Беломорские старины и духовные стихи. Собрание А. В. Маркова

Ай во городи было всё во Муроми,

Во сели-то у нас было во Качарови,

Там ведь был-то жил богатой-от хресьянин-от Иван всё Тимофеевич

Со своей-то жил с супругой с Епесте́ньей Олёксандровной.

5 Как не белинька берёзка к земьли клонитц́е́,

Не кудрявинька зелёна подгибаитц́е, —

Как дородьнёй доброй молодец-от падат батюшку в резвы́ ноги,

Ай тому ли всё Ивану Тимофеёвичу,

Ро́дной матушке Липесьте́нии Олёксандровны;

10 Говорит-то он сам да всё таки реци:

«Уж ты гой еси, родимой ты мой батюшко

Со родимой со моей, всё с ро́дной матушкой!

Благословите-ко меня вы, добра молодца,

Вы того ли Илью да миня Мурамця,

15 Ишше сильнёго могучово бога́тыря,

Съезьдить мне-ка, батюшко, в цисто полё;

Говорят шьто мне, могуци-ти сказали мне,

Мне сказали-то многи могуция бога́тыри,

Будто есь как во чисто́м поли на столбичку написано,

20 На дубовом на столбе ведь будто наресовано:

Есь нечистых три дорожки прямоезжиих».

Тут заплакали ево чёсны́ родители:

«Ты уедёшь — ведь убьют твою уда́лу буйну голову».

Говорит-то Илья, да Илья Мурамец,

25 Илья Мурамец, всё как свет-Ивановиць:

«Во чисто́м-то поли мне смерть не написана».

Он скоренько-то пошол да на широкой двор,

Он сядлал-то, сряжал да тут добра́ коня,

Надевал-то он уздицю всё серебряну,

30 Он ведь клал-то всё седёляшко всё кипарисноё,

Он садилсэ на своёго Вороне́юшка.

Он ведь стал-то у ево всё, доброй конь, поскакивать,

Стал он реки и озёра промеж ног спускать,

Вси болота и озёра всё проскакивать.

35 Приезжает он во да́лече в чисто́ полё;

Там, в цисто́м поли, да там столб стоит;

На столби-то всё было́ подписано,

На дубовом всё ведь было наресовано:

Как в перьву́ дорожку ехать — тут богату быть,

40 Во втору дорожку ехать — дак жонату быть,

Ай в третью́ дорожку ехать — не живу́ не быть.

Тут как думаёт Илья всё Муромеч, он прироздумыват:

«Шьто нашьто ведь мне-ка, старому, богату быть?

Мне-ка, старому, богатьсьво всё ненадобно;

45 Я поеду же однако в ту дорожоцьку».

Приезжает по дорожки недалёко-то;

Под одным-то тут ведь было под сыры́м дубом

Там стоит-то ведь, стоит да три розбойницька.

Розьделили по перьво́й они по мисы красна золота,

50 По другой они по мисы чиста се́ребра,

По третье́й они по мисы скатна жемцюгу,

Розьделили они да всё приконьцили.

Тут гледел-смотрял Илья да Илья Мурамець:

Он тут перьвого розбойника конём стоптал,

55 Он другого-та розбойника копьём сколол,

Он третьёму-то отсек по пле́ци буйну голову;

Собирал-то он к себе тут злато, се́ребро.

Тут же стал он по чисту́ полю розгуливать,

Он розгуливать стал, да всё розьежживать;

60 Розьминат-то он, розьежживат добра́ коня.

«Я поеду в ту дорожку, где жонату быть.

Ай на шьто же мне-ка, старому, жонату быть?

Мне женитьба, старому, ведь ни к чому будёт».

Говорит-то тут ведь сам себе, роздумыват.

65 «Я не то, токо я сьежжу, попроведаю».

Он ведь ехал Илья Мурамеч и до́ ночи;

Увидал-то он в тёмно́м лесу огромной дом;

Он поехал ко дому ко богатому.

Этот дом стоит ведь убран, прироскрашон весь.

70 Приежаёт он ко до́му всё близёхонько,

Привезал-то он коня своего доброго,

Ко тому ли привезал коня-то к золоту кольцю,

Принасыпывал пшеници белояровой.

Тут выходит к ёму да на красно́ крыльцё,

75 На красно́ крыльцё выходит красна девиця:

«Ты-ка здрастуй-ко, дородьнёй доброй молодець!

Проходи ко мне в полатушки высокия;

У миня-то ведь дом велик всё со полатами».

И спросил у ей Илья-та ведь свет-Мурамец:

80 «Уж ты гой еси, душа ты красна девиця!

Ис каких ты родов, да ты всё здесь живёшь:

Ис королевських ли родов, али ис княженьских?»

Тут ответ скоро́ держала красна девиця:

«Не могу тебе сказать, вскори́ поведати;

85 Я тогды тебе скажу, когды я замуж за тебя пойду».

Ай заходит он в ее́ да всё полаты-ти,

Она садит ёго Илью за дубовы́ столы,

А пои́т-то его водками всё разныма,

Она корьмит его кушаньём да ествами саха́рьныма:

90 «Уж ты пей, кушай, жених мой нарече́нной ты!»

Говорит-то тут Илья, да Илья Мурамец:

«Ты мне дай-ко-се свои-ти золоты клюци;

Обхожу-ту я по всем твоим покоям-то,

Я по всем твоим полатам белокамянным;

95 Я тогда-то ведь тебя да за себя возьму».

Пристыгает тут Илью да ноцька тёмная,

Ноцька тёмна пристыгает, ноць осённая.

Как лёжи́т деви́ця душа красная

Шьчо на ту ево кроваточку тисовую,

100 Шьчо на ту ли на периночку пуховую;

Говорит она сама всё таки реци:

«Ты лёжись-ко-се, лежись, да ты как мой жених;

Я сама-то всё тебя возьму, окутаю».

Говорит-то Илья Мурамець таковы реци:

105 «Повались-ко-се сама да на кроватоцьку».

Он увидел, шьчо у ей есь злы всё помыслы:

Уходить она желат да Илью Мурамця.

Он немного сь ей тут всё да розговаривал;

Захватил-то ей за девью за русу́ косу,

110 Он откинул взял перину всё пуховую,

Он кинал-то ей во по́греб во глубокой-от.

Хто не толкует — повали́тьц́е, тот и там упал;

Там наставлёны у ей да всё востры́ копья,

Нагублёно там ведь много душ напрасных-то:

115 Ис худых-то есь родов, много хороших есь;

Хто ведь мимо попадёт эти копья́, дак тот живой сидит;

Хто на копьё-то попадёт, дак тот приконьчитцэ.

Закрычали вси многи́ там люди добрыя:

«Шьчо сама она летит, ведьма проклятая!»

120 Ай нашол ведь Илья Мурамец да всё клюци у ей,

Отмыкал-то он ведь дьвери всё у этой те́мници,

Он скрыцял-то богатырьским своим голосом:

«То́ко есь хто живой, токо́ живёхонёк,

Из многи́х токо́ из вас, всё людей добрых-то,

125 Вы примайте са́му ведьму на востры́ штыки».

Тут народ-то православной вси Бога прославили.

Говорит-то Илья, да Илья Мурамець,

Илья Мурамеч, всё сын Иванович:

«Выходите-ко вы все на улочку,

130 Поежайте-ко-се вы вси да по своим села́м,

По своим села́м, хто и по городам».

Тут напёхано у ей, выходит сорок всё царей,

Сорок царей, всё царевиц́ей,

Ай выходит сорок королей-то тут,

135 Сорок королей, всё королевиц́ей,

Сорок князей, всё княжевичей,

Как да чорного-простого тут народа цисла-смету нет.

Все поехали они всё по своим местам,

По своим-то по местам, разны́м по го́родам;

140 Да ведь тут они прирозьехались.

Он обцистил ту дорожку прямоежжую;

Да поехал Илья Мурамець, да сын Ивановиць,

Он поехал в ту дорожку, где живу́ не быть.

Ай приехал, он ведь день ехал всё до́ ноци;

145 Он завидел Соловья сына Рахма́тьёвича;

Шьчо сидит-то Соловей да на семи дубах,

Сам крычит-то Соловей по-соловьинному,

Сам шипит-то он, собака, по-зьмеинному,

Сам ревёт-то он, проклятой, по-зьверинному.

150 Приезжает ведь Илья близки́м-близёхонько,

Он стреляёт, всё он стрелоцькой калёною;

Ай ушла-то ёму стрелка всё во правой глаз,

Обошол-то Соловей кровью горячою;

Тут ведь падал Соловей Рахматович да на сыру́ землю;

155 Мать сыра-та ведь земля да потрясаласе.

Тут ведь брал ёго Илья, да Илья Мурамець,

Привезал он ёго́ да ко добру́ коню;

Он повёз-то Соловья да всё Рахматьёвича

Мимо свой ли-то ёго высок терём.

160 Тут увидела ево да доць-та старшая;

Говорит-то своей да ро́дной матушки:

«Наш ведь батюшко едет, мужика везёт».

Говорила ей да ро́дна матушка:

«Как мужик-от ведь едет, везёт батюшка».

165 Она кланеитц́е, Соловьёва молода жона,

А тому она Ильи, да Ильи Мурамцю:

«Ты возьми-ко у мня мису красна золота,

Ты возьми у мня другу хоть ци́ста се́ребра,

Ты возьми у мня третю́-ту скатна жемцюга». —

170 «Мне ненадобно твоё да красно золото,

Не возьму я у тебя да цисто се́ребро,

Не возьму я у тебя да скатна жемцюга».

Тут ударила-то палицёй тяжолою —

Палиця была у ей в сорок пуд —

175 Как ёго-то ведь доць да Соловьёва-та,

Невнац́е́й она его ударила;

Цють не пал-то доброй молодець з добра́ коня,

Цють не выпал из седёлышка да кипарисного.

Как ведь он-то тут, Илья, да скоро соходил он со добра́ коня,

180 Он хватал-то свою саблю вострую,

Он отьсек-то взял у ей да буйну голову;

Сам поехал-то в красён Киёв-град,

Он повёз-то Соловья да в красен Киёв-град.

Ай приехал он ко князю на широкой двор,

185 Да оставил Соловья-та всё Рахматьёвича,

Он оставил ёго на широко́м дворе;

Сам заходит во полаты белокамянны.

Ай у князя у Владимера всё пир идёт,

Ишше пир-от идёт, всё пир на радосьти.

190 Говорит-то тут Илья да таковы слова:

«Уж ты гой еси, ты кра́сно нашо солнышко,

Ты Владимир, ты князь да славной киевской!

Я обцистил ту дорожку прямоежжую,

Я привез-то Соловья, привёз Рахматьёвиця;

195 Мы как шьто будем теперь да над им делать-то?

Нать отсекци у ёго да бу́йна го́лова».

Как пошли-то тут смотрить ведь Соловеюшка Рахматьёвича:

Запеклисе у ево уста кровью горецёю.

Говорит-то князь Владимир таковы реци:

200 «Ты ведь спой-ко, Соловей, по-соловьинному».

Отвечает Соловей, ему ответ держит:

«Не твоё-то ведь я пью, да всё я кушаю —

Не тебя-то ведь, князь, я буду слушати;

Я ведь пью-то, кушаю всё Ильи Мурамця,

205 Я ёго-то ведь всё, я буду слушати».

Розрывал скоро́ Илья-то у ево всё кровь горяцюю;

Наливали ёму цяроцьку всё зелёна́ вина,

Зелёна́ ёму вина всё полторы ведра;

Выпивает Соловей Рахматьевич едны́м духом.

210 Говорит ёму Илья ведь таковы слова:

«Токо будешь, Соловей Рахматьёвич, ты меня слушать тут,

Я ведь буду тибя да всё поить, корьмить;

Будём езьдить заодно со мной в чисто́ полё;

Сосьвисьти-ко, Соловей, да ты ведь в по́лсвиста,

215 Уж ты в по́лсвиста свисьни по-соловьинному».

Сосьвисьтел-то он, собака, он ведь всим свистом;

Тут народ ведь, люди добры испугалисе,

Испугалисе они, всё с ног попадали.

Не можот уне́ть ёго всё Илья Мурамець —

220 Он отьсек взял у его тут буйну голову.

Ай во славном было городи во Киеви,

Там ведь жил-был старая стары́ньшина да Илья Мурамець,

Илья Мурамець был да сын Ивановиць.

Ёму придумалось-то съезьдить во цисто́ полё;

5 Как поехал он да позабавитьц́е

Он тима́-ти ведь дворяньскима забавами:

Пострелять-то он поехал гусей, ле́бедей,

Он перьнисцятых-то мелких всё он утоцёк.

Он наехал во цисто́м-то поли три могуцёго богатыря,

10 Три того ли он, три бра́тёлка Борисьёвых:

Во цисто́м-то поли они деля́т всё красно золото.

Говорит-то Илья да таковы реци:

«Уж вы гой еси, три брата три Борисьёва!

Уж вы дайте-ко вы мне да красна золота».

15 Говорят-то ёму братьици Борисовы:

«Тибя скоро разлуци́м, стар, со белы́м светом».

Говорит-то казак да Илья Мурамець:

«Шьто у старого, у бедного взеть нецёго,

Взеть-то нецёго вам, всё живота ведь нет:

20 Только есь у мня у старого, всё у седатого,

Шьчо три есь у мня три стрелки всё калёныя;

Я сьтрилею ети стрелки по белым дням,

Собираю ети стрелки по тёмны́м ноцям:

По ноцям-то у мня стрелки как свешши́ горят».

25 Натегат скоро Илья да ведь он ту́гой лук,

Он спускаёт, Илья Мурамець, всё калену́ стрелу;

Он застрелил тут трёх братьиц́ей Борисьёвых,

Обирал-то он ведь тут злато, се́ребро,

А приехал-то ведь тут да в кра́сён Киев-град,

30 В кра́сён Киев-град приехал, ко князю на широ́кой двор.

Он дарил-то тут ети подароцьки,

Подарил-то злато, се́ребро ведь ласковому князю со кнегиною,

Со кнегиной с Опраксе́ей с Королевисьнёй.

Ишше князю-то Владимиру ети подароцьки ёму всё полюбилисе;

35 Он отдаривал ведь князь да всё Владимир-от,

Подарил-то ёму шубоцьку-кошу́лёцьку;[103]

Да потя́нута шуба всё камця́ткой мелкотравцятой;

На Владимири-то шупка как огонь горит.

Тут ведь вси-ти бояра на его розгневались,

40 На того ли казака, всё Илью Мурамця;

Тут бояра насказали на Илью князю Владимеру:

«Шьчо ж ты ой еси, ты красно наше солнышко Владимир-князь!

Напилсэ ведь Илья всё зелёна́ вина;

Он ведь ходит всё по городу по Киеву,

45 Он воло́цит ету шубку за един рукав,

Он воло́цит, сам ко шупки приговариват:

„Волоци́-тко-се ты шупку за един рукав,

Ай Владимира-та-князя за жёлты́ кудри!

Опраксею-Королевисьню я за собя возьму“».

50 Ишше тут-то князь Владимир пообидилсэ;

Приказал-то копать по́дкопы глубокия,

Шьчо глубокия пешеры ёму смёртныя;

Засадил он Илью Мурамця с добры́м конём.

Тут узнала всё про ето цюдо цюдноё

55 Молода-та ведь кнегина Опраксея-Королевисьня,

И сама она тому да приросплакалась:

«Шьчо неладно-то Владимир дело зьделал-то,

Занапрасно посадил да Илью Мурамця:

Насказали всё ёму бояра кособрюхия».

60 Подкопала она по́дкопы други́ ёму,

Она в роди как пешер ёму спасёныих,

Уносила всё ему книгу Евангельё,

Присылала ёму свешш всё воскояровых;

Шьчо сама-та пила, ела, она кушала,

65 Она тем же кормила Илью Мурамця;

Она так ёго корьмила, шьчобы князь не знал;

Ай добра́ коня спускали в зелёны́ лужка,

В зелёны́ лужка спускали, в шолкову́ траву.

Ай с того-то всё горя, горя великого

70 Тут уехало двенадц́еть всё бога́тырей:

В перьву голову уехал Самсон Сильния,

Во вторых-то тут уехал Пересмяка со племянницьком,

Тут ишше́-то как уехал всё Цюрило-свет всё Пле́нковиць,[104]

Да ишше́-то тут уехал всё Добрынюшка Никитиць млад,

75 Да ишше́ да тут уехал всё ведь Олёшенька Поповиць млад,

Да ишше́-то тут уехал всё Дунаюшко Ивановиць;

Тут уехали бога́тыри — не всё ведь мы их знам, да как их именём-то звать.

А ишше́-то с того горюшка великого

Да убилсэ тут Добрынюшко Никитиць млад

80 Он о тот ли о горюцёй о сер ка́мешок:

«Олишили токо Илью-то всё бела́ свету, —

А не буду безь ёго да я на свети жить!»

Ай прошло-то тому времени не год, не два,

Шьто не год, не два прошло ведь, братцы, да не три года,

85 Шьто прошло-то тому времени, тому три мя́сеця;

Шьчо прошла-то скоро вестоцька по всей земьли,

Шьчо по всей прошла земьли по Святоруською;

Да дошла-то ета вестоцька до земьли-то до поганыя,

Как до той ли до орды, до Золотой земьли.

90 Там ведь жил-то был да всё собака Ка́ин-царь,

Собака Каин-то царь, то царь Кали́новиць.

Он заслушел, шьчо нет живого Ильи Мурамця;

Подымаитьц́е собака ише Каин-царь,

Ише Каин-от-царь да всё Калиновиць,

95 Он со тем ли со своим сыно́м с любимыим;

За сыно́м-то всё идёт силушки всё несцётно-то:

Идет сорок-то царей за им, царевиц́ей,

И́дёт сорок королей, всё королевиц́ей;

Ай за каждым за царём, да за цяревицём

100 Шьчо за кажным королём, за королевицём

Шьчо идёт-то ведь силушки по сороку всё тысец́ей,

Ай за зе́тём силы-то идёт — да цисла-смету нет,

За самим же за собакой царём Каином

Идёт силушки за им — да цисла-смету нет.

105 Тут не вёшна все вода да розьливаласе,

Всё тотарьска-та сила-та подвигаитц́е

Ко тому-то всё ко городу ко Киеву,

Ко ко ласковому князю ко Владимиру,

Шьчо ко тем ли ко ц́ерьквам Божьи́м соборныим,

110 Шьчо соборныим, к ц́ерьквам все богомольныим,

Шьчо ко тем цюдны́м крестам животворяшшиим,

Ай ко тем ли ко мана́стырям к спасёныим.

Сам выходит царь-собака из бела́ шатра,

Шьчо собака-та выходит ише Каин-царь,

115 Ише Каин ведь царь да Кали́нович,

Ай выходит собака, похваляитц́е.

Подошла сила ведь за́ версту за мерную;

Замогли́-то продувать да ветры буйныя,

Замогло́-то пропекать да красно солнышко

120 От того ли всё от духу от поганого,

От поганого от духу от тотарьского,

От того ли всё от пару лошадиного.

Говорит-то ведь собака ишше Каин-царь,

Ишше Каин ведь царь да всё Калинович:

125 «Выходи-тко вы, всё да три тотарина,

Три тотарина вы всё да три поганого!

Вы пишите вы скоре-ко мне-ка грамотку,

Вы пишите мне-ка грамотку да всё вы руськую,

Не пером-то вы пишите, не ц́ернилами,

130 Не по белой по ербо́вой по бумажоцьки, —

Вы по рыту-ту пишите всё по бархату

Дорогим-то вы пишите сухим красным золотом,

Уж мы как ведь зайдём да в красен Киев-град».

Ишше тут ёму тотара отказалисе:

135 «Мы не знам, не знам писать-то, всё ты Каин-царь,

Всё ты Каин-царь да всё Кали́новичь!

Не умем-то мы писать всё грамотки всё руською».

Закрыцял-то тут собака по-зьверинному,

Засьвистел-то тут собака всё по-соловьинному:

140 «Уж вы гой еси, тотарева-булановя,

Уж вы ти всё стихари всё получёвныя!

Вы пишите скоро грамоту тотарьскую,

Ай тотарьску вы грамоту немецькую,

Ай пишите вы про князя про Владимира:

145 Ай мы князя с Владимира мы кожу всё с жива́ зьдерём,

Опраксею-Королевисьню мы всё с собой возьмём,

Увезём-то мы всё ей да во свою землю».

Они скоро написали ету грамотку;

Тут пошли-то ведь скоро́ всё три тотарина;

150 Ай приходят они ко князю на широкой двор,

С широка́ двора в полаты в белокаменны;

Принесли-то они грамотку тотарьскую,

Говорят-то они князю Владимиру

Все не руським язы́ком-то, своим они:

155 «Получай-ко, князь Владимир, скору грамотку

Ай от нашого царя, царя от Каина,

Шьчо от Каина-царя да всё Кали́новича».

Тут как стали скоро росьпецятывать;

Как по ихней-то всё пало по уц́ести:

160 На ту пору-ту приехал тут Олёшенька всё ис циста́ поля,

Попроведать-то приехал всё от князя со кнегиною.

Он ведь брал-то скоро грамотку росматривал,

Он россматривал грамотку-ту, всё ведь он процитывал.

Ишше всё-то у тотарина написано:

165 «Мы зайдем-то ведь мы завтра в кра́сён Киев-град,

В кра́сён Киев мы град ко князю ко Владимеру;

Мы не будём у его отсекать да буйной го́ловы,

Мы ведь будём ёго муцить-то мы муками:

У жива́ да мы ведь кожу-ту сьдирать будём;

170 Опраксею-ту мы Королевисьню мы с собой возьмём».

Они стали-то цитать, да все заплакали.

Говорит-то князь Владимир таковы слова:

«Уж вы вой еси, тотарява поганыя!

Вы мне дайте-ко мне строку, да трои́ мне сутоцьки:

175 Отслужить-то мне обедьни со молебнами,

Со молебнами мне да с панафидами». —

«Не даи́м-то тибе строку́ да на три де́ницька».

Тут заплакало-то нашо-то да солнышко,

Да по имени наш да всё Владимир-князь:

180 «У мня вси теперь в розьезди вси бога́тыри;

Теперь некому стоять будёт за веру православную,

Православну-ту веру, за Божьи́ ц́ерькви,

За Божьи́-ти за ц́ерьквы, за золоты кресты,

За золоты-ти кресты-ти стоеть, за князя, за кнегину-ту!»

185 Говорит тут Опраксея таковы реци:

«Уж ты гой еси, ты красно моё солнышко,

Ишше князь ты всё Владимир стольне-киевской!

Уж ты дай-ко росказать, мне всё поведай-то;[105]

Я ноц́е́сь мало спала, да много во сни видяла:

190 Как Илья-та ведь у нас будто живёхонёк,

Как живёхонёк у нас он, здоровёхонёк».

Говорит-то князь Владимир таковы слова:

«Кабы был у нас Илья кабы живёхонёк,

Не боелись бы собаки царя Каина,

195 Не розорил бы у нас да красна града Киева,

Не погубил бы у нас да всё Божьи́х ц́ерквей,

Не убил бы тогда миня, князя Владимера,

Он не вырубил тогда бы всё со старого до малого!»

Говорила Опраксея-Королевисьня:

200 «Я скажу-ту всё тибе, правду поведаю:

Занапрасно посадил ты Илью Мурамця;

Сохранила я ёго от сьмерти от голодныя;

Я поила-то ёго, корьмила всё любы́м куском

Я тайком-то от тибя тольки, Владимир-князь.

205 Ты просьтишь ли теперь миня в такой вины?» —

«Тебя Бох просьтит, всё Опраксея-Королевисьня!

Да пойдём-ко мы Илью звать, ниско кланитц́е».

Ай приходят в пешеры-ти спасёныя;

Ему кланеитц́е князь Владимир-от ниско́й поклон:

210 «Ты просьти миня, старая стариньшина,

Уж ты славной мой казак да Илья Мурамець,

Илья Мурамець да сын Ивановиць,

Ты просьти, прости миня всё виноватого!»

Говорил-то тут Илья, да Илья Мурамець:

215 «Тибя Бох простит, да красно нашо солнышко,

Тибя Бох простит, да всё Владимир-князь!

Не своим-то ты умом да дело здумал делати:

Насказали-то тебе бояра кособрюхия».

Он ведь скоро выходит ис по́дкопо́в — пеше́р спасёныих.

220 А служили всё обедьни-то да со молебнами,

Со молебныма всё с панафидами

Шьчо во тих ли во Божьи́х ц́ерквах соборныих,

Во соборных ц́ерквах да богомольныих,

Шьчо у тих ли у попов, отц́ей соборныих;

225 Ай приходят во полаты из Божьё́й ц́ерквы;

Он садит-то всё Илью да всё за дубовой стол,

Наливает ему цяроцьку всё зелена́ вина,

Зелена́-та вина цяру полтора ведра;

Он ишше́-то наливает пива пьяного,

230 Пива пьяного ему да полтора ведра;

Он ишшё-то наливает мёду сладкого,

Мёду сладкого он да полтора ведра.

Ишше стал-то тут Илья всё поговаривать;

Шшвелились у ёго всё могуци́ плеци,

235 Розыгралась-то в им силушка великая,

Всё вели́ка-та сила богатырьская;

Он ведь скоро ведь стават всё на резвы́ ноги.

Он ведь скоро тут выходит всё из-за дубова́ стола;

Он молилсэ-то всё тут Богу-Господу,

240 Всё царици-то небесной, Божьёй Матери,

Благословлялсэ всё у князя со кнегиною;

Он как скоро выходил сам на широкой двор,

Говорил скоро́ таки да реци горькия,

Реци горьки говорил да всё обидилсэ:

245 «Тебе Бох тебе судья, ты нашо красно солнышко,

Красно солнышко, Владимир славной киевськой!

Розлуцил ты всё миня да со добры́м конём,

Со добры́м миня конём всё с Вороне́юшком!»

Ай выходит на широ́ку сьветлу улоцьку;

250 Он понёс только в руках одну востру́ саблю,

Он ишше́ понёс в руках всё палицю свою цяжолую,

Он цяжолу-ту палицю всё сорока пудов;

Он ишше́ же он понёс копьё всё брузаменьское.

Недалёко отошел от города от Киева:

255 Тут бежит-то всё ёго, да бежит добрый конь,

Бежит доброй ёго конь всё Воронеюшко;

Обнимат своёго ножками любимого хозяина,

Говорит своим язы́ком ц́еловеческим:

«Я ходил-то, всё я бегал по зелены́м лужкам,

260 Всё я кушал-то траву, траву шолко́вую,

Уж я пил-то всё свежу воду ключо́вую;

Я не мог забыть любимого хозяина,

Я своёго-то всё старую старыньшину,

Я того ли всё Илью да Илью Мурамця,

265 Илью Мурамця, я сына Ивановича.

Во сего́дёшной-он мне да во денёц́ек-от

Приоткрылась мне дорожка токо к Киеву».

Тут садилсэ доброй молодець всё на добра коня;

Он поехал во те ли сц́епны́ леса Саратовы,

270 Ись тёмны́х ись тех лесов всё на круту гору́,

Шьчо на ту-то на круту гору́ на Арависькую,

Арависькую на го́ру на укатисту.

Выежал-то тут Илья, да Илья Мурамець,

Посмотрял с етой горы во трубоцьку подзорную;

275 Хоть-то думат доброй молодець, роздумыват:

«Этой силы на добро́м кони́ мне-ка будёт не о́бъехать,

Как серу́-ту всё волку́ будёт не о́бежать».

Помолилсэ на восток всё Богу-Господу

Он во ту ли во востоцьню всё в стороноцьку,

280 Ко тому ли ко мана́стырю спасёному,

Ко тому ли ко Онтонию, Феодо́сею;

Да поехал-то он тут да доброй молодець;

Ишше конь-от у ёго да как соко́л летит,

Шьчо Илья-та на кони́ да всё розмахиват

285 Он своей-то всё он палиц́ей тяжолою;

Он всё палицёй-то бьёт-то силу, всё саблёй секёт,

Он копьём-то колет, больше конь топц́ет.

Он ведь сутоцьки бил силу, други пошли,

И други-ти пошли сутки, третьи́ пришли;

290 Он добралсэ до само́го царя Ка́лина;

Говорит-то он ёму до таковы слова:

«Теперь буду у собаки я кожу с жива́ здирать:

Отмешшу разве тебе, собака, я слово похвальнёё;

Да не нать бы тебе, собака, всё хвалитисе,

295 Переди́-то страшать князя Владимира!

Ты пец́елил всё у мня моёго красна солнышка,

Проливал ты ведь всё у его князя горюци́ слёзы,

Ты тепериц́е, собака, у меня в руках;

Я не буду-ту марать свои белы́ руки

300 О того я о поганого тотарина,

О того ли о собаку царя Каина, —

Я приму тибя, возьму я на востро́ копьё,

Ростопцю тибя за то возьму своим добры́м конём».

Он убил-то тут собаку царя Каина,

305 Он убил-то у ёго сына любимого,

Он убил-то у его зетя любимого;

Не оставил-то он силушки на се́мяна.

Бога́тыри-ти там ведь спят в шатрах, не ведают,

Они спят в шатрах да всё не знают-то.

310 Поехал Илья Мурамець во Киев-град;

Приежаёт он ко князю ко Владимиру,

Приежает ведь он всё на широкой двор;

Он ведь бросил востру саблю, не повесил ей;

Говорит-то всё ведь он свое́й востро́й сабли́:

315 «Полежи ты, моя сабелька, немножецько;

И не служат у миня да руцьки белыя;

Не могу тибя повесить-то на спичёцьку.

Я изьбилсо доброй молодець в цисто́м поли;

Не пивал ведь, не едал я трои сутоцьки».

320 Тут услышели скоро́ ведь всё придверницьки,

У ворот-то ведь да всё приворотницьки;

Донесли-то скоро́ они ласковому князю всё Владимиру,

Шьчо приехал осударь наш Илья Мурамець;

Говорили-то они князю Владимиру:

325 «Он приехал ведь у нас всё голоднёхонёк».

А идёт-то скоро красно нашо солнышко,

На ши́роком двори у нас росьсве́тило,

Со своей-то со кнегиной с Опраксею с Королевисьню.

Как берут-то Илью да за белы́ руки;

330 Обнимаёт князь Владимир-от за шею за белу́ его,

Прижимает он к своёму к ретиву́ серьцю:

«А ведь цим теперь-то я тебя дарить буду,

А дарить-то всё тебя я буду, цим ударивать?

Наградить надоть наградушкой тебя великою».

335 Говорит-то ведь ста́рой казак Илья Мурамець:

«Мне ненадобно твои-ти, князь, подароцьки;

Заслужила мне-ка Опраксея Королевисьня,

Шьчо избавила миня от сьмерти всё от скорою,

Шьчо от сьмерти мне скорою от голодною».

340 Говорил-то князь Владимир таковы реци:

«Я могу зделать тебя князём, боярином». —

«Мне ненадобно на сём свети слава сосьветная;

Я не буду жить да на двори у тя,

Я не буду слушать-то бояр всё кособрюхиих;

345 Лучьше буду я езьдить по цисту́ полю».

Собирал-то для ево-то нашо красно солнышко,

Ишше ласковой князь да всё Владимир-свет,

Собирал-то для ёго всё пир великой-от

Ай на ц́елую недельку поры-времени;

350 Шьчобы́ собрать-то всех могуциих бога́тырей,

Шьчобы́ собрать-то всих князье́й да шьчо́бы бо́яров,

Шьчо́бы всех простых хрисьян прожитоцьних,

Шьчо́бы за здравье шчтобы ели, пили, кушали

Не за князя шьчтобы́, не за кнегину-ту.

355 Шьчобы за славного могуцёго бога́тыря.

Из-за моря-то было, моря синёго,

Из-за синёго моря, из-за Чёрного

Приходили-то чернёны бо́льши ка́рабли;

Приходил-то всё да царь неверныя,

5 Все неверной царь Бада́н Бада́новиць

Со своим-то со сыном с Торока́шкою,

Со своим-то зе́тё́м с одным со любимыим;

Ай за сыном-то идёт силы сорок тысец́ей;

Идёт сорок царей, сорок царевиц́ей,

10 Идёт сорок королей да королевиц́ей;

И за кажным за царём идёт цяревицём,

И за кажным королём да королевицём

Ише силушки идёт по сороку всё тысяц́ей,

И за зятём-то идёт силы сорок тысяц́ей,

15 А и сорок царей идёт царевиц́ей,

Ише сорок королей да королевиц́ей;

За вси́ма́ идёт по сороку тысець.

Собирал-то эту силу ровно три года,

Ровно три года силу, всё три месеця;

20 Ишше сам идёт, собака, похваляитц́е:

«Я приду-то ведь как скоро всё под Киев-град,

Отсеку же у Илейки буйну голову».

Как приходит царишшо в красён Киев-град,

Он ведь стелет всё мосты себе дубовыя,

25 Ай выходит царищо на крут бе́режок,

Ишше тот ли Бадан да всё Бадановиць;

Он ведь скоро выносит всё дубовой стол,

Ишше стал-то он писать да ёрлыцьки всё скоропи́сцяты;

Написал он на бумаги, на ц́ело́м листу:

30 «Уж мы как то придём, зайдём в кра́сён Киев-град,

Мы Владимера да ведь стругом выстружим,

Опраксею мы да Королевисьню —

Опраксеюшку-то я возьму в поляноцьки

Я возьму ей замуж за́ сына любимого;

35 Я ведь Божьи-ти ц́еркви на огни сожгу,

Я святы-ти вси иконы спушшу на́ воду;

Я ведь красных-то девушок да всих к собе возьму,

Я толпа́ми к собе возьму да добрых мо́лодцов,

Я стадами-ти возьму да коней добрыих».

40 Говорит-то сам тотарин таковы реци:

«Уж вы гой еси, тотара немило́сьливы!

Выходите вы ко мне да поскоре́шенько;

Ишше хто из вас знат да язык руськой-от?

Повезите скоро князю всё Владимиру».

45 Ай один-то тут тотарин нахвалилсэ-то,

Нахвалилсэ-то, скоро́ выскакивал,

Выскакивал ско́ро из бела́ шатра;

Он сутул, сам горбат, ведь наперёд покляп;

Ишше синь-от кафтан, голова да как пивной котёл.

50 Он сядлал-то ведь скоро коня-та доброго;

Он не спрашивал не мхов, и не темны́х лесов;

Всё крыцит ёму ззади царь Бадан Бадановиць:

«Заезжай-ко ты в стену не воротами,

Ц́е́рез тын-то скаци да ц́ерез башни науго́льния».

55 Приехал тотарин на широкой двор,

Оставлял-то он добра́ коня-та середи он широка́ двора,

Сам заходит в полаты в княженеськия;

Он кинаёт скоро грамоту на круглой стол,

Поворот он держал да всё вон пошол;

60 Запирал у полаты двери на́крепко,

Вси полатушки-ти тут да покосилисе,

Вси око́лёнки со страху поломалисе.

Он[106] ведь скоро призыват двух братьиц́ей крестовыих:

Во перьвы́х зовёт Добрынюшку Никитиця,

65 Во вторых зовёт Алёшеньку Поповиця:

«Роспецятывайте, братьиця крестовыя,

Ёрлыцьки тотарськи скорописцяты».

Они стали тут ведь скоро росьпечатывать;

Говорит-то князь Владимир таковы реци:

70 «Вы цитайте-тко,[107] всё братьиця, да не утайте-ко».

Они стали цитать, — слезно́ заплакали:

«Эта грамотка, Владимир-князь, тебе пришла нерадосьня:

Подошел-то ведь царь-от всё Бадан Бадановиць;

Собирал-то он ведь силы ровно три года,

75 Он ведь со́брал силы-то ведь с трёх земель;

Он ведь просит у тебя да трёх бога́тырей:

Перьву голову он просит всё у тя Илейку Мурамця,

Во вторых просит Добрынюшку Никитиця,

Во третьи́х просит Алёшеньку Поповиця:

80 „Отсеку-то я ведь сам у их да буйны головы“».

Тут-то скоро Владимир одеваютц́е

Со своей он с Опраксеёй Королевисьнёй,

Одевают на себя всё платьё чёрное,

Платьё чёрно на собя, платьё печальнёё;

85 А пошли-то они всё да во Божью́ церьковь,

А служить пошли молебны всё великия;

Отслужили молебны во Божьё́й церьквы.

Тут заплакал князь Владимир горюцьми́ слезми:

«Ишше все у мня бога́тыри розьехались!»

90 А идёт он да из Божьё́й церьквы —

К им настрецю всё калика перехожая,

Перехожая калика, переброжая;

Кланёлся Владимир-от калики перехожою:

«Ты откуль идёшь, калика, куды путь держишь?» —

95 «Я иду-ту, иду в сла́вной в кра́сён Киев-град

Я ко ласковому князю ко Владимеру;

Я спрошу-ту у тибя, всё князь, поведаю:

Почему ходи́шь в цёрном платьи в пец́е́льнём-то?» —

«Подошла ведь у нас силушка под Киев-град».

100 Говорит-то калика перехожая:

«Не калика ведь иду я перехожая —

Я иду ту тибе старая старыньшина,

Шьто по имени казак я Илья Муромець,

Из оче́тесьва иду я сын Иванович».

105 Ему кланялса Владимир до низко́й земли:

«Ты не мошь ли, Илья Мурамець, помиловать

Ты не ради всё миня, князя Владимера,

Ты не ради Опраксеи Королевисьни —

Хоть ты для́-ради Божьи́х ц́ерьквей соборныих,

110 Уж ты ради мана́стыре́й-то хоть спасёныих,

Уж ты для́-ради сиротских малых детоцёк?»

Говорил ёму Илья всё таковы реци:

«Отказал ты, князь Владимир, нас от Киева

Шьчо двенадцеть-ту ведь лет нас поры-времени».

115 Тут заплакал князь Владимир горюцьми́ слезьми;

Поклонилсэ он Ильи всё до низко́й земьли,

До низко́й ему земли, да до резвы́х всё ног:

«А постой же за веру православную!»

Тут ведь взял-то Илья Мурамець всё князя за праву руку́,

120 Он княгину Опраксею за леву́ руку:

«Вы не плаць-ко-се, князь да со кнегиною!

Постою-ту я за веру православную,

Постою я за Божьи́ ц́ерьквы́ соборныя,

За соборьныя ц́е́рьквы богомольния,

125 Постою я за мана́стыри́ спасёныя,

Постою-ту за сирот, за вдов за бедныих.

Ты да дай-ко мне-ка, красно нашо солнышко,

Насыпай ты пе́рьву мису кра́сна золота,

Насыпай ты вто́ру мису циста се́ребра,

130 Насыпай-ко третью мису скатна жемцюга;

А пойдём-то ведь к царю да всё с подарками;

Я возьму-то всё с собой князя Владимира,

Я возьму всё Добрынюшку Никитиця,

Мы возьмём ишше́ Олёшеньку Поповиця;

135 Мы пойдём-то к ёму скоро́ с подарками».

Как приходят всё к царю Бадану-ту Бада́новицю,

Принесли-то ему ско́ро подароцьки:

Как подносит князь Владимир пе́рьву мису кра́сна золота;

Принимает тут тотарин все едной рукой,

140 Он не бьёт-то всё ц́елом за то, не кланитц́е;

Подавает другу-ту мису циста се́ребра, —

Всё примает тотарин едино́й рукой;

Подаваёт третью́ ведь мису скатна жемцюгу;

Берёт-то тотарин всё подароцьки;

145 Говорит ему собака таковы реци:

«Ты возьми-ко, да ты князь Владимир же,

Ты прими у меня цяру зелена́ вина,

Зелена́ же вина цяру, полтора ведра».

Ай берёт-то князь Владимир едино́й рукой,

150 Выпивает князь Владимир тольки он один пивной стокан,

Подаваёт эту цяроцьку всё ста́ром-то старыньшины,

Шьчо тому ли казаку всё Ильи Мурамцю;

Выпивает Илья всё на единой дух.

Шшевелились у его всё могуци́ плеци,

155 Розгорелось у его да ретиво́ серьцё,

Лепёта́[108] же во лици перемениласе.

Ай как говорит ведь царь Бадан Бадановиць:

«Ты воспоежай топере, князь, во Киев-град;

Ты оставь мне трёх могуциих бога́тырей:

160 Во перьвы́х-то оставь да Илью Мурамця,

Во других оставь Добрынюшку Никитиця,

Во третьи́х оставь Алёшеньку Поповиця;

Сам ты запирайсе на крепки́ замки,

Ты крепи-ко-се свою-ту стену городовую.

165 Я прибью, зайду, со старого до малого».

Ай Владимир-князь поехал со Добрынюшкой да со Олёшенькой во Киев-град,

Илья Мурамець поехал ко Почай-реки;

Он ведь стал-то тут двенадц́еть-то бога́тыре́й розыскивать,

Он искать-то ведь их стал по зелёны́м садам:

170 Они езьдят по садам, всё забавляютц́е

Они всякима дворяньскима забавами.

Он ведь скоро крыцял Иле́юшка-та зыцьним голосом:

«Собирайтесь-ко, бога́тыри, в одно место;

Мы пойдём-ко скоре́ ко славну граду Киеву,

175 Мы ко ласковому князю ко Владимеру».

Ишше скоро съежались все бога́тыри:

А приехал-то в перьвы́х Самсон всё Си́льнёй-от,

Пересмяга-то приехал со племянницьком;

Они хоть не вси поимянно упомянуты.

180 А поехали ко городу ко Киеву,

Да ко ласковому князю ко Владимеру;

Отслужили обедьни с панафидами,

С панафидами обедьни, всё с молебнами.

Они стали тогда метать всё же́ребьи; —

185 Как ведь выпало Самсонушку всё Сильнёму,

Ай Самсонушку-ту ехать во праву́ руку́,

Пересмяги со племянницьком в леву́ руку,

А Ильи-то ехать Мурамцю во серёдоцьку,

А Добрынюшки-то ехать тоже шьто в серёдоцьку,

190 А Алёшеньки Поповицю ехать тоже в серёдку, по крупно́й силы.

А прого́ворил-то у Ильи-света у Мурамця,

Прого́ворил ёго да всё ведь доброй конь,

Прого́ворил он всё язы́ком цёловец́еським:

«Послушай ты, мой ласковой хозяин же,

195 Шьчо по имени Илья да свет ты Мурамець,

Из очетесьва Илья да сын Ивановиць!

Ты поедёшь в серёдку в силушку тотарьскую, —

У тотар-то есь три по́дкопа глубокиих,

В подкопах-то наставлёны востры́ шшыки́;

200 По бокам-то наставлёны востры́ шшыки,

По серёдоцькам — копья брозамецькия.

Я ведь перьвой-от подкоп всё пере́скоцю,

Другой-от ведь подкоп я пере́скоцю,

А в трете́й-от подкоп уроню тебя я, добра молодца».

205 Он ведь бьёт коня да по крутым местам:

«Эка волцья ты сыть, да травяной мешок!

Ты не хошь стое́ть за веру православную,

Ты не хошь слуша́ть любимаго хозяина!»

Он ведь бьёт коня всё по крутым бокам;

210 Он поехал скоро в больши подкопы глубокия.

Ай перьво́й-от подкоп конь скоро пере́скоцил,

А другой-от по́дкоп скоро конь пере́скоцил,

Уронил-то во трете́й подко́п да Илью Мурамця.

Набежали тут тотара всё поганыи,

215 Всё опутали во пу́тани шелко́выя,

Шьче́ во те его варга́ны[109] во железныя,

Отправляли всё к царю-то всё к неверному,

Ко ево-то увезли ёго к белу́ шатру.

Ишше сами тотара посмехаютц́е:

220 «Ты секи-ко-се, Бадан да наш ведь царь Бадановиць,

Отсеки ты у Илейки буйну голову».

Говорит-то всё ведь царь поганой-от да всё неверной-от:

«Вы возьмите-ко да стрелоцьки калёныя,

Вы стреляйте-тко ёму всё во ясны́ оци».

225 Тут ведь го́ворит-от цярь да таковы реци:

«Послужи-тко мне, Илейко, хоць три годика».

Говорил-то да Илья Мурамець:

«Я не буду служить у тя три годицька;

Кабы́ была у мня в руках топере сабля вострая,

230 Послужил бы я тебе всё по твоей шеи,

По твоей-то бы шеи по тотарьскою».

Говорит-то собака таковы реци:

«Отсеките у нево вы буйну голову».

Говорит-то тут Илья да свет всё Мурамець:

235 «А у вас ведь, у тотар, кака́ вера неправая;

Ай у нас ведь как секут да буйну голову,

У нас на́ полё увозят на Куликово

Да кладут-то буйну голову всё на колодоцьку,

Отсекут-то тогда да буйну голову».

240 Говорит-то собаки ца́рю ро́дной сын

Как по имени-то всё да Торокашко-то:

«Ты спусти, ты татенько родимой мой,

Ты спусти-ко старого да на Божью́ волю:

Сединой-то ведь старой изукрасилса».

245 Возмолилсэ Илья да Илья Мурамець

Со слёзами-то Миколы всё угодьнику:

«Прилетали-то во чисто́м поли мне-ка свет-ангели

Да садились они мне на могуц́и плеци,

Говорили они мне, шьто во цисто́м поли мне сьмерьть не писана;

250 Мне приходит-то тепере сьмерьть напрасная!»

Тут свалились-то от Бо́жьёй скоро милости,

Все опали-то пу́тани шолко́выя,

Отвалилосе железо всё приковано.

Взял-то Илья Мурамець тотарина да за резвы́ ноги,

255 Он ведь за́цял татарином помахивать:

В ту ведь сторону махнёт — валитц́е улицёй,

Да в другу-ту махнёт — всё переулками.

Прибежал-то у Ильи у Муромця свой Воронеюшко;

Он садилсэ тогда да на добра́ коня;

260 Они[110] стали по чисту́ полю поежживать,

Ай тотарьску-ту силу всё потаптывать.

Исприбили тотаров до единого;

Они били-то немало же ведь времени:

А двенадц́еть-то дней да по́ры-времени;

265 Не пивали они да не едали-то.

