Белое отребье

Мистер Джеффрис был романтиком, но тем не менее достаточно здравомыслящим человеком, способным проникнуть в суть страданий. Конечно, не посредством личного опыта, а через глубокие духовные переживания. Он чувствовал, что его знание о страданиях было более чем истинным. Человек с достатком не будет бороться за пособие для менее успешных людишек, но он сам выбрал для себя этот путь. Служение обществу для него было важнее стремления к богатству.

Рабочий с фабрики или клерк вступает в профсоюз и борется за более высокую зарплату и сокращение часов работы, а работающие на себя убегают от налогов и обманывают систему. Не волнуясь о последствиях для общества. У профсоюзов привкус зависти. Политика зависти преследует курс национальных интересов. Он знал, что для большинства людей жизнь — это битва, но должны же быть и пожертвования. Это нормально для каждого человека — стараться улучшить свою жизнь. Он вполне понимал это, но победы этих людей незначительны, если сравнивать их с победами настоящих героев. Он желал, чтобы человечество перестало страдать, но оставался реалистом. Битва — это путь мира. Национальный отбор — базовый закон. Это избито, но, правда, жизнь несправедлива. Никакое количество революций не изменят этого факта. В мире всегда будут лидеры и всегда — благодарные ведомые. Без образованных людей, готовых к самопожертвованию, цивилизация рухнет.

Та же самая безнадежность и в самой жизни. Которая без исключений заканчивается смертью. Теперь он понимал, что именно смерть обусловила жизнь. Что было труднее принять, так это то, что человечество атаковали болезни. Конечно, не он один придерживался такого мнения, но чувствовал это более остро, чем большинство. Гниение тела и духа приводило его в депрессию. То, как люди тратят свою жизнь, слепо стремясь к Богу в рай, было постыдным. Лишь немногие задумываются о том, куда идут они и куда идут их спутники. Расходуют энергию на тривиальные вещи, а сама картина мира остается незамеченной.

Несмотря на то, что он рос и воспитывался христианином, и изучал Библию, и посещал в юности церковь, у него все равно оставались претензии к Богу, который позволил существовать таким болезням, как рак, позволил убивать маленьких детей. Создатель, который смотрит, как мужчины и женщины, которые вкалывают всю свою жизнь, гибнут от старческого слабоумия в свои преклонные годы. Никакого благоразумия и дальновидности. Их потомки поднимают мятежи. Пьют и принимают наркотики. Смеются, когда нет причин для веселья. Где здесь справедливость, если самоотверженный человек заканчивает свои дни на небесах вместе с эгоистичным животным, и оба они наслаждаются вечным благословением? Несправедливость — это самое горькое.

Он кликнул мышкой и просмотрел список несчастных случаев по скорой помощи в прошлом году. Кому-то требуется пристальное внимание, остальные могут подождать. Он вообразил приемную. Грубая комната с детским манежем и всевозможными старыми игрушками. Шипящий телевизор, выплевывающий в пустоту мыльные оперы. Красные пластиковые кресла и грязь, как на железнодорожной станции. Люди кидают сладкие обертки и окурки прямо на пол, слишком тупые, чтобы понять, что куча мусора не улучшит состояния ни больных, ни докторов. Что после этого нужно нанять кого-то, кто будет убирать этот беспорядок. Маленький пунктик. Может, он был педантом, но чувствовал, что все это показывает, насколько большинству людей недостает уважения. Он испытывал сильное разочарование, потому что в основе всего была нехватка людей, готовых к помощи и сотрудничеству. Его планы срывались только потому, что никто не хотел помогать.

Но ничего страшного. Он стал работать над списком. Пожилая женщина с проблемами дыхательных путей. Растяжение ноги. Автомобильная авария. Маленький мальчик, проглотивший отбеливатель. Пневмония. Сильная головная боль. Драка в пабе. Ожоги от вылитой на себя кастрюли с кипятком. Сердечный приступ. Все это мистер Джеффрис пометил перекрестными ссылками, указав время и причину поступления, создавая таким образом некий шаблон. Чтобы понять, чего можно избежать, а чего нельзя. На весь следующий час работы он полностью погрузился в это. Потом сохранил документ и откинулся назад в своем кресле, дав глазам отдохнуть от экрана. У него было хорошее настроение.

