, вечной битвой между человеком и природой, постоянной войной за безупречность.

Он прижался лицом к окну, и когда наклонял голову под определенным углом, его отражение сливалось с аэропортом и городом. Это был странный эффект, и лучше всего он смотрелся мельком, оба мира — внутренний и внешний — стали видимыми. Он высоко поднял бокал и выпил за свой успех. Его жизнь была хороша и могла продолжаться еще долго. Он позволил себе помечтать.

Когда он был маленьким, родители подарили ему щенка. Маленький зверек незамедлительно намочил ковер. Мама избила его палкой, чтобы показать, что так поступать неприемлемо. Она была злой, вместо того чтобы быть доброй. Даже сейчас он мог четко вспомнить звук ударов деревянной палки о кости. Тогда он посмеялся, но все же нервничал, не знал, как на это отреагировать. Звук вибрирующего черепа щенка под ударами остался с ним, этот визг, резкий, первобытный, несколько выводил его из себя. После этого инцидента он успокоил животное и был удивлен произведенным эффектом. Животное вскоре забыло про наказание, но больше не пачкало ковер. Все это было в течение каникул, и, когда Джеффрис вернулся в школу, одна из служанок стала присматривать за щенком. Он терпел животное, но никогда не чувствовал себя привязанным к нему, никогда не разрешал ему спать в его комнате и не гладил его по шерстке. Он смутно помнил период парой лет позже, когда действительно ударил животное, чтобы вызвать в нем страх, а потом пожалел его, успокоил и восстановил доверие к себе. Все дети проходят в своей жизни через стадию, когда они демонстрируют такую жестокость, и теперь он сожалел о своих действиях, но был заинтересован идеей доверия, тем, каким образом оно так быстро может быть завоевано.

Потом, когда заинтересовался наукой, он использовал бедную собаку для своих детских экспериментов. В паре случаев его снадобья вызывали у животного рвоту и вращение глаз. Он осознал, что такие эксперименты надо проводить тайно, и легко смог это сделать. Вой пса грозил ему наказанием, а не спокойным порицанием. Потом Джеффрис пустил по телу щенка электрический ток, от которого тот вздрагивал. Теперь, думая об этом, он содрогался. Это делалось безо всякой необходимости, он был еще так безрассуден. Собака выла бы на весь дом, моля о пощаде, но он замотал ей пасть, и слышно было только слабое скуление. На какое-то время собака стала его бояться, но она была слишком глупой, и поэтому ее легко было обмануть. Знание о доверии очаровало его. Естественный детский интерес к науке, конечно, мог быть интерпретирован как жестокость, но он точно знал, что это был не тот случай.

Массы были безграмотны и, следовательно, рассматривали такие вещи как вивисекцию. Животные были объектами, которые не испытывают боль в том же смысле, что и человеческие существа. Наделять животное человеческими чувствами — нелепость. Сентиментальные орды имели такие же реакционные взгляды на генетически модифицированные культуры, аборты, генетику, даже использование пестицидов. По этим причинам власть, которая заставляла общество работать, проявляла большую тактичность. Это постыдно, но это цена общества, которое пока неспособно контролировать свои эмоции. Сентиментализм приводил в гнев Джонатана Джеффриса. Даже будучи тинейджером, он считал его идиотизмом. Те, которые протестовали против абортов и вивисекции, действительно раздражали его. Скотобойни не находились на всеобщем обозрении, а гарантии говорили, что мясник был гуманным, как будто это не было явным противоречием фактов. Лицемерие и непосредственный самообман людей действительно удивительны. Мультинациональные компании понимали это и нанимали агентов по общественным отношениям, а затем продолжали действовать беспричастным образом. Так же, как и государство. Неудачники, посвятившие свои жизни протесту, были арестованы и посажены в тюрьмы, воля народа сломлена, а его совесть соответственно обработана.