Да уехал собака-царь да во своё место;

А оставили ёму сына любимого,

Да за то ёго не сказнили, не срубили-то —

Он велел спустить Илью всё на Божью́ волю.

270 Да уехал царь да во своё место

Не на ц́ерьнёных-то да больших ка́раблях;

На мелки́х-то всё уехал лёхких шлюпоцьках,

Он приехал бесь прибытку во своё место;

Тут ведь брали всё ведь их жонки,

275 Брали они дубовы палоцьки

Да убили-то царя собаку-то неверного:

«Розорил-то ты ведь да наши до́мы-ти.

Оставил ты сирот да малых детоцёк!»

Слободил-то у нас Господь, небесной Царь,

280 Сохранил-то у нас многи́х бога́тырей,

Сохранил у нас веру православную,

Сохранил у нас надежду царя белого,

Сохранил у нас да всё Божьи́ церьквы,

Сохранил у нас мана́стыри спасёныя,

285 Сохранил у нас да книги всё церьковныя,

Сохранил у нас да цюдны светлы о́бразы!

Приежают на двор да к цярю белому,

К цярю белому, ко князю ко Владимеру;

Говорят-то они да таковы реци:

290 «Не потухло у нас да красно солнышко,

Не закрыло у нас да туцёй тёмною,

Не убили-то тотары царя белого,

Ишше князя-та всё света Владимира!

Ты пойдём-ко, князь Владимир, во Божью́ ц́ерьковь;

295 Мы ведь петь будём молебны всё за здравиё,

Принесём-то мы хвалу Царю небесному!»

Приходили ведь скоро во Божью́ ц́ерьковь,

Отслужили молебны за здравие

За царя-та ведь да тут, за цярицю же,

300 За князье́й за всих да тут за бо́яров,

За руських сильних за могуцих своих бога́тырей;

Да повёлсэ-то пир у их наве́сели;

Они пили зелёна́ вина скольки надобно,

Без росцёту они брали золоту казну;

305 Одарил их Владимир-князь да со кнегиною,

Подарил их подарками великима

За услуги-ти ихны бога́тырьския.

А во да́лечи, дале́че во чисто́м поли

Там ведь стоял-то шатёр белой поло́тьняной;

Да во том во шатру новом поло́тьняном

Было жило пять могуциих бога́тырей:

5 Шьто перьво́й-от бога́тырь Ва́нюшко, боярьской сын,

Да второй-от Ванька, енеральской сын,

Да трете́й-от Олёшенька, поповськой сын,

Да четвёртой Добрынюшка Никитиць млад,

Ишше пятой-от старая старыньшина,

10 Ишше старая старыньшина Илья Мурамець,

Илья Мурамець был, да свет-Ивановиць.

Пробужаитц́е Илья да от крепко́го сну;

Он свежо́й водой ключе́вой умываитц́е,

Тонким белым полотеньцом утираитц́е,

15 Он ведь молитц́е всё Спасу пречистому

Да царици небесной Богородици;

Ён выходит на широ́ку светлу улицю,

Он берёт свою трубочку подзорную,

Он ведь смотрит на цётыре во вси стороны:

20 Шьто во да́личи, дале́че во чисто́м поли,

Там ведь ездит бога́тырь по чисту́ полю,

Ишше ездит по чисту́ полю, полякуёт;

Он ведь ме́цёт всё палицю тежолую,

Он ведь ме́цёт-то палицю сорока пудов,

25 Он берёт-то едной рукой, с коня нейдёт,

Не ’станови́т он своёго коня доброго;

На кони-то сидит будто сильнёй бугор.

Ишше тут-то Илья Мурамець приужа́хнулса,

Приужа́хнулсэ, со страху прироздумалса:

30 «Мне кого бы послать-то во чисто́ полё,

Во чисто́ полё послать мне, попроведати?

Мне послать ведь разве Ва́нюшу боярьского —

Не простых-то родо́в — роду боярьского;

Утеряёт в цистом по́ли буйну голову.

35 Мне послать ведь разве Ваньку иниральского —

Ениральцького роду пришол, нежного;

Утеряет-то в цистом поли буйну голову;

Да послать разве Олёшеньку Поповиця;

Он ведь роду как всё поповського —

40 Потеряет в чистом поли буйну голову;

Мне послать разве всё брателка крестового

Как того ли Добрынюшку Никитичя».

Услыхает Добрынюшка таковы реци;

Он ведь скоро выходит из бела́ шатра,

45 Он ведь скоро седлат-то своёго коня доброго,

Он седлат, всё убират коня богатырьского:

Он двенадцеть шолко́выих упружинок засте́гиват;

Ише сам он коню да приговариват:

«Уж ты шолк всё не рвись, да ты убор не гнись!»

50 Що не ради красы, да ради крепости,

Ради силы своей да богатырьския.

Как поехал Добрынюшка во чисто́ полё,

Не наехал бога́тыря в чисто́м поли;

Он поехал Добрынюшка поближе ко синю́ морю

55 И увидял бога́тыря всё присильнёго;

Он скряцял ведь бога́тырь’,[111] во всю голову:

«Ты постой-ко, бога́тырь, сам ты мне скажись,

Ты скажись-ко мне, богатырь ты могу́цёй жа;

Подъежай ко мне поближе, мы как съедемсе».

60 Как услышел бога́тырь таку похвальбу,

Поворачивает своёго коня доброго;

Как зары́снула у коничка права́ нога —

Мать сыра-та земля да потрясаласе,

Ише си́нёё море зволновалосе,

65 Из озёр, из рек вода да поливаласе.

Ишше тут ведь Добрынюшка испугаитц́е;

Подломились у Добрынюшки ножки резвыя,

Приупали у Добрынюшки руцьки белыя,

Приудрогло у Добрынюшки ретиво́ серцо́,

70 Помутились у его-то оци ясныя,

Прокатились у ёго жо горюци́ слёзы:

«Уж я скольки по цисту́ полю не езживал,

Уж я эдакого богатыря не видывал».

Поворацивал Добрынюшка добра́ коня

75 Ко своёму-ту он да ко белу́ шатру,

Ён поехал-то всё проць ко белу шатру.

Как стрецят-то старыньшина Илья Мурамець;

Недосуг Ильи коня учясывать-углаживать,

Недосуг ему двенадц́еть шолко́выих опру́жинок засте́гивать;

80 Ише сам говорит да таковы реци:

«Ише мне-ка во чисто́м по́ли смерть не писана;

Я поеду з бога́тырем побра́таюсь,

Я поеду с могуцим поздороваюсь».

Приежает Илья да во чисто́ полё;

85 Он наехал бога́тыря в чисто́м поли́;

А богатырь-то ездит, забавляитц́е

Он как детскима-боярьскима забавами;

Ишше сам-то он палици приговариват:

«Приклоню-ту свою палицю тяжолую,

90 Приклоню-ту я тибя прямо на красён Киев-град,

Как на матушку тибя, да каменну́ Москву».

Ишше те слова ведь старой ведь старыньшины

За беду-ту ёму стали за великую;

Приежаёт к бога́тырю близёхонько,

95 Он ударил своей-то ведь палиц́ей тяжолою,

Он ударил богатырю по буйно́й головы.

Как бога́тырь-то сидит, сидит не думаёт,

Он не думаёт сидит-то, сам не обёрнитц́е,

Не обёрнитц́е сидит, да не згле́нёт же.

100 Ишше тут ведь Илья да призадумалсэ:

«Разве силушка у мня уж не по-прежному,

Не по-прежному сила, не по-старому?»

Он отъехал всё за́ вёрсту за мерную,

Он нашол в поли́ горюцёй серой камешок,

105 Он ударил по ка́мешку палицёй тежолою —

Разлетелса-то камень на мелки́ куски.

Подъезжат опять к бога́тырю во второй након,

Он ударил его по буйно́й головы;

Ай бога́тырь-то сидит, всё не думает.

110 Ище тут опять Илья да отъежжает прочь;

Он ударил ведь в камень во второй након —

Разьлетелсэ ведь ка́мешок в мелки́ куски.

Приежает к бога́тырю во трете́й након,

Он ударил-то палиц́ей по буйно́й головы;

115 Да тогда-то бога́тырь усмехнулса-то;

Тут не лютоё зе́лье разгорелосе,

Богатырьско-то серцё роскипелосе;

Говорит-то Илья Мурамець таковы слова:

«Уж ты гой еси, бога́тырь ты могуцёй же!

120 Уж мы съедимсе с тобой разве, ударимсе».

Они съехались с им да всё ударились;

Востры сабельки у их да поломалисе,

Востры копьиця у их всё потупилисе

Всё от ихных же лат да богатырьскиих;

125 Ишше стали они да рукопашкою;

Ишше ма́стёр Илья-то да был боротисе;

Подкорю́цил бога́тыря правой ножоцькой;

Ище пал-то бога́тырь на сыру земьлю,

Мать сыра земля-то потрясаласе.

130 Он ведь хочёт пороть да груди белыя;

Ище сам он Илья-та ведь Мурамець пороздумалсэ:

«Я спрошу ведь у богатыря, роспрошу про то». —

«Уж ты гой еси, дородьнёй ты доброй молодець!

Тебе много от роду-ту тебе есь годов?» —

135 «А годов-то мне от роду-ту всё двенадцеть лет». —

«Ты ведь цьей же земьли да цьёго города,

Ты цьёго жо отця, ездишь, да цьей матушки?»

Говорит-то дородьнёй-от доброй молодець:

«Кабы сидел-то я у тебя да не белы́х грудях,

140 Не спросил бы я у тебя не роду, не племени,

Не спросил бы не города, отця-матушки,

Я колол бы твои-ти да всё белы́ груди,

Посмотрял бы твоё-то ретиво́ серцо».

Говорит-то Илья Мурамець во второй након;

145 Говорит-то ёму да во трете́й након:

«Уж ты цьей же земьли да цьего города,

Ты какого отця, какой матушки?»

Говорит-то дородьней доброй молодець:

«Уж я города всё ведь я неверного,

150 Уж я сын-то Маринки всё Кайдаловки,

Да котора живёт во земли неверныя,

Получает она пошлину великую

Как с того ли со князя-то со Владимира

Шьто за ти ли за чёрны-ти его ка́рабли́;

155 А миня она послала всё на святую Русь,

На святую миня Русь-ту, всё в каменну́ Москву

Отыскать тибя, старого седатого;

Не дошод, она велела всё низко кланитц́е,

Называть тибя велела всё ро́дным батюшком;

160 Да дала она перстень на праву́ руку́».

Как увидял-то старая стариньшина,

Он ведь свой ведь увидел всё именной перстень

Он со той ли со ’ставоцькой драгоц́енною,

Он ведь брал-то его да за праву́ руку,

165 Человал он его в уста саха́рныя:

«Как моё ты, моё цядо милоё,

Цядо милоё моё ты, всё любимоё,

Ты ведь мла́денькой мой всё Подсоко́льницёк!»

Человал он в уста-то его в саха́рныя,

170 Он ведь стал-то ёму скоро росказывать:

«Я ведь был-то ходил-то да по синю́ морю;

Замётало-то миня погодушкой великою;

Я тогда подарил перстень твоей ро́дной матушки:

„Какого́ ты родишь, да тому отдай:

175 Хошь ты сына родишь, быват, ясна сокола,

Хоть ты доцьку родишь, ты красну девицю“».

А поехали они тогда во бело́й шатёр;

Как на радости пили да трои сутоцьки.

Подсокольницёк-то ведь на ёго зло думаёт,

180 Зло-то думает он, шьтобы зло бы зделати:

«Не послушаю я матушки наказаньиця,

Ухожу я своёго-то родна батюшка!»

Как ведь тут же Илья всё как за́спал жо,

Как крепки́м-то сном за́спал богатырьским же;

185 Ишше взял Подсокольницёк-от востро́ копьё,

Как направил ёму всё в ретиво́ серьцё;

Сохранил ёго Господь-от, всё помиловал:

Розлетелось копьё-то Ильи-то в белы́ груди;

Ище был-то у ёго на шеи навешан золотой же крест,

190 Золотой-от ведь крест был во вси груди;

Он ведь тем же крестом от смерти всё избавилсэ,

Он ведь взял Подсокольницька за жолты́ кудри,

Он бросал-то его-то ведь высо́ко же,

Он ведь выше ёго-то лесу стояцёго,

195 Он пониже всё облака ходе́цёго;

Он ведь тут-то его же не убил вовсё;

Привезал он к своёму[112] к добру́ коню:

«Ты беги-ко, ступай-ко, конь-лошадь добрая,

Увези Подсокольницька во своё² место,

200 Щёбы не ездил к нам больше во чисто́ полё,

Во чисто́ к нам полё, щёбы в красён Киев-град;

Не допушшу ёго до матушки славной каменно́й Москвы».

Побежал-поступал-то тут ведь доброй конь,

Прибегал-то к родимой его матушки.

205 Ён крыцял-то скоро ведь да зысьним голосом:

«Уж ты гой еси, матушка родимая!

Ты родима моя матушка любимая!

Ты отворь-ка мне косисьцято окошочько,

Посмотри-тко на своёго цяда милого;

210 Ты велела ведь мне-ка старому низко кланетц́е;

Ище стар-от ведь надо мной как надругалсэ-то:

Привезал-то миня взял ко добру́ коню;

Розьвежи ты миня, маменька, скорёшенько».

Розьвязала она его скорёшенько,

215 Ише стала сама про то выспрашивать:

«Уж ты было ли, цядышко, на святой Руси?»

Он ведь взял своё-то всё востро́ копьё,

Он ведь матушки-то ударил всё ведь в белу грудь;

Ишше тут ведь она-то скоро́ представилась.

220 Ише сам-то собака похваляитц́е:

«Уходил-то теперец́е ро́дну матушку;

Как теперец́е мне будёт воля вольная.

Заполоню-ту все я руськия че́рны ка́рабли,

Изберу-ту, изымаю со караблей многи́х людей;

225 Разышшу-то тогда же Илью Мурамця,

Отсеку я по пле́ць ёму буйну голову».

Как пришло-то об одну по́ру, прикатилосе,

Уж и сотня ц́ернёных-то пришло ка́раблей;

Захватил-то он, вси-то за́брал-то,

230 Заполонил он народу всего да православного.

Как приходят ёрлыцьки скоро скорописьцяты,

Да приходят-то скоро всё во Киев-град,

Шьто во матушку приходят в камянну́ Москву:

«Захватил-то Подсокольничок чёрны ка́рабли,

232 Заполонил-то Подсокольницёк людей добрыих,

Да матросицьков он да всих карабельшицьков».

Как недолго тут Илья, немного он роздумыват,

Он скорёхонько-скоро да собираитц́е;

Он ведь скоро поехал тут к Подсокольницьку,

240 Он прибил всех со старого до малого,

Он отсек у Подсокольницька буйну голову,

Пригонил вси чернёны-ти свои ка́рабли́

Он ведь в гавань ко князю ко Владимиру.

Ишше был жил Никитушка, не славилсэ,

Да не славилсэ Никитушка, состарилсэ,

Да состарилсэ Никитушка, представилсэ.

Оставалась у Никитушки люба́ семья,

5 Да люба́-та семья да молода жена;

Оставалось у Микитушки цядо милоё,

Ишше милоё цядышко, любимоё,

Как ведь мо́лодой Добрынюшка Никитиць млад.

Ишше стал-то Добрынюшка двенадцети лет,

10 Ишше стал-то просить благословленьица:

«Ишше матушка ты моя родимая!

Ишше дай-ко-се мне благословленьицо

Мне-ка сьездить-то разве во цисто́ полё,

Поискать мне во цисто́м поли поединшицька».

15 Да услышил про эту большу по́хвальбу,

Да услышил про то да православной-от царь,

Православной царь да Пе́тр-от Первой жо;

Он ведь скоро собирал да всё поцесен-от пир,

Он ведь скоро звал Добрынюшку Никитьиця:

20 «Уж ты гой еси, Добрынюшка Никитиць млад!

Я пошлю тебе съездить во Почай-реки,

Привезти-то с Почай-реки свежо́й воды,

А свежо́й-то воды да всё ключёвою,

Да умытьц́е мне ведь, всё аньператору,

25 Приумытисе ведь да Петру Перьвому,

Приумытьц́е ведь мне-ка со кнегиною,

Со кнегиной-то мне да с Катериной-то,

Нам помытьц́е охвота, помолодитисе».

Тут Добрынюшка всё да не отслышилсэ,

30 А Никитиць-от всё не отговариват;

Он приходит к собе да на широкой двор,

Он седлат-то своего Воронеюшка.

Как выходит к ёму матушка родимая:

«Уж ты гой еси, Добрынюшка Никитиць млад!»

35 Как заходит к ёму матушка с право́й руки,

Говорит ёму родима потихошеньку:

«Ты куды, моё дитетко, срежаисьсе,

Ты куды, моё дитятко, отправляисьсе?»

Говорит-то Добрынюшка таковы реци:

40 «Уж ты лучше бы миня, матушка, не споро́дила;

Споро́дила бы миня в темно́м лесу берёзоцькой,

Да стояла берёзка бы во тёмно́м она лесу,

Во тёмно́м она лесу да во чисто́м поли;

Ише ко той бы берёзки сьежжалисе все^а

45 Ище вси сильни могуции бога́тыри.

Я скажу тебе, матушка, поведаю,

Ты ведь матушка мая да всё родимая,

Ты честна́ вдова Амельфа Тимофеевна!

Ты бы лучше спороди́ла миня, Добрынюшку Микитиця,

50 Во синё-то бы морё серым камешком;

Да лежал бы этот камешек веки-по́-веки!

Посылаёт теперь миня Петр-от Перьвой, царь,

Посылаёт миня он за свежо́й водой,

За свежо́й-то водой за ключо́вою:

55 Приумыть-то ведь хоцёт лицё белоё,

Со кнегиной-то хоцёт с Катериною;

Приумытьц́е хотят, помолодитисе».

А тут скоро-то матушка благословлят его.

Как ни белинька берёзоцька к земьли клонитц́е, —

60 Ише кланяитц́е дородной доброй молодець,

Как по имени Добрынюшка Микитиць млад:

«Благослови-тко миня, матушка, мне-ка сьездить-то». —

«Тибе Бог благословит, моё цядо милоё!

Ты приедешь когда ведь ко Почай-реки,

65 Ростосне́тц́е твоё ведь всё бело́ тело,

Ты ведь здумашь-то купатьц́е во Почай-реки, —

Перьву-ту ты стру́ёчку заплывай,

А вторую-ту струёчку всё ведь заплывай,

Ише́ третьёй-то струёчки не заплывай».

70 Ише́ скоро Добрынюшка приежаёт-то,

Приежает Добрынюшка ко Почай-реки;

Да придумалось Добрынюшки покупатисе

Да во той ли во матушки во Почай-реки;

Он ведь пе́рьву-ту стру́ёчьку скоро заплывал,

75 Он втору-ту ведь струёчьку скоро заплывал,

Он ведь третью́-то ведь струёчьку призаплывал, —

Не послушал наказу ро́дной матушки;

Выходил он на серой горюць ка́мешок,

Он гледел-смотрел в чётыре во вси стороны.

80 Как с той стороны было́ с восточнюю

Тут ведь грозная туця подымаитьц́е;

Ише сам тому Добрынюшка удивляитц́е:

«Кабы туця ту́цилась, то бы гром гремел;

Кабы гром-от гремел, то бы цястой дожжик шол».

85 Не усьпел-то Добрынюшка слова вымолвить,

Слова вымолвить Добрынюшка, реци выполнить, —

Прилитела злодеюшка змия лютая:

«Уж ты хочёшь ли, Добрыня, я тибе водой залью,

Ишше хоцёшь ли, Добрыня, я тибя огнём сожгу,

90 Ишше хоцёшь ли, Добрыня, дымом затушу.[113]

Ишше хоцёшь ли, Добрыня, подхвацю в свои во хоботы змиинныя,

Унесу-ту я тибя-то в пешеры дальния

К малым детушкам своим тибя на сьиденьицо?»

Говорит-то Добрыня таковы реци:

95 «Ты хотела бы, злодейка-змея лютая,

Ты хотела бы, злодейка, — да как ведь тибе Бог ведь даст,

Как ведь Бог тибе даст, да Христос вы́даёт!»

Ишше мастёр был Добрынюшка нырком ходить,

Он нырком ма́стёр ходить да по-сёмужью:

100 Он у серого у камешку унырыват,

Он у кру́того у бе́режку вынырыват;

Он ведь скоро надевал своё платье цветноё,

Он ведь скоро почерьпнул два кувшина-то свежо́й воды,

Он ведь скоро же поехал во чисто́ полё.

105 Налетела злодейка-змея лютая,

Да брала ёго на хоботы всё змеинныя,

Вызнимала ёго вдво́ём со добры́м конём,

Вызнимала ево ’на высокохонько:

Да пониже-то облака ходе́цёго,

110 Да повыше она лесу́ стояцёго.

Ён ведь стал скоро плёточкой шолко́вою,

Ён ведь стал етой плётоцькой постя́гивать,

Ён ведь стал пушше ведь плётоцькой пошеве́ливать;

Отлетели у ей хоботы всё змеинныя;

115 Ище падат змея-та на сыру́ землю;

Ишше стала говорить ему змея лютая:

«Ты не бей миня, Добрынюшка Никитиць млад,

Не розори-ко ты моих-то дитей малыих!

Мы положим с тобой заповедь мы великую;

120 Ище́ ты ведь как будешь мне большой-то брат,

А ведь я тибе буду всё меньша́ сестра;

При какой ни будь мы будем всё при горюшки,

Уж мы будём друг дружки помогать мы всё,

Я не буду летать-то к вам в красен Киев-град,

125 Я не буду губить ваших людей добрыих».

Тут Добрыня скоро да испускал^б-то всё,

Как спускал-то змею на волю вольнюю.

Полетела змея да скоро́ захвастала:

«Уж ты сам моло́д, Добрыня, у те ум ведь глуп!

130 А ведь будёшь ты теперец́е мне меньшо́й-от брат,

Уж я буду теперь-то тебе больша́ сестра;

Я всецяс же полецю теперь на святую Русь,

На святу-ту я Русь, ише в красен Киев-град,

Унесу-ту я у князя Петра Перьвого,

135 Унесу-ту я у него племе́ненку

Ишше ту же Забаву дочь Путятисьню».

А приехал Добрыня от Почай-реки;

Ишше ходят во Киеви в платьи цёрном всё,

Да во цёрном-то платьици во печальнём жо.

140 Приежает-то он к дворцю^в ко царьскому,

Как ведь скоро приходит со свежо́й водой.

Говорит ёму царь всё таковы реци:

«Как у нас ведь во городи ведь несчастьицё:

После тво́его, Добрыня, после бываньиця

145 Унесла змея любиму мою племяненку

Ише ту у нас Забаву дочь Путятичьню;

Поежай скоро, Добрыня, за Забавой за Путятичьнёй».

Поворачивал Добрыня всё добра́ коня;

Не приворотил он своей-то ро́дной матушки;

150 Он приехал в пешероцьку к змеи́ лютою,

Он прибил, притоптал взял всех змеёнышов,

Он отсек-то у змеи взял буйну голову;

Он приве́з всё Забаву-ту дочь Путячисьню,

Он привёз к своёму-ту[114] к родному дядюшки,

155 Ко тому ли к царю-ту да к Петру Перьвому;

Полуцял сибе наградушку он великую:

Собирал-то для ёго да царь поце́сён пир,

Собирал он для ёго князей, бо́яров,

Собирал он на пир-от купц́ей-гостей торговыих,

160 Он ведь всех собирал многих из простых людей.

Он дарил ведь всё Добрынюшку Никитиця,

Он дарил дорогима всё подарками.

Поежжает Добрынюшка во чисто́ полё,

Ко тому он ко каменю ко Ла́тырю,

Ко тому ли ко кружалу всё осудареву;

Как ведь сказывает Добрынюшка ро́дной матушке:

5 «Уж ты гой еси, матушка родимая!

Как пройдёт тому времецьку три годика,

Да пройдёт-то тому времецьку ведь шесть годов,

Да пройдёт-то тому времецьку всё деветь лет,

Да пройдёт-то тому времени двенадцэть лет, —

10 Ты бери-тко, моя матушка, золоты клюци,

Отмыкай-ко, моя матушка, ко́ваны ларьци,

Ты бери-ко-се мою-ту ведь золоту́ казну,

Ты клади-тко по ц́ерьквам,^а всё по мана́стырям;

Уж ты пой-ко панафиды по мне великия,

15 Ты служи по мне обедни да всё поми́нальни.

А тибе-то, моя да ведь молода жона,

Ище́ душоцька Настасья Королевисьня,

Ай тибе-то, Настасьюшка, воля вольняя:

Хоть вдовой ты сиди да хоть заму́ж поди,

20 Хошь за князя поди ты, хоть за боярина,

За купця-гостя поди хоть за торгового,

За хрисьянина поди ты хоть за прожиточьнёго;

Не ходи же за Олёшеньку за Поповиця,

За того ли за братёлка за крестового;

25 У нас заповедь с им-то была положина:

Шьчо не делать-то нам шьчобы на зло́-то нам,

Не ёму шьчобы на́ зло-то, не мне ёму».

Ай прошло тому времени три годицька,

Да прошло тому времецьку ведь шесть годов,

30 Да прошло тому времени ведь ишше деветь годов,

Да прошло тому времени двенадцать лет;

Тут не соболиная шубоцька прошу́мела,

Как сафьяны-ти сапо́жицьки проскры́пели;

Как заходит во полатушки всё Владимер-князь,

35 Он заходит в полаты-ти, стал ведь свататц́е:

«Ты поди, поди, Настасьюшка, за Олёшеньку Поповиця!»

Говорит-то Настасья всё таковы реци:

«Я пойду за Олёшеньку за Поповиця;

Подожду ишше́ Добрынюшки из циста́ поля,

40 Подожду ишше́ Добрынюшки хошь два месеца:

Отпою ишше́ обедни да с панахидами,

Помяну ишше́ Добрынюшку всё Никитиця».

Шьчо прошло того времецька два месеця;

Отслужили обедни всё с панахидами.

45 Как приходит опеть да всё Владимер-князь:

«Ты поди, поди, Настасьюшка Королевисьня,

Королевисьня Настасья, ты дочь Никулишьна!

Ты поди, поди, Настасьюшка,^б всё в замужество

За того ли Олёшеньку за Поповиця:

50 Уж я сам ездил, Настасья, во чисто́м поли́,

Я разьведывал, вести переведывал —

Ишше нету Добрынюшки Микитиця:

Он ведь всё убит лёжит во чисто́м поли.

Ёво бело-то тело всё прибитоё,

55 Всё прибитоё, всё-то лёжит пристреляно;^в

Ишше буйна головушка всё лёжит отсецёна;

Я ведь сам яво предал всё ко сырой земли».

Тут поверила Настасья Королевисьня,

Тут поверила враки́ всё князя Владимера;

60 Тут пошла-то Настасьюшка всё заму́ж она.

А ведь ехал Добрынюшка ис циста́ поля;

Повалилса отдохнуть-то он во бе́л шатёр;

Не усьпел он заснуть-то да ишше крепким сном, —

Да забил-то ево-то тут ведь доброй конь,

65 Он забил-то ведь тут да ножкой правою:

«Тебе полно спать, любимой ты мой хозяин же,

Ище́ на́ имя Добрынюшка ты Никитиць млад!

У тебя-то в доми-то есь нешчасьицо:

Молода-та жона у тебя заму́ж пошла,

70 Не за князя пошла, всё не за боярина,

Не за гостя-купця пошла за торгового,

Не за бедново-нужного за хрестьянина, —

За твоёго за брателка за крестового,

За крестового братёлка за назва́ного

75 За тово ли за Олёшеньку за Поповиця».

Недосуг тут Добрынюшки долго спать-лежать;

Он ведь скоро ставал же, пробужалсэ тут,

Он ведь скоро поехал-то в красен в Киев-град;

Он ведь прямо приежаёт к матушки на подворьицё.

80 Да выходит-то матушка на красно́ крыльцё;

Он заходит Добрынюшка в ихно всё подворьицо,

Не здороваитце он-то с ро́дной матушкой.

Ише матушка тут всё приросплакалась:

«И какой-то невежа приехал на сиро́цько моё подворьицё!

85 Он ведь смело идёт ко мне без докладу всё.

Кабы было у мня бы да цядо милоё

Как бы мо́лодой Добрынюшка все^г Никитиць млад,

Не завёл бы он[115] на двор-то ко мне добра́ коня».

Как сказал тогда Добрынюшка ро́дной матушки:

90 «Ты не плаць, цёсна вдова Омельфа Тимофеёвна![116]

Не моци-ко ты своёго-то лиця белого,

Лиця белого своёго ты пристарелого.

Уж ты спрашивай ты лучше про Добрынюшку:

Мы недавно з Добрынюшкой прирозьехались;

95 Ай Добрынюшка поехал да во чисто́ полё,

Ище я-то поехал в красён Киев-град.

Уж ты дай-ко-се моё да платье цьветноё;

Наряжусь-то я ведь, маменька, скоморошиной». —

«Я не верю у тя, да доброй молодець:

100 Шьчо Добрынюшка у мня-то да был хорошенькой;

Ишше лицико было как снежку белого». —

«Уж ты шьто же ты, матушка родимая,

Как двенадцать-то лет как я езьдил по чисту́ полю, —

Загорело от солнышка лицё белоё,

105 Прирвалось у мня от лесу ведь платье цьветноё.

Посмотри-тко, моя матушка родимая:

На право́й-то у мня-то было на ножоцьки,

Ище всё было пято́нышко родимоё».

По тому ево признала-то ро́дна матушка.

110 «Ты неси-ко-се мне-ка звонцяты́ гусьли». —

«Молода-та жона, всё Добрынюшка Никитиць млад,

Шьчо пошла у мня Настасьюшка всё как за́муж-от;

Ище скоро они пойдут во Божью́ ц́ерьковь,

Ище скоро держать будут по злату веньцу».

115 А пошол-то Добрынюшка круте́шенько;

Он заходит в полаты всё княженеськия,

Он садилса Добрынюшка всё на пецьку-ту;

Ён ведь стал-то во гу́сельци всё поигрывать;

Он утешил всё князя со княгиною.

120 Ишше сам он играт-то, сам приговариват:

«Не пёкло́-то красно солнышко у вас три́ года́,

Не пёкло-то красно солнышко оно шесь годов,

Не пёкло-то красно солнышко оно деветь лет,

Не пёкло-то красно солнышко двенадцеть лет»;

125 (Молодой-то жены своей наговариват):

«Росьпекло-то красно солнышко всё росьве́тило

На тринадцэтом, Настасья, у тя годоцики».

Говорил-то ведь князь-от да всё Владимир-свет:

«Ты подьвиньсе поближе хоть, скоморошина,

130 Приутешь жениха у мня со невестою».

Тут узнала Настасья-та Королевисьня,

Говорила она всё князю Владимиру:

«Уж ты гой еси, красно ты наше солнышко,

Уж ты гой еси, свет ты Владимир же стольнё-киевськой!

135 Ты позволь, князь, налить-то мне-ка рюмоцьку,

Поднести мне-ка этому скоморошины».

Говорил-то Настасьи-то всё Владимир-князь:

«Наливай-ко, Настасья, ты скольки тебе надобно».

Подносила Настасья всё скоморошины;

140 Принимает же он-то всё едино́й рукой,

Поздравляет ведь всё-то князя Владимира,

Поздравляёт жениха-та всё со невестою,

Выпивает ведь цяроцьку эту всю до дна.

Заговорил-то ведь эта да скоморошина:

145 «Уж ты гой еси, Владимир князь ты стольнё-киевськой!

Уж ты дай мне налить-то эту цяроцьку,

Вы дозвольте налить мне-ка мёду сладкого,

Поднести мне невесты всё заруче́вною».

Приказал-то ему-то да князь позволил-то;

150 Подносил он Настась всё Королевисьни:

«Уж ты пей-ко, Настасьюшка, цяру всю до дна;

Ты найдёшь в этой цяроцьки, бывать, добра».

Выпивает Настасьюшка мёду сладкого;

Прикатилса к Настасьюшки золотой перстень.

155 Как брала-то она перстень-от во праву́ руку́ —

Ишше перстень Добрынюшки всё Никитиця.

Ишше тут ведь Настасьюшка обраде́ла же;

Как скакала она ц́ерез дубовой стол,

Обняла она Добрынюшку за белу́ шею,

160 Цёловала его в уста саха́рныя:

«Как не тот-от мой жених-от — за столом сидит;

Ише тот-от мой муж-от, где у стола стоит».

Говорит-то Добрынюшка таковы реци:

«Не дивлю́-ту, Настасьюшка, твоей глупости».

165 Она пала Добрынюшки во резвы́ ноги:

«Ты просьти меня [в] вины, просьти виноватую!» —

«Я дивлю-ту тольки князю-ту со кнегиною:

Ишше князь-от Владимир-от у мня сватом был,

Да кнегина-та Опраксея-то была свахою,

170 Не прошшу тебя, брателка крестового:

Ты хотел же у жива́ мужа жону отнять,

Ты пец́елил мою-ту да ро́дну матушку;

Проливала она-то да горюци́ слёзы».

Он ведь взял-то Настасьюшку за белу́ руку;

175 Он кинал-то в Олёшеньку всё булатён нож

Ишше отнял Илья-та Олёшеньку Поповиця:

«Помиритесь-ко, братьиця крестовыя,

Вы крестовы, вы братьиця назва́ныя!

Ты поди домой, Добрынюшка, с молодой жоной,

180 Ты поди-ко к своей матушки к родимыя,

Ко цесно́й вдовы Омельфы Тимофеевны».

Ай во славном было городи во Киеви

Да у ласкового князя у Владимера:

Собирал князь Владимир-от всё поц́есён пир

Ай на тех ли на своих-то князей, на бо́яров,

5 Он на тех ли предводителей всё на верныих,

Собирал он тут на тех на энералов-то,

На купц́ей на гостей на всех на торговых,

На всех собирал всё людей прожиточних,

На прожиточних собирал на всех хресьянушок;

10 Потому-то был назван у хрестьян прожиточных,

Ише назван был красным у их солнышком,

Всё ведь ласковым назван князём Владимером,

По ёго-то всё назван добродетели.

Собирал-то могуцих сильних бога́тырей,

15 Собирал-то два братёлка два Петровиця,

Два Петровиц́ей, братьиц́ей Бродо́вицей.

Ишше све́тёл-от день пошол ко ве́цёру,

Ай поц́есён-от пир идёт наве́сели.

Ишше все на пиру да напивалисе,

20 Ишше все на чесно́м да наедалисе;

Ишше все на пиру да пьяны, ве́сёлы.

Ишше красно-то нашо было солнышко,

Ище князь-о Владимер стольне-киевской,

Он ведь ходит-то всё сам веселёхонёк,

25 Говорит-то он и сам да таковы слова:

«Уж вы кушайте, кушайте, пейте, ешьте вы,

Уж вы пейте и ешьте, сами хвастайте»;

А богатой-от хвастат золотой казной,

А бога́тырь-от хвастат могуто́й-силой,

30 Ище глупой-от хвастат молодой жоной,

Ишше умной-от хвастат родным батюшкой,

Да разумной-от хвастат ро́дной матушкой,

А ведь хитрой-от хвастат ро́дной се́стрицой.

Да Владимир-князь по полатушки всё похаживат;

35 Он ведь белыма руцюшками розмахиват,

Золотыма персьнями всё сам набрякиват,

Он русы́ма кудрями скоро́ натряхиват;

Ишше сам-то тому всё приговариват:

«Удивляюсь дву́ма братьицям всё Петровицям,

40 Всё Петровичам, братьичам я Бродо́вичам:

Почему же вы, братьица, всё не хвастайте?»

Говорят скоро братьича таковы реци:

«Уж ты гой еси, кра́сно ты нашо солнышко,

Уж и ласковой князь да ты Владимир же!

45 Ише нецим же нам да во́всё хвастать-то;

Ишше тем-то ведь разве всё мы похвастам-то,

Да своей-то похвастам родной сёстрой,

Ище душочкой Настасьёй всё Петровной-то:

Да сидит у мня се́сьтриця родимая,

50 Как сидит она в высоком-то новом те́реми.

Ай сидит она за многима за заморьскима,

За заморьскима сидит она за замоцьками, —

Шьчобы красно ей солнышко не за́пёкло,

Шьчобы буйныи ветры да не завеели,

55 Шьчобы народ люди добрыи не увидели,

Шьчобы руськии могуции ей бога́тыри,

Вси дородьни-ти ей добры молодцы».

Тут скорёхонько ставаёт-то на ножки дородьнёй доброй молодець,

Ишше руськой-от сильнёй-от всё бога́тырь-от

60 Шчо по имени Алёшинька всё Поповиць млад:

«Вы не хвастайте, два братёлка два родимого,

Два Петровиця всё вы два Бродо́виця,

Вы не хвастайте родимой-то своей се́стрицёй:

Хошь сидит у вас за крепкима за замоцьками,

65 Шьчо поста́влёны крепки-ти верны караульшицьки,

Нечево-то про то они не знают тут:

Я хожу-то к родимой-то к вашой се́стрици,

Я ко душоньки к Настасьи-то всё к Петровны-то,

Я хожу-то к ей ведь я не по белым дням,

70 Я хожу к ей в вец́е́рях, в полно́ць да ноцьки тёмною;

Приду, брошу комоцик я снежку белого

Во ее́ косе́сцято во окошоцько;

Отьпират мне-ка окошоцько всё косесцято,

Запускат миня в окошоцько потихошеньку,

75 Шьчобы не знали бы, братьиця всё Петровичи,

Всё Петровичи, братьиця вы Бродовици».

Ище тут-то ведь братьицям за беду́ стало́,

За надсмешоцьку вели́ку им показалосе;

Они брали из нага́лишша всё булатен нож

80 Да кинали в Алёшеньку в Поповиця;

Да Алёшенька был-то ведь всё хитёр-мудёр,

Да Поповиць-от был у нас всё догадлив он:

Он подвинулсэ во леву-ту он стороноцьку —

Пролетел етот ножик у ёго о руцьку правую.

85 Тут скакал-то старая всё стариньшина,

Ише тот ли казак да Илья Мурамець,

Илья Мурамець всё да сын Ивановиць;

Он ведь скоро говорил-то им таковы реци:

«Уж вы гой еси, братьиця Петровици,

90 Вы Петровици, братьича всё Бродовичи!

Не стыдитесь стыду, стыду, братцы, се́стрина,

Не пристыдили шьчобы́ вас молоды жоны!»

Не досиживали тут всё пиру Петровици;

Они скоро брали́-то шляпы со спичецьки,

95 Они скоро молились всё Богу-Господу,

Они матери Божьёй да Богородицы,

Благодарили ведь ласкова князя-то Владимира

Со кнегиной с Опраксеей-то с Королевисьнёй;

Они кня́зям, боярам низко кланелись,

100 Енералам-то всим они, предводителям,

Они всем-то могуцим да всем бога́тырям;

Они только сердиты-ти были на Олёшеньку Поповиця.

Приежают они-то всё к широку́ двору;

Их стрецяют ведь ихны молоды жоны́,

105 Говорят они им-то всё таковы реци:

«Уж вы шьчо вы сегодне, вы братьиця Петровици,

Вы Петровици, братьиця всё Бродо́вици,

Уж вы скоро приехали со цёсна́ пиру?»

Как молцят они всё-то, им не сказывают.

110 Они скоро дожьдали́сь тут ноцьки тёмною,

Они стали-то к сестры́ всё к высо́ку те́рему;

Тут ведь пришло тому-ту в ноцьку времени;

Как пришли-то ведь братьиця под окошоцько,

Как кинали комоцик сне́жку белого.

115 Ище тут отпират скоро Настасьюшка окошоцько:

«Я прошу-то тебя-то, Олёшенька Поповиць млад,

Шьчо зайди ко мне теперь во высо́к тере́м

Шьчо попить-то, поесть мне с тобой, покушати;

У мня кушаньё севодне всё приготовлёно».

120 Тут нейдёт к ей в окошоцько всё Олёшенька;

Говорит-то она всё таки реци:

«Поцёму осердилсэ ты на меня-то всё?»

Тут ведь скоро загремели замоцьки крепкия;

Как приходят родимы ’е[117] всё братьиця;

125 Ище брали они всё ей за русу́ косу,

Да хотят ей вести-то ей во чисто́ полё,

Отрубить у ей по плець хотят буйну голову.

Уж как вывели ей братья на широкой двор;

Да Настасьюшка сле́зно всё уливаитц́е,

130 Как Петровна-то плацёт, как река идёт,

Как река-та идёт да как руц́ей бежит;

Во слёзах-то говорит она таковы реци:

«Уж вы гой еси, родимы вы милы братьиця!

Не могите миня вы скоро рубить-казнить,

135 А не можно ли миня-то всё помиловать?

Вы не бойтесь моего-то всё стыду се́стрина,

Вы побойтесь своёго-то вы стыду женина!

Росскажу-ту я про ваших молодых ведь жон:

Не своим-то умом его я приглашала тут;

140 Мне дозволили ваши всё молоды жены

Пригласить мне-ка Алёшеньку-свет Поповиця;

Потому они велели, шьчоб я вам не сказала про их:

Вы постойте, покараульте у своих у молодых ведь жон —

145 Изменили вас, братьиц́ей всё Петровиц́ей:

Как ведь старша-та любит Цюрила-света Пле́нковиця,

Как за то ево любит — за походочку,

Как походочка ево да очунь модная;

А веть младша-та любит — скажу я тебе, братёлко, —

150 Пересьмяки-то родимого всё племянницька,

За ухватку ево любит богатырьскую,

За красу-ту ево любит молодецькую».

Ише скоро про то-то всё роздёрнулось,

Как доходит до Олёшеньки Поповиця,

155 Шьчо повозят Петровици родну́ сестру,

Шьчо отсе́кци хотят у ей буйну голову.

Тут пришол-то Олёшенька всё Поповиць млад:

«Не секите-ко у Настасьюшки буйну голову;

Вы отдайте-тко Настасьюшку за миня заму́ж».

160 Они скоро ёму ниско поклонилисе:

«Ты бери-тко, Олёшенька ты Поповиць млад,

Ты бери у нас Настасьюшку с ц́ести, с радости,

Ты избави от стыду-ту от великого».

Ишше тут ведь Олёшенька поехал с Настасьюшкой во Божью́ церковь;

165 Принимали они-то скоро закон Божий,

Обдержали они скоро по злату веньцу;

Да повёлсэ у их тут пир на радости;

Посьле етого пиру́ домой приежают тут.

Как уехали Петровичи во чисто́ полё;

170 Испытать они хотят своих молодых всё жон.

Они жили во по́ли трои сутоцьки;

Приежают в полноць-ту ноцьки тёмною;

У большой седит Цюрилушко всё Пле́нковиць,

У меньшой седит Пересьмя́кин родной племянницёк.

175 Говорит-то Цюрилушко таковы реци:

«Уж ты гой еси, Пересьмякин всё племянницёк!

Нам ведь полно сидеть долго, проклаждатисе!

Мы гостим ведь, сидим у их третьи сутоцьки:

Не прошла шьчобы весть, не пронеслась-то ведь

180 Как до тех ли Петровиц́ей до Бродо́виц́ей.

Мы пойдём-ко домой, разьве станем собиратисе».

Говорят-то всё ихны молоды жоны:

«Не приедут сёгодне наши Петровици,

Не приедут сёводне наши Бродовици».

185 Как Петровици-Бродовици всё во ту пору —

Проговорили у их кони язы́ком человец́еским:

«Вам ведь полно, Петровици, спать в белы́х шатрах!

У вас в доми всё сделалось нешчасьицё:

Изменили ваши вас-то всё молоды жоны́,

190 Пригласили к себе-то дружков милыих:

Во перьвы́х-то Цюрилушко госьтит Пле́нковиць,

Во вторых-то госьтит Пересьмякин млад племе́нницёк».

Недосуг тут Петровицям розговаривать;

Они скоро-то тут да всё поехали;

195 Как идут-то скоро́ они в новы горьници.

А Цюрилушко-то всё он был хитро́й-мудро́й,

Он хитро́й-от, мудро́й все был догадьливой;

Он охвоць ходить за бабами был, за девками;

Он ведь скоро брал со спицьки пухову́ шляпу, —

200 Он услышал топот всё кониную;

Он выскакивал косисцятым всё окошоцьком,

Он бежал-то Цюрилушко всё ведь Пле́нковиць,

Он оставил перцятоцьки всё шолко́выя.

Пересьмякин-от был да всё племянницёк

205 Молодёхонёк был ише всё глупёхонёк;

Тот сидит-то, сидит, с има розговариват.

Да пришли-то всё братьиця тут Петровици,

Да схватали дородьня-та добра молодца,

Как схватали ёго-то за белы́ руки;

210 Богатырь-от был-то всё пресильния —

Розмётал-то всих братьиц́ей Петровиц́ей,

Выбегаёт на широ́ку-ту светлу улоцьку.

Они брали своих-то молодых всё жон —

Как узнали Цюрилушка по перцятоцькам, —

215 Да срубили у их взели буйны головы.

С того горюшка было, ведь с той круцинушки

Шьчо лишились ведь города, славна Киева,

Записались во город-от во Ц́ернилов-от;

Они стали поживать там, всё здрастовать.

Ай ведь было во славном городи во Киеви,

Шьчо у ласкового князя у Владимера;

Ай ведь было жило у его всё три бога́тыря,

Три того ли всё три брателка крестового:

5 Во перьвы́х-то жил Добрынюшка Никитиць млад,

Во вторых-то жил Алёшенька Попович млад,

Во третьи́х-то жил ведь По́тык-от Михайло сын Ивановиць.

Говорил-то князь Михайлу, всё росказывал:

«Поежай-ко ты, Михайлушко, в чисто́ полё,

10 Уж ты молодой мой Потык, ты Михайло сын Ивановиць

Постреляй-ко хоть ты мне да белых ле́бедей».

