Белое отребье

Руби не проснулась, когда Пола кормила девочек завтраком, ворча на них, чтобы те поторапливались, одевались, чистили зубы, затягивали шнурки, и провожала их до школы. Руби не шевелилась, пока с ее лица не сорвали одеяло, и солнце брызнуло ей в глаза, а парой секунд позже сочный запах кофе донесся до ее носа, и она встала, чтобы посмотреть на Полу, стоящую на коленях у кушетки и держащую на вытянутой руке чашку с кофе с бешеным зеленым драконом, выпускающим из пасти красное пламя прямо на нее, пар от кофе понесся вперед, когда Пола подвинула чашку, дым в огне, а хитрость была в том, что этот грифон был трехмерным и выглядел, как голограмма, как будто он был живым или вроде того, удивление длилось пару секунд, затем прошло.

Она быстро села, увидев гримасу страдания на лице Полы, чашка обжигала ей руку, ручка была отколота, и она держала чашку за середину. Для этого нужно иметь толстую кожу, мама Руби была такой, могла взять что угодно, никогда не казалось, что ей горячо, и Руби протянула руку и успела схватить кофе до того, как он капнул на ковер, еще один цвет добавился бы к еде и грязи, грязные ботинки, которые девочки забывают снять, когда приходят, неважно, сколько раз им об этом говорили, Руби почти что проливает эту превосходную, черную, как смола, жидкость на диван, тоже неожиданно обжигается, наклоняется и ставит чашку на пол, кровь приливает к голове, когда она встает, вздрагивает, чувствуя слабость в шее. Она спала на кушетке в углу, а теперь стоит и разминает пальцы, чтобы они остыли.

Кровь течет в одном направлении, и она представляет, что по ее спине в другом направлении течет антифриз, прямо по спине и вниз, туда, куда во сне ей впилась деревяшка. Она ворочалась всю ночь, вертелась и крутилась, пытаясь устроиться поудобней. Диван был старый, но именно мама Полы отдала ей его, она такая счастливая, ее мама всегда рядом, Ирен много делает для своих детей.

— Ты выглядишь так же, как я себя чувствую, — сказала Пола, отошла и села на краешек кресла напротив. Совсем на край.

— Ага. — Руби улыбнулась, потирая глаза, чтобы прогнать сон. — Моя голова меня доконает, похоже, мне надо промыть кровь.

— А ты это делала — чистку крови? — спросила Пола, смеясь.

— Но не для того, чтобы снять похмелье. Крепкий кофе.

— Так и есть, я купила по специальному предложению, такой аромат, когда размалываешь зерна. Знаешь что — я ушла и забыла эти банки, которые вчера купила. Я оставила их у Деза в машине.

— Когда он их найдет, он завезет.

— Хорошая была ночь, особенно как мы вошли туда, прямо в начало очереди, очень важные гости вышибал. Не думаю, что всех, кто там стоял и ждал, это порадовало.

— Это было несправедливо, ага. Я об этом тогда не задумалась.

— Ну и что, я не против чуточку побыть привилегированно обслуженной. Ты помнишь, как мы гуляли с кузеном Джерри, Гари? Когда он взял нас с собой в «Медовый Чайник» как своих гостей, на мой день рожденья?

Руби все это прекрасно помнила. Гари был мошенником, у него была доля в одном ночном клубе за городом, в большом пошлом заведении рядом с резервуаром. Внутри все было шикарным, почему-то даже вышибалы казались одетыми лучше, чем везде, но расположение клуба было отвратительным, и музыка дерьмовая, джаз-фанк в худшем его варианте и говенное диско. С подачи Гари их обслуживали как королей, и пока это было в новинку, Руби веселилась, сидела на подиуме с бесплатной выпивкой, которую всю ночь приносили официантки, все бесплатно, по желанию готовые поставки наркотиков, но они не были теми женщинами, которые смотрят в зубы дареного коня, она, Пола и Доун, закончив работу — и до конца ночи, и Гари постарался, проверил, что они добрались домой, даже когда Доун, вроде бы в шутку, предложила сделать ему минет в благодарность за такую ночь. Он просто посмеялся, и погладил ее по голове, и сказал, чтобы они по этому поводу не переживали, как уважаемый бизнесмен он имеет легкий доступ к любому оральному сексу, который он закажет, спасибо большое, и это была та вещь, которая не совмещалась с Гари, его манерами, ему было трудно ввести в свой лексикон слова, которые он прочитал в словаре, самоучка и жулик с бриллиантами на воротнике, совсем другие предпочтения в одежде, которых она просто не понимала.

