Беломорские старины и духовные стихи. Собрание А. В. Маркова

Ой же ты, езьдил Дунай из орды в орду,

Из орды в орду да из земьли в землю.

Ой, заехал к королю да к Ляховиньцькому.

Уш он жил у короля да ровно деветь лет;

5 Перьво три́ годы он жил у короля во стольшицьках,

Друго три́ годы он жил у короля во конюхах,

Третьё три́ годы он жил у Настасьюшки ф постельшицьках:

Не пуховыи перинушки отряхивал,

Не круто, высоко изголовьицё накладывал,

10 Тойко спал с Настасьёй на кроватоцьки тесовыи,

На одной периноцьки пуховыи,

Как дёржал руки выше колен, пониже пояса,

Как лёжал он у Настасьи на белых грудях.

Заводилсэ у короля поцесен пир

15 Как на фсех князей на фсех на бо́яроф,

Ой на фсих сильниих, могуциих бога́тырей.

Ишше фси-то на пиру-то пьяны, ве́селы,

Ишше фси-то на пиру да приросхвастались:

Как которой хвастат молодой жоной,

20 Как которой хвастат золотой казной,

Как которой хвастат силой богатырьською.

Как один Дунаюшко не хвастаёт.

Ешше ходит король по полатам белокаменным,

Сам он говорит да таковы реци:

25 «Ой же ты, Дунай да сын Ивановиць!

Для цего ты, Дунаюшко, не хвастаёшь?

Или не́цим, добру тибе веть молотцю, похвастати?»

Говорит Дунай да таковы реци:

«Ой же ты, король да Ляховинцькии!

30 Ишше есть у мня да цим похвастати!

Как жил у тя у короля ровно деветь лет;

Перво три́ годы я жил у тя во конюхах,

Ай друго три́ годы я жил у тя во стольшиках,

Третье три годы я жил у Настасьюшки ф постельшицьках:

35 Не пуховыи периноцьки ростряхивал,

Не круто́, высокоё зголовьицё накладывал,

Тойко спал с Настасьёй на одной периноцьки пуховыи,

Ай лёжал у Настасьи на белых грудях».

Тойко тут королю за беду палось,

40 Ой за ту досадушку великую:

«Ой вы, пановя мои, улановя,

Уш как те тотара немилосьливы!

Вы ведите-ко Дуная во цисто́ полё,

Хоть во то ф полё Куликово,

45 Ай ко той ко плахи г белолиповой,

Ай рубите-ко, казните с плець[546] да буйну голову».

Ой как брали Дуная за белы руки,

Поводили во то ф полё Куликово,

Ко той ко плахи г белолиповой,

50 Как рубить-казнить да буйну голову.

Тут Дунаушко да вот росплакалсэ:

«Ты прошшай, прошшай, да прошшай белой сьвет!

Мне по этой сырой матушки-земли не хаживать,

Травушки-муравушки не таптывать!

55 Вы прошшайте, люди православныя,

Прошшай, душоцька Настасья королевисьня!»

Как скрицял-ззыцял Дунай да зыцьним голосом,

Как во фсю пору да молодецькую,

Ой во фсю свою гортань да богатырьцькую:

60 «Как прошшай, прошшай, да прошшай белой сьвет!

Мне по этой сырой матушки-земли не хаживать,

Травушки-муравушки не таптывать!

Вы прошшайте, люди православныя,

Прошшай, душинька Настасья королевисьня!»

65 Ой бросаласи Настасьюшка по плець в окно:

«Ой вы, пановя мои, улановя,

Вы уш те тотары немилосьливы!

Вы ведите-ко Дуная на широкой двор».

Приводили Дуная на широкой двор.

70 Как брала Настасья за белы руки,

Целовала Настасья ф сахарьни́ уста.

Поскоре того Дунай поворот дёржит.

Как седлал, уздал своя добра коня;

Ой накладывал свою приправу богатырьцькую,

75 Одевал усьпехи богатырьцькии.

Только видели Дуная седуци,

Да не видели Иваныця поедуци;

Не дорогамы, да не воротамы, —

Цересь те ли сьтены городовыи.

80 Тойко жолтыи песоцьки столбом ставятце.

Как приехал во Киёф ко солнышку Владимеру.

Заводилсэ у солнышка поцесен пир,

Как на фсех князей на фсех на бо́яроф,

А на фсих сильниих, могуциих бога́тырей.

85 Шше вси-то на пиру да пьяны, веселы,

Ешше вси-то на пиру да приросхвастались:

Которой хвастат золотой казной,

Как которой хвастат силой богатырыцькою,

А которой хвастат молодой жоной,

90 Как которой хвастат любимо́й сестрой;

Ой неумной хвастат молодой жоной,

Нерозумной хвастат любимо́й сестрой.

Как один Дунаюшко не хвастаёт.

Ешше ходит солнышко по полатам белокаменным:

95 «У нас вси во Киеви поже́нёны,

Фси красны девушки замуж подаваны;

Как один я, солнышко, холо́с хожу,

Как холос хожу да нежонат брожу.

Вот не знат ли хто мне да молодой жоны:

100 Ойно у ей тело поро́ху сьнегу белого,

Тиха рець у ней да лебединая,

Оци у ней да ясна сокола,

Брови у ней да цёрна соболя,

Шьшобы кроф рыскуцёго заюшка?»

105 Как один из-за середьнёго окошка подвигаитце,

Помалёшеньку да подближаетце.

Говорит солнышко ведь во фторой након:[547]

«У нас вси во Киеви поже́нёны,

Фси красны девушки замуж подаваны;

110 Как один я, солнышко, холо́с хожу,

Как холос хожу да нежонат брожу.

Вот не знат ли хто мне да молодой жоны:

Ойно у ей тело поро́ху сьнегу белого,

Тиха рець у ней да лебединая,

115 Оци у ней да ясна сокола,

Брови у ней да цёрна соболя,

Шьшобы кроф рыскуцёго заюшка?» —

«Красно солнышко, Владимир столён киефськой!

Я найду тебе да молоду жону».

120 «Здрасвуй, Дунай да сын Ивановиць!» —

«Ой же ты солнышко Владимир столён киефськой!

Я найду тебе да молоду жону:

У ей тело поро́ху сьнегу белого,[548]

Тиха рець у ней да лебединая,

125 Оци у ней да ясна сокола,

Брови у ней да цёрна соболя,

Шьшобы кроф рыскуцёго заюшка». —

«Ой бери-ко силы, колько надобно». —

«Как не нать мне твоёй силы — телят пропашших!

130 Тойко дай-ко мне-ка два уда́лых добра молотця:

Одного Олёшеньку Поповиця,

Во вторых Микитиця Добрынюшку:

На одну пору мне-ка Олёша пить подас,

На другу пору мне-ка Добрынюшка коня зберёт».

135 Как седлали, уздали своих добры́х коней,

Как накладывали седёлышка черкальськии,

Одевали усьпехи богатырьцькии.

Только видели их веть седуци,

Как не видели ф цисто́ полё поедуци:

140 Не дорогамы да не воротамы,

Церес те ли сьтены городо́выи.

Только жолтыи пески да столбом ставятце.

Как приехал к королю да Ляховинцькому,

Заежжали к королю да на широкой двор,

145 Как вязали ко́ней г золотым кольцям,

Г золотым кольцям да г дубовы́м столбам.

Говорит Дунай да таковы реци:

«Ой же вы, дружья́-братья, мои товарышши!

Как я пойду ф полаты белокаменны

150 Ко тому ли королю да Ляховинцькому;

Как зделаитц́е у нас ф полаты стук да гром,

Как тогда вы потьте ко мне да на повыроцьку».

«Здраствуи, король да Ляховинцькии!

Я х тебе пришол об добром дели — сва́тофстви

155 За того за солнышка князя Владимера:

Ой ту ли Опраксею королевисьню,

Ой ту нать взять ёму ф супружество». —

«Кабы не служил ты у меня ровно деветь лет,

Я бы срубил бы у тя, сказьнил да буйну голову!»

160 Как скорей наросьнё Дунаюшко попятилсэ.

Как скакал король со кроватоцьки тисовыи,

Со той периноцьки пуховыи.

Как хватал Дунай да за жолты́ кудри,

За жолты кудри да й за белы руки;

165 Он уш нацял короля похлапывать,

Как похлапыт, да сам пошьшялкиват.

Зделалсэ у их ф полаты стук да гром.

Как идут ёго дружья-братья́-товарышши,

Ой наця́ли силушку рубить, да как траву косить;

170 Вырывали двери с ободверьицямы.

У их зделалсэ ф полаты стук да гром.

Говорит король да Ляховимцькия:

«Ты уйми дружъёф-братьёф-товарышшоф!

Я вам отда́ю Опраксе́ю с ц́есью, с радосью

175 За того за солнышка Владимера».

Как седлали, уздали веть добры́х коней,

Накладывали збрую-приправу богатырьцькую,

Уежжали во Киёф, славён Киёф грат,

Ко тому ко князю солнышку к Владимеру —

180 Как не дорогамы да не воротамы

Ц́ерес те ли сьтены городо́выи;

Только жолтыи песоцьки столбом ставятьц́е.

Не доехафши до Киёва богатого

Езьдит поляниця, веть полякуёт:

185 Мецё копьё да по поднебесью,

Наежжат на то копьё да мурзоменьцькоё,

Хватат она то копьё да во белы руки.

Говорит Дунай да сын Ивановиць:

«Ой же вы, дружъя-братьи́-товарышши!

190 Вы возьмите Опраксею королевисьню,

Вы везите к солнышку к Владимеру;

Я поеду далец́е во цисто́ полё

Побитьц́е, веть порататьц́е,

Уш я силою да веть померитьц́е».

195 Как розьехалсэ Дунай да сын Ивановиць,

Как ударились во сабельки во вострыи,

Ударились во копья мурзоменьцькии, —

У их фсе до рукополо́женья[549] приломалиси;

Оны ударились во палици тяжолыи, —

200 Как фсе до рукоположенья приломалиси,

Ой ис ко́лець вон да вырывалиси;

Оны — лёкким боим да рукопашисьним,

Ц́ерес те ли гривы лошадиныя.

Тогды збил Дунай Настасью на сыру землю.

205 «Ты скажи, скажи, да не утай, скажи:

Ты коёй орды да ты коёй земли,

Ты коёго́ отця да коёй матушки?» —

«Кабы я у тя сидела на белых грудях,

Ай не спрашивала не имя, не изо́тчины,

210 Ай порола я у тя да белы грудоцьки,

Вынимала ретиво́ серьц́е с пец́енью». —

«Ой скажи, скажи, да не трати себя!» —

«Ой я есь короля да Ляховимцького,

Ой я есь Настасья королевицьня».

215 Брал он Настасью за белы́ руки,

Целовал Настасью ф сахарьни уста.

Ой седлали, уздали своих добры́х коней,

Ой накладывали седёлышка чиркальскии.

Только жолтыи песоцьки столбом ставятце.

220 Приехали к солнышку Владимеру.

Заводилсэ у солнышка поц́есен пир

На фсех князей, на фсех на бо́яроф,

Ой на фсих сильниих, могуциих бога́тырей.

Ешше фси-то на пиру да пьяны, веселы;

225 Ешше фси-то на пиру да приросхвастались.

Говорит солнышко Владимер столён киефской:

«Как спасибо, Дунай да сын Ивановиць!

Ты нашол веть мне да молоду жону —

Ойно тело пороху сьнегу белого,

230 Тиха рець у ей, поговора лебединая,

Ой оци у ней да ясна сокола,

Брови у ней да цёрна соболя,

Ой кроф рыскуцёго ли заеця».

Говорит Настасья королевисьня:

235 «Ой же ты, Дунай да сын Ивановиць!

Я умею стрелять ис туга лука —

Луцьше миня да ни находитц́е».

Говорит Дунай да сын Ивановиць:

«Умею я да не хуже́ тебя.

240 Выходи, Настасья, на Фагор-гору,

На Фагор-гору да на роскатисту!»

Ой нацяли стрелять да ис тугов лукоф

Уш как тема стреламы — калена́ стрела.

Говорит Дунай да таковы реци:

245 «Ой же ты, Настасья королевисьня!

Когда ты стрелять да поцишше́ миня, —

Где лёжит тело Настасьино,

Пусь лёжит тут тело Дунаево!»

Тут Дунаюшку славы поют,

250 Тут славы́ поют да старины́ скажут.

Ой отправляитце Данила во те во кельи богомольнии

Со той княгиной-королевисьнёй —

Та княгина благоверная.

Оставаитьце у его да едино́ цядо,

5 Едино цядо Михайлушка Даниловиць.

На прошшеньи батюшко прикас приказывал:

«Ой же ты, солнышко Владимир столён киефськой!

Дай-ко-се ёму роботку не тяжолую,

Одну рукомоецьку:

10 Наливать водиц́енька клюцёвая,

Подавать тонко бело полотёнышко».

Как повыросло да ево цядышко,

Оны пьют, едят да веселятисе,

Над собой незгодушки не ведают.

15 Оступила сила-рать великая

Кругом Киёва было́ богатого:

Тот цяришшё Кудриянишшё,

Тот собака вор-о Каин цярь.

Как поутру было́ раным-ранёхонько,

20 Выкатаитце да красно солнышко,

Ой приходит собака вор-о Каин цярь,

Веть уж тот цяришшё Кудриянишшё,

Ой приносит[550] бумашку, лис гирбовыи,

Подават бумажку ф цёрном платьице,

25 Горькима сьлезамы уливаитце,

Тальянським платоцьком утираитце.

«Ты бери-ко много злата, се́ребра,

Злата, серебра да скатна жемцюга:

Злато, се́ребро да некуда́ будё,

30 Как скацен жемцюг да не укатитце». —

«Злато, се́ребро у миня буде,

Как скацён жемцюг у мня укатитце».

Говорит Михайло таковы реци:

«Ой же ты, собака вор-о Каин цярь,

35 Ой как то цяришшё Кудриянишшё!

Ой не хвастай ты, собака вор-о Каин цярь,

То же цяришшё Кудриянишшё!»

Вырывал Михайло рукомойку княжонецькую,

Как стёгал он рукомойкой о кирпицён пол,

40 Розбивал он рукомойку о кирпицён пол.

Он седлал, уздал своя добра коня,

Одевал успехи богатырьцькии,

Ой накладывал седёлышка церкальськии;

Поежжат он в большой в ма́настырь,

45 Не дорогамы Михайло, не воротамы,

Церес те ли сьтены городовыи;

Только жолтыи песоцьки столбом ставятц́е.

Как поехал Михайло во те во кельи богомольнии

Ко батюшку г Данилы Митриёвицю,

50 К матушки княгины благоверныи:

«Ой ты, батюшко Данило Митриёвиць княсь,

Матушка княгина благоверная!

Благословите ехать мне-ка во цисто́ полё,

Как на ту ли силу-рась великую,

55 На того собаку вора-Каина,

На того цяришьшя Кудреянишшя:

Оступила сила-раць великая

Кругом Киёва богатого.

Уш мы пьём, едим да веселитимсе,

60 Нат собой невзгодушки не ведаём».

Как седлал, уздал Михайлушка добра коня,

Поежжал во то ф полё Куликово,

Ой на ту ли силу-раць великую,

На того собаку вора-Каина,

65 На того цяришшя Кудреянишшя.

Как розьехавши Михайла во цисто́ полё,

Не едаюци Михайло рубит силу, не пиваюци,

Ай добру коню отдо́ху не даваюци:

«Ой ты, волцья сыть да травяной мешок!»

70 Повырубил эту силу-рась великую,

Ай убил собаку вор-о Каина,

Ай того цяришшя Кудреянишшя;

Приехал во Киёф славен Киёв-грат,

Ко тому ко князю солнышку к Владимеру:

75 «Здрасвуй, солнышко Владимер столён киефской!

Отмесьтил я свою родительскую обидушку».

Заводилсэ у Солнышка почесен пир.

Ишше фси-то на пиру да напивалиси,

Ишше фси-то на цестном да наедалиси,

Ишше фси-то на пиру да приросхвастались:

5 Как которой хвастат золотой казной,

Как которой хвастат любимо́й сестрой,

Как неумной хвастат молодой жоной,

Неразумной хвастат любимо́й сестрой.

Ишше фси-то на пиру да приросхвастались,

10 Ишши фси-то на ц́есном да прирозьехались.

Говорит Котянкова родна матушка:

«Как отдай-ко замуж мне Чайну да Цясовисьну

За Котянка сына Блудова».

Говорит баба гордливая-ломливая:

15 «Уж выблядком Котянком похваляисьсе!»

Ай как плацёт Котянкова матка горюцьмы́ слезмы,

Тальянцьким платоцьком утираитц́е.

Как шла она на поц́есен пир вот ве́села,

Идёт с поц́есена невесела,

20 Ниско буйну голову повесила,

Горькима слёзамы уливаитц́е,

Тальянцьким платоцьком утираитц́е.

Говорит Котянко таковы реци:

«Ой же ты, моя да родна матушка!

25 На поц́есен пошла пир ведь ве́села,

Как с поц́есна идёт — ниско буйну голову повесила,

Горькима слёзамы уливаитьсе,

Тальянцьким платоц́ьком утираитьц́е».

Говорит Котянко сына Блудовичь:

30 «Ой же ты, родна́ моя да маменька!

Отмешшу я обидушку родительцу».

Как седлал, уздал своя добра́ коня,

Как накладывал свою приправу богатырьцькую.

Только видели Котянка седуци,

35 Не видели ф цисто́ полё поедуци;

Только жолтыи песоцьки столбом ставятце.

Как розьехалсэ Котянко из циста поля,

Как в нов терём он — тупым концём.

Как упал новой терем — винограт сломал,

40 Ишше фси вереи́ да помитусились.

Едва Цяйна Цясовисьна на ногах стоит:

«Как и не́ было не ветерка, не вихоря,

Терем пал, да винограт сломал!»

Отместил только обидушку родительску.

Ой поехал Оксёнышко ф цисто́ полё.

Да завидел — ф цисто́м поли огонь горит,

Ай огоницёк горит малёхонько,

Как стават ф цистом поли, дымок стават,

5 Ай дымок стават ф цистом поли тонёхонько.

Как сидит сорок вороф, сорок розбойникоф,

Как делят они денёк соро́к тышець:

Как пограбили Миколушку Можайцького.

Как говорит Оксёнко таковы реци:

10 «Ой же вы, сорок вороф, сорок розбойникоф,

Дайте-ко мне долю, хошя третью цясь[551]».

Говорят сорок вороф, сорок розбойникоф:

«Не даём тебе, Оксенышку, доли, третьёй чясьти».

Говорит Оксёнко во фторой након:

15 «Ой же вы, сорок вороф, сорок розбойникоф!

Дайте-ко мне денёк хошя пять рублей:

Ой со похмелья у Оксёнышка голова болит,

Ишше не́цим Оксёнышку опохме́литьц́е». —

«Не даём тебе, Оксёнышку, денёк ни копеёцьки».

20 Говорит Оксёнко таковы реци:

«Ой же вы, тотара немилосьливы!

Вам со старого у меня взять нец́его:

Как у старого у мня, у се́дого

Едная пугофка ф петьсот рублей,

25 Как фторая пугофка да ф целу тысечю,[552]

Ой самой кунии шубы цислу-смёту нет,

Цислу-смёту нет, да ей цены тут нет».

Тут тотаришшоф тут задор берет,

Они начели на Оксёнышка поскакивать,

30 Ай поскакивать, Оксёнышка похлапывать.

Как хватал Оксёнка тотаришша за жолты́ кудри,

Ай как начял тотаришшом помахивать,

Как помахивать, да сам пошшалкивать:

«Уж ты жиловат тотарин — не пере́рьвисьсе,

35 На семи суставах роздаваисьсе!»

Как прибил сорок вороф, сорок розбойникоф,

Обирал у их денёк соро́к тышець;

Тогды поехал на цярёвы вольни ка́баки.

Как заехал во тот горот во Вологду.

40 Он не только сам-от пьёт, колько голе́й поит,

Ище тех голей кабацькиих.

Ой пропи́л Оксёнко денёжок соро́к тышець.

Как удумали нарот воло́гжана,

Как пограбил бутто́ Миколушку Можайцького.

45 А состроили грядоцьку дубовую,

Сторожили петёлку толковую.

Говорит Оксёнко таковы реци:

«Ой же вы, народ вологжана!

Дайте-ко мне цяру зелена вина,

50 Ишше мерою да полтора ведра».

Ай давали цяру зелена вина,

Выпивал Оксёнко на единой дух.

Говорит Оксёнко во фторой након:

«Ой жа вы, народ вологжана!

55 Дайте-ко мне цяру полфтретья ведра».

Выпил Оксёнко на единой дух.

Говорит Оксёнко во третей након:

«Ой жо вы, народ вологжана!

Дайте-ко мне цяру полшеста ведра,

60 Ой же вы, народ вологжана,

Шьшобы мне не только было страшно ф петлю сунутц́е».

Ой давали цяру зелена вина,

Ешше мерою ли цяра ф полшеста ведра.

Выпивал Оксёнко на единой дух.

65 Ой тогды Оксёнко стал наве́сели.

Вырывал он грядоцьку дубовую,

Сорывал петелку толковую,

Говорит Оксёнко таковы речи:

«Ой же вы, народ вологжана!

70 Вы бежите-ко, куда у вас да голова несёт».

Как пошол Оксёнко на те цяревы вольни ка́баки,

Обирал он денёжок соро́к тышець;

Как седал, уздал своя добра коня

И поехал во Киёв, в славён Киёв грат,

75 Ко тому ко солнышку Владимеру.

Тойко видели Оксёнка седуци,

Как не видели ф цисто полё поедуци;

Только жолтыи песоцьки столбом ставятц́е.

Не дорогамы, да не воротамы —

80 Церес те ли сьтены городо́выи.

Как приехал во Киёф, в славён Киёф грат:

«Здраствуй, солнышко Владимер столён киефской!

Я поезьдил далец́е во цисто́м поли.

Я завидел — в цисто́м поли сидит соро́к вороф,

85 Как соро́к вороф сидит сорок розбойникоф;

Я обра́л у их денёжок соро́к тышещь».

Как пошол Роман да за охвотамы

Как на те на тихи мелки заводи.

Унимат его Романа молода жена,

Молода жена да Марья Юрьёвна,

5 Марья Юрьёвна да лебедь белая:

«Мне сей ноци, Романушко, мало́ спалось,

Ой мне мало́ спалось, да много во снах виделось:

Как скатилсэ перьстень со право́й руки,

Ай россыпалсэ перьстень на мелки́ цясты;

10 Эй я фси-те зе́рнетка присо́брала,

Одного зерна да не могла найти».

Не послушафши Роман да молодой жоной,

Как пошол на ти на тихи мелки за́води

Как стрелять гусей да белых лебедей,

15 Малыих пернастых серых утушок,

Ай стрелят гусей да белых лебедей,

Малыих пернастых серых утушок.

Как сидит-то Марья у окошецька,

Как глядит-то Марья во синё морё:

20 Как бежит три ц́ерьлена три ка́рабля.

Забегали в гавань карабельнюю,

Опускали паруса поло́тняны,

Как бросали якоря муравыи[553]

Да спускали шлюпоцьки циркальськии.

25 Как глядит-то Марьюшка — беда пришла,

Ой беда пришла, деватьц́е некуда,

Детьц́е некуды, ухоронитисе.

Ой — на новы́ сени, да со новых сеней,

Со новых сеней да на красно́ крыльцё,

30 Со красна крыльця да во цисто́ полё,

Как во то ф полё Куликово,

Пот те ли яблоньки кудрявыи.

Ешше фсе тотара ишшут, не оступятце,

Да не могут найти Марью Юрьёвну,

35 Марью Юрьёвну да лебедь белую;

Ешше фси тотара отступилиси,

Ой один тотарин не отступитц́е,

Как нашол веть Марью Юрьёвну,

Марью Юрьёвну да лебедь белую.

40 Брали Марью за белы́ руки,

За белы руки, да за златы́ перьсни,

Повозили на те на ка́рабли церьнёныи;

Выкатали якоря булатныи,

Ой здымали шлюпоцьки циркальцькии,

45 Да здымали паруса полотняны;

Увезьли веть Марью Юрьёвну,

Марью Юрьёвну да лебедь белую.