Мистер Джеффрис предпочитал работать по ночам, когда больница отдыхала, коридоры ее были пусты. Его офис располагался в центре, тем не менее в тихом месте. Был отдален от главных артерий. Вне офиса происходят совсем другие вещи. Трудно свободно передвигаться. Персонал вечно занят, и он не хотел мешаться под ногами. Чтобы быть в курсе происходящего, он проводил в больнице один день в неделю, но пришел к выводу, что его ночная работа дает самый лучший результат. Он был способен размышлять трезво, и его разговоры с персоналом не прошли даром. Теперь люди были заняты меньше, а отдыхали больше. Больше радовались ему, нежели выносили его присутствие. Его работа требовала сбора информации, сбора мнений из первых рук. Перед тем, как начинать действовать, он слушал. Ночные медсестры были преданны и мудры. Он уважал их наблюдательность. У них была трудная работа. Он видел, что они более чем счастливы поговорить с ним. Конечно, их работа заключалась не в этом. Они с радостью рассказывали об основных проблемах. Мистеру Джеффрису было приятно общаться с персоналом, и он надеялся, что это взаимно. Естественно, он никогда ни во что не вмешивался. Он смотрел. Слушал. Узнавал.

Когда он приступил к работе в больнице, первое, что он сделал, — выучил наизусть ее планировку. Несколько дней он запоминал план, а затем сел и пометил разные отделения, аудитории, лаборатории и склады на схеме. В таких делах нельзя спешить. Ему нужно было запомнить каждый коридор, сервант и туалет. Первый месяц ушел на изучения, открытия и размышления. Тогда же он знакомился с новыми товарищами и коллегами.

Он полностью ухватил суть проблемы. Те люди, которые посвящают свои жизни заботе о больных, неохотно готовы принимать аутсайдера, который, как они полагали, поставлен свыше для того, чтобы урезать финансирование. Но его работа заключалась не в этом, и он терпеливо объяснял, в чем именно суть его работы, убеждал персонал, что все идет ровно и гладко. Он постарался проявить себя как личность, а не как ставленник на данную должность. Личное общение сильно облегчило его работу. В конце этого месяца он чувствовал, что изучил больницу и принят коллегами. Он не был самодоволен, не останавливался на достигнутом, никогда не переставал учиться, все это время открывал для себя новые грани. Прямые пути. Связующие звенья. В своей работе он все изучал досконально.

Больничные звуки стали привычными. В отличие от той больницы это здание было новым, атмосфера совсем другой. Почти в молчании он двигался по тихим этажам. Любое эхо отзывалось мягче, чем в больницах старой постройки, старые здания строились по военному образцу. Но многие звуки были схожи. Человеческий элемент. Звуки страдания. Этот госпиталь был построен около двадцати лет назад по современному образцу. Основное правило архитекторов — обеспечить простоту доступа в любой конец здания. На результативность и эффективность было потрачено достаточно средств.

Снаружи госпиталь выглядел незаметно, кому-то покажется, что даже тягостно, и явно не выдерживал никакого сравнения с кирпичной конструкцией столетней давности в плане дизайна и архитектуры. Джеффрису нравились огромные старинные подъезды, но он понимал, что отталкиваться нужно от практической пользы. Деньги теперь важны, как никогда. Речь шла о здравоохранении. Больше не существует огромных палат с длинными рядами кроватей. К уединенности и индивидуальности пациентов нужно относиться с должным почтением, кровати стояли маленькими группами. Более интимная атмосфера облегчала работу.

Теперь он полностью был принят в коллектив. Один из команды, так сказать. Он не представлял никакой личной опасности и был на хорошем счету у ночных медсестер. Между ними существовала некая связь. Он был частью обстановки и знал всю эту рутину. Он знал, в какое время медсестра Хопкинс пьет вторую чашку кофе, знал даже тот факт, что она пьет его с молоком и тремя кусочками сахара. Крупная женщина около сорока, полная сил и великодушная. Пару раз он сам делал ей кофе. Она нашла это очаровательным. Также он знал, что медсестре МакКенна не хватало самоорганизации. Если он торопился, он мог пройти мимо, не потревожив ее, поскольку она любила читать дешевые любовные романы. На самом деле, находясь на работе, она не имела права читать, но пациенты спали, и поэтому это было неважно. Они шутили насчет этой любви к романам. Когда медсестра Даливал об этом узнала, ее реакция была негативной. Видимо, из-за разницы культур. Она была более сдержанна, но в конечном счете он и ее к себе расположил.