— Тебе было плохо, когда мы сели в машину, помнишь?

Руби кивнула и застонала от того, что тупая боль сдавила голову, отголоски прошлой ночи, она так не хотела, зубы в какой-то дряни, потому что, когда ночью она добралась сюда, она их не почистила, и зубную щетку она не захватила с собой, забыла, обычно она засовывает ее в свою сумку, или, если не берет сумку, то кладет ее в карман, а если нет кармана, она запихивает ее в лифчик, помнит, как-то раз она танцевала, уже хорошенько разгорячившись, и ее зубная щетка упала, закрутившись, между сотнями танцующих ног, и она ползала кругом, пытаясь ее отыскать, розовая щетка, которую она позавчера купила, и в итоге она ее схватила, а когда они возвратились к бару, Доун ее вытащила и размешала ей свой напиток, давясь от смеха, медленный коктейль, а они пили только водку, и на следующий день, когда она проснулась, ее розовая зубная щетка была вся в грязи, а самое ужасное было то, что этой щеткой она все-таки вычистила зубы, когда приехала домой к Доун, и от этой мысли ее чуть не вырвало, так что она стала думать о другом, представила их всех, сидящих на заднем сиденье в машине Деза прошлой ночью, они едят, с этим проповедником по радио, библейский голос прямо из Дикси мучает микрофоны и восхваляет Бога, стараясь, как может, вызвать в воображении дьявола, который раскладывает по тарелкам общественное здоровье, предостерегает, вечное проклятие и истязающие огни сомнительного ночного клуба, прямо рядом с центром Земли, глубоко внизу, где стены горячи как уголь, скалы дают отблески за крутящимся столом, когда этот хитрый маленький чудак накручивает воск, и у него воняет рог, два рога, которые стукаются друг об друга у него на голове, радиоволны на поверхности ловятся фундаменталистом, у которого нет чувства юмора.

Солнце вокруг и всюду, и из-за этого мысль об аде не производит должного впечатления, просто шутка о том, что Гари — звездный гангстер, Пола пьет из кружки с Покемоном, она тоже знает все эти названия, бойцов из мифологии компьютерного мира. Руби трет глаза и пьет кофе. Он крепкий и густой, как раз то, что ей надо. Она положила ногу на ногу, и ноги затекли, она и Пола сидят долгое время молча, наслаждаясь кофе.

— Девочкам надо было встать сегодня утром, — в конце концов произносит Пола. — Мне было плохо, когда я встала, но я сделала им завтрак и вовремя отвела их в школу, как хорошая мама. Моя мама рано ушла, и мне нужно было все это сделать.

Она рассмеялась и опустошила свою кружку.

— Я опять пойду залезу в постель, Руби. Ты ведь не против? С тобой все будет в порядке? Сделай себе тосты, если хочешь, хлеб на столе, джем в холодильнике, кукурузные хлопья в шкафу.

— Не беспокойся насчет меня.

Пола пошла обратно, к себе наверх, а Руби отправилась на кухню, сделала себе четыре тостика, потому что она была прожорливой коровенкой, намазала их медом, который она отыскала в холодильнике, рядом с джемом, а затем вышла в сад. Был прекрасный день, и она почувствовала себя лучше, слабость более или менее прошла. Снаружи, за дверью, стоял садовый шезлонг, и она поставила его, откинулась назад и ела свои тосты на солнце, долгие капли меда стекали на тарелку, она медленно прожевывала их и наслаждалась вкусом.

Ворона села на крышу дома, который находился за домом Полы, такая большая, что было понятно — это не ворон, когти вцепились в материал, когда она уселась на надувной детский бассейн внизу, пластик провис и медленно начал выпускать воздух, длинные пластиковые трубы, наполненные чьим-то дыханием, и она много раз это делала — надувала шарики, а после этого у нее побаливали челюсти. За домом напротив была клетка для кроликов, вне поля зрения вороны, солома рассыпана прямо по траве, которую надо бы давно уже подстричь, не сравнить с соседним домом, где трава была скошена прямо до земли, и она могла видеть все дома и сады с того места, где она сидела, и еще заборы, сделанные из проволоки. Пола могла бы много чего натворить в этом садике, если бы захотела, но она не любила возиться с землей, однажды попробовала посадить растение карри, которое ей дала мама, а потом забыла его полить.