Тут как скоро-то Михайло свет Ивановиць

Он ведь скоро-то выходит всё из-за дубова́ стола,

Он ведь скоро-то бежит всё на конюшин двор;

15 Он сидлал-то своево ведь коня доброго,

Он ведь скоро тут поехал во цисто́ полё;

Ишше брал-то он всё стрелоцьки калёныя;

Он завидял всё на тихой-то на за́води,

Он завидял лебёдушку всё белую:

20 Ета беленька лебёдка — золото́ перьё,

Золото у ей перьё, крыльё́ серебряно,

Голова-та усажо́на скатным жемцюгом.

Воспрого́ворит всё Потык-то Михайло свет Иванович:

«Я не буду-то стрелять етой лебёдочки,

25 Я не буду всё ей да я кровавить-то;

Не могу ли изымать ею́ живу́ в руки,

Увезти мне-ка живу князю Владимиру».

Он не мог-то поима́ть да ей живой в руки;

Он ведь скоро натяга́ёт Потык-то Михайло сын Ивановиць,

30 Натягаёт он у стрелки скоро ту́гой лук,

Он ведь хоцёт постре́лить-то эту лебёдушку;

Тут спрого́ворит лебёдушка язы́ком человечеським:

«Уж ты гой еси, ты Потык же Михайло сын Иванович!

Не стреляй-ко ты миня, всё белой лебеди:

35 Пригожусь-то я к тебе да всё во всё время».

Тут Потык-то Михайло всё Ивановиць

Он-то ей да пожалел да всё постре́лить-то,

Полетела-то лебёдочка ко Почай-реки;[119]

Поехал ведь Потык-то Михайло свет Ивановиць

40 Как за етой за белой вслед лебёдушкой.

Не лебёдушка летат-то тут — Овдотья Лиходеёвна;

Прилетела-то Овдотья на крут бе́режок,

Розьвернулась-то Овдотья красной девицёй;

Приежает-то ведь Потык-то Михайло свет Ивановиць.

45 Обнимат она Потыка Михайла всё Ивановиця,

Обнимает она ево всё за белу́ шею,

Чёловала ево в уста в саха́рния:

«Ты возьми, возьми-тко, Потык ты Михайло сын Иванович,

Ты возьми, возьми миня Овдотьюшку-ту за сибя заму́ж!»

50 Ишше тут-ито ведь Потык-то Михайло всё Иванович

Ишше он ведь тут ведь всё на ей сосваталсэ.

Тут садилсэ всё Потык-то Михайло всё Ивановиць,

Он садилсэ на своёго коня доброго,

Он поехал ведь Потык-то Михайло всё Ивановиць

55 Да поехал ведь он да в красён Киев-град

Ко своёму-ту ко ласковому князу ко Владимиру.

Овернулась тут Овдотья Лиходеёвна,

Овернулась-то она да белой лебедью,

Овернулась — полетела-то да переди́ его.

60 Ишше едёт Потык-от Михайло всё Ивановиць,

Мимо едёт Овдотьюшкин высок терём:

Сидит-то тут Овдотья Лиходеёвна,

Шьто сидит-то под косисьцятым окошоцьком.

Приежает ко князю ко Владимиру;

65 Он навёз-то тут ёму всё гусей, ле́бедей

Да пернасц́етых-то мелких утоцёк.

Говорит-то тут ведь Потык-от Михайло всё Ивановиць:

«Уж ты красно моё солнышко Владимир-князь,

Ты Владимир, ты князь мой стольнё-киецькой!

70 Ты збирал-то пир да для троих для нас,

Для троих для нас збирал, для трёх могуциих бога́тырей».

Говорит-то тут Потык-от Михайло всё Ивановиць,

Как ведь говорит-то всё князю Владимиру:

«Собери-ко-се ты, князь, ты пир да одному мне-ка:

75 Я составалсэ ведь на Овдотьи Лиходеёвны;

Зазвонят ведь как вец́ерьни-ти позды сёгодни-то,

Мы тогда пойдём с Овдотьёй с Лиходеёвной

Во Божью́-ту мы ц́ерковь пойдём венцятисе»

Ай тому-то ведь Владимир-князь всё рад ведь был,

80 Он ведь рад ведь был тому раде́шенёк.

Ишше светёл-от день пошол ко вецёру,

Ишше красно-то солнышко пошло ко западу;

Зазвонили тут вец́ерни-ти ведь во Божьи́х ц́ерьквах;

Тут ведь Потык-от Михайло сын Ивановиць

85 Пошол-то Потык ведь свет Михайлушко в Божью́ ц́ерковь;

Нередилась тут Овдотья Лиходеёвна

Да пошла же она да во Божью́ ц́ерковь.

Как ведь отслужили-то позды́ вец́ерьни-то,

Говорил-то Потык-то Михайлушко Ивановиць,

90 Говорил-то всё отцам, попам соборныим:

«Повенчайте-тко вы нас с Овдотьюшкой с Лиходеёвной».

Говорила тут Овдотья Лиходеёвна:

«Уж ты гой еси, Потык ты Михайло всё Ивановиць!

Мы положим разве заповедь великую:

95 Впереди-то мы умрём которой один одно́го-то,

Шьчобы к мёртвому живого закопать в земьлю».

Положили они заповедь великую

Перед той ли они да во Божьё́й ц́ерьквы,

Как при тех ли отцях, отцях духовныих,

100 Шьчо при тех ли при приц́етьницьках ц́ерьковныих.

Овенцялсэ тут Потык-то Михайло сын Ивановиць

С молодой-то со Овдотьёй Лиходеёвной;

Приходят они всё из Божьё́й ц́ерькви.

Ише князь-от был Владимир всё радёхонёк,

105 Всё радёхонёк был он, веселёхонёк;

Он сади́т-то новобрачных, всё усаживат;

Ишше По́тыка Михайла всё Ивановиця

Он со той ли со Овдотьёй с Лиходеёвной

Он усаживал в полаты их за дубовы́ столы;

110 Повёлсэ тут у их всё пир наве́сели.

Они жили немного — только по́лгода;

Незамо́гла-то тут Овдотья Лиходеёвна;

Она вецёром незамогла, утром представилась.

Тут пошол-то скоро Потык-от Михайло все Иванович,

115 Он пошол-то тут да всё к попам соборныим;

Он зьделали могилу всё больши́ньскую,

Повалили Овдотьюшку всё ме́ртву в гроб,

Повалили тут Потыка Михайла все Ивановиця;

Подли бок-то поставили к ёму добра́ коня.

120 Говорит-то князь Владимир таковы реци:

«Уж вы гой еси, попы, отцы соборныя!

Я не дам-то Михайлушка лёжи́ть с Овдотьёй Лиходеёвной;

Повалите вы Овдотью всё едну вы в гроб,

Положите на Овдотью полосу железную,

125 Посадите вы Потыка Михайла со добры́м конём,

Положите вы ёму да саблю вострую;

Уж поставлю я к могилы крепких караульшицьков».

Закрывали с могилы[120] их решотоцькой железною;

Как ведь жолтым-то песоцьком не зарыли-то;

130 По роспореженьицю всё ведь было по хорошому,

По хорошому да всё по хитрому

Всё по хитрому было́, по мудрому:

Тут поставил он крепки́х всё караульшицьков.

Со шести было ц́есов да до двенадцети,

135 Приполазала тут зьмея к Потыку Михайлу всё Ивановичу;

Напустила тут Овдотья Лиходеёвна

Волшесьтвом она своим да зьмей-то лютыих;

Загрызьли-то у Потыка Михайла у Ивановича,

Ай хотят они отрысьть да ручки белыя.

140 Он хватил тут Потык-то Михайло всё Ивановиць,

Он хватил свою скоро́ востру́ сабьлю,

От отц́ек-то у змее́й да буйны головы.

Забрецяла полоса-та всё железная;

Заскрыпела тут зубами всё Овдотья Лиходеёвна.

145 Перепалсэ у Потыка у Михайла у Ивановиця доброй конь;

Он выскакиват из матушки сырой земьли,

Он выхватывал ногами своего хозяина;

Прого́ворил-то конь язы́ком человец́еским:

«Притопцю возьму Овдотью Лиходеёвну!»

150 Притоптал-то он в земьли, в гробу Овдотью Лиходеёвну;

’достали-то присек Потык-то Михайло всё Ивановиць,

Он присек ей, прирубил взял на мелки́ части:

«Не жона была Овдотья мне-ка Лиходеёвна,

Не жона мне-ка была — всё ерети́ця-та проклятая!»

Ай во славном было городи во Киеви,

Ай у ласкового князя у Владимира

Заводилсэ-зациналсэ стол, поц́есён пир

Ай на тех ли на князьей, бояр да всё богатыих,

5 Шьчо на тех ли на купц́ей-гостей торговыих,

Ай на руських на сильних на бога́тырей,

На хресьян-то всё на бедных, на прожитосьних.

Ишше вси на пиру да напивалисе,

Ишшо вси на чесном да наедалисе,

10 Ишше вси на пиру-ту приросхвастались:

Ай богатой-от хвастат золотой казной,

Ай бога́тырь-от хвастат могуцё́й силой,

Ай ведь глупой-от хвастат молодой жоной,

Неразумной-от хвастат родимо́й сёстрой.

15 Ай Владимир-князь по полатоцькам похаживат,

С ноги на́ ногу ведь всё он переступыват,

Он сапог-то о сапог сам поколачиват,

Он ведь жолтыма кудьрями принатряхиват,

Он ведь белыма-ти ручками розмахиват,

20 Золотыма персьнями принашшалкиват;

Ишше сам он говорит да таковы реци:

«Ай во Киеви во городи все у нас да добры молодцы,

Добры молодцы-ти вси у нас поже́нёны,

Красны де[в]ушки^а вси заму́ж пода́ваны;

25 Я холо́с один живу-ту, князь Владимир-от,

Я холо́с-то всё живу да нежонат слыву.

Ище хто бы мне-ка выбрал бы из вас бы мне обручницу,

Да обручницу выбрал, красну девицу,

Шьчобы походочка у ей была пави́нная,

30 Ти́ха речь-то бы у ей да лебединная,

Ишше брови-ти у ей да цёрна соболя,

Цёрна соболя шьчобы у ей сибирчкого,

Ясны оци-ти у ей да я́сна сокола,

Ясна сокола у ей да всё заморьского,

35 Шьчобы лицико — поро́шки снежку белого,

Ягодиночки в лици да маку красного;

Шьчобы ростом-то она была нема́ла и умом свёрсна,

Шьчобы было бы кому да поклонятисе,

Шьчобы было бы кому да покорятисе,

40 Шьчобы было бы кого мне-ка кнегиной звать?»

Тут как бо́льшей-от хоронитце за среднёго,

Ише среднёй-от хоронитце за ме́ньшого;

Ай от ме́ньшого Владимиру ответу нет.

Как в ту-ту всё пору было, во то время

45 Тут выходит-выступает доброй молодець

Шьчо по имени Дунаюшко Ивановиць;

Из-за тех ли всё скамеёк белодубовых,

Из-за тех ли из-за столов да всё дубо́выих,

Из-за тех ли из-за скатертей шелко́выих

50 Тут выходит-выступает доброй молодець

Да по имени Дунаюшко Ивановиць.

Наливат ёму Владимир цяроцьку всё зелена́ вина,

Зелёна́ ёму вина всё полтора ведра;

Выпиваёт тут Дунай да на единой дух;

55 Наливаёт он ему всё пива пьяного;

Принимает Дунай да едино́й рукой,

Выпивает Дунай да на еди́ной дух;

Наливаёт Владимир-князь да мёду сладкого,

Мёду сладкого ему да полтора ведра;

60 Выпивает Дунай да на единой дух.

Ише стал тут Владимер-от выспрашивать:

«Уж ты гой еси, Дунаюшко Ивановиць!

Ты не знашь ли да ты мне всё обручници,

Ты обручници мне, да красной девици,

65 Ай походоцька шьтобы была пави́нная,

Тиха рець-та у ей да лебединная,

Ай ведь брови-ти у ей да цёрна соболя,

Ише оци-ти у ей да ясна сокола,

Шьчобы лицико — порошки снежку белого,

70 Во лици у ей ведь я́годинки маку красного;

Шьчобы было кому да покоритисе,

Шьчобы было кому да поклонитисе,

Шьчо было^б кого мне-ка кнегиной звать?»

Говорил-то тут Дунаюшко Ивановиць:

75 «Я ведь знаю, князь Владимир, тебе красну девицю,

Я во том знаю во Ця́хови, во Ля́хови

У того ли короля всё Ляхоми́ньского;

А ведь есь его две доц́ери любимыих:

Да одна-та доць Настасья Королевисьня,

80 Полениця она всё приуда́лая; —

Не тебе-то та — жона, не тебе та ведь;

А друга-то доць есь Опраксе́я Королевисьня:

Ай сидит она за тридеветь замоцьками заморьскима,

Шьчобы красно-то ей солнышко не о́пёкло,

85 Шьчобы буйны-ти ветры не завеели,

Шьчобы народ ей, люди добры не увидели».

Говорил-то Владимир-князь да стольне-Киевской:

«Ты бери-ко-се, Дунай да сын Ивановиць,

Ты бери-ко-се у мня да золотой казны,

90 Ты бери-ко-се ты силы скольки надобно».

Говорит-то Дунай да таковы реци:

«Уж ты ѓой еси, кра́сно наше солнышко,

Ты Владимир ведь князь всё стольнё-киевськой!

С богато́й-то мне казной да не купить будёт;

95 Мне-ка дай тольки два братёлка крестового,

Мне крестового два братёлка названого:

Мне того ли Добрынюшку Никитиця,

Мне того ли Олёшеньку Поповиця».

Они скоро собрались, скоро́ поехали.

100 Приежают к королю всё к Ляхоми́нскому;

Тут веде́тц́е у короля-та всё поц́е́сен пир.

Ай оставил-то Добрынюшку Микитиця,

Он оставил Олёшеньку Поповиця

Оставил братьиц́ей крестовых-то

105 Он ведь тут у короля на широко́м двори;

Тут пришол Дунаюшко к королю-ту на ясны́ оци.

Говорит-то король да таковы слова:

«Добро жаловать, Дунаюшко Ивановиць!

Ты пошьто же пришол, пошьто приехал к нам:

110 Ты служить-то ли ко мне по-старому,

Ай по-старому служить ко мне по-прежному,

Или по силушкой пришол ты под меня разьве с великою,

Разьве скорым послом ты ко мне послан-то?»

Говорит ему Дунай да таковы реци:

115 «Не служить-то я к тебе да верой правдою,

Не послом-то я к тебе да пришол посланый,

Я пришол к тебе, приехал сватом свататьц́е

За своёго-то за красного за солнышка,

За того ли я за князя за Владимира».

120 Говорил ёму король да таковы слова,[121]

Наливал-то ёму цяру зелёна́ вина,

Зелёна́ ёму вина да полтора ведра;

Выпивал Дунай да на единой дух.

Наливал ему да пива пьяного;

125 Выпивал Дунай да на единой дух.

Наливал ёму мёду сладкого;

Как ведь попивал^в Дунай да мёду сладкого.

Ише стал-то Дунаюшко всё веселёхонёк.

Говорит-то он королю да второй након,

130 Говорит он королю да во трете́й након:

«Ты отдай, отдай, король да Ляхоминьской^г ты,

Ты отдай-ко-се свою-ту доць любимую

Ишше ты ли Опраксею Королевисьню

Ты за нашого за красного за солнышка,

135 За того ли всё за князя за Владимера!»

Говорит-то король да Ляхоминьския:

«Не отдам-то Опраксеи Королевисьни:

Опекат-то он всё куци всё назёмныя;

Я ишше́ слыхал у вас про князя про Владимира,

140 Белото́й-то он всё как коте́льня-та прига́рина».

Тут не лютоё зе́льё розгорелосе,

Богатырьско-то серьцё проскрипелосе;

Он хватил-то всё тотарина тут за́ ноги;

В одну сторону махнёт — вали́тц́е улицёй,

145 Шьто в другу-ту он махнёт — да переулками.

Засьвисьтел-то тут Дунаюшко во турей рог;

Тут наехали два брателка крестовыи:

Как перьво́й-от всё Добрынюшка Никитиць млад,

Шьчо другой-от Олёшенька Поповськой сын;

150 Они за́чели-то бить со старого до малого.

По подстоликам король-от всё туле́итц́е,

Куньей шубоцькой король всё прикрываитц́е.

Говорит-то Дунай да таковы реци:

«Ты не бойсе-ко, король всё Ляхоминськыя!

155 Не убьём-то мы тебя да зберегём мы всё».

Тут ставаёт всё король, король скорёхонько;

Он ведь кланелсэ Дунаюшку низёхонько:

«Уж ты го́й еси, Дунай да сын Ивановиць!

Ты бери-ко Опраксеюшку у мня да с ц́есьти, с радосьти;

160 Ты оставь мне-ка силы хоть на се́мяна».

Тут как скоро Дунаюшко-то приступил к замкам заморьскиим,

Он прибил-то всё ведь крепких караульщиков,

Притоптал-то он ведь вси замки заморьския.

Опраксеюшка скоцила на резвы́ ноги

165 Со того ли со стула рыта бархата:

«Я кого-то, как кого теперь увидяла!

Я того ли всё Дунаюшка сына Ивановиця».

Он тут брал-то Опраксеюшку всё за праву́ руку,

Он за те ли ей за перьсни за злацёныя,

170 Он повёл-то Опраксею на широкой двор;

Как Опраксею-Королевисьню он на руках несёт,

Ище́ сам он по се́ням-то в крови да до колен бредёт.

Тут поехали они да в красён Киев-град

К тому ли ко ласковому князю ко Владимиру;

175 Приежали они да в славной Киев-град.

Принимали с Опраксеей-то Владимир по злату́ венцю;

Как повёлсэ тут у их на радосьти поц́е́сён пир,

Да поц́е́сён у их пир да тут на весь на мир,

На кнезье́й у их да всё на бо́яров

180 Да на сильних на могуцих на бога́тырей,

Тут на трёх-то всё на братьиц́ей крестовыих:

На того-ли на Дунаюшка сына Ивановича,

На того ли на Добрынюшку сына Никитиця,

Шьчо на того ли на Олёшеньку да на Поповиця.

Ише был-то жил Дунаюшко да он не в Киеви,

Ай не в Киеви жил, всё не в Ц́ернигови,

Жил во матушки, жил в славной камянно́й Москвы.[122]

Тут задумал Дунаюшко женитисе,

5 Он задумал-то женитьц́е не у князя, всё не у боярина,

Он во той ли проклято́й Литвы поганою

У того всё короля у Ляхоминьского.

Говорил-то Дунай да таковы реци,

Он тому ли всё Ильи, да Ильи Мурамцю:

10 «Я ведь сам-то — бога́тырь да я присильния, —

Я возьму себе ведь полени́цю преудалую,

Я ли ту возьму Настасью Королевисьню».

Тут поехал скоро всё Дунай у нас,

Всё Дунаюшко поехал сын Ивановиць,

15 Он поехал к королю да к Ляхоминьскому;

В чисто́м поли увидел и́скопы глубокия

У того ли всё коня да богатырьского;

Он ведь сам-то говорит да таковы реци:

«Досмотрю я топере, хто же езьдит во чисто́м поли».

20 Тут ведь езьдит всё ведь полениця приуда́лая

А по имени Настасья Королевисьня.

Они сьехались с Настасьюшкой да всё ударились;

О́ни друг дружку до больня́ не ранили;

Они стали тут сошли всё со добры́х коней;

25 Тут у Дунаюшка-та силушки мало́ стало;

Закрыцял-то он стару всё стариньшину,

Ай того ли он ведь ста́рого всё Илью Мурамця:

«Пособи ты мне-ка, братёлко крестовой мой,

Побороть мне полени́цю приуда́лую».

30 Говорит-то Илья, да Илья Мурамець,

Илья Мурамець да сьвет-Ивановиць:

«Шьчо не ц́есь эта́ хвала да молодецькая,

Шьчо не выслуга эта богатырьская —

Нам бороть-то двум могуцим всё бога́тырям

35 А едну-ту полени́цю преуда́лую».

Опознала у Дунаюшка Настасьюшка всё золотой перьстень, —

Подарила-ту Дунаюшку ведь всё Ивановицю,

Ай когда-то он ведь жил у их во клюсьницьках;

Говорила Настасья таковы реци:

40 «Уж ты гой еси, Дунай, Дунай Ивановиць!

Ты кабы́ был не Дунаюшко, я тебе бы не ува́жила,

Поборола бы ведь я да добра молодца,

Досмотряла бы твоё-то ретиво́ серьц́е».

Говорит-то Дунай всё таковы реци:

45 «Уж ты ѓой еси, Настасья Королевисьня!

Ты поедем-ко со мной в матушку в камянну́ Москву[123]

Уж мы примем с тобой да по злату веньцю».

Говорит-то тут Настасья Королевисьня:

«Я нейду-ту, Дунаюшко, всё я теперь да за тебя заму́ж;

50 Мы поедём-ко, сьездим к батюшку родимому,

Ко тому ли королю всё к Ляхоминьскому;

Нас просватат токо батюшко родимой мой».

А приехали они к королю всё к Ляхоминьскому.

55 Говорит король Дунаю таковы реци:

«Мне-ка хто ли ну́жон, дак тот и сам пришол;

Ты пришол ко мне, дородьнёй доброй молодець,

Послужить ко мне пришол ли верой-правдою,

Верой-правдою ко мне ты неизменною,

60 Всё по-старому пришол ко мне, по-прежному,

Ишше всё ко мне пришол ты по-досельнёму?»

Говорит ему Дунай да сын Ивановиць:

«Я пришол-то к тебе да не служить теперь,

Не по-старому приехал, не по-прежному;

65 Я приехал к тебе да всё как свататьц́е

Я на душоцьки Настасьи Королевисьни.

Ты отдай-ко-се Настасьюшку всё за миня заму́ж;

Увезу-ту я Настасью на сьвяту ей Русь,

На сьвяту-ту я Русь, да в камянну́ Москву». —

70 Тут ведь говорит ёму король да таковы реци:

«Не отдам-то я Настасьи Королевисьни:

У мня хто тогды на королевсьви-то будёт, останитце.

Как Владимир-от увёз князь Опраксею на сьвяту ведь Русь.

Ты пойди-ко ко мне жить на моё королесьвицё».

75 «Не отдашь ты токо мне-ка Настасьи с ц́есьти, с радосьти,

Я убью у тя со старого и всех до малого.

Как Настасья Королевисьня давно ведь мне посваталась;

Подарила мне дородьню добру молодцу

Со право́й-то со руки да золотой персьте́нь;

80 Опраксеюшка была тогды ише́ глупёхонька,

Королевисьня была всё молодёхонька,

Я ведь жил-то у тебя когды, король, во клюцьницьках,

Дру́го три года я жил у тя да всё играл во гу́сельци,

Утешал-то я любимых-то твоих две доц́ери:

85 Я в перьвы́х-то всё Настасью Королевисьню,

Во вторых-то Опраксею Королевисьню, —

Я дёржал тогда Настасьюшку-ту на своих коленях богатырьскиих».

Засадил-то взял Дуная в тёмну те́мницю.

Говорила тут Настасья Королевисьня:

90 «Ты подай-то, подай, батюшко, всё золоты́ клюци;

Отомкну-то я Дуная всё Ивановиця;

Я пойду-то за Дуная за ёго заму́ж,

Я ведь еду со Дунаём на сьвятую Русь,

Я во матушку еду в камянну́ Москву».

95 Говорит-то король да таковы реци:

«Ты поди, поди, Настасья Королевисьня,

Ты без драки-то поди бес кроволитною».

Отмыкала-то она ведь скоро тёмну те́мницю,

Выпускала Дуная на белой сьвет;

100 Они скоро собрались да тут поехали.

Приежают во матушку да в камянну́ Москву,

Принимают с Настасьёй по злату веньцу;

Собирает Дунаюшко поц́есён пир,

Он зовёт то всё князя всё Владимера

105 Со кнегиной Опраксеёй Королевисьнёй;

Да пиры-ти велись у их на радосьти равно́ полгодику;

Шьто во Киеви пируют, в камянно́й Москвы.

На пиру-ту Настасьюшка росхвасталась,^а

Говорила она да таковы реци:

110 «Уж ты ѓой еси, Дунай да сын Ивановиць!

Отнеси-ко-се ты да всё злацён перьстень

Шьчо за ту ли всё за версту за мерную;

Я ведь стрелю всё из стрелоцьки калёною,

Я росьстрелю — вы ведь свесьте мой да золотой перьсте́нь, —

115 Некото́ра полавиноцька не больше-то будёт одна другой».

Отнесьли-то ведь ей всё золотой перьстень;

Она пе́рьстень-от тут да все росьстрелила;

Половиноцьки-ти на веска́х уверили,

Всё уверили, да они сьвесили; —

120 Шьчо одна-та другой не тяжелее всё, не лекц́е тут.

Ишше тут ведь Дунаюшку всё за беду стало,

За натьсмешоцьку вели́ку показалосе;

Он ведь хоцёт вести Настасьюшку всё во цисто́ полё.

Говорит ёму Настасья Королевисьня:

125 «Уж ты ѓой еси, Дунай да сын Ивановиць!

Не стрелей-ко ты меня, всё не ухаживай:

У мня есь ведь во у́тробы всё засеяно

Шьчо два мла́дого два ясного два сокола,

Шьчо два руського могуцёго бога́тыря;

130 По локо́т-то ведь я их да руцьки в золоти,

По колен-то ведь у их да ножки в се́ребри.

Ты хоть будёшь стрелять миня, Дунай да сын Ивановиць,

Ты ведь перьву-ту стрелоцьку не до́сьтрелишь,

Ты другу-ту ведь стрелоцьку пере́стрелишь,

135 Ишше третья-та стрелка — мне-ка в ретиво́ серьцё.

Ты просьти миня, Дунай да сын Ивановиць,

Ты просьти, просьти вины́ все виноватую!

У мня волосы, у бабы, до́лги, ум коро́ток всё».

Не принимает розговоров, не прошшаёт ей;

140 Он отьвёз-то тут Настасью далеко́ от города да от Москвы-то всё,

Он ведь перьву-ту стрелоцьку не до́сьтрелил,

И другу-ту стрелоцьку пере́сьтрелил,

Ай третью́-ту стрелку — ей всё в ретиво́ серьцё;

Он ведь скоро роспорол у ей всё груди белыя,

145 Досмотрял у ей в утробы ясных со́колов,

Шьчо два ясного два сокола у ей в утробы-то,

Шьчо два руського роди́лось бы могуцёго бога́тыря:

По локо́ть-то у их ручьки в красном золоти,

По коленям у их ножки в цистом се́ребри.

150 Как с того-то всё горя Дунаюшко с великого

Он скавал себе два ножицька укладныих,

Зокололсо он на ножицьках булатныих;

Ишше сам-то он сказал да всё таки реци:

«И лёжит-то где Настасья Королевисьня,

155 Тут лёжи-ко ты, Дунай да всё Ивановиць,

Протеки-ко-се тут славная Дунай да рецька быстрая!»

Ай во славном было городи во Киеви,

Ай у ласкового князя у Владимера

Тут ведь было у ево собран понесен пир,

А поц́есён-то пир всё на весь-от мир,

5 На князьей-то было, всё на бо́яров,

На сильних, могучиих бога́тырей,

Ишше все на пиру да напивалисе,

Ишше вси на чесном да наедалисе;

На пиру-ту вси сидят да они хвастают:

10 Ишше глупой-от хвастат молодой женой,

А разумной-от хвастат ро́дным батюшком,

Разумной-от хвастат ро́дной матушкой.

Ай Владимер-от ведь по полатушкам похаживат,

Ишше сам он говорит да таковы слова,

15 Говорит своим могуцим всем бога́тырям:

«Ишше шьто у мня бога́тыри сидят не хвастают?

Я спрошу же у тибя, да доброй молодець,

Уж ты руськой сильнёй всё бога́тырь мой

Ише тот ли Сухма́тий-свет Сухма́тьёвич:

20 Ты не пьёшь-то у меня, сидишь не хвастаёшь?»

Говорит-то Сухматий-свет Сухма́тьёвич:

«Уж ты гой еси, ты красно наше солнышко,

Ише тот ли ты князь да всё Влади́мир-свет!

Я ведь тем разьве тебе теперь похвастаю,

25 Шьчо привезу я тебе лебёду́шку всё ис чиста́ поля,

Я неранену тебе, всё некрова́влёну,

Привезу тебе лебёдочку живу́ в руках». —

«Уж ты гой еси, Сухматий свет Сухматьёвич!

Привези мьне-ка лебёдушку-ту завтро ты по у́тру мне-ка ранному».

30 Он отходит тут скоро́ почесён пир;

Ище вси-ти с пиру́ скоро росходятце.

Тут выходит-то дородьнёй доброй молодець

Шьчо по имени Сухматий-свет Сухматьёвич,

Он выходит тут из-за столов-то белоду́бовых,

35 Из-за тех ли из-за скатертей шолко́выих,

Он ведь бьёт-то цёлом, кланеитце князю со кнегиною,

Шьто со той ли с Опраксеей с Королевисьнёй;

Он скоре́шенько седлат своёго ко́ня доброго,

Он берёт-то всё ведь саблю свою вострую;

40 Поежжает во чисто́ё полё доброй молодець,

Из циста́ поля на тихи всё на заводи.

Он не мок найти лебёдушки да не одной негде́,

Не найти их-то да он не на заводях,

Не на матушки не он не на Почай-реки.

45 Приехал дородьнёй доброй молодець:

«Эко горюшко мне теперь да добру молодцу!

Не поеду я во красён теперь в Киев-град,

Я поеду, съежжу я теперь всё ко Непре́-реки».

Приежает, свет, он ко Непре́-реки:

50 А ведь Непре́-то-река тече́т всё помутиласе;

Проговорила она всё с им язы́ком человеческим:

«Уж ты гой еси, дородьнёй доброй молодець,

Уж ты сильнёй бога́тырь со сьвятой Руси,

Ты по имени Сухматий-свет Сухматьёвич!

55 Не гледи-тко на меня, на матушку Непре́-реку;

Погледишь ты на меня, да ты не бойсе всё;

Я ведь, матушка река, ис силушки повышла всё:

Там стоят-то за мной, за матушкой Непре́-рекой,

Стоит-то тотаровей поганых десеть тысечей;

60 Как поу́тру-ту они да всё мосты мосьтят,

Всё мосты́ они мосьтят, мосты кали́новы:

Они утром-то мосьтят — я ночью всё у их повырою;

Помутилась я, матушка Непре́-река,

Помутилась-то всё да я изьбиласе».

65 Тут поехал-то дородьнёй доброй молодець,

Он за матушку поехал за Непре́-реку́

По тому-ту всё по мо́сту по калинову;

Он ведь стал-то тотар да побивать да всё поежживать,

Он конём их стал топтать да всё на саблю востру брать.

70 Как один-то был идо́лишо поганоё,

Он стрелял-то всё в дородьня добра молодца

А в того ли-то в Сухматия Сухматьёвича;

Он направил свою всё калену́ сьтрелу,

Он просьтрелил у ево да всё как правой бок;

75 Ише вышла пуля-та всё в левой бок.

Тут ведь спал-то со добра́ коня дородьнёй доброй молодець

Ише тот ли Сухматий-свет Сухматьёвич;

Он ведь взял-то из травы да всё сорвал листков,

Он обкладывал листами всё раны свои кровавыя;

80 Он с того-то всё ише́ с горя великого

Он выде́рьгивал лесину из сырой земли,

Он как стал-то лесиноцькой посьвистывать,

Он ведь стал-то дубиночкой помахивать;

Он прибил-то ведь поганых всих тотар-то тут,

85 Не оставил он ведь силы всё на се́мяна.

Да восталось дубиночки-то всё один обломочёк;

Тут ведь скоро он садилсэ на добра́ коня;

Приежает ко городу ко Киеву,

Он ко ласковому князю ко Владимеру;

90 Ай выходит скоро князь ёго стрецять всё на широкой двор,

Говорит-то он ёму всё таковы реци:

«Ты привёз ли мне, дородьнёй доброй молодець

А по имени Сухматий-свет Сухматьёвич,

Ты привёз ли мне лебёдочку неранену,

95 Ты неранену лебёдочку, всё некрова́лену;

Ты живу́-ту мне в руках хотел привезьти да всё немёртвую?»

Говорит-то тут Сухматий-свет Сухматьёвич:

«Мне-ка было, моё ты красно солнышко,

Мне ведь было всё ведь тут не до лебёдушки:

100 Подошла-то тут силушка тотарьская,

Ай у матушки стоит всё у Непре́-реки,

Ай стое́ли тотар всё десеть тысец́ей,

Всё мосьтили мосты они калиновы;

Они утром-то мосьтят, да ноцью выроёт

105 Ишше матушка-та всё-то уж Непре́-река; —

Вода-та всё в реки да помутиласе.

Я изьбил-то ведь тут поганых всех тотар-то их,

Не оставил я ведь их силы́ на се́мяна».

Ай спрого́ворит ведь тут да нашо красно солнышко

110 Как Владимер всё, князь да стольне-киечкой:

«Посадите-ко дородьня добра молодца,

Ай во ту ево во те́мницю во тёмную; —

Ай пустым-то всё он хвастаёт, напрасным тут».

Посадили-то в темницю добра молодца.

115 Посылат скоро Добрыню́шку-ту всё ведь князь проведывать:

«Уж ты сьезьди-ко, Добрынюшка Никитич млад,

Сьезди, сьезди ты ко матушки к Непре́-реки,

Розышши-ко, росматри да силу битую».

А приехал Добрынюшка к Непре́-реки; —

120 Намошшоны тут мосты, мосты калиновы;

Ай прибита всё силушка тотарьская;

Да нашол-то Добрынёчка обломочёк,

Всё обломочёк нашол это́й дубиночки;

Он привёз-то князю всё на посмотреньичо.

125 Они свесили-то ету всё дубиночку, —

Потянула дубина девяносто пуд.

Говорил-то Владимер князь да стольнё-киевчькой:

«Вы отмыкайте-тко подите скоро тёмну те́мницю;

Уж я буду Сухматья-та Сухма́тьёвича,

130 Я ведь буду-ту ево да теперь ми́ловать,

Буду миловать ево да буду жаловать:

Надорю я ёму города да всё с посёлками».

Отмыкали-то ево да скоро те́мьну те́мьницю,

Выпускают-то дородьня добра молодца.

135 Ишше сильнёго могуцёго бога́тыря

Да того ли Сухматья-свет Сухма́тьёвича.

Говорят-то ему да всё росказывают:

«Уж ты ѓой еси, бога́тырь святоруськия

Ты по имени Сухматий-свет Сухма́тьёвич!

140 Да ведь хоцёт тебя князь Владимер, хоцёт миловать,

Хоцёт миловать тебя да хоцёт жаловать,

Подарить-то хоцёт город всё с посёлками».

Говорит-то тут Сухматей-свет Сухматьёвич:

«Не умел миня Владимир-князь ведь жаловать!

145 Я теперец́е поеду во чисто́ полё».

Он садилсэ тут скоро на добра́ коня,

Он поехал скоро во чисто́ полё;

Он приехал во чисто́ полё роска́тисто,[124]

Он отдёрнул-то листки от ран кровавых всё,

150 Говорил-то ведь сам да таковы слова:

«Уж ты ѓой еси, мои раны кровавыя!

Протеки-тко-се из ран да всё Сухма́н-река,

Шьчо Сухман-то протеки-тко, река быстрая

Хоть у беднаго дородьня добра молодца,

155 Хошь у руського могуцёго бога́тыря

У того ли у Сухматья-свет Сухматьёвича!»

Протекала тут ведь Сухман, да рецька быстрая,

Выбегала у ёго всё кровь горячая.

Наказал ише своёму ко́ню доброму:

160 «Уж ты конь, ты всё конь, моя да лошадь добрая!

Ты не стой, не плаць у тела богатырьского,

Ты поди-ко-се, беги да куды хошь поди,

Во луга ступай-поди да во зелёныя,

Ты питайсе-ко всё травой шелко́вою,

165 Ходи пей-ко-се ключо́ву-ту сьвежу́ воду

Шьто ис той ли ты из матушки Сухма́н-реки».

Ишше тут-то ведь Сухматью-свет Сухма́тьёвицю

Тут славы́-ти всё поют, да он представилсэ,

Он представилсэ, тут да всё преконьцилсэ;

170 Всё славы́ про то поют, всё в старина́х скажут.[125]

А во славном было городи во Киеви

Там ведь жил-то сильнёй, могуцёй бога́тырь-от;

Ишше был-то у ево да цядо милоё,

Цядо мило у Данилушка, любимоё

5 Ишше на́ имя Михайлушко Даниловиць.

Он и стал-то Михайлушко ходить по улоцьки,

Он играть-то стал да всё с ребятками:

Он за рученьку возьмёт, дак руцьку выдерьнёт,

Он за ножоцьку возьмёт, дак ножку выдерьнёт,

10 Он за голову возьмёт, дак голова-та проць.

Тут многи́-ти люди всё стали оби́дитьц́е:

«Уж ты гой еси, Данило сын Игнатьёвиць!

Не спускай-ко ты Михайла на светлу улицю:

Он ведь много прибил у нас малых детоцёк».

15 Говорит-то Данилушко таковы реци:

«Не грубите вы серьця всё богатырьского».

Говорит-то Данилушко всё Игнатьёвиць:

«Ты послушай-ко, моё ты да ця́до милоё,

Молодой ты Михайлушко свет Даниловиць:

20 Я оставлю тебе-то да всё добра́ коня,

Я добра́ коня тебе-то всё богатырьского,

Я оставлю, Михайлушко, копьё вострое,

Копьё во́стро, Михайлушко, брузамецькоё,

Я оставлю всё палицю тяжолую,

25 Я оставлю свою тебе саблю вострую,

Я оставлю ведь плётоцьку шолко́вую,

Я оставлю-то латы-то богатырьския;

Я ведь сам пойду, Михайлушко, всё ду́шу́ спасать.

Я прошусь пойду со князём да со Владимиром,

30 Я прошусь с Опраксе́ёй-то с Королевисьнёй».

Как приходит Данило-то всё Игнатьёвиць,

Он ведь кланеитце всим придверницькам,

У ворот-то стоят — он всим придворо́тницькам:

«Допустите до красного миня солнышка,

35 Всё до ласкова-то князя всё до Владимира».

Да заходит в палаты-те гряновитыя;

Он ведь крест-от кладёт-то всё по-писа́нному,

Он поклон-ль ведёт да всё по-уценому;

Он ведь князю-ту Владимиру низко кланялсэ,

40 Он кнегины-то Опраксеи Королевисьни;

Он ведь пал всё князю Владимиру во резвы́ ноги:

«Отпусти ты миня, моё красно солнышко,

Уж ты на́ имя ты князь да свет-Владимир жа,

Мне сходить всё ко Онтонию, к Феодо́сею,

45 Мне сходить-то там Богу всё помолитисе,

Ко святым к ихным мошшам мне-ка приложитисе;

Мне спасти-то теперь надоть душа грешная:

Уж я много ведь пролил крови напрасною,

Уж я много убил-то сильниих, могуциих,

50 Уж я сильних, могуциих, бога́тырей».

Да ушол-то Данило-от сын Игнатьевиць,

Он спасать ушол свою да душу грешную.

Приказал он своёму-ту цяду милому,

Молодому Михайлушку всё Даниловицю:

55 «Подойдёт, быват, Михайло, сила тотарьская,

Уж ты бей-ко-се силу да по краям силу,

Не заежжай-ко-се в серёдку, в силу тотарьскую».

Да прошло тому времени всё полгодика.

Тут подходит под Киёв-град всё силушка:

60 Во перьвы́х-то подходит король фрянцуския,

Во вторых-то подходит король швецькия.

Ишше тут все богатыри собиралисе,

На поц́есён-от пир они съежалисе.

Посылают тут скоро за Михайлушком,

65 За Михайлушком всё да за Даниловиц́ем;

Наряжаитце Михайлушко в платьё цьветноё

Да приходит ко князю всё на поц́е́сён пир;

Он ведь бьёт-то князю-ту ц́елом, низко кланялсэ

Он с кнегиной-то с Опраксеей Королевисьней;

70 Да садил-то князь Михайлушка во большо́ место,

Во большоё во место ишше подле собя.

Ище вси-ти сидят бога́тыри пьют, едят,

Ище пьют, едят сидят они, сами хвастают;

А Михайлушко сидит-то один не пьёт, не ест,

75 Он не пьёт сидит, не ест, он сидит не кушаёт,

Он ведь беленькой лебёдушки не рушаёт.

Говорит-то князь Владимир-от таковы реци:

«Уж ты шьто сидишь, Михайло ты свет Даниловиць,

Ты не пьёшь, ты не ешь, ты у мня не кушаешь,

80 Уж ты беленькой лебёдушки всё не рушаёшь?»

Говорил-то Михайлушко таковы реци:

«Я сижу хоть, сижу-то я на цёсно́м пиру,

Шшвелились мои-ти плеци могуция,

Розгорелось моё-то да ретиво́ серьцо,

85 Роскипелось у мня серьцо богатырьскоё.

Мне дай-ко ты, князь, да волю вольнюю

Мне-ка съездить впереди всих во цисто́ полё,

Мне попробовать побить-то силы́ татарскою».

Говорил-то князь Владимер-свет:

90 «Поежай-ко-се, Михайлушко Даниловиць!

Тибе Бог благословит побить силу тотарьскую».

Выходил скоро Михайлушко да на конюшен двор,

Он седлал-то, сряжал да всё добра́ коня,

Он ведь батюшкова коня богатырьского,

95 Надевал скоро латы-ти богатырьския,

Он берёт свою палицю всё тяжолую;

Он заходит в полатушки во родительски;

Помолилсэ-то он всё Спасу пречистому,

Ишше Матери Бо́жьёй-то Богородици,

100 Роспростилсэ с родимой-то своей матушкой,

Да поехал Михайлушко на добро́м кони́,

Да Михайлушко поехал сам молодёхонёк:

Ишше от роду ёму только семнадцеть лет.

Говорила ёму матушка родимая:

105 «Уж ты сьездей-ко к батюшку родимому

Ты к тому ли ко Данилу-ту ко Игнатьёвицю».

Не послушал наказу-ту ро́дной матушки:

«Не поеду я прошшатьце-то с ро́дным батюшком,

Я поеду скоре́ да во чисто́ полё,

110 Постою поеду я лучше за Божьи́ ц́ерьквы,

Постою-ту я за князя-та за Владимира,

Постою я за всю веру-ту православную».

Он ведь бил-то Михайлушко день до вецёра;

Заежаёт в серёдку в силу тотарьскую,

115 Он ведь бьёт своево-то всё коня́ доброго,

Он ведь бил-то коня да приговаривал:

«Ты поди-ко силу топци, да мой доброй конь;

Я копьём колю, да ты в ногах топци».

У тотар-то было всё у хитрыих,

120 У поганых-то было, всё-то было у мудрыих:

Они выкопа́ли по́дкоп страшно́й глубокой-от;

Да упал-то Михайлушко во глубок подко́п.

Как увидял родимой-от ёго батюшко,

Он увидял с крутой-то горы высокою,

125 От того ли от мана́стыря от спасёного —

Подошла ему силушка под Киев-град;

Ишу цёрному ворону будёт не облететь —

«Как Михайлушку, моёму цяду, будёт не объехать!»

А не мог-то утерпеть да всё Данилушко:

130 «Я пойду-ту подсоблю силу побить Михайлушку».

Он приходит по силушки тут скорёхонько,

Он и взял-то тотарина за резвы́ ноги,

Он ведь стал тут тотарином помахивать;

Показалось ему да тут ведь лёкко в руках;

135 Ен ведь выдернул берёзку-ту всё взял с коренём,

Он ведь стал этой берёзоцькой всё помахивать;

Он прибил-то ведь всю силу тотарьскую,

Розошолсэ ко по́дкопу глубокому;

Тут лёжит-то Михайлушко со добры́м конём.

140 Он вытянул Михайлушка со добры́м конём:

«Уж ты гой еси, Михайлушко мой Даниловиць!

Не могло-то утерьпеть всё серьцо родительско».

Как поехал Михайлушко, стал поежживать

На добро́м-то кони́ да их порубливать;

145 Изрубил, избил поганых всих тотар-то он.

Он ведь пал-то да батюшку во резвы́ ноги:

«Ты прости миня, батюшко, виноватого!

Не послушал я твоёго ведь наказаньиця,

Я заехал во силу-ту во крупну́-ту я,

150 Я упал-то да во по́дкоп во глубокия.

Ты ище́ во другой вины прости миня:

Не послушал-то родимой своей матушки».

Роспростилсэ Данилушко с цядом с милыим,

С цядом с милым Данилушко, всё любимыим;

155 Он нало́жил на ёго всё благословленьицё,

Да поехал-то Данило свет Игнатьёвиць,

Он поехал в манасты́рь да он душу́ спасать;

Он отправил-то своёго цяда милого

Он во Киев-град ко князю всё Владимиру.

160 Приобцистил Михайло силу тотарьскую,

Он приехал ко князю всё ко Владимиру;

Он ведь только да бил да одни сутоцьки.

Да Михайлушко едёт всё во Киев-град,

А бога́тыри поехали ис Киёва;

165 Приежают ёму-ту встрету бога́тыри;

Говорил-то Михайлушко всё Даниловиць:

«Воротитесь, бога́тыри, вы со мной вместях;

Мы поедемте, братцы, да в кра́сён Киев-град

Мы ко ласкову князю да ко Владимиру.

170 Приобил, приобцистил силушку фрянцюскую,

Я ишше́ же прибил силу ведь шведьскую».

Приежаёт ко князю-ту ко Владимиру,

Приежаёт он прямо всё на широкой двор.

Как стрецят-то ведь князь ёго с кнегиною:

175 «Уж мы цим тебя, Михайлушко, мы дарить будём,

Ишше цим тебя, Даниловиць, будём жаловать

По твоей-то поступоцьки богатырьскою,

По твоей-то заслуги всё по великою,

По твоей-то по храбрости, всё по смелости?

180 Хоть у князя женись, да хоть у боярина,

У купця хоть женись ты, гостя торгового».