Прозвенело приветствие компьютера. Сладкие колокола Моцарта. За последний час он много сделал. Мистер Джеффрис выключил компьютер, встал, погасил свет и покинул офис. Ноги затекли, а спина болела. Голова вдруг стала тяжелой. Быстрая прогулка, и все это пройдет. Коридоры — застывшие и пустынные. Давление слегка отпустило. Мускулы потянулись, и голова начала проясняться. Он мог пройти милю, если бы захотел. Стоял ободряющий запах дезинфекции, жизненное оружие в продолжающейся войне против инфекции. И это война, которая никогда не прекратится. Как только находили лекарство против одной болезни, появлялась другая. В течение дня голоса больных не смолкают. Необходимости жизни требовали внимания. Еда принималась и вытеснялась, тела мылись, а раны лечились, постели менялись, а простыни стирались, рассматривались симптомы и ставились диагнозы. Проводились курсы лечения. Так много факторов надо было рассмотреть. Без всякого сомнения, его работа была напряженной, но он справлялся. Длинный список поправок, над которым он работал, начал уменьшаться. Каждый заслуживал отдыха.

Он абсолютно не был бумажным пройдохой. Не был привязанным к столу теоретиком. Воспетые время и движение требовали начинать работу издалека. Мистер Джеффрис не был чистюлей. О нет. Это было бы слишком легко и одинаково неприемлемо и глупо. Общение с людьми — вот что делало его работу такой замечательной. Он мог напрячь административные силы, если бы захотел, но он этого не делал. Он был более чем удовлетворен ходом дел. Прогресс налицо. Все работники больницы работали на одну благую цель, и даже неквалифицированный персонал заслуживал того, чтобы быть выслушанным. Носильщики, уборщики, добровольцы. Согласие было важнее всего. Добрая воля — половина успеха. В его власти было помогать им в делах, но без подчеркнутой внимательности. Его офис был маленьким, но удобным. Настолько, чтобы он мог уединиться. Местонахождение в центре делало легким доступ в любую часть больницы. Он работал с открытым забралом. Проблема была в том, что слишком много людей занимали ключевые позиции, были самодовольны и ни с кем не общались. Им хватало должности, зарплаты и престижа. Их решения были нечистоплотны. Он сам уже стал состоятельным человеком, и зарплата, которую он получал, не слишком влияла на качество его жизни. Должность и престиж получить легко. Только дураки жаждут титула. Объятий надменности. А его работа была призванием свыше.

Мистер Джеффрис прошелся по направлению к западному крылу больницы, развернулся влево, затем свернул к отделению Патологии и сделал петлю, которая заняла у него тридцать минут. Теперь его путешествие завершилось, мысли утихомирились. Он сменил направление как раз перед тем, как дойти до детского отделения, и неожиданно обнаружил, что смотрит глаза в глаза босому человеку, одетому в полосатую пижаму. Они стояли несколько секунд, уставившись друг на друга. Лицо мужчины было буквально обтянуто кожей вокруг черепа, а пижама напомнила Джеффрису узника концентрационных лагерей. Глаза казались очень большими из-за впалости, череп можно было рассмотреть в подробностях. Из-под мертвого пергамента кожи выступали кости. Этому несчастному было где-то между сорока и шестьюдесятью. Мистер Джеффрис не знал, что сказать этому ходячему скелету, просто плохо чувствовал себя от одного его вида. Человек был гротескным, от него плохо пахло, но его глаза нервировали Джеффриса больше всего. Его пронизывающий взгляд казался насмешкой над слабым гниющим телом. Ненатуральная улыбка разрезала лицо старика.

— Вы в порядке? — в конце концов спросил Джеффрис. — Похоже, вы заблудились.

Скелет не ответил. Глаза просканировали Джеффриса от головы до пяток. Это было долгое, злобное рассматривание.

— Бог видит все, что происходит здесь, — в конце концов сказал этот человек. — Он везде, смотрит и ждет.

Голос звучал мстительно, и мистер Джеффрис похолодел от его мощи. Рука скелета вытянулась вперед и схватила его за запястье. Человек был силен, и доктор странным образом испугался. В случае необходимости он легко мог бы дать отпор этому пациенту, но ненавидел насилие. Человек, очевидно, смутился, по всей вероятности, лечение обострило самые худшие черты его натуры.