Руби долго наблюдала за вороной, ее тело такое сильное и красивое, маслянистые перья сияют на свету, как будто вода, стекающая с утки — такое было впечатление, за исключением того, что ворона была более грубой птицей. Руби любила кормить уток вместе с мамой, в парке, селезни — красивые мальчики, черствый хлеб разбросан по воде и швыряется в этих простофиль, иногда прилетает стая чаек, и мама говорит, что на море надвигается шторм, утки крякают, когда хлеб промокает и раздувается в два раза больше.

Закончив в тостами, Руби резко поднялась и пошла внутрь за сумочкой, затем села снова в шезлонг и скатала отличный толстый комок, ворона повернула голову влево и вправо, может, рядом был хищник, она не знала, какой вид птиц охотится за воронами, во всяком случае, их здесь нет, нет ни орлов, ни ястребов, кружащих в небе, она знала, что говорят про ворон, говорят, что у них омерзительный характер и что они бьют клювом в головы других птиц, воруют яйца и обезглавливают цыплят. Они прячутся в засаде в вересковых кустах, открытый пейзаж, если только ты находишься снаружи и следишь за ними, ожидая самого худшего, то же самое, как в городе или мегаполисе, в любом месте, на самом деле, это все происходит внутри самого наблюдателя. Руби все это хорошо знала. Это способ видеть вещи. А здесь не было вересковых кустов, но, может, когда-то они и были, лет сто назад, ты не можешь этого знать, поколения ворон, слишком тупые, чтобы переселиться, приспосабливаются к тому, что все со временем меняется, лазают по мусорным ящикам и клюют еду. Лисам тоже здесь нравилось, она их видела, ей не хотелось думать о долбанных дьявольских птицах, вместо этого она с обожанием смотрела на форму и цвет вороны, на золотой мех лисы.

Руби прикурила сигарету и втянула в себя дым, еще дальше откидываясь в кресле, подставив лицо солнцу, как раз под нужным углом, и оно согревало ее руки и ноги. Она расслабилась, последствия прошлой ночи исчезли, кофе тает своими частичками у нее на зубах, Пола купила хороший кофе, он был дорогой, но хороший, стоил какого-то лишнего фунта, и тосты заморили червячка в животе, все начинало закипать, тонкие облака, сладкий воздух, ворона кидается сама на себя, размахивает крыльями с ленивой развязностью, хлопает и скрежещет, летя над домами туда, где стоят многоэтажки с их голубенькими оградками и белыми деревянными панелями, за крышами скрывается из виду.

Птица была сильной, и медленной, и в движении, а Руби никуда не направлялась. Она развалилась и вытянула ноги, теперь легко могла бы просидеть здесь еще лет десять. Она ударила ногой о траву, представляя внизу землю, веки ее прикрылись, и она полетела без сна по длинным туннелям, кишащим червяками и кротами, под землю по направлению к ночному клубу дьявола с его вурцитовым музыкальным автоматом и упадническими звуками, счастливые песни, которые по каким-то причинам назвали злом, стены этой пещеры движутся и угли сверкают на электрической плите, как ремикс тех мыслей, которые приходили ей в голову до этого, Руби отворачивает лицо в сторону, наслаждается теплом, счастлива, что ей не надо сегодня идти на работу, видит очаги в крематории, который построен глубоко под больницей, ампутированные руки и ноги, и это уводит ее от света, пластиковые куклы с витрины магазина, и она снова карабкается по ступенькам, ей не нравится сидеть на сцене с мужчиной, который рассказывает бесподобные небылицы, куски булыжников и поломанные доски валяются на земле, клей и штукатурка стянуты воедино золотой проволокой, сад идет под наклоном там, где раньше побывали бульдозеры, ассоциация владельцев домов заинтересована в быстром получении денег, именно мама Полы купила дерн через шесть месяцев после того, как въехала, на гравии гвозди длиной в шесть дюймов, один из ее внуков проколол таким гвоздем ногу, Руби одним прыжком через годы оказывается на детской площадке, которая существовала миллион лет назад, погружает голову в фонтан, чтобы набрать полный рот воды, — жаркие летние дни, лучшие в ее жизни дни.