Как приходит Роман да Митриёвиць князь,

Митриёвиць князь да ко свою́ двору —

50 Как увезёна у его да молода жона,

Молода жона да Марья Юрьёвна,

Марья Юрьёвна да лебедь белая.

Плацё Роман да Митриёвиць князь:

«Не найти мне будёт боле молодой жоны,

55 Молодой жоны да Марьи Юрьёвны!»

Ой неско́лько время не подо́шла же,

Ой пришла у его да молода жена,

Молода жена да Марья Юрьёвна...

Тут стал быть Роман да Митриёвиць князь.

Первая поездка богатырьськая.

Скочил его доброй конь челу́ версту,

А челу́ версту немалую, ровно мерную.

Соходил Илья со добра коня

5 И поставил туто чюден крест.

Приехал Илья на те леса дремучии,

На те грязи топучии.

Он левой рукой коня ведет,

А правой рукой мос мосьтит.

10 И приехал — стоит розбой великие,

И хотят у Ильи коня убить.

Берет Илья свой ту́гой лук,

Тугой лук свой натягиваё,

Калену стрелу направливаё.

15 И стре́лил Илья во сыру́ землю;

И начала стрела ворочать на целу́ сажень.

И пал розбой великие коленамы на сыру землю

И просили у Ильи прошшеньиця.

Он не бил их.

20 И приехал на те мосты калиновы.

И заслышел Соловей сын Рахматович,

И закрычал по-звериному,

И засвистал по-змеиному.

И падал богатырьской конь на сыру землю.

25 Брал Илья плетку шолкову

И бил добра коня по тучьно́й бедры:

«Ой же ты волчья сыть, травянно́й мешок!

Не слыхал ты покрыку звериного

И не слыхал ты посвисту змеиного?»

30 Он подъехал к нему за десять верст.

Опять закрычал Соловей во фторой након,

Опять падал богатырьской конь

Он коленамы на сыру землю.

И берёт Илья плетку шолкову,^а

35 И бьёт добра коня по тучьной бедры:^а

«Ты волчья сыть, травянной мешок!^а

Не слыхал ты покрыку звериного,^а

Не слыхал ты посвисту змеиного?»^а

И подъехал Илья под само Соловьёве гне́здышко.

40 Ешше́ скрычал Соловей ф третий након.^б

Тут пал опять богатырьской конь^б

Он коленамы на сыру землю.^а

Берет Илья свой тугой лук,^в

Тугой лук свой натягиваё,^а

45 Колену стрелу направливаё,^в

Сам ко стрелки приговаривал:

«Не падай, калена стрела, не на воду, землю,

Не на мхи, болота дыбучии,

Не на плеса́, озера широкии,

50 Прямо падай Соловью во правой глаз».

Попало Соловью во левой глаз,

Свалилса Соловей как овсянной сноп.

И брал Илья Соловья,

Привязал позади хвоста к то́року

55 И сам поехал.

Едет к Соловьевым полатам белокаменным.

И больша доць глянула:

«Батюшко едет — мужыка везёт».

И середня говорит:

60 «Батюшко едет — мужыка везёт».^а

А меньша́ зглянула ды заплакала:

«Не батюшко едет — мужыка везёт,^а

А едёт силён могучей руськой бо́гатырь,

Везёт нашего батюшка».

65 «Ой вы мужии, мужии,

Богатыри вы сильнии!

Оберите вы руського бога́тыря».

Они коней обрудили и поехали к Ильи Муромцю.

И увидал Соловей сын Рахматович, шо зятёвья́ едут —

70 «Ой жо вы, мои зятёвья любимыи,

Не серьдите вы руського бога́тыря.

Просите его в полаты белокаменны

Выпить по чары зелёна́ вина».

Солнышку Владымеру он кланялсы,

75 Кнегинушки Опраксы челом он бил.

Говорит Солнышко Владымер-князь:

Говорит Солнышко Владымер-князь:^а

«Ой же ты, детинуша молодешенек!»

Сорок цярей сорок ко́ролей,

И у кажного цяря-цярёвиця.

И у кажного короля-королёвиця

Было силы-войска по сороку тышець,

5 У самого собаки цяря Каина

Было силы войска цисла-сме́ту нет.

Садилсы собака на ременьчят стул,

Брал чернилицю вольячьную,

Написал посылен лис, запечятывал;

10 Не пером писал, не черниламы,

Наводил хоравиньским чистым золотом,

Написал посылен лист, запечатывал;

Посылал скоры́ гонця Бурзы-посла,

Своего зятя любимого:

15 «Не дорогой едь, не воротамы,

Поежжай чересь три башни наугольния;

Заедёш ф Киев, иди к солнышку Владымеру,

Не кланейся и челом не бей,

Выложи посылен лист на золот стул,

20 Шчобы очишшали Киев-град, где-ка стоять сорока цярям,

Без бою, без драки, бес се́ченья».

Солнышко Владымер прочитал.

Поежжат Добрынька во чисто полё.

На походи, на поезьди

Матушка ему приказыват:

«Ой же ты, моё чядо милоё!

5 Поедёш, Добрынька, во чисто полё,

Не приворачивай на цярёвы больши ка́баки

И не пей зелена вина.

Хоть ты станеш пить зелено́ вино,

Не знайсе с дефкамы с курвягамы;

10 Хоть и станеш знатьц́е з дефкамы с курвягамы,

Не играй, Добрынька, во шахматы,

Во те таблеты мудрёныя;

Хоть и станеш играть во шахматы,

Только не купайся во Почай реки;

15 Хоть и станеш купатьце,

Не нырай за перву́ струю;

Хотя и нырнёш за перву струю^а

Не нырай за фтору струю;

А и нырнеш за фтору струю,^а

20 Не нырай за струю третию;

Ай нырнёш за третью́ струю —

За третьёй струёй беда горит,

Беда горит, и детьце некуда:

Налетит тебе люта змея Горыльниця».

25 И поехал Добрынька во чисто полё.

Приворачивал на цярёвы больши ка́баки

И пил Добрыня зелено́ вино,

И зналсэ з дефкамы с курвя́жкамы,

И играл во шахматы.

30 И приехал ко Пучяй-реки;

И нырал за перву́ струю,

Вынурнул у фторой струи,

И нырал за фтору^б струю,

И вынырнул у третьей^в струи.

35 Налетала люта змея Горыльниця:

«Захочу — Добрынюшку на хобота хвачю,

Захочу — Добрынюшку ко дну згружу».

Нырнул Добрынька, тихонько к берегу принырнул.

Платье одел да на коня сел —

40 «Эх ты, проклятая люта змея!

Говорит солнышко Владымер-княсь:

«Пора тебе, Иванушко, женитиси,

Пора тебе, Касьяновичь, женитиси». —

«Да хотелось мене-ка, Солнышко, женитисе,

5 Где-ка мне не вера, тут навязывают,^а

Где-ка мне-ка вера, тут мне не дают». —

«Ой же ты, Иванушко Касьяновичь,

Женись-ко ты, где те вера есь:

Бери-ко той грозой княнецькою,

10 Той своёй силой богатырьскою». —

«Мне хотелось бы женитисе

За́ морем у Митрея богатого».

Поехал Иванушко женитисе

И поехал Касьяновичь женитисе,

15 И скоре сказать — приехал к Митрею богатому;

Сватаитц́е на Настасьи Митрие́вични.

Отвечяет ему Митрей богатыи:

«У мня три́ годы́ Настасья засватана

За цяря Кошшея за Трепетого».

20 Он берёт той грозой княженецькою

И той берёт силой богатырьскою;

И взял Настасью Митриёвичню.

Едет Иванушко по чисту́ полю,

И настрету идёт Кошшей Вотрипетович.

25 И нац́ели с Кошшеём ф поли битисе.

Зьбил Иванушко Кошшея со добра коня,

Садилсэ на белы́ груди

И хочё пороть груди белыя.

Змолитц́е Кошшей Вотрипетовичь:

30 «Ай же ты, Настасья Митреёвична!

Зьде́рьни ты Ивана со белы́х грудей.

У меня ли ты будеш сидеть цяриц́ею

И будут тебе кажны люди поклонятисе,

А у Ивана будеш сидеть пониже всех,

35 И будеш дожидать куса́ поданого».

А бабей волос, весь ум короток,

Куды ветер повеет, туды ум понесёт, —

Она здёрнула Ивана со белы́х грудей.

Тут ф чисто́м поли ёго двоё обневолили,

40 Привязали Ивана ко сыру́ дубу,

К коренистому дубу ко кряковистому.

Кошшей роздёрнул шатёр белополо́тняной

И стал с Настасьёй обниматисе.

Вышел Кошшей из бела́ шатра —

45 Прилетел голупчик со голубушкой,

Сели на тот дуб сырой.

«Ой же ты, Настасья Митриеёвична,

Я стре́лю голупка со голубушкой:

Одному голупчик, а другому — голубушка».

50 Он взял натянул тугой лук.

Тугой лук он натягивал,

Калену стрелу накладывал

И ко стрелки приговаривал:

«Не падай не на́ воду, не на́ землю,

55 А пади в голупчика з голубушкой».

Поднималаси стрела по подне́бесью,

А не пала не на воду, не на́ землю,

Прямо опушшялась Кошшею во белы́ груди,

Роспорола у Кошшея груди белыя.

60 Тут Настасьюшка от берешку откачнуласи,

А к другому не прикачнуласи.

Говорит Иванушко Касьяновичь:

«Ой же ты, Настасья Митреёвична!

Отвяжи меня от сыра́ дуба,

65 От сыра дуба коренистого,

Коренистого от кряковистого». —

«Ой же ты, Иванушко Касьяновичь!

Не будеш ты меня бити-мучити? —

«Не буду я тебя бити-мучити,

70 Только дам тебе три повинки женскии».

Отвязала Ивана от сыра дуба.

Взял Иван^б ноги отсек —

«Мне-ка твоих ног не надобно:

Ты с неверным Кошшеем оплеталаси».

75 Взял руки отсек —

«Мне-ка твоих рук не надобно:^в

Ты с неверным Кошшеем обнималаси».

И губы и нос отрезал прочь —

«Не нать мне-ка, не губ, не носа твоего:

80 Ты с неверным Кошшеём ц́еловаласи,

Ц́еловаласи и любоваласи.

Теперь, Настасья Митриевичня,

Хоть вдовой живи, хоть со мной поди.

Хоть останьси серы́м волкам на военьё,

85 Чёрным воронам на гра́еньё».

И приехал к солнышку Владымеру.

«Шшо же ты, Иванушко, без жоны приехал?» —

«Не фсякому женидба издаваитц́е!»

На приста́ви, приста́ви

Жил Бусла́вей девяносто лет.

Оставаитце у ёго цядо милоё

На имя Васильюшко Буславьевиць.

5 На прошшенье он сказывает:

«Дайте моему цяду роботку не цяжолую —

Одну княженецьку рукомоецьку».

Оседлал, обуздал своего добра коня

И поехал во цисто́ поле.[555]

И на стуле рыти бархате,

На ковре красном золоте

И цярь сидел, суды судил, ряды рядил:

И Ваську — на Ко́стомку,

5 Мишку — на Малые Резы́,

И шурина любимого,

Шшолкана^а Задудентьевичя,

И службой бо́льшою,

Дорожкой дальнёю:

10 И за тридеветь морей,

За тридеветь земель

Зьбирать дани-пошлины;

И зьбирать дани-пошлины

За прежны годы, ле́та прошлыя:

15 Со всякой улици по курици,

Со всёго дому по пяти рублей;

У кого нету пяти рублей —

И по лошади по добрыя,

По дочери хорошия,

20 По сыну одинакому.

Ну зьбирал Шшолкан,

Зьбирал Задудентьевич^б

Со всякой улици по курици,

Со всёго дому по пяти рублей;

25 У кого нету пяти рублей —

И по лошади по добрыя,

По дочери хорошия,

По сыну одинакому.

И приехал^в —

30 «Вот тебе, чярь Возвяк,

Служба сослуженая

Да ря́ды наряженыя,

Дорожка исправленая».

И прозго́ворит цярь Возвяк:

35 «Хто бы мог мне думушка подумати,

Взял бы сына одинакого

И вел на широкой двор,

И тыкнул востры́м ножом в грудь,

И налил чашу крови,

40 Перед цярем испил?»

Шшолкан Задудентьевич

Взял сына одинакого,^г

Вел на широкой двор,^г

Тыкнул востры́м ножом в грудь,^г

45 И налил чашу крови,^г

Перед цярём испил —

«Вот тебе, цярь Возвяк,

Служба сослуженая

Да ряды наряженыя,

50 Дорожка испра́вленая.

Пожалуй, цярь Возвяг,

Твердо город,

Тверду прекрасную,

Становитьц́е большим начальником

55 И сам собой». —

«Бери-ко ты пановей-улановей,

Палачей немило́сьливых».

Взял он пановей-улановей,

Палачей немило́сьливых;^д

60 И пошол Шшелкан.

Пошол Задудентьевич.

И настрету ему Возвякова сестра —

«Ты куды, Шшелкан, пошол,

Ты куды, Задудентъевич?» —

65 «Я пошол, Шшелкан,

Я пошол, Задудентъевич,

Твердо город,

Тверду прекрасную,

Становитьц́е большим начальником,^г

70 Сам собой».

А старуха наместо говорит:

«Дай тебе Осподи

Ту́ды не прийти

И назад не дойти,

75 Положить своя буйна́ головушка».

И таки пошол Шшелкан,

Пошол Задудентьевич.

И пришол Шшелкан,

Пришол Задудентьевич,

80 Пришол ко Нау́м ко реки

И роздёрнул шатры белополо́тняны.

И говорит Шшелкан,

Говорит Задудентьевич:

«Хто бы, хто бы мне-ка мог

85 Мою думушку подумати?

И знал бы по-руськи сказать,

По-норвесьськи толма́чити

И Митрею князю,

Василью князю

90 Приказать,

Шшёбы улици чистити

И фатеры пригота́вливати,

Шшелкана в гостьи

Дожидать».

95 Выскоцил черне́шенек мале́шенек:

«А я знаю по-руськи сказать,

По-норвесьськи толма́чити^г

И Митрею князю,

Василью князю

100 Приказать».

Пришол Митрей княсь

И Василей княсь.

И спрашиват Шшелкан:

«Шшо у тя за́ люди?» —

105 «У мня попы, дьяки,

Протопопы,

Все ц́ерковны причетьники». —

«Этто шшо у тя за́ люди:

Кафтаны долгия,

110 Рукава широкия,

Волосы долгия,

Шляпы плоскии;

Это шшо у тя за́ люди —

Сатаны это, дьяволы».

115 Спрашиват Митрей князь

И Василей князь:

«У тя-то шшо за люди?» —

«У мня пановя-улановя,

Палачи немило́сьливы,

120 Потом Митрей княсь

И Василей князь».

Ушол он прочь.

Пошол Шшелкан,

Пошол Задудентьевич,

125 Приходит протиф Красного села.

Ис Красного села

Выскочил Дю́тькозля́ть,

И хватил Шшелкана поперёг живота,

И бросил Шшелкана о сыру́ землю.

130 И тут Шшелкану славы́ поют,

И тут Шшелкану старины́ скажут.

Когды восияло соньцё красноё,

Тогды воцярилсы грозён цярь,

Грозён цярь Иван Васильёвиць.

И задумал цярь под Казань пойти

5 И Казаньско́ё цярьство мимоходом взять,

И Казаньско́го цяря со престола снять,

Снять с ёго корону цярьскую.

«Я вывел изменушку ис Каза́нь-града,

И вывел ис Тульского, ис Тобульского,

10 Из Новаграда.

Ешше выведу ис Чернигова».

Жил был Потык сын Иванович.

Походит он на те ли мелки заводи

Стрелять гусей да белых лебедей.

Не бела́ лебедочка на заводи закыкала:

5 «Не стреляй ты меня, Потык сын Иванович.

Я не лебедь есь белая —

Марья Юрьевна да лебедь белая». —

«Приплывай-ко ты, Марьюшка,

Ко кру́ту красну бе́решку».

10 Взял он Марьюшку за белы́ руки,

Ц́ёловал он Юрьевну ф сахарни́ уста.

Едет Потык с молодой женой Марьей Юрьевной,

Едет ему настречу стар казак да Илья Муромець —

«Ой же ты, Потык сын Иванович,

15 Ты кого везёшь? —

«Я везу себе богомсужену да богомряжену». —

«Ты везёшь себе ведь люту змею;

Она уходят тя, Потыка сына Иваныча!»

Он едет прямо во Божью́ церкву,

20 Полагаёт заповедь великую:

Кто наперёд умрё, живому вслед итти.

Доставали колоду белодубову;

Овернулась Марьюшка Ягой-бабой,

Стала звать Потыка ф прокляту́ Литву.

На роду Козарина попортили,

Отець с матерью на́ руки не приняли;

Оддавали бабушки задворенки,

Ей кормить поить да до шести годоф.

5 Он стал по уличкам побегивать,

С малыма ребяткамы поигрывать:

Которого дерьне за́ ногу,

У того ногу долой повыдерьня,

Которого дерьне за́ руку,

10 У того руку долой повыдерьня,

Которого за голову хватит,

У того голова долой.

Стали жалитьц́е отцю с матерью,

Отця-мати жалобы не примаюче.

15 «Уш ты выблядок да заугольшына

Не пряма́ добыча молодецькая!»

Он спросил у бабушки задворёнки:

«Я коёй горды, я коёй земли,

Коёго́ отця да ко́ёй матушки?» —

20 «Ты того отця да тоёй матушки...»^а

Сидел Илья Муромець у рец́еньки,

Сидел Илья Муромець у быстрыи.

Идут калики перехожия,

Перехожия калики, переброжия.

5 Он спрашыват калик перехожиих:

«Ай же вы, калики перехожия!

Фсё ли у нас в городи по-старому,

Фсе ль у нас во Киеви по-прежному?» —

«Фсё у нас во городи по-старому,

10 Фсё у нас во Киеви по-прежному,

Столько ф Киеви есь не по-прежному:

Приежжал Идо́лишшо проклятыя,

Увозил у солнышка князя Владымера молоду жону». —

«Ай же вы, калики перехожия!

15 Дайте вы мне платья калицьёго,

Оденьте вы моё богатырськоё».

Отвецяют калики перехожия:

«Хоть мы так не отдаём, дак ты сило́й возьмёш».

Надел Илья Муромець платьё калиц́ее

20 И пошол к Идо́лишшу проклятому

За той княгиной за Опраксой королевисьней.

Пришол к Идолишшу неверному.

Садилса калика на дверну лавоцьку.

Спрашиват Идолишшо проклятоё,

25 Он спрашиват у калики перехожого:

«Ой же ты, калика перехожая!

Сильни ли у вас во городи бога́тыри,

Много ли хлеба-соли искушают?

Я хлеба искушаю по семи пудоф,

30 А соли к выти по пяти пудоф!»

Говорит калика таковы реци:

«А была у нашого батюшка Левонтия

Была кобыла обжорая,

Много ела, пила да лопнула;

35 А тебе, неверному, такова жо ц́есь».

Брал неверный долго́й ножик,

Кидал ф калику перехожого.

На ногу калика увёртлив был —

Выбегал калика на новы́ сени,

40 Скидавал калика свою медну шляпу,

Кидал в Идолишша неверного,

Убил неверного до́ смерти.

Взял Опраксу королевисну за белы́ руки,

Повёл к солнышку князю Владымеру.

Во славном во городи во Киеви

Стояли за́ставы три бога́тыря.

Перьвы́й бога́тырь Илья Муромець,

Вторый Добрынюшка Никитиць,

5 Третей Олёшенька Поповиць.

Пошол Олёшенька коня поить.

Видит — езьдит богатырь по цисту полю;

На право́м плеци сидит ясно́й сокол,

На лево́м плеци сидит сизо́й орёл,

10 Конь летит^а бытто стрела летит;

Останитц́е ископынь кониная

Не с малую хоромину — хресьяньский дом.

Езьдит неверный похваляитц́е:

«Сказали околе Киева много есь бога́тырей —

15 Не можно́ наехать не единого.

Я завтро буду в столен Киев град,

Фси Божьи́ церьквы на огни сожгу,

А народа християн да всих повырублю,

Маленьких робят хоть на́ кол высажу».

20 Услышал Олёшенька таковы слова,

Пришол к богатырям россказыват:

«Езьдит богатырь на добро́м кони,

Уж он езьдит неверный похваляитц́е:

Я завтро буду, братци, в столен Киев град,

25 Вси Божьи́ церьквы на огни сожгу,^б

А народа християн да всих повырублю,^б

Маленьких робят хоть на́ кол высажу».^б

Говорит Илья Муромець таковы реци:

«Ай же вы, руськии бога́тыри!

30 Поежжайте к неверному богатырю

Битьц́е с им на поединшыка».

Вси бога́тыри наши руськи испугалисе,

Дают ответ Ильи Муромцю.

Поежжал Илья Муромець ф цисто́ полё

35 Битьц́е с неверным бра́татьц́е.

Оны съехались ф первый рас ф цисто́м поли

Ф копья́ долгомерныи,

Фторой раз во палици булатныи;

Сидит Илья Муромець на кони да не потряхнитц́е.

40 Третей рас съехались рукопашный бой;

Слетел Илья Муромець на сыру землю,

Сял неверный на белу́ю грудь,

Стал он Илья Муромця выспрашивать:

«Ты скажи коёй орды, коёй земли,

45 Коёго́ отця да ко́ёй матушки?»

Говорил Илья Муромець таковы реци:

«Кабы я сидел у тя на бело́й груди,

Не стал бы я спрашывать не роду, не племени,

Я бы резал твоё серцё со пец́енью,

50 А тянул бы язык со темени,

А глаза копал бы со косицямы».

Второй раз спросил у ёго неверный:^в

«Ты скажи коёй орды, коёй земли,

Коёго́ отця, да ко́ёй матушки?»

55 Третий раз:

«Скажысь, богатырь, не губи себя,^г

Коёго́ отця да ко́ёй матушки?»

Отвецят Илья Муромець таковы реци:

«Ой же ты пресьвята Мати Богородиця!

60 Дай жо мне силушки друго́ столько!»

Закипела сила в могуци́х плецях.

«На роду мне смерть не оказана,

Во святых мне-ка книгах не написано,

Штобы помереть мне во цисто́м поли».

65 «Ты не бей меня да не згуби меня!

Здраствуй-ко, ты мой двоюро́дный брат!

Уж я езьдил по свету восемь лет —

Сказала мне-ка матушка сударыня,

Шшо есь в Росеи твой двоюро́дный брат —

70 Так я пошол тебя розыскивать».

Езьдил старый на добро́м кони́,

На добром кони на Туц́епадушки;

Он реки, озера на оскок скакал,

Мхи, болота промеж ног спускал,

5 Синё́е море на око́л бежал.

Наехал старый на сер ка́мешок;

На камешки подпись подпи́сана:

«В дорожку ехать — женату быть,

Во другу дорожку ехать — богату быть,

10 А в третью ехать — живому не быть,

Живу не быть стару, застрелену».

Сидит тут старый да й выдумыват,

Головой кацят, рець выговариват:

«На што же мне, старому, женату быть?

15 Мне-ка стара взять — наб на пеци держать,

На пеци доржать да молоком поить.

На што же мне-ка старому богату быть?

Нет у мня старого, любимо́й семьи,

Любимой семьи у мня не слуцилосе,

20 Молодой жены не пригодилосе —

Некому держать да платья ц́ьветного,

Некому тошши́ть золотой казны».

Поехал старой в ту дорожку, где живу́ не быть.

Наехал старой на соро́к тышець розбойникоф,

25 На тех ли сорок тышець на грабителей.

Хотят старого убить, пограбити,

А с конём, с животом стара приро́злуцить.

«Ой же вы розбойники тотаровя!

Отступитесь-ко вы проць от старого —

30 У меня, у стара, живота-та нет,

Живота-та нет^а и взять вам нец́его;

Столько есь у стара один цюден крес».