Говорил-то Михайлушко он таки реци:

«Я не буду женитьц́е да не у князя я,

Не хоцю-то я взять всё у боярина;

185 Я желаю-то век езьдить по цисту́ полю;

Сохранять-то буду я ц́ерьквы соборныя,

Всё соборныя церьквы я богомольния,

Сохранять буду спасёны-ти всё мана́стыри,

Я стоеть буду за веру всё православную,

190 Сохранять-то буду князя всё со кнегиною,

Ише вси-ти рода́ буду я княжеськи».

Это слово Владимиру любо показалосе;

Собираёт для Михайлушка он поц́есён пир,

Он поц́есён-от пир да всё на весь на мир;

195 Он зовёт всих со старого и до малого,

Он зовёт всих князьей, бояр, богатых людей,

Приглашаёт он бедных, да не отказыват,

Шьчобы этот да пир был на память всим,

За великую услугушку за Михайлову.

«Вы туры́,[126] вы туры́, туры́, малы детоцьки!

Вы бывали ли, туры́, на сьвятой-то нашой Руси,

Вы видали ли, туры́, красно солнышко,

Вы видали ли, туры́, млад сьветёл месець,

5 Вы видали ли ц́ерькву-ту, всё ц́ерькву соборную,

Вы соборну-ту ц́ерьковь, богомольнюю,

Вы видали ли царицу Мать-ту Божью-ту,

Пресьвятую всё царицю Богородицю?» —

«Уж мы были, туры́, на сьвятой на Руси,

10 Уж мы видели, туры́, красно солнышко,

Уж мы видели, видели, туры, млад светёл месець,

Уж мы видели башню новую,

Уж мы видели сьтену городовую,

Уж мы видели деви́цю-душу красную

15 Мы во той ли во сьтены́, да стены в новою

Мы во той ли, подле башню городо́вую:

Как ведь клала-то книгу всё Еваньгельё;

Как сама она над книгой сле́зно плачитце».

Говорит-то тура́м ро́дна матушка ихна́,

20 Ро́дна матушка-та и́хна говорит-то всё им:

«Уж в глупы туры́ мои, малы деточки,

Неразумны туры вы, малы деточки!

Я скажу, скажу про то, про всё поведаю:

Хошь вы были, вы были на сьвятой-то Руси,

25 Хошь вы видели, видели красно солнышко,

Хошь вы видели, видели млад сьветёл месе́ць,

Уж вы утряну зорю, вы вечернюю,

Ишше видели хошь вы да звезды частыя, —

Вы не сьтену вы видели городовую,

30 Не ограду вы видели у Божьё́й у ц́ерьквы́,

Ай не башню вы видели вы не новую;

Вы ведь видели соборну ц́ерьковь Божью-ту;

Как ис ц́ерьквы-то выходит не деви́ця ведь тут,

Шьчо сама вышла цяриця Мать-та Божья-та,

35 Пресьвята-та ведь Божья Богородиця;

Выносила она всё-то веру старую,

Веру стару-ту выносила всё спасёную;

Закопала-то веру-ту во сыру земьлю;

Шьчо под ту Божью ц́ерькву под соборную,

40 Под соборну под ц́ерковь богомольнюю;

Она плацёт над верой, заливаитц́е:

„Ты лёжи, моя верушка старинная,

Шьчо старинна ты вера православная,

Православна ты вера всё спасёная,

45 Шьчо спасёная вера, богомольняя!

Не бывать тебе, вера, на сьвятой на Руси,

Не видать тебе, вера, свету белого,

Сьвету белого, веры православною!“»

Дядюшка племянницька уговаривал:

«А пора тибе, племянницёк, женитисе». —

«Уж я рад бы, дядюшка, женитисе,

Мне-ка нету невесты по уму-ту взять,

5 Не у князя нету, не у боярина».

Говорил-то ведь дядюшка племянницьку:

«Я найду тебе невесту не в святой Руси,

Не в святой Руси невесту, в проклято́й земли

У того ли короля Ми́трея Митрея́новиця,

10 Ешшо ту ли Настасью Митрея́новну;

Ешшо сидит она за тремя замоцьками заморськима».

Только видели молодця сряжаючись,

Не видали уда́лого поедуци;

Во чисто́м-то поли только дым дымит,

15 Дым дымит, да будто столб стоит;

Сухо пеньицё, кореньицё поломалосе,

Мать сыра-то земля да потрясаласе.

Приежаёт уда́лой доброй молодець

Как в ту ли во землю во неверную

20 Ко тому ли королю всё к неверному,

Еще к тому ли к Митреяну Митреяновицю.

Он привязывал коня да к дубову́ столбу,

К дубову́ столбу да к золоту кольцю;

Уж восходит он сам на новы́ сени;

25 На новы́ сени ступил, дак сени дыблютьсе,

Сени дыблютьсе, новы́ колыблютьсе;

Отпирает полату, двери на́ пяту,

Запирает полату, двери на́крепко;

Он не кстит своего лиця белого,

30 Не поклоняитц́е и́дола́м поганыим,

Как ведь бьёт королю-ту во руц́еньку во правую,

Королевой во руц́еньку во левую;

Он ведь всим тут тотарам ниско кланялса.

Как поддёрнул-то король Ми́трей Митреяновиць,

35 Он принёс-то свой-от стул да рыта бархата;

Ишше сам он говорит да таковы реци:

«Ты садись-ко, дородьней доброй молодець!»

Ишще стул-то под им да всё сломаитц́е.

Как король-то скакал всё на резвы́ ноги:

40 «А какой же пришол к нам со светой Руси,

Со светой Руси приехал, с камянно́й Москвы?

Али вор ты пришол к нам, розбойницёк,

Ли сбегло́й ли к нам солдат-от государевой?

Ты скажи-ко нам правду, всё поведай-ко;

45 И со силушкой пришол к нам с великою?»

Говорил-то дородьнёй доброй молодець,

Ишше руськой могучей бога́тырь наш:

«Я не вор к вам пришол, не розбойницёк,

Не сбегло́й я к вам солдат государевой,

50 Я приехал к тебе да сватом свататьсе,

Не за людей я приехал, за собя к тобе,

На твоей-то на любимой всё на дочери,

А на душоцьки Настасьи Королевицьни:

Ты отдай-ко-се Настасью Митреяновну.

55 Не отдашь токо без драки кроволитныя,

Я из рук у тя, из ног жи́льё повытяну,

Самого-то тебя струго́м повыстружу,

Твой рецистой язык да буду теменём тянуть».

Говорит-то король да таковы слова:

60 «Уж ты гой еси, дородьнёй доброй молодець!

Я радёшенёк отдать бы за тебя заму́ж, —

Да приехал царишшё из неверных земель;

Три де́нецька прошло тому времени,

Как просватана у мня Настасьюшка;

65 У нас белы-ти руцюшки испода́ваны,

Золотыма-ти перстнями подарилисе.

Сам уехал ведь царь-от во чисто́ поле,

Шьто стрелять-то уехал гусей, ле́бедей,

Ише меленьких пернастих, мелких утоцёк;

70 Посадил у мня Настасью Митреяновну,

Посадил на стул рыта бархата,

Приказал-то вышивать шириноцьку красна золота,

Да садить-то ширинку скатным жемчугом;

Он навесил ише сорок замков

75 И поставил к замкам сорок караульшицьков,

Караульшицьков всё сорок татаревей».

Говорит-то дородьнёй доброй молодець:

«Я не много буду с вами розговаривать,

Я не буду гледеть да на тотар-то я,

80 Я не буду смотрять да на крепки́ замки».

Говорит-то король да королевы-то,

Королевы-то, своей всё молодой жены:

«Ты бери-тко, королева, да золоты́ клюци,

Отмыкай-ко, королева, кованы́ ларьци,

85 Вынимайте-ко вы да золоты клюци,

Отдавай-ко дородьню добру молодцу;

Ише пусь берёт королевну с чесци, с радости,

Пусь без драки берёт да кроволитныя».

Он ведь не́ брал ключей да во белы́ руки,

90 А отво́рил полату, двери на́ пяту,

Запирал он полату со всей ярости,

Он прибил-то убил да сорок сто́рожов,

Приломал-то ведь вси замки заморьския;

Как заходит в полаты белокамянны,

95 ’шше заходит к Настасьи Митреяновны.

А ставала Настасья на резвы́ ноги,

Поклонилась она ёму низёхонько:

«Уж ты здраствуй, дородьнёй доброй молодець!

Ты откуль же иде́шь да куды путь держи́шь?»

100 Говорит-то дородьнёй доброй молодець:

«Я иду-ту как, еду со святой Руси,

Со святой Руси да с каменно́й Москвы;

Я приехал на тибе всё ведь свататьсе.

Ты поди-тко, Настасья, за миня заму́ж;

105 Увезу-ту я тибя да во святую Русь,

Во святую тибя Русь да в каменну́ Москву».

Тут заплакала Настасья Митреяновна:

«Шьто умела миня матушка споро́дити,

Да умел миня батюшко шьто вспоить, вскормить,

110 Шьто вспоить, вскормить миня, возро́стить всё;

Не умели миня да за́муж выдати

Шьто без драки-то миня без кроволитныя!»

Он ведь брал-то Настасьюшку за праву́ руку,

Он за те ли за перстни за злачёныя,

115 Он увёл-то ей скоро на широкой двор,

Он садил-то ведь ей да на добра́ коня

Да повёз-то ведь ей в красён Киев-град,

В красён Киев-град да в каменну́ Москву.

Они день-то едут, они другой едут,

120 Да другой-от едут, они трете́й едут;

Да три де́нецька ехали, три ноц́еньки.

Говорит-то Настасья Митреяновна:

«Уж ты гой еси, дородьнёй доброй молодець!

Ишше надоть теперь да коню здох давать».

125 Он ведь скоро соходит со добра́ коня,

Он ведь ставит шатёр ново́й поло́тняной.

Поволилса в шатёр ново́й поло́тняной,

Он ведь скоро заспа́л да богатырским сном.

А во ту пору, пору было, во то время,

130 Шьто не спит-то Настасья Королевичьня,

Шьто не спит она в шатру, больше прислушиват.

Шьто наехал царишшё всё неверноё,

Закрицял-то царишшё по-престрашному,

Закрицял-то царишшё по-звериному,

135 Зашипел-то царишшё по-змеиному,

Засвистел-то царишшё по-соловьиному.

Он скорёхонько приехал ко белу́ шатру.

«Уж ты гой еси, дородьнёй доброй молодець!

Ты пошьто увёз Настасью Митреяновну?

140 Я из рук у тя, из ног жильё повытяну,

Отсеку я у тя по плець да буйну голову».

А заходит он скоро во бело́й шатёр,

Вынимаёт он скоро свой булатён нож,

Он ведь хоцёт отсе́кци буйну голову.

145 Тут заплакала Настасья Митреяновна:

«Не секи-то у сонно́го: всё ровно́ будёт — ты ссекёшь у мёртвого».

Ише скоро пробужалсэ доброй молодець,

Он ведь скоро скакал да на резвы́ ноги;

Ишше стали они да тут боротисе;

150 Ишше бились они да боролисе,

Не пивали они да не едали-то,

Ишше тольке ведь времени было три денька;

Не которой не можот обороть из их;

По колен они в сыру землю втопталисе.

155 Поборол-то дородьнёй доброй молодець,

Как которой приехал со святой Руси;

Ишше падал царишшё на сыру землю́,

Мать сыра-та земля да потрясаласе.

Закрыцял он[127] Настасью Митреяновну:

160 «Ты подай-ко, Настасьюшка, булатен нож

Уж мы будем колоть да груди белыя». —

«Не носи-тко, Настасья Митреяновна!

Не ходи ты, Настасья, за ёго заму́ж;

На святой Руси вера́ есь тежолая:

165 С кажной-то ноци нать умыть твоё лицё,

Помолитьсе ведь нать всё Богу-Господу,

Поклонитьсе ведь нать да Божьей Матери.

А приедёшь ты, Настасья Митреяновна,

Тобе жить-то ведь нать да всё в кухароцьках,

170 Нать Владимиру вам, князю поклонятисе

Сохранить-то на святой Руси нать среды, пятницы,

Надоть светлы Христовы воскресеньиця.

Ты поди-ко, Настасья Королевисьня,

Ты поди-ко, Настасья, за миня заму́ж;

175 В проклято́й-то земли у нас в Тотарьскою

Как у мня-то ведь вера будёт лёккая;

Ише сам-то живу, я всё царём царю,

А за мной-то ведь будешь жить царицею;

Будут вси тобе, будут поклонятисе».

180 Да Настасьюшка сидит да приросплакалась,

Приросплакалась сидит да приросту́жилась:

«От того-то бе́режку ведь я отстала-то,

Я к другому-ту, верно, не пристала же».

Принесла-то ёму да всё булатен нож;

185 Он ведь стал-то пороть да груди белыя,

Вынимать-то ретиво́ серьцо тотарьскоё;

Присек-то он взял его да на мелки́ части.

Ише сами поехали в красён Киев-град,

В красён Киев-от град да в каменну́ Москву;

190 Они принели себе по злату́ веньцю,

По злату веньцю да закон Божей-то.

Ай ведь было-жило во дальнём славном городи,

Шьто во той было Корелы во бога́тыя,

Там-то жил-был ведь дородьнёй доброй молодець,

Ише тот ли боярин Дюк Степановиць,

5 Ай ведь сильнёй был могуц́ей бога́тырь-от.

Ай у Дюка-та было у Степановича,

Ише был у его да всё широкой двор,

Ай ведь был-то у ево да всё широкой двор,

Как широкой ево двор да на семи верстах,

10 На семи-то верстах был, да семидесети был семи столбах;

Эти столбички-ти были столбы то́чоны,

Столбы то́чоны, были позоло́чоны;

Да у кажного столба всё было-то по золотому по колечушку;

Ишше крышоцька была на доми золочёная.

15 Ай сидела-то ведь Дюкова всё ро́дна маменька,

Посажо́на была у Дюка ро́дна маменька

Ишше та вдова Омельфа Тимофеевна

Посажо́на на стули рыта бархата,

На коври-то ево была да красна золота;

20 Как в ее́ было в полаты белокамянной

Надьведёно же надь ей-то было красно солнышко,

Надведёно надь ей ведь был да млад светёл месець,

Ище зори-ти были, звезды частыя,

Вся луна была над ей да поднебесная.

25 Тут не беленька берёзка к земьли клонитце,

Ни зелёненька, кудрява выгибаитц́е —

Тут дородьнёй доброй молодець да низко кланялсэ,

Ище тот ли боярин Дюк Стёпанович,

Ище тот ли бога́тырь да приуда́лой-от,

30 Ко своей-то он родимой милой маменьки,

Он к чесно́й вдовы к Омельфы к Тимофеевной;[128]

«Уж ты дай-ко мне-ка, матушка родимая,

Уж ты дай-ко мне-ка, матушка, благословленьицё

Мне-ка сьезьдить-то, дородьню добру молодцу,

35 Мне-ка сьезьдить-то теперь как в красён Киев-град,

Мне ко ласковому князю ко Владимеру,

Посмотреть-то мне-ка князя со кнегиною,

Посмотрять-то мне князьей да всех-то бо́яр тут,

Посмотрять мне-ка могуциих сильни́х богатырей».

40 Говорит-то ему матушка родимая:

«Уж ты гой еси, моё ты цядо милоё,

Молодой же ты Дюк да свет Стёпановиць!

Ты поедёшь, моё дитятко, не хвастай-ко,

Ты не хвастай-ко своим-то всё именьицём,

45 Ты не хвастай-ко своим да широки́м двором,

Ты не хвастай-ко своим многи́м да платьём цьветным-то,

Ты не хвастай-ко ухваточкой своей всё богатырьчкою,

Ты не хвастай-ко своим-то ты добры́м конём».

Говорит-то тут ведь Дюк да Дюк Стёпановиць:

50 «Уж ты гой еси, родима моя матушка,

Ты честна́ вдова Омельфа Тимофеевна!

На меня-то как найдут, я всё не уступлю тут им».

Собиралсэ-то ведь молодой-от наш боярин Дюк Стёпановиць,

Собираитче он да всё скорёхонько;

55 Тольки видели-то добра молодца сряжаючись,

Не видали тут поездки богатырьскою.

Приежает тут уда́лой доброй молодець,

Ише тот ли ведь боярин Дюк Стёпановиць

К широку́-ту двору ведь, всё князю ко Владимеру;

60 Он приехал-то да всё во ту пору,

Он во ту же пору приехал, всё во ту время —

Ишше князя-та Владимера ведь дома нет:

Шьчо ушол-то князь Владимир стольнё-киеськой,

Он ко той ушол ко ранной ко заутрени.

65 Оставлял-то он своёго ко́ня доброго,

Оставлял-то он у князя всё на широко́м двори,

Сам пошол-то во Божью́ церковь соборную,

Во соборну Божью церьковь богомольнюю;

Замарал-то он сафьяны всё сапожецьки

70 Шьчо по тем ли по москам, москам дубовыим.

Говорил-то мла́дой всё боярин Дюк Стёпанович,

Говорил-то ведь он, дак будто гром гремел:

«Шьчо сказали про Киев-город, шьчо — хорош город —

Уходил-то я спожецьки сафьяныя!»

75 Приходил-то он ведь скоро во Божью́ церьковь,

Говорил-то ведь тут он да таковы речи:

«Уж ты здрастуй, князь Владимир стольне-киеськой!»

Говорит-то князь Владимир таковы реци:

«Уж ты гой еси, ты дородьнёй доброй молодець!

80 Я не знаю-ту тепере, как тебя всё именём зовут,

Я не знаю, звеличать как из очетесьва».

Говорит-то тут боярин Дюк Стюпанович:

«Я наехал-то из той ли из Корелушки богатыя,

Ише тот ли я, богатой-от боярин я,

85 Я богатой-от боярин Дюк Стёпановиць.

Благослови-ко ты меня, всё Владимер-князь,

Мне-ка стать-то всё на крылос всё на правой-от,

Послужить-то мне, попеть хошь мне во Киеви,

Мне за той попеть обедьнёй воскресеньскою».

90 Говорит-то князь Владимир таковы реци:

«Тебя Бох благословит, да молодой боярин Дюк Стёпановиць!»

Ай запел-то скоро, зачитал всё Дюк Степановиць —

Божья церьковь-та тут да потрясаласе,

Всё окошоцька в Божьё́й-то церьквы покосилисе,

95 Все народ-то, люди добры с ног попадали;

На ногах-то стоит да сам Владимер-князь,

На ногах же он стоит, качаитце;

За праву́-ту руку дёржит всё Добрынюшка Микитичь млад,

За леву́ же руку дёржит-то Олёшенька Попович млад.

100 Говорит-то князь Владимир стольнё-киевськой:

«Уж ты гой еси, дородьнёй доброй молодець,

Молодой же сьвет боярин Дюк Стёпановиць!

Тибе полно-то стоять, всё петь на крыласи!»

Перестал-то тут ведь Дюк да свет Стёпанович.

105 Как отпели, отслужили службу Божью-ту,

Говорит-то князь Владимир таковы реци:

«Ты пойдём-ко-се, пойдём, уда́лой доброй молодець,

Уж ты сильнёй же, могуцёй руськой ты бога́тырь наш

Шьчо по имени боярин Дюк Стёпановиць!

110 Ты пойдём-ко-се ко мне да ты ведь хлеба, соли ись,

Хлеба, соли ко мне ись да сла́дка мёду пить».

Пошол-то боярин-то богатой Дюк Стёпановиць;

Шьчо приходит во полаты княженеськия;

Он ведь крест-то всё кладёт да по-писа́нному,

115 Он поклон-от всё ведёт да по-учоному,

Он ведь князю-ту Владимиру всё низко кланялсэ

Шьчо со той ли со кнегиной Опраксеёй Королевисьнёй.

Собирал-то князь Владимир для ево поц́есён пир,

Собирал-то всё князей да своих бо́яров,

120 Собирал-то руськи́х могучих всё бога́тырей;

Он содил-то молодого-то боярина-та Дюка свет Стёпановича,

Он садил-то всё его да всё к собе близко.

Он сидит-то Дюк Стёпанович, не пьёт, не ест, не кушаёт,

Он беленькой лебёдочки не рушаёт.^а

125 Говорит-то князь Владимир стольнё-киевськой:

«Уж ты шьто ты, как дородьнёй доброй молодець,

Молодой ли ты боярин Дюк Стёпанович!

Ты не пьёшь-то, всё не ешь сидишь, не кушаёшь,

Уж ты беленькой лебёдочки не рушаёшь;

130 Уж ты ме́кишки-ти кушашь, корки проць откладывать?»

Говорит-то тут боярин Дюк Стёпановиць:

«Уж ты гой еси, Владимир-князь да стольнё-киевской!

Потому-то я сижу не пью, не ем, не кушаю,

Как у вас-то ведь пецьки всё кирпишныя

135 Да помёлышко у вас ведь всё сосновоё;

На помёлышко льите́ воду болотную,[129]

Я скажу тибе, да всё Владимир-князь,

Я скажу-ту про сибя, тибе поведаю,

Я скажу-то всё тебе я про широкой двор:

140 Шьчо у мня-то ведь, у доброго у молодца,

Ишше дом у мня стоит ведь на семи вёрстах,

На семидесети у мня на семи столбах;

Ишше кажной всё столбичок был то́чоной,

Столбик то́чной, кажной позоло́чоной;

145 Как у кажного столба-та было всё да по колецюшку,

По тому-то было всё по золоту́ кольцю.

Ай ведь есь у мня, у Дюка, добра молодца,

На двори у мня да на конюшном всё

Как живёт у мня да петьдесят да всё людей робочыих;

150 Ишше есь у мня, у доброго у молодца,

Ишше платьиця живёт у мня да цьветного —

Мне носить-то будёт, добру молодцу, в году на кажной де́нец́ек,

Носить год да по три платья переменных в день.

Ишше есь у мня, у добра-та всё молодца,

155 Ишше крышоцька у мня да красна золота;

Золото́ у мня крылецюшко паратноё,

Как колецюшко у две́рей золото́ у мня.

Петьдесет у мня ведь, всё у добра молодца,

Петьдесет-то тут у мня всё портомойниць-то;

160 Тут бельё они стирают у миня, у добра молодца;

Ищэ есь у мня, ишэ у добра молодца,

Шьчо друго́ у мня-то петьдесят да мукосейниць-то;

Шьчо ишше́ у миня, у добра молодца,

Петьдесят всё у мня да всё колачьниць-то.

165 Шьчо у мня-то, у моей-то ро́дной матушки,

У чесно́й вдовы Омельфы Тимофеевны,

Да на стули сидит она всё рыта бархата;

На коври она сидит, на красном золоти;

Надьведёно ведь надь ей да красно солнышко,

170 Надьведёно надь ей да млад сьветёл месець,

Надьведёны зори утряны да зьвезды частыя,

Вся луна надь ей у мня всё поднебесная.

У моей-то у родимой всё у матушки

Ише пецьки-ти у ей были мура́влёны,

175 Ай помолышко у ей было шолко́воё;

На помёлышко она ведь льёт воду́ мёдо́вую,

Пересыпает она под да всё тут сахаром;

Ай колачики пекёт она круписчаты —

Тут колацик-от сьешь, другого хочитцэ;

180 Как другой-от скушашь — об третьё́м душа бажит.

Я ище́ же, доброй молодець, похвастаю:

Как стоит-то у мня тын серебряной да позолоченой:

Я ище́ же, доброй молодець, похвастаю:

У меня в тыну́ текёт река медовая,

185 Розсыпаитьц́е у речиньки всё золота руда;

Я ище́ же, доброй молодець, похвастаю:

Не имею я коня всё переменного —

Как наводит-то мой Бурушко всё кажной день,

Каждой день-то он наводит, переменят шерсть переменную».

190 Как свёзали тут, сковали добра молодца,

Посадили ево в те́мьницю во тёмную.

Говорит-то князь Владимир таковы реци:

«Уж вы гой еси, дородьни добры молодцы,

Вы два руського могучего бога́тыря!

195 Поежай в перьвы́х Добрынюшка Никитич млад,

Поежай второй Олёшенька Попович млад;

Опишите вы всё Дюково именьицё,

Вы берите-ко черьнил да вы з бумагами,

Накладите-ко вы больше — лошадиной воз».

200 А наклали они бумаг, ц́ернил всё лошадиной воз,

Как поехали они во ту славну Корелу во богатую.

Не доехали они да всё до города;

Увидали-то у Дюка крышу на дому его;

Говорят-то тут они всё таковы реци:

205 «Как горит, верно Корелушка богатая!»

Приежают они ко Дюку на широкой двор,

Говорят-то всё они да промежу́ собой:

«Дюк Стёпанович, наверно, не пустым хвастат».

Описали-то они да всё жили три месяця,

210 Описали они только всё один конюшной двор.

Шьчо пошли они поближе, Дюковой искать да ро́дной матушки:

Им стрецялась-то им встрету всё им женшшина;

Они кланелись ей всё до низко́й земьли:

«Здрастуй, Дюкова ты ро́дна матушка!

215 Ише Дюк-от тебе да всё поклон послал

Он поклон тебе послал, всё низко кланялсэ».

Говорила-то тут им всё женьшина:

«Ище есь то нас у Дюка до петидесят.

Я не Дюкова-та как да ро́дна матушка,

220 Ище Дюкова я да портомойниця».

Ведь пошли они ищэ́ вперёд;

Тут как стретилась им да дру́га женшина;

Они кланелись всё ей до низко́й земли:

«Здрастуй, Дюкова да ро́дна матушка!» —

225 «Я ведь Дюкова всё да мукосейница;

Ище есь-то нас у Дюка до петидесят».

Тут пошли они да всё опять вперёд;

Стретилась тут им да всё ведь женьшина;

Ишше кланелись они ей до низко́й земли:

230 «Здрастуй, Дюкова ты ро́дна матушка!

Ище Дюк-от тибе да всё поклон послал». —

«Я не Дюкова-то всё ведь родна матушка,

Я ведь Дюкова всё ведь я коласьниця».

Говорят-то тут дородьни добры молодци,

235 Шьчо два руського могуцёго богатыря,

Как по имени Добрынюшка Микитиць млад,

А по имени Олёшенька Поповиць млад:

«Уж ты гой еси, да ты всё женьшина!

Доведи-ко нас до Дюковой да ро́дной матушки —

240 Описать нам всё в доми именьицё».

Тут ведь доводила она до Дюковой до ро́дной матушки,

До чесно́й вдовы Омельфы Тимофеевны;

Шьчо на стули сидит да рыта бархата,

В дорогом она сидит вся в красном золоти.

245 Они кланелись ей всё до низко́й земьли:

«Здрастуй, Дюкова ты ро́дна матушка!

Ишше Дюк-от тобе да всё поклон послал,

Шьчо поклон-от послал, да велел низко кланитц́е».

Говорит-то ево всё родна матушка:

250 «Как моё-то ведь всё дитятко захвасьливо,

Шьчо захвасьливо дитятко моё, всё неуступчиво.

Я про то ведь вам скажу: он не пустым хвастат».

Говорят-то тут дородьни добры молодцы:

«Мы приехали описывать его именьицё».

255 Говорила родима ево маменька:

«Пусь продаст-то князь Владимир стольне-киевской,

Ише Киев-от продаст пушай на бумагу-ту,

Он Чернигов пусь продаст да на чернила-та;

Тогда опишут-то, быват, ево именьицё,

260 Ише вдо́вей-от дом да всё сиротской-от».

Они стали тут писать да всё описывать;

Они так-то всё на то они поло́жились:

«Как писать-то нам ведь нать три годицька —

Не описать-то нам будёт всёго именьиця».

265 Описали-то ево всё платья цьветноё —

Как носить-то надоть платьице всё цьветноё,

На три года нать носить, нать на три месяця,

Кажной день носить-то по три платья переменныя.

Тут ведь они да росьмехнулисе,

270 Росьмехнулисе они, всё удивилисе;

Тут всёго они именья оступалисе:

«Шьчо же хвастат доброй молодець, нас не оманиват,

Он ведь бы́лом хвастат, всё-то былью-ту».

Приежают они-то скоро ко князю ко Владимеру;

275 Росказали всё про Дюково именьицё.

Говорил-то князь Владимир таковы реци:

«Выпускайте вы ведь Дюка-ка из тёмной те́мници».

Говорил-то всё он Дюку таковы реци:

«Молодой ты свет боярин Дюк Стёпанович!

280 Ты просьти, просьти миня хошь виноватого,

Ты просьти-ко всё миня, князя Владимера!»

Тут садитц́е скоро Дюк Стёпановиць

На своёго-то он всё тут на добра́ коня.

Как ударились они с Цюрилушком всё Пле́нковым

285 Шьчо о ту ли они заповедь великую;

Говорит-то всё Чурилушко всё Пле́нковичь:

«У меня-то ведь у шубоцьки да есь три пуговки;

Запоёт у этих пуговок как соловей-тиця».

Говорил-то ведь как Дюк Стёпанович:

290 «У меня-то есь у шубоцьки да всё ведь как не пуговки;

Зарыцят у меня ведь вси зьвери рыкучия,

Запоют-то вси ведь птици иностранныя,

Зьвеселять-то всех во городи во Киеви».

Говорит-то всё Чурило таковы речи:

295 «Уж ты гой еси, богатой ты боярин Дюк Стёпанович!

Мы поедём-ко с тобой всё на Почай-реку;

Перескоцит у которого всё конь ц́ерез Почай-реку,

У которого не перескоцит, у того нать голова всё с плець».

Они так-то промежу́ собой ударились.

300 Переско́цил-то у Дюка у Стёпановича

Ц́ерез ту ли ц́ерез матушку ц́ерез Поцяй-реку;

Как Цюрилушка-та пал ведь доброй коницёк в Поцяй-реку,

Уронил-то Цюрилушка в Почай-реку.

Тут стал-то боярин молодой всё Дюк Стёпановиць

305 Он ведь вытянул Чурила со добры́м конём.

Говорит-то тут Владимир-князь да стольнё-киевской:

«Молодой ты наш боярин Дюк Стёпановиць!

Шьчо ты знаешь, над Цюрилом теперь сам суди,

Ты суди-ко, Дюк да ты Стёпановиць,

310 Ты суди у мня Чурилушка своим судом».

Говорит-то молодой боярин Дюк Степановиць:

«Я не буду-ту судить Чурила всё свет Пле́нковича,

Я тово ли всё бабьёго угодьничка;

Я оставлю-ту ходить его, всё жить во городи во Киеви,

315 Я у ласкового князя у Владимера;

Пушшай з девками он, з бабами он управляитце!»

А поехал молодой боярин Дюк Стёпанович,

Роспрошшаитц́е со князём со Владимером,

Со кнегиной с Опраксе́ёй с Королевисьнёй,

320 Роспрошшаитц́е с Добрынюшкой Никитичом,

Роспрошшаитц́е с Олёшенькой с Поповичом,

Со всима́-ти он со руськима с могучима бога́тырьми;

Уежает он к родимой к милой матушки,

Он ко той вдовы чесно́й Омельфы Тимофеевны.

Ише был же король Петр Коромы́слов-от;

Да была-то у ёго да доць любимая,

Шьчо единая дочь была любимая

Ишше душочка Настасья Королевисьня;

5 А ведь было у ёго да деветь сынов,

Ише деветь сынов было, ясных со́колов;

Да было́ зародилось-то десято цядо милоё,

Ище мо́лодой Коза́рушка всё Петровиць-млад.

На родинушках Козариных было пошу́цёно,[130]

10 На родиночках Козарушки попорьтили;

Отець ёго, мать не во́злюбили́,

Ро́дны братьича его невознавидели;

Да хотели Козарушку всё конём стоптать,

Да хотели Козарушку всё копьём сколоть;

15 Понесли-то Коза́рина всё свинья́м отдать,

Да увидяла сестриця всё из окошоцька,

Ище та ли Настасья-та Королевисьня;

Отьнимала Коза́рина всё у нянюшок,

Отьнимала Коза́рина всё у бабушок,

20 Говорила сама им таковы слова:

«Вы не сказывайте родному всё вы батюшку;

Вы берите у мня много злата, се́ребра».

Она стала Козарушку всё покарьмливать,

Она стала Козарушку все пора́шшивать.

25 У ей скоро Козарин да скоро вырос тут;

По полаты-то Козарушка похаживат,

С ноги на́ ногу Козарушка поступыват,

Ище сам он говорит всё таковы реци:

«Уж ты вой еси, молода сесьтриця моя,

30 Уж ты душенька Настасья Королевисьня!

Да спусьти-тко на широ́ку миня на улочку

Поиграть мне со маленькима ребятками,

Мне повырвать у их из рук руцьки белыя,

Мне повыдерьгать из[131] ножьки-ти у их резвыя,

35 Оторвать у ново́го с плець буйна голова».

Говорит ёму Настасьюшка таковы слова:

«Не дозволю, Козарушка, идти на улоцьку;

Изобидишь многи́х ты малых детушок,

Будёшь много сьлезить-то отц́ей, матушок».

40 Как проходит тому време-то — одны сутоцьки;

Говорит опять Козарушка таковы реци:

«Не хоцю сидеть, сестриця, в полатах белокамянных;

Ты спусьти-тко поиграть миня всё с ребятками.

Роскажи мне-ка, сесьтрицюшка, не утай про то:

45 Ище есь ли у мнея-то ро́дён батюшко,

Ище есь ли у меня-то ро́дна матушка?»

Говорила родима ему сесьтриця-та:

«У тя есь на роду-ту родной батюшко,

Ише есь у тя, Козарин, родной батюшко —

50 Ише тот же король-то Пётр-от же;

На родинушках они тибя не возлю́били,

Да хотели, Козарушка, тибя конём стоптать,

Да хотели, Козарушка, тибя копьём сколоть,

Да хотели Козарушку сьвинья́м отдать». —

55 «Дак скажи-ко, сесьтриця, видно, я видь — королевськой сын?» —

«Королевськой ты сын, мне родной брателко». —

«Я не буду сидеть в полатах белокамянных;

Посмотрю я пойду народа, людей многиих,

Людей многих, народу, православныих.

60 Хоть не спустишь меня, се́стриця родимая —

Я отво́рю окошоцько косисцято».

А ведь скоро она выпускат волёй,

Выпускат ёго крылецюшком паратныим,

Шьто сама она Козарушки наказыват:

65 «Ты недолго ходи, Козарушка Петровиць млад,

Шьчобы детушки тибя не изобидели».

Говорит-то Коза́рин таковы слова:

«У тя нет ли, сесьтриця, палици тяжолою,

Шьто така, шьчобы была мне сорока пудов;

70 Я на улоцьки с ребятками управлюсь тут».

Тут заплакала Настасья Королевисьня:

«Немалу я теперь шутоцьку нашу́тила!

Я спусьтила Козарушку по белу́ сьвету;

Он убьёт теперь во городи много малых детоцёк».

75 Он приходит к ребяткам, к малым детоцькам;

Все ребятушка тому, стоят, удивляютц́е,

Дорогому-то ёго всё платью цьветному.

Он ведь стал-то с ребятками всё поигрывать.

Как ведь мудрой-от которой, всё подальше проць,

80 Он подальше проць всё подвигаитц́е,

А разумной-от которой, всё выспрашиват:

«Ты скажи, скажи, дородьнёй ты мла́дой доброй молодець:

Ишше как-то зовут тибя по имени,

Зьвеличать-то тибя ведь как по отечесьву».

85 Отвечаёт Козарушка всё ребятушкам:

«Как зовут миня Козарушка, королевськой сын;

Я живу-ту с Настасьей с Королевисьнёй».

Тут ребятушка скоро все росьсмехнулисе:

«Да какой-то пришол, бродяга деревеньская —

90 Называитц́е всё сыном королевськиим».

Ише тут ведь Козарушки за беду́ стало,

За надсмешоцьку вели́ку показалосе;

Он выде́рьгиват плётоцьку шолко́вую,

Он ведь стал-то плётоцькой в их побрасывать;

95 Он ведь за́ руку возьмёт — руку проць ведь оторвёт,

Он ведь за́ногу возьмёт — ногу он ведь оторвёт,

Он за го́лову возьмёт — голова и проць летит;

Он прибил-то ребятоцёк полсотни всех.

Да приходят к королю они под окошоцько:

100 «Обирай ты всё, король, Козарушку всё королевиця».

Говорит-то корль всё таковы реци:

«Навеку́ я Козарушку всё не видывал,

Про Козарушку ведь я ведь не слыхал некак».

Да пошол скоро Козарушко к ро́дной се́сьтрици,

105 Ишше к той ли Настасьи Королевисьни:

«Ты пойди проси у батюшка мне добра́ коня,

Ты пойди проси, Настасьюшка, копья вострого,

Ты поди проси ты сабельки мне-ка вострою,

Ты проси мьне-ка палици богатырьскою».

110 Говорила Настасьюшка Козарушки:

«Были матушки, отци[132] теперь под окошоцьком —

Твой ведь батюшко отьпёрсэ всё от Козарушки,

Он некак тебе не признаваитц́е».

Тут немного Козарушка розговаривал.

115 Он ведь скоро бежал-то на широкой двор,

С широка́ двора бежал всё во конюшну-ту,

Он седлал-то собе скоро добра́ коня,

Всё добра сибе коня-то всё богатырьского,

Он ведь скоро брал себе палицю тяжолую,

120 Он ведь брал себе седёлышко черкальское,

Надевал ведь на коня узду ц́есьмяную;

Он садилсэ тут скоро на добра́ коня,

На добра коня садилсэ на богатырьского,

Да поехал Козарушко куда Бох велит,

125 Куда Бох ёму велит, куда глаза гледят;

Запосту́пывал ёго-то всё ведь доброй конь,

Запоступывал он в ту ли дорожку, во чисто́ полё.

Посьле ёго было́ посьле бываньиця,

Истопили Настасьюшки па́рну ба́нёцьку;

130 Уцёсала головушку ро́дна матушка,

Уплёла-то у ей она трубцяту́ косу,

Овивала у ей она красным золотом,

Усадила у ей она скатным жемцюгом;

Говорила ей матушка родимая:

135 «Не ходи-ко, Настасьюшка, светлой улоцькой,

Ты поди-ко, Настасьюшка, широки́м двором».

Не послышала наказу ро́дной матушки,

Да пошла она Настасьюшка светлой улочкой.

Налетело три ворона, всё три ка́ркуна,

140 Похватили Настасью Королевисьню,

Унесли ей на го́ру-ту Арависькую

Да хотели Настасьюшки срубить у ей буйну голову.

Как во ту ведь пору было, во то́ время

Не есён-то соко́л скоро́ проле́тывал,

145 Как дородьнёй-то молодець наехал тут

Да по имени Козарушка королевськой сын;

Он прибил, притоптал-то всё тотар тут всих,

Сам у девици стал выспрашивать;

А деви́ця-та плацёт, как река текёт,

150 Ише красна возрыдает, как руцья́ шумят:

«Как вецёр у мня матушка на сьвятой Руси,

На сьвятой Руси головушку у мня учё́сала,

Заплёла она мою трубчату косу,

Овивала у мня она красным золотом,

155 Пересы́пала у мня она скатным жемцюгом.

Ище была-то ведь я-то королевська доць;

А ведь было у короля на сьвети много всех:

А ведь было у ёго деветь сынов, ясных соколов,

Да родилсэ у ёго всё было десятой сын

160 Ише тот ли Козарышко Петровиць млад;

На роду было́ Козарушки попо́рцяно;

Как отець ёго, мать невознавидели;

Я поила Козарушку до возросту,

Да Козарушка у мня богатырь всё примогучия,

165 Из неволи бы Козарушка миня выруцил!»

Соходил тут Козарушко со добра́ коня,

Он ведь брал-то Настасьюшку за белы́ руки,

Он ведь падал сесьтрици во резвы́ ноги:

«Ты оть смерьти, сесьриця, миня избавила;

170 Как моё-то добро к тебе назад пришло:

Ише я тибя, сесьтрицюшка, повыруцил,

Я избавил тибя смерти напрасныя».

Приежают к королю прямо на широкой двор;

Как стрецят король всё Настасьюшку,

175 Всё Настасьюшку стрецят свою Королевисьню,

Не признаёт Козару-ту королевиця;

Он ведь стал у Настасьи король выспрашивать:

«Ты скажи-ко-се, моя ты дочь любимая,

Скажи, душенька Настасья свет Королевисьня,

180 Это хто с тобой приехал, какой же богаты́рь сильнё́й:

Я могу-то ёго-то скоро́ пожаловать

За ёго за добро-то за великое:

Могу дать ёму город всё с посёлками».

Говорит-то Настасьюшка таковы реци:

185 «Уж ты гой еси, батюшко любимой мой!

Ты имешь миня за доць, Настасью Королевисьню,

Поциташь токо миня всё за родимую,

Я скажу-то про молодца, тебе поведаю:

Я про сильнёго могущёго про бога́тыря,

190 Про того тебе Козарушку, сына милого».

Тут как брал ёго король скоро за праву́ руку,

Человал ёго король в уста в саха́рныя,

Обнимал ёго король своей право́й рукой:

«Я приму теперь Козарушку за родна́ сына́,

195 Благословлю теперь Козарину королевсьство всё

Я за выслугу ёго за богатырьскую;

У мня будёт Козарушка королём ’сё жить,

Ище будёт владеть всим королесьвицём;

Ишше вси будут ёму, пушшай поклоняютце».

Ише было-жило у короля деве́ть сынов,

Зародиласе у короля десята доць

Ише душоцька Настасья Королевисьня;

После того-то зародилсэ у их всё десятой сын

5 Ише на́ имя Михайло королевиць сын.

А отец Михайлушка, ни мать не во́злюбил,

Ро́дны братьиця ёго невознавидели;

Захотели Михайлушка конём стоптать,

Захотели Михайлушка копьём сколоть.

10 А увидяла родима ёго се́стрица

Ише та ли Настасья Королевисьня,

Да брала она Михайлушка да на белы́ руки,

Уносила Михайлушка в свои палаты белы-камянны,

Ай поила, кормила, ёго ро́сьтила.

15 Ище стал у ей Михайлушко двенадцеть лет,

Ище стал-то Михайлушко у ей выспрашивать:

«Уж ты гой еси, девиця душа красная!

У меня есь ли на роду-то ро́дной батюшко,

У меня есь ли на свету на белом ро́дна матушка,

20 Ишше есь ли у меня да ро́дны братьиця,

Ишше есь ли у меня да родны се́стрици?»

Как спрого́ворит Настасья Королевисьня:

«Уж ты гой еси, Михайлушко Петровиць млад!

Ише есь-то у тебя на свети родной батюшко,

25 Ише тот ли король да Коромыслов Пе́тр,

Ише есь-то у тебя на свети ро́дна матушка,

Ише есь у тебя на свети деветь братьиц́ей,

Ише е у тя, десятой-от — ты, да млад есён соко́л;

И сестриць-то у тибя да тольки я одна,

30 Тольке я одна Настасья Королевисьня,

Королевисьня-та я ише́ Петровна же.

А как ты-то родилсэ когды малёшенек,

На родинушках тебе было пошу́цёно;

Ро́дён батюшко-то с матушкой тебя невознавидели,

35 А хотели тибя, Михайлушко, придать тебя к сме́рти́ ко скорыя,

А хотели тибя, Михайлушко, свинья́м отдать;

А увидяла ведь я да всё сама тибя,

А брала-то тибя да на белы́ руки,

Уносила тибя в полаты я да всё высокия;

40 Я поила тибя, корьмила всё как ро́сьтила».

Тут ведь пал ей Михайлушко в резвы́ ноги:

«Уж ты ми́ла моя се́стриця любимая,

Молода моя Настасья Королевисьня!

Ты умела миня от смерьти всё избавити,

45 Ты умела миня да всё споить-скормить, возро́сьтить всё —

Попрошу об цём, тибе я поконаюсе:

Ты поди сходи-ко к батюшку к родимому,

Ты проси поди у батюшка мне-ка добра́ коня,

Ты проси поди у батюшка-то мне да сабли вострою,

50 Ты проси поди у батюшка да копья вострого,

Ты проси поди седёлышка чиркальского,

Ты проси поди у батюшка всё збруи богатырьския».

Тут Настасья Королевисьня всё не ослышилась;

Она скоро приходит к ро́дну батюшку,

55 Пала батюшку Настасьюшка в резвы́ ноги́:

«Дай-ко, батюшко, ты мне да всё добра́ коня,

Мне добра ты коня всё богатырьского;

Дай ты, батюшко, ты мне да всё востра́ копья,

Всё востра-та копья да брозаменьского;

60 Дай ты, батюшко, седёлышка чиркальского,

Дай ты палици мне, батюшко, цяжолою,

Дай ты всю же мне-ка збрую богатырьскую».

Говорит-то батюшко Настасьи таковы реци:

«Уж ты гой еси, Настасья Королевисьня!

65 Как кому у тя, Настасья, всё конём владеть:

Ишше некому владеть всей сбруей богатырьскою». —

«У мня есь ведь возро́шшон милой-от родимой бра́тёлко

Ишше мо́лодый Михайло-королевиць млад:

Я ёго от смерьти всё избавила,

70 На своих я на белы́х руках возро́сьтила».

Говорит король Настасьи Королевисьни:

«Ты когды была, Настасья, доць мне-ка любимая;

Уж ты зделалась ноне доць постылая».

Ай пришла-то Настасья, приросплакалась,

75 Ро́дну брателку своёму пророзжалилась:

«Не дават-то батюшко, Михайлушко, тибе добра́ коня,

Не дават тибе ведь батюшко да богатырьского!»

Говорит-то Михайло таковы реци:

«Ты не плаць-ко-се, родима моя се́стрица,

80 Молода же ты Настасья Королевисьня!

Я пойду схожу ко батюшку всё на широкой двор,

Я возьму же коня все самолучьшого».

Он ведь взял коня да самолучьшого,

Самолучьшого коня да богатырьского,

85 Он поехал скоро с широка́ двора;

Не поехал он, да не воротами —

Ц́е́рес тын скакал да ёго доброй конь;

А поехал Михайлушко в чисто́ полё;

Во чисто́м-то поли́ да курева́ стоит,

90 Курева-то стоит, да дым столбом валит.