Какое-то время все было бесцветным, никаких забот о мире, только крики в школе во время игр, это годы и годы от той школы, в которую ушли дети Полы, за несколько домов отсюда, площадка на другой стороне за деревянным забором. Она слышала возгласы, и смех мальчиков и девочек, и удары мяча об доски. Еще два дня, и у них начнутся летние каникулы. Пола ждала этого, ждала, когда ее дети окажутся дома, но в то же время боялась той энергии, которую они готовы выплеснуть на нее, она смеялась, когда говорила это Руби прошлой ночью, попивая свое легкое пиво, а в глазах стояли мысли о детях, семейные ценности сильны, как и всегда, звук возгласа, еще один удар о забор, Руби уплывает прочь, футбольный мяч перелетает и прыгает в нескольких футах перед ней.

Она смотрит в сторону школы и видит, что появляется маленькая белая головка, восьмилетние пальчики держатся за деревяшку, лицо-дыня с короткими волосами и широкой усмешкой, у него под подушкой лежит монетка в один фунт, и Руби встает и ловит мячик, подбрасывает его и пытается отбить обратно, промахивается, мальчишка смеется, и теперь его голова умножается, еще три такие же выскакивают, ухмыляются, один из мальчишек восхищенно присвистывает, Руби за секунду хватает мяч и закидывает его обратно через забор. Она горда этой подачей, если честно, она могла закинуть его куда угодно. Она кивает.

— Спасибо! — кричат они.

Головы падают вниз, исчезают из поля зрения.

— У тебя сексуальные сиськи.

— Озабоченный малыш, озабоченный.

— Ебарь-террорист.

Она смеется над маленькими мальчишками и этими словами, значения которых они не знают, еще один удар мяча о забор, убегают, говорят о свободном времени, ей хотелось пить, и она отправилась на минутку в дом, за стаканом воды, когда собралась с силами, потом услышала звонок, крики удалились и затихли, за забором молчание, и снова наступило умиротворение, только звуки мотора достигали ее слуха, а затем радио где-то там, и она снова услышала звонок, но только этот звук был как телефон, она услышала щелчок и голос мамы Полы на автоответчике, спрашивающий, где она, пошла ли она в магазин или нет, может быть, она развешивает белье в саду, голос стал громче, донесся до сада, до головы Руби, там он превратился в голос ее собственной мамы, женщина растит ребенка, она думает об ответственности, которую несет этот факт, у Руби ничего такого не было, она была свободная, ничего, что ей приходится работать и зарабатывать столько, чтобы платить за съем, покупать еду, с этим все нормально, она может заплатить за свои развлечения, так что она не из тех женщин, которые смотрят на мужчин, как будто это ходячие кошельки, а такой тип женщин существует, она просто не из них, в ее понимании равенство значит равенство.

Ситуация Полы была другой, чем у Руби, она это понимала, это трудно, но по крайней мере у нее есть мама, которая ей помогает, а еще и папа, Руби летит над желтой травой и через прошедшие годы представляет свою собственную маму, которая складывает ее кукольную одежду, рубашки, и платья, и джинсы, и носки, и нижнее белье, и бантики, и все остальное. Одежда мамы и папы оседает под весом воды, Руби — маленькая девочка, наблюдает за мамой, держит ее крючки, пытается увидеть, как испаряется вода. Мама рассказала ей, как она тает при жаре, прямо там, перед ее глазами, но ты только видишь немножко пара, температура поднимается, жаркий день, а потом легкий бриз продувает одежду и дарит ей неповторимый запах. Она хотела бы вдохнуть запах одежды своей мамы вот прямо сейчас, прижать джемпер к носу и всасывать тепло женщины, и там еще были яркие пластиковые крючки и деревянные тоже, и они выпадали из щели в пластмассовой сумке и втаптывались в землю, погружались все глубже и глубже, пока в один прекрасный день не стали экспонатами в музее, произведением искусства, новым хитроумным изобретением, чем-то из прошлых лет.