Розбойников задор берё,

Задор бере да пушче старого,

35 Пушче старого да злее прежного:

Хотят старого убить, пограбити,^б

А с конём, с животом стара приро́злуцить.^б

«Ой же вы розбойники тотаровя!^б

Отступитесь-ко вы проць от старого^б —

40 У меня, у стара, живота-та нет,^б

Живота-та нет, и взять вам нец́его;

Столько есть у старого кунья́ шуба,

У шубоцьки да есь три пугофки,

Перва́ пугофка стоит сто рублей,

45 А друга́ пугофка стоит триста рублей,

Третья пугофка стоит пятьсот рублей,

А самой куньей шубы да и ц́ены не знать:

Подаренье князя́ Владымера,

Бласловленье Опраксы королевисьны».

50 Ишче тут розбойникоф задор их взял

Пушче старого да злее прежного,

Хотят старого убить, пограбити,^б

С конём, с животом стара прирозлуцить.^б

Не сырой-то бор да загоряитц́е,

55 У старого сердецько розгоряитц́е —

Привязал старой добра́ коня;

Вырываёт старой сырой-от дуб,

Он стал дубо́м сырым посвистывать,

Он стал дубо́м сырым помахивать,

60 Убил тотарищеф дай до одного.

Тут ехал старой на сер ка́мешок,

Подписывал подпись на камешки:

«Зае́ждена дорожка старым казаком,

Старым казаком да Ильёй Муромц́ем».

Ой же ты, Мати Марея,

Прециста́я Дева святая!

Где ты нац́есь нац́ёвала,

Да где ты нац́есь поц́евала?

5 «Нац́евала во городе в Ерусалиме,

Страшен я сон во снах видела,

Страшен я сон во снах^а премудрой:

Бытто я Сына спородила,

Во святое Крешшеньицё кресьтила,

10 Во пелены́ я пеленала,

Во пелены́ камцяты́я,

Во пояса шелковы́я.

Хто бы мой пороссудил,

Хто бы мой^а пороскажот?»

15 Прозговорит малоя юно,

Малоя юно, сын возьлюблен:

«Матушка, я твой сон пороссужу,

Да я твой сон поросска́жу:

Быть-то мне, матушка, роспяту,

20 Ко тому ли кресту пригвоздяша».[556]

Езьдил молодець из орды в орду,

Да заежжал-то удаленькой королю в Литву.

Да его, молотця, ко́роль да любил-жаловал,

Королевисьня — пац́е ко́роля,

5 Душоцька Настасья у души дёржит.

Служил у ко́роля девять лет.

Заводитця у ко́роля поц́есьтен пир;

Фси-то на пиру сидя пьяны ве́селы,

Фси-то на пиру напивалисе,

10 Фси-то на ц́естном восхвалялисе;

Один молодець не пьё, не кушаё,

И нецим не хвастаё.

«Што же ты, Дунаюшко, не пьёш, не еш,

И нецим не хвастаёш?» —

15 «А цим мне, Дунаюшку, похвастати?

Разве тем мне, Дунаюшку, похвастати

Шшо я езьдил, молодець, из орды в орду,^а

Заежжал-то удаленькой королю в Литву.^а

Меня, молотця, король да любил-жаловал,^а

20 Королевисьня — паце короля,^а

Душонька Настасья у души дёржит.^а

Служил у короля деветь лет:

Три годы служил во конюхах,

А три годы служил^б во стольшиках,

25 А три годы служил^б во постельшиках;

Стелил периноцьки пуховыи,

Накладывал зголовьицё повальнёё,

Доржал руцьки во пазухи».

Королю забедно́ пало.

30 «Ведите-ко Дунаюшка во цисто́ поле,

Ко плахи ко кровавые,

Рубите-казьните буйну голову».

Повели его мимо терема Настасьина.

Он скрыцял, ззыцял зыцьним голосом:

35 «Ты прошшай-ко, прошшай да зоря-бело́й сьвет,

Прошшайте, люди православныя,

Прошшай, душоцька Настасья королевисьня!»

Во перьвой након Настасья не услы́шала.

Он скрыцял, ззыцял во фторой након:

40 «Ты прошшай-ко, прошшай да зоря-бело́й сьвет,^а

Прошшайте, люди православныя,^а

Прошшай, душоцька Настасья королевисьня!»^а

Во фторой након Настасья не услышала.^а

«Хто бы мне-ка нашол супружницю,

Супротиф меня, да молоду́ жону,

Шшо умом умну да й разумо́м статну́,

Нать тело порошки снешку белого,

5 Оци-то у ей да ясна сокола,

А брови у ей да цёрна соболя,

А кроф рыскуцёго заюшка?»

Прозго́ворит детинуша поваренной:

«Я найду тебе супружницю,

10 Супротиф тебя да й молоду жону

Сострой-ко три карабля ц́ернёныя,

Нагрузи эти ка́рабли сушшом-хрушшом.

Купи-ко три птици райськия,

Шшобы пели голосамы цярьскима».

Походит Романушко за охвотамы

Стреляти гусей, белых ле́бедей.

Унимат Романа молода жона,

Молода жона да Марья Юрьёвна,

5 Марья Юрьёвна, лебедь белая:

«Ты не ходь-ко, Романушко, да за охвотамы,

Не стреляй-ко гусей да белых ле́бедей.

Мне се́й ноци, Марьюшки, мало́ спалось,

Мне мало спалось, да много во снах видялось:

10 Сокатилсэ персьтень со право́й руки,

Со право́й руки да со мизе́ноцька,

Россыпалсэ персьтен на мелки́ сясьти,

На мелки сясьти, на ме́лки зе́рнятка;

Фси я зе́рнятка я присо́брала,

15 Одного я зе́рнятка не могла найти».

Не послушал Роман да молодой жоны,

Молодой жоны Марьи Юрьёвны,

Уехал Романушко за охвотамы.

Села Марьюшка к окошоцьку.

20 Гледит Марья во синё морё во солоноё

Как бежи́т три карабля три ц́е́рняных,

Паруса у их поло́тняны.

Забегали в гавань карабельнюю,

Ай бросали якоря булатныи,

25 Опушшали паруса́ поло́тняны,

Подымали флаки шолковыи,

Опушшали шлюпоцьки дубовыи,

Поежжали на пристань карабельнюю.

Видит Марьюшка — беда пришла,

30 Беда пришла да детьц́е не́куды.

Пошла тут Марьюшка тулитисе,

Тулитисе-хоронитисе во цисто́ полё.

Пришла она к той яблонки кудрявыи,

Приздыну́ла яблонку кудрявую,

35 Она села под ту яблонь кудрявую.

Вси ишшут тотаришша не отступятц́е.

Один тотарин не отступитц́е,

Он не иском ишше — всё духо́м берёт;

Пришли поганы во цисто́ полё

40 Ко той ко яблонки кудрявыи,

Приздыну́ли яблонку кудрявую —

Сидит там Марья Юрьевна, —

Марья Юрьёвна да лебедь белая.

«Ты скажы, скажы да не утай, скажы:

45 Ты ли есь да Марья Юрьевна,

Ты ли есь да лебедь белая?» —

«Не я есь да Марья Юрьевна,

«Не я есь да лебедь белая».

Оны бьют ей не жалеюцись.

50 «Есь я Романова беломойшыця,

Беломойшыця да портомойшыця».

Брали ей да за белы руки,

За белы руки да за златы перстни,

Приводили ей на пристань карабельнюю,

55 Садили в шлюпоцьки дубовыи,

Привозили на ц́ерне́н карабль

Ко тому ли к Манайлы, к сыну к Ахматовицю;

Подымали паруса поло́тняны.

Заводит ей Манайло ц́еловать в сахарни́ уста.

60 Возговорит Марья Юрьевна,

Марья Юрьевна:

«Ай же ты, Манайла сын Ахматовиць!

Дай же мне-ка строку на один месець».

Дал он ей строку на один месець,

65 Не ц́еловал ей в сахарни́ уста.

Пришол в свой^а

С тех радосьтей сбирал Манайлушка поц́есьтен пир.

На пиру фси напивалиси,

На поц́естном наедалиси,

70 Одна Марьюшка сидит неве́села,

Буйну головушку повесила.

Тут возго́ворит Манайла сын Ахматовиць:

«Што жо ты сидиш, Марья Юрьевна, неве́села,

Буйну головушку повесила?»

75 Возго́ворит Марья Юрьевна:

«У нас на Руси есь праздник великии,

Фси гуляют со нянькамы, со мамкамы».

Он на радосьтях отпусьтил ей гулять

Со нянькамы, со мамкамы во цисто́ полё;

80 Дал он ей коня да самолуцьшого,

Дал он ей свои да золоты клюци;

Брала она золотой казны ей колько надобно да зелена́ вина,

Выходила Марьюшка на конюшней двор,

Брала она конюка самолуцьшого.

85 Напоила нянёк мамок фсих до́пьяна,

Тут оны и уснули.

Убила коня она самолуцьшого,

Надевала на коня да цьветно платьицё.

«Где лёжит тело Марьино,

90 Тут лёжи и тело Манайлино!»

Запели по Манайлы тут хвалы хорошыи.

Марья пошла во святую Русь

Где рецька придё, она пере́пловё,

Руц́ейки придут — она пере́бредё.

95 Пришла к Роману на святую Русь.

Езьдил князь Михайла

Тритцеть лет он по Поморью.

Искал собе беле́ну,

Красну хо́рошу жону Марьфиду.

5 Он нашел сабе беляну,

Красну хорошу Марфиду.

Приежжаё князь Михайла

Приежжаё^а молодыя

К своёй матушки к родныя,

10 К государыни к Овдотьи:

«Ушь ты мать моя родная,

Ѓосударыни Овдотья,

Ушь ты пой-корми кнегину,

Красну хо́рошу Марьфиду

15 Крупишшатым, пшанисьним,

Сладкой водоцькой медо́вой».

Не сусьпел он з двора съехать,

До циста́ поля доехать,

Его доброй конь поткнулса,

20 Князь Михайло догадалса.

Его матушка родная

Ѓосударыни Овдотья

Парну баенку топила,

Горяць[557] камень нажигала,

25 Ретиво́ серцё порола,

В ретиво серцё^б спушчала

Вынимала три приме́ты:

Первая примета —

Есь Михайла во дорошки,

30 Дру́га есь примета —

Живе́т с Михайлой во совети,

А третьяя примета —

Есь младенець во утробы.

Строила колоду

35 Беладу́бову хорошу,

Положила во колоду,

Спушшала в реку быстру,

В реку быстру каменисту.

Приежжаё князь Михаила,

40 Приежжаё молодыя

К своёй матушки родныи,

К ѓосударыне Овдотье:

«Ушь ты мать моя родная,

Ѓосударыни Овдотья!

45 Ушь как где моя беляна,

Красна хо́роша Марфида?» —

«Ушла твоя беляна,

Красна хо́роша Марфида

Ф парну баенку помытьця».

50 Он бросалса князь Михайла,

Он бросалса^а молодыя —

«Уш ты мать моя родная,

Ѓосударыни Овдотья!

Ушь как где моя беляна,^в

55 Красна хо́роша Марфида?»^в —

«Ушла твоя беляна,

Красна хороша Марфида

Во Божью́ ц́еркофь молитьця

Он пошол искать.^г

60 Тут металса князь Михайла

Тут металса^а молодыя

Он во Божию во ц́еркву;

Пришол к матушки к родныя:

«Уш ты мать моя родная,

65 Государыни Овдотья,

Уш как где моя беляна,

Красна хо́роша Марфида?»^д —

«Ушла твоя беляна

Красна хороша Марфида^в

70 К суседу во бесёду».

Тут металса княсь Михайла,^в

Тут металса молодыя

К суседу во бесёду —

«Твоя матушка родная^е

75 Строила колоду

Беладу́бову хорошу,

Положила во колоду,

Спушшала в реку быстру,

В реку быстру каменисту».

80 Он металса княсь Михайла,

Он металса молодыя —

Рыболовы ловя́т рыбу:

«Рыболовы, рыболовы,

Рыболовы молодыя,

85 Замеците шелко́ф невод,

Заловите-ко колоду».

Рыболовы заметали,

Им попало рыбы много.

«Рыболовы, рыболовы,^в

90 Замеците шелко́ф невод».^в

Рыболовы заметали,

Им попала шшука рыба.

«Рыболовы, рыболовы,

Замеците шелко́ф невод».

95 Заметали рыболовы,

Им попала колода

Белоду́бова хоро́ша.

Он отвез ей ф цисто полё:

«Где лежит моя беляна,

100 Тут лежи и князь Михайла!»

Его матушка родная —

«Уж я, грешна, согрешила.

Три души я погубила:

Перву душу — князь Михайлы,

105 Другу душеньку — Марфиды,

Третью душу — младеня,

Младеня во утробы!»

Стал Восподь Бох на́ небо возноситц́е.

Росплациться нишшая братья,

Розгорюютця малыи сироты:

«Ты куды же, Восподь, поежжаёш,

5 На кого ты нас нишшых оставляёш?» —

«Вы не плацьте-ко, нишшая братья,

Не рыдайте-ко, малыи сироты.

Я оставлю вам гору золотую,

Я оставлю вам реку́ мёдову́ю,

10 И оставлю вам сады виноградны;

Вы будете сыты и пьяны и веселы».

Тут возго́ворит Иван Предотеця:

«Ай же Восподь Бох небесной!

Ты позволь же мне слово молвить,

15 Супроти́во Христа рець гово́рить». —

«Говори-ко, Иван, цёго знаёш».^а —

«Не оставь-ко ты им горы золотыя,

Не оставь-ко ты им реки мёдовы́я,

Не оставь-ко ты им сады виноградны;

20 Прознаю́т богатыи люди,

Одберут гору золотую,

Одберут реку мёдову́ю,

Одберут сады виноградны.

Над горою будё голоубийсьво,

25 Над рекою будё кроволисьво,

Над садамы будут великии драки.

Ты оставь-ко им слово Христово:

Ради Христа их накормят,

Ради Христа тяпло́м обогреют,

30 Ради Христа их и платьём обденут».

Возговорит Восподь Бох небесный:

«Ай же ты Иван Предотеця!^а

Ты умел слово молвить,

Супроти́в Христа рець гово́рить;

35 Бытьте твои уста золотыи,

А в году тебе праздники цясты́и».

Мати Мария,

Прецистая Дева,

Где ты ноц́есь ноцевала —

«Ноц́евала я во городи Ерусалими,

5 Во Божьей ц́ерьквы за престолом,

За тем ли престолом за Христовым.

Мало я времяцько сыпала,

Страшон я сон во снах видяла,

Страшон я сон во снах премудрый.

10 Бытто я Сына спородила,

Во святоё крешшеньиц́е кресьтала,

Во пелены́ пеленала,

Во пояса повивала,

Во пелены камцяты́я,

15 Во пояса шолковы́я.

Хто бы мой сон пороссу́дил,

Хто бы мой сон поросска́зал».

Тут возго́ворит малое юно,

Малое юно, Сын возьлюбле́нный:

20 «Я, Матушка, твой сон пороссужу,

Я, Матушка, твой сон поросска́жу.

Быть-то мне, матушка, на кресту роспяту,

В руци гвозьё забиваша,

В ноги гвозьё колотяша,

25 Тросью в голову убиваша,

Же́зламы бока прободаша,

Кроф и́сь тела руцьямы проливаша».

Тут восплацеться Мати Мария,

Тут восплацетьця Дева святая:

30 «Увы, увы, цядо мило,

Цядо милоё мой сын возьлюбле́нныя!

На кого жо ты меня, дитё, оставиш,

На кого жо ты меня, дитё, спокидаёш?» —

«Я оставлю тебя, Мати, на брата,

35 На того ли на брата Иоанна,

На того ли на крестителя Восподня.

Поцитай Иоанна родным сыном,

Родным сыном твоим возьлюбле́нным.

На третей день я, матушка, воскресну,

40 Сам я ко тебе, матушка, буду.

И́сь тела́ твою душу выну,

Спишу я твои облик на икону,

Положу икону в Божью церковь.

Придуци́сь иконы помолюсе,

45 Пойдуци́сь к иконы приложусе,

Во́ веки с тобой, Матушка, прошшусе».

Ишшо хто ф цистоты пребывает,

Хто этот стих трижды на́ день воспевает,

Тут будет избавлен от муки вецьной,

50 От муки вецьной да й бесконецьной

От той от смолы кипяц́ей,

От того от ц́ерва неусыпаемого.

Поежжает Савул во Большу орду,

Ко тому ко городу Ц́ернилову.

Оставаитьце́ у ёго молода жона беременна.

По́йдуци, Савул ей приказыват,

5 Приказыват, наказ наказыват:

«Ежли сына ро́диш, ясна сокола,

Дай-ко ему работушку не тяжолую,

Постафь к княженецькой рукомоецьки

Наливать воды клюцёвыи.

10 Посылай-ко тогды дитятка на выруцьку.

Ежли доцерь ро́дишь, лебедь белую,

Воскорми-воспой до полна возроста,

Оддавай замуж за бога́тыря,

Посылай зятюшка на выруцьку».

15 Она родила сына ясна сокола.

Поставила его к княженецькой рукомоецьки

Наливать воды клюцёвыи.^а

Воскормила, воспоила ёго до полного возроста.

Сказала своему сыну любимому:

20 «Ой же ты...[558]

Поежжай-ко к родному батюшку на выруцьку».

Поехал он ко городу Цернилову.

Он взял княженецьку рукомоецьку,

Свиснул рукомойку о кирпицьной пол:

25 «Ой же ты, курва, княженецька рукомоецька!

Я служил у тебя до полна возроста,

А не выслужал у тебя слова гладкого,

А не то хлеба мяккого!»

Выходил доброй молодець на конюшен двор,

30 Обседлал-обуздал добра́ коня.

Только видели молотця сядуци,

А не видели молотця поедуци —

Во цисто́м поли курева́ стоит,

Жолты́ пески столо́ом ставятц́е.

35 «Славной руськой бо́гатырь!

Подъежжай к нашому городу:

У нас во городи нету цяря цярить,

Нет цяря цяритъ, нету короля королить,

Мы положим тебя цярём цярить,

40 Цярём цярить и королём короли́ть».

Он подъехал к ихному городу.

Они опутали его в путани шолковыи,

Посадили его ф те́мну те́мницю.

Приежжает Савул да из Большой орды

45 Ко своёй жоны Омельфы Тимофеевны.

Собирает Савул да поцестной пир.

На пиру фси сидят пьяны-ве́селы,

Одна сидит Омельфа Тимофеевна неве́села,

Буйну головушку повесила.

50 Возго́ворит Савул да таковы реци:

«Али ты того сидишь, Омельфа Тимофеевна, неве́села,

Буйну головушку повесила,^а

Што я сам жив пришол,

Што я пир завел^б да й госьтей навел?» —

55 «Не того я сижу невесела,^в

...........

А я ф том сижу,

Што сокол пришол, а соколёнка нет».

Савул в то время не догадаитц́е,

Пьет, ест, сидит, з гостямы угошшаитц́е.

60 Возговорит Савул во фторой након:^г

«Али ты того сидишь, Омельфа Тимофеевна, неве́села,

Буйну головушку повесила,

Што я сам жив пришол,

Што я пир завел да й госьтей навел?

65 Возго́ворит Савул во трете́й након:^г

«Али ты того сидишь, Омельфа Тимофеевна, неве́села,

Буйну головушку повесила,

Што я сам жив пришол,

Што я пир завел да й госьтей навел?»

70 Тут Савул догдаитце.

Немного он у ей спрашивал,

Обседлал своего добра коня

И поехал за сыном за любимыим.

Приехал Савулушко ко городу Ц́ирнилову,

75 Он скрыцял, ззыцял зыцьным голосом:

«Ай же вы...[559]

Подавайте мне-ка поединьшика!»

Оны стали молоденького сына призывать:

«Езьдит руськой бога́тырь во цисто́м поли;

80 Буде едеш к ему поединшиком,

Мы выпусьтим тебя ис тёмной те́мници».

Он обседлал, обуздал добра коня.

Оны стали битьц́е палиця о палицю,

Молоденькой бога́тырь с коня слетел.

85 Садилсэ Савул к нему на белу́ю грудь —

«Ты скажи, скажи, бога́тырь, не утай, скажи,

Ты коёй орды да ты коёй земли,

Коёго́ отця, которой матушки?»

Он ему не сказыват; до трех раз спрашивал,

90 Отвецят богатырь-от молоденькой:

«Кабы я сидел у тя на белых грудях,

Я не спрашивал бы не роду, не племяни,

Порол бы твоё да ретиво серцё,

Вынимал бы язык с пец́енью,

95 Копал бы глаза со косицямы».

Увидал Савул свой имянно́й персьтень —

«Ай же ты, мое цядо милоё,

Цядо милоё да сын любимыи!»

Брал его да за белы́ руки,

100 Целовал его в сахарни́ уста,

Садил на добра коня фпереди себя.

Приежжал домой к матушки родимыи,

Привозил своего мила́ цяда любимого.

От отця было́, братци, от умного,

От матушки-жоны благоразумноя

Зародилось-то чядышко безумноё.

Как безумноё-то цядышко нерозумное.

5 Он охвоць был ходить на цярёф кабак,

Охвоц́ей пить да зелёна вина,

Зелёна вина да пива пьяного.

Сам идёт домой да матюха́итц́е

Тема словамы непоносныма,

10 Ругат-бранит свою да родну матушку

Курвой, блядью да еретиц́ею.

Этта матушки за беду́ пало,

За ту досадушку великую.

Брала она своего мила цяда любимого,

15 Брала она его за белы́ руки,

Привела на пристань-гавань карабельнюю

Г дорогим гостям г заморянам,

Г заморянам да г ворзогорянам —

«Ай же вы, дороги госьти заморяна,

20 Заморяна да ворзогоряна!

Вы купите у меня мила цяда сына любимого;

Дайте мне-ка пятсот рублей,

Не жалейте дать хоть ц́елу тысяшшу —

Шшобы не ходить мне-ка по подо́конью,

25 Не збирать мне-ка было ломтей резаных,

Ломтей резаных да кускоф ломаных».

Оны говорят:

«Ты не вора ли продаш да не розбойника,

Не ноц́ешного да подорожника,

30 Не ц́ерковнаго ли да грабителя?» —

«Не вора продам я, не розбойника,

Не ноц́ешного продам подорожника,

Не ц́ерковного продам грабителя,

Продам я своёго цяда любимого».

35 Дали оны ей пятьсот рублей,

Не жалели ей дать да ц́елу тысяшшу,

Шшобы не ходить ей было по подо́конью,

Не збирать бы ей было ломтей резаных,

Ломтей резаных да кускоф ломаных.

Жыло было триц́еть три^а сестры.

Оны фси-то стояли по Божьи́м ц́ерквам,

Оны оси цитали по-книжному,

Оны фси-то пели по-ц́ерковному,

5 Одна Софеюшка нецёго не говорит.

Только Софея слово смолвила:

«Ты, Васильюшко князь, подвигайси сюда!»

Васильева матушка идёт по́ городу,

Во право́й руки несёт пива пьяного,

10 Во левой руки несёт зелья лютого.

Она пива налила да Василью поднесла,

Она зелья налила да Софеи подала —

«Ты, Васильюшко, пей да Софеи не давай». —

«Ты, Софеюшка, пей да Василью не давай».

15 Васильюшко испил да Софеюшки поднёс,

А Софея испила да Василью поднёсла.

Василей говорит: «У мня головушка болит».

А Софея говорит: «Ретиво́ серцё шшемит».

Понесьли-то Василья на буйны́х головах,

20 А Софею понесьли на белых на руках.

Выросла^б-то на Васильи шолкова́ верба,

Выросла-то на Софеи мурава-трава,

Росц́вели ц́ьветы лозуревыи,

Рознесло духи малиновыи.

25 Кореньиця ф куцьку срошшаитьц́е,

Вершиноцьки ф куцьку слипаютьц́е.[560]

Жыл был Ефимьян, гось богатой.

Охвоць Ефимьян Богу молитц́е;

На фсякую среду, пятницю посьтитц́е,

На фсякую суботу прицяшшатце.

5 Мо́лил Ефимьян себе отродья,

Женського полу или муського.