— Не думайте, что вы можете дурачить меня. Я вижу все, что происходит в этом месте. Бог дал мне глаза. Я знаю, для чего вы здесь, чтобы ползать ночью и шпионить за женщинами, воровать их трусы и нюхать их в своем болоте. Вы грязная сука. Могу поспорить, что вы на них еще и дрочите, или вы идете до конца и пристаете к женщинам? Рубите их и топите в туалете? Во что вы играете? Что делаете?

Мистер Джеффрис был в замешательстве. Его ноги ослабли, и он не знал, что делать дальше. Этот человек дряхл, очевидно, слаб умом и вытаскивал свои глубинные страхи из гниющего мозга. Медсестра из его палаты давно уже должна была его выписать. Это неприемлемо. Мистеру Джеффрису было интересно узнать, в какой палате лежит этот человек, но едва он успел прочистить горло, чтобы заговорить, как заметил ужасную вспышку в глазах больного. Доктор не хотел стать причиной беспокойства. Он был мягким человеком, а этот пациент, очевидно, нет.

— Пойдемте. Вы не в себе. В какой палате вы лежите?

— Ооооооооооооооо, — отрубил человек. — Ла-ди-ла. Но я могу видеть вас насквозь. Веселый тон не производит на меня впечатления. Бог примет всех одинаково. Я его служащий, и я получил ваш номер. Вы вырываете кишки у бедных работающих девочек, а потом развешиваете их наизнанку по комнате. У вас есть опыт хирурга, и вы думаете, что можете использовать его так, как вам захочется, есть печень и пить кровь. Так вот, вы не можете, вы ебаный идиот. Я, черт возьми, прекращу все эти сраные изнасилования. Даже у шлюх есть семьи. Вы замаскированный Люцифер.

Мистер Джеффрис откинул руку мужчины. Он не чувствовал ничего, кроме отвращения. Чтобы его сравнили с убийцей. С демоном, который причиняет боль, в то время как вся его жизнь была подчинена облегчению этой боли. Его собственный отец был хирургом. Образцом благородного поведения. Джеффрис увидел медсестру в конце коридора, за спиной скелета. Человек был больше чудовищем, чем невинной жертвой, гнилостный запах его тела и давящая одежда, — все это топило здравый смысл.

— Эндрю!

Мистер Джеффрис увидел, что это была медсестра МакКенна. Человек обернулся на ее крик и смотрел, как она идет им навстречу. Она шла, понурив голову. Без сомнения, ей было стыдно за пациента, которому позволили скитаться без присмотра. Не упоминая о том, что Джеффрису было все известно о ее пристрастии к любовным романам.

— Подождите там, Эндрю.

Мистер Джеффрис хотел, чтобы она поторопилась. Коридор был очень длинным, и казалось, что медсестра еле плетется. Но ее шаги были все громче. Она не могла прийти быстро, а ему было жаль этого человека, который потерял чувство собственного достоинства и остался только разбухшей оболочкой. Ужасный способ окончить свои дни — разгуливая в изумленном умопомрачении. Странно, что люди с проблемами мышления поворачивают в сторону религиозного символизма. Видимо, это обусловлено, сознательно или подсознательно, церковью, школой или, может быть, телевидением. Но пусть так. Странно, что кто-то может принимать в таком возрасте свое воображение всерьез. Люцифер был удивительным созданием, но все же мифом. Неужели эти люди не понимают, что это всего лишь сказка? Джеффрис был рациональным человеком и не имел времени на суеверия. Он имел дело с проверенными фактами и точными числами.

— Пойдем, дорогой, — сказала МакКенна, когда добралась до них. — Пора в кроватку.

Она старательно избегала смотреть мистеру Джеффрису в глаза.

— Он сбежал, пока я отвечала на звонок.

Мистер Джеффрис улыбнулся. Кивнул. Продемонстрировал, что все о’кей. Он понимал, что не стоит обвинять медсестру в пристрастиях к романтическому чтиву. В других обстоятельствах она отлично работала. Немного, видимо, расслабилась, но сердце все еще такое же прекрасное. Неумение — это всего лишь человеческая слабость.

— Все в совершенном порядке.

— Лекарства плохо на него действуют, но он на самом деле чудесный человек, правда же, Эндрю?

Мистер Джеффрис улыбнулся и собрался уходить. Это была не самая счастливая случайная встреча. Казалось, запах, исходящий от этого человека, становится все более зловонным.

— Они хотят, чтоб я умер, да? Я знаю, они хотят, чтобы я умер.