Будучи тинейджером, Джонатан интересовался химией и физикой, вдобавок медициной, а позднее экономикой, он изучал ее, когда ему минуло двадцать. Так же он чрезвычайно интересовался духовным миром. Родители были религиозны, и он был взращен в вере в Бога. И даже в таких условиях с раннего возраста он начал задавать вопросы. Есть ли жизнь после смерти, например? Умирает ли сознание вместе с телом? Есть ли небеса, и как люди могут знать, на что они похожи? Библия неправдоподобна. Родители были порядочными людьми и принимали все это без вопросов, но он так сделать не мог. У него был беспокойный, пытливый ум. Если там просто бесконечная пустота, которой нужно ждать, это невыносимо. Должна быть жизнь после смерти, просто должна быть, но чем больше он думал о существовании рая, тем больше он боялся его. Что если он это возненавидит? Почему он должен быть вынужден оставаться навеки в месте, к которому питает отвращение? Библия была написана человеком, и люди создали Бога в своем собственном воображении. От огня и серы к социализму, что-то не так с этими заветами. То же самое он думал по поводу официальной точки зрения о существовании рая. Этого люди не могли знать. Даже будучи подростком, он был вынужден контролировать свою судьбу.

Это было желанием самоопределиться, которое отделяет человека от зверей, умного от дурака. Джонатан никогда не любил своего щенка, никогда не волновался о нем, просто забыл о собаке, когда подрос, и оставил ее на попечение служанки. Животные были сентиментальным приложением, сантименты не дают развиваться более высокому разуму. Тупые эмоции портят работу вивисекторов и генетиков, и это не позволяет ученым продолжать эксперименты над человеческими существами. Зачем выбрасывать миллионы на лечение умственных заболеваний и физических недостатков, если можно служить более высоким материям? Конечно, можно, было бы желание, он не имел в виду принудительную вивисекцию, но чувствовал, что эти люди будут счастливы помочь. Пока что химикатами накачивают только кроликов, наблюдают за ними, отмечают уровень сахара в крови и рост раковых клеток и опухолей, но как бы возросла эффективность, если бы все эти тесты проводились над людьми.

Источник готовой рабочей силы — это нищие. Масса мужчин и женщин, которые могут быть отобраны в соответствии с их незначительной ролью в обществе. Бедные люди — это губка, всасывающая пособие по безработице, которая только получает и получает и ничего не отдает взамен, а ведь их можно выгодно использовать. Естественно, все будет оплачено. Он не оправдывал рабство. Не был нацистом или коммунистом. Он посмеялся над этой нелепой мыслью и залюбовался на свое лицо, отражающееся в стекле. Зная, что женщины найдут его привлекательным.

Когда ему исполнилось восемнадцать, товарищ преподнес ему в подарок женщину. Джонатан был девственником и не имел вообще никакого сексуального опыта. Приятели ссылались на эту молодую женщину как на леди ночи, хихикали и провоцировали его. Они выпили вина в итальянском баре в Ковент Гарден, а затем отправились пешком в Сохо, который в те дни считался плохим, но забавным районом. От этих воспоминаний он содрогнулся. Сама девушка была из низшего класса. Не той проницательной девушкой по вызову с роскошными апартаментами и избранным списком клиентов, а обычной проституткой, ждущей у освещенного огнями лестничного колодца, натуральных ворот в ад. Ее имя было рядом со звонком, и когда он поднялся по лестнице, то увидел, что дверь широко распахнута. Она была неряшливо очаровательна, с детским голоском, кожа напудрена, а глаза тупы, без сомнения, от каких-то наркотиков. Она занималась с ним оральным сексом в обшарпанной комнате, расположенной над салоном стриптиза, и вся эта обстановка казалась ему оскорбительной. Когда произошла эякуляция и он ретировался, то был подавлен стыдом. Девушка была отвратительна, а комната грязна. Джонатан рассердился на нее за то, что она вынудила его потерять контроль, и отказался отдать оговоренную плату. Попытался покинуть здание, но огромный мужчина подстерегал его на выходе. Джонатана ударили в живот, было больно. Потом этот амбал вынудил его заплатить деньги плюс лишние пять фунтов за причиненное беспокойство. Девушка спустилась на лестничную площадку и плюнула ему в лицо. Обозвала его всеми грязными словами. Потом мужчина ударил его в лицо и скинул с лестницы. Он мог умереть. Мог сломать себе шею. Когда он лежал внизу, их ревущий смех эхом отдавался у него в ушах. Спотыкаясь, он вышел на улицу и проблевался в желоб.