Прошло тому времени немного;

Богородиця с небес гласом прогласила,

Ц́еловец́еським языком говорила:

10 «Ты ставай, Ефимьян, убужайсе,

Клюц́евой водиц́ей умывайсе,

Во бело полотенц́е утерайсе,

Кресьти свои ясныи оци;

Зови попоф, протопопоф,

15 Зови и кума́ со кумою,

Поди ф свою спальну.

Лёжит твоя кнегина,

Она тру́дна лёжит и больна,

Родила она младеня.

20 Полагай святое имя Олёксеём,

Олёксеём Человеком Божьим».

Он ставал со сна, пробужалсэ,

Звал кума́ со кумою.

Кресьтили младеня,

25 Полагали ёму святое имя Олёксеём,

Олёксеём Человеком Божьим.^а

Прошло тому времени лет семь,

Захотели Олёксея грамоты уцити;

Олексею-свету грамота дала́се.

30 Стало лет восьминац́еть,

Захотели оны Олексеюшка женити;

Ему женидба не даласе.

Повалили его во свою спальню.

Богородиця ёму с небес гласом прогласила,^а

35 Ц́еловец́еським языком говорила:^а

«Ты ставай, Олексей, да обужайсе,

Клюц́ево́й водиц́ей умывайсе,^а

Полотеньц́ем утерайсе,

Скидыва́й свои зла́тыи персьни,

40 Отвязывай свой шелко́вой пояс;

Пойди-ко ты ко синему морю,

Садись-ко во маленькой караблик,

Поежжяй-ко во Иньдейськую пустыню».

Стало Олексеюшку лет триц́еть;

45 Приходит он во Рыньское цярсьво

Каликою да перехожей,

Приходит к Ефимьяну в госьти:

«Ой же ты, Ефимьян, гось богатой!

Возьми-ко ты меня к себе жить,

50 Хоть не ради меня, а ради сына,

Олексея, Божья ц́еловека». —

«Поц́ему же ты сына знаешь?» —

«А мы жили с ним вме́сьтях,

В одной пустыни Богу молились».^б

Роды Козарина попортили;

Отець с матушкой на́ руки не приняли,

Оддавали ёго г бабушки задво́рёнки —

Корьмить-поить да до полна́ ума,

5 Корьмить-поить^а до по́лна возраста.

Стал Козарин по улоцькам побегивать,

С малыма робяткамы поигрывать:

Кого дерьнё Козарин за руку,

У того руцьки проць повыдерьнё;

10 Кого дерьнё за́ ногу,

Ту ношку проць повыдерьнё;

Кому всутыць подас,

Тот идё домой да роскорякою.

Стали ёго робятоцьки

15 Бранить выбьлятком да зауго́льшыцьком.

Он приходит к бабушки задворёнки:

«Ой же ты, бабушка задворёнка!

Скажы, скажы, да не утай скажы,

Есь ли у меня да отець, матушка?» —

20 «Есь у тя батюшко Пётры Коромысловиць,

Матушка Настасья королевисьня;

Роды у тя попорьтили,

Отець с матушкой на́ руки не приняли».^б

Козарин садилсэ на добра коня;

25 Только видяли Козарина седуци,

А не видяли поедуци —

Ф цисто́м поли́ да курева́ стоит.

Ехал Козарин во цисто́ полё.

Ф цисто́м поли плац́е деви́ця, уливаитц́е;

30 Выходит тотарин из бела́ шатра —

«Ты не плаць-ко, деви́ця красная,

Заутра мы, девиця, будем дел делить,

На перьву́ долю положым красна золота,

На другу долю положым циста се́ребра,

35 На третью долю положым тебя, девицю.

Будё ты падёш да на мою долю,

Я возьму тебя за себя замуш».

Тут плацё девиця боле старого,

Тут плацё девиця^а да злее прежнего,

40 Ко своёй русы косы прицитыват:

«Плетёна́ коса на святой Руси,

Росплетут тебя, коса, тотарове».

На другой день выходит изь бела шатра:

«Я возьму тебя да портомойшиц́ей».

45 На третий день выходит изь бела шатра:^б

«Я тебя возьму да ф цисто́м поли убью

Цёрным во́ронам на гра́еньё,

Серы́м волка́м на ры́сканьё».

Подъежжат Козарин к этой девицини:

50 «Скажы, скажы, девиця, не утай, скажы,

Коей орды да коей земли,^в

Коёго́ отця да коей матушки?»

Спрашыват Козарин во фторой након:

«Скажы, скажы, девиця, не утай, скажы,^б

55 Коей орды да коей земли,^б

Коёго отця да коей матушки?»^б

Спрашыват Козарин во трете́й након.^г

................

«У мня батюшко — Петры Коромысловиць,

А матушка Настасья королевисьня».

60 Он садил ей на добра коня.

Приежжае к матушки на шырокой двор,

Крыцял-зыцял зыцьным голосом:

«Ой же ты, батюшко Петры Коромысловиць,^б

Да матушка Настасья королевисьня!^б

65 Обирайте свою да любиму доць!»^д

...............

Крыцял-зыцял да во третей након

Во всю силушку да молодецькую,

Во всю гортань да богатырськую.

Выходили стрецять ей на улицю.

70 «Ой же ты, Настасья королевисьня!

Наливай-ко цяру зелена́ вина».

Она налила да зелья лютого.

Он крыцял-зыцял да зыцьным голосом:

«По роду, роду да бытто мать родна,

75 По жытью-бытья — быть змея лютая».

Что походит-то Романушко за охвотамы

На те ли на тихи мелки заводи,

Стрелять-то гусей да белых ле́бедей,

Маленьких перистых серых утоцёк.

5 Унимат Романушка молода жона,

Молода жона да Марья Юрьёвна,

Марья Юрьёвна да лебедь белая:

«Не ходи-тко ты, Романушко, за охвотамы:

Ноц́есь мне-ка Марьюшки мало́ спалось,

10 Мало́ спалось да много во снах видялось —

Закатилсэ у мня злацён персьтень,

Да россыпалсэ на мелки зе́рнятки;

Вси я зернятки присо́брала,

Одного я не могла собрать».

15 Не послухал Романушко молоду жону,

Он ушел-то Роман за охвотамы

На те ли на тихи мелки заводи,^а

Стрелять-то гусей да белых лебедей,^а

Маленьких перистых серых утоцёк.^а

20 Села Марьюшка к окошецьку,

И глядит Марьюшка во синё море.

Во синем морюшки со́лоном

Там бежит три ц́е́рняна три ка́рабли,

Забегали оны прямо в гавань карабельнюю,

25 Опускали да па́руса поло́тняны,

Метали я́коря да булатныи,

Опускали шлюпоцьки да раскра́шеныи,

Приежжали на ту ли пристань карабельнюю.

Тут ли Марьюшка глядит, беда пришла,

30 Беда пришла, да детьц́е некуда.

Тут пошла ли Марьюшка да хоронитисе,

Хоронитисе да на новы сени,

Со новы́х сеней да на красно́ крыльцё,

Со красна́ крыльця да во цисто́ полё.

35 Приздыну́ла яблонь кудрёватую,

Она села под яблоньку кудрёватую.

Вси тота́ра да ищут, да отступилиси,

Один неверной да ни отступитц́е.

Приздыну́л он яблоньку кудрёватую —

40 «Уж ты ты ли есь да Марья Юрьёвна,

Уж ты ты ли есь да лебедь белая?» —

«Да не я-та есь да Марья Юрьёвна,

Не я лебедь белая,

Я Романушкова да портомойшиця».

45 Всё тотарин не верит, не пота́итц́е —

«Ишше ты то есь да Марья Юрьёвна,

Ишше ты есь да лебедь белая».

Брал уш Марьюшку дай за белы́ руки,

За белы́ руки дай за златы́ персьни.

50 Повели-то Марьюшку на пристань да карабельнюю

Да й садили ф шлюпоцьку роскрашону,

Да й свезли-то ей да на ц́ерьнён карап.

Да й здымали паруса полотняны,

Да й катали якоря булатныи,

55 Да й здымали шлюпоцьку роскрашону.

Ай приходит Романушко из охотушки,

Ай глядит — ф синём мори только три тыцёнки.

Ишше езьдил князь Михайло

Трицять лет он по Поморью,

Он искал себе беляну,

Красну хо́рошу жону Марьфиду.

5 Он нашол себе беляну,

Красну хорошу жону Марьфиду.

Приежжяёт к маменьки к родныи,

К осударыни к Овдотьи:

«Уш ты маменька моя родная,

10 Уш ты пой-корьми мою беляну

Красну хорошу жону Марьфиду

Ты крупишчятым пшанисьним,

Слаткою водой мёдо́вой».

Уежжяё князь Михайло,

15 Уежжяёт молодыя.

Ёго маменька родная

Парну баенку она топила,

Серой камень нажигала;

Тут белянушку призывала,

20 Белы грудюшки порола.

Тут узнала три приметы:

Ишше перва есь примета —

Жить с Михайлой во совети,

А другая есь примета —

25 Што младень есь во утробы,

Третья есь примета —

Княсь Михайло во дорошки.

Его доброй конь потнулсэ,

Княсь Михайло догадалсэ.

30 Приежжае к маменьки к родныи,

К осударыни к Овдотьи.

«Уш ты маменька моя родная,

Ишше где моя беляна,

Красна хо́роша Марфида?» —

35 «Красна хо́роша Марфида

Ушла в парну баенку помытьц́е».

Тут металсэ княсь Михайло,

Тут металсэ молодыи,

Ишше нет ёго беляны.

40 «Уш ты маменька моя родная,^а

Ишше где моя беляна,^а

Красна хороша Марфида?»^а —

«Ушла в церкву-ту молитьц́е».

Тут металсэ княсь Михайло,^а

45 Тут металсэ молодыи,^а

Фсе нет ёго беляны.

Приходит к маменьки к родныи,^б

К осударыни к Овдотьи.

«Уш ты маменька моя родная,

50 Ишше где моя беляна,

Красна хо́роша Марфида?» —

«Ушла к суседам в бесёду».

Тут металсэ княсь Михайло,^а

Тут металсэ молодыи:^а

55 «Вы суседы, вы суседы,

Ближны порядовны,

Вы скажите, не утайте

Где ш моя беляна?»

А суседы отвецяли:

60 «Твоя маменька родная

Парну баенку топила,

Серой камень нажигала,^в

...........

Што состроила колоду,

Во колоду полагала,

65 Во Дунай-реку спускала».

Тут металсэ княсь Михайло,^а

Тут металсэ молодыи^а

Ко Дунай быстрой реки.

Рыболовы рыбу ловя.

70 «Рыболовы, рыболовы,

Замеците вы тоню́, —

Скаже, — при́дё рыбы много».

Заметали рыболовы —

Им пришло рыбы немного.

75 «Рыболовы, рыболовы,^а

Замеците то́ню другу

Приде рыбы ишше боле».

Заметали другу тоню^г —

Им пришло рыбы немного. —

80 «Рыболовы, рыболовы,

Замеците тоню третью,

Придё рыбы вам боле».

Заметали третью тоню —

Им пришла колода.

85 Оны беляну обирали,

Во сыру землю́ копали.

Сваталсэ Митрей княсь по три́ годы,

Он по три годы да по три осени,

На ц́етьвёрту осень лише сватьбы быть,

Лише сватьбы быть, да нынь к венцю пойти.

5 Металасе Домнушка по плець в окну,

Фалелеёвна равно по поясу^а —

«Не этот ли, матушка, Митрей княсь,

Не этот ли, сударыня, Васильёвиць?

Сказали про Митрея — хорош, пригож;

10 Он сутул, горбат да наперёд покляп,

Ноги кривы́ да глаза косы́,

Кудри жоги́ да заонеськии,

Рець Васильёвиця да корельская».

Эти реци Митрею во слых пали́,

15 Васильёвицю за беды́ пало.

Воротилсэ Митрей князь да от заутрени,

Приходит он к сестриц́еньки к родимыи:

«Сестриц́енька моя родимая,

Збери-ко, збери да поц́есьтен пир,

20 Поц́есьтен пир да деви́ной стол;

Ты зови-ко Домнушку на почесьтен пир,

Фалелеевну зови на девиной стол:

«Ужо братця в доми не слуцилосе,

Васильёвиця не пригодилосе,

25 Ушол брателко за охвотамы,

За куницямы да за лисицямы».

Первы послы к Домнушки до двора дошли,

Други послы да до сеней дошли,

Третьи послы — сама Марья пошла:

30 «Поди, Домнушка, на поц́есьтен пир,

У мня братця дома не слуцилосе,

Васильёвиця не пригодилосе».

Унимат ли Домнушку родна матушка:

«Не ходи-ко, Домна, на поц́есьтен пир,

35 Не ходи-ко, Домна,^б да за девиной стол —

Мне се́й ноци мало́ спалось,

Мало́ спалось, много видялось:

Скатилсэ злац́ён персьтен,

Россыпалсэ на мелки зе́рнятки».

40 Не послушала Домнушка родной матушки,

Пошла Домна на поц́есьтен пир,

Пошла Домна^б да за девиной стол.

Приходит Домнушка на поц́есьтен пир.

«Этта крыса ли пришла да магазейная,

45 Этта выдра ли пришла да^в подземельняя!»

Домнушки во стыд пало,

Домнушка и проць пошла.

Пришла ф цисто́ полё.

Да бросала нош в сыру землю́ да тупым концём,

50 Бросилась на востёр-от нож.^г

Плачу и рыдаю,

Смертный час ожидаю.

Душа с телом раставалась,

На Страшен Суд поспешалась.

5 Сойдет Судья с небес на землю,

Со престолом сойдет веть Он со Божьим

Судить живых и мертвых,

Вострубит трубы Он золотыя.

Да небо, земля-мати потрясется,

10 Солнце и луна и месяц потаиче,

Луна во тьму предложиче,

Спадут с небес звезды на землю;

Умерши от гробов востанут,

Грядут на праведен Суд Божий.

15 Речет он, Михайла Архангел:

«Которы праведные души,

Ставайте полкамы одесную,

Становитесь лицамы ко востоку.

Отвержены райския двери,

20 Сготовлена райская пища.

Разве нет чениы неизносимы.^а

Которые грешные души,

Ставайте полкамы вы ошую,

Воротитесь личами вы на запат.

25 Сотворена вам вечная мука».

Расплачутся грешны души:

«Ой же, свет Михайла Архангел!

Начто ты нас прочь отсылаешь,

Небесного царствия лишаешь,

30 В небесное чарствие не спускаешь?»

Пустынник во пустыни

Не владел он не рукамы, не ногамы.

Пятьниця во снах ему явилась,

Пятьниця святых свец́ей освятилась:

5 «Поди ты, рабе Божий, ко народу,

Сказывай народу христеяном,

Чтобы среду, пятьницю посьтились,

По матерну слову не бранились;

Матерноё слово проклято́ё,

10 От матерного слова душа погибаёт.

Дети матерей не розгневайте,

Матеря́ детей не проклинайте,

Жидамы детей не называйте;

Жиды у Христа были прокляты́я,

15 Жиды-ты Христа роспинали

И во сьвятоё лицё Ему наплевали

Великоё Имя Господённое».

Езьдил Потык сын Ивановиць

Он стрелять гусей, белых ле́бедей,

Стре́лил он лебедь белую.

Говорит ёму лебедь таковы реци:

5 «Ты не лебедь стрелил — стрелил молоду жену,

Богомсужену да богомряжону,

Молоду жону Марью Юрьёвну».

Брал он Марьюшку за белы́ руки,

Целовал он в сахарьни́ уста.

10 Она говорит биру́ци:^а

«Перву заповедь положим:

Которой наперёд помрё, живому вслед пойти».

Еде Потык сын Ивановиць

С молодой жоной с Марьёй Юрьёвной;

15 Настрету попадат ему

Стар казак Илья Муромець —

Ты кого везёш, Потык сын Ивановиць?» —

«Молоду жену Марью Юрьевну». —

«Ты не богомсужону везёш, не богомряжону,

20 Не молоду жону, а зьмею лютую».

Овернулась она пропасьтимою, бутто и померла.

Говорит Потуку стар казак Илья Муромець таковы реци:

«Ты бери-ко книгу старинную,

И бери-ко колокол звенистыя,

25 И цитай-ко книгу ту старинную,

И звени-ко в колокол звенистыя».

Еде стар казак Илья Муромець —

«Трицеть лет я езьдил,

Не слыхал я звону колокольнёго».

30 Взял розрыл он сыру мать-землю

И достал он Потыка сына Ивановиця.

Опять поехал Потык сын Ивановиць

С молодой женой с Марьёй Юрьевной;

Овернула она его серым камешком.

35 Едет-то стар казак Илья Муромець —

«Триц́еть лет я мимо это место выезьдил,

Не видал я этого серого камешка».

«Ты бери-ко этот серой камешок,

Микитушка-Добрынюшка,

40 И бросай-ко его ц́ерез лево́ плецё».

Микитушка не мог от земли отзнять.

«Бери-ко ты, Олёшенька Поповиць,

И бросай-ко камешок ц́ерез лево́ плецё».

Олешенька не мог отзнять от сырой земли.

45 Взял-ка стар казак Илья Муромець,

Свистнул сер камешок ц́ерез лево́ плецё,

И россыпалсэ сер камешок,

И вышел Потык сын Ивановиць.

Поехал Потык сын Ивановиць

50 С молодой жоной Марьёй Юрьевной.

Приехал он домой на добро́м кони;

Она сунула ёму сонны булавоцьки,

Сама пошла ковать гвозья́ полуаршинного

Забивать ему во белы руки,

55 Забивать ему^б и во белы́ ноги.

Сьпит Потык сын Ивановиць,

Будит его девиця Чернявиця.

А слезамы уливаитц́е —

Не может его никак розбудить.

Поежжат ли боярин во чисто́ полё

Говорит он боярине таковы речи:

«Дожидайсе меня ты ц́ерес три года,

Ты не мош дождатьц́е ц́ерес три года,^а

5 Дожидайсе меня ц́ерез шесь годоф;

Ты не мош дождатьце церес шесь годоф,^а

Дожидайсе меня ц́ерез девять лет;

Ты не мош дождатьц́е церес девять лет,^а

Дожидайсе меня церес^а двенатц́еть лет.

10 Цьветно платьиц́е ты не выдержи,

Добрых коницькоф ты не выезьди,

Во Божью́ ц́еркофь — свеци фсе прижги».

Дожидат-то боярина церес три годы,

Не могла дождатьц́е церес три годы;^а

15 Дожидат-то она церес шесь годоф,^а

Не могла дождатьце церес шесь годоф;^а

Дожидалась она ц́ерес девять лет,

Не могла дождатьце церес девять лет;^а

Дожидалась она ц́ерес двенатц́еть лет.

20 Едет-то боярин ц́ерез двенатц́еть лет

К молодой жене боярине.

Настрету ему попадались две де́вици чернявици.

Спрашивал:

«Ой же вы девици чернявици!

25 Што хорошого на моёй стороны?» —

«Были мы у твоёй боярине;

У ей цьветно платьицё фсе выдержано,

Добры коницьки фсе выежжены,

В Божью́ ц́еркоф свечи не выжганы;

30 Весьнёт у ей кац́ель,

Мы смотрели кацяли у ей дитятка».

Приехал боярин к своёму двору

Выходит боярина стретать своёго боярина.

Брал он саблю, брал он вострую,

35 И рубил-казьнил ейну голову.

Пала головушка не на воду, не на́ землю —

Полетела прямо на небо к Богу-Господу.

Приходил он ф полату белокаменну,

Посмотрел — цьветно платьицё не выдержано,

40 Добры коницьки не выежжены,

Во Божью ц́еркофь свеци выжганы,

И кац́ели нигде не было.

Поехал боярин во чисто́ полё.

Попадали ему девици чернявици —

45 «Ой же вы, девици чернявици,

Пройдите вы сквозь матушку сыру землю».

Брал он саблю, брал он вострую,

Казьнил-рубил свою буйну голову.

Наежжал цярищо Кудреянищо

Ко тому ко городу к Цернилову.

Он князей, бояр да фсих повырубил,

Благоверного да цяря Фёдора

5 Он под мяць склонил да голову́ срубил.

Оставалосе да цядо милое,

Молоды́й Егорей светы Храбрыи.

Он наця́л Егорья света муцити

Фсякима мукамы да рознолицьныма.

10 Он наця́л Егорья топорами сець —

Топоры зубьё фсё прикрошилосе,

Ягорья-света не уя́зьвило,

Не уязьвило да не кровавило;

15 Он наця́л Егорьюшка пилой пилить —

У пилы зубьё фсё прикрошилоси,

Прикрошилоси да приломалоси,

Ягорья-света не уязьвило,

Не уязьвило да не кровавило.^а

20 Он наця́л Егорьюшка ф котли варить —

Котёл кипит да и ходуно́м ходит,

Во котли Ягорей стоём стоит,

Он стоём стоит да сам стихи поёт,

Он стихи поёт да херувимськии,

25 Пот котлом росьтёт трава мура́вая,

На травы цьвятут цьвяты лазуревы;

Ягорья-света не уязвило,

Не уязвило да не кровавило.^а

Он пошол неверный во цисто́ поле,

30 Копае по́гребы глубокии —

Долины по́греб да двац́ети сажон,

Ширины по́греб да двац́ети сажон,

Глубины по́греб да сорока сажон;

Он брал Егорья за жолты́ кудри́,

35 Он метал Егорья во глубок погрёп,

Железной решотоцькой заде́рьгивал,

Пеньём-кореньем призаваливал.

Он пошол неверный ис циста́ поля,

Он пошол неверный, похваляитц́е:

40 «Не бывать Егорью на святой Руси,

Не топтать Егорью мураво́й травы,

Не видать Егорью свету белого,

Свету белого да соньця красного!»

По Егорьеву свету моленьицю,

45 Да по Божьему изволеньицю

Потянули з гор ветры буйныи,

Пеньё-каме́ньё прирозва́лило,

Жалезну решотку прирозде́рьгало.

Выходил Егорей на святую Русь,

50 А топтал Егорей мураву́-траву,

Увидал Егорей свету белого,

Свету белого да соньця красного.

Приходил он к матушки к родимыи,

Просил прошшеньицо-бласловленьицо

55 Отместить обидушка великая

Тому цяришшу Кудреянишшу.

На роду Козарина попортили;

Отець, мать на́ руки не приняли,

Оддавали бабушки задворенки

Корьмить-поить да до трёх годов,

5 До трёх годов да до шести-та лет,

От шести лет да до двенац́ети,

От двенац́ети до полна возроста.

Стал молодець конём владать,

Конём владать да копьём шуймовать.

10 Кого поде́рьнёт за белу́ руку — у того руцьку выдерьнё,

Которого хватит за ногу — у того ножку выдерьнё,

Которого хватит за жолты́ кудри — у того оторвет и буйну́ главу.

Стали его ругать-бранить:

«Ох ты выблядок сын да зауго́льшина!»

15 Приходил он г бабушки задворенки —

«Ты скажи-ка, бабушка задворенка,

Я кое́й орды да я коей земли,

Коего отця да коей матушки?» —

«Ты есь города Бере́зова

20 Отця Петра да Коромыслова».

Садилса Козарин на добра коня;

Стольки видели-то молодця седуци,

А не видели-то уда́лого поедуци;

Во цисто́м поли да курева стаёт,

25 Жолты́ пески да столбом ставятц́е.

Приежжал Козарин ко белу́ шатру.

Выходи́т девиця изь бела шатра,

Плацёт девиця горюцьмы́ слезы́:

«Плетяна́ коса да на сьвятой Руси,

30 Росплетут косу́ да ф проклято́й Литвы».

Выходил тотарищо поганыя —

«Ты не плаць, девиця душа красная!

Заутра́ мы станем, братци, дел делить,

По-вашему да паёф па́евать.^а

35 На перву́ долю положим красна золота,

На другу долю положим циста се́ребра,

На третью́ долю положим тебя, девицю.

Ежель ты да мне повыпадёш,

Я возьму тебя да ф портомойници».

40 Плацёт деви́ця пушше старого,

Пушше старого да хуже прежнога.

Выходил другой тотарищо поганыя —

«Ты не плаць, девиця душа красная!^б

Заутра мы станем, братци, дел делить,^б

45 По-вашему да паёф па́евать.^б

Ежель ты да мне повыпадёш,^б

Я возьму тебя да за себя замуш».