А приехал Михайлушко в цисто́ полё;

Он ведь ездил по цисту́ полю, поляковал,

Он ведь ездил немного, немало — ц́елой месець-от;

Нец́ёго не мог наехать во чисто́м поли,

95 Он не старого не мог, да всё не малого,

Не бога́тыря не мог, не полени́ци преуда́лыя.[133]

Придумалось ёму же съезьдить на круту́ гору́;

На круту гору приехал он да во темны́ леса;

Там услышил он, да ведь как шум шумит,

100 А как шум шумит, да ише гам гами́т.

Он подалса немножко по тёмны́м лесам —

Во тёмном-то лесу всё три розбойника,

Три розбойника да они дел деля́т

На перьво́й-от пай кладут да красно золото,

105 На другой-от пай кладут до цисто се́ребро,

На трете́й-от пай кладут да красну девицю.

А как пе́рьвой-от тотарин всё спрого́ворит:

«Ты не плаць, не плаць, деви́ця душа красная,

Ты не плаць, не плаць, Настасья Королевисьня!

110 Ты на мой-от, деви́ця, пай достанисьсе —

Увезу-то я тебе во земьлю во неверную,

Я ведь буду корьмить тибя ведь всё да кобылятиной».

Ай заплакала деви́ця пушше старого:

«Заплели у мня ко́су да на святой Руси;

115 Росьплетут у мня косу́ да в проклято́й Литвы!»

А другой-от тотарин да спрого́ворил:

«Ты не плаць, не плаць, деви́ця душа красная!

Ай на мой-от ты ведь пай да как достанисьсе,

Отсеку у тя по плець я буйну голову».

120 А трете́й-от розбойник-от спрого́ворит:

«Увезу, тебя, девиця, во своё место;

Я поить, кормить тебя буду белы́м хлебом,

Я поить-то тебя буду сла́дко́й водой мёдо́вою».

Говорит-то Михайлушко да таковы реци:

125 «Уж ты гой еси, да всё разбойницьки!

Уж вы дайте-тко-се мне-ка хошь вы по́л пая;

А хошь не дава́ите да мне-ка злата, се́ребра,

Уж вы дайте-ка мне хошь красну девицю».

Говорят-то тут ёму да всё разбойницьки:

130 «Не даи́м-то ты тебе не злата и не се́ребра,

Не даим-то мы тебе да красной девици».

Он ведь перьвого розбойника конём стоптал,

Он ведь дру́гого розбойника копьём сколол,

Он третьё́го-то розбойника да всё на во́лю́ спустил

135 Посадил он деви́цю на добра́ коня,

На добра́-та коня да впереди собя,

Он повёз-то деви́цю на святую Русь;

Он ведь стал-то у ей да всё выспрашивать:

«Ты скажи, скажи, деви́ця душа красная:

140 Ты какого ты роду, какой племени,

Ты какой же земли, какого города?» —

«Уж я роду-ту ведь всё да королевського,

Уж я доць-то всё Петру да Коромыслову». —

«Я ведь тоже роду королеського,

145 Я ведь тоже сын Петру да Коромыслову». —

«Как спасибо же тебе, да ро́дной брателко!

Ты повыруцил миня да из неволюшки». —

«А спасибо тибе всё же, ро́дна се́стриця,

Ты Настасья же свет Королевисьня!

150 Ты споила миня, скорьмила всё малёхонького;

А твоё-то мне добро ведь наперёд зашло.

Повезу-ту я теперь тибя да к ро́дну батюшку».

Повёз-то он ведь ей да в королесьво-то;

Он приехал к батюшку-ту под косисьцято окошоцько,

155 Он скрыцял-то своим ведь зыцьним голосом:

«Уж ты гой еси, король да Коромыслов Пе́тр!

Да была ли у тибя да ро́дна доць твоя?»

Отвечаёт-от король ёму скорёхонько:

«Как была-то у меня ведь доць родимая,

160 Молода у мня Настасья Королевисьня». —

«Ишше был ли у тибя да ро́дной дитятко,

Как Михайлушко у тя да млад Петровиць-от?»

От Михайлушка король да отпираитце:

«Ты бери-тко у меня да злата, се́ребра,

165 Ты поставь-ко своё да ты востро́ копьё,

Ты во матушку поставь да во сыру землю;

Я обсыплю тебе копьё-то красным золотом».

Говорит-то Михайло таковы слова:

«Не признашь токо своё да цяда милого,

170 Молодого-то Михайла-королевиця, —

Не отдам токо твою тибе любиму доць».

Отпирал король окошецько косисьцято:

«А ведь был у мня на роду Михайлушко,

А Михайлушко-то был у мня Петровиць млад.

175 Возлюблю теперь Михайлушка я пушше всех,

Посажу теперь Михайла на своё место,

На своё-то я на место королевськое,

Отдава́ю Михайлушку-ту всю державу королевськую,

Шьто повыруцил у мня-то доць любимую,

180 Ише ту ли да Настасью Королевисьню».

Ишше было во городи во Цари́гради,

Ишше жил-то Роман да князь Ивановиць;

Ай была-то кнегина-та Марья всё ведь Юрьевна.

Он ведь езьдил, Романушко, в дальни города,

5 Собирать-то он езьдил дани-пошлины;

Обратилсэ домой тольке ненадолго-то,

Опять про́жил во гради тольке полмесеця;

Поежжаёт опять да во Большу́ землю,

Во Большу-ту в земьлю́-ту он за пошлиной.

10 Унимает Романушка молода жона,

Молода ево жона-та всё Марья Юрьёвна:

«Ты не езьди, Роман-от князь, во Большу землю,

Очышшать-то не езди ты дани-пошлины,

Дани-пошлины ты ведь всё прошлогодныя,

15 Шьто за те ли за годицьки всё за прошлыя:

Мне ноц́есь мало спалось, много во снях видялось:

У миня-то ведь будто да на право́й руки

Золотой-от перьстень у миня россы́палсо».

А не слушаёт Роман-от да князь Ивановиць,

20 Он не слушаёт своей-то всё молодой жоны,

Молодой-то жоны своей Марьи Юрьёвны;

Отьежаёт всё князь-от с широка двора.

Ц́ерез дво́и-ти было ра́вно́ сутоцьки,

Со восточьню-ту было со стороноцьку

25 Да со славного-то синя солона моря

Там идёт-то три ка́рабля всё ц́ернёныих

Да приходят во гавань князю к Роману-то.

Выздымают они всё флаки́ шелко́выя,

Да мостят-то всё мосты они дубовыя,

30 Настилают всё су́кна-та одинцёвыя.

Тут приходит поганоё всё Идолишшо

Он приходит тут скоро к Роману-ту в полатушки,

Во полатушки приходит всё в белокаменны,

Он приходит со Васькой-то с Торокашком всё:

35 Ишше знаёт ведь Васька язык руськия.

Говорит-то ведь Васька да таковы реци:

«Ище где у вас Роман-от свет Ивановиць?»

Отвецяёт кнегина-та Марья Юрьевна:

«Как Роман-от у нас-то уехал во Большу́ землю́,

40 Оцышшать же уехал-то дани-пошлины».

Говорит-то ведь Васька-то таковы слова:

«Ты пойдём-ко, кнегина Марья Юрьёвна,

Ты сними у мня товары с цёрных ка́рабле́й».

Она стала-то всё у их выспрашивать:

45 «Шьто у тя товар-от на цёрных ка́рабля́х?» —

«У меня ведь товары-ти всяки-разныя:

Цёрны соболи у мня ведь есь сибирьския,

Ясны соколы у мня ведь есь заморьския,

Да шолки́-ти у мня есь ведь всяки-разныя,

50 Ишше сукна у мня всяки-розноличныя,

Ишше всяки напитки, каки́ вам надобно».

Набрала она много-то золотой казны,

Золотой-то казны берёт несцётну тут.

Говорят-то ей нянюшки-ти, матушки,

55 Говорят-то вси-ти ее́ прислужники:

«Не ходи-ко-се, наша мила хозяюшка,

Ише та ли кнегина ты Марья Юрьёвна!

Увезёт тебя Васька Торокашка-та,

Торокашка-та Васька-та сын Замо́ренин,

60 Увезёт он тебя-то ведь за синё́ морё».

Говорила она-то им таковы реци:

«Я не буду сидеть, с им розговаривать;

Откуплю скоре́ товары-ти вси заморьския».

Говорят-то в глаза ёму всё ведь нянюшки:

65 «Не торговать ты пришол, Васька, — воровать пришол!

Увезти хошь у Романа-та молоду жону,

Молоду-ту жону-ту да Марью Юрьёвну».

Потихошеньку Марьюшка всё сряжаитце,

Поскорёшеньку всё она собираитце;

70 Надеваёт на сибя-то она кунью́ шубу,

Ишше ку́нью-ту шубоцьку, соболинную,

Да пошла-то она по мостам дубовыим,

Да идёт она по су́кнам всё одинцёвыим;

Как стрецяёт ей Васька Торокашко-то,

75 Торокашка-та Васька сын Замо́ренин;

Он стрецят ей на палубу на хрустальнюю,

Он ведёт ей в каюту-ту красна золота;

Он нанёс ей товаров-то всяких-разныих,

Говорит он ей сам-то да таковы реци:

80 «Выбирай-ко в товарах-то, ты росматривай;

Я пойду-ту, схожу-ту скоро на палубу».

Загледелась она-то да на товары-ти,

Забыла оманы-ти всё ведь Васькины,

Да не спомнила лукаства Торокашкова.

85 Говорил он потихоньку всё матросицькам:

«Постарайтесь вы, мла́дыи всё матросики:

Не берите вы мостов, всё мостов дубовыих,

Не трони́те вы су́кнов-то одинцёвыих,

Вы откуйте потихонецько я́коря́ булатныя;

90 Увезёмте к цари́шшу мы Грубиянишшу,

Увезёмте-тко Марью-ту за ёго заму́ж».

Сам уходит опеть скоро во каюту-ту.

Отковали они ведь я́коря́ булатныя,

Подымали они-то ведь скоро то́нки па́руса.

95 Говорит-то кнегина-та таковы реци:

«Шьчо ты Васька Торокашко ты сын Заморенин!

Ише шьчо у вас ц́ерьнён карабь пошевеливат?»

Говорил-то ведь Васька сын Заморенин:

«А припала-то с моря ведь всё погодушка;

100 От того же карабь у нас пошевеливат».

Россита́лась за́ три-то ц́ернёны карабли —

Да за те она товары за заморьския,

Да сама она с Васькой всё роспрошшаласе;

Как выходит на палубу на хрустальнюю —

105 Ище мать, родима своя-та да ми́ла сто́рона!

Будто белы лебеди тольке зля́тывают,[134]

Она тут-то ведь сле́зно взяла заплакала:

«Уж ты гой еси, Васька ты, Торокашко ты,

Торокашко ты Васька да ты Замо́ренин!

110 Не торговать ты пришол, тольки воровать пришол».

Как приходят к цари́шшу-ту Грубиянишшу,

Да заходят во гавань-то ко царишшу-ту,

Вызнимают на радости флаки шолко́выя.

Недосуг тут царишшу-ту дообедывать!

115 Он ведь скоро бежит да в ти́ху гавань-то,

Он ведь скоро убират-то мосты дубовыя,

Он ведь скоро настилат да ковры новыя,

Да росшиты ковры были красным золотом;

Он ведь скоро заходит на ц́ернён карабь,

120 А берёт-то ей тотарин всё за праву́ руку,

Он за те ей за перьсни всё за злацёныя,

Ишше сам он, тотарин, всё усмехаитц́е:

«Уж я кольки по белу́-ту свету́ не хаживал,

Я такой тибя, красавици, не нахаживал». —

125 «Я хоть дам тибе, Васька всё Торокашко ты,

Торокашко ты Васька да сын Заморенин,

Подарю за твою тибе за услугушку

Я-то три-то ц́ернёных больших ка́рабле́й

Со всима́ я тибе́ со матросами.

130 Ты торгуй-ко поди ц́ернёны вси ка́рабли,

Ты поди-ко-се, Васька, на сибя торгуй».

Уводил-то ведь всё да Марью Юрьёвну

Во свои-ти полаты всё во царьския,

Он поставил ведь стражу-ту кругом дому-то,

135 Он крепки́х-то везде да караульщиков,

Он заде́рьгивал окошецька вси косисцяты

Он железною цястою всё решоткою.

Повелось-то на радости тут поц́есён пир;

Напивалсэ царишшо-то всё поганоё,

140 Напивалсэ до пья́на он зелёны́м вином,

Напивалсэ, собака, он пивом пьяныим.

Как во ту ведь пору, всё было́ во то время,

Как молилась ведь Марьюшка Богу-Господу

Да прецистой царици-то Богородици:

145 «Сохрани миня, спаси ты, Боже, помилуй-ко

От того-то от тотарина от поганого;

Уж ты дай мне, Господи, путь-ту мне способную —

Хоть бы выйти на широ́ку светлу улицю.

Я скоцю лучше, я по́йду на Почай-реку,

150 Ухожусь лучше пойду́ от своих я рук!»

Не зглонётц́е поганому-ту тотарину;

Скоро за́спал тотарин-от Грубиянишшо,

Он крепки́м-то сном за́спал всё богатырьским-то.

Как по Божьёй-то было всё по милости,

155 Да по Марьюшкиной было всё по уц́ести:

Напили́сь-то тотара-та, вси ведь за́спали.

Как выходит она всё до караульшицьков,

Да дават им горсьём она красна золота;

Ишше вси-ти ей скоро пропускают-то;

160 Да пошла-то она да Богу молитц́е,

По широкой пошла по светлой улици.

По ее́-то было́ да всё по шьчасьицу:

Да слуцилось в то время всё в полноць-время;

Ишше спал-то цари́шо ведь трои сутоцьки.

165 Не слезами идёт больше уливаитц́е,

А питаитц́е всякима она фруктами;

Далеко́ она ушла у нас в трои сутоцьки;

Как приходит она всё ко Почай-реки:

«Мне скочить мне-ка разве уж во Почай-реку,

170 Утонуть-то мне разве от своих же рук?

Не достанитц́е мое-то хошь тело белое

Всё тому-то ли хоть тотарину всё поганому.

Сохранил теперь Осподь от ёго, помиловал».

Обтирала свои она горюци́ слёзы́.

175 Под глазами — ведь лодоцька с перевошшиком;

Говорит перевошшик ей таковы реци:

«Ты садись скоре́ в мою-ту, кнегина, лодоцьку;

Я направлю тибя ведь на путь, на истину,

Я на ту тибя дорожоцьку на широкую».

180 Как дават перевошшику красна золота.

«Мне ненадоть твоё-то ведь красно золото».

Перевёз-то он ей да стал невидимо;

Как открылась дорожоцька ей широкая.

Тут проснулсэ царишшо-то Грубиянишшо;

185 Рознимает скоро он книгу́ волшебную:

«Вы подите возьмите — за Почай-рекой».

Как пришли-то к Почай-реки по́слы посланы;

Да текёт славна матушка всё Почай-река,

В ширину-ту текёт река, текёт широкая,

190 В глубину-ту река очунь глубокая.

Говорят-то послы они таковы слова:

«Уж мы скажем царишшу всё Грубиянишшу:

Утонула, мы скажом, шьто во Почай-реки».

А приехал Роман-от ведь из Большой земли;

195 Он искал-то ведь ей да по всим городам;

Подошол он войной ведь под царишша-та,

Он прибил-то ведь со ста́рого и до малого,

Самого-то царишша взял на огни сожёг;

Ишше Васька-то Торокашко да на убе́г ушол.

200 Ишше сам он[135] воротилсэ он во свой же град,

Он во тот ведь во славной Ерусалим же град.

Да прошло тому времени всё три годицька;

Да на то ведь уж князь-от всё роздумалсэ:

«У мня нет теперь живой, видно, Марьи Юрьевны!»

205 Как прошло ведь тому времени равно три года.

Как задумал женитьсе-то князь Роман Ивановиць;

Он сосватал себе тоже княженеську доць.

Он послал-то поле́сьницька всё поле́совать;

А полесьницёк был он ис простых родов,

210 Ис простых-то родо́в-то да был из бедносьти;

Он стрелять-то послал его гусей, ле́бедей,

Он перна́сцятых меленьких всё ведь утоцёк.

А приходит кнегина-та Марья Юрьевна,

Да приходит близёхонько всё к полесьницьку;

215 Как завидяла она, видит, шьто муськой ведь полк, —

Она села за ку́т, сама притули́ласе,

Говорила сама ёму таковы реци:

«Уж ты гой еси, мла́денькой ты полесьницёк!

Ты подай-то мне своё-то хоть платьё верьхнёё,

220 Приодень моё-то тело на́гоё.

Не ходи ты ко мне-то сам близёхонько,

Уж ты дай-ко мне-ка ты приобдетьц́е-то;

Я сама-то приду-то да я тогда к тобе.

Не убойсе миня ты, бедно́й погибшою,

225 Не устрашисьты миня-то, бедно́й, безцясною;

Я ведь роду-ту, роду непростого-то,

Я ведь роду-ту, роду, да роду царьского,

Уж я веры-то, веры-то православною».

Он ведь скоро скинывал-то да платьё верьхноё;

230 Она скоро одевала ёго платьицё,

Она скоро идёт к полесьницьку на́ реци:

«Уж ты здрастуй-ко, мла́денькой ты полесьницёк!

У тя нет ли цёго-нибудь подорожницьков?

Покорьми ты мою-ту да душу грешную.

235 Ты скажи-ко, полесьницёк, ты какой, откуль». —

«Я хожу-ту, хожу ис Царя́града,

Я стреляю хожу всё гусей, ле́бедей,

Я перна́сцятых всё стреляю утоцёк

Я на свадьбу-ту всё князю Роману-то».

240 Говорит-то она ёму таковы реци:

«Неужли́ у вас Роман-от князь не женилсэ-то?» —

«Некакой у нас Роман-от князь не женилсэ-то;

Ишше только вц́ерась он сосваталсэ;

А сёгодне-то будёт всё смотреньё-то,

245 Ище завтра-то будёт всё венчаньицё».

Как пришли они с полесницьком на широкой двор,

Да сказала она-то полесницьку по тайности:

«Ишше я ведь — Романова молода жона,

Молода-та жона ведь я, Марья Юрьёвна».

250 Наливает Романушко всё полесьницьку,

Наливаёт с остатку-ту пива пьяного

Говорит-то полесьницёк таковы реци:

«Уж ты гой еси, Роман ты князь Ивановиць!

Ты налей-ко моёму-то бедному товарышшу,

255 Ты налей-ко ёму только мёду сладкого;

Поднеси-ко-се, князь-то, да ведь как сам ёму».

Ище князю-ту тут ёму смешно стало:

«Поднесу токо, уж я послушаю:

Да при свадьбы живу-то да всё цюжим умом».

260 Подносил-то он ей да мёду сладково;

Выпивала она-то тут на единой дух

Да спустила ёму перьсьтень всё обруц́ельнёй свой;

Он увидял-то перьсьтень да всё во цяроцьки,

Он берёт-то ведь перьсьтень да во праву́ руку,

265 Прижимаёт он перьстень к ретиву́ серьцу.

«Ты скажи-ко-сь, скажи мне-ка, полесьницёк,

Ты ведь где-то, полесьницёк, взял товарышша?

Роскажите-ко мне-ко сушшу правду всю,

Сушшу правду вы мне-ка всё неута́йную».

270 Говорит настояшшой ёму полесницёк:

«Я скажу-то тибе-то правду, поведаю:

Я нашол ведь в лесу твою-ту молоду жону,

Молоду твою жону-ту, кнегину Марью Юрьёвну».

Ише тут-то ведь князь да обраде́л у нас;

275 Он ведь брал-то ведь Марьюшку за праву́ руку:

«Ты откуль-то пришла, откуль тебя Бог принес?

Заступили ведь-то, ведь молитвы-ти

Ищё всё попов-то, отцов духовных,

Ишше всё наших приц́етницьков ц́ерьковных;

280 Со слёзами за тобя-то они Богу молилисе».

«Ты бери-ко, бери-ко-се, мой полесьницёк,

Ты бери мою невесту всё обруц́е́нную!

Не проминею-ту своей-то я молодой жоны,

Молодой своей жоны-то да Марьи Юрьёвны».

285 Повенцял-то он мла́дого всё полесницька

На своей он невесты всё обруц́е́нныя,

Становил-то всё мла́дого он полесницька

Он к сибя на двор главным всё предводителём.

Тут повёлсэ поц́естен-от пир на радости

290 Ище князю-ту Роману по свиданьицю с ёго да молодой женой,

Ишше мла́дому-ту всё полесницьку,

А повелсэ тут пир с им вместе тут;

Ишше князь-от Роман-от был всё тысецьким,

Ишше Марья-та Юрьёвна всё ведь сва́тьёю.

295 Овинц́ели мла́дого всё полесницька;

Обдёржали они ведь всё по злату́ венцю.

На двори у их жить стал главным предводителём.

Было в славном нашом городи во Киеви,

Ай у ласкового князя у Владимера

Ишше был-то у ёго бога́тырь-от любо́й-мило́й,

Ишше тот ли был Цюрилушко сын Пле́нковиць.

5 Зазвонили всё, по утру было ранному,

Как звонили-то заутреню-ту ранную,

Ише ту ли обедню воскресеньскую;

Тут стаёт скоро Цюрилушко, всё побужаитц́е,

Он свежо́ё водой клюцёвой умываитц́е,

10 В цьве́тно платьицё хоро́шо нарежаитц́е;

Он пошол-то молитьц́е Богу-Господу,

Он во Божью всё ц́ерьковь во соборную,

Во соборную ц́ерьковь богомольнюю.

Он ведь молитц́е стоит да во Божьё́й ц́ерьквы;

15 Тут приходят всё ведь маленьки ребятушка,

Говорят они Цюрилу свету Пле́нковицю:

«Тибе полно стоять, Цюрило, во Божьё́й ц́ерьквы;

Ты поди домой, Цюрило, поскорёшенько;

У тебя в доми́, Цюрилушко свет Пле́нковиць,

20 У тебя-то всё ведь в до́мьици нешшясьицё,

Как нешшясьицё у тя в доми слуцилосе:

У тя зделала измену молода́ жона.

Приежал-то всё к крылецюшку ко белому,

Ко белу́-ту крыльцю-ту, всё к паратному,

25 Приежал-то к твоей-то молодой жоны,

К молодой жены Овдотьи Королевисьни,

Приежал-то ведь всё да как нежда́ной гость,

Дорогой-то ведь как гость, как старой-прежной друг,

Старой-прежной ведь друг, да дружок милёнькой;

30 Уводила она ево в высо́ки све́тлы горьници;

Они пьют-то всё сидят да проклаждаютц́е,

Сладкой водоцькой до пья́на напиваютц́е».

Как Чурило стоит Пле́нковиць, сам не обе́рнитц́е,

Как ведь молитц́е он Богу-Господу.

35 А приходят ведь скоро красны девушки,

Становя́тц́е к Цюрилушки близёхонько;

Улыбаютц́е девушки, всё посмехаютц́е:

«Ты поди, поди, Чурилушко свет Пле́нковиць!

Как пришол-то к твоей-то жоны да нелюбо́й ведь гость,

40 Как тибе ведь гость неми́лой, ей ведь ми́лой друг».

Как Чурилушко стоит да всё не згля́нёт-то.

А приходят ведь два брателка крестовыи,

Крестовы два братёлка, назва́ныи:

Во перьвы́х-то Добрынюшка Никитиць млад,

45 Во вторых-то всё Олёшенька Поповиць млад;

Тут приходят, ёму да сами сказывают:

«Уж ты ми́лой ты наш брателко названой же,

Ишше то же Цюрилушко свет Пле́нковиць!

Как поди-тко-се домой-то поскоре́шенько:

50 Как приехал-то к тебе ведь нелюбимой гость,

Молодой-то жоны да ста́рой-пре́жной друг,

Старой-прежной друг».[136]

Ище тут-то Цюрилушко задумалса;

Отстоял-таки обедню воскресеньскую,

55 Ай пошол-то Цюрилушко скорёшенько.

Ай стрецяет ёго нянюшки-ки, мамушки да на новы́х сенях.

Ай стрецяют-то ёго всё сенны девушки;

Говорит-то Цюрило таковы слова:

«Уж вы гой еси, мои вы нянюшки, вы сенны девушки!

60 Каково́-то молода наша хозяюшка

Безь миня-то здраствуёт Овдотья Королевисьня?»

Отвечали ему скоро сенны девоцьки:

«Всё во старом-то у нас Овдотья в положеньици,

Вси зате́плёны свешши́ у ей с лампадами».

65 Отьпирает он свою-ту светлу све́тьлицю;

Тут сидит ёго любима милая племянёнка;

Говорит-то он племянёнки да всё выспрашиват:

«Ты скажи, моя любима всё племянёнка

Каково́-то безь меня эта[137] была Овдотья Королевисьня?»

70 Говорила племянёнка родному дядюшки,

Шьто тому ли Цюрилу свет Пле́нковицю:

«Уж ты гой еси, любимый милой дядюшка

А по имени Цюрило ты ведь Пле́нковиць!

Бесь тебя она молилась Богу-Господу;

75 Вси зате́плёны были свешши́ с лампадами».

Он скорёшенько пошол да в спальню в тёплую;

А сидит-то Овдотьюшка да Королевисьня,

Наредны́м она сидит всё нареднёхонька,

Весёлы́м она сидит всё веселёхонька.

80 Она скоро тут ставала на резвы́ ноги,

Она скоро бежала всё к Цюрилушку-ту Пле́нковицю:

«Ише шьто же ты, Цюрилушко свет Пле́нковиць,

Ты ушол-то долго? я сижу соскучилась».

Говорит-то всё Цюрило таковы реци:

85 «Уж ты гой еси, Овдотья Королевисьня!

Ай кака́ у тебя на спицьки ве́снёт шуба соболиная?» —

«Ишше были у мня бабушки, ребятушка;

Шьто оставили ведь шубу соболинную». —

«Уж ты гой еси, Овдотья Королевисьня!

90 У тя цья-то на спицьки ве́снёт пухова́ шляпа?» —

«У мня были в го́стях бабушки, ребятушка;

Позабыли-то на спицьки пухову́ шляпу». —

«Ишше гой еси, Овдотья Королевисьня!

Ты скажи-тко мне-ка правду-ту, поведай всё:

95 Эта цьи у тя сафьяненьки сапожоцьки?» —

«Ишше были-то всё бабушки, ребятушка

Да оставили сапожоцьки сафьяныя».

Посмо́трил-то под кроваткой-то Цюрило Пле́нковиць —

Там лёжит-то ее́ да всё как ми́лой друг,

100 Ишше милой друг как...[138]

Он хватил-то со спицьки саблю вострую,

Он отсек-то у ево да скоро буйну голову,

Он отсек-то тоже в Овдотьи Королевисьни:

«Уж ты зделала, Овдотья, мне изменушку!»

105 Сам ведь скоро пошол да на широкой двор,

Он сядлал-то своего да коня доброго,

Он поехал с горя-та всё во цисто́ полё,

Со стыду больше́ поехал со великого;

А за им-то поехал ста́ра всё старыньщина

110 Шше́ по имени Илья-то всё ведь Мурамець;

Поворотил-то он Цюрилушка все Пле́нковиця:

«Мы найдём-то как во Киеви тебе да красну девицю,

Красну девицю тебе да мы невесту-то

Не простого тибе роду, княженевського».

115 Он ведь скоро тут да всё стал женитисе,

Брал-то он да всё у князя доць.

А сходили всё они да во Божью́ ц́ерьковь,

А держали они с ей да по злату́ венцю.

Он ведь взял топерь себе да жо́ну верную,

120 Жо́ну верную себе взял неизменную;

Да повёлсэ-то ведь ц́е́сен пир на радости.

Ай во славном было городи во Киеви,

Ай у ласкового князя у Владимира

Заводилось пированьё-стол, поц́есён пир;

Собират-то этот пир всё не Владимир князь,

5 Собираёт Опраксе́я Королевисьня

Ай да тех ли на красных всё на девушок,

Ай на тех ли на жон да жон всё мужниих,

Ай на тех ли на вдов благоц́есливыих,

Шьчо на тех ли на сирот да всё безма́тёрных,

10 Ай безматёрных да всё на бедных-то.

В перьву голову звала да кня́зёву родну сёстру,

Ай родну-ту сёстру всё Цясову́ жону;

Другу голову звала на пир — Хоте́нюшка-та Блу́довиця ро́дну матушку.

Посадили Цёсову жону ведь по родни-то ей,

15 По родни-то ей садили во большой угол;

Блудову́-то жону садили по Хотенюшки,

За ёво-то ли за силу богатырьскую;

Ай садили ей подле Цясову́ жону,

Подле княз-то Владимира родну́ сёстру.

20 Ай сидели они да пили, кушали,

Пили, кушали они да проклаждалисе;

Наливали им княгина мёду сладкого,

Подносила она им да всим по цяроцьки;

Они скоро ставали вси да на резвы́ ноги,

25 Они скоро-то брали ети цяроцьки,

Они вси молились за царицю православную,

Ай молили, просили Бога-Оспода.

Тут ведь спомнила вдова да Блудова́ жона;

Как не пьёт-то она да своей цяроцьки,

30 Да подносит она да Цясовой жоны:

«Ты возьми, возьми у мня, да Цясова жона,

Ты возьми-тко у мня цяроцьку в белы́ руки;

Заведём-то мы с тобой дело немалоё,

Мы немало-то с тобой, дело великоё,

35 Ай вели́ко с тобой дело — разве сва́товство:

Ты отдай-ко-се свою-ту доць любимую

Ишше ту ли ты Чя́висьню Чясо́висьню,

Ишше ту ли мне деви́цю девети братье́й,

Девети-то ведь бра́тьей-то ли, ясных со́колов,

40 За моёго-то за сына за любимого

За того ли за Хотеюшка за Блудо̆вйця».

Да брала-то ету цяру Цясова жена,

Да брала-то как в свои-ти во белы́ руки,

Выливала-то ей цяроцьку в ясны́ оци,

45 Обливала у ей шупку сараци́ньскую,

Обливала ведь у ей у шупки пуговки:

Да перьва́-та у ей пуговка была в сто рублей,

Ай друга-та у ей пуговка была да в ц́елу тысецю,

А трете́й-то ведь пуговки да ц́е́ны не́ было;

50 Обливала-то у ей вси оци ясныя,

Пристыдила-то ведь ей да прибеше́стила

Да при всём-то ей пиру́ да при многи́х людях,

Всё при князи-то ей, всё при кнегины-то;

Обругала-то ей сына любимого,

55 Ай того же бога́тыря могуцёго

И того же Хотенюшка всё Блудовиця:

«Ай отець-то у его да всё был Блу́дишшо;

Ишше сын-от осталсэ всё уродишшо;

Он ведь езьдит по городу уродуёт:

60 Ишше хто бы Хотеюшку рубашку дал,

Ишше хто бы Хотеюшку бы подштаньницьки,

Ишше хто бы Хотеюшка-та покорьмил да хлебом, солью бы,

Покорьмил его обедом либо ужйно̆ю?»

Тут заплакала горько Блудова́ жона,

65 Она сжала вси досады на желанном ретиво́м серьци.

Тут не мог же усидеть родимой ее́[139] брателко

Ишше тот ли наш Владимир-князь да славной киеськой;

Он сказал-то Цясовой жоны одно слово:

«Уж ты глупая ты всё моя родна́ сестра,

70 Неразумна ты вот моя Цясова жона!

Немалу́ ты собе шутоцьку нашу́тила;

Ишше как-то тибе шутка ета с рук сойдёт?

Отворотит ведь Хотеюшко тебе, сёстра, да все насмешоцьки».

Просидела Блудова́ жона уж весь же пир;

75 Тут ведь стали со пиру́-ту росходитисе,

Ишше стали со цёсно́го роспрошшатисе,

Ай пошла-то ту домой да Блудова жона,

Как Хотеюшка всё ро́дна матушка;

Она крест-от кладёт да всё по-писа́нному

80 Да поклон-от всё веде́т да по-уцёному,

Роспрошаитц́е со ласковым со князем со Владимиром

Ай со той же со княгиной с Опраксеей Королевисьнёй,

Поклоняитц́е на все четыре сто́роны,

Со всима́-то она да всё прошаитц́е.

85 Как приходит к своёму́-ту к широку́ двору,

К широку двору, крылецьку всё паратному;

Да стрецяёт-то скорёшенько ею́ кухароцьки.

Отпирают-то тут крыльцё, дверь паратную;

Ай стрецяёт ей Хотеюшко млад Блудовиць,

90 Да стрецяёт ей Хотеюшко-то на новы́х сенях;

Он берёт-то ей за руц́енку за правую,

Ай ведёт-то ей в полаты белокамянны,

Ай садит-то ей на стул всё рыта бархата,

Розьдеват-то у ей шубу сороциньскую:

95 «Уж ты шьто же, моя маменька родимая,

Ты родима моя маменька любимая,

Ты неве́сёла пришла с пиру́, нерадосьня?

Разве местом-то тибя да обсадили тут,

Разве цяроцькой тибя да обнесли они,

100 Ли невежа над тобой-то разве насмеяласе?»

Говорила-то ево да ро́дна матушка,

Родна матушка ево, всё Блудова жона:

«Ай ведь местом-то миня кнегина не обсадила же,

Ишше цяроцькой миня не обнесла она,

105 А невежа надо мной же натсьмеяласе:

Натсьмеялась надо мной всё Цясова́ жона;

Я посваталась-то за тобя, да цядо милоё,

Цядо милоё моё да ты любимое,

На ее́-то на любимой всё на доцяри

110 А на той ли на Чявисьни Чесо́висьни,

Я на той ли на деви́ци девети братье́й,

Девети-то я братье́й, всё ясных со́колов;

Выливала мне цяроцьку она в ясны́ оци,

Обругала все тибя, моё да цядо милоё,

115 Цядо милоё, Хотеюшко ты Блудовиць». —

«Ты не плаць-ко-се, моя ты матушка родимая,

Ты родима моя матушка любимая!

Не моци ты свои-ти оци ясныя.

Отсьмею-ту я ведь ей скоро натсьмешоцьку».

120 Он ведь скоро ставал да на резвы́ ноги,

Он ведь скоро брал со сьпицьки саблю вострую,

Он ведь скоро-то седлал да он добра́ коня,

Он добра́ коня седлал всё богатырьского,

Он ведь брал с собой ко́пьицё циркальскоё,

125 Он поехал по городу по Киеву

Он ведь мимо-то ее́ да всё окошоцько.

Тут увидяла всё Чявисьня Чясо́висьня,

Ишше та ли ведь деви́ця девети братье́й,

Девети братьей девиця, ясных со́колов;

130 Ай мёталась-кина́лась во косисьцято окошоцько,

Отпирала ведь окошоцька немножоцько,

Шьчо крыцяла-то своим за зыцьним голосом:

«Ишше смел ты всё, урод, на мне посвататьц́е!»

Тут не лютоё-то зе́льё роскипелосе,

135 Богатырьско-то серьцё розгорелосе;

А как брал-то тут скоро своё востро́ копьё,

Он ведь ша́рнул-то копьём всё ведь в окошоцько;

Он немножко ей не пре́дал смерти скорыя.

Сам поехал он скоренько во чисто́ полё,

140 Он убил-то, он убил да взял всё семь быков,

Он извил-то, приготовил взял он семь ремней,

Изыма́л-то взял-то деветь ясных со́колов,

Привезал взял ко берёзоцькам, ко со́сёнкам;

Изымал-то всех уда́лых добрых мо́лодцов,

145 Сам поехал-то назал да в красён Киев-град;

Он приехал-то опеть к им под окошоцько:

«Изымал-то я твоих всех ясных со́колов,

Отсмеял я тибе всё ишше́ натьсмешоцьку;

Отсеку я их поеду буйны головы».

150 Говорит-то тут ведь Чявисьня Чясовисьня:

«Ты поди сходи, маменька, ко дядюшки,

Ко тому сходи ко князю ко Владимиру;

Попроси ты у его да хоть ты силы-то,

Попроси ты ведь силы десеть тысец́ей;

155 Да убейте-то тогда всё уродишша престрашного,

Да не ездил шьтобы́ по свету белому,

По тому же он по городу по Киеву».

Как приходит тут скоро Цясова́ жена:

«Уж ты гой еси, родимой милой братёлко,

160 Уж ты милой, ты любимой всё Владимир князь!

Мне-ка дай-ко-се ты силы десеть тысец́ей,

Ты повыруци любименьких плямяницьков,

Ты ис той же повыруци неволюшки;

Замори́т ведь нас ведь он смертью́ голодною».

165 Он ведь дал-то тут ей силы десеть тысеце́й;

Ён прибил-то ету силу на единой дух.

Некакой же она пользы всё не зделала,

Привела тольки в изьян князя Владимира.

Как пошла она просить к ёму в другой након:

170 «Уж ты дай мне-ка силы двадц́еть тысец́ей».

Говорит-то князь Владимир таковы реци:

«Уж ты глупая сестра, всё неразумная!

Розгруби́ли вы теперь бога́тыря могуцёго.

Мне-ка силы-то тибе-ка больше жалко дать;

175 Я даю́-то тебе лучше золотой казны:

Ты вели ёму поставить-то ево востро́ копьё,

Ай востро копьё поставить-то ему на я́рой лёд»

Она приходит к бога́тырю Хотеюшку, да низко кланялась:

«Ты поставь, поставь, Хотеюшко всё Блудовиць,

180 Ты поставь-ко-се своё-то копьё востроё,

Ты воткни-ко-се ты всё да как во ярой лёд;

Мы обсыплём тибе да красным золотом.

Уж ты выпусти ты детоцёк моих любимыих

Ты ис той ли из великой из неволюшки!»

185 Ай на то-то всё Хотеюшко не соглашаитц́е:

«А ненадоть мне-ка ваша золота́ казна,

«У мня есь казны да красна зо́лота,

Оста́влёно у мня у ро́дного у батюшка;

Мне во веки-ти будёт не прожить-то мне,

190 И останитьц́е она-то от миня-то людем добрыим.

Я ведь скоро же поеду во чисто́ полё,

Отсеку же я у их-то буйны головы».

Говорит-то князь Владимир таковы слова:

«Уж ты гой еси, сестра моя безумная!

195 Ты поди давай свою хошь доць любимую:

Не возьмёт ли он, быват, её в супружество,

Не возьмёт ли он, быват, её в кухароцьки».

Ведь пошла она давать свою же доць любимую:

«Ты возьми, возьми, Хотеюшко сын Блудовиць,

200 Ты возьми, возьми любиму доць в кухароцьки!»

Говорил-то Хотеюшко таки реци:

«Мне нашьто-то мне твоя-та доць безумная?

Я возьму лучше у бедного хресьянина,

Из именьиця возьму, не из богатьства ей —

205 Ай лицём она хоро́ша, всё умом сверстна».

Она пала-то ёму во резвы́ ноги:

«Ты возьми, ты возьми у мня любиму доць;

Ты спусти у мня на волю ясных со́колов!»

Ай зговорила ёму матушка родимая,

210 Ай родима ёго матушка любимая:

«Ты послушай-ко миня хошь, цядо милоё,

Ты миня-то же, родиму свою матушку:

Ты возьми-тко-се, возьми ей за себя замуж,

Ты хошь для-ради возьми князя Владимира,

215 Хошь ты ради Опраксеи Королевисьни.

Ты спусти-тко-се на волю ясных со́колов:

Как они-то всё тибе не виноватая».

Он послушал всё родиму свою матушку;

Он ведь съезьдил скоро во цисто́ полё;

220 Он спустил-то всех на волю ясных со́колов,

Он привёз-то их с собой же в красён Киев-град;

Он же взял тогды сестру ихну в замужество.

А ведь сьездили они тут во Божью́ ц́ерьковь —

Ишше тот же Хотеюшко да Блудовиць

225 Ай со той ли деви́ц́ей с Чявисьнёй с Чясовисьнёй

Девети-то ведь бра́тьей, ясных со́колов;

А повёлсэ у их тогды всё пир на радости;

Они звали-то на пир князя Владимира,

Они звали Опраксею Королевисьню.

Ише́ был жил Садко́ новогородцькия.

Он ведь зделал всё гу́сельци яро́вцяты;

Он из хитрых же Садко́ да был хитёр-мудёр;

Ён ходил-то всё играл да всё ко озёру,

5 Он ведь день ходил играл, да он другой^а играл.

Выплывала царица Белорыбица:

«Уж ты гой еси, Садко́ новогородския!

Ты сходи-ко-се во лавочки торговыя,

Ты купи-ко-се, купи да всё разны́х шелков,

10 Изьвяжи-ко-се ты всё да ты шолко́в нёво́д,

Замеци-ко-се ты в это Цюдо-о́зёро;^б

Я пошлю-то золотых тибе три рыбинки,

Ты^в ведь скоро сходи^г в лавки торговыя».

Он ведь скоро мётал да всё шолко́в нёвод,

15 Изловил-то он да эти рыбинки.

Говорит ёму царица Белорыбица:

«Ты поди-тко-се тепере бейсе ты с купцами^д о велик заклад,^е

Выбивай у их три лавоцьки с товарами заморьскима;

Ай скажи, шьто „уловлю-то золотых я вам три рыбинки“».

20 Пробегали купци да в свои лавоцьки;

Обценили^ж у ево да перьву рыбинку,

Перьву рыбинку-ту обценили^ж ведь во сто рублей,

Другу рыбинку-то обценили^ж целу^з тысецю,

Третью рыбинки тут ведь цены^з не́ было.

25 Ай пробили все ведь лавки с товаром разныим,

А пробили три цернёных своих ка́раблей;

Ай отдавал-то три рыбинки Садко-купец — богатой стал.^и

Он пошол-то на чёрных всё на ка́раблях,

Торговать-то он пошол да всё ведь в разны го́рода;

30 Торговал-то он ходил да всё как с прибылью.

Он пошол-то опеть да во второй након.

Ишше вси-ти он’^к карабли по морю как да соколы́ летят,

Ай Садко́ськой-от кара́бь как ведь на якорю́ стоит;

А пошли его ц́ернёны многи ка́рабли.

35 Ай Садко́-купец по ка́раблю похаживат,

Он ведь беленькима ручками розмахиват,

Золотыма-ти персьнями принабрякиват,

Он белыма-ти пальцями принашшалкиват,

Он жолты́ма всё кудрями принатрясыат;

40 Он ведь сам всё говорил да таковы реци:

«Ишше кольки по синю́ морю не хаживал —

Я Морьскому ца́рю дани-пошлины не плацивал,

Вы спускайте-ко, мои млады матросики,

Вы спускайте-тко-се боцьку с красным золотом,

45 А другу́ боцьку спускайте с цистым се́ребро́м».

Ишше́ эти боцьки-то всё поверьх воды несёт.

Да сказал-то Садко́-купець новогороцькия:

«Не берёт у нас Морьской цярь дани-пошлины.

Уж вы делайте, матросицьки, вы же́ребьи,

50 Ай собе-то делайте вы жеребьи дубовыя,

Ай ведь мне-ка зделайте вы же́ребей да красна дерева».

Ишше вси ведь же́ребьи поверьх воды плывут,

Ай Садкосько’ же́ребей да ко дну ка́менём.

Уряжалсэ в дорого́ своё да в платьё цьветноё,

55 Он садилсэ-то во белу модну шлюпоцьку,

Он ведь брал-то собе да всё ведь гусельци,

Он ведь гусельци собе да звоньцяты́ они;

Он садилса во ету скоро шлюпоцьку,

Ай он стал ведь во гусельци поигрывать:

60 «Вы прошшайте-тко, мои млады́ матро́сицьки!»

Полетел у Садка червён кара́бь да как во кры́льици,

Перестыг-то всё ц́ернёных цюжих ка́раблей.

Как Садко-то не поспел взглянуть да на ц́ернён карабь,

Утянула^л всё ёго царица Белорыбица,

65 Ай приводила ево всё к царю ко Морьскому-ту:

«Ты бери-ко-се, бери же ты, Морьской ведь царь,

Ты бери-ко-се Садка, купця новгороцького,

Ты бери-ко-се ево на трои сутоцьки,

Засади его играть да в звоньцяты́ гусли».

70 Говорит же цярь Морьской да таковы реци:

«Я сижу-ту ведь, Садко новгороцькой же,

Уж я жду тибя ровно́ три годицька.

Поиграй-ко-се во гу́сельци звоньця́тыя,

Ты утешь миня, царя всё со царицою».

75 Заиграл-то всё Садка новогороцькия;

Заплясали-то же царь всё со царицою,

Ведь плясали они всё во синём мори́.

А играет ведь он да ц́елы сутоцьки,

А играет-то он да всё други́ сутки,

80 Да играет-то он да третьи сутоцьки.

Ай^м как ведь приходит к ёму Микола всё Можайськой-от:

«Тибе полно играть, Садко новогороцькия!

Ты прирви возьми свои да звоньцяты́ гусли:

На синём-то ведь мори зделалась больша́ погодушка

85 Да от той ли от пляски-то царя с царицою;

Ище много изгубило людей добрыих,

Ище много ведь погибло чёрных ка́раблей,

И того больше́ погибло всё мелки́х судов».

Приломали-то взели[140] звоньцеты́ гусли.

90 Говорил-то тут да ёму всё ведь царь Морьской:

«Я ведь цим тибя, Садка-купця, пода́рствую,

Я ведь цим-то всё тибя дарить буду, ударивать?»

Говорил яму́ Садко новогороцькия:

«Покажи-тко мне своих да тридцеть красных девушок».

95 Росказал ёму Никола всё Можайськия:

«Ты бери-тко-се Настасью всё царевну-ту;

Он наре́дит-то тибе всё тридцеть девушек,

Он наре́дит-то ведь в платьицё всих в парноё,

Всех-то в па́рно-то их в платье, всех в однакоё;

100 Посади́т он всё Настасью-ту царевну-ту,

Посадит-то ей да всё в серёдки-то;

У Настасьи-то ведь оци ясна сокола,

Ишше брови-ти у ей да чёрна соболя

Уж ты ту смотри, Садко, купець новогородския,

105 Уж ты ту бери да за сибя заму́ж.

Ай^м хоть жалеть будёт ведь царь да своей доце́ри,

Не бери ты больше некакой но́во́й».