— Мы здесь, чтобы помочь вам, — сказала медсестра МакКенна. — Мы просто хотим помочь вам. Пойдем, пойдемте обратно в палату. Я не могу тратить свое время на то, чтобы отлавливать вас тут и там по коридору. А как же другие пациенты?

Скелет повернулся и уставился на стену. Джеффрис изумился терпению медсестры. Она подбадривала его, как будто он был ребенком.

— Вы думаете, что я или другие медсестры хотят причинить вам вред? Вы так думаете?

— Нет. Но кое-кто хочет. Плохие люди не любят меня, потому что я могу видеть, что они делают. Они хотят изрезать меня на мелкие куски. Они меня ненавидят.

Медсестра МакКенна повернулась к мистеру Джеффрису.

— Он успокоится, когда я отведу его обратно в постель. Он в помешательстве. Пара дней, и он вернется в норму.

Хотел бы мистер Джеффрис знать, что такое в данном случае норма. Этот человек, без сомнения, катился в пропасть. Потом, позже, он проверит его данные, но прямо сейчас он хотел бы от него избавиться. Подкатывала тошнота. Он все еще улыбался, глядя на обнаженные ноги скелета. Ногти были сломаны или вросли внутрь. То, что оставалось на коже, было покрыто грязью. Под этой грязью должны быть все виды ссадин и бактерий. Кости даже больше проступали на ногах, чем на лице. Запах был отвратительным. Запах из его рта. Одежды. Тела.

— Поторапливайся, — сказала медсестра МакКенна скелету. — Горе ты мое. Все время меня не слушаешься.

Она улыбнулась мистеру Джеффрису. Хорошая работница. Основательна, но достаточно чувствительная к пахнущим, дряхлым людям, которые, если бы они жили в более натуральной среде или, к примеру, лет двадцать назад, то уже лежали бы в могиле, а не в больничной палате. Ученые работают изо всех сил, чтобы продлить жизнь, но, горько это сознавать, часто приносят в жертву разум пациентов. Эта медсестра хотела лгать и говорить своему больному, что все в порядке, хотя это, вполне очевидно, не было так. Она заботилась о том, чтобы облегчить страдания умирающего человека. Скелета. У нее была тяжелая работа, и Джеффрис уважал ее за это.

— Я голоден, сестра.

Она неодобрительно покачала головой. Маленький мальчик.

— Нужно подождать до завтрака, как и все.

Человек неожиданно двинулся к Джеффрису, выбрасывая вперед лицо.

— Вы хладнокровный убийца-ублюдок. Они поймают вас и повесят. Надеюсь, что вы сгорите в аду. В аду, где живет рогатый дьявол, где сонмы бешеных огней. Красные ящеры с раздвоенными хвостами. Черти и скотоложцы.

Мистер Джеффрис был шокирован этим выпадом, даже слегка обиделся. Это не есть красиво — чтобы тебя оскорбляли на глазах у медсестры. Но он оставался профессионалом. Его сочувствие вернулось.

— Простите. Он не имел этого в виду. Это лекарства.

Доктор смотрел, как скелет уходит вдоль по коридору вместе с ворчащей на него медсестрой. Она была несколько выше, но не полной. Даже когда он исчез из виду, его запах все еще стоял в воздухе. Органы гниют внутри тела, мозг также разлагается. Это было так печально. Он размышлял об этом в течение нескольких минут.

В конце концов мистер Джеффрис продолжил свою прогулку. Теперь он понимал, что страхи, которые испытывал больной, были просто следствием шока глубин подсознания, в которых он блуждал. Конечно, он много раз до этого наблюдал этот тип дезориентации, но таким образом его никогда не оскорбляли. Он засмеялся. Мистер Джеффрис был не настолько толстокожим, как сам про себя думал. Работа в больнице закаляет человека, показывает ему самые жесткие реалии жизни, но этот инцидент напомнил ему о собственной уязвимости. Удивительное всегда где-то рядом.

Он пошел быстрым шагом и скоро добрался до офиса. Закрыл дверь и поставил чайник. Приготовил себе чашечку чаю и уселся за работу На мгновение задумался, были ли конкретные случаи того, что мужчины воровали женское белье, чтобы на него мастурбировать? Нюхали ли они материал? Он был романтиком и надеялся, что все это только лунатический бред. Все это кажется невероятным, но в городе никогда нельзя утверждать, что такого не бывает. Этот город — не самое культурное место в мире, и, видимо, такая извращенность встречается часто. Не хотелось думать о таких вещах, и он погрузился в рабочие дела.