Плацёт деви́ця пушше старого,^б

Пушше старого да хуже прежнога.^б

50 Выходил третей тотарищо поганыя ^б —

«Ты не плаць, девиця душа красная!^б

Заутра́ мы станем, братци, дел делить,^б

По-вашему, по-руськаму да па́еф паевать.

Ежель ты да мне повыпадёш,

55 Я срублю, сказьню да буйну голову,

Розмецю косьё да по цисту́ полю

Цёрным во́ронам да на съедениё».

Брал Козарин ей да за белы́ руки,

Он садил Козарин ей да на добра́ коня,

60 Приежжал Козарин к городу г Бере́зову,

Ко тому к Петру да Коромыслову.

Он скрицял-сзыцял да зыцьним голосом:

«Ишше есь ли у меня да отець, матушка,

Отець Петры Коромысловиць,

65 Матушка Настасьюшка Кирбитьёвна?» —

«Было у нас два отродьиця;

На роду Козарина попортили;^в

Было у мня друг о отродьицё —

Наежжали тотаришша поганыи,

70 Увезьли у нас Олёну». Он у их обрал сестру.

Женилсэ князь да на кнегинушки;

Уж он взял кнегинушку моло́дую,

Моло́ду взял да лет двенац́ети,

Сам князь да лет семнац́ети.

5 Поежжае князь да из орды в орду,

Из орды в орду да из Литвы в Литву,

Оставлят кнегины свешши-ладаны,

Свешши-ладаны да питья-кушанья:

«Ты моли, кнегина, за меня Богу,

10 За князево да за здоровьице;

Ц́ерес три года не буду, дак ц́ерез шесь годоф,

Ц́ерез шесь годоф не буду, церес деветь лет,

Ц́ерес деветь лет не буду, дак ц́ерес двенац́еть лет,

Ц́ерез двенац́еть лет не буду — дак живого нет».

15 Езьдил князь да из орды в орду,

Из орды в орду да из Литвы в Литву,^а

Езьдил князь да по цисту полю.

Идут ему настрецю две старици,

Идут ему настрецю^б да две ц́ернявици,

20 Потихошеньку к ему да подвигаюц́я,

Понизёшеньку ему да поклоняюця:

«Уш ты здрасвуй, князь да ты моло́дыи,

Ты молодыи да безбородыи!

Уш мы были у твоей да у кнегинушки,

25 Мы смотрели робёноцька трёхмесяцьна.

Питьё-кушаньё у ей да фсё приедено,

Добры конёцьки у ей да фси приежжены,

Столько свешши-ладаны да не прижжоныи».

Богатырьцько серц́е розгоряитц́е.

30 Садилсэ князь да на добра коня,

На добра коня скороступцива,

Подъежжал к своей полаты к белокаменной.

Его конь заговорил по-ц́еловец́ески:

«Занапрасно, князь да князь, ты крофь прольёш!»

35 Приежжяёт князь да ко красну́ крыльцю,

Выходи́т кнегина на красно́ крыльцё

В одной рубашецьки бес пояса,

В одных цюлоцьках без башма́цикоф;

Деветь лет да соньцё не́ пёкло,

40 На десято лето соньцё ро́спёкло.

Уш он брал княсь в руки востру́ саблю,

Он срубил у ей да буйну голову.

Ейна буйна головушка

Не пала не на́ землю, не на́ воду,

45 Не ф те болота-мхи дыбуции,^в

Прямо пролетела глава на́ небо.

Заходил княсь в свою полату белокаменну —

Питьё-кушанье да не приедено,

Добры конецьки да не приежжены,

50 Столько свешши-ладаны прижжёныи;

Нет у ей робёноцька трёхмесяцьна.

Садилсэ князь да на добра коня,

На добра коня скороступцива,^а

Поехал князь да во цисто́ поле.

55 Опять идут две старици да две ц́ернявици,

Потихошеньку к ему да подвигаюц́я,^а

Понизёшеньку ему да поклоняюця:^а

«Уш мы были у твоей да у кнегинушки,^а

Мы смотрели ребёноцька трёхмесяцьна.

60 Питье-кушанье у ей да фсе приедено,

Добры конёцьки у ей да фси приежжены,

Столько свешши-ладаны да не прижжоныи».^г —

«Уш вы старици да вы ц́ернявици!

Проходите вы да скрось сыру́ землю́!»

Без отця, без матушки живут люди,

Без роду, без племени бога́теют;

Без Божьей милосьти жить не́ можно.

Когда восияло сонцё красноё,

5 Когда уродилсэ, братци, светёл месець,

Тогда воцярилсэ наш-от Грозен цярь,

Ишше грозен ѓосударь Иван Васильёвиць.

Ишше здумал туто цярь под Казань подходить;

Казаньсько́ он цярсьтво мимоходом брал,

10 Казаньська цяря он со степе́ни збил,

С его сьнял порфиду златоцярськую.

Заводилсэ у ёго поц́есьтен пир

На фсих на кня́зей, на богатырей.

Ишше фси на пиру напивалисе,

15 Ишше фси на пиру росхвастались:

Ой хвастат богатой богачесьтвом,

А другой хвастат добры́м конём,

Безумной^а хвастат молодой женой,

Неразумной^а хвастат родимой сестрой.

20 Как похвастат Грозен цярь Иван Васильёвиць:

Он похвастат своей силушкой богатырьскою —

«Я вздумал под Казань подходить,

Казаньско́е цярьство мимоходом брал,

Казаньська́ цяря со степени збил,^б

25 С его сьнял порфиду златоцярськую;^б

Я повывел измену ис Ц́ернигова

И^а повывел я^а измену из Данилова».

Возговорит Фёдор Ивановиць:

«Ты повывел измену ис Цернигова

30 И повывел измену из Данилова,^б

А не вывел ты измены ис каменно́й Москвы».

Он зглянет на Фёдора мутны́м око́м,

Он скрыцит^а на Феодора яры́м сертц́ём:

«Ты дай-ко мне да поединшыка!»^в

35 Тут сидит-то Федор да й выдумыват:

«Мне на брата сказать — будё брата жаль,

На суседа сказать — дак цюжа кроф пролить,

А на себя сказать — мне виновату быть;

Сказать мне на брателка родимого,

40 На того Микитушку Романовиця».

«Сидит поединшык^г за едным столом,

Он уш пьёт-ес да с одного блюда,

С одного блюда да й одной ложецькой».

Он скрыцял грозен цярь яры́м сертц́ём:^д

45 «Ой же пановя, улановя,

Ишше те палаци немило́сьливы!

Вы берите Федора за белы́ руки,

Увозите его во чисто́ полё».

Фси палаци да испугалиси,

50 Фси по за́столью захоронилиси;

Один Малюта не пугаитц́е,

Не пугаитц́е да й не поло́хаитц́е

Ишше тот Малюта Воскуратовиць.

Он назды́мывал камоцьку мелкотрафцяту,^е

55 Он брал Фёдора за белы руки,

Увозил Фёдора ф цисто́ полё.

Узнала его матушка родимая,

Пришла к Микиты Романовицю:

«Как потухла^ж зоря раноутрянна,

60 Погасиласи свеця воску ярого».

Тут немношко Микита розговаривал —

Он наде́ргивал сапошки на босу́ ногу,

Накидывал шинель на одно плецё,

Надевал шляпу да на одно ушко,

65 Брал коня да необседлана,

Необседлана да необуздана.

Едет Микита по цисту полю,

Он рукой машот да й голосо́м крыцит:

«Ой же вы народ да православныя!

70 Ишше дайте дорожному дороженьку,

Розодвиньтесь-ко вы на две сторонушки!»

Фси Микитушку послушали,

На две стороны фси роздвинулись.

Ино едет Микита во цисто́ поле,

75 Он рукою машет да й голосо́м крыцит:

«Ой же ты, Малюта Воскуратовиць!

Уш ты этот кусок сьеш дак и подависьсе,

Тебе тем кусоцьком задавитисе,

Тебе той кровью захлебнутисе».

80 У Малюты серцё дрогнуло,

Пала сабля на сыру́ землю́.

Думает Малюта, шшо послы пришли;

Он брал Фёдора за белы руки,

Посадил Федора на добра коня.

85 У их завелось молебство в ц́ерквы, фси идут в платьи.

Ишше ехал Микита ф каменну Москву,

Выбирал у вдовы сына на одно лицё

Со тем ли со Федором цяревицём,

Дали денежек пятьсот рублей.

90 И привёз Микита брателка родимого,

Он ведёт брателка во Божью́ ц́ерковь.

Говорят народ православныя:

«Ишшо же ты, Микита сын Романовиць,

Фси идут народ в цёрном платьици,

95 А ты идёш в светлом платьици?»

Он поблиску́ подвигаитц́е,

Понизёхоньку поклоняитц́е —

«Есь ли виноватому да прошшеньицё,

Прошшеньицё да й блаѓословленьицё?

100 Есь ли, нет, да взять не́ откуду.

Ешше есь ли виноватому прошшеньицё,

Прошшеньицё да й блаѓословленьицё?»^б —

«Тебя Бох просьтит, Микитушка, не знаю ф цём».

Брал он брата за белы руки,

105 Выводил за́ стоецьки, во Божью ц́еркву,

Выводил^а на средину.

Полно лениваму ленитц́е,

На́ одре валятц́е,

З боку на бок кататц́е,

Ох, не могу я!

5 Сушит косьти у меня параклиця,

Голову жар объемлет,

Ноги трясутця,

Цют я влекуся.

Как приходит обедное время,

10 Несут кушаньё довольнё,

Полное беремя —

Свежую[561] селе́дку,

Разную похлёпку.

Лень с одра ставаёт,

15 Богу не моли́тця,

Ест как здоровый.

Братья друг на дружку оглянулись,

Сами росмехнулись.

Ле́ни пало стыдно;

20 За́шел в свою клеть,

Стал лень трудитц́е;

Стал Богу молитц́е

Во своём нешшасьи.[562]

Прецистая Дева Мария

Исуса Христа спородила,

Во ясьли Его схоронила.

Звезда ясна засияла,

5 Трём цярям путь показала.

Три цяря приходили,

Богу дары приносили,

На колени припадали,

Исуса Христа звелицяли.

10 Мы вам рац́ею читали,

Христа проздравляли.

Вам, хозяин, хозяюшка, с праздником проздравляем.

Шла Божыя Мати по лесам, по болотам,

Шла — приуснула,

Легла — приустала.

Виляла сон страшон и диво:

5 Бутто Ѓоспода Бога в руки да в ноги гвозьё забивали,

Голову тросью убивали.^а

Протёкала кроф вплоть до запода.

Плачу и рыдаю,

Смёртную цяшу выпиваю,

На Страшо́н я Суд поспеваю.

Дети родителей не гневите,

5 Родители детей не проклинайте,

Жыло-было, Господа не забывайте.

Ай же ты Михайло арханьгел!

Затрубит он ф тру́бу золотую

Земля-мати, небо потрясётц́е,

Соньцё, луна потаитц́е,

5 Звезды на́ землю па́дут,

Телеса от гроба воста́нут.

Вот идут-бредут праведны душы,

Вы́ставлёны полками одесную —

«Ай же вы, праведны душы!

10 Райськи вам двери отворёны,

Райська вам пишша зготовлёна».

Вот идут-бредут грешныя душы

Выставлёны полками одесную —

«Ай же вы, грешныя душы!» —

15 «Ай же ты, Михайло арханьгел!

Для ц́его нас в рай не спускаеш,

Райських ворот не отворяеш,

Райськой пишшы не зготовляёш?»

Отвешчат Михайло арханьгел:

20 «Ай же вы, грешныя душы!

Спороджоны были от Адама и от Еввы».

Осталса Дунай от отца маленькой,

От матушки осталса глупенькой.

Он ходил гулял из орды в орду, из Литвы в Литву.

Он зашол к королю Ляховимскому.

5 Он служил ровно в девять лет —

По три года служил в стольниках,

По три года он в блюдниках,[563]

По три года он на новы́х сенях;

Днем на новых сенях,

10 А ночью на Настасьиных белы́х грудях.

Король любил его и жаловал,

Королевиха пушше́ того,

А душечка Настасья королевишна у души держит.

Заводитце у короля Леховимского почестен пир

15 На всех кнезей и бога́тырей

И купцей именитыих.

Приглашают Дуная.

Унимает его Настасья королевишна:

«Ай же ты Дунай сын Иванович!

20 Не ходи ты на почестен пир.

На почестен пиру все бывают наве́селе

И, бывают, приросхва́стливы;

А ты, Дунай, экой зано́сливой —

Ты похвасташ мной, красной девицей».

25 Дунай Настасью не слушалса.

Ключовой водой умывался

И в цветно платье снаряжалса он,

Приходит на почестен пир.

На пиру стали пьены́-веселы,

30 На почестном приросхва́стливы;

Умной хвастат родимой сестрой,

А безумной хвастат молодой женой,

Один Дунай не ест, не пьёт

И ниче́м не хвастает.

35 Тут походит к ему король Ляховимския —

«Ай же ты Дунай да сын Иванович!

Али место тебе не по отчины,

Или чарой тебя о́бнесли,

Што же ты не ешь, не пьешь

40 И ничем не хвастаеш?»

Тут возговорил Дунай да сын Иванович:

«Ай же ты король Ляховимския!

Мне место у тебя по отчины,

И чарой меня не о́бнесли,

45 А не́чем мне, молодцу, хвастати

И не́чем удало́му похваля́тисе».

Тут возго́ворит король Ляховимския:

«Ай же ты Дунай да сын Иванович!

Ты бери ключи однозоло́тныя,

50 Иди ф погреба глубокия,

Бери казну-со́бину, скочи сколько те надобно;

А нет — иди на конюшен двор,

Выбирай ты лошадь самолучшую

И хвастай ты им.

55 Возго́ворит Дунай да сын Иванович:

«Стыдно мне молодцу, будет чужим хвастатце

И конфузно удало́му похвалятися,

А лучше дай ты мне чару зелена́ вина

Ра́вно полтора ведра,

60 А другую чару сладка мёду-та».

Тут подносят ему чару зелена́ вина

Ра́вно полтора ведра.

Принимает Дунай едино́й рукой,

Выпивает он на единой дух,

65 Запивает он сладким медом-то.

Тут возго́ворит Дунай да сын Иванович:

«Ай же ты король да Ляховинския!

Ты позволь мне сло́вцо вымолвить

Бес той казни́ бес смёртныя

70 И бес той ли сабельки без острыя». —

«Говори, Дунай, што те надобно». —

«Остался я от отца маленькой,^а

От матушки осталса глупенькой.

Я ходил гулял из орды в орду, из Москвы в Литву.

75 Я зашол к королю Ляховимскому.

Я служил ровно девять лет —

По три года служил в стольниках,

По три года я в блюдниках,

По три года я на новы́х сенях,

80 Днем на новых сенях,

А ночью на Настасьиных белы́х грудях,

Король любил меня и жаловал,

Королевиха пушше́ того,

А душечка Настасья королевишна у души дёржит».

85 Тут королю пало за беду да за великую,

Он зычал-скричал своим голосом:

«Ай же вы аловья-паловья,

Ай же вы палачи да неми́лосливы!

Вы берите Дуная под руки,

90 Ведите его ф чисто́ поле

И секите его буйну голову,

Принесите ко мне на показ».

Тут Дунай со всеми распростилса,

Тут палачи подхватили Дуная по́д руки,

95 Повели его ф чисто́ поле

Сечь рубить его буйну голову.

Тут возго́ворит Дунай да сын Иванович:

«Ай же вы а́ловя-па́ловя,[564]

Палачи вы немилостивы,

100 Вы берите казны-собины сколько вам надобно,

Ведите меня мимо Настасьин двор».

Тут палачи на казну призадорились,

Повели Дуная мимо Настасьин двор.

Он сзычал скричал своим голосом:

105 «Ты прости-прошшай мой белой свет,

И прости-прошшайте народ православныя,

Прости душечка Настасья королевишня!»

Повели Дуная во чисто́ поле

Сечь-рубить его буйну голову.

110 Тут Настасья во сне не слышала.

Скричал он во фторой након:^б

«Ты прости-прошшай мой белой свет,

И прости-прошшайте народ православныя,

Прости душечка Настасья королевишня!»

115 Сзычал скричал он в тре́тей раз —

Палаты с угла на́ угол покоснулися

И в рамках стекла поломалися.

Тут Настасья от сна пробуждалася,

Бросалася ф свое окошечко —

120 «Ай же вы палачи неми́лосливы,

Вы берите казны сколько вам надобно,

Идите в кабак, купите голю кабацкого,

Отрубите его буйну голову,

Несите королю на показ,

125 Отдайте Дуная мне на́ руки;

Я зберегу и схороню его».

Тут палачи на казну призадорились;

Отда́ли Дуная Настасьи королевишны,

Шли ф кабак, купили голю кабацкого,

130 Рубили его буйну голову,

Несли королю на показ.

Тут возго́ворит Настасья королевишна:

«Ай же ты Дунай да сын Иванович!

Ты скажи, есть ли у тебя на Святой Руси,

135 Ты скажи, в городи во Киеви

Есть ли отец, матушка,

Есть ли молода жена и малы детушки?»

Тут возговорит Дунай сын Иванович:

«Есть у меня на Святой Руси

140 Есть у меня отец, матушка,

Молода жена и малы детушки». —

«Што же ты, Дунай, раньше не сказывал?»

Тут начели́ они прошшатися;

Даёт она^в ему добра коня.

145 Отправляетце Дунай на Святую Русь, во Киев град;

Ф чисто́м поли курева́ стоит.

Приежжает он во Киев град

Ко тому ли солнышку Владымеру.

В городе во Киеве^а

У того ли солнышка Владымера

Заводитца почестен пир

На фсех кнезей, всех сильниих, могучиих бога́тырей

5 И всех купцей именитыих.

Солнышко идет со востока и до запада,

А пир идет у мо́лотцов наве́сели́.

Тут возго́ворит солнышко Владымер-князь:

«Ай же вы, боя́ра, сильния могучия бога́тыри

10 И вы, купцы именитыя!

Все у нас во Киеве вспоже́нены,

Все девицы замуж повыданы,

Только я один теперь холост хожу;

Кто бы при́брал мне супружницу,

15 Штоб лицом она была как белой снег,

Брови у ней были чорна соболя,

Глаза у ней были ясна сокола,

Умом умна, разумо́м статна,

Штоб можно было́ её назвать кнегиною

20 И было бы кому вам поклонитися».

Тут большой туляетца за среднего,

А средней туляетца за малого,

От малого-глупого ответу нет.

Тут возго́ворит солнышко во фторой након:^б

25 «Ай же вы, бо́яра, сильния могучия бога́тыри

И вы, купцы именитыя!

Все у нас во Киеве вспоже́нены,

Все девицы замуж повыданы,

Только я один теперь холост хожу.

30 Кто бы при́брал мне супружницу,

Штоб лицом она была как белой снег,

Брови у ней были чорна соболя,

Глаза у ней были ясна сокола,

Умом умна, разумо́м статна,

35 Штоб можно было́ её назвать кнегиною

И было бы кому вам поклонитися».

Тут большой туляетца за среднего,

А средней туляетца за малого,

От малого-глупого ответу нет.

40 Возго́ворит он в третей раз:^б

«Ай же вы, боя́ра, сильния могучия бога́тыри

И вы, купцы именитыя!

Все у нас во Киеве вспоже́нены,

Все девицы замуж повыданы,

45 Только я один теперь холост хожу;

Кто бы при́брал мне супружницу,

Штоб лицом она была как белой снег,

Брови у ней были чорна соболя,

Глаза у ней были ясна сокола,

50 Умом умна, разумо́м статна,

Штоб можно было́ её назвать кнегиною

И было бы кому вам поклонитися».

Тут большой туляетца за среднего,

А средней туляетца за малого,

55 От малого-глупого ответу нет.

Тут встает со скамеечки дубовыя

И выходит из-за угла столика красна дерева

По имени Дунай да сын Иванович,

Подходит он ко солнышку Владымеру —

60 «Ай же ты, солнышко Владымер князь!

Позволь мне сло́фцо вымолвить

Бес той казни бес смертныя,

Бес той сабельки без вострыя.

Я осталса от отца маленькой,^в

65 От матушки осталса глупенькой.

Я ходил гулял из орды в орду, из Литвы в Литву.

Я зашел к королю Ляховитскому;

Служил я у него ровно^г девять лет.

Есть у него две дочери:

70 Перва дочь — Настасья королевишна,

Лицом она как белой снег,

Брови у ей чорна соболя,

Глаза у ней ясна сокола,

Только, солнышко, не владать тебе будет ей;

75 А есть у него другая дочь

По имени Опраксея королевишна,

Сидит она в погребах глубокиих,[565]

Не кто ей люди не обзарили

И собаки не облаяли,

80 Лицом она белее снегу белого,

Брови чернее черна соболя,

Глаза яснее ясна сокола,

Умом умна и разумо́м статна,

Та будет нареченна жена,

85 Можно будет назвать ей кнегиною

И будет кому поклонитися».

Тут возго́ворит солнышко Владымер-князь:

«Ай же ты, Дунай да сын Иванович!

Ты бери казны-собины сколько тебе надобно

90 И силы армии сколько требовно,

Сходи к ней, посватайся.

Если отдаст добра, ты добра возьми,

Не отдаст добра, тогда з бою́ возьми».

Тут возго́ворит Дунай да сын Иванович:

95 «Ай же ты, солнышко Владымер князь!

Мне казны, солнышко, твоей не надобно

И силы-армии твоей не требовно,

Ты дай лучше два брата мне крестовыих:

Одного по имени Олешеньку Поповича,

100 А другого Никитушку-Добрынюшку.

Мы съездим, посватаемся,

Если отдаст добра, дак добра возьмем,

Не отдаст добра, дак з бою возьмем».

Тут берут оны добры́х коней —

105 Только видели молодцей коней седлаючи,

А не видели их поежжаючи —

Ф чистом поле курева стоит,

Желты́ пески росыпаютца.

Приежжают оны в прокляту Литву

110 Ко тому ли королю Ляховимскому;

Скачут черес стены высокия,

Приежжают к королю на двор.

Тут возго́ворит Дунай да сын Иванович:

«Ай же ты, Олешенька Попович млад,

115 Оставайся на новом дворе,

А мы пойдем с Никитой на новы́ сени». —

«Ай же ты, Никитушка-Добрынюшка,

Оставайся на новы́х сенях,

Я пойду ф полату белокаменну

120 Ко тому ли королю Ляховимскому.

Я махну платком вольянтовым^д [566] —

Вы рубите старого и малого,

Не оставляйте проклятых тотар на се́мена».

Заходит он ф полату белокаменну,

125 Бьет чолом королю Ляховимскому:

«Здраствуй, король Ляховимския!» —

«Здраствуй, Дунай сын Иванович!

Зачем ты приехал сюда —

Торговать ли приехал — торгуй безданно беспошлинно,

130 Ли на житье ты приехал сюда —

Вот тебе три места три ме́стечка:

Первое место — подле меня,

Второе место напротив меня,

Третье место куда хочетца».

135 Тут возго́ворит Дунай да сын Иванович:

«Ай же ты, король да Ляховимския!

Не торговать-то я приехал сюда, не на житье приехал,

А приехал за добрым делом — за сватовством

На твоёй любимыя дочери Опраксеи королевишны

140 За того ли солнышка Владымера».

Возговорит король Ляховимския:

«Не отдам я любиму дочь

За того ли солнышка Владымера».

Тут походит Дунай ис полат белокаменных,

145 Машот он платком вольянтовым.

Тут нашли рубить богатыри старого и малого.

Махнут — падёт улицами,

Отмахнут — падёт переулками.

Тут приходит Дунай в полаты белокаменны,

150 Говорит он таковы речи королю Ляховимскому:^е

«Ай же ты, король Ляховимския!

Посмотри, как мои гуси твое пшено клюют сорочинское».

Король посмо́трил в свое окошечко:

Махнут богатыри — падёт улицами,

155 Отмахнут — переулкамы.

Тут возговорит король Ляховимския:

«Ай же Дунай да сын Иванович!