Приказал-то наредитьц́е все́ Морьской ведь царь

Ишше всим-то им в одна́ко платьё цьветноё.

110 Замечаёт Садко новогороцькой-от:

«Шьто мне взеть будёт Настасью-то получше всех».

Они вси-то сидят будто парьнёхоньки;

А Настасья потянула руцьку правую

Да мигнула Сад-купцю да чёрным глазиком;

115 Он ведь тут-то скоро догадаитьц́е,

Говорит-то он скоро́ всё цярю Морьскому-ту:

«Мне вот та же моя да Богом су́жона».

Тут ведь цярь-от стоит да испугаитце:

«Не своим ты, Садко, умом, верно, нака́заной;

120 Не отдам я за тибя свою-ту доць любимую:

Ай у мня-то Настасьюшки-то матушка была со сьвятой Руси,

Со сьвятой была Руси ведь матушка, ис каменно́й Москвы».

Тут ставала Настасья на резвы́ ноги,

125 Говорила царю всё таковы реци:

«Уж ты гой еси, батюшко любимой мой!

Не розлуци же ты миня с Садком, купцём богатыим,

Отдавай-ко-се миня ты с ц́ести, с радости;

Дай ты мне-ка же приданым три-то ка́рабля чернёныих,

Нагрузи-ко товарами да дорогима всё:

130 Ты один карапь грузи-ко красным золотом,

Ты другой карапь грузи-ко цистым се́ребром,

Ты третей карапь грузи каме́ньём драгоц́енныим».^ж

Ишше тут царь просватывал свою любиму доць;

Нагрузил ёму ведь вси цернёны три-то ка́рабля:

135 Ишше перьвой карабь да с красным золотом,

Да другой же карапь да с цистым се́ребром,

А трете́й карапь с каме́ньём драгоц́енныим;^ж

Спроводил-то он Садка-купця да с ц́ести, с радости.

Ай выходит Садко новогороцькия,

140 А выходит Садко да на синё морё,

На синё-то морё, морё Хвалыньскоё,

Ишше дал ему Господь-Бог по́ветерь способную,

Им способную поветерь, уносную;

Они скоро же приходят во Но́вой-град;

145 Он ведь скоро все обстыг вси ц́ернёны свои ка́рабли,

Он ведь скоро выгружал товары-ти заморьския,

Он ведь скоро делал Миколы-то да всё Можайському,

Делал он Божью́ церьковь,

Он ведь Бо́жью-ту церькву богомольнею

150 А тому ли-то Миколы всё Можайському.

А и было сорок калик да со каликою.

Собиралисе калики всё во единой круг,

Во единой же круг они на зелёной луг;

Они ко́пьеця во землю всё испоставили,

5 Они сумоцьки-котомочки исповесили;

У их суночки-котомочки рыта бархата.

Выбирали они да атамана-та,

Атамана выбирали Касьяна Немило́сьлива,

Подъата́манья — Михайлушка всё Касьяновича;

10 Они клали-то меж собой заповедь великую,

Да вели́ку они заповедь, немалую:

«Ишшё хто у нас ведь, братцы, заворуёт жа,

Ишше́ хто у нас, братцы, заплуту́ёт, как, —

Мы вкопам того во матушку в сыру землю́,

15 Мы вкопам тогда во матушку сыру землю́ по поясу,

Уж мы будём судить-то, братцы, своим судом,

Поведём-то мы, братцы, не под царьской суд,

Не под царьской-от суд-от да не под княжеськой:

Мы из рук возьмём, из ног-то жи́льё вытянём,

20 Отсекём возьмём по плець-то мы буйну голову».

А идут они ко городу всё ко Киеву;

Как навстречу им, встрету всё стрецялся-то

Как по имени Добрынюшка Никитиць млад

Да по имени Олёшенька всё Поповиць млад,

25 Да ишше́-то везут они с собой, с има —

Как позади-то едет князь Владимир-свет.

Они кланелись каликам до низко́й земьли:

«Вы куды пошли, калики перехожия,

Перехожи ли калики, переброжия?»

30 Отвечали калики-ти двум бога́тырям:

«Мы пошли-то молитьц́е к мошшам прецистыям,

Мы идём-то молитьц́е в Киев-ма́настырь,

Мы к Онтонью, к Феодосию помолитисе,

Во святых пешерах всим-то святым помолитисе,

35 А оттуль-то пойдём в Ерусалим всё град;

В Ерусалими-то гради тоже молитьц́е нать,

К Осподню же гробу-ту приложитисе.

И подайте нам милостинку спасёную».

Говорил-то Добрынюшка Никитиць млад,

40 Говорил-то Алёшенька Поповиць млад:

«У нас нету при собе-то, калики, золотой казны;

Подождите вы всё же князя Владимира, —

Он ведь скоро ведь к вам-то сецяс прика́титцэ».

Приежает Владимир-князь стольнё-киевськой;

45 Они кланелись, калики, ему жо до низко́й земьли:

«Уж ты здрастуй-ко, красно наше солнышко,

Ты Владимир же, князь наш стольнё-киевсьской!

Ты подай-ко нам милостину спасёнаю».

Подаваёт князь милостину спасёную,

50 Подаваёт ведь им да кра́сна золота,

Говорят тут калики всё перехожия:

«Да спасёт-то тебя-то как Боже-Осподи!»

Говорил-то Владимир всё таковы реци:

«Уж вы спойте-тко, калики перехожия,

55 Уж вы спойте-тко, мне да всё Еле́ньской стих».

Как запели калики всё перехожия,

Перехожи калики, всё переброжия, —

Мать сыра же земьля та потресаласе;

Под одну руку дёржит Владимира,

60 Под праву́ руку дёржит Добрынюшка Никитиць млад,

Под леву́-ту руку дёржит Олёшенька Поповиць млад;

Покатилась у Владимира с плець да буйна голова.

Унимаёт Добрынюшка всё Никитиць млад:

«Перестаньте петь, калики перехожия:

65 Ишше князь-от Владимир цють он жив стоит».

Перестали петь калики всё перехожия.

Говорит-то Владимир-князь стольнё-киеськой:

«Вы подите, калики вы перехожия,

Вы подите, калики, вы к моей-то кнегины-то,

70 Вы ко той ли к Опраксе́и всё Королевисьни;

Напои́т вас кнегина у мня, накормит всех

Да подаст-то вам милостину спасёную».

Как пошли-то калики всё перехожия;

Как приходят они-то всё в красен Киев-град,

75 В кра́сён-от град, ишше в матушку каменну́ Москву.

Как приходят они скоро под окошоцько,

А запели у полат-от всё у царьскиих,

А запели они-то славно́й Еленьской стих.

А увидяла Опраксея-то Королевисьня,

80 Подавала она милостинку спасёную,

Приказала заходить-то в полаты княжененския;

Она садила калик-то всё за дубовы́ столы,

Щё за те ли за скатерти всё за браныя.

Ище стали калики да всё роздеватисе,

85 Они стали-то Осподу молитисе;

Они крест-то кладут да по-писа́нному

Да поклон-от ведут они по-учёному,

Поклоняютце они всё Спасу пречистому

Да садятце^а они да всё попить, поись,

90 Всё попить, поись-то они, покушати.

А отпили, отъели они, откушали;

Благодарят Опраксею всё Королевисьню.

Опраксея-та тут да им все згово́рила:

«Уж ты гой еси, Михайлушко сын Касьяновиць!

95 Оставайтесь-ко вы надевать же всё».

А Михайлушко был-то всё красафциком;

Красота-та в ём была в лици́ непомерная;

На Михайлушка царица-та все обзарилась:

«Ты пойдём со мной, Михайлушко, во полаты княжененския:

100 Мне-ка надоть с тобой-то слово вымолвить».

Да Михайлушко всё он да не цюсвуёт,

Как Касьяновиць он не понимат ето;

Да зовёт, думат, царица по-хорошому.

Как приходит к царици-то в спальню хорошую,

105 Говорит ему цариця всё реци безумныя,

Всё безумныя реци да беспонятныя:

«Я прельстилась, Михайлушко, на твою красу».

Как зовёт она его к собе на кровать всё спать.

Тут Михайлушко всё да испугаитце,

110 Тут Касьяновиць всё перепада́итце;

Убежал от Опраксеи от Королевисьни

Ко своей-то ко мла́дой ко дружинушки;

Сам горюцима слезами весь обливаитце:

Он ведь молит за ей всё Бога-Господа,

115 Он ведь матерь прецисту-ту Богородицю:

«Ты прости, Боже, царицю в злом помышлении,

Ты ведь в глупых рецях да в непрости́мыих».

Он ведь сам-то не спит да Богу молитце.

Понёсла на ето зло-то Опраксея Королевисьня;

120 Подговорила Олёшеньку всё Поповиця:

«Принеси-ко Михайлушкову ко мне сумоцьку,

Принеси ты Касьяновиця котомоцьку».

Он ведь скоро приносил к е́ю потихошеньку;

Роспороли они сумоцьку рыта бархата,

125 Положили они-то всё золоту́ цяшу,

Из которой князь Владимир всё по приезду пьёт;

Зашивали ведь суноцьку всё иголоцькой.

А Михайлу-ту Касьяновицю не спитце-то

Перед великой напраслиной, изнева́гушкой;

130 «Мы пойдёмте-тко, Касьянушко Немило́сливой;

Ишше полно спать в полатушках проклаждатисе!»

Они скоро калики-ти всё ставали все,

Они скоро калики-ти одевалисе,

Они скоро калики да роспрошалисе,

135 Со кнегиною они больше прошшалисе.

После их наехал князь из циста́ поля;

Заискали-то тут ведь золотой цяшы,

Ис которой князь Владимир-от по приезду пьёт.

Ище Олёшенька да скоро сказыват,

140 Принимаёт грехи-ти на свою душу:

«Етто^б было у мня, князь, сорок калик в гостях;

Унесли-то они, верно, твою цяшу».

Посылал князь Владимир-от он скоры́х гонцёв;

Как нашли ету цяшу да у Михайлушка.

145 да судить стали Михайла они своим судом:

Закопали Михайлушка во сыру́ землю,

Да вкопали Михайлушка в земьлю по поясу

Да отсекли ёго взели буйну голову;

Прирубили-присекли всё на мелки́ части.

150 Ише сами пошли-то Богу молитисе,

Ко тому пошли к Онтонью, всё к Феодо́сею.

Помолились они да попрошшалисе;

Как пошли они ведь скоро да ис пешшеры-то:

«Приворотимте ко Михайлушку на могилу — нать».

155 А приходят к Михайлу-ту на могилу-ту, —

Да Михайло-то стоит-то всё живёхонек,

Да живёхонек стоит он, здоровёхонёк;

Красота-та во лици не утеряласе.

«Уж вы шьто от миня, братцы, убежали-то?»

160 Они стали прощатьц́е тут со слёзами всё.

Говорит-то Михайлушко таковы реци:

«Мы пойдёмте-тко, братцы, в красён Киев-от град,

В красен-от Киёв-град, пойдём в матушку камену́ Москву —

Мы не ради Опраксеи да Королевисьни,

165 Хоть мы ради пойдёмте князя Владимира:

Розгнила́сь ведь Опраксеюшка Королевисьня,

За грехи-ти ведь всё же пала в гно́ишшо;

Как Владимир-от князь от неё отступилсэ-то;

Посмотрять-то зайдёт он — нос завязыват.

170 Я дуну-то на её-то на грешно́ тело».

Как приходят-то они в красён Киев град,

Ише прямо ко князю свету-Владимиру,

И Владимер стрецят их от всей радости:

«Вы не можете ли, калики, да излицить у мня,

175 Излицить-то Опраксеи всё Королевисьни?»

И пришол-то Михайлушко, сле́зно Богу молитце;

Он ведь дунул своим-то всё святым духом.

У ей свалились коро́сты да ведь вси от ей;

Она зделалась ведь здрава-здоровёхонька.

180 Наредилась она в ризы дравоценныя,

Наредиласе, сама ведь не постыдиласе;

Входит, каликам-то низко кланялась:

«Уж ты гой еси, Михайлушко Касьяновиць!

Ты просьти миня в вины грешно виноватыя,

185 Ты просьти миня ише́, Михайлушко, во второй вины:

Пристыдила я твоё лицо непорочнаё,

Пристыдила я тебя-то рецьми́ напрасныма.

Ты просьти миня, Владимер-князь стольне-киевськой:

За Михайлушка-та я ведь пала́ во гно́ишшо.

190 Я обзарилась, Михайлушко, на твою красу».

Было-то в Ерусалими, в славном гради-то,

Там ведь жил-то премудрой-от Соло́ман-царь

Со прекрасной жил царицой Солома́нихой.

Жили они да много времени;

5 Поежаёт царь Соло́ман, всё премудрой царь,

Поежает собирать он дани-пошлины,

Збирать пошлину поехал прошлогодьнюю —

Шьчо за те ли всё за годицьки за прошлыя,

Ай за прошлы-то годы, прошлогодныи.

10 Говорит прекрасна тут царица Солома́ниха:

«Ты не езьди, царь Соло́ман, збирать пошлины,

Збирать пошлину не езьди прошлогодную —

Этта при́дёт Васька Торокашко сын Замо́ренин,

Увезёт у тя царицу Соломаниху.

15 Приходил-то он два раза[141] — ты всё дома был».

Он не слушат царицы Солома́нихи,

Он скорёхонько в дорожку отправляитце,

Отправляитце в дорожку всё полгодика.

Ай прошла-то эта вестоцька да прокатиласе,

20 До того жо прошла весть до Царяго́рода.

Ай во ту-ту пору́ было́, во то время,

Собираёт прекрасной царь Иван Нику́льёвиць,

Собирает он пир на весь он мир:

Собирает на князьей да на бояр своих,

25 Собирает на хресьян на всех прожи́тосьних,[142]

На прожитосьних хресьянушок, на бедных тут.

Ишше все-то на пиру тут напивалисе,

Ишше все же на чесно́м да наедалисе,

На пиру-ту скоро все да стали хвастати:

30 Ишше глупой-от хвастат молодой женой,

Неразумной-от хвастат всё родной сестрой,

Ай ведь умной-от хвастат ро́дным батюшком,

Шьчо разумной-от хвастат ро́дной матушкой.

Ай прекрасной-от царь Иван Нику́льёвичь

35 Он по полатушкам да тут похаживат,

Он похаживат, сам всё усмехаитце;

Он ведь жолтыма кудрями принатрясыват,

Он ведь белыма руками прирозмахиват,

Золотыма он персьнями принабрякиват;

40 Говорит прекрасной царь Иван Нику́льёвич:

«Уж вы гой еси, кня́зи мои, бо́яра,

Вси купци вы, вси мои госьти торговыя,

Вси хресьянушки да вси прожи́тоцьни,

Вы прожитосьни все, да но́вы бедныи!

45 Роскажите мне вы, всю правду поведайте:

Ай у нас-то в Цари́гради́ вси молодци поже́нёны,

Ишше красны-ти девушки заму́ж пода́ваны;

Я един живу, прекрасной царь Иван Микульёвич,

Холо́ст-от живу да нежонат слыву.

50 Мне-ка хто бы из вас выбрал бы обру́чницу,

Мне обручницу бы выбрал супроти́в меня:

Шьчобы лицико — поро́шки снежку белого,

Ай походочка у ей была пави́нная,

Ти́ха рець у ей была да лебединная,

55 Брови-ти у ей да чёрна соболя,

Ишше оци-ти у ей да ясна сокола,

Ясна сокола у ей да переле́тного,

Переле́тного сокола, заморьского».

Ишше старшой-от хоронитце за средьнёго,

60 Ишше средьнёй-от хоронитце за ме́ньшого,

И от ме́ньшого прекрасному царю ответу нет.

Говорит-то Васька Торокашко сын Замо́ренин:

«Я не знаю-ту тебе, прекрасной царь Иван Микульёвиць».

Ишше говорит-то Торокашко сын Заморенин:

65 «Я ведь кольки не бывал по разным го́родам,

Ай по руським бывал и по неверным я,

Я видал, видал везде да красных девушок,

Не видал луцьше́ царици Соломанихи.

Уж ты гой еси, прекрасной ты царь Иван Микульёвичь!

70 Красота-та у вас сь ей будёт однакая,

Друг на дру́жку вы ведь сь ей похожия».

Тут ведь говорит прекрасной царь Иван Никульёвиць:

«Уж ты Васька Торокашко сын Заморенин!

Это есь ли где теперь таки права?

75 Говоришь ты ведь всё реци безумныя:

Как ведь можно у жива́ мужа жону отнять?»

Говорил-то Васька Торокашко сын Заморенин:

«Мне нехи́тро это дело мне-ка зьделати —

Увесьти-то мне царицу Соломаниху».

80 Говорит-то прекрасной царь Иван Микульевичь:

«А бери-ко ты у мня да золотой казны;

Ты достань, достань царицу Солома́ниху».

Говорит-то Васька таковы слова:

«Уж ты гой еси, прекрасной царь Иван Микульёвич!

85 Нагрузи-ко мне ты три ка́рабля чернёныих

Со тима́ ли со товарами заморьскима;

Я пойду-ту к ей да всё в Ерусалим я град,

Увезу-ту бес царя-та бес Соло́мана».

Тут грузил ёму прекрасной царь Иван Микульёвич,

90 Он грузил, грузил чернёны скоро ка́рабли;

А пошол-то Васька Торокашко сын Заморенин.

Он подходит ко сьвятому-ту к Ерусалим-граду;

Он вымастыват мосточки красна дерева,

Росьтилает он сукна одинцовыя

95 Он от цёрных-то от караблей вплоть до дворьца до царьского;

Он приходит к царици к Соломанихи:

«Уж ты здрастуй-ко, царица Соломаниха!

Я пришол, пришол к тебе на чёрных ка́раблях;

Ты сьними поди у мня товары всё заморьскии,

100 Всё заморскии товары всяки-разныя,

Забирай ты с нас ише́, бери да дань всю, пошлину».

Тут ведь скоро царица нарежаласе,

Ай пошла она к Васьки на ц́ерён карабь.

Заходила к ёму да на ц́ерён карабь.

105 На карабли-то ево было изукрашоно:

Ай каюты на карабли всё красна дерева,

Красна дерева всё да красна золота.

Тут зашла-то цариця Соломаниха

На тот на Васьки на ц́ерён карабь,

110 Во ту ли во каюту во хрустальнюю,

Загледелась на товары всё на разныя,

На разны́-ти на вси она шо́лки разныя,

Ише ра́зны были шо́лки всё заморьския.

Ай во ту пору было́, во то время,

115 Он ведь сказал-то всё младеньким матросицькам:

«Оставлейте-ко мосты вси красна дерева,

Отплывайте-тко из гавани царя Соло́мана;

Увезёмте мы царицу Солома́ниху —

Ай награду мы полуцим всё великую

120 От того-то мы царя всё от прекрасного».

Ай повёз-то тут царицу Соломаниху,

Он увёз, увёз царицу Соломаниху;

Он приходит, привозит ко царю прекрасному,

Ко тому ли ко Ивану-ту Нику́льёвичу;

125 Ай привозит царицю Соломаниху,

Роспускат-то он скоро́ флаки́ шолко́выя.

Тут стрецят-то их прекрасной царь Иван Микульёвиць.

Он стречаёт-то их да от всей радосьти;

Собирает он пир да тут на радости,

130 Повелось-стало у их пированьицё, поц́есён пир;

Тут ведь жили они да всё тут пожили.

Ай прошло-то тому времени полгодика;

Тут наехал-то из земель из дальних-то

Ай премудрой-то Соломан-царь;

135 Говорят-то ёму нянюшки да сенны девушки:

«Нет у нас царицы Соломанихи:

Ай увёз-то ей Васька Торокашко всё Заморенин,

Он увёз-то к царю прекрасному,

Ко тому ли-то к Ивану-ту Микульёвицю».

140 Тут недолго царь Соломан розговаривал;

Ай он брал-то двух бра́тьиц́ей крестовых-то:

Ай перьво́го-то Добрынюшку Никитича,

Ай другого брал Олёшеньку Поповиця;

Ай поехал-то Соломан-царь, отправилсэ.

145 Приежает Соломан-царь, премудрой он,

Приежает он да к Ца́рю-ту-граду,

Оставляет своих братьиц́ей крестовых-то

Ай за той ли за сьтеной их городовою;

Тут пошол-то сам он, наредилсэ всё каликою;

150 Он сказал-то двум братьицям крестовыим:

«Ай как будёт, быват, мне-ка неволюшка,

Я взыграю вам, братьиця, во ту́рей рог, —

Наежайте-ко тогда вы в Царь-от-град,

Вы рубите-ко со старого до малого».

155 Наредилсэ-то, пошол каликой перехожою,

Перехожою каликой, переброжою;

Он пришол-то к царицы под окошоцько,

Закрыцял-то он у ей да под окошоцьком:

«Уж ты гой еси, прекрасная царица Соломаниха!

160 Ты подай-ко мне-ка милостину всё спасёную —

Ты не ради-то калики перехожою,

Перехожою калики, переброжою, —

Уж ты для́-ради подай царя Соломана,

Ты Соломана-царя да всё премудрого».

165 Отьпирала окошоцько скоро́ косисьцято,

Ай бежала на широ́ку светлу улицю;

Тут признала она ёго, увидела:

Не калика-та ходит перехожая,

Перехожая калика, переброжая,

170 Тут ведь ходит-то Соломан-царь премудрой-от.

Тут брала она царя да за праву́ руку

Да вела ёго в полаты белокамянны,

Говорила-то она царю Соломану,

Шьчо Соломану-царю она премудрому:

175 «Ай премудрой-ты царь у мня Соломан ты!

Ты попей-ко седь, поешь, теперь покушай-ко;

У мня нет теперь в доми прекрасного:

Он уехал, царь прекрасной, за охвотами».

Он поел у ей, попил сел, покушал тут;

180 Заперла ево царица Соломаниха,

Заперла-то всё в сундук да во платно́й ево.

Тут приехал-то прекрасной царь Иван Микульёвичь,

Он приехал у ей всё со охвотами,

Он навёз-то тут ей да гусей, ле́бедей,

185 Он перна́сьцятых-то беленьких всё утоцёк.

Ишше тут царица розговариват:

«Уж ты душенька, прекрасной царь Иван Микульёвич!

Уж мы се́дём-ко с тобой пить, есь, всё кушати».

Они сели-то пить, есь с ей, всё всё кушати;

190 Говорит-то тут царица Соломаниха:

«Ай ты гой еси, прекрасной душоцька ты царь Иван Мику́льёвич!

Ты везьде езьдил, гулял, да ничего не знашь;

Я и дома была, цариця-та прекрасная,

Я ведь дома-то была, да много видела:

195 У мня есь-то ведь в госьтях всё небывалой гось,

Небывалой у мня гось да всё нежданой-от —

Не ждала ево, совсем об ём не думала».

Говорит прекрасной царь Иван Микульёвиць:

«Уж ты шьто севодьне, царица, не с ума шалишь?»

200 Говорит-то тут царица Соломаниха:

«Уж ты душенька, прекрасной царь Иван Микульёвичь!

Я скажу-то про то тебе, тебе поведаю,

Про того скажу царя тебе премудрого:

Шьчо сказали — царь Соломан — он хитёр-мудёр, —

205 Ишше сидет он у мня да в сундуки запёрт,

.................».[143]

Говорит-то прекрасной царь Иван Микульёвиць:

«Ты ведь врёшь теперь, царица Соломаниха!»

Отпирала она сундук, да всё показыват;

Говорит ёму цариця Соломаниха:

210 «Уж ты душоцька, прекрасной царь Иван Микульёвиць!

Не оставляй царя Соломана до у́тра ты —

Отойдёт он у тебя всё своей мудросью».

Говорит-то царь прекрасной Иван Микульёвиць:

«Ай тепере царь Соломан он в моих руках».

215 Говорит-то царь Соломан таковы реци:

«Уж ты гой еси, прекрасной ты царь Иван Микульёвиць!

Цим тебе рубить моя-та бу́йна голова,

Уж ты завтро отсекёшь да буйну голову, —

Шьчо увидят все народ, да люди добрыя».

220 Говорит царю цариця Соломаниха:

«Отруби ты, отьсеки да буйну голову».

Говорит-то Соломан-царь премудрой-от:

«Ты прекрасной мой царь Иван Микульёвиць!

Ты возьми-ко завтро зьделай ты высокой рей,

225 Ты к рею́-ту к тому зьделай возьми ли́сёнку,

Ты повесь возьми да всё три пе́тёлки:

Шьчо перьву́-ту повесь пете́лку толковую,

Ай другу́-ту повесь пете́лку варо́вую,

Ай третью́ ты повесь петёлку всё липову».

230 Тут прекрасной царь Иван Микульёвиць

Он ведь рад-то был тому, шьчо ёму царь сказал.

Говорит ёму цариця Соломаниха:

«Ты прекрасной мой царь Иван Микульёвиць!

Ты сьвяжи хошь в пу́тани шолко́выя,

235 Не оставь ты так царя да всё Соломана —

Измудри́тьц́е своей мудросью, он своей хитросью».

Он связал-то тут царя Соломана,

Замыкал-то за замочки его крепкия.

Он стаёт в утря́х, по у́тру-ту по ранному,

240 Он ведь делаёт скоро тут высокой рей,

К высоко́му делат ре́ю всё он ли́сницю;

Он повесил три пе́тёлки, вси разныя:

Он перьву́-ту всё петёлку шолко́вую,

Он другу-ту ведь петёлку варо́вую,

245 Он третью́-ту ведь петёлку он липову.

Повели они царя, царя премудрого,

Ай премудрого царя да всё Соломана;

На перьву́-ту на приступочку-ступеньку приздыну́лисе,

Говорит-то тут Соломан-царь премудрой-от:

250 «Ты прекрасной ты царь Иван Микульёвичь!

Уж ты дай мне-ка взыграть-то всё во ту́рей рог;

Ты иди-ко со мной сам, веди царицю Соломаниху:

Я потешу, поиграю, всё тебя, царя с царицою».

На другу́-ту ступеньку они вышли тут, —

255 Он зыграл опеть во дутоцьку, во турей рог;

Он играет, сам да приговариват:

«Я потешу-то их, всё я царя да со царицою:

Мне веко́м больше царицу не видать будёт».

Говорит-то цяриця всё царю прекрасному:

260 «Уж ты весь скоре́ царя Соломана:

Отойдёт он от тебя да своей хитросью».

Говорит-то царь Соломан всё премудрыя,

Говорит-то всем народу, людям добрым тут:

«Уж вы гой еси, народ, вси люди добрыя!

265 Вы которы вы умны, дак подите проць,

Не смотрите вы царя да всё Соломана:

Его-то ведь смерть будёт престрашная».

Он зыграл-то в трете́й након да всё во турей рог.

Тут наехала его дружиноцька хоробрая,

270 Шьчо два того ли всё два брателка крестового,

Два крестового два братёлка назва́ного:

Ишше тот ли Добрынюшка Никитиць млад,

Ишше тот ли Алёшенька Поповиць млад.

Говорит-то царь Соломан свет премудрой-от:

275 «Налетели у мня гуси со сьвятой Руси́,

Со сьвятой у мня Руси, сь Ерусалима, славна города;

Шьчо клюют у мня пшеницю белоярову».

Говорит-то царица Соломаниха:

«Ты прекрасной мой царь Иван Микульёвичь!

280 Отойдёт ведь царь Соломан своей хитросью».

Тут во ту ли пору, скоро во то время,

Тут два ясного два сокола проле́тыват —

Приежает два дородьня добра молодца,

Шьчо два руського могучого бога́тыря:

285 Шьчо перьво́й-от Добрынюшка Никитиць млад,

Ай другой-от Олёшенька Поповиць млад;

Ай приходят они скоро́ к рею́ высокому.

По Соломанову было тут роспоряженьицю.

Приказал-то он как им дело делать-то:

290 «В перьву пе́тёлку шолко́вую положьте вы,

Шьчо положьте вы прекрасного царя Ивана Мику́льёвича;

Я за то ёго поло́жу в петёлку в шолко́вую,

Ай шьчобы пришла-то ёму скоро сьмерть, —

Он не бил меня вперёд, да оставлял он всё».

295 Ай царицю Соломаниху поло́жили во петёлку,

Ей во ту ли во петёлку варо́вую;

Ешше Ваську Торокашку — всё во липову.

Тут ведь всих они всё злых людей приконьцили;

Ай поехали они, скоро отправились

300 Шьчо во тот ли они в Ерусалим-от град.

Они стали поживать да там всё здрастовать,

Всё по-старому они стали да жить, по-прежному.

Ишше туры, олени по горам пошли,

Ишше серы-ти заюшки по за́секам,

Ишше беленьки горносталюшки по тёмны́м лесам;

Тут ведь рыбина ступила во морьску́ глубину;

5 Ишше на́ неби взошел да млад сьвете́л месец, —

На земьли зародилсэ могу́ць богаты́рь

Да по имени Егорей-свет Храбрыя.

У Егорьюшка во лбу было красно солнышко,

У Егорьюшка в затылоцьки был сьвете́л месец,

10 По коси́цям цясты-ти звездоцьки катаютце,

За ушами-ти зори занимаютц́йе.

И прошла ета вестоцька всё по всей земли,

Шчо по всей прошла зеньли, по всей Святоруською;

Шчо дошла ета вестоцька до неверного царя,

15 До неверного^а царишша всё Грубия́нишша.

Он царей-то, королей он всех повырубил,

Он ведь Божьи-ти церькви да вси на дым спусьтил,

Он святы́-ти иконы всё на мосты смосьтил,

Царя Фёдора Смоляньского под мець склонил

20 ^б Шьто под мець склонил да^в он срубил-то у ево да буйну голову,

Да цярицю, доць прекрасну он изуродовать хотел

Да цяриця, доць прекрасна-та всё хитра́-мудра́ была,

Всё хитра была, мудра, да во Пеше́р-горы ушла,

Во Пешер-то горы ушла да горы камянны,

25 Да в собой-то унесла она цяда милого,

Цяда милого она, всё цяда любимого,

Шьчо того она Егорья-света Храброго.

Как приходит цариця гору камянную:[145]

«Уж ты гора́, ты гора, ты гора камянная!»

30 Называёт цариця да го́ру матушкой,

Называет цариця да сле́зно плацёт же:

«Ты прими, прими, гора, ты гора камянная,

Ты не для́-ради миня, ты для-ради цяда моего,

Для того ли для Егорья ты света-Храбраво».

35 Розьдвига́лась Пешшера, всё гора камянная,

Принимала царицю, всё доць прекрасную.

Как не мог найти цари́шшо всё Грубиянишшо.

Тут ведь стал у ей Егорьюшко всё пети годов,

Тут ведь стал у ей Егорьюшко всё восьми годов,

40 Ишше стал у ей Егорьюшко всё выспрашивать:

«Уж ты гой еси, цяриця, ты доць прекрасная,

Уж ты матушка моя, ты свет-родимая!

У мня был ли на роду-ту свет^г родной батюшко?»

Россказала цариця ему прекрасная:

45 «Уж ты ѓой еси, моё ты цядо милоё,

Уж ты мило моё цядышко, любимоё,

Ты по имени Егорей всё свет-Храброй ты!

Когда ту́ры-ти, олени по горам прошли,

Ище рыбина ступила во морьску́ глубину,

50 Ище на́ неби взошол-то млад сьветё́л месец,

На земли-то ты у мня родилсэ, всё могуць богаты́рь,

Ты по имени Ёгорей-свет ты Храбрыя;

Да во лбу-ту у тобя как будто соньцо красноё,

Да в затылки у тибя-то млад светё́л месец,

55 По локо́ть-то у тибя ведь руцьки в золоти,

По колен-то у тибя-то ножки в се́ребри,

По коси́цям часты звездочки всё катаютце

За ушами-ти зори занимаютце.

Да прошла эта весьть про тебя по всей земли, —

60 Ише вся у тя краса была поднебесная, —

Да прошла-то про тебя слава великая,

Как по всем прошла земьля́м, по всем славным городам;

Шьчо дошла эта весьть-та до неверного царя,

До неверного царя всё до Грубиянишша;

65 Он ведь Божьи-ти церькви вси огнём сожог,

Он святы-ти образа да он в мосты вси склал,

Царя Фёдора Смоляньского, всё твоёго батюшка,

Он под мець ево склонил, ссек у ево буйну голову,

А миня-то он, царицю, изуродовать^д хотел.

70 Я хитра́ очунь, мудра́ была, хитрому́драя;

Во Пешер-гору ушла я, всё горы камянную;³

Я в собой-то унесла тибя, цяда милого,

Я пришла-то, всё горы́ сле́зно приросьплакалась,

Ишше матушки Пешшеры прирозьжалилась:

75 «Уж ты матушка Пешшера, гора камянная!

Ты прими, прими царицю, всё доць прекрасную,

Ты не для́-ради миня, хоть для-ради цяда моёго,

Для того ли для Ёгорья-света Храброго».

Как ведь выслушал Ёгорей ее́ реци вси,^е

80 Ее реци-ти вси да вси росказы-ти:

«Уж ты ѓой-еси, родима моя матушка,

Ише та ли царица, доць прекрасная!

Уж ты дай-ко мне-ка съезьдить благословленьиця,

Мне-ка съезьдить-то разе-то ко царишшу тут;

85 Ко царишшу я сьежжу всё Грубиянишшу,

Я пролью-то, пробью-ту кровь тотарьскую,

Отобью, отмешшу я кровь християньскую, —

За своёго за батюшка за родимого,

За того за царя за Фёдора за Смоляньчкого».

90 Тут заплакала родима-та ёго матушка,

Ише та ли цяриця-та, доць прекрасная:

«Уж ты ѓой еси, Егорей-свет ты Храбрыя!

До царишша-та есь всё три заставушки:

Ишше перьва-та заставушка — леса тёмныя,

95 От встоку стоят всё леса до западу;

Ишше ясному соколу не пролететь будёт,

Как тебе-то, доброму молодцу, на своём-то на добро́м кони́,

На добро́м-то кони будёт не проехати.

Да втора-та есьть заставушка великая —

100 Да стоит тут гора-та, гора камянная,

Ото встоку стоит гора до западу,

От земли-то стоит она ра́вно до неба;

Да третья́-та застава есь — река огняная,

Ото встоку тече́т-то всё до западу,

105 От земли пламя вьётце ровно до́ неба».

Тут выходит Ёгорьюшка на широ́ку светлу улоцьку,

Роспрошаитце с родимой своей матушкой.

А ис туци-то выпадывал ёму доброй конь

Да из облака выпадыват сабля вострая,

110 Сабля вострая ёму, палиця тяжолая,

Ишше вся-то принадлежность-та богатырская.

Да поехал Ёгорьюшко на добро́м кони;

Приежает Ёгорей к той заставушки,

Да к тем ли приежаёт к лесам тёмныим;

115 Приздымает Ёгорьюшко злата́ веньця,

Говорит-то Ёгорьюшко таковы слова:

«Вы леса, вы леса-то да леса тёмныя!

Вы не варуйте, леса, всё во неверного царя,

Вы поваруйте, леса-та, в самого́ Христа,

120 В самого, леса, Христа вы, Бога роспятого,

Во того вы во Егорья-света Храброго».

Проежает Егорьюшко ту заставушку;

Приежает Егорьюшко к горы камянной,

Говорит-то Ёгорей-свет таковы реци:

125 «Ты гора ли, гора, гора камянная!

Ты не варуй-ко, гора, ты во неверного царя,

Во неверного царя-то в Грубиянишша;

Ты поваруй-ко, гора, ты в самого Христа,

В самого-то Христа, всё царя небесного,

130 Во небесного царя, Бога распятого,

Во тово ише́ в Ёгорья-света Храброго».

Признимает Егорьюшко злата́ веньца,

Проежает Егорей ту заставушку.

Приежает к реки, к реки, к реки к огняной;

135 Говорит-то Ёгорьюшко таковы реци:

«Ты не варуй-ко, река, да во неверного царя,

Во неверного царишша Грубиянишша;

Ты поваруй-ко, река, да в самого Христа,

В самого Христа поверуй, царя небесного,

140 Во того ли-то всё Бога распятаго».

Признимает Ёгорьюшко злата́ веньца;

Проежаёт Егорей ту заставушку.

Приежает Ёгорьюшко ко царишшу-ту Грубиянишшу.

Как выходит царишшо на красно́ крыльцё:

145 «Ты поваруй-ко Егорей-свет ты Храбрыя,

Во мою ты всё веру во неверную».

Говорил-то Ёгорей да светы-Храбрыя:

«Я ведь скоро в твою-ту веру поварую:

Отьсеку у тя тотарьску-ту твою голову,

150 Отьмешшу я християньску-ту кровь горячую».

Приказал тут царишшо ево пилой пилить;

Да Ёгорья-та-света всё пила не берёт,

Ишше вся-та пила у их выспригну́ласе.

Ишше стал он Ёгорьюшка колясом вертеть;

155 Ишше всё-то в шепу́-ту приломалосе.

Ишше стал он Ёгорьюшка в котли варить;

Да Ёгорей-от в котли-то он стойком стоит,

Он в котли-то стоит-то да всё стихи поёт,

Ише песь-ту поёт всё Херуимскую;

160 У Егорья под котлом-то не огонь горит,

Не огонь-то горит, всё разны́ цветы цветут,

Всё цветы-ты^ж цветут, всё разны́ лазу́рёвы.

Приказал копать погрёб ёму глубокой тут:

В глубину-ту ведь погрёб сорока сажо́н,

165 В долину-ту ведь погрёб двадцети пети;

В ширину-ту ведь погреба двадцети сажо́н;

Он хватал-то Ёгорьюшка царишшо за жолты́ кудри,

Он кинал-то царишшо Ёгорья во глубок погрёб,

Он ведь цястою железною решотоцькой,

170 Он железною решотоцькой призаде́рьгивал,

Он каме́ньицём, кореньицём призаваливал,

Он жолты́м песком Ёгорьюшка призасыпывал;

Еще сам-то, собака, он похваляитце:

«Не бывать теперь Ёгорьюшку на сьвятой Руси,

175 Не видать теперь Ёгорьюшку сьвету белого,

Не видать теперь Ёгорьюшку ро́дной матушки!»

Как по Бо́жьёму-то пало изволеньицю,

По Ёгорьеву-ту пало по моленьицю:

Потенули-то всё ведь тут ветры буйныя

180 Шьчо со ту ли со востоцьню-ту со стороноцьку;

Вси жолты́-ти ведь песоцьки прирозьвеяло,

Всё ведь каме́ньицё с кореньицём прироска́тало,

Всю железную решотку прирозьде́рьгало.

Тут выходит Егорьюшко к нам на белой сьвет,

185 Он на белой-от свет, да всё увидял он,

Да увидял Ёгорей красно солнышко.

Тут выходит царишшо на красно́ крыльцё,

Он ведь кланелсэ Егорью-ту низёхонько:

«Уж ты ѓой еси, Егорей-свет ты Храбрыя!

190 Станем бра́татьц́е персьнями однозоло́тныма:

Ище будешь ты, Егорьюшко, мне большой ведь брат,

Я ведь буду тебе да всё меньшо́й-от брат».

Нецёго-то с им Егорей не розговариват;

Он хватил-то царишша за цёрны́ кудри́,

195 За цёрны́ ёго кудри́-ти всё за тотарьския,

Ище он всё кина́л ёго о кирписьнёй мос;

Ишше тут царишшу-ту всё славы́ поют,

Всё славы́-ти поют ёму, в старины́ скажу́т.

Он прибил-то со ста́рого и до малого.

200 Не оставил он силы-то на се́мяна.

Он поехал искать своих двух он се́сьтрицей,

Он нашел-то родимых двух ведь се́сьтрицей —

Как пасут они скота, за пастухов живут;[146]

Как на их-то ведь тело-то как камыш-трава.

205 Приводил-то, привозил он их к Ёрдан-реки,

Окупал-то он их-то всё в Ёрдан-реки;

Как свалилась у их эта камыш-трава;

Он ведь дунул на их своим святым духом;

У их зьделались тела будто снегу белого.

210 Он привёз-то их к родимой милой матушки;

Сам настал-то он на батюшково на место тут.

Они зажили тут да всё по-старому,

Да по-старому-ту зажили, по-прежному.

Был жил Они́ка-воин.

Поехал Оника-воин;

Преехал Оника-воин сьвятую Русь,

Он побил многих руських бога́тырей,

5 Пролил много у вдов сле́з горьких.

Задумал Оника-воин

Ерусалим-град розорити.

Насьтречу Оники-воину

И́дет тут чудо чудноё,

10 И́дет всё диво-дивноё,

Насьтречу всё сьтречаитце,

Всё Оники не ужаха́итце.

Оника на ко́ни ужахнулсэ,

И хо́чот вострую саблю всё направить;

15 Как из руки сабля упала.

Идёт-то ведь цюдо цю́дно:

У ей ту́лово зьверино,

Ише ноги всё лошадины,

Голова человечеськая,

20 Вла́сы у его до пояса.

Тут спрого́ворит Оника-воин:

«Ты како́ же чудо чу́дно,

Ты како же диво дивно:

Или царь, или царевиць,

25 Или король, ли королевиць,

Или руськой ты си́льнёй, могуцёй бога́тырь?»

Отвечает Оники сьмерьть-матушка:

«Я не царь, я не царевиць,

Не король я, всё не королевиць,

30 Я не руськой сильнёй, могу́чой бога́тырь, —

Я — сама престрашна Сьмерть твоя, матушка».

Тут спроговорит Оника-воин:

«Ой еси, престрашна Сьмерть-матушка!

Дай ты мне-ка строку съездить на три года,

35 Сьездить мне в Ерусалим-град Богу помолитисе,

Ко Осподьню мне-ка[148] приложитисе».

Говорит престрашна Сьмерть матушка:

«Не дам тебе строку на три года

Сьезьдить в Ерусалим-град Богу помолитисе,

40 Ко Осподьнёму гробу приложитисе». —

«Ой еси, престрашна Сьмерть-матушка!

Дай же мне-ка строку на три месеця

Съезьдить в Ерусалим-град Богу помолитисе,

Ко Осподьню мне-ка гробу приложитисе». —

45 «Не дам я тебе строку на три месеця». —

«Дай, Сьмерть, строку хоть на три дня

Уехать мне-ка в свой град». —

«Не дам я тебе строку на три дня».

Тут Оника на кони да возьерилсэ.

50 Вострой са́блёй замахнулсэ;

Пра́ва ру́ка всё покатилась,

Ле́ва ру́ка опусьтилась,

Голова с плець повалилась;

Тут Оники сьмерть случилась.

Ишше было-то бедному хресьянину,

Ишше горюшко ёму да доставалосе.

«На роду ли мне горё было уписано,

На делу́ ли ты мне, горё, доставалосе,

5 В жеребью́ ли ты мне, горюшко, повыпало:

Я пойду теперь от горя во темны́ леса;

Шьто за мной горё летит тут чёрным вороном;

Я пойду ли я от горя на синё́ морё,

Ай за мной-то ведь горё — серой утицёй;

10 Я пойду-ту от горя на друго́ морё,

Как за мной-то ведь горё-то сизы́м орлом;

Я пойду-ту от горя во то ли во чисто́ полё,

Тут летит-то за мной горё ясным соколом.

Я пойду схожу от горюшка на тихи за́води,

15 Поплыву-ту я по тихим всё по заводям,

Тут за мной-то ведь горюшко да белой лебедью.

Я пойду схожу, от горя далеко́ уйду,

Я уйду пойду во те леса во тёмныя,

Я во те уйду во сц́епи во Саратовськи;

20 Тут за мной-то ведь горё — серым заюшком.

Я уйду, уйду от горя по крутой горы́,

Тут за мной-то ведь горё — горносталюшком.

Я уйду же я от горя в матушку сыру землю,

Ишше тут-то всё моё горё осталосе,

25 Ишше тут-то моё горё миновалосе.

Не достаньсе ты, всё горё великоё,

Не отьцю ты, моё горюшко, не матушки,

Ты не брату, моё горё, не родной сестры;

Не достаньсе ты, моё да горё горькоё,

30 Ты не другу моёму, всё не приятелю —

Ты останьсе со мной в матушки сырой земли!»

Ай во славном было городи во Киеви,

Там была, побыла да пожила вдова,

Пожила была вдова, вдова Моряночка,

Пожила-та вдова была сорока годов.

5 Ай ведь было-то жило у ей деветь сынов,

Ай была у ей ише́-то дочка, красна девушка.

Деветь сыновье́й ее́ они в розбой пошли,

Во розбой пошли, пошли во розбойницьки.

Посьле ихново-то было у ей быва́ньиця,

10 Посьле ихново-то было у ей жива́ньиця,

Ищэ маменька дочьку-ту возро́сьтила,

Шьчо возро́сьтила дочьку-ту, замуж вы́дала

За того она купча-госьтя Моря́нина.

Вот живёт наша Моряночка хорошо очунь;

15 Они год-то живут, всё они другой живут.

Как заску́чила Морянка об ро́дной маменьки.

Ай о маменьки родно́й она все соскучила;

Говорит она купчу-ту-госьтю Морянину:

«Мы поедём к родимой к моей матушки!»

20 Не поехал Моря́нин всё к своей тёшшиньки.

Они год-от живут, они другой живут;

Они при́жили собе-то как ма́лого детишша,

Они детишша собе́, они-то юношу.

Говорит опять Моряночка таковы реци:

25 «Уж ты гой еси, купець богатой-от!

Мы поедём-ко домой-то, к ро́дной матушки,

На мою-ту родиму милу сторону,

Ко моей-то ко родимой милой матушки,

Ко Моряниной мы да всё ко тёшшинки».

30 Тут идёт скоро купець-то да всё богатой-от,

По прозваньицю-ту всё да он Морянин был,

Ён ведь скоро уходил к себе на широкой двор,

Он уздал-то, сядлал-то коня доброго,

Он повёз свою Моряночку к ро́дной матушки,

35 Он ведь маленького детища садил всё по серёдыши.

Они день-то едут, всё они другой едут;

Пристыга́ёт-то их-то всё ночка тёмная,

Ночка темна пристыгает, всё ночь осённая.

Говорит-то Моряночка таковы реци:

40 «Уж ты гой еси, Морянин, купець богатой ты!