К счастью, ничего не сломал, но после этого с неделю болел. Это самая ужасная вещь, которая может случиться с чувствительным молодым человеком. Его друзья убежали в тот момент, когда он добрался до выхода на улицу, и Джонатан отыскал их в ресторане, где они договорились встретиться, если вдруг потеряются. Но еще до того, как он нашел в себе силы подняться, какие-то нищие подонки запрудили улицу. Это тоже был опыт, но не тот, который он когда-либо хотел повторить. К счастью, друзья не были там и не видели его лежащим ниц на тротуаре, хотя о нападении можно было понять по его ранам. В результате они поверили в то, что на него напала банда футбольных фанатов-молокососов.

Как же Джонатан ненавидел эту проститутку… За плевок в лицо, и за оральный секс, и за его собственную потерю контроля над собой. Он ненавидел мужчину, который так легко смог его унизить. Он думал о том, чтобы вернуться и найти девушку. Сказать все, что о ней думает. Но Джонатан Джеффрис не был глупцом. Знал, что это слишком опасно. У него не было власти в том сумрачном мире. События развивались, словно по спирали, и все быстро вышло из-под контроля, и он оказался в их милости. Он трепетал даже сейчас, через столько лет, попивая свое шампанское. Мужчина мог напасть на него, перерезать ему горло, избить до смерти. Мог попрыгать на его черепе или кастрировать его как собаку. Все что угодно. В первый раз в своей жизни Джонатан был абсолютно бессилен, и это стало серьезным уроком.

Конечно, по большому счету он сам был виновен в этом. Ошибка, которую он приписывал юношеской наивности. Да, он прочувствовал жизнь в самых темных углах, и это был урок. Ударить проститутку значило опуститься до ее уровня, и в любом случае он был неспособен на такое насилие. Джонатан был интеллектуалом, а не животным. Он надеялся, что проститутка и ее амбал найдут мир на небесах, несмотря на свои грехи, за которые должны неминуемо отправиться в ад. Они не владели тем знанием, с помощью которого можно контролировать судьбу.

Когда Джонатану Джеффрису исполнился двадцать один год, он уже не повторил прошлой ошибки и не позволил себе отправиться к другой проститутке. Теперь он с головой ушел в занятия, и у него не оставалось времени на распутство. На еду хватало, друзья тоже были заняты подготовкой к предстоящим экзаменами, а поэтому рано ужинали и избегали попоек. Полный раздумий о своем дне рожденья, он отправился после обеда прогуляться через толпы Вест-Энда, трезвый и будучи начеку.

Она была обычной девушкой, как и они все. Нелюбимой и немытой, узел вонючих лохмотьев у дверей на подходе в Стренд.[37]

Сувенирный магазин, насколько он помнил. Продающий швейцарские перочинные ножики и китайские модели лондонской башни, обрамленные фотографии королевской семьи и кучи спальных мешков. Фактически это было очень близко к Савою, где он встречался со своей мамой днем раньше, чтобы выпить чашечку чаю. Легко сказать, что девушка-беспризорница была виной других, явная жертва страдающего слабоумием общества. Либерализм сошел с ума, а социализм был занят вспарыванием кишок нации. Он был терпимым молодым человеком, но иногда надо принимать жесткие решения во имя блага. Нет, она тоже должна была нести вину за то, что раздражает всех своим убогим видом. Театралы и туристы будут обеспокоены ее присутствием. Барристеры, выходящие из «Инн оф Корт», испугаются. Он хорошо знал только одно — что вечер может быть легко испорчен видом, запахом и звуком уличных уродцев-попрошаек, как будто Лондон не лучше Каира или Калькутты. «Южный банк» много лет страдал от нищих и пьяных, терроризирующих более утонченные души. Беспризорники эгоистичны и лишены самоуважения, не говоря уж об уважении к другим. Они нуждались в поддержке, им нужно было помочь встать на ноги, тогда они перестанут клянчить милостыню.