Ты уйми своих сильниих могучих богатырей;

Отдам я любиму дочь Опраксею королевичну

160 За того ли солнышка Владымера».

Тут походит Дунай да на новы сени,

Унимает своих товаришшей:

«Будет вам рубить-топтать проклятых тотар;

Достали, што нам надобно».

165 Заходят оны ф полату белокаменну,

Начали пить и веселитися.

Возговорит Дунай-от сын Иванович:

«Будет нам гулять здесь.

Подай ты, зачем мы приехали».

170 Тут дает король Дунаю ключи однозоло́тныя.

Идет Дунай в погреба глубокия,

Заходит в полату Опраксеи королевишной,

Берет ей за белы́ руки

И становит ей на резвы ноги.

175 Тут возго́ворит Опраксея королевишня:

«Ты скажи, Дунай-от сын Иванович!

За себя береш ли за людей ведешь?» —

«Не за себя беру, а за людей веду —

За того ли солнышка Владымера».

180 Тут возго́ворит Опраксея королевишня:^ж

«За руского, небось, ярыжника!»

Тут приводит он ей к королю Ляховимскому;

Начала она прошшатися.

Поехали на святую Русь.

185 Едут по чисту́ полю,

Во чисто́м поле курева́ стоит,

Желты́ пески россыпаютца;

Наехали они на ископы[567] лошадиныя:

По колен он[568] землю рвал.

190 Остановилсэ Дунай сын Иванович

На этой ископы лошадиныя,

Говорил он своим товаришшам:

«Нужно съездить по этой ископы лошадиныя —

Если руськой бога́тырь — звать к Солнышку на почестен пир,

195 А если неверной бога́тырь — то с ним поотведатце».

Тут возго́ворил Олешенька Попопович:

«Мы не едем по этой ископы лошадиныя,

Мы останемся на почестном пиру

У солнышка Владымера».

200 Принужден ехать Дунай сын Иванович,

Не знат кому оставить Опраксею Королевишну:

Оставить Олешеньки — он роду поповского, роду завидливого;^з

Оставил Никитушки-Добрынюшки.

Поехал по ископы лошадиныя,

205 Уехал в чисто поле.

Говорит он таковы речи:

«Если руськой бога́тырь — иди к Солнышку на почестен пир,

А неверной богатырь — давай с тобой приотведаемся».^и

Тут встает богатырь из бела́ шатра^к

210 И садитца на добра коня.

Начали они съежжатися;

Первой раз съехались копьямы вострыма,

Другой раз саблямы вострыма,

По яблокам сабли сломалися,

215 Никто никого не ранили;

Третей раз мечамы,

По яблокам мечи сломалися,

Никто никого не ранили;

Скокали они з добры́х коней

220 И начали боротися;

Дунай был бойко́й боротися,

Свалил он сильня могучого бога́тыря,

Садилса он на белу́ю грудь,

Берет он булатной нож,

225 Хочет ткнуть белу́ю грудь,

Сам себе и думает:

«Приеду я Солнышку на почестен пир —

Убью я сильнёго могучого богатыря,

А не знаю, кого именно».

230 Спрашиват:

«Ты скажи, коей орды,

Какого роду племени?»

Отвечает сильней могучой богатырь-от:

«Кабы я сидел на твоих белы́х грудях,

235 Не спрашивал не роду, не племени

Порол белу́ю грудь

И вынимал я серцо со печенью,

Кидал бы по чисту́ полю».

Богатырское серцо розгоряетца,

240 Хочет ткнуть белу́ю грудь,

Тут кладет руку бога́тырю на белу́ю грудь, —

Увидает Дунай свое именно́ кольцо.

Скачет с белы́х грудей,

Становит ей на резвы ноги —

245 «Што же ты, Настасья королевишна, мне не скажисься?»

Тут садились они на добрых коней

И поехали во Киев-град

Ко тому ли солнышку Владымеру.

Приежжяют на почестён пир

250 И начали пить и веселитися.

За тема ли пирамы Добрыня с Настасьей поженилися.

Пир идет навесели,

Тут возговорит Настасья Королевична:

«Кто из вас, из руськиих сильниих бога́тырей

255 Можот стре́лить в кольцо однозо́лотное?»

Тут Дунай берет ружьё,

Первой раз стре́лил — поверх кольца,

А второй раз — в правой бок кольца.

Унимает его Настасья-Королевична:

260 «Не стреляй ты, Дунай, в третей раз,

Ты стрелишь мне в бе́лу грудь.

Я принесу тебе два сильниих могучиих богатыря».

Богатырское серцо розгоряетца —

Стреляет он ф третий раз в белу грудь.

265 Берет булатной нож,

Порёт белую грудь Настасьи Королевичной,

Вынимает он два чада два малыих.

Потом ставит булатной нож вверх копьем

И бросаитца сам на булатный нож.

270 Тут Дунаю и Настасьи славу́ поют.

Господь грядет в полунощи,

Жених идет со славою,

Со ангелы, архангелы,

Прославити святых своих,

5 А грешным всем комуждо их

Воздати им мучение.

Егда снидут архангелы

По Божию велению,

Ужасно они возгласят

10 И грозно тогда вострубят.

Егда трубы возопиют

И мертвыя вся воззовут,

Небеса вся ужа́снутся

И земля вся вострепещет,

15 Тогда вся тварь устрашится,

Концы земли содрогнутся;

Прекрасное и солнце

Лучи своя сокрыет вся;

Луна тогда пресветлая

20 Престанет от течения,

Звезды тогда небесныя

Погибнут вси и спадут.

Тогда вся тварь колеблема,

Сжигаема растаются.

Егда с небес подвигнутся

25 Вси ангели, архангели,

Велит Господь поставити

Престол Его среди земли;

Егда сядет на престоле

Святыя славы своея,

30 Тогда Ему покло́нятся

Вся племена земленая;

Судить будет вся грешныя

Судом Своим и праведным.

Без милости осудятся

35 Вси грешнии, неправеднии,

Отъидут вси с дияволом

В геенну и во лютую.

Ко грешным всем речет Господь:

«Идите вы, проклятии,

40 В огнь вечныи, бесконечныи

На вечное мучение».

Тогда рекут вси грешнии:

«Кто нас изме́т от вечных мук?

Нам несть ныне ни милости

45 От всех Творца-Создателя;

Никтоже нас помилует,

Иде́м во тму кромешную.

На нас Господь прогневался,

Лице Свое отвращает.

50 К кому ныне прибегнем ми,

Кому печаль поведаем,

Кроме́ тебя, Создатель мой?

Прости ты нас во всех грехах».

Христу слава подобает

55 Во вся веки веко́м, аминь.

Взыди ты, человече, на Сионскую го́ру,

Ты послушай, человече, велегласныя трубы.

Труба истинно зовет, в небо шествие дает.

О, доколе ты, человече, не покаешися?

5 Помяни ты, человече, жития суету:

Что успеет тебе слава мира суетнаго,

Все богатство твое зде останется.

На он век пойдеши отсюду в нескончаемый.

Несть от смерти избавления богатеством.

10 Аще хощеши избыти муки вечныя,

Сотвори дело достойно покаяния.

Двери царствия отверсты — что не входиши?

Чертог Спасов изъукрашен — что не тщишися?

Рай отверст, изготовлен — что мятешися?

15 Ты доколе, человече, не готовишися?

Се жених грядет в полунощи венчати тя.

Ты возми светлу свещу преукрашенную,

Вниди в радость с женихом, царствуй во́ веки:

Несть тамо болезни, ни рыдания, ни слез,

20 Но всегда радость и веселие бесконечное;

Тамо лоно Авраамле восприимет тя,

Све́тла радость несказанная объемлет тя,

Ангели воспоют песни красныя:

Творец твари, всех Владыка в веки славится.

25 Тогда несть тебе к тому смерти во́ веки,

Но всегда ти радость будет не преста́ющая во́ веки.

Птицы райския воспоют песни красныя,

Древеса возшумят гласы дивными,

На главах венцы у праведных возложатся,

30 В златотканныя ризы вси оденутся,

Яко солнце лица́ их возблистаются.

Не ктому тамо смерти не будет во веки.

Но и ты благодарныя песни во́зслеши:

Слава Тебе, Христе Боже, всех Создателю,

35 Тебе слава и держава будет во́ веки. Аминь.

Взирай с прилежанием, тленный человече,

Како век твой проходит, и смерть недалече.

Готовися на всяк час, рыдай со слезами.

Ангел же твой хранитель тебя извествует,

5 Краткость жизни твоея пе́рстом показует.

Текут времена и лета в мегновении ока,

Солнце же скоро шествует на запад с востока.

Содержай мечь мщения во своей десницы,

Увещавает тя выну, и глаголет сице:

10 «Убойся сего меча, отселе покайся,

Да не посечет тя, зело ужаснися».

Приидите, вси людие, к вере преосвященной,

Грядите во святый храм кротко и смиренно,

Молитву прилежну к Богу возсылайте,

15 На Святое Писание умильно взирайте;

Прочти всяк усердно, много прослезися,

От ревности всякия сердцем умилися.

О, смерте вселютая! поемлет человеки,

На он век преселяет на вечныя веки.

20 Всегда, ныне и присно, и во́ веки веко́м, аминь.

Кому повем печаль мою,

Кого призову к рыданию?

Токмо Тебе, Владыко мой,

Известен плачь сердечной мой,

5 Самому Творцу-Создателю

И всех благих подателю.

Кто бы мне дал источник слез,

Я плакал бы и день, и нощь.

Кто бы мне дал голубицу,

10 Вещающую беседами, —

Возвестила бы Израилю,

Отцу моему Иякову:

«Отче, отче Иякове,

Пролей слезы́ ко Господу.

15 Не знаеш ты, Иякове,

О своем сыне Иосифе.

Твои дети, моя братия,

Продаша мя во ину землю.

Исчезнуша мои слезы

20 О моем с тобой разлучении.

Умолкнула гортань моя,

И несть того, кто б утешил мя».

Земле, земле, возопившая

Ко Господу за Авеля!

25 Возопи ныне ко Израилю,

Отцу моему Иякову.

Видел я гроб своей матери,

Рахиль, нача́л плачь многии,

Токи струям явилися —

30 Перси слезам мочилися.

«Увиждь, мати, Иосифа,

Востани скоро из гроба:

Твое чадо любимое

Ведомо есть погаными.

35 Моя братия продаша им,

Иду ныне в работу к ним.

Отец же мой не весть сего,

Что сын ныне лишен его.

Отверзи гроб, моя мати,

40 Приими к себе свое чадо;

Буди твой гроб тебе и мне,

Умру ныне я горце зде.

Приими, мати, лишеннаго,

От отца моего разлученнаго.

45 Внуши, мати, плачь горькии

И жалостныи глас тонкии,

Виждь плачевныи образ мой,

Приими, мати, скоро во́ гроб твой».

Не могу аз болше плакати:

50 Хотят врази мя закла́ти.

«Рахиль, Рахиль, не слышиш ли,

Сердечныи плачь приимеш ли?

Призывал много Иякова —

Не услышал он моего гласа;

55 Ныне зову к тебе, мати:

Держат мене супостата».

Смутилися погании,

Купцы злии́ ага́ряне:

«Не дей чары, Иосифе,

60 Не введи в печаль господей своих!

Прободем тебе на сем месте,

Погубим злато за тя данное».

Тогда купцы поверили,

Дряхлое лице его уведали:

65 «Скажи, наш раб Иосифе,

За что продан в работу к нам?

Тех ли ты раб или́ пленник их,

Или́ ты кой от сродник их?»

Иосиф же смиренныи

70 Глаголы веща умиленныя:

«Я ни тать, ни раб, и ни пленник их,

Но любезныи сын Израилев;

Пастуси же суть моя братия,

Вси единаго отца есмы.

75 Послан аз бых отцем моим

Доити скоро к братиям своим,

Они же мене вам продали,

В работу вечно отдали».

Рекли ему вси мужие:

80 «Не плачь, не плачь ты, юноше!

Несть ты наш раб, но буди брат,

В славе будеш велицей там».

Послали весть ко Иякову

О своем брате Иосифе:

85 «Мы нашли ризу своего брата.

На горах лежит повержена.

Отче, отче Иякове!

Сия риза — твоего сына.

В печали мы вси о нем;

90 Горки слезы и ты пролей.

Пестру́ ризу послахом ти,

А Иосифа нигдеже несть».

Зрит Ияков в крови ризу, —

Поверг себе лицем книзу,

95 Возопи с плачем, с рыданием

И горким воздыханием:

«Сия риза — моего сына:

Козья несет от нея псина.

Почто не сьял меня той зверь?

100 Токмо бы ты был, сын, цел.

Увы мне, Иосифе,

Утроба моя вожделенная!

Увы, увы мне, сыне мой!

Где растерзан есть весь возраст твой.

105 Растерзал аз шед седины́ мои,

Слезы бы испустил о том,

Не хощу аз на свете болше жить,

По Иосифе в печали быть.

Чадо мое пресладкое!

110 Вина бых аз твоей смерти:

Убих, чадо, пославыи тя

Видеть стадо и братию.

Возплачу аз, возсетую:

Чадо мое бысть мертвое!

115 С плачем моим во ад сниду, —

Тамо тя, сыне, найду,

Ризу твою вместо тела

Положу пред ся, Иосифе!

На ин разум наводит мя:

120 Риза твоя есть вся цела,

Не вредил зверь зол твоего тела;

Тя убийцы руками умертвили есть,

Жизни сея лишили есть.

Растерзал бы зверь зол твою ризу,

125 Повергши зле с тобой низу,

На твоей ризе не бысть призна́к,

Токмо съяден един твой зрак.

Умру, чадо Иосифе,

Не хощу зрети сего света!»

130 Продали купцы Иосифа

Служить князю неверному,

Пентерфи́еви поганому,

Злому мужу, лукавому;

Взяли цену премногую.

135 И бысть у него слугою.

«Мне поручен бысть весь дом его».

И радость всем рабом его.

Злая жена Петерфи́ева

Прельстить его умыслила.

140 Всегда себя украшала,

Иосифа же прельщала:

«Дерзни на мя, Иосифе,

Никого отнюд не бойся

И моего мужа.

145 Иди ко мне, Иосифе,

Отраву дам, уморю его,

Жизни сея лишу его».

Иосиф же рек госпожи своей:

«Погибель есть души моей,

150 Не хощу сего сотворити,

Не хощу Бога моего разгневати».

Возопи к Творцу ко Господу:

«Боже, Боже отец наших!

Избави мя от сего зверя;

155 Не хощу у́мреть жены деля».

«Отче, отче Иякове!

Прелей слезы ко Господу.

Впадох в беду вселютую

От жены, стыда не иму́щую.

160 Молись, отче Иякове,

О своем сыне Иосифе,

Да избавлюся беды сея,

Избегнуть могу от жены сея».

О, злая жена безстудница,

165 Петерфи́ева блудни́ца,

Вселукавая пагубница!

Держит крепко Иосифа,

Влечет к себе в ло́жницу.

Оставив же он свою ризу,

170 Избег скоро от нея книзу.

Зрит себя она посра́млену,

Сшивает лесть несказа́нну:

Взявши ризу, кажет мужу:

«Почто купил сего раба,

175 Жидовина пресквернаго,

Дому всему невернаго?»

Веру поят Петерфи́и

Своей жене всепрескверней,

Всадил его в темницу

180 За жену свою всесквернавицу.

Иосиф же сказует сон

Двоим рабом фараоновым.

Един от них он молится,

Ис темницы свободи́тся:

185 «Не киих дел злых повинен есмь —

Воистину един Бог весть».

Фараон же царь египетский

Видит он сны зело страшны́;

Призывает царь Иосифа,

190 Вопрощает о снах несказа́нных.

Иосиф же сон толкует,

Глад велий всем сказует.

Вторым царем бысть Иосиф

В свою руку жезл приемлет.

195 Его царем называют,

Царство ему все вручают.

Житие мирно провожают,

Славу Богу возсылают,

Всегда Его воспевают

200 Во вся веки веко́м, аминь.

Иде́т старец ис пустыни,

Идучи́ он слезно плачет,

Черноризец возрыдает.

А настречу ему Господь Бог:

5 «Чево же ты, старец, плачеш,

Черноризец, возрыдаеш?» —

«Как мне, Господи, не плакать,

Черноризцу мне не рыдати?

Как я млад зело пострихся,

10 Я всех добрых дел лишился,

Потерял ключи от церкви,

И златую твою книгу

Опустил я в Чермно́ море».

И рече ему Господь Бог:

15 «Ох ты стань, старец, воротися,

Со слезами Богу молися.

Сомучю Я Чермно́ море,

Я найду ключи от церкви

И златую Свою книгу,

20 И вложу Я в тебя кротость

До скончания твоего века,

И введу Я тебя в свой град,

Благословлю Я тебе твой дом».

Кто бы мне, мне поставил

Прекрасную пусты́ню,

Кто бы мне построил

Не на жителном, тихом месте,

5 Чтобы мне не слышать

Человеческаго гласа,

Чтобы мне не видеть

Прелестнаго сего мира,

Дабы мне не зрети

10 Суету-прелесть света сего,

Дабы мне не желать

Человеческия славы.

Нача́л бы горько плакать,

Грехов своих тяжких ради.

15 Кому повем грехи своя,

Кому объявлю беззакония?

Токмо Тебе, Владыко мой, —

Ты буди мне изба́витель.

Подаждь ми, Христе Боже,

20 Злым грехом моим всем просты́ню.[569]

Аминь.

Иже о Христе Иисусе.

Збиралисе фкупе иудейски

Иудеи-жыдовеи,

Кне́жныи ца́ри, фарасеи,

5 На́чел Христа торговати.

Один был апостол прельстилсы,

Злодей был лукавый Иуда,

За тридесять сребреник Христа при́дал

Иудеям жыдовеям,

10 Кне́жныим ца́рям фарисеям.

На́чели Христа роспинати,

Святую крофь Ево проливати;

Святыя ризы раздираша,

На жеребей раскидаша,

15 По жыдовям разделяша.

Дерно́й венець на голову возложили,

Трэстию по святой главы убивали,

Жестию уста Его помазуют.

Головами своима спокивали,

20 Мимо Ёго Христа проходили.

Не че́ели Сыном Исусом,

Не че́ели неверного повладати.

На крест Христа света пригвождяли,

На святое древо кипарично,

25 Ручи, но́жи Ёго гвоздём приколоша,

Ре́бра Ёго копие́м прободоша,

Святую крофь Ёго проливаша.

Споведала Мати Мария,

Увидяла Своего Сына

30 На кресте Ёго роспята,

Роспята Ёго кровавленна.

Тече́т ко кресту со слёза́ми.

Утробою своей розгорела,

Очми́ своима́ рыдаёша,

35 Пришла ко кресту, припадоша:

«Увы, прислаткый Сын Исуси!

Напрасно Ты, сын, прида́лсы,

Напрасную муку ты терпит».

Исус на кресте Сам прослезилсы:

40 «Увы, Мати, рази ты ни знаёш,

Ради Меня и сонце померкнет,

И луна в кроф приложитцы,

Ка́мене на земле распадаюци,

Ц́ерьковныи врата отверзаюци.

45 Жывот смерть мой мировечной

Дарую праведным на спасениё,

А грешным на вечную муку.

Пожди, Мати, малое время,

Егда тело Моё с креста сымут,

50 Во плошшеницу вовьюси,

Погребен е́си, Матерь, я буду,

На третий день воскресну,

Всюму миру обьевлюся,

Весь мир, Мати, взрадуе́ц́е

55 Фся земля, Мать, возвеселитци.

Дождуси Христова возьнесенья,

Вознису́си Я на небе́са

Со аньделами и со арханьделами,

И с херувимами и с сарафимами,

60 Со фсей с небесной силой».

Песь поём херуимску,

Славим Тебе, Христе Божи!

Аким ц́ёловек да славный богат.

Он роскосны ествы пил вить ел,

Дороги одежды богач надевал

Перед бога́чеми перед воротам.^а

5 Выходил бога́той вон за ворота́,

След за им^б выхо́дя слу́жные рабы́,

След за им^б вынося ме́т и вино.

Свёрсталсы боѓатой протиф Лазыря́^в —

О́боздрел Лазырь брата своёго:

10 «Христа ради братёлко, на́пой накорми,

Страмное тело обуй, дай оде́ж.

Не я тибе заплачю — Боѓ со небес

Дас тибе место в прикрасном раю боѓатому,

Где тибе боѓатому луцьше на́домно́».

15 Воскричял боѓатой ѓромким голосо́м:

«Ай ты лёжишь, Лазырь, аки гной,

Устами благолуёш аки лютой пёс.

Есь у мене братия, какоф и я сам,

Есь у мня дру́жия получше меня,

20 Много я имею злата-серебра,

Больши того я имения.

Я ли ни боюсе теперь не́чим-не́чиго́,

Я ли ни блюжюсе теперь неким-некого.

Большая беда будет — златом откуплюсь,

25 Большая невзгода — да другом заменюсь,

Некак неможно — конем объеду».

Сам плюнул боѓатой, сам прочь отошол —

«Соймите вы, слуги, трёх кобелей,

Чтоб меня братом не называл».

30 Кобели по постолику ходили,

Обросныи крошичьки подбирывали,

К убоѓому Лазырю принашывали,

Гноёщии раны зализывали.

Ангели, со небес соле́тывали,

35 Пищу Ѓосподню соношывали.

Тем наш Лазырь сыт пребывал.

Возмолилсы Лазырь ко Ѓосподу:

«Ѓосподи Боже, Спас милосливой!

Создай мне-ка, Ѓосподь, двух аньдело́ф,

40 Двух аньдело́ф да двух немилосливых».

Во́слушал Ѓосподь молитву ёго,

Праведно молениё Лазырево,

Со́здал Ѓосподь двух аньдело́ф,

Двух аньдело́ф коих милосьливых,

45 По́ душу его по убогого.

Ц́есно из Лазыря душу выняли,

Положыли душеньку на́ пелену,

Унесли душеньку на небеса,

Отдали душеньку Боѓу в рай,

50 Святому Обрамею —

«Прими ты, Обрамий, на руци сибе».

Ц́елует его в сахарни уста —

«Рады мы тебе, давно дожидались».

Праведной Лазырь рай угуде́л.[570]

55 Малое време́чько про́длило́сь,

Боѓатой во́ поли гулял,

На́йде на боѓатого скорбь и болесь:

Выкинуло боѓатого кверьху высоко,

Бросило боѓатого о сыру землю́;

60 Не узнал боѓатый ни жены, ни детей,

Не узнал боѓатый дому своёго.

Возмолилсы боѓатый ко Ѓосподу:

«Ѓосподи Боже, Спас милосливой!

Со́здай мне, Восподи, двух аньдело́ф,

65 Двух аньдело́ф коих милосьливых,

Эдак моя душенька помуцилась

На́ вольном свету».

Выслушал Воспоть молитву ёго,

Со́здал Воспоть двух аньдело́ф,

70 Двух аньдело́ф, двух немилосьливых

По́ душу ёго по бога́того.

Нец́есно боѓатого душу выняли —

Шкипертом вон душу вышыбли,

Положыли душыньку на́ востро копьё,

75 Выздынули душыньку ве́льмо высоко,

Бросили душыньку в смо́лоть, в огонь

На ту колесницю^г на огненную:

«Вот тебе, боѓатой, светлый рай,

Муцись ты, боѓатой, век по́ веку».

80 Выступил боѓатой и́з муки на ра́й,

О́бозрел боѓатой Обрамия:

«Обрами́й, Обрамий, скажи моему брату —

„Брателко, выступи и́з светла раю́,

Не попомни, брателко, грубосьти моей,

85 Оммоци же в мори свой мезенной пёрст,

Оммоци же смёртные уста,

Штобы мои у́ста да не згорели,

Штобы мне-ка фсему да не згореть“».

Он ёму благолуёт у́боѓой Лазы́рь:

90 «Ай ты мой брателко, бо́ѓат че́ловек!

Теперь волюшка не своя, а Божья,

Когды жыли были на́ вольнём свету,

Зац́ем мы фсёго не спра́вливали?