Теперь кто-то живет в их доме. Он был такой же, как и этот, более или менее похож, но Руби не хотела возвращаться туда со своими воспоминаниями, она хотела оставаться счастливой.

— Да, хорошо, мам.

В доме послышался голос Полы, она говорила громко, громче, чем обычно, дверь была закрыта, чтобы соблюсти интимность, с одним из таких телефонов можно гулять, нажимать клавиши и пытаться найти частоту, ультрасовременные штучки, которые не фурычат, а Руби беспокоили ее собственные дела.

— Вот ты где, — сказала Пола, через десять минут выйдя из дома, протягивая холодный напиток, апельсиновый сквош с изогнутой соломинкой. — Мама позвонила и разбудила меня. Хорошо, что она это сделала, а то бы я и дальше спала. А ты не хочешь чахнуть внутри, когда такая погода.

— Тебе повезло, что рядом кто-то есть и так о тебе заботится.

— Думаю, да.

— Думаешь — ты просто этого не знаешь.

— Нет, я знаю, конечно, я это знаю, я бы то же самое для моих детей сделала. Люди выручают друг друга, ведь правда?

Пола сидела на траве, и муравей укусил ее за ногу. Она вскочила и посмотрела на землю.

— Он меня укусил. Посмотри.

Кожа стала распухать. Руби улыбнулась.

— Все будет в порядке.

Пола ушла и принесла пластмассовое кресло, уселась на него, подтянув под себя ноги. Она выглядела лучше, и Руби было жаль ее, Джерри сбежал с секретаршей со своей работы, девчонкой, которая носила чулки и короткую юбку и свела его с ума. Пола ходила к ней, исцарапала ей лицо и хотела выцарапать глаза. Она обвиняла себя в том, что ей долгое время не хотелось секса после того, как она родила второго ребенка, принимала вещи такими, как они есть, думая, что нет никакой разницы, если она, неухоженная, ходит и играет с детьми среди таких же мамочек и папочек. Иногда она обвиняла эту девушку с работы. Руби никогда ее не видела, но ей рассказали, что за сволочь и расчетливая скотина она была, и она только кивала. Обвинять надо было на самом деле Джерри, но она ничего не могла сделать, только оставаться преданной своей подруге.

— Подлый мелкий ублюдок, подобрался в траве и вот так и укусил меня, а потом уходит и теряется. Делает гадость и не признается.

Пола смеялась, а Руби начала чесать кожу, Пола выглядела нервной.

— Вот там, в том доме, живет драгдилер, — сказала она, смеясь, — а вот в том — полицейский, омерзительная работа, он покупает эту дрянь у другого парня, но он, видимо, если его схватят, назовет меня. Они, вероятно, забирают детей и запирают их дома.

Руби почувствовала себя виноватой и перестала чесать кожу.

— Извини, но приходится думать на такие темы, когда у тебя дети. Его машина там, значит, он дома.

Пола пошла в дом и через пять минут вернулась с подносом с едой, Микки-Маус нарисован на пластике, Гуфи улыбается от уха до уха, и вся диснеевская сказка прошлой ночи оживает. Она ставит поднос на землю, щелчком откидывает муравья и поднимает поднос на кресло, в котором она сидела, на тарелке груда сэндвичей с сыром, холодные мини-рулеты из холодильника, она протянула руку и взяла один. Их нужно быстро съесть, а то растают на солнце. Пола снова пошла в дом и вышла с одеялом в руках, уже в купальнике, с двумя банками сидра. Пола прошла, и занавеска на окне полицейского пошатнулась.

— Видимо, у него сейчас сеанс мастурбации, смотрит на нас в бинокль, — рассмеялась она.

Руби надеялась, что это не так, почему-то так не думала, и это была обычная нормальная жизнь, сидеть на пикничке в свой выходной день. Неважно, что она вспотела и не почистила утром зубы. Они были обычными неряхами. Руби вытерла сухой пот, оставшийся от танцев, и от сна, и солнечной ванны, ее руки покраснели. Солнце стояло высоко в небе, а они пили свой сидр и ели свои сэндвичи, джем в губке шоколадных рулетов, Руби и Пола и один из самых прекрасных дней.