Он опустился перед девушкой на корточки и быстро завоевал ее доверие. Он сожалел о ее положении. Когда включил обаяние, ее изначально агрессивная реакция прошла. Он стал выслушивать ее. Странный акцент. Северный, насколько он мог понять. Девушка была одинока, и испугана, и хотела рассказать ему всю историю своей жизни. Полились долгие рассказы о семье. За смертью отца последовал алкоголизм отчаявшейся матери. Как следствие, потеря фамильного дома. Это была тягостная история, но такая знакомая. Конечно, он не знал, было ли это правдой, но ему хотелось ей верить. Он оставался на корточках около пяти минут, пока она изливала на него свои эмоции. Ему порядком надоело, но он сделал вид, что сочувствует.

Джонатан улыбался. Тогда и сейчас. Вспоминая, как он кивал в перерывах между ее повествованием, а через какое-то время и вовсе перестал вслушиваться в слова. Ключевыми моментами этой истории были смерть и выпивка. Все остальное было очковтирательством. Швейцарские ножи и башня Лондона. Сексуальное оскорбление, полученное от директора школы. В какой-то момент он в это не поверил. У него начали болеть колени.

Забавно, что он мог через столько лет помнить даже боль в коленях, и шампанское защекотало его язык. Джонатан предложил девушке сходить поесть, и она согласилась. Он все еще мог видеть улыбку на ее лице. Ее выбор пал на закусочную в американском стиле, где продавались гамбургеры и картофель-фри. Молочные коктейли принесла молодая женщина в короткой юбке. Он ясно представил запах жареной пищи и пение Элвиса Пресли фоном. Это было пошлым, даже двадцать лет назад, еще до глобализации «Макдональдса». Он ненавидел Пресли так же сильно, как и новых панков-рокеров. Рок-н-ролл имел привкус британской фольклорной музыки и ритм чернокожих слуг. Обыкновенные люди Америки приняли эту гадость и танцевали под дудку сатаны. На самом деле все это образно. Он не верил, что это была музыка дьявола в буквальном смысле, просто язык южных штатов великой мировой демократии, страны достижений, с ее длительной войной между силами цивилизации и варваризма. Рок-н-ролл — дешевая смесь народных культур, не имеющая смысла. Пресли был ее представителем, деревенщина с зализанными черными волосами и любовью к яркой одежде.

Как оказалось, закусочную часто посещают молодые помощники из магазинов и стареющие пары. Мужчина с челкой и женщина с губами, вымазанными красной помадой, сели рядом, а ватага мальчишек столпилась у двери. Цены здесь были очень низкими, и он чувствовал себя неуютно от этого бесконечного парада гамбургеров, корнишонов, расплавленного сыра и кетчупа. Он попробовал пищу, и вкус ингредиентов показался ему искусственным. Свет был слишком ярким, а цвета флюоресцирующими. Это так отличалось от тусклого освещения лестницы в Сохо, на которой он чуть не расстался с жизнью, но странным образом эти два места были похожи. Их объединяла убогость. Но казалось, что девушке нравится здесь. Ее легко было порадовать, нет сомнений, что в школе она была отстающей. Вероятно, директор обратил внимание на этот факт, и она выдумала эти возмутительные оскорбления только из-за озлобленности. Девушка много улыбалась и высоко оценила еду, казалось, она испытывала необычайное удовольствие в булке и котлете и поэтому расточала столько благодарностей. Она явно была счастлива, и это, в свою очередь, радовало Джонатана, хотя, как он думал, девушка наврала ему о смерти отца и алкоголизме матери. Если она была готова врать о сексуальном оскорблении, она способна врать о чем угодно. Заболевание нации, склонность к зависимости, поиск сочувствия — потери для государственного кошелька, тяжелая ноша для общества.