Ты про Божью милось ты нигде не знал,

95 Страмного, бо́сого ты не убувал,

При́ пути просяшшому ты не давал,

У́мерша во гроби ты́ не спроважа́л,

Бо́сого, нагого ты не одевал,

Божьё Писаньё у лож ты фсё клал,

100 Меня есь ли братц́ем ты не называл.

Мноѓо ты имееш злата, серебра,

Больши того имения».

Во́скричял боѓатый громким голосо́м:

«Ах ты мой брателко, убоѓый Лазы́рь!

105 Нету у меня теперь ничего,

Злато моё, сре́бро зе́мля побрала,

Слава моя, гордось дамно́ минула́сь.

Кабы знал я, ведал веку своёго,

Страмного, босого я бы обул,

110 На́гого, босого я бы одел,

При́ пути просяшшым тем бы я дал,

Ф те́мници сидяшьных я бы посешшал,

У́мершых во гро́бах тех бы проводил,

Отця бы духовного я бы споцитал,

115 Божье Писаниё в лож бы я не клал,

Тебя есь ли братцем я бы называл».

Ска́ялсы боѓатый да не во́время.

Коѓды было времечко, да́мно минуло́сь.

Аминь, аминь, кому што Боѓ дал.

120 Праведному Лазырю славы поём.^д

Было три цярсьва, три Рахлинскии:

Перьвой город — Содом-город,

Другой город — Гомор-город,

Третьё цярсьво Рахлинскоё.

Был цярищё Кудриянищё,

Фсех цярей он повырубил,

Самого цяря он Ага́пита...

Молилсы трудьник во пустыни,

Ни имел он ни руками, ни ногами,

Молилсы Восподу Боѓу со слёзами.

Ёму во сьнях Пятниця евиласе,

5 Сама присьвятая Боѓородиця

Кристом его да осьвитила —

«Ставай, раби да Божый, ц́ёловец́и,

Поди, раби Божый, да по народу,

Слаф, раби Божый, да фсёму миру:

10 Мужьей жены да вы цисны́и,

Поймити вы по три дня в ниделю,

Среду, пятницю да молитци,

По-матёрному слову да не бранитци;

Матёрноё слово погубляёт,

15 Мать Божью присвятую Боѓородицю прогнивляёт;

Дети родителей споцитайте,

Родители детей не проклинайте,

Жыдами детей не называйте;

Жыды у Христа сьвета прокляты́и,

20 Жыды Сьвета росьпинали,

На крест Е́го сьвета пригвождяли,

Мать присвятую Боѓородицю проклинали,

Во фторы́и день Христа Цяря поѓрёбали;

На третей день Христос наш Цярь воскреснет,

25 Со аньгилами да с херувимами,

Со грозныма да сарафимами».

Мы песь поём да хирувимськи,

Мы славим тебе, да Христе Божи!

Жыло было два брата два Лазаря.

Один был богатый Лазарь,

А другой был братець убогой Лазарь.

Пришол туто братець к брату своему —

5 «Братець ты братець, богатый Лазарь,

Подай мне, братець, хоть милостинку

Не ради меня, ради Ѓоспода Христа». —

«Какой ты мне братець, какой убогой Лазарь?

Ку́пци да боѓаты — братия моя,

10 Нишшы да убоѓи — братия твоя».

«Потьте-ко, холопы, выпускайте кобелей,

Выпускайте кобелей со железныих цепей,

Пусь ёго убоѓого ро́зорвут».

Кобели по подстолью бегали,

15 По подстолью крошицьки зби́рывали,

Убоѓого Лазаря на́кормили́.

Поехал боѓатой во цисто́ полё гулять,

Нашла на боѓатого темень-слепота.

Не у́зрел боѓатой дому своего,

20 Не детей, не жены, не светлыя светлици,

Светлыя светлици фси скво́ землю прошли.

Взмолитце богатой Ѓосподу:

«Ѓосподи, Ѓосподи, сам вышней Творець,

Пошли мне-ка, Ѓосподи, двух аньдело́ф,

25 Двух кротких, двух смирных, двух милосьливых,

Вынят мою душеньку честно ис тела́,

Положа́т мою душеньку на́ пелёна́,

Пусь приносят мою душеньку ко Ѓосподу́,

К Осипу, к Исаку, ко Якову в рай».

30 Послал ему Ѓосподь двух аньдело́ф

Не кротких, не смирных, не милосьливых.

Выняли душеньку не с ц́есью^а ис тела́,

Положили его душеньку на́ коляса́,

Бросали его душеньку в оѓненну реку́,

35 Так его душенька поц́естовала.^б

...............

Перво царствиё да он огнём спалил,

Друго царствиё да он водой стопил,

В третьё царствиё да он змею спусьтил.

Он змею спусьтил да семиглавую...

5 Выпадал жребий на самого царя,

На самого царя на Ага́пита...

Жил был стар казак да Илья Муромец.

Ц́ерез реки перевозу он не спрашывал,

Он сини́ моря да на око́л скакал,

Он большие мхи да фсё окру́г бежал.

5 «Женитце што мне старому, седатому?»

Наехал на вороф да на розбойникоф,

На ноцьны́их подорожникоф.

Жил был кне́зюшко да девяносто лет,

Взял кнегинушку да девяти годоф.

Жил с кнегинушкой да ровно три́ года́,

Ровно три́ года́, ровно три́ осени,

5 На ц́етьвёрту осень князь гулять пошол.

Ходил гулял да ровно три года,

Ровно три года, ровно три осени,

На ц́етьвёрту осень князь домой пошол.

Настрецю кнезюшку две старици,

10 Две старици цёрнокнижници,

Цёрнокнижници, цёрноризници.

Стал князюшко у их выспрашывать:

«Каково жывёт моя кнегинушка,

Каково жывё моя моло́дая?» —

15 «Придёшь, кнезюшко, да ко крылецику,

Поколотисьсе да у колецика,

Выскоцит твоя кнегинушка,

Выскоцит твоя моло́дая,

Выйдет без летницька, в одной сороц́ецьки,

20 Без башма́цикоф в одных цюлоциках —

Ты под мець клони да голову́ сруби.

Придёш, кнезюшко, да во перьво́й терём —

В первом тереми да колыбель ве́сьнёт;

Придёш, кнезюшко, во фторой терём^а —

25 В другом те́реми да колыбель весьнёт;

Придеш, кнезюшко, во трете́й терём —

Ф третьём тереми да колыбель ве́сьнё;

Придёш, кнезюшко, да во горенку —

Фси постелёцьки да у ёй выспаны,

30 Фси подушецьки да у ёй при́рваны;

Придёш,^б кнезюшко, да во глубо́к погрёп —

Фси слатки́ мёды́ у ёй приедёны,

Слатка водоцька у ёй выпита;

Придёш, кнезюшко, да на конюшеньку —

35 Стоят ко́нецьки да по колен в назьму́,

Некормлёныя да не поёныя».

Пришол кнезюшко да ко крылецику,

Поколо́тилсэ да у колецика.

Выскоцила ёго кнегинушка,

40 Выскоцила ёго моло́дая —

Он под мець клонил да голову́ срубил.

Пришол кнезюшко да во перьво́й терём —

Ф перьвом те́реми да веснут пялышка,

По пялышкам да фсё нашывано,

45 Не столько шыто, сколько плакано,

Кнезюшка домой дожыдано.

Пришол кнезюшко да во фторой терём —

В другом тереми да веснут пялышка,

По пялышкам да фсё нашывано,

50 Не столько шыто, сколько плакано,^в

Кнезюшка домой дожыдано.^в

Пришол кнезюшко во трете́й терём —

В третьем тереми веснут пялышка,

По пялышкам да фсё нашывано,^в

55 Не столько шыто, сколько плакано,^в

Кнезюшка домой дожыдано.^в

Пришол кнезюшко да во горенку —

Постелюшки да не выспаны,

Подушецьки да не при́рваны.

60 Пришол кнезюшко да во глубок погрёп —

Слатки́ меды да не приедены,

Слатка водоцька да не выпита.

Пришол кнезюшко да на конюшен двор —

Стоя конецьки да по колен ф шолку́,

65 По колен ф шолку́, да дуга в золоти,

Накормлёныя да напоёныя.

Поехал кнезюшко да во цисто́ полё

Заставать стариць.

Одна стариця была крёсна матушка,

70 А друга-та стариця да родна тётушка.

Одну старицю он под мець клонил да голову́ срубил,

А друга стариця ему смоли́ласи,

Смоли́ласи да поклониласи:

«Поедём, князюшко, во цисто́ полё

75 Ко камешку ко Латырю,

Привезем мы оттуда живой воды,

Ожывим твою кнегинушку,

Ожывим твою моло́дую».

Оживили да стали жить да быть.

Милосьлива жона милосердна

Стояла край пути, край дороги,

Держала своего цяда на руцях.

Она з дитянком со своим стояле,

5 Тогда жи́ды-супостаты набежали,

Милосердну жону соспрошали:

«Давно ль ты Христа Бога видала?»

В то время Мать Присьвята́ приходила,

Христа цяда на руках приносила,

10 Милосьливой жоны ѓоворила:

«Брось своего цяда в огонь-пецьку,

Возьми Христа Боѓа на руци».

Тогда жи́ды-супостаты прибежали —

Милосьлива жона ѓоворила:

15 «Я ф сей цяс Христа Боѓа видала,

В огонь-пецьку бросала».

Жиды-супостаты прибежали,

Жалезны заслоны заперали,

Жалезны подпоры подперали —

20 «Теперь, дефкин Сын, Ты не выдёш,

На сьвети Боѓом не будёш».

Ф то время на руках Христа Боѓа не стало.

Милосьлива жона розвопелась —

«Не удало́сь мне на Христа поглядети».

25 К мура́влёной пецьки потходила,

Жалезны потпоры вынимала,

Жалезны заслоны отворяла:

«Неужоль моё шядо згорело?»

А младенець по пецьки ѓуляёт,

30 Книгу Еваньгельё цитаёт —

«Мать ты моя милосердна!

Пе́рьва в раю пребываёш».

Аминь.

В ц́етьвёрток на шестой на недели

Посьли сьветлого Христова Воскрисенья

Тут росплацитц́е нишшая братья

И ростужитц́е мала сиротка:

5 «Ты куда жо, Ѓосподь, поежжаёш,

На кого жо Ты нас оставляёш?

Нас хто жо корьмить-поить станёт,

Ишше хто обувать, одевати,

Ишше хто будёт тёплом обогревати?»

10 Тут спрого́ворит Христос, цярь небесной:

«Вы не плацьте-ко, меньшая братья,

Не тужите-ко, мала сиротка,

Я оставлю вам гору златую,

Я оставлю реку́ медову́ю,

15 Я оставлю сады, виноѓрадья,

С того будете сыты и пьяны,

С того будете одены и обуты,

С того будете тёплом обогреты».

Тут спрого́ворит Иван Предотеча:

20 «Послушай-ко, Ѓосподь наш небесной,

Ты позволь перед Ѓоспода стати,

Ты позволь пред Христа слово сказати —

Не остаф-ко им горы златыя,

Не оставлей им реки медовыя,

25 Не остафь им садоф-виноградья.

У их есь ище сильния люди,

Сильния люди боѓаты,

Отоймут у их ѓоры златыя,

Отоймут фси реки́ медовыя,

30 Отоймут фси сады виноѓрадья.

Над ѓорой у их будё ѓоловоубиство,

Над рекой у их будет кроволиство,

Над садамы у их будет слезоплацьё.

Лучше остаф им Христово своё слово,

35 Пушшяй оны по́ ѓраду ходят,

Пусь на каждой день Христа споминают.

Хто ново́й Христа́-ради накормит-напоит,

Ново́й Христа-ради оденет, обует,

Ново́й Христа-ради тёпло́м обоѓреёт».

40 Тут спроѓоворит Христос цярь небесной:

«Спасибо те, Иван Предотеча,

Ты умел перед Ѓоспода стати,

Ты умел со Христом рець сказати,

За то пусь уста твои златыи,

45 За то пусь тебе празьники ц́есты́и,

За то пусь тебе службы долги́и».

Слава тебе, Боже наш, слава Тебе!

Наежжал цярищо Кудриянищо

Он со силою да со неверною,

Со тотарамы да со поганыма.

Он кнезей, бояр да фсих повырубил,

5 Блаѓоверного да императора

Он под мець склонил да ѓолову́ срубил.

Оставалосе да оставленьицё —

Цядо милоё, дитя любимоё,

Дитя любимоё, Еѓорей Храброй-сьвет.

10 Стали Ёѓорья муцити

Фсякима мукамы да разнолицьныма.

Перьвой мукой муцили — пилой пилить,

У пилы зубьё́ да роскрошилосе.

Стал Ёѓорья топором рубить,

15 Топоры неймут да фсе ломаютце.

Стал Егорья колесом вертеть,

Колясо неймёт да приломалосе.

Он стал Ёгорья на воды топить да на огни палить,

Потом стал Егорья во смолы варить;

20 Котёл кипит бытто ѓром ѓремит,

Егорей-свет ф котли стойком стоит, сам стихи поет,

Пот котлом ростё трава шолко́вая.

Он взял Егорья за жолты́ кудри́,

Он спусьтил Егорья во ѓлубок погрёп,

25 Во ѓлубок погрёп, да сорока саже́нь,

Он решотоцькой да призаде́рьгивал,

Он мелко́й земле́й да призакладывал,

Серым ка́менём да призаваливал.

Пе́ньём, колодьем призаваливал.

30 Отходя, собака, похваляитц́е:

«Не бывать Ёѓорью на сьвятой Руси,

Не видать Ёѓорью сьвета белого».

По Егорьеву да по моленьицю,

По Ѓоспода да повеленьицю

35 Пали ветры да фсё шоло́нники;

Всё^а пеньё́-колодье розвалилосе,

Серо ка́меньё да роскатилосе,

Фся мелка́ земля да прирозвеяла,

Решотоцька да прироздвинулась.

40 Выстал Еѓорей Храброй-свет,

Откуль-не́-откуль да взялса доброй конь

Со всей збруею да с лошадиного,

Со приправою да з богатырьською.

Садилса Еѓорей на добра́ коня,

45 Уехал домой да к ро́дной матушки.

Росплакалась да ро́дна матушка:

«Откуль взя́лосе да цядо милоё,

Цядо милоё да дитя единоё?» —

«Дай-ко, матушка, благословленьиця,

50 Я поеду к цяришшю к Кудреянищщю

Отмешшу ему да злу обидушку». —

«Не поежжай-ко, моё дитятко,

У ёго ведь есь три за́ставы:

Перва за́става — да горы толкуции,

55 Друга за́става — да моря волнуции,

Третья за́става — змии клююции».

Не послушал Еѓорей родной матушки.

Приехал перьвой за́ставы —

«Ай же вы горы, горы толкуции!

60 Розойдитесь, го́ры на мелки́ горы́,

Пропусьтите Еѓорья Храброго».

Приехал к дру́гой за́ставы —

«Ай же вы реки, реки, моря волнуции!

Росьтекитесь, реки на мелки́ руцья́,

65 Пропусьтите Еѓорья Храброго».

«Ай же вы зьмеи клююции!

Роспловитесь, зьмеи, на мелки́ места,

Пропусьтите Еѓорья Храброго».

Срубил, срубил да буйну голову,

70 Спролил да крофь тотарьськую,

Воротилса домой да к ро́дной матушки.

Лёжал калика перехожей,

Не владел он не рукамы, не ногамы.

Боѓородиця глас прогласила:

«Поди, рабе, Божий ц́еловец́е,

5 По своему Рыньскому цярсву,^а

Скажи фсему миру-народу,

Штобы среду, петницю посьтились,

В воскресный день Боѓу молились,

Мушшыны поматерно не бранились:

10 Матерно слово у Христа проклято́ё.

Штобы дети родителям повиновались,

Штобы родители детей жидамы не звали:

Жи́ды у Христа прокляты́и.

Слава тебе, Боже наш, слава тебе.

Езьдил ста́рой на добро́м кони,

Ото младосьти езьдил до старосьти.

Ёѓо доброй конь да Туцёпадушко

Он рек, озёр да фсё не спрашывал,

5 Он синё морё да фсе вокру́г бежал,

Глатки мхи да мимо ног спускал.

Тут приехал старой во чисто́ полё —

Во чисто́м поли да серой камешок,

Есь на камешки да потпись потписана,

10 Во котору ехать старому дороженьку —

Во перьву ехать — боѓату быть,

Во другу ехать — жонату быть,

Во третью ехать — убиту быть.

Стоит старой да подумаёт,

15 Головой качат да сам роздумыват:

«А нашто мне, старому, боѓату быть?

Нету у меня любой семьи да молодой жоны,

Не́кому дёржать да платья цьветного,

Не́кому тошшыть да казны-собины.

20 А нашто мне старому жонату быть?

Стара взеть да мне не хоц́етьц́е,

А молодая взеть дак тут цюжа́ корысь.

А поеду ф ту дороженьку, да ѓде убиту быть,

Убито́му пострелёному».

25 Тут поехал старый ф ту дороженьку.

В срету сретилось да триц́еть розбойницькоф да сорок подорожницькоф.

Тут говорят розбойники да во перьво́й након:

«Мы убьём, убьём старого, пограбим мы,

Мы с конем-животом розлуцим ёго».

30 Тут говорит старый таковы слова:

«Вам убить, убить меня не́ково,

Да взеть с меня нец́ево —

Один чюден крест на груди серебряной,

Он весо́м весит полтора пуда,

35 Ц́еною стоит восемсот рублей».

Спрого́ворят воры-розбойники:

«Мы убьём тебя, пограбим-ко». —

«Да меня убить некого,

Да взеть с меня не́ц́ево —

40 Плетёшки на ношках семи шелкоф да семи ряткоф,

В носах, пятах по каменю по яфонту,

Днём пекёт как красно солнышко,

В ноць пекёт как сьветла месеця». —

«Да убьём, убьём, старого пограбим». —

45 «Да вам убить, убить неково,

Да взеть с меня не́ц́ево».

Розьневилса Илья Муромиць,

В одну сторону махнул — да бутто гресь валит,

В другу сторону махнул — да бутто праху нет.

50 Засьтелил эту дороженьку Илья Муромець,

Илья Муромець да сын Ивановиць.

От отця было от умного,

От матушки да от разумныя

Родилось цядышко безумноё

Иванушко хресьяньськой сын.

5 Он охвоць ходить да на цяре́в кабак,

Охвоць пить да зелена вина.

Зналсэ з дефкамы да со шельмофкамы,

Бранилсэ бранью да неподобною.

Брала Иванушка да ро́дна матушка,

10 За его ли за белы́ руки да за златы перстни,

На присталь повела да карабельнюю.

«Купите-ко да цяда милого,

Цяда милого да дитя гульливого,

Дайте-ко да хоть одну сотенку».

15 Спроговорил Иванушко да гульливой сын:

«Не жалейте, братци, ц́елой тысеци!»

Тут не белая берёска да г зени клонитце,

Сын с матушкой да прошшаитц́е:

«Просьти-ко, просьти, да ро́дна матушка,

20 По добру сказать — да быть люта́ змея».

Сел Иванушко да на караблицёк,

За йим^а горё да горё вслед пошло.

Иванушко да во постелёцьку —

За йим горё вслед пришло,

25 В головах стоит да в головах лёжит.

Иванушко да во могилоцьку —

За им горе да горе вслед идёт,

Впереди идёт с лопатамы,

Позади идёт с копырюгамы.

Сваталса Митрей по три года,

Васильёвиць ходил по три осени,

На ц́етьвёртой год лише сватьбы быть,

Лише сватьбы быть, только к венцу пойти.

5 Митрей пошол ко заутрени,

Васильёвиць пошол к воскрисеньския.

Увидела Домна Олёксандровна,

Кидалась-бросалась по плець в окно,

Олёксандровна по поясу:

10 «Не этот ли, матушка, Митрей княсь,

Не этот ли, сударушка, Васильёвиць?

Сказали про Митрея — хорош-пригош,

Про Васильёвиця — во свети лучше нет.

Ажно — сутул, горбат, наперёд покляп,

15 У ёго ноги кривы да глаза косы,

Русы кудри не́сладны заонесьскии,

Реци у Митрея корельськии».

Эты-ты слова Митрею в слух пришли,

Васильёвицю не пало по́ серцю.

20 Воротилса тут Митрей от заутрени,

Говорил своей сестрици да родимыя:

«Собири-ко ты, сестриця, поче́тен пир

Ты не ради кнезей да не ради бояр,

Созови к себе Домну Олёксандровну,

25 Скажи: „Митря братця дома нет,

Васильёвиця не слуцилосе“».

Перьвы послы к Домны на двор пришли:

«Пожалуй-ко, Домна Олёксандровна,

К Марьи девици на поче́тной пир —

30 У ей Митрея братця дома нет,

Васильёвиця не слуцилосе».

Не спускала ей да родна матушка:

«Я ноц́есь сон да ху́дой видела —

Потеряла фси хресты серебряны,

35 Фси собрала, одного не могла собрать:

Не тебя ль я потере́ю, родно дитятко?»

Ѓоворила ей Домна Олёксандровна:

«Куда ноць пройдёт, тут и сон протекёт».

Пошла к Марьи девици на почотной пир.

40 Только ступила на шырокой двор —

Он срубил да буйну голову,

Он спролил да кроф дево́цюю,

Он труп топтал да мноѓо га́лилса,

Сам в леса́ ушол да там повесилса.

Де́виця прецистая,^а

Мати блаѓословле́нная,

Звезда с небес пресветлая

С полуно́ци восияла,

5 Осьве́тила всею́ землю́,

Всею́ землю́, сю селенную.

Споро́дила Царя Христа,

Царям Царя, бо́гам Бога.

Волхви идут персидскии,

10 Дары несут Царю Хри́сту —

Златой венець с перфирою,

С перфирой со царскою,

Сладку́ пищу младухо́вную.[571]

Хвалу хваля́т великую,

15 Ц́есь воздают преславную.

Ирод царь смущаетца,

Не хоцет^б славы той слышати,

Ни похвалы же Ево видети.

Россылает по фсем о́рдам —

20 Велел убить младеньцикоф

Цетырна́десять тысяшшей.

Мы славим Тебя, Христе Боже наш!

Христос Спаситель,

Весь мир просветитель,

Народилсы Христос во Ефлиеми,

Во той страны во Удейской.

5 Произво́лил в вертепы восприбыти,

Во Божию́ е́сель возложите.

Ирод царь возмутилсы,

Производил Христа царя убити.

Волхов по земле он россылает,

10 Повелел младенц́икоф потребляти.

Четырнадцеть тысяшшей убили,

Не могли Христа Царя сыскати.

Как волхвы будут у вертепоф,

В ве́ртепы Царя Христа сыскали,

15 Взы́скали Ёво, испытали.

Приходили перситскии ца́ри,

Приносили ц́есныи дары.

За́шевци, Христу поклонились,

Ироду царю насмеялись,

20 Христу Боѓу славу воздавали.

Мы славим тебя, Христе Боже наш.

Были три царства, три Рахлинских:

Первое царство — Адам-город,

Другое царство — Содом-город,

Третьё царство Рахлинскоё.

5 Было беззаконьё великоё.

Адам-горот скрозь землю́ прошол,

Содом-горот огнём взяло́,

А в Рахлинской грат Господь зьмею́ послал,

Зьмею лютому на съидениё,

10 Злу-перситскому по пожрениё.

Брала зьмея по главы по скотинные;

Мало в граду ско́тишшя находитц́е —

Стала брать по главы человечески.

Мало в граду народу находитц́е —

15 Собирались тут фсе рахлиняна

К самому царю к Ага́питу,

Стали кидать промежду же́ребей,

Кому итьти к змеи́ на съидениё,

Злой-перситской на пожрениё.

20 Выпал жеребей справедливыи

Самому царю Ага́питу

Ити к змеи́ на съидениё,

К злой-персидски на пожрениё.

Закруц́инилсы^а царь, запечалилсы.

25 Приходил в белокаменны полаты —

Говорила цариця рахлиньская:

«Не кручиньси, царь, не печялуйси,^б

У нас есь с тобой кем заменитися —

Есь немилая дочь одинакая,

30 Красная Лисофия Агапиёвна;

Она не нашому Боѓу молитци,

Не нашу веру веруёт;

Отдаём г змеи́ на съидениё,^в

Г злой-персидскии на пожрениё».