Как пора тебе сходить теперь со добра́ коня,

Да пора спускать коня тебе во зелёной луг,

Да пора-то ставить шатёр всё белополо́тьняной».

Ишше тут всё купець-то скоро слушаёт

45 Он свою-ту Моряночку, молоду жону;

Он ведь скоро соходит сам со добра́ коня,

Он ведь скоро спускат коня в зелено́й-от луг,

Белояровой пшеници коню насыпыват,

Он ведь ставит-то бело́й-то шатёр поло́тьняной;

50 Повалились-то в шатёр, купець Морянин-от;

Засыпа́л скоро Морянин-от богатырьским сном,

А Моряночка-то да она всё не спит,

Всё не спит наша Моряночка, больше так лежит.

Ай ведь бы́ло-то времецько, всё было́ в полно́ць время:

55 Тут не шум-то шумит-то, всё не гам гами́т,

Шьчо наехало тут-то деве́ть бога́тырей.

На[150] наехали они-то да в по́лночь тёмную,

Ноцьку тёмную, в полно́ць да ноць осённую;

Как Морянина они-то ведь брали за желты́ кудри,

60 Отрубили-отсе́кли буйну голову,

Ма́ла детишша они всё взели розо́рвали,

Молоду эту Моряночку во поло́н взяли,

Во полон они взяли ей по серёдоши.

Ище все-то тут бога́тыри скоро за́спали,

65 Скоро заспали всё сном они богаты́рьскиим;

Шьчо один-то бога́тырь он не спит-то тут,

Он не спит, не спит, больше так лежит.

Тут заплакала Моряночка, заприцьта́ла тут:

«Та была-то пожила да в славном Киеви,

70 Там была-то, пожила была вдова,

Пожила была вдова сорока годов;

Шьчо у той у вдовы было́ деве́ть сынов,

Шьче деве́ть было́ сыно’, бы́ло ясных соколов,

Как бога́тыри они были могуции;

75 Ишше дочка была у ей, красна девиця.

Эти братьиця родимы всё во розбой пошли,

Во розбой они пошли, всё во розбойницьки,

Во чисто́ полё уехали всё они поля́ковать.

Посьле ихного было посьле быва́ньиця,

80 Посьле ихного было посьле живаньиця,

Ишше матушка дочку скоро возро́сьтила,

Шьчо возро́сьтила дочку, всё замуж вы́дала

За того ли за купця-та-гостя Морянина;

Ай увёз-то Морянин Моряночку во своё место,

85 Во своё увёз место-то, да во своё село,

Во своё увёз село, всё увёз за́ морё.

Ище год они жили, всё другой жили,

Уж как при́жили собе-то мала детишша.

Захотелось-то мне-ка в госьти ехати

90 Ко своей-то к родимой моей матушки,

Ко Моряниновой-то всё да как ко тёшшинки.

Ай Морянин-от Моряночку миня слушал был;

Он ушол-то ведь скоро на широкой двор,

Он уздал-то, седлал-то коня доброго,

95 Надевал-то на коня узду серебряну,

Ишше клал он седёлышко всё чиркальскоё;

Он повёз миня Моряночку к ро́дной матушки.

Мы ведь день-от едём да всё другой едём,

Да засты́гла-состыгла нас ночка тёмная,

100 Ночка тёмная состыгла, всё ночь осённая;

Я сказала Морянину, всё скоро поведала:

„Шьчо пора тибе, Морянин, сходить с добра́ коня,

Да пора тебе коню-ту, да коню сдох давать,

Шьчо здох коню давать, спускать в зелены́ луга;

105 И насыпь-ко ты пшеници белоя́ровой“.

Он поставил нам шатёр скоро поло́тьняной;

У мня за́спал Морянин всё богатырским сном,

Засыпи́ла я всё дитя малого;

А ведь я-то лёжала, лёжала, уж я всё не сплю,

110 Уж я всё не сплю, думу думаю.

Тут ведь скоро, во полно́ць было ноцьки тёмною,

Да не шум шумит-то, да всё не гам гами́т, —

Ай наехало тут деветь бога́тырей,

А бога́тырей, наехали всё деветь розбойницьков;

115 Они брали Морянина за жолты́ кудри,

Ай отсекли-отрубили с плець да буйну голову,

Мала ди́тятка взели, розо́рвали,

По чисту́ они полю-то всё розбро́сали».

Как один-от розбойничок приросплакалсэ,

120 Приросплакалсэ розбойницёк, приросту́жилсэ:

«Вы ставайте-тко, братьиця, вы братьича родимыя!

Немалу́-то мы шутоцьку нашу́тили;

Ище как эта шутоцька нам ведь с рук сойдёт?

Вы ставайте, пробужайтесь, мои братьиця!

125 Мы убили всё зятя любимого,

Мы того ли купця, купця Морянина,

Мы розо́рвали любимого всё племянницька,

Мы в полон-от топерь взяли свою родну́ сестру,

Мы родну-ту сестру свою Моряночку».

130 Тут скорёхонько стовали ро́дны братьиця,

Они падали сестрици во резвы́ ноги:

«Ты просьти. просьти, родима мила се́стриця,

Ты просьти, просьти, Морянинова молода жона!»

«Мы поедёмте тепере, братцы, в Киев-град

135 Ко своей-то ко родимой мы ко матушки;

Повезёмте-тко Моряночку, мы родну сестру,

Мы родну свою сестру, молоду вдову,

Ко своей-то родимой милой матушки;

Не пойдёмте-тко мы больше во розбойницьки,

140 Мы не будём больше езьдить по чисту́ полю;

Мы положим об том заповедь великую:

Мы не будём убивать больше многи́х людей!»

Тут просьтила их родима мила се́стриця,

Ишше та ли Моряночка, молода вдова.

Ай была-то жила вдовушка;

Шьчо ведь было у ей да тро́ё деточок:

Два сына было́ да всё ведь дочь единая.

Ай задумала вдовушка думушку худу́ про собя:

5 «Ай шьчобы мне, вдовушки, итьти ко синю́ ко морю́,

Ко синю́ морю, вдовушки, мне-ка деточок сьнесьти.

Спушшу, спушшу, вдовушка, детей на воду,

Я поло́жу-ту на дошшочку красна дерева,

Росьпишу-ту я слова, каки́ мне надомно,

10 По словам шьчобы моих детей узнавали тут».

Приходила-то вдовушка ко синю́ морю,

Их ведь кла́ла на дошшочку красна дерева

Да спускала-то деточок на синё́ё морё́,

Говорила-то деточком таково́ё слово́:

15 «Понеси, понеси ты, мо́рё си́нёё,

Си́нё морё понеси да на морьскую пучинушку!

Ты ведь спой-скорьми дитей, Спас пречистыя;

Ай на ум-то наставь, да Мати Божья, ты их!

Я сама-то пойду з дочкой спасатисе,

20 Я сама-то пойду Богу молитисе,

Я пойду я в ма́настыри в спасёныя».

Ай прошло тому времецьку ведь много лет.

Да ушла она молитьц́е Богу-Господу;

Ай ее́-то детей бедных маленьких,

25 Понёсло же детей по синю́ по морю́,

По синю́ по морю́ да их не знаем куда.

Как во ту ведь пору́ да во то времечко

Тут иде́т по синю́ морю́ чернён карабь

Да на том карабле млад карабельшичок;

30 Он ведь ходит по ка́раблю, сам расхаживаёт,

Он в подзорною трубочку посматриваёт;

Он завидял во трубочку чудо чудноё,

Он завидял во трубочку диво дивноё:

На дошшочки несёт да всё два детишша,

35 Их два детишша несёт два малого.

Приказал он спехнуть да скоро шлюпочку,

Он велел перенять да двух-то деточок;

Говорил он сибе да он тако́ё слово́:

«Я возро́шшу возьму — дак будут братьича мне».

40 Он возро́сьтил взял этих малых детушок,

Он состроил им по чорному им по ка́раблю́,

Нагрузил карабли да он товарами.

Отпускал корабли да во синё́ё морё́,

Отсылал он скоро́ да мла́дых братьичей своих,

45 Мла́дых братьичей своих, его воско́рьмленых родных.

Шьчо пошли-то ети братьича по синё́му-ту по морю́,

Ставились ети братьича ко родимому к селу.

Увидала там родна́ да ихна матушка была;

Шьчо приходит ихна матушка ко черьнёну караблю

50 Со своей она с родимой-то со дочерью;

Говорит-то тут ведь вдовушка таки она слова:

«За большого-то я брателка сама заму́ж иду́,

За меньшого-то я брателка дочь вы́да́ю».

Говорят-то карабельшички таковы-ти собе слова:

55 «Ты откуда же, кака пожила вдова пришла?»

Говорит-то всё вдова да таковы им словеса:

«Уж вы глупы карабельшицьки, неразумны вы молоды́!

Шьчо живёт ли тако чудо на бело́м же на свету́,

На бело́м-то ли на свету, на сьвятой ли на Руси:

60 Выходила ль ро́дна мать за своёго ль за сынка,

Отдавала ль дочь свою за родного братёлка?»

Старины скажу конець — больше нечево мне сьпеть.

Ишше было во славном городи во Киеви,

Ишше был-то князь Роман да сын Ивановиць;

И была-то княгина молода ёго

А по имени-то Марья доць Ондреевна;

5 А ведь было у его к княжно́ дитя

Ищё душоцька Настасья доць Романовна.

А уехал-то князь Роман Ивановиць,

А уехал он ведь всё да во чисто́ полё,

Из циста́ поля́ приехал к своёму двору.

10 И княжно-то всё дитя да приросплакалось,

Приросплакалось оно да приросте́шилось;

Не могли-то ей утешить бабушки, всё нянюшки.

А приходит сама княгина Марья свет Ондреёвна:

«Уж ты гой еси, моё княжно́ дитя!

15 Слышишь разве над собой большу́ незгодушку?

А уехал у тя батюшко да во цисто́ полё,

Из циста́ поля скорёшенко приехал-то:

Он ведь хоцёт розлуцить меня, кнегину, со белы́м светом,

Он ведь хоцёт розлуцить меня, кнегину, со милым садом

20 Ай со душоцькой Настасьей всё Романовной,

Он ведь хоцёт мне придать скору́ю смерть

Во сегоднешню-ту ноцьку тёмную».

Как приходит князь в полаты княженеськия,

А берёт-то кнегину за белу́ руку,

25 А ведёт-то кнегину на широкой двор;

А увёз-то ей серёдь ноцьки тёмныя,

Шьто увёз-то кнегину во темны́ леса,

Он отсек-то, отрубил у ей да буйну голову,

Он зарыл-то ей во матушку в сыру землю.

30 Как не знат-то про то княжно дитё, не ведает.

Стаёт она по у́тру всё по раньному,

Ише стала-то она да приросплакалась:

«Уж вы гой еси, вы нянюшки да бабушки!

Ише где-то моя да ро́дна матушка,

35 Ише та ли кнегина Марья доць Ондреевна?»

Говорят-то бабушки, всё нянюшки:

«Ише нету у тя да ро́дной матушки;

Твоя матушка ушла всё во Божью́ церковь,

Ушла Господу, всё Богу помолитисе».

40 Уж и тут-то всё как княжна́ дитя

Приходит скоро она во Божью́ церковь,

Шьто не у́брана она да не наря́жона,

У ей буйна голова всё не учёсана.

Все попы, отцы духовны огледелисе,

45 Все причетьники церьковны здивовалисе:

«Ише шьто же у нас топерь княжно́ дитя

А не убрана идёт, всё не наря́жона,

У ней буйна-та головушка всё не учёсана?» —

«Уж вы гой еси, попы, отцы духовныя,

50 Уж вы гой еси, приц́етьники церковныя!

Не видали ли родимой моей матушки,

Ише той ли кнегины Марьи свет Ондреевны?»

Отвечают тут скоро́ попы, отцы духовныя:

«Не видали мы твоей-то ро́дной матушки,

55 Не слыхали мы тайком про ро́дну твою матушку:

Он убил-то, князь Роман всё свет Ивановиць,

Он убил-то кнегину во темны́х лесах;

Он ведь нам-то пришол всё прироскаялса,

Он велел-то петь панафиды всё великия,

60 Он велел служить обедни всё поми́нальни».

Не убоялась тут княжно́ дитя,

Она скоро ушла да во темны́ леса.

Ай настрету ей иду́т да волки серыя,

Волки серыя идут, медведи цёрныя;

65 Некого она мале́шенька не убояласе.

Как довёл-то ей Господь ведь да до ро́дной матушки.

Не узнал-то князь Роман на свет Иванович,

Он ведь сам-от тому не рад же стал:

«Занапрасно уходил свою кнегину-ту,

70 Проливал я у ей да бесповинну кровь,

Розлуцил ей со своим да с малым детишшом,

Я со той ли со Настасьей-то с Романовной!

Я поеду-то тепере за кнёжны́м дитём».

А приехал он ведь скоро ко княжну дитю:

75 «Ай поедем-ко, моё-то всё княжно дитё!

Твоя матушка у мня сидит в полатах-то,

И сидит же во полатах белокамянных».

Говорила тут да всё княжна дитё:

«Не омманывай меня, да ро́дной батюшко:

80 У мня матушка лёжит да во тёмно́м лесу,

Во тёмно́м лесу лёжит, да во сыром бору». —

«Я сошил тибе, княжна дитя, обновоцьку:

Я сошил-то тибе шубоцьку во тысецю,

На шубоцьки ведь пуговка во сто́ рублей,

85 Как друга-та пуговка — да ц́ела тысеча,

А третья́ ишше пуговка — да ц́е́ны не было».

Говорила тут да всё княжно дитё:

«Мне ненадоть дороги твои подароцьки,

Мне-ка надобно своя-та ро́дна матушка.

90 Хошь привёл ты во полаты-то себе-то молоду жону,

Ише мне-ка-то привёл не ро́дну матушку,

Ише мне-то ты привёл да лиху мацёху».

Ишше был же ведь князь-от девяноста лет.

Он ведь взял себе кнегину двадцети годов;

Он ведь жил со кнегиной ровно три года,

На ц́етвёртой-от год да князь гулять пошол.

5 Он ходил-то гулять да равно три года,

На ц́етвёртой-от год да князь домой пошол;

А настрецю-ту князю идут ста́рици,

Идут старици ему, идут манашины,

Цёрнокнижници идут, ц́ерны́ куко́льници:

10 «Уж ты здрастуй-ко, князь да девяносто лет!» —

«Уж вы здрастуйте, старици-манашины!

Не видали ли кнегины, молодой жоны?» —

«Мы в глаза-ти не видали, слы́хом слышели:

А твоя-та, князь, кнегина за гульбой ушла,

15 За гульбой она ушла, да загуляласе».

Как прого́ворит князь да всё он старицям:

«Вы скажите-ко вы мне да сушшу правду всю,

Сушшу правду-ту вы, всё мне неутайную». —

«Ведь твоя-та, князь, кнегина она забыла всё тебя в дорожоцьки.

20 Не горят у ей лампады масла Бо́жьёго,

Не горят у ей свешши́ всё воску ярого,

Да не молитце она да Богу-Господу,

Да не молит за тебя, за князя-та обедьни-ти за здра́вьё все.

В перьву горницю зайдёшь, да тут ведь колыбе́ль ве́сьнет,

25 Ты в другу-ту ведь зайдёшь, да тут друга́ висит,

Ты в третью́-то ведь зайдёшь, да тут третья́ висит;

Всё к анбаром-то дорожки всё уто́рёны,

Все запасы роспрото́рены, изъе́дёны;

Ты сходи-ко, князь, к себе всё на конюшен двор:

30 А стоят-то ведь добры́ кони́ да по колен в назьму,

Белоя́рова пшениця не насыпана».

Князь скорёхонько поехал в кра́сён Киёв-град;

Приежат скоро́ к собе да на широкой двор.

Она вышла стрецять ёго скорёхонько:

35 «Уж ты здрастуй-ко, князь девяноста лет!»

Он ведь взял-то со спицьки саблю вострую,

Он отсек-отрубил да буйну голову,

Роскина́л да розбросал да по цисту полю;

Сам поехал тогда к палатам белым камянным,

40 К своёму тогды к двору широкому.

Во перьвы́х пошол смотрять своих добры́х коней, —

А добры́ кони́ стоят они по-старому да всё по-прежному,

А стоят-то до́бры ко́ни по колен в шолку,

Не в шолку, да хоть сказать, да в шолково́й травы;

45 Белояровой пшеници принасыпано.

В перьвую полату он заходит — тут да всё узор весьнёт:

А не скольки у ей не шито, вдвое плакано:

«Всё тебя я из дорожки дожидаласе —

Я узор я вышивала красным золотом,

50 Рыт-от бархат покрывала всё слёзами горькима».

Во втору полатушку заходит — тут свешши́ горят,

А свешши-ти горят да со лампадами:

А усердно-то она Богу молиласе.

Не ербо́вой на бумажецьки подписано:

55 «Всё молилась-то я Богу три дни, три ноци,

Всё тебя я из дорожки, князя, дожидаласе».

В третью горьницю зашол — все платьё лежит цёрноё;

А ведь тут же на листу-ту на ербо́вом всё подписано:

«Я носила-то я пол-го́да платье цёрноё;

60 Уж я думала, шьто княз-та живого нет, —

Из дорожецьки-то будёт не дождатисе».

Вси амбары-ти стоят да всё напо́лнёны,

Вси ведь лавоцьки стоят у ей непоцяты

Как со сладкима со всякима с напитками.

65 Тут не лютоё зе́льё розгорелосе,

Богатырьскоё серьцо роскипелосе.

Он ведь перьву-ту всё старицю конём стоптал,

Он другу-ту всё старицю копьём сколол;

Ишше третья-та стариця змолиласе:

70 «Ты не тронь-ко миня, князь всё девеносто лет!

Оживьлю тибе кнегину, молоду жону».

Поежжаёт князь Михайло

Во чисто́ё по́лё,

Во широкоё роздо́льё;

Оставляёт князь да Михайло

5 Свою-ту кнегину,

Молоду жону Марфи́ду,

И наказы̆вӑт князь Михайло

Своей маменьки родною,

И свет-сударини большою:

10 «Уж ты мать моя, мати,

Уж ты маменька родная,

И свет-судариня большая!

Ты корьми мою кнегину,

Молоду жону Марьфиду,

15 Корми е́свой-то саха́рной;

Уж ты пой мою кнегину,

Молоду жёну да Марфиду

Ише слатким ты мёдом».

Цють успел-от князь Михайло

20 С широка́-та двора сьехать,

До чиста́ поля не доехал, —

Ево доброй-то конь всё уткнулсэ,

Востра сабелька сломилась,

Пухова́-та шляпа скатилась.

25 «Я по етому замечаю,

По тому теперь признаваю, —

У мня есь-то в доми нешчасье,

Есь нешьчасьё в доми большоё:

Либо маменька неможот,

30 Молода-то жона либо хвораёт».

Посьле кня́зёва всё быванья,

Посьле князйёвой всё поестки

Ево маменька-та родная

Как корьмила ево кнегину

35 А овсяною кормо́ю,[152]

Шьто поила княгину

Троёсутосьнёй водою;

По три банёцьки^а в день топила,

По три веницька хлоста́ла,

40 По три мыла измывала,

Горе́ць каминь всё нажигала

Во белы́-ти груди кнегины кла́ла,

Бе́лы груди всё пожигала,

Шьчо младеня-та вынимала,

45 Всё младеня-та из утробы.

Как приходит к рыболовам:

«Уж вы братцы рыболовы!

Уж вы зделайте мне колоду,

Мне колоду-ту сыродубою,

50 Принесите мне-ка колоду,

Положите вы во колоду

Вы кнегину всё со младе́нём,

Положите вы в колоду, —

Вы набейте-ко на колоду

55 Вы три обруця всё железных.

Напишу-ту я на колоду,

Напишу же я три предмета:

Шьчо перьва́ эта предмета —

Свою душу я погубила,

60 Шьчо втора-та эта предмета —

Я кнегину-ту потребила,

Шьчо третья́-та эта предмета —

Я младеньця-та из утробы,

Из утробы-то выживала.

65 Отьвезите эту колоду

Вы во синеё морё,

Накажите этой колоды:

„Не пристань ты, моя колода,

Не к каме́шку, д’ не к бере́жку,

70 Не к крутому-ту бережоцьку,

Не к розсыпцяту песоцьку!“»

Рыболовы-ти отвозили,

В си́нё море-то ей спустили.

Приежает князь Михайло,

75 Приежает он ис поля,

Ис широкого он раздолья;

Привезал-то коня князь Михайло

К золоту-ту всё колецьку.

Как стрецяёт князя Михайла

80 Ево матушка родная,

Сьвет-судариня большая;

Говорит тут князь Михайло:

«Уж ты маменька родная,

Ишше где-то моя кнегина,

85 Молода-та жона Марьфида?»

Говорит-то ведь ёму мать родная:

«Как твоя-та ведь, князь, кнегина

Шьчо горда, горда Марьфида

Сидит в горницах высоких,

90 Во подва́лышшах широких,

Тибя, мужа всё не стрецяёт,

Тибя князем не называет».

Он скорёхонько тут приходит;

Тут кнегины-то не случилось,

95 Молодой-то не пригодилось.

Говорит-то князь Михайло:

«Уж ты матушка родная,

Ты скажи, скажи сушшу правду,

Сушшу правду мне, неутайну:

100 Ты куды-то у мня кнегину,

Ты куды ей изгубила?»

Говорит-то ведь ёму матушка:

«Шьчо ушла-то твоя кнегина

Во Божью́ церьковь Богу моли́тце,

105 За тебя, князя, Бога молити».

Он приходит-то в Божью церьковь;

Тут кнегины-то не случилось.

Говорит-то он попам-отцам:

«Вы попы, отцы все духовны,

110 Все приц́етницьки ишше́ церьковны!

Не слыхали ль про кнегину,

Про молоду жону Марфиду?»

Шьчо сказали отцы духовны:

«Уж ты княз-от, князь Михайло!

115 Мы ведь скажем тебе, поведам:

Ты сходи-подь к рыболовам, —

Они знают, где кнегина».

Он скорёхонько приходит.

«Уж вы братья рыболовы!

120 Вы не знаите ли сказать мне

Про мою-ту всё про кнегину?» —

«Как ей маменька уходила,

С сёго свету-ту ей сгони́ла,

Веку долго̆го̆ полишила».

125 Рыболовы-ти росказали

Всю ведь сушшу ёму правду.

«Ты поедёш, князь Михайло;

Во синём-то мори́ кнегина».

Он сказал-то рыболовцям:

130 «Умеците-ко скоро нёвод,

Уловите мою колоду».

Рыболовци-ти изловили.

Он збивал-то с етой колоды

Всё три обруця железных,

135 Вынимал-то из колоды

Он княгину-ту со младенём,

Уносил-то он кнегину

Шьчо во Божью-ту церьковь,

Убирал-то он кнегину

140 Дорогой парцёй золотою,

Отпевал-то он свою кнегину

В Божьей церьквы,

Предавал-то свою кнегину

Он ко матушки ко сырой земли;

145 Сам сходил же князь Михайло

Он во кузьницю железну,

Он сковал-то князь Михайло

Всё два ножицька булатных,

Всё булатны были, укладны;

150 Пришол к маменьки к родною:

«Уж ты маменька родная!

По тому ты мне мать родная —

Только ты-то меня родила;

155 По другому ты мать родная —

Ты змея да миня^б люта!»

Как пришол^в-то князь ко кнегины,

Закололсо-то князь Михайло

На двух ножицьках булатных,

160 Да на двух-то всё на укладных.

Его маменька родная

Вдоль по бе́режку бежала,

Зысьним голосом крычала:

«Ой мне горюшко, ду́ши грешной!

165 Три души-то я уходила:

Я перьву-ту душу — княгину,

Я втору-ту душу — младеня,

Я третью́-ту — князя Михайла.

Мне веко́м будёт не проститце,

170 Веком князя не забыти!»

Ишше было-то во городи во Киеви,

Ай у ласкового князя у Владимера,

Там была-то у ево племяньниця любимая.

Ише та ли ведь Софья всё царевна-та;

5 Ише был-то Иван да Дородо́ровиць.

Они жили были-то от города неподалёку тут

А народ, вси люди добры про их всё проводили тут.

Говорил-то тут Иван всё Дородоровиць:

«Уж ты гой еси, ты Софья ты, царевна-я!

10 Ай поги́нули народ вси православныя

Как за наши-ти за души, души правядны.

Посмотри-ко ты сходи да в зелёны́ сада́:

Вси опали-то сада, да с древа всяко листьицё зелёноё,

Ц́ерез то ведь опал да всё зелёной лес,

15 Вси погинули народ ведь православной-от,

Осужали они нас всё понапрасному».

Зазвонили-то к заутрени всё к ранною.

Тут ставаёт Софья, всё царевна-та,

Она будит-то Ивана Дородо́ровиця:

20 «Ай ставай-ко ты, Иван свет Дородоровиць,

Двоюро́дной ты ведь мой да милой бра́телко!

У мня те́плятце лампадки масла Божьёго,

Вси зате́плёны свешши́ да воску ярого».

Говорит-то ей двоюродной всё братёлко

25 Шьто по имени Иван да Дородоровиць:

«Я севодьне всё ведь видел страшной сон,

Уж и страшной сон, всё я не знаю как:

Я иду будто, иду да во Божью́ церьковь;

Набегали мужики будто ко мне настрецю-ту,

30 Отрубили и отсекли мою голову».

Тут ставаёт он, скоро одеваитце,

Он приходит во Божью́ церьковь да Богу мо́литце.

Во Божьёй-то церьквы всё да ёго поносить стали:

«Уж ты гой еси, Иван свет Дородоровиць!

30 Розведитесь вы ведь с Софьёй-то с царевной-то,

Не приводите нас во грех, да людей многиих».

Говорит-то тут Иван да Дородоровиць:

«Кабы ум-то у вас был, да не грешили бы:

Ище Софья-та царевна — я ей сцитаю за родну сестру».

40 Не внимают мужики всё деревеньския;

Говорят они ёму да таковы реци:

«Мы ведь станём-то тебя да всё посматривать»

Он приходит домой, да сам росплакалсэ;

Говорит-то Софья, всё царевна-та:

45 «Не тужи-ка ты, не плаць, мой двоюро́дной брателко!

Не оставит нас Господь, всё Бох помилуёт».

Тольке поконьцили рець свою печальную —

Отпираютце двери скоро на́ пяту,

Тут приходит два-та палаця всё немило́сьливы;

50 Они отсе́кли у Ивана Дородо́ровиця,

И отсекли у ёго хоть буйну голову;

Они взели-то Софью, всё царевну-ту,

Её взели они да за русу́ косу,

Ей убили тоже всё сьмертью напрасною.

55 Погребли они ведь скоро ихны всё святы́ тела;

У их выросло-то на могилах вси разны́ цветы,

Шьчо у тех ли мошшей, мошшей нетленныих.

Ишше был жил Ми́трей-князь Васи́льёвиць.

А как сва́талсэ Митрей на Домны Фалеле́евны

А ведь по́ три он года по три,

^аАй по три́-то он года по три^б осени;

5 На ц́етвёртой год да только свадьбы быть,

Тольки свадьбы-то быть да как к веньцю итти.

Превелось-то итти Митрею ко ранной ко заутрени,

Шьчо ко той ли ко обедьни воскре́сеньския.

Не видала ёго Домна Фалелеёвна.

10 Ай бросалась скоро Домнушка в окошоцько,

Как сама она сказала таковы реци:

«Шьчо сказали про Митрея — хорош, пригож,

Про Васильёвиця, — да лучше в свети нет;

Он сутул ведь, горбат да наперёд покляп,

15 Ишше ноги-ти кривы, да всё глаза косы,

Голова-та у ево будто́ пивной котёл».

Ишше выслушал Митрей-князь Васильёвиць;

Он пришол скоро́ во церьковь во соборную.

Отошли-то тут заутрени с обедьнями;

20 Он приходит во полаты княженевськия,

Говорил-то он сестрици всё родимою,

Ишше той ли ведь Марфы всё Васильёвны:

«Собирай-ко-се ты, Марфушка, поц́есён пир

На своих-то на любимых на подружоцёк,

25 Ты зови-ко, зови Домну Фалелеевну».

Ишше тут скоро Марфа собираёт всё,

Собирает скоро Ма́рфушка поц́есён пир,

Зазыват своих подружоцёк любимыих,

Ай зовёт-то она Домну Фалелеевну:

30 «Добро жаловать, Домна Фалелеевна,

Хлеба, соли ко мни ись да сла́дка мёда пить!»

Говорит-то Домны Фалелеевны

Говорит-то всё родима ее́ матушка:

«Уж ты вой еси, Домна Фалелеевна!

35 Мне ноче́сь мало спалось, да много во снях виделось:

Да как будто на моей-то на право́й руки

Золотой будто персьте́нь у мня россы́палсэ».

Ишше тот посол от Домны со двора пошол,

А другой-от посол да всё на двор пришол:

40 «Ты спусьти, спусьти-ко, Софья дочь Микуличня,

Спусьти молодую Домну Фалелеевну

Как ко нашей-то ко Марфы ко Васильёвны

Да попити, поесь ко ей да всё покушати,

Посидеть-то с нашой Марфой всё Васильевной».

45 Потихошеньку всё Домнушка сбираитце,

Фалелеёвна у нас всё одеваитце,

Пошла-то ведь Домна Фалелеёвна,

Как пошла-то ведь Домна на поц́есён пир.

На перьвы́х сенях стрецят-то Митрей-свет Васильёвиць,

50 Говорит-то ведь Митрей таковы слова:

«Добро жаловать, Домна Фалелеёвна,

Ко ногам-то ко кривым, всё ко глазам косым,

К головы-то ко пивной, к кудрям соломенным!»

Тут ведь Домнушки за досадушку вели́ку показалосе;

55 Шьчо не знат, вперёд итти ли, воротитьце ли.

Ай приходит Домна Фалелеёвна всё на други́ сени;

Там стрецят-то всё ей Марфа-свет Васильёвна,

Шьчо садит ей за снарядны дубовы́ стола,

Говорит она сама всё таковы реци:

60 «Ты садись-ко, садись, Домна Фалелеёвна!

У мня Митрея-та князя всё ведь в доми нет,

Шьчо Васильевиця-света всё не пригодилосе:

Он уехал у мня Митрей во чисто́ полё,

За куницеми^в уехал, за лисицеми,^г

65 Он за всякима за разныма за птицеми».^д

Говорит ей Домна Фалелеевна:

«Не оманивай, моя любима всё подружоцька,

Уж ты ѓой еси, ты Марфа-свет Васильёвна!

Миня стретил ведь Митрей на перьвы́х сенях».

70 Тут приходит Митрей-свет Васильевиць:

«Ты пойдём-ко-се, Домна Фалелеевна,

Сходим-ко, Домнушка, пойдём мы во Божью́ церьковь,

Уж мы при́мём с тобой все по злату́ веньцу!»

Говорит-то тут Домна Фалелеёвна:

75 «Ты спусьти, спусьти, Митрей-свет Васильёвиць,

Ты спусьти, спусьти меня сходить хоть к ро́дной матушки,

Мне-ка взять-то, попросить родительского всё благословленьиця!»

Говорил-то ей Митрей-свет Васильёвиць:

«А бесстро́сьнёго ведь времени на свети нет».

80 А пошла она ведь мимо кузьницю железную,

Ай сковала всё себе два ножицька булатныих,

Да булатны себе ножицьки, укла́дныи;

Отошла она за го́род недалёко тут,

Она ткнула себе ножицьки всё в ретиво серьцё:

85 «Не достаньсе-тко я, да красна девиця,

Я тому ли князю всё не Митрею Васи́льевичу;

Ты достаньсе, моё хоть тело белоё,

Цёрным-то во́рона́м на ка́рканьё!»

Тут пошол искать Митрей-свет Васильёвиць;

90 Приходит к родимой к ее́ матушки;

Не нашли они Домны Фалелеёвны;

Довели-то ево маленьки ребятоцька.

Он ведь брал у Домны ножицёк из ретива́ серьця,

Ише сам ведь на том ножицьку да закололсэ тут,

95 Говорил-то сам себе да таковы реци:

«Да лёжи-ко-се тело бе́ло Домны Фалелеёвны,

Тут лёжи-ко тело Митрея-света Васильёвиця!»

Ишше было во городи во Ц́ернигови,

Ишше жил-то тут всё богатой-от купець,

Да богатой-от купець Иван Гостиновиць;

Да была-то у ёво да молода жона,

5 Да была-то к ево да доць единая,

Шьчо едина доць Настасья-та Ивановна.

Отправляитце купець-от всё за синё морё

Ише тот ли Иван да свет Гостиновиць;

Нагрузил-то он три ка́рабля чернёныих,

10 Нагрузил-то он разныма товарами,

Да пошол-то он все да за синё́ морё

Провезти свои товары всё ведь розныя,

Навезьти товаров всё заморьских-то.

Тут пошол-то он скоро за́ морё;

15 Оставалась у ево всё молода жона,

Молода-та жона да с одной доц́ерью.

Он оставил приказаньицё им строгоё:

«Не спускай-ко ты свою-ту доць любимую

Из своёго из высокого из терема».

20 Приказал-то он своей да молодой жене:

«Токо скуцьнё будёт доц́ери любимой-то —

Выпускай-ко ты гулять ей на высок балхон;

Ище тут она посмотрит свету белого».

Да просилась-то однажды доць любимая

25 Ище та ли Настасья доць Ивановна:

«Уж ты милая родимая моя матушка!

Ты спусьти миня от скуки проходитьце мне».

Говорила-то тут мать-та ро́дной дочери:

«Уж ты милая Настасья ты Ивановна!

30 Мне-ка строго-то оставлёно приказаньицё

У твоёго у родного всё у батюшка».

Говорила-то ведь ро́дна матушка:

«Ты пойдём, пойдём со мной да прогуляимсе

А на тот ли на балхон ли на высокой-от

35 Да на те ли на перила золочёныя».

А пошли они, пошли, скоро отправилис;

Они ходят; посмотрят всё на улицу,

Ай гледят-то скрозь перилышка золоцёныя —

Тут ведь идёт всадьник он очунь хорош,

40 На своём-то он едёт вороном кони;

Говорит-то тут садник всё таки реци:

«Уж ты гой еси, душа ты красна девиця!

Почему не крепят тобя за крепки́ замки?

Как за ихно-то всё будёт, за строгось-ту,

45 Наделит-то их Бох таким несчасьицом —

А купец́еська ты всё молода жена!

Росскажу-то я про то, я всё поведаю:

Как родит-то ваша доць-та любимая,

Как родит-та она сына единого,

50 Не родит-то она, всё не от шалосьти —

Шьто за вашу-ту всё за крепось-ту —

А и тут-то нарекут имя Жданом-царевицём,

Как бога́тыря она да всё могуцёго;

Будут многи ёму люди поклонятисе».

55 Запечалилась-то тут жона купечеська,

Да скрипила свою доць-ту на крепки́ замки,

Не выпускала на белой сьвет полгодика.

Наехал-то тут всё до полгодицька,

Наежаёт тут, приходит купець богатой-от;

60 У любимою ее́ да всё у доц́ери

Как вели́ко тут несцясьицё случилосе,

Что слуцилосе нещасьицё у их в доми всё:

Да родилсэ прекрасной Ждан-цяревиць-от;

Красотой-от он подобён цярям, цяревицям,

65 Называют они всё Жданом-цяревицём.

Ише стал-то Ждан-цяревиць да тут большой он стал;

Изучила ёго матушка всей-то грамоты,

Изуцила ёго-то на добры́ дела,

На добры́ дела, порядки на хорошия.

70 Как многи́-ти люди стали ёму завидовать,

Востроты́-то с красотой ёго с великою.

Запросилсэ-то Ждан-от всё цяревиць-от:

«Ты спусьти-ко меня, матушка, на улочку

Посмотрять-то мне хресьянских малых детоцёк».

75 Выпускала ёго матушка на улочку;

Говорят-то ребятка, ему вслух крыцят,

Ему вслух-от крыцят, да посьмехаютце:

«Это вышол играть-то Ждан-цяревиць млад;

Ишше нету у ево всё ро́дна батюшка,

80 И не знают про то, у ево хто отець».

Услыха́ёт ведь скоро Ждан-цяревиць млад;

Как слова-ти ёму эти не пондравились;

Он тут много изобидел всё ребятушок,

Много, пожалуй, он до сьмерти убил.

85 Сам приходит к родимой к своей к матушки,

Сам ведь сле́зно, приходит, приросплакалсэ:

«Уж ты ми́ла моя матушка, любимая!

Уж ты дай-ко, скажи мне сушшу правду всю:

Ище хто у мня на свете-то есь ро́дной батюшко?»

90 Приросплакалась тут да дочь купеческа:

«Уж ты гой еси, моё да цядо милоё,

Цядо милоё моё да всё любимоё,

Ты прекрасна моя юноша, Ждан-цяревиць млад!

Не могу я ведь сказать про то, поведати.

95 Я нигде-то не была да никого не видяла.

Ты не бойсе студу-ту, не стыдись-ко ты;

Ты живи у нас, торгуй на чёрных караблях».

Говорит-то Ждан-цяревиць таковы слова:

«Не хоцю ведь у вас жить во цюжом доми:

100 Этот дом-от тебе, он — свой тебе,

А уж я пойду искать дому батюшкова».

Тут заплакала она ишше пушше старого.

«Ай поеду я, пойду в чисто́ полё,

Я искать-то себе пойду поединшицька».

105 Говорит-то ёму матушка таки слова:

«Я ноче́съ мало́ спала, много во сьни видяла:

Ай ведь будто предлага́л мне доброй молодець

Про твоё-то похожденьё богатырьскоё».

Говорила тут ёму да ро́дна матушка:

110 «Ты пойдёшь-то, моё цядышко любимоё,

Ты придёшь когды во да́лече, во чисто полё —

Там стоит-то твой ведь до́брой конь во чисто́м поли,

Да стоит-то доброй конь, стоит Вороне́юшко:

Как узда-та на кони была красна золота,

115 Ишше латы-ти богатырьски у коня лежат,

И копьё-то брузаме́ньско в земли воткнуто,

И седёлышко цирка́льско тебе направлено,

Ище плётоцька шёлко́ва приготовлёна;

Ай убор-то на кони́-то красна золота,

120 А упружинки-ти были всё серебряны».

Ай пошол-то тут у нас доброй молодець

Да по имени Ждан-цяревиць млад;

Он приходит-то скоро во чисто́ полё.

Обнимаёт ёго конь ногами всё переднима,

125 Говорит он язы́ком человечеським:

«Уж ты милой мой хозяин, Ждан-цяревиць млад!

Ты садись-ко на миня-то на добра́ коня,

Поежай-ко ты по по́лю всё по чистому».

Ище стал-то доброй молодець всё поежживать,

130 Он тяжолу свою палицю стал помётывать;

Ницёго-то не наехал во чисто́м поли;

Он поехал подальше, искать он разных го́родов.

Приежает ко городу к незнакомому —

Ишше делают всё стену городовую;

135 Тут наго́нёно народу-ту — цисла-смету нет:

Шьчо крепят они сьтену-ту серым ка́менём.

Соходил-то бога́тырь со добра́ коня,

Он ведь стал камешоцьками поигрывать,

Наносил он, наклал к сте́ны городового,

140 Укрепил-то он стену городовую.

Ише вси-ти ему низко вси закланелись:

«Ты поди-ко-се, садись ты на место царё:

В нашом городи-то нет царя настояшшого».

Он ведь сам тут пора́то им не отказывалсэ:

145 «Я поеду-ту, сьежжу ишше подальше там».

Приежает он тамотки в другой же град,

Увидал-то он там всё многи́х людей;

Он ведь стал-то про город-от выспрашивать:

«А какой-от этот город, есь ли царь-от тут?»

150 Отвечают они ёму по-учоному:

«Это царь, у нас есь царь в здешном городи».

Говорит-то им скоро таковы слова:

«У царя-та ведь нет ли доц́ери родной?» —

«Ишше есь у царя у нас три доц́ери.

155 Он севодьне, царь-от у нас пир собрал;

Выбирает такого он поединшицька:

«Скажут, ходит во цисто́м поли златорога лань:

Ище хто бы достал ту, доць бы отдал я».

Он поехал-то скоро во чисто́ полё,

160 Он нашол-то ведь лань да златорогую,

Он привёл-то ей ко двору к царю;

Тут выходит ведь царь-от на красно́ крыльцо:

«Ты какой же наехал уда́лой доброй молодець?

Ты отдай мне-ка лань-то златорогую —

165 Наделю-ту я тебя наградушкой великою».

Говорит-то дородьней доброй молодець:

«Покажи-ко ты своих любимых-то три доц́ери».

Ишше скоро ведь царь ему показывал.

«Мне ненадобно твоя-та доць ведь старшая,

170 Мне ненадобно твоя всё доць середняя;

Ты отдашь токо за меня да всё меньшу́ю доць,

Всё меньшу́-ту ведь доць свою, красавицу?» —

«Ты достань-ко ищё в по́ли коня всё златогривого;

Я тогда-то ведь росстанусь со своей доц́ерью».

175 Поехал-то ведь Ждан-от всё цяревиць млад,

Он ведь ездил во чисто́ поле трои сутоцьки,

Он нашол же коня-то златогривого,

Поима́л коня во пе́тёлку шолко́вую,

Ище той ли ёго да ножкой правою;

180 Он приехал к царю-ту со добры́м конём,

Со добры́м конём приехал с златогривыим.

Отдаваёт-то царь всё ему любиму доць,

Называет ёго ведь всё наследьницьком:

«Как теперец́е мне, видно́, заменушка;

185 Ты садись-ко, садись царём на место ты,

Повладей ты моим да всим ведь царством тут».

Приутихло, приуныло море синёё,

Приутихли, приуныли реки быстрыя,

Приутихли, приуныли облака ходе́ция:

Благоверная царица преставляласе.

5 Воску ярого свешша перед ей да загореласе

Перед ей стоят два мла́дого два цяревиця,

Да стоят они, сле́зно уливаютце;

Во ногах сидит Настасья, доць цяревна-то,

А сидит она, сле́зно уливаитце.

10 Говорит-то царица православная:

«Уж вы гой еси, два мла́дого цяревиця,

Две мои ли две свешши да воску-я́ровыя,

Две мои ли две верьбы́ две кудрёва́тыя,

Вы две кру́глы две скацёны две жимцюжинки,

15 И два руського два молодого, могуцёго бога́тыря!

Идите-ко, сходите ко Грозному царю,

Вы ко Грозному царю Ивану-ту Васи́льёвицю,

Ко своему ли вы к батюшку к родимому:

Ише пусть же придёт со мной проститисе».

20 Тут ведь мла́ды-ти царевйцй не отслышилисе,

Да приходят ко батюшку к родимому;

Они падали ко батю̆шкў ко резвы́м ногам:

«Уж ты гой еси, батюшко родимой наш,

Уж ты Гро́зён цярь Иван Васильёвиць!

25 Ты поди-тко-се с матушкой проститисе:

У нас матушка родима преставле́итце».

Отвечаёт-то Грозён цярь Иван Васильёвиць,

Отвечает он дето̆цькӑм со всей грубости:

«Уж вы гой еси, мла́ды̆ мо̆й цяревици!

30 Уж вы как да э̆то̆ дело, пришли, здумали, ко мне?

Недосуг мне-ка итти с нею проститисе».

Как приходят с ответом к ро́дной матушки,

Ише к той нашой царици православною.

Посылает цариця во второй их нако́н,

35 Посылаёт царица во трете́й их во након:

«Вы подите-ка, мла́ды мо̆й царевици,

Вы подите-тко, верьбы мои да кудреватыи!

Вы зовите-тко его да немедленно сюды.

Уж вы милыя мла́ды мо̆й цяревици!

40 Уж вы падайте ёму да во резвы́ во ноги́».

Говорят опеть ёму таковы же реци:

«Ты пойди, пойди, батюшко — проститце зовёт». —

«Уж вы гой еси, мла́ды мо̆й цяревици! —

Он скрыцял на них опеть да зыцьним голосом, —

45 Недосуг мне-ка иттить мне с ей прощатисе:

Я сижу-ту за пи́сью, пишу грамотку,

Не пером я пишу, сйжў, не ц́ернилами,

Не по белой по гербо́вой по бумажоцьки,

Я по рыту пишу, сижу, по бархату,

50 Дорогим-то пишу я красным золотом,

Я про земьлю пишу да Святоруськую,

Я про веру пишу да християнскую́,

Про солдатушков пишу да новобраныих.

Вы идите, два мла́дого два цяревиця,

55 Вы скажите цярици благоверною:

Я всецясь-то приду с нею проститисе».

А приходят-то мла́дьи цяревици,

Росказали родимой своей матушки;

Отьпирали всё полаты двери на́ пяту;

60 Заходит-то Гро́зён Иван Васильёвиць,

Он приходит ко царицы благоверныя,

Говорит-то ей слово со всей грубости:

«Ты пошьто́ зовёшь, царица благоверная?»

Воспрого́ворит царица благоверная:

65 «Уж ты гой еси, Грозен царь Иван Васильёвиць!

Блӑго̆слови-тко мне да слово вымолвить,

Слово вымолвить мне, реци повыполнить,

Шьто без той мне бес казени без скорыя,

Шьто без той мне без сабельки без вострыя,

70 Шьто без той ли без ссылоцьки без дальния

Да без той ли без насмешоцьки великия». —

«Говори-ко-се, цяриця, шьто тйбӗ надобно». —

«Будь ты доброй, будь ты смирной, будь ты ми́лосливо́й

До своих-то до мла́дых двух цяревиц́ей;

75 Ты ишше́ же будь доброй, кроткой, ми́лосливо́й

До своей-то до мла́дой до царевны-то,

Шьто до той же до Настасьи до Ивановны;

Да ишше́ ты будь ведь доброй, будь ты милосливой

До солдатушков да новобраныих,

80 Да ишше́ ты будь доброй, будь ты милосливой

Ты до вдов-то бедных, малых детоцёк их».

Да во славном было городи во Киеви,

Шьчо во матушки-то было камянно́й Москвы,

Ише по́ небу было всё по ясному

Да по воздуху было по небесному.