Поскольку у нее не было собственного жилья, она пока не могла обслуживать клиентов, но еще и возраст работал против нее. Всего пятнадцать, а она уже попрошайничала у предусмотрительных людей, которые предпочитали инвестировать свои деньги, а не выбрасывать их на алкоголь и наркотики. У нее не было ничего, что можно было вложить, и, по всей видимости, она никогда не сможет жить самостоятельно, всегда будет выдумывать проблемы и извинения. Даже простейшие задания выше ее понимания. Казалось, она удовлетворена уже тем, что сидит в закусочной, жует второй гамбургер, который он предложил ей, закусывая его следующей порцией картофеля-фри. Она добавила много томатного соуса, которым капала на стол, когда пыталась полить гамбургер. Когда допила молочный коктейль, то стала булькать через трубочку. Джонатан был сконфужен такой необразованностью, но никто этого не заметил. В нежном возрасте, в двадцать один год, он все же понимал, что это опыт и что из него можно извлечь уроки. Этот мимолетный взгляд на весь мир, ранняя версия проститутки в Сохо трехгодичной давности. Но он надеялся, что так не будет. Он не хотел, чтобы эта девушка закончила тем же. Его предназначением было помочь ей.

Даже будучи молодым человеком, Джонатан Джеффрис внушал доверие, так что когда девушка пожаловалась на усталость и он предложил ей переночевать у него, она сразу согласилась. Он подчеркнул, что ничего не требует взамен. Он был порядочным человеком, понимающим ее положение, и из-за своего несчастливого опыта с директором школы она не должна подозревать всех мужчин в скрытых намерениях. Сопереживание было тем словом, которое ему следовало использовать, хотя он знал, что ее лексикон не настолько богат, чтобы понять это. Джонатан оплатил счет и оставил щедрых чаевых, объяснив юной девушке, что официантка не получает большую зарплату. Она хорошо работала и должна быть вознаграждена за свои труды. Это произвело впечатление на девушку, на что он и рассчитывал.

Девушка была ошеломлена от вида его квартиры. Та же трехкомнатная квартира с видом на Темзу, которой он владел до настоящего момента. На северном берегу, естественно. Она стояла у окна, загипнотизированная слегка светящейся водой внизу, перед глазами простирался северный Лондон. Ему пришлось признать, что это хороший район для проживания, было бы неучтиво отрицать этот факт, но он чувствовал, что она несколько передергивает со своими восхвалениями. Джонатан не думал, что она пытается над ним смеяться, просто изливает чувства, еще один взрыв эмоций. Она любовалась интерьером, проводила руками по деревянным панелям и прохладному мрамору камина. Он уже заметил, что ее ногти сбиты, а под ними линии грязи, подо всеми, кроме одного, который длиннее остальных. Мизинец на левой руке — это смотрелось очень нелепо. Он спросил ее об этом, и она объяснила, что это нечто вроде талисмана, память о лучших временах. Раньше у нее были красивые ногти, до того, как умер ее отец, каждый ноготь был длиннее дюйма. У нее была коллекция лаков, и каждый день она красила ногти в новый цвет, а по уикендам выбирала ярко-красный. Папа не разрешал красить ногти таким цветом в те дни, когда она ходила в школу. Матери нравились ее ногти. У каждой девушки должно быть что-то особенное на память от матери. Она сказала Джонатану, что теперь сгрызла ногти, потому что ей было страшно, но всегда оставляет мизинец таким, каким он был раньше. Как напоминание.

Она медленно обошла квартиру, и он был слегка раздражен, когда заметил, что она проводит рукой по спинке дивана. Обивка была сделана из дорогого материала, и он не хотел, чтобы она оставила на ней отпечатки своих рук. Он заставил ее отправиться в ванную и пообещал купить ей утром новую одежду. Тогда она сможет найти работу и место, где будет жить. Он будет платить за ее квартиру, а она сможет вернуть ему долг, когда станет постарше и будет способна что-нибудь накопить. Глаза девушки наполнились слезами. Без сомнения, она была дурочкой. Сказала ему, что он очень добр, что в мире не так много порядочных людей. Джонатан изобразил неловкость, но тем не менее ему было приятно. Скромность была естественной чертой его характера, и это подействовало на нее еще больше. Все было неуклюже, но он хотел что-нибудь сделать для тех, кому повезло меньше, чем ему.

Он показал девушке, где находится ванная комната, и предложил ей чистое полотенце, фланелевую рубашку. Было странно, что когда он открыл дверь ванной, она фактически задыхалась. Также было необычно то, что от нее не пахло. Он обычно был очень внимательным к запахам, исходящим от тела человека. Она была грязна и не очень-то благоухала, но от нее не воняло так, как от старых бродяг, мимо которых он проходил. Он улыбнулся и оставил ее наслаждаться ванной.

Джонатан вернулся в гостиную и смешал коктейль, уселся на диван и позволил себе расслабиться. Так много новых впечатлений за такое короткое время. Еда из закусочной давила на желудок. Как будто он проглотил шар расплавленного металла, и теперь он застывал в животе. Вероятно, мясо в гамбургере было протухшим. Повар добавил майонез, и это его раздражало, но он оставался спокойным, потому что не хотел испортить девушке настроение. Откинул голову назад и сосредоточился. Его разум был всемогущ. Он верил в это даже в возрасте двадцати одного года. Разум выше материального — это был его девиз с самых ранних дней. Если он верил во что-то, это должно сбыться. Еда не причинит ему вреда, если он будет в это верить. Правда, всегда присутствовало слабое сомнение, но оно не имело значения. Это можно держать под контролем. Дела определенно шли хорошо, гораздо лучше, чем три года назад. Джонатан вспомнил о проститутке и почувствовал ее слизь на своем лице. Отвратительно. Хотел бы он знать, где она находится в этот момент. Жует гамбургер или делает минет в том же самом грязном отеле. Как же он ненавидел эту очередь из клиентов внизу на улице, этот смех и звуки музыки из развлекательных заведений, убогие улицы города, эксплуатацию невинных…

Через полчаса, смыв грязь с тела и вымыв волосы, девушка, одетая в его рубашку, прошла в гостиную. Джеффрис был изумлен переменой в ее внешности. Она больше не была грязной бродяжкой, которая устроит только печально прославившуюся банду карманников Феджина.[38]

Он в первый раз внимательно рассмотрел ее лицо, и оно оказалось еще более хорошеньким, чем он мог вообразить. Волосы стали светлее, скорее каштановые, чем черные. К этому открытию прибавилось другое — ей не хватало скромности. Она маршировала по дому незнакомца, одетая просто в широкое полотно, и только оно скрывало ее наготу. Но это была не ее вина. Она была ребенком. Впрочем, была ли? Вероятно, она сделает все, о чем он попросит, сделает феллацио или позволит совершить с собой содомский разврат, если ему вдруг этого захочется. Но у него не было относительно нее сексуальных желаний. Он помогал жертве в ее горе. Ничего больше.

Она не ждала, пока ей предложат, и уселась на диван. Откинула голову на обивку. На мгновение он напрягся, но потом вспомнил, что она вымыла волосы. Они казались сухими. Девушка чувствовала себя очень спокойно, и он был горд тем, что заслужил такое доверие. Умение нравиться очень важно. Лицо — только декорация и не должно отражать внутренние мысли человека. Большинство людей не умеет контролировать выражение лица. Они пытаются, но эмоции предают их, показывают слезы и открывают себя всем на посмешище. Джонатан отделял физическое от умственного. Его разум следовал одному курсу, а выражение лица применялось для того, чтобы удовлетворить внешний мир. Никто не знал, что он на самом деле думает, не знал, какие вопросы он рассматривает, переживания, которые он испытывает касательно концепций истины и справедливости. Эта способность была в его генах. Некоторые были избранны, большинство людей — нет. Девушка определенно не была в числе избранных. Говорила о той закусочной, в которую они заходили, и ужасная еда отравляла его кишечник. Она была такой счастливой, что от этого ему стало тоскливо.