5 Там ведь мелки цясты звездочьки просве́тили:

По чисту́ полю бояра всё розьежалисе.

Да задумал-то Грозен царь Иван Васильёвиць,

А задумал-то всё да он женитисе,

Он не в матушки задумал в камянной Москвы,

10 Он во той ли задумал проклятоо́й Литвы

У того ли Небрю́ка-та всё Небрю́ковиця —

Да на той ли на Марьи всё Небрюковны.

Ише скоро-то Грозной царь Иван Васильёвиць,

Ише скоро-то он всё сряжаитьце,

15 Поскоре́-то он того всё отправляитце,

Он берёт с собой бога́тыря могуцёго,

Он того берёт Дуна́юшка сына Ивановиця;

А поехали дородьни добры молодцы;

Приежают во земьлю во неверную

20 Ко тому ли королю-ту Небрюку всё Небрюковицю.

Говорит-то Дунаюшко таковы реци:

«Уж ты гой еси, король Небрюк Небрюковиць!

Мы приехали к тебе, да не гостить к тебе,

Мы приехали к тебе да всё как свататьце

25 За того ли я за Грозного царя Ивана Васильёвича

Я твоей-то на любимоя на доц́ери

Шьто на той ли на Марьи всё Небрюковны.

Да отдай-ко ты Марью всё Небрюковну;

Ишше дай-ко приданого телегу красна золота,

30 Да другу́-то ты дай да циста се́ребра,

Да третью́-ту ты дай да скатна жемцюга».

Отдаваёт тут Небрюк да всё Небрюковиць

Да свою-ту он Марью свет Небрюковну

Да за Грозного царя Ивана за Васи́льёвича,

35 Да дават три телеги всё приданого:

Шьто перву́-ту телегу с красным золотом,

Да другу-ту телегу с цистым се́ребром,

Да третью́-ту телегу скатна жемцюгу;

Да отправилисе в матушку в каменну́ Москву.

40 Он ведь звал-то Грозен царь Иван Васильёвиць,

Своёго-то он звал тестя́ любимого,

Он ведь звал королеву-ту, свою-ту тёшиньку любимую:

«Проводите вы Марью всё Небрюковну

Как до матушки-то вы до камянно́й Москвы;

45 Посмотрите у мня матушки славной камянно́й Москвы,

Посмотрите у мня да ц́ерьквей Божьих-то,

Посмотрите у мня да кнезье́й, бо́яров,

Посмотрите могуцих руськиих бога́тырей».

Отказались они, да всё не едут тут;

50 Нахвалилсэ ёго шурин любимой-от,

Ише тот любимой Кострюк Небрюковиць:

«Уж ты ой еси, батюшко родимой мой,

Ише тот ли король Небрюк Небрюковиць!

Ты спусьти-ко миня сьездить на святую Русь,

55 На святую меня Русь, сьездить в матушку камянну́ Москву —

Проводить-то мне любиму свою се́стрицю,

Посмотрять ихных могуциих бога́тырей».

Они скоро-то тут да вси поехали;

Да приехали они-то всё во матушку в славну камянну́ Москву.

60 Тут ведь скоро зазвонили в большой колокол,

Да запели обедьни Херуимския

Ише всё-то попы, попы соборныя;

Ише скоро тут ведь повели их во Божью́ церьковь,

Привели-то Марью-ту Небрюковну во веру-ту крешшоную,

65 Во крешшону ей веру, в православную;

Они стали держать-то по злату веньцу,

Принимать-то они да закон Божий тут.

Посьле етого у их пошол поцесён пир,

Да поцесён-то пир пошол на весь ведь мир:

70 Шьчо в перьвы́х-то пошло на кнезей, на бо́яр-то,

Ише на тех ли на купц́ей да на богатыих,

Шьчо на руськиих могуцих всё бога́тырей;

А бога́тырей-то право не погодилосе,

Шьчо могуциих, удалых их не слуцилосе —

75 Собирать на бедных, на прожи́тосьних хресьянушок,

Не оставляет на радости ише бедных вдов,

Не оставлят он сиротьских всих малых детоцёк.

Как пошол у их поце́сён-от пир навесели;

Ише све́тёл-от день пошол ко вецёру,

80 И как красноё солнышко всё ко западу.

Грозной-от царь да Иван Васильёвиць

Со своей-то с кнегиной, молодой жоной

По полатам белокамянным похаживат,

Говорит-то он сам да таковы реци:

85 «Ише вси у мня сидят да на пиру-ту всё,

Ишше все у мня сидят-то ведь пьют всё, кушают,

Ишше беленьку лебёдочку всё рушают;

Да сидит только любимой-от, милой шурин мой

Ише тот ли Кострюк-от сидит Небрюкович он».[154]

90 «Сидишь ты нешьто́ у мня, всё не кушаёшь,

Ишше беленькой лебёдочки всё не рушаёшь?

Ишше место тибе разьве не по разуму,

Или кушаньё моё тибе не по совесьти,

Али цярой-то тебя разьве обнесли у мня,

95 Али хто-небудь уж разьве ведь надьсмехаитьце?»

Тут ведь скоро-то шурин ему ответ держал,

Отьвечаёт скоро́ всё Кострюк Небрюкович:

«Уж ты Грозной царь же Иван Васильёвич!

По уму-ту мне место твоё, по разуму,

100 Всё ведь кушаньё твоё по удовольствию,

Ише цярочкой меня не обнесьли нехто,

Как невежа надо мной-то не надьсмеяласе;

Я сижу у тибя, об том призадумалсэ:

Ише хочитцэ мне бы попотешитце,

105 Попотешитце мне бы, всё позабавитце;

Ты как дай луцьше могуцёго сильнёго бога́тыря,

Мне-ка дай-ко-се с им-то поборотисе.

Посмотри ведь ты, царь, сам со царицою

На мою всё поступочку богатырьчкую».

110 Ише тут Гро́зён царь Иван призадумалсэ,

Призадумалсэ тут-то он, приросту́жилсэ:

«Непошьто́ убьёт могуц́его у мня сильнёго бога́тыря!»

Выходил-то Грозён царь Иван Васильёвич,

Выходил-то он скоро всё на широкой двор;

115 Он берёт в белы руцюшки золоту трубу,

Затрубил-то он как всё в золоту трубу.

Ишше нету могуцих сильних бога́тырей,

Ишше нету-ту, всё да прирозьехались;

Как выскакивал один бедной бога́тырь тут,

120 Он ведь бедненькой, все сам нездоровенькой,

Ишше по имени-то Хроменькой Пота́нёчка;

Ишше хроменькой Потанёчка, нездоровенькой,

Он сутул, всё горбат, он был напере́д покля́п,

Он на праву-ту ноженьку всё припадывал,

125 На леву́-ту ту, он ножочькой подковырывал,

По пережи́му-ту был сам пережи́мистой,[155]

Ай он силой был несильнёй, всё напу́ском смел.

Говорил-то он всё Грозному цярю Ивану-ту Васильёвичу:

«Уж ты гой еси, Грозной царь Иван Васильёвич!

130 Я ува́жу Косьтрюку-ту хошь я в первой раз,

Я уважу Косьтрюку-ту во второй хошь раз,

Я уважу Косьтрюку-ту во трете́й-от раз.

Не пецялуйсе ты, Грозной мой славной царь:

Шьто Потанюшки мне-ка смерть не писана».

135 Да пошли они могуци всё на широкой двор;

Да выскакивал Косьтрюк-Небрюк ц́ерез дубовой стол;

Уронил-то он ведь сорок-то князьей, бо́яров:

Не убил хошь до смерти, да досадил он им.

Выходили тут Грозной царь Иван Васильёвиць

140 Со царицой-то со Марьей всё Небрюковной

Посмотрять-то на могуцих на двух бога́тырей.

Да Потанюшка-та бедной всё поддаваитьце,

Поддаваитьце Потанюшка всё до трёх же раз;

Всё кина́т ёго Кострюк-от всё Небрюковиць.

145 Грозён царь Иван Васильёвиць стоит неве́сёл тут,

Шьчо невесёл стоит, стоит всё нерадосьнёй;

Он повесил буйну голову всё с могуцих плець,

Он поту́пил очи ясны во матушку сыру земьлю,

Прокатились горюци́-ти всё ведь слёзы йз глаз.

150 Ишше Марья стоит-то да всё Небрюковна,

Она ве́сёло стоит, да всё ведь веселёхонька:

Не жалет она Потанюшки бедного Хро́мого,

Шьчо жалет она своёго-та брата ро́дного

Шьчо того ли Косьтрюка-та всё Небрю́ковиця.

155 Как во ту-ту[156] было да всё во то время,

Увидал бедной Потанюшка-та всё Хроменькой

Как своёго-та царя надежду белого,

Он того ли Ивана всё Васильёвиця, —

Шьто слезит-то он свои да оци ясныя,

160 Он жалет всё Потанюшку-ту всё Хро́мого.

Говорит-то Потанюшка таковы реци:

«Уж ты милой мой, ты всё Грозной царь,

Уж ты свет, ты государь Иван Васильёвиць!

Благослови-ко ты мне-ка хоть слово вымолвить,

165 Сло́во вымолвить мне да реци выполнить,

Ты бес той мне бес казьни бес скорыя,

Ты бес той мне бес сабельки без вострыя,

Ты бес той мне надьсмешецьки великия:

Ты ише́ благослови миня Косьтрюка побороть,

170 Побороть-то ведь мне ёго всё ведь по-хорошому».

Говорит-то ведь Грозен царь Иван Васильёвиць:

«Тебе Бох благословит, Потанечка Хроменькой,

Ише хроменькой ты, бедной, нездоровенькой!

Побори Косьтрюка-та, да как тибе хочитце,

175 Ише хочитце как-то да как ведь я велю;

Пропусьти ету славушку по столичному по славному по городу,

Как по матушки по нашой по камянно́й Москвы.

Ты не мошь ли с ёго хошь бы платьё цветно содрать,

По Москвы ёго по городу спустить на́гого?»

180 Он ведь выслушал реци-ти скоро от царя-та всё;

Поступил-то Потанюшка всё скорёхонько,

Он ведь брал-то ёго скоро за праву руку́,

Он бросал-то к собе он на ножку правую,

Он выки́нывал ёго вверьх высокохонько:

185 Он пониже ведь облаку всё ходецёго,

Он повыше его всё лесу́ стояцёго,

Он ведь выше дворьця-та всё государёва;

Он спускал Костьрюка-та всё на сыру землю,

Подхватил он его к себе на белы́ руки,

190 Обрывал у его-то всё платьё цьве́тноё,

Он спускал же ёго-то всё по святой Руси,

По святой Руси спускал всё по камянно́й Москвы,

Он ведь на́гого спусьтил всё ёго бо́сого.[157]

Ише Марья-та Небрюковна приросьплакалась;

195 А Косьтрюк-от идёт, сле́зно уливаитьце:

«Шьто не дай Бох бывать больше на святой Руси,

Как во славной-то матушки в камянно́й Москвы,

Да не дай Бох видать мне руських сильниих,

Руських сильних, могуцих мне бога́тырей!»

200 Тут ведь Косьтрюк Небрюковиць

Прибегает ко дворьцю скоро к восударьскому,

Он крыцял-то, зыча́л своим зыцьним голосом:

«Уж ты ой еси, се́стриця родимая,

Ты родима моя се́стриця любимая,

205 Уж ты Марья, ты всё да свет Небрюковна!

Уж вы дайте-ко своё хошь како-небудь платьё цьве́тноё,

Приукройте-тко моё вы всё тело на́гоё;

Вы подайте-ко моёго всё коня доброго».

Ише скоро тут Марья Небрюковна-та одевала их;

210 Ише тут-то был не Косьтрюк не всё Небрюковиць.

Ишше сказыват Марья всё Небрюковна

Своёму-ту Грозному царю Ивану всё Васильёвицю:

«Уж ты дай-ко-се мне в роспореженьицё, Грозной царь Иван Васильёвиць,

Запрети всёго народа православного,

215 Не смотряли шьчобы на моёго-та брателка любимого,

Не смотряли шьчобы, не гра́яли.

Приобдену сама я бедного на́гого».

Приобдела его-то да всё ведь на́гого.

Запретили многи, людей добрых всех,

220 Не смотряли шьчобы люди, не видели.

Уежал-то он скоро со студу-ту со великого,

К своёму-ту уехал-то к отцу к матушки,

Да к тому ли королю всё Небрю́ку Небрюковичу;

Он слезьнёшенько тут у их приросплакалсэ,

225 Он родителям своим Косьтрюк прирозжалилсэ:

«Не поеду я ведь больше на сьвятую Русь

К своёму-ту любимому всё ведь к зятю-ту,

Я к тому ли к Ивану-ту ко Васильёвицю,

Я к своей-то ведь Марьи-то всё Небрюковны!

230 Хороша у их матушка камянна́ Москва,

Хорошо-то у их всё изукрашона;

Только тем у их худо-то на сьвятой Руси,

На сьвятой-то Руси, в матушки всё в камянно́й Москвы,

Шьчо бога́тыри у их всё живут присильния,

235 Шьчо ведь сильни бога́тыри всё бестыдныя:

Обдирали миня-то да всё ведь до́ нага».

Ай мне сьпеть мне-ка стари́нушку старинную,

Шьто старинную старинушку, бывалую

Про того ли сьпеть цяря, цяря москоського,

Про Ивана-та сьпеть всё про Васильевича.

5 Как во матушки-то было в камянно́й Москвы,

А у Грозного царя было у Ивана свет Васи́льёвича,

Заводилась у ево́ беседушка всё тихая,

Ай ведь тихая беседушка смиренная;

Тут ведь заводилсэ у царя-та всё поцесён пир,

10 Поцесён-от пир да тут на весь на мир:

Ай на тех ли на князьей, гостей торговыих,

Ай на сильних на могуциих бога́тырей;

Ай ведь вси тут на пиру-ту напивалисе;

Пьют они, едят, да сами кушают,

15 Ай ведь белиньку лебёдочку всё ру́шают;

На пиру-ту они все-то, все захвастали;

Ай богатой-от хвастат золотой казной,

Как бога́тырь-от хвастат могучо́й силой,

Ай как глупой-от хвастат молодой жоной,

20 Ише мудрой-от хвастат всё родной сестрой.

Говорит-то Грозен царь Иван Васильёвич,

По полатушки-то сам собой похаживат:

«Мне похвастать разьве мне, да царю Грозному,

Я могу-то, всё могу да я похвастать-то;

25 Ненапрасно буду хвастать, так я зьделаю:

Я повыведу измену ис Чернигова,

Я повыведу изменушку ис Киева,

Я повыведу изменушку из матушки ис камянно́й Москвы».

Говорят ёму смелы́[159] да всё сьмелёшенько,

30 Не боятьце-то Грозно́го-то царя всё белого,

Говорили-ти князья всё во одно слово:

«Уж ты гой еси, наш Грозной царь Иван Васильёвиць!

Ты не выведёшь изменушку из Новго́рода,

Не вывесьти изменушки тебе ис Киева,

35 Да не вывесьти тибе из матушки ис камянно́й Москвы;

Ишше тот у нас, у нас выведёт изменушку,

Шьчо ведь выведёт да из Новго́рода,

Он повыведёт у нас да всё ис Киева,

Он повыведёт у нас из матушки ис камянно́й Москвы —

40 И которо-то ведь цядышко твоё любимоё:

Он теперь ведь всё подле тобя сидит,

Ишше тот ли млад Фёдор-от Иванович.

Не потухнёт-то свешша ведь наша воску ярова;

Ай на ком загорит наша свешша-та воскоярова,

45 Зацарит у нас царём ведь Фёдор, всё царевиць млад,

Ай царевиць млад Фёдор свет Ивановиць;

У нас всё тогда в Москве-то будет по-хорошому».

Розгрубилось у царя-то ретиво́ серьцо,

Ретиво ево серьцо, всё кровь горячая;

50 Выбегает Грозен царь Иван Васильёвиць,

Выбегает он скоренько на красно́ крыльцё,

Он крыцит-то своим да зыцьним голосом:

«Вы бегите, вы идите ко мне вы крутёхонько,

Палачи вы все мои всё немило́сьливы».

55 Палачи-ти все ведь тут да испугалисе,

По домам они скоренько розьбега́лисе,

На крепки́ они замки всё замыкалисе;

Тольке тут не убоялсэ един он тут,

Ай по имени Малю́та сын Скурла́тьев был.

60 Ён бежит-то всё к царю всё не с упа́дкою:

«Почему ты эдак каркашь, ты всё Грозной царь,

Ище Грозной ты царь Иван Васильевич?

Ты крыцишь-то, ты крыцишь да не по-путьнёму».

Говорит-то Грозной царь Иван Васильёвич:

65 «Ты поди, поди, Малюта всё Скурлятов ты,

Ты поди прямо в полаты ко мне царьския,

Ты бери, бери единую жемцюжину,

Ты еди́наго моёво цяда милого

Шьчо по имени Фёдора Ивановича;

70 Ты возьми поди ево за рученьку за правую,

Поведи ево на по́лё на Куликово,

Ойми́-ко ты со спички саблю вострую,

Отсеки по плець его да буйну голову,

Принеси ко мне всё сабельку кровавую».

75 Он ведь брал ево за руц́еньку за правую.

Ай приходит скоро царь в полатушки свои во царьския,

Ай во царския полаты белокамянны;

Тут заплакали многи́ да люди добрыя,

На пиру-ту все кнезья да все ведь бо́яра:

80 «Шьчо потухла-то свешша ведь воску ярова,

Укатилась скацёна́ наша жемцюжинка,

Ай не стало-то на царсьви ведь царевиця

Ай того ли Фёдора у нас Ивановича!»

Надевали тот народ, да люди добрыя

85 Они чёрное всё платьичо, печальнёё.

Ай во ту-ту ведь пору́ было́, во то время,

Увидал-то тут как всё ведь из окошоцька

Любимой-от ево, всё милой дядюшка

Ишше тот ли князь Никитушка Романовиць;

90 Он не сам хошь увидал, да услыхал-то он:

Донесьли-то ему да кня́зья, бо́яра.

Отдавал он молодого-то взамен своёго ключничка,

Отнимал-то он любимого племянницька,

Шьчо того ли он Фёдора Ивановича;

95 Он берёт ево за рученьку за правую,

Он челуёт всё в ево уста саха́рныя:

«А ведь тот ли вам кус да не вам кушати!»

Отьсекали-то у мла́дого у клюцьницька,

Отсекали-то ево да буйну голову,

100 Привезли ко царю саблю́ кровавую.

Воротил-то дядюшка племянницька,

Он избавил-то его от сьмерти скорыя,

Он от скорой ево сьмерти от напрасною.

Собираёт князь Микитушка Романович,

105 Собираёт для племянничка почесён пир;

Всё палит-то он ис пушок беспрестанно тут,

Как из мелкого ору́жья безуты́шно-то.

Ай у Грозного царя Ивана-та Васильёвича

Ище пушки у ево всё — не по-старому,

110 Шьчо из мелкого оружья обсекаитьце;

Посылат-то он скоры́х послов скорёхонько:

«Вы зовите моево вы шурина,

Моево вы шурина любимого,

Вы того зовите-ко Микиту всё Романовича:

115 Он ведь пусьть придёт, меня в печали-то посмотрит-то,

Он посмотрит меня да посетит пушшяй».

Тут приходят к ему да так скоры́ послы:

«Ты пойдём, пойдём, Микита князь Романович!

Ай зовёт наш Грозен царь Иван Васильёвич».

120 Тут пошол-то он да так скоре́шенько;

Приходит он ко Грозному царю Иван Васильёвичу.

Говорит-то Грозной царь Иван Васильёвиць:

«Шьчо же милой ты, любимой мой ты шурин-от

Ай ли тот ли Никита свет Романовиць!

125 У тя пушки-ти палят да всё по-старому,

Всё по-старому палят у тя, по-прежному,

А из мелка оружья́ не обсекаютце;

Ты не знаёшь про меня разьве незгодушки,

Про моёго ты про мла́дого царевиця,

130 Про того ли ты про Фёдора Ивановича?

Как одна была у мня скачо́ная жемчужинка,

А одна была снали́вна сла́дка ягодка;

Ай свалиласе у мня да укатиласе —

Шьчо един-от у меня да сын любимой мой,

135 Ишше тот ли у мня Фёдор-от цяревиць млад,

Шьчо цяревиць у мня млад да свет Ивановиць!»

Говорит-то ёму шурин-от любимой-от

Ише тот ли Никита свет Романовиць:

«У миня-то, всё любимой ты ведь зеть ты мой,

140 У мня всё идёт по-старому, по-прежному,

У мня всё-то дело делаитце по-досе́льнёму:

Ай поц́е́сён у мня пир идёт наве́сели,

Шьчо навесели идёт у мня на радосьти;

Безуты́шно мы палим да в пушки всё,

145 У мня мелко оружьё не обсекаитьце;

Шьчо приехал ведь ко мне всё небывалой гось,

Небывалой ко мне гось да долгожда́ной-от

Шьчо по имени ведь Фёдор свет Ивановиць,

Ай любимой мой милой всё племяньницёк».

150 Говорит-то Грозен царь Иван Васильёвиць:

«Ты любимой мой, ты шурин, ты Никита свет Романовиць!

Ай обрадовал теперь моё да ретиво́ серьцо,

Воротил ты у миня сына единого,

Ай того ли у мня мла́дого царевиця

155 Ай по имени Фёдора Ивановиця,

Дорогую ты мою круглу жимцюжинку,

Виноградную нали́вну, сладку ягодку,

Мла́дого ты Фёдора-цяревиця!»[160]

Ише было-то во матушки во нашой в каменно́й Москвы,

Как у нас во дворьци у царя белого,

Царя Грозного Ивана у Васильевиця:

Приходила тут ему да скора смерть,

5 Скора-та смерть матушка престрашная.

Ище стал-то он Грозен царь Иван Васильевич понема́гивать,

Розболелсэ-то он тут скоре́шенько.

В головях-то у ёго стоит Фёдор-от цяревиць млад,

Во ногах-то сидит Настасья-царевна.

10 Сидят они, сле́зно уливаютце.

Говорит им Грозной царь Иван Васильевич:

«Уж ты милой мой младой цяревиць млад!

Как когда-то я помру, да когды Бог велит,

Вы поло́жьте-тко мне-ка в гроб-от, мне,

15 Положьте-ко вы да мой-от стра́шон мець;

Понесут-то моё да тело белое —

Православны-ти люди всё ужа́хнутце,

Вси солдатушки тут да приросплацютьце.

Хошь и звали меня да всё я — Грозной царь,

20 Пожалеют-то меня да вси солдатушки:

Как до их-то я был, да всё не грозной был,

Всё не грозной был, да всё я милосьлив,

Всё я милосьлив да всё я жалосьлив».

Как во ту пору было́, во то время,

25 Понесли царя да во Божью́ церьковь.

Вси иду́т солдаты, сле́зно пла́цют-то,

Во полках солдаты прицитают тут.

Как един солдат-от на цясах стоял,

На цясах стоял да сле́зно плакал он;

30 Как ударили да в большой колокол,

Говорил солдат да таковы реци:

«Росьпрекрасно ты да моё де́ревцё,

Моё деревцё да кипарисноё;

Уж ты ягодка моя смородинка,

35 Виноградная да моя сладкая!

Ты когды росла да когда вызрела,

Во каку пору да ты повыросла,

Во како́ же лето ты повы́здрела?

Ты розы́ньсе-ко да мать сыра земля!»

40 Он приплакиват, сам выговариват:

«Ты роскройсе-ко, да дорога парця!

Ты востань-ко, седь, да православной царь,

Православной царь да царь ты белой наш,

Царь ты белой наш Иван Васильёвиць!

45 Ты востань, востань да ко солдату мне,

Ко солдату мне всё к новобраному;

Посмотри-ко ты да на солдатика:

Во слёзах стою да слово молвлю я,

В возрыданьици да рець гово́рю я;

50 Как реву-ту я, да как река тече́т,

Говорю-ту я, да как ведь гром гремит.

Уж ты стань, востань да посмотри на нас,

Посмотри на нас да ты на те полки,

Шьчо на те полки всё на солдацькия,

55 На свою-то ты да на арьме́юшку:

Хорошо у тя они уря́жоны;

Они вси у нас да по фрунту́ стоят,

Они вси стоят да оружьи́ дёржа́т,

Оружья́ держат да во своих руках,

60 Во своих руках да по своим полкам,

По своим полкам да по уц́еньицям,

По уц́еньицям — да ко войны́ уцят,

Ко войны уцят, да во поход пойдут,

Во поход пойдут, — да они вси ревут:

65 Споминают всё да царя белого,

Шьто того ли царя Ивана да Васи́льёвиця».[162]

Поежает Скопи́н-от, да князь-от Михайло Васи́льёвич,

Поежает Ско́пин-от за Москву-реку.

’на наказывает Скопи́ну-ту родна матушка,

Родна матушка ему, ему молода жона:

5 «Уж ты душенька Михайло да ты Васильёвич,

Уж ты тот ли князь да Ско́пин-от!

Ты не езьди, Скопи́н, да за Москву-реку:

Там поставят тебя-то — ведь не за пир зовут,

Не за пир тибя зовут-то, не пировать с тобой,

10 Они тебя — держать всё хресьника

У того-то у князя у московського.

Ты одёржишь своёго хошь восприемьника».

Говорит ёму да родна-та да ево матушка:

«Ты не пей-ко-се у их да зелёна́ вина,

15 Ты не кушай-ко у их всё есвы саха́рныя:

Да уходит тебя кума, да доць Малю́тьёва».

Он не слушает наказу-ту ро́дной матушки,

Родной матушки наказу-ту, молодой жены;

Поежаёт-то Ско́пин-то князь Михайло свет Васильёвич,

20 Он берёт, берёт коня-та всё богатырьского,

Он уехал за матушку за Москву-реку.

Приежает ко князю-ту ко московському;

Да стречяют Скопина́-та князя Михайла Васильёвича,

Да стречают ево на широкой светлой улици,

25 Приглашают ево всё ’поче́сён пир;

Да идёт-то Скопи́н князь Михайло Васильёвич,

Он идёт-то да ничево-то всё не думает;

Одёржал же он своё́го восприемника.

Собираёт князь на радосьти тут почесён пир,

30 Он почесён-от пир да он на весь на мир:

На своих-то на князье́й да он на бо́яров,

Для того-то собират больше Скопина́ кума́,

Для того ли-то князя Михайла Васильёвича,

Да садит он ево всё во большо́ место

35 Во большо́ ево место да ише всё к собе.

Ише тут ведь бояра всё зло подумали;

Розговорили они да всё княгиню тут,

Насыпа́ли в стокан ёму зелья лютого;

Подносила кума всё ему крестовая.

40 Выпиваёт Скопи́н, ничево не думаёт;

Загорело у ево скоро ретиво́ серьцо;

Выходил-то он ведь скоро ис цёсна пиру,

Говорил-то он кумы-то своей крестовою:

«Уж ты гой еси, кума ты моя крестовая!

45 Опоила ты, всё ты меня, безбожниця,

Опоила меня ты да зе́льём лютыим,

Ты злодейка-кума, ты да зьмея лютая,

Зьмея лютая ты, да доць Малю́тина,

Доць Малютина ты, да всё Скурлатова.

50 Отьвези ты миня, да кум крестовой мой,

Ко своей-то[164] отьвезти меня к ро́дной матушки.

Ишше я-то на вас-то да зла не думаю:

Уходила миня кума-злодейка зла,

Да злодейка-та зла, да доць Малютина».

55 Уежаёт он скоро да к ро́дной матушки,

К родной матушки, к своей-то он к молодой жоны́;

Ише тут-то заходит-то во полатушки

Ко своей-то ко родимой да он ко матушки.

Он зашол-то сам сле́зно да уливаитце,

60 Он всемирно во своих грехах всим он каелса,

Ище тут-то з души́ он скоро́ представилсэ:

Да згорело у ёго-то тут ретиво́ серьцо.

Во Москвы-то было, во царьсви,

Во прекрасном восударьстви,

Перебор-то был боярам,

Пересмотр-о̆т бы̆л воеводам.

5 Из бояр, бояр выбирали,

Воеводу-ту поставляли,

Воеводу-ту непростого —

Ево роду же непростого:

Из бояр князь-Салтыкова.

10 Воспрого́ворит-то государь-царь наш,

Алексей-сударь свет-Михайловиць:

«Уж ты гой еси, воевода!

Я пошлю тйбя̆, воевода,

Ко мана́стырю святому

15 Ко игумену честно́му:

Стару веру-ту поруши́те,

Стары книги исприби́те,

На огни вы вси сожгите».

Воспрого́ворит воевода:

20 «Уж ты гой ӗсй, государь-царь наш,

Волексей ты суда́рь-Михайловиць!

Как нельзя-то думой подумать

На свято́ ведь на это место,

На прекрасною кенорию,

25 Шьчё на све́тов-то преподобных

Соловецьких ведь цюдотворьцев».

Воспрого́ворит осударь-царь наш

Алексей-от суда́рь-Михайловиць:

«Уж ты гой еси, воевода!

30 Прикажу я тебе казнити,

Руки, ноги же отпилити,

Буйну голову отрубити».

Воевода-та испугалсэ,

Сам слезами же обливалсэ:

35 «Уж ты гой еси, государь-царь наш

Алексей же суда́рь-Михайловиць!

Погоди ты миня пилити,

Уж [м]не дай рець говорити:

Мне-ка дай жӗ ты̆ силы много,

40 Мне стрельцов, борьцо́в, салдатов».

Шьчё садилсэ-то воевода;

Надалек’он, свет, отъехал, —

Он росплакалсэ, сам роздумалсэ:

«Хошь я смерть-ту — я прииму же!»

45 Он роздумалсэ воевода:

Во пути будто рознемо́гсе;

Он назать скоро воротилсэ.

На то место-то накупа́лсэ

Из бояр, бояр князь Пеше́рской;

50 Шьчё садилсэ-то воевода

Он во лёгоньки стружо́цьки;

Потянули-то ветры буйны

С полудённую сторонку,

Уносило-то воеводу

55 Ко манастырю святому,

Ко игумену чесно́му,

Ка[к] ко све́там-то преподобным

Соловецьким же чудотворьцам.

Как стрелял, стрелял воевода

60 Во соборну-ту Божью церьковь,

Уронил-то тут воевода

Богородицу со престола.

Вси манахи-ти испугались,

По стенам-то вси побросались

65 В одну келью-ту собирались,

В одно слово-то говорили:

Говорил-то всё игумен:

«Вы не бойтесь-ко, мои дети,

Не страшитесь-ко етой страсьти!

70 Мы по-старому ведь отслужим, —

С Христом в царсьви с им прибу́дём».

По грехам было суцини́лось,

По тежки́м грехам сотворилось:

Захотел-то ведь деревя́га

75 В светом озери [он] купатьце,

По верёвкам ц́ерез стену-ту опускатьце;

Ишше пал етот грешник

Он на сы́ру-ту земьлю;

Он сломил сво̆ю̆ пра́ву руку,

80 Извихну́л сво̆ю̆ леву ногу.

Тут пришол к ё̆мў воевода:

«Ты скажи-ко нам сушшу правду:

Ище́ порохом-то ли дово́лён манастырь,

Ишше пушками-то доволен ли,

85 Ишше крепосью-то крепок ли

Да людьми-то ведь он лю́дён ли?»

Говорил-то тут деревяга:

«Он ведь крепосью-ту крепок,

Он людьми тольки не лю́дён.

90 Попадите й вы зайдите

Дровяны́м-то в стену окошком».

Как зашол-то воевода,

Росказал как деревяга;

Он заця́л тут воевода,

95 Стару веру-ту поруши́л взял,

Стары книги-ти Божьи изорвал всё,

На огни-ти он прожигал их;

Всех манахов прирубили,

В си́нё морё-то помётали

100 Над игуменом наругались:

Рецист язык у его отрежут, —

Ц́ерез ночь было тако цюдо:

Он ведь зделалсэ весь здравой;

Они взели его убили —

105 Как небесно царство́ купили.

Во ту пору-ту, во то время,

В са́му в ту ведь в тёмну ноцьку

Ишше к нашому царю жо

К Олёксею-то свет-Михайловицю

110 Как приходят к ёму два старьца,

Как хотят-то его убита,

Руки, ноги да отпилити;

Говорят ёму таки реци:

«Уж ты гой ӗсй, государь-царь,

115 Олексей ты суда́рь-Михайловиць!

Не розорей-ко ты старой веры».

Посылат-то ведь царь же ско́ро,

Он гонцёв-то скоро́, салдатов:

«Старой веры не розоряйте,

120 Вы ведь книг-то не розрушайте,

На огни-то не розжигайте,

Вы манахов-то не рубите».

Ище стретили воеводу

В славном городи во Во́логды.

125 Воевода-то розболелсэ

Он в худой-то боли сконцялсэ.

Государь-от, государь наш царь

Олексей-свет суда́рь-Михайловиць

За воеводой собиралсэ,

130 Он своёй-то жизней сконцялсэ.^а

Понесли ёго в Божью церьковь, —

Потекло у ёго из у́шей-то,

Потекла у ёго всяка га́вря

Ишше уши-ти затыка́ли

135 Всё хлопцятой белой бумагой.[166]

Во Москвы-то ведь было, в славном городи,

Ай на царьсви-то ведь не́ было не цяря и не цяревиця,

Шьчо не мла́дого родимого наследьницька:

Тут цярила-то цяриця благоверная

5 Ише та Екатерина Алексеевна.

Шьчо сидела она, цярила ровно три года;

Тут заслышел король неверной шве́дьской-от;

Ишше сам-то он, тотарин, похваляитце:

«Я зайду-пойду во матушку в Москву-город;

10 Наперёд я розорю в Москве да церьквы Божьи вси,

Я тогда буду рубить со старого до малого.

Не оставлю я в Москве силы на семяна;

Я царицу-ту Екатерину за собой возьму,

За своёго я за сына за любимого».

15 Ай подходит-то тут король всё шведьцькия,

Он подходит-то под матушку под славну каменну́ Москву,

Он тут пишот ёрлыцьки́ всё скорописцяты.

Принесьли-то от шведського-то короля да скору грамотку,

Подавают цярици-то Екатерины Алексеёвны;

20 Задрожали тут у ей да ручки белыя,

Приудро́гло тут ее́ всё ретиво́ серьцо,

Прокатились из очей слёзы горючия:

«Я слегу́ теперь в постелёчку во смертную!»

У ей был-то всё в полках-то во военных тут

25 Предводитель-от большой да был всё хитрой сам,[167]

Роспорядком-то был да всё россу́дливой;

Ухитри́л ёго Господь ведь своей хитросью.

Он пришол-то, стал царицу уговаривать:

«Не тужи, наша царица благоверная!

30 Ты читай себе молитву всё Исусову,

Призывай к себе на помощь Бога-Господа;

Ты садись поди, на свой садись на зо́лот стул».

Говорит наша царица православная:

«Не могу итти я сесь к тебе на зо́лот стул:

35 Присиделсэ золотой мне стул в три годицька».

Он ведь брал свою царицу за белы́ руки,

Посадил-то взял ведь он ей к дубову́ столу:

«Ты читай, сиди, молитву всё Исусову;

Сокрепит ведь тебя Господи, помилуёт».

40 Он ведь стал-то писать, ей всё росказывать:

«Написал ведь нам король да он всё швецькой-от:

„Приналажены ли как у вас да пушки-матушки,

Принака́чоны ли всё у вас да зе́льё с порохом?“»

Говорит-то тут ведь предводитель наш премудрой-от:

45 «Ты ведь слушай-ко, Екатерина Алексеёвна:

Присуди ты, мне-ка пособи да ели, как писать,

Мне-ка как писать злодею, всё отписывать».

Говорит Екатерина всё таки слова:

«Ты пиши, пиши-ко сам, да как ведь Бох велит,

50 Как ведь Бох тебе велит да твоей мудросьти».

Во перьвы́х-то стал всё приуписывать:

«Добро жаловать, ты да ко́роль шведськия,

Да во матушку-ту нашу в камянну́ Москву!

Под-у матушки во нашой камянно́й Москвы

55 Пушки-матушки у нас все принаряжены,

Бочки с порохом у нас всё принака́чоны».

Он ишше-то всё да как уписывал:

«У нас нет такого всё закону на сьвятой Руси,

На сьвятой Руси закону, в камянно́й Москве:

60 Погосьтить у нас в госьтях — тогда заму́ж берут.

Ты приди, приди ты в госьти-то к царици тут,

Ты ко мне приди, к царици, посмотрять меня;

Поиграм-то мы с тобой да в карты, в пе́шочки».

Уносили скору грамотку да свою руськую,

65 Отдавали королю в руки ко швецькому.

В руках грамотку он брал скоро́ да роспечатывал,

Роспечатывал он брал да скоро сам прочитывал,

Всё прочитывал, скоро росьмеха́итце,

Росьмехаитце, сам в госьти собираитце.

70 Приносил ей дороги́ да всё подароцьки,

Дороги-ти ей подарочки бесц́енныя;

Принимает царица-то Екатерина Алексеевна,

Принимает кароля да всё тут шведьского,

Шьчо ведёт она в полаты белокамянны.

75 Говорит-то ей король да таковы слова:

«Ты прекрасная Екатерина Алексеёвна!

Ты поди, поди за сына всё в замужесьтво —

Не сожгу-ту я в Москву у вас Божьи́ церьквы,

Не прибью-ту я у вас народу православного».

80 Говорит Екатерина таковы слова:

«Уж ты гой еси, король да король шведьськой ты!

У тя где-то ведь да сын-от, всё жених-то мне?» —

«У мня нету сына здесь, не пригодилосе.

Я ведь сам возьму тебя да увезу к себе».

85 Говорит наша царица благоверная:

«Мне-ка дай ты, король, строку на неделёчку,

Погосьтить-то мне с тобой да погулять ведь здесь».

Шьчо тому-то был король себе раде́шенёк;

Его ла́шшит всё цариця ре́цьми тут хорошима.

90 Говорил-то ей король да таковы слова:

«Шьто бессро́цьнёго-то времени на сьвети нет».

Тут ведь зовет ей король да всё к себе в госьти,

Ей во те ли во свои да всё во лагери.

Говорит тут предводитель всё премудрой-от:

95 «Положи возьми в мешок муки хоть с пуд ведь ты,

Ты носи эту муку да в собой кажной день.

Понесу-ту я ёму всё во́доцёк-напи́воцьков;

Напои́м мы короля да всё мы пьяного.

Я возьму, возьму в собой ише́ булатён нож».

100 Тут пошли они к ёму в госьти, отправились.

В камянно́й Москве народ вси ужахну́лисе,

Ужахну́лисе народ вси, зьдивовалисе,

Зьдивовались тут народ, слезно́ росплакались;

Говорят ведь они сами таковы слова:

105 «Эк, изьменушку царица, верно, делаёт!»

А приходит царица к королю в госьти;

Ей стречает тут король, да ниско кланялсэ.

Напоили ево водками всё до́пьяна;

Тут ведь стал-то король шведськой[168] веселёхонёк;

110 Ён ведь стал-то с царицой поговаривать,

Стал он разны-ти шутоцьки пошу́цивать.

Покатились у царици горючи́ слёзы.

Говорит тут предводитель таковы слова:

«Уж ты гой еси, король ты земьли Шведьскою!

115 Повались ты всё к царици на колени к ей».

Он тому-то как король был рад-раде́шенёк.

Говорит ёму царица-та Екатерина Алексеёвна:

«Уж ты гой еси, король да земли Шведськия!

Ты усьни ты на коленях хоть немножоцько.

120 Мне приходит теперь время, нать домой итти».

Тут ведь скоро же король да засыпал у ей.

Шьчо во ту ведь пору́ было́, во то́ время,

Предводитель её хитрой приуму́дрилсэ,

Приуму́дрилсэ он да приухи́трилсэ:

125 Доставает скоро ножицёк булатной-от,

От отрезал королю-ту буйну голову;

Ешшо сам-то взял его да приоку́тал всё,

Он спусьтил-то эту голову в мешок, в муку,

Положил мешок-то королю да под оку́тоцьку.[169]

130 Они сами благодарили Бога-Господа и вон пошли.

Они скоро, царица-та Екатерина Алексеёвна,

Ай приходят во полаты белокамянны,

Весёлы́м они приходят веселёхоньки,

Они за́цели палить-то, бить силу ведь шведцькую,

135 До тово — они не смеют им противитьце;

Они бились тут, стреляли бо́ём огняным;

Сила шведьская-та стоит да не противитце.

До того они добились бо́ём огняным —

Их немного тут стало оставатисе;

140 По сторонам-то шведська сила розьбегаитце,

Им тут в руки-ти сила́ нова́ пехаитьце,

Им пехаитьце в руки, изьвиняитце:

«Вы берите положите под сьвятую Русь,

Под сьвятую Русь, под матушку под камянну́ Москву!»

145 Исьприбили всю ведь силу до единого,

Не оставили силы всё на се́мяна.

Середи было красного лета,

Накануни Христового Вознесенья,

Там возноситце Христос Бох на небе́са

Со аньделами, с херувимами,

5 Со арханьделами, с серафимами,

Со всею небесною силой.

Тут росплачитце нишшая братья,

Розгорюитца у Господа Бога сиротцка:

«Уж ты Господи, Господи, царь небесной,

10 Ты куды же, Христос Бох, полетаешь,

На кого ты нас нишших оставляёшь,

Ишше хто будёт поить-то нас кормити,

Ишше хто будёт обувати нас одевати,

Хто от темной нас ночи обороняти?»

15 Воспрого́ворит Христос Бох, царь небесной:

«Ты не плаць, не плаць, нишшая братья!

Не горюй-ко, убога вдовья сиротина,

Я оставлю вам гору ведь золотую,

Я оставлю вам реку-ту все медову́ю,

20 Я оставлю вам сад ишше с виноградом —

Уж вы будете сыты вы, пьяны,

Уж вы будете обуты вы все, одеты,

Уж вы будете тёплом-то все обогреты».

А нехто со Христом ведь слова не молвит,

25 Со небесным царем рець не гово́рит.

Воспрого́ворит Иван все Предотеця,

Воспрого́ворит Кресьтитель-от все ѓосподнёй:

«Уж ты Ѓосподи, Ѓосподи, царь небесной!

Не давай нишшим гору-ты золотую,

30 Не давай нишшим реку-ту медову́ю,

Не давай нишшим сада́-та все с виноградом;

Не владеть нишшим горой будёт золотою,

Не владеть нишшим рекой будет медово́ю,

Не владеть нишшим садо́м будёт с виноградом.

35 Да пройдет про то славушка все вели́ка,

Шьчо дойдет ета слава да по всей земьли,

Шьчо до тех дойдет до царей-то, князьей богатых,

Шьчо дойдет до купцей-то, гостей торговых.

Отоймут у их гору ведь золотую,

40 Отоймут у их реку́-ту все медову́ю;

На горы́ у их будет убисьво,

Во реки у их будёт кроволитьё,

Во садах-виноградах будут убиты лёжать головы.

Уж ты Ѓосподи, Ѓосподи, царь небесной!

45 Уж ты дай нишшим свое-то имя Христово.

Они будут ходити бедны по посёлкам,

Они будут Христа тибя поминати,

Все небесного Царя тибя звеличати.

Дак тибе придет весть-та на небе́са,

50 Придет со аньделами к тибе, с херувимами,

Со арханьделами к тибе, с серафимами

Да со вьсей к тибе с небесною силой».

Ай был жил богатой, богат человек;

Сладкии меды один исьпивал,

Есвы сахарны один приедал.

Пошол богатой госьтей зазывать,

5 Насьтречу богатому убогой Лазарь,

Убогой Лазарь, убог человек.

«Здрастуй-ко, брателко, бо́гат человек,

Севодне ты меня, брателко, напой, накорьми,

Завтра ты, брателко, домой спроводи».

10 Плюнул богатой, сам прочь отошол —

«Едакой ты братечь, братом называть!

Едакой убогой родным меня нарекать!

Есь у мня братья получше тебя,

Получше, покраше, поприветьливие.^а

15 Говьти торговы — торговы-то братья моя,

Говьтины-то дети — суседи мои».

Повёлса у богатого че́сён пир.

Приходил убогой ко братьнёму двору.

Было у богатова два лютого пса,

20 Два лютого пса было, да потстольнёго:

По подстолью ходят, крошочки собирайт,

Убогому Лазарю бедному подают;

Тем ему Господи душочку напитал.

Выполз и Лазарь, убогой человек,

25 Зглянет убогой Лазарь верх на небо сам,

Змолитце он, бедной, Господу Богу:

«Осподи, Господи, Бог милосьлив мой!

Господи, Господи, Бог жалосьлив мой!

Выслушай, Господи, моленьё мое,

30 Приймли, Владыка, молитву мою,

Сошли мне-ка, Господи, с небес а́ньдело́в;

И не смирных, не кротких, не милосьливых,

И пушшай вынут душочку нечестно из миня,

Выкинут пусть душу ту на рогозу миня,

35 Выпусьтят пусть душу, кинут в огняну реку́,

В огнену реку душу, в кипе́чу смолу —

Ай тово моя душа уготовала она,

Ай тово моя грешна ура́довалась,

Ай в огни-то гореть, ей в смолы-то кипеть».

40 Ай выслушал Господи моленьё-то от нево,

Принял Владыко молитву-ту у ево,

По́слал с неба ведь двух ему а́ньдело́в;

Сьмирных и кротких их, милосьливых,

Милосьливых их все жалосьливых.

45 Вынели душочку честно-то из нево,

Положили душоцьку на пелёну́,

Выздымали душу-ту верьх на небеса,

Приносили душу ко царсву-ту ей,

Ко тому ли ко царсву ко небесному,

50 Ко тому душу раю́ ко пресьветлому;

Клали эту душу́ сьветы аньдела́

К Авраамею душу́ все ко Якову,

К самому душу Христу к царю к небесному:

«Да тово твоя душа уготовала она —

55 Уготовала царьствиё небесноё собе,

И вовеки она будёт радоватьце».

И пошол купець богатой Лазарь госьтей провожать

И нашла на богатого лю́та хоробра́