Джонатан протянул ей напиток, который приготовил, смесь фруктовых соков и успокоительного, чтобы легче заснуть. Она улыбнулась. Это была встреча двух не пересекающихся миров, и он прекрасно понимал это. Ее мир был физическим и подчинялся страсти, его — умственным, созерцающим, понимающим. Девушка глотнула своего напитка и сказала, что он самый великодушный человек, которого она встретила со дня своего приезда в Лондон, и она никогда не забудет его великодушия. Оказывается, девушка колебалась перед тем, как пойти с ним поесть, потому что думала, что за это он потребует секса. Даже когда они вернулись сюда, она слегка нервничала, думала, что приняла его не за того человека. Но ее инстинкт сработал верно. Он оказался настоящим джентльменом. Друзья говорили, что она слишком доверчива, и она рассказала ему историю о мальчике, которого знала, и он хотел с ней секса и не уважал того факта, что она была девственницей. Она хотела выйти замуж до того, как заняться любовью с мужчиной. Девушка вспыхнула, и Джонатан почувствовал себя очень некомфортно. Он улыбнулся, и кивнул, и посмотрел в сторону ванной. Понадеялся, что она смыла после себя всю грязь. Некоторое время она сидела спокойно, и он обнаружил, что она заснула. Девушка глубоко дышала. Джонатан удивился тому, как быстро сработали успокоительные, но больше всего ей как раз сейчас требовался отдых.

Джеффрис сидел рядом с ней долгое время, смотрел на юное лицо и думал о том, какие ужасы ждут ее в жизни. Было так жаль эту девушку, она в ужасном положении, но он собирался помочь ей. Когда Джонатан был мальчиком, он не ведал о страданиях ничего до тех пор, пока ему не исполнилось восемнадцать, и он был наивен и сбит с толку, можно даже сказать — использован, но теперь ему двадцать один, и он мужчина и решительно идет по своему собственному пути, он готов посвятить свою карьеру облегчению страдания во всех его формах. Его карьера была расписана на годы вперед. Помощь этой бродяжке станет только началом, празднованием того момента, когда началась его профессиональная жизнь.

Джонатан поднял ее на руки и отнес в одну из свободных спален. Девушка была очень легкой. Он снял с нее рубашку и отнес обратно в ванную. Повесил ее и аккуратно сложил полотенце, которым она вытиралась. Положил его на электрический полотенцесушитель. Тот был сделан из серебра, и Джонатан подумал, заметила ли девушка это. Ванна была чистой, приятный сюрприз. Она была хорошая девочка, жертва эгоистичности общества. Плюс то, что ее мать не справилась со смертью отца. Он проверил слив и нашел несколько волосков. Поднял их к своему лицу, а потом выбросил в унитаз и смыл. Он заметил мокрый отпечаток на сиденье. Провел по нему куском туалетной бумаги, вымыл руки и вытер, готовый уйти из ванной. Но остановился и вернулся к раковине. Отскреб свои ладони еще раз. Посмотрел на ванную и представил микробов, которых переносит девушка. Подошел к шкафчику и достал бутылку с дезинфицирующей жидкостью. Натянул пару резиновых перчаток и разбрызгал жидкость по ванне. Взял щетку и начал оттирать мрамор. Он вымыл каждый сантиметр ванны, а потом смыл все это горячей водой. Слил воду из унитаза и, убедившись, что он чист, выключил свет.

Джонатан вернулся к девушке. Оставил дверь открытой, чтобы свет из гостиной освещал спальню. Взглянув на нее, заметил, как выпирают груди, торчат сосками в потолок, обратил внимание на формы ее маленького тела и розоватость плоти между ног. Тонкие спутавшиеся лобковые волосы. Ему было интересно, сказала ли она ему правду насчет девственности. Но это было не его дело. Соблазн лежал на этой кровати, и если бы он был злым человеком, он воспользовался бы ее невинностью, позволил бы себе сексуальные домогательства, когда она лежала обнаженная, и беззащитная, и полностью в его власти. Но Джонатан Джеффрис не был таким человеком. Он быстро одел ее в пижаму и укрыл одеялами. Дыхание девушки было сильным и ритмичным, она наслаждалась первым нормальным сном за многие-многие месяцы.

Он вышел из спальни и закрыл дверь. Подошел к холодильнику и налил себе бокал шампанского, а затем взял книгу и пару часов сидел и занимался. Затем отправился спать. Когда на следующий день она проснется, он сделает все, что обещал, чтобы она начала новую жизнь. Он очень гордился собой.

Джонатан осушил бокал и отметил, что огни аэропорта мигнули. Электричество приводит самолеты домой. Сверхзвуковые машины, над которыми работали умнейшие мозги всего земного шара. В их чреве лучшее, что могут предложить соединенные Штаты. Общие основы. Интернациональные банки. Философы свободного рынка, посвятившие себя распространению возможностей и богатства. Еще авиалинии приносят туристов, чьи доллары, и йены, и марки помогают поддерживать экономику. Это состоятельные мужчины и женщины, которые очень ценят истинную Британию. Лондон Шекспира, Букингемский дворец и дома Парламента. Конечно, есть и тунеядцы, пытающиеся въехать в страну, их постепенно становится все больше, такие всегда были и всегда будут. Органы проконтролируют ситуацию, неважно, что об этом кричат масс-медиа. Насчет этого он не беспокоился. Он был образованным человеком и не поддавался предубеждениям и истерии.

Джонатан не хотел вспоминать утро после своего двадцать первого дня рождения. Он оставил девушку спать, но в середине дня решил разбудить ее. Собирался сделать ей завтрак, а потом подыскать жилье. Он поможет ей начать новую жизнь. Когда вошел, она все еще спала крепким сном, но когда он раздвинул занавески и мягко потряс за плечо, его пронизал шок. Девушка была мертва. Джонатан не мог в это поверить. Ей было только пятнадцать.

Безо всякого вскрытия ему было совершенно ясно, что произошло, он пришел к заключению, что у нее было слабое сердце или смертельное заболевание. Помимо того, что он испытывал отчаяние и сожаление о потере юной жизни, он понимал, что находится в ужаснейшей ситуации. Поверит ли кто-нибудь, что его действия были абсолютно благочестивы и он не ожидал и даже не имел в виду никаких любезностей в ответ на свою доброту? Правда, были еще снотворные, которые он дал ей, чтобы она заснула. Это не могло ее убить, но вопросы будут заданы, и злоба человеческой натуры будет смотреть только на самые темные мотивы, которых не было и в помине.

Джеффрис сожалел о своем великодушии и провел последующие несколько месяцев в полном отчаянии, которое обернулось депрессией. После того, как он понял, что девушка мертва, он сидел на диване и плакал. Действительно плакал. В ту ночь он избавился от тела. Потом проснулся в ранний час, подавленный и потерянный. Бросился снова к своим занятиям и постепенно смягчил свой ужас. По меньшей мере, она умерла счастливой, это все, что он знал, и она умерла в комфорте, но и это что-то значило. Джонатан переваривал эту мысль до тех пор, пока не поверил в нее, и решил для себя, что дальнейшая жизнь девушки была бы одним бесконечным страданием. Зато теперь она никогда не закончит свои дни, стоя на верхушке освещенной лестницы, вынужденная обслуживать незнакомцев, не станет бродячей старухой с разумом, разрушенным алкоголизмом.

С того дня он перенаправил свою энергию на то, чтобы все исправлять, хотя он не был виновен в преступлении, его решимость помогать тем, кто менее успешен, чем он сам, окрепла как никогда. Он совершал ошибки. Ошибкой было его обращение со щенком и этот визит к проститутке, но с девушкой был всего лишь акт благотворительности, который ужасно закончился. Все эти годы после инцидента воспоминания приводили Джонатана Джеффриса в тоску, и он решил не задумываться о несчастной смерти, вместо этого снова стал созерцать аэропорт, попивать шампанское и улыбаться своему отражению.