35 Приходил Ога́пит к своёй дочери —

«Ты мила́я дочь одинакая!

Поутру́ ставай раны́м-ранёшенько,

Умывайся, дочь, белы́м-белёшенько,

Снаряжайси, дочь, хорошохонько —

40 Котору веру веруёш,

Я за тую веру тебя взамуш отдам».

Много радости дочь принаполнилась,

Всю-ту ночь Боѓу молиласи.

Было три иконы святыи,

45 Вышиты наресованы:

Первая — Спасо-Пречистая,

Другая — Миколы Святителя,

Третья — Егорью свету Храброму.

Ставала дочь поутру раным-ранёшенько,

50 Умывалась дочь белым-белёшенько,

Снарежалась хорошохонько.

Выходила девиця на круто́ крыльцо,

Згля́нула девиця на широкой двор —

На дворе стоит корета тёмная,

55 Запряжен жерепчик нелекчёныи,

Посажон дети́нуша поваренной.

Тут девица здогадаласи,

Жалобнёшенько приросплакалась:

«Не на то отець меня, мать споро́дили,

60 Што за ту веру меня взаму́ш отдать,

Отдают г змеи да на съидениё,

К злой-персидской да на пожрениё».

Эти три икони^г с собой брала,

Выходила девиця на шырокой двор,

65 Садилась девиця ф корету тёмную.

Поежжал жерепцик^а нелекчёныи,

Повёз дети́нуша поваренной

Ко тому ли ко синему морю,

Ко тому ко сходу ко змеиному;

70 Оставлял девицю край синя моря.

Ноежжял Егорей на добро́м кони;

Соходил Егорей со добра коня,

Говорил девици таковы слова:

«Ах ты милая доць^а одинакая,

75 Красная Лисафья Агапиевна!

Блаѓослови Егорья опочик держать.

Ты глиди, девиця, на синё морё;

Коѓда си́не море сколубаетц́и,

Волны на́ мори приросходятц́и,

80 В берега вода прибывать станет,

Люта́ змея стане появлятися,

Тоѓда Ёгорья ото сна буди».

Мало времени призамешкалось,

Вдруг сине море сколыбалоси,

85 Волны на мори росходилиси,

В берега вода стала прибыватися,

Люта́ змея стала появлятися.

Нац́ела́ деви́ця Егорья ото сна будит —

Не можот никак розбудитися;

90 Жалобнёшенько приросплакалась.

Пала слеза к Егорью на бело́ лицё —

Тут Егорей ото сна востал:

«Ах ты мила́я дочь одинакая,

Красная Лисафья Огапиевна!

95 Ах как жгёш ты моё лицо!» —

«Как же мне тебя, света, не жгати-си!»

Люта́ змея рот отворяйтися,

Говорит зьмея таково слово:

«Есь ли мне, зьмеи, ково пожратися?

100 Две главы человечеськи,

Третья глава лошадиная!»

Скочил Егорей на добра́ коня,

Тупым концём копьем — в змею лютую:

«Будь, змея, кротка, смирна,

105 Как смирна́я у хресьянина скотинина!»

«Ах ты мила́я дочь единакая,

Красная Олисафья Огапиевна!

Отвижи от себя шелко́ф пояс,

Ты вяжи зьмею на шелкоф пояс,

110 Поведи зьмею во Рахлиньской грат;

Станови зьмею середи града́,

Середи града́ да супроти́ф царя;

Ты крыци, девиця, громким голосом:

„Ога́пит, царь земли Рахлинскии!

115 Ты поверуй веру истинну,

Ты постафь-ко три церквы соборныи,

Три соборныи да боѓомольныи:

Первую ц́ерькоф Спасу Пречистому,

Другую — Миколы Свитителю,

120 Третью Еѓорью свету Храброму“.

Возьми с отца заповить великую.

Ты приведи змею во чисто́ полё».

Ноежжял Егорей свет на добро́м кони́,

Присек змею да на мелки куски,

125 Тут змею да на огне сожог,

Тут россеял пепел по чисту́ полю.

Тут стала гора Зьмииная.

Славу поём го́ры Зьмииным!

Во славном во Римском гради,

Было при царе при Онофрии,

Жил был княсь Ефимьяне.

Не было от ро́ду у ево некаково детишша.

5 Он Восподу Богу́ молилсы:

«Сыздай, Восподи, мне младово детишшя —

При́ младосьти князю на потеху,

При́ старосьти князю на замену,

При после́д концины на помин душы».

10 Услыхал Ѓосподи ево моленье,

При́нял Ефимьяновы молитвы,

Оцюди́лась кнегина ц́ереви́стая.

Строшьное время проходило,

Се́би сына родила.

15 Свяшшенника в дом к себе приводили,

Ф крещёную веру окресьтили,

Нарекали имя Олексеём.

Пришло Олексею семь лет

Нац́ели ево в грамоты уцити.

20 Ему сьвету грамота дала́си,

Скоря́ Писанию обуцилсы.

Прошло Олексию восемнатцеть лет,

Великии княсь Ефимьяне

Похотил он мла́дово женити.

25 Жинитц́и ему не хотелоси,

Отца-матери гнивить не захотелось.

Пошли искать обручную кнегину

По́ всему по Римскому граду.

Взы́скали обручную кнегину —

30 Кнегину нашли Катерину.

Во Божью церкву приводили,

Зла́тыме перснями обручали,

Зла́тыме винцями овинцяли,

Цюден^а крест ц́еловали,

35 Весь Божей закон принимали.

Повели Олексея вон ис церьквы,

Приводил в белокаменны полаты.

Са́дились рабы за трапе́зу

Хлеба-соли воскуша́ти,

40 Медова́ питья воспивати.

Он не пьёт, не ест, не воскуша́ёт,

Уливаитц́е горячима слезами.

Великии княсь Ефимьяне —

«Што ты, милое цядо,^а

45 Ты не пьёш, не еш, не воскушаёш,

Медова́ питья не воспива́ёш?»

Повели Олексея ф тёплу спальну.

Прошло ночи^б до полуно́чи;^б

Соходил с тесовой кроватки

50 Говорил обручныя книгины:

«Ах ты моя обручная книгина,

Книгина моя Катерина!

Отпоя́ш от меня шолкоф пояс,

Сойми с правой руки зла́чен перстень,

55 ........^в до ветра».

Она на то время умолчала,

Ни ответу, ни привету не сказала,

Сняла с правой руки зла́чен перстень,

Отпоясала шелко́ф пояс.

60 Вышол Олексей вон ис спальни,

Приходил ко синю ко морю,

Становилсы на маленькой караблик.

На́ мори погода поднималась,

Понёсло этот маленькой караблик,

65 Во Нефест-грат приносило.

Становилсы этот маленькой караблик

Напротив Божьей ц́ерьквы.

Выходил Олексей вон ис караблика,

Заходил ф соборну Божью церкьву,

70 Становилсы во церьквы во папе́рти,

По правую сторону притвору.

Он Восподу Боѓу молилсы,

По нищей по братьи поклонилсы

Зе́мныи поклоны воздавае.

75 Великии княсь Ефимьяне

Сва́тилсы о любимом своём сыни.

Стал он рабоф своих россылати

По фсем градам, по фсем пустыням —

Не могли сына ево сыскати.

80 Взы́скали ево да не узнали,

Мило́сьтину ёму подавали.

Он милосьтину принимаё,

Сам Воспода Боѓа прославле́ё —

«Сподобил Творець мне-ка Владыка

85 От своих рабоф ми́лосьтина взяти».

За своих рабоф Боѓу молитьц́е

За свои за мла́дыи за ле́та.

Восьминадц́еть лет Боѓу молилсы,

Стоял ф соборной Божьей церквы.

90 Тут же глас небесной гласит же —

Крыцит Мать пресьвятая Боѓородиця:

«Полно, Олексей, здеся жити,

Полно отца-матери гневити;

Поижжяй во свой славной Рим-грат.

95 Тебя отець, мать не узнаёт,

Молодая обручная книгина».

Он сему гласу удивилсы,

Со слизами ѓосподу Боѓу молилсы,

Со нишший со братьи роспростилсы.

100 Пошол Олексей вон ис церьквы,

Приходил ко синему ко мо́рю,

Становилсы на маленькой караблик,

Он Восподу Боѓу молилсы.

Поднималас на́ мори погода,

105 Понесло этот маленькой караблик

Во свой славной Рим-грат.

Становилсы этот маленький караблик

Протиф соборной Божьей церьквы.

Выходил Олексей вон ис караблику,

110 Заходил ф соборну Божью церькоф,

Становилсы во церьквы во папе́рти,

По́ правую сторону притвору.

Великии княсь Ефимьяне

Идёт от долгой от службы;

115 По нищим милостину воздаваё,

Всё любимово сына поминаё

Олексея Божья ц́еловека.^г

Приходил Олексей к князю близе́нько,

Поклонилсы князю низенько —

120 «Великии княсь Ефимьяне!

Построй мне, убоѓому, келью,

Построй ради имени Господьню

Ради любимово своево сына

Олексея Божья человека».

125 Великии княсь Ефимьяне

Он сему гласу удивилсы,

На те слова просьлезилсы —

«Ах ты, убоѓий человеке!

Поц́ему^а же моёво сына знаёш?» —

130 «Как же мне ёво, света, не знати?

Как мы в одной страны Боѓу молились,

Заодно мы пили, воскуша́ли».

Великии княсь Ефимьяне

Брал ево за правую за ручку,

135 Повёл в белокаменну полату.

Садились рабы за трапе́зу —

Садил ево с собой рядом

Стал он ево тут уговаривать:

«Живи в белокаменной полаты!» —

140 «Не живу я в белокаменной полаты,

Построй мне, убоѓому, келью,

Построй ради имени Господьню,

Ради любимово твоеѓо сына,

Олексея Божья человека».

145 Построил убоѓому келью,

Дал ему мла́доѓо келейника —

Что^д пьёт, ест княсь, воскушаёт,

То убоѓому ф келью посылаёт.

Были слуги немило́сьливы —

150 Фсе съедят, сопьют, совкушают.

Люди посуду омывают —

Убоѓому ф келью посылают.

Он на то святой не оскорбилсы.

Услыхал Олексей скоро кончину себе;

155 Посылаёт младоѓо келе́йника

Сходить к князю к Ефимьяну

Попросить ц́ерьнил и бумаги.

Он принёс ц́ерьнила и бумагу.

Нацял фсё житьё-бытьё писати:

160 Ф которой страны родилсы,

Ф которой страны в грамоты училсы,

Ф которой страны жинилсы.

Тут святой преставилсы.

Запахну́ло в граду ду́хом-ладуном,

165 Епитраху в сновиде́ньи видитц́е:

Ищите святово во гради,

Ищите у князя Ефимьяна —

Построена убоѓому келья.

Епитрах весь крылос собирает,

170 Со стихами келью отпирает —

«Сьвяты вы, сьвяты мошши!

Отдайте вы скорописаньё».

Нац́ели житьё-бытьё цитати —

Ф которой страны он родилсы,

175 Ф которой страны в грамоты уцилсы,^а

Ф которой страны он жинилсы.

Доциталсы до любимово своево сына,

Олексея Божья человека.

Ве́ликий княсь Ефимьяне

180 Нацял на своей главы волосы рвати,

Золотым ризы роздирати —

«Ах ты моё милое цядо!^г

Пришол из великии пустыни,

Поц́ёму мне во пло́ти не сказалсы,

185 Я бы построил тебе келью,

Не ф таком бы я месьти изукрасил».

Услыхала мать ево Главди́я

Идёт, сле́зно плачёт,

Умильно причеты причитаёт,

190 Мощи слезами обливаёт:

«Ах ты мой сын возьлюбле́нной!

Пришол из великии пустыни,

Поц́ему во плоти мне-ка не сказалсы?

Я бы сама ф келью приходила,

195 Пищу-еству сама бы приносила,

Одёжу всё бы теби переменяла».

Услыхала ёѓо обручная кнегина,

Книгина ёѓо Катерина —

«Ах ты, мой муж нарече́нной,

200 Ах ты, супруѓ неоциненной!»^г

Идёт к мощам, сле́зно плачёт,

Умильно причёты причитаёт,

Мощи слезами обливаёт:

«Я бы сама ф келью приходила,

205 Зоодно бы Ѓосподу Боѓу молилась;

Между нами был бы Святой Дух».

Понесьли святоѓо погребати,

Не могут нека́кы проносити.

Множество народу сокоплялось.

210 Великии княсь Ефимьяне

Похотел он злато россыпати —

Нехто на злато не взираёт,

Фсе ко святым мошшам припадают.

Глас небесной гласит же,

215 Крыцит Мать пресьвятая Боѓородица:

«Сьпишите сьвятово на икону;

Станут к иконе прикладатьц́е,

Станет икона исциленьё давати».

Славу поём Олексею, Божью цёловеку!^а

Плацёт-рыдаёт,

Смертный цяс помышляёт,

Душа с тело́м ростаётци,

На Страшен сут поспешаё.

5 Сойдёт Судья с небес на́ гору,

На гору сойдет на Осионску.

С престолом сойдёт он со Божьим,

Вострубит ф трубу золотую;

Неба и земля потрясётци,

10 Сонцё, мисяць потаитци,

Луна во тму придложитци,

Па́дут звезды с небес на́ землю.

Возго́ворит Михайло Архангел:

«Которы праведныи душы,

15 Ста́вайте полками ко востоку

Оттворёны вам райськии двери,

Згото́влёна райськая пища».

Говорит свет Михайло Архангел:

«Которыи грешныи душы,

20 Ставайте полками все ошую».

Росплацютц́е грешныя душы:

«Ах ты свет Михайло Архангел!

На што ты нас проць отсылаёш,

Небесново царсва лишаёш!» —

25 «Отойдите проць, прокляты́и!

Споро́жены от Адама, от Евы,

Спу́щены на трудную землю

Ради душевного спасенья,

Христа вы Бога не знали,

30 Странного в дом не примали,

Бо́сого вы не обули,

На́гого вы не одели,

Гла́дного не накормили,

Холодного Христа ради тёпло́м не обогрели.

35 За то вам превечная мука

Со воплею со великою».

Велико имя Господенно есь!

Росплацитц́и душа моя

Перет Спасовым образом,

Да ростужитц́и тело моё,

Цяюци муки превечныя.^а

5 Не помогут души моей

Ни друзья, ни братия,

Не пособит души моей

Ни именье, ни боѓачество,

Ни ѓордость, высокоу́менье.

10 Помогут души моей

Поклоны фсено́чныи,

Ти́ха плаць^б покаяния,

Тихоми́рная мило́сьтина.

Тем избавитца душа злой муки превечныи,

15 Тем наследует душа царева небесново,

Жития виковечново

Во́ веки векоф. Аминь.

«Ту́ры, вы ту́ры, малы детоцьки!^а

Где вы были, туры́?» — «На синём на мори́». —

«Что вы видели, туры́?» — «Башню новую, стену городо́вую.

Ис-под той ли ис-под башни да ис-под новыя,

5 Да ис-под той сьтены городо́выя

Выходила там девиц́а душа красная,^б

Выносила она книгу Ева́нгельё,

Хоронила она книгу во сырую землю́.

Она плакала над книгой, заливаласе:

10 «Уш ты книга ль ты, книга Евангельё,

Не бывать тебе, книга, на святой Руси,

Не видать тебе, книга, свету белого, соньця красного».

А не деви́ця выходила —

А выходила запрестольня Богородиц́а,

15 Выносила она веру християньскую,

Схоронила она веру во сырую землю́.

Сваталса Митрей по три́ годы,

Васи́льёвич князь по три осени,

На четьвёртой год только свадьбе быть,

Только свадьбе быть и к венцу пойти.

5 Как пошол наш Митрей ко заутрени,

Васильёвич княсь ко воскрисенския,

Увидала ёго Домна Олександровна,

Бросилась Домнушка по плеч в окно,

Олександровна она^а по поясу,

10 И спросила свою мать Софью Микулисьну:

«Не этот ли, матушка, Митрей княсь,

Не этот ли, сударыня, Васильёвиць?

Сказали про Митрея — хорош-пригош,

Про Васильёвича князя — лучше в свети нет,

15 Ажно Митрей князь да он сутул, горбат,

Он сутул, горбат, сам наперёд покляп,

У ёго ноги кривы и глаза косы́.

Речь у Митрея корельска — заонесская».^б

Эте слова Митрею в слух пришли,

20 Васильёвичу-князю за беду взялись.

Вернулса наш Митрей-княсь от заутрени,

Да Васильёвич княсь от воскрисенския,

Он сказал своей сестры Марьи Васильевны:

«Ты послушай-ко, сестриця, Марья Васильёвна:

25 Собери-ко ты, сестриця, свой че́сьтен пир,

Не зови-ко ты не кня́зеф и не бо́яроф,

Созови одну Домну Александровну».

Первы послы к Домны на двор зашли:

«Ты послушай-ко, Софья Микулисна!

30 Ты пожалуй-ко,^в Домна Александровна!

Ты пожалуй-ко, Домна Александровна,

К Марьи Ва́сильевны на чесьтен пир^г —

У ей брата Митрея дома нет,^д

А Васильевича князя не случилосе,

35 Он ушол ф поле за куницямы да за лисицямы,^е

За черны́ма соболямы за сибирскима,^ж

Он ушол стрелять да серых уточек,

По реки гонять да гусей, ле́бедей».

Те послы со двора не сошли,

40 А други послы к Домны на двор зашли:

«Ты послушай-ко, Софья Микулисна!^з

Ты пожалуй-ко, Домна Александровна!

Ты пожалуй-ко, Домна Александровна,

К Марьи Ва́сильевны на чесьтен пир —

45 У ей брата Митрея дома нет,

А Васильевича-князя не случилосе,

Он ушол ф поле за куницямы да за лисицямы,

За черны́ма соболями за сибирскима,

Он ушол стрелять да серых уточек,

50 По реки гонять да гусей, ле́бедей».

Те послы со двора не сошли,

А третьи послы к Домны на двор зашли:^и

«Ты послушай-ко, Софья Микулисна!

Ты пожалуй-ко, Домна Александровна!

55 Ты пожалуй-ко, Домна Александровна,

К Марьи Васильевны на чесьтен пир —

У ей брата Митрея дома нет,

А Васильевича-князя не случилосе,

Он ушол ф поле за куницямы да за лисицямы,

60 За черныма соболямы за сибирскима,

Он ушол стрелять да серых уточек,

По реки гонять да гусей, ле́бедей.

Чарочку пьёш, или замуш идёш?» —

«Чарочки не пью и замуш нейду».

65 Покатилась голова Домны Олександровны,

Покатилась голова Митрея Васильёвича.

Со страхом мы, братия,[573] мы послушӑем

Божия писания, Господних стрӑстей.

Пророки пророчили за тыся̆щу лет,

Дрўгая сказали — за триста годов,

5 Во пятой[574] во тыся̆щи, в пяти стах годах[575]

Рождение, мучение Исуса Хрйста.

Во марте во месяце, во последних днех,

Стрӑстныя[576] недели во пятничной день

Во святом во граде во Иерусалиме

10 Плакала ходила святая Дева.

При ней были трое мироносиц жен.

Во́ грӑде им встречу[577] грядут два жйда.

Восплакала спросила их святая Дева:

«Где,[578] жи́ды, были, куда[579] гряде́те?»[580]

15 Возговорят[581] Девӗ два жидовина:

«Живем мы ныне[582] в Ерусалиме.[583]

И мы били,[584] мучйли Исуса Христа;

Яже бивше, мучевше,[585] в темницӑ всадя́,[586]

В шестом часу в[587] пятницу распяли[588] Его,

20 В ноги и во длани прибивше гвоздьми,[589]

Венец возложили[590] на глӑву Его;

Мучение[591] ран[592] невозможно исчесть.

Исуса копием в ре́бра пробо̆ли́,

Зӗмля обагрися от кровй Его».

25 Услышала глаголы их святая Дева,

Она бысть бес памяти и больше́ часӑ,

Ударилася о́ землю, едва бысть жи́ва.

Жены соблюдали и были при ней.

Застонет, восплачет, в горести речет:

30 «Увы, мать сыра земля, возми мя к себе!

Сыне мой возлюбленный,[593] надежда моя!

Почто не послушал Матери Своей?

Ныне вижу, Сыне, порогаема.[594]

Какое ты дело жидам сотворил?»

35 «О, злыя[595] ругатели, беззаконныя!

За какое вы дело Исуса биете?»

«Вчера не хотела отпустить Тебе.[596]

Волею пойде на крестную смерьть».

«Плачите, рыдайте, солнце и луна,

40 Стоните и плачите, месяц со звездам,

Плачите, рыдайте, вдовы сироты́!

Наставник-Учитель ваш покинул вас всех».

«Сыне мой любезный, надежда моя!

Волею терпи́ши страсть и крестную смерьть.

45 Ныне сердеце мое все терзается,

Составы и плоти разсыпаются,

Кровию устне мои запекаются,

И от горести гортань моя заграждается.

Сыне мой любезный, утеха моя!

50 Почто оставляешь мя едину здесь?

Вкупе бы вкусила с Тобою я смерть.

И кто ныне утешит от горких мя слез?

Ныне Симеоново пророчествие

Збылося, воистинну глаголы его.

55 Ото́ страха великаго и со ужасти

Скрылися, бежали апостоли вси,

Едину оставили мене плакати.

И кто мне ныне, Сыне, поможет в слезах?»

«Архангел Гавриил, помози ты мне.

60 Радость моя велия сам сошел во гроб!»

Застонет, восплачет, в горести речет:

«Увы, мать сыра земля, возми мя к себе!»

Господь проглагола к Матери Своей:

«Любезная Мати, не плачь обо Мне:

65 В третий день воскресну, прославлю тебе,

И твоей радости не будет конца».

У Божией церкви, у царских дверей

На́двое за́веса раздиралася,

Древа под дубравами преклонялися,

70 Камение на́двое распада́лися.

Рыдание слез услышал Господь —

Начали трястися небо и земля,

Солнице и месяц не стали светить

От шеста́го часа́ до девятаго.

75 Со́ страха великаго и со ужасти

Жи́ды вси припа́дали ни́чком на́ землю,

Вне ума лежали четыре часа,

Они же проклятии не покаяли.

За то осудил их Бог во вечную тму.

80 Мучение-мука́м[597] не буде́т конца.

Слышавше мы, братие, вси восплачемся[598]

Страдание, мучение Исуса Христа,

Восплачемся на всяк день и покаемся;

Господь Бог услышит покаяние,

85 За то нам дарует царьствие Свое,

Радости и веселию не будет конца.

Во славном во Римском во царстве

У богатаго князя Ефимьяна

Не бы́ло у него отродья,

Не́ было ни сына, ни дочери.

5 Во Божию церковь ходили,

Со слезами Господу молились:

«Создай же нам, Господи, отродья,

Подай же нам сына или дочери,

При младости дай нам на утеху,

10 При старости дай нам на оскорбление,

Посли́ смерти души на поминание».

Услышал Господь Бог моление,

Его Ефимьяново прошение —

И мла́дая княгиня понесла́сь.

15 Строчное время на исходе,

Урочныя ча́сы наставали,

Ай родила́ любимаго сына.

Священника в дом приводили,

Ай младенцу имя нарекали,

20 Нарекли ему имя Алексием,

Ай Божиим свет человеком.

Во Божию церковь носили,

По-царьски Алексия окрестили,

Чюден ему крест приложили.

25 Возрос Алексий пяти, шести лет,

Стали его в грамоте учити.

Ему, свету, грамота далась,

Ско́рее того рукописание.

Возрос Алексий лет семнадцати,

30 Поизволил его батю́шко женитце

Во том же во Римском во царстве,

Во том же во царском во роде,

У богатаго гостя Иульяна

На младой княгини Екатерины.

35 В пятницу у их было рукобитье,

В суботу у них было порученье,

В воскресной день — во Божию церковь;

Во Божию церковь ходили,

По церкви Алексия обвенчали.

40 Вышел свет со Божией церкви,

Пришел в белокаменну полату,

Садилсе за сто́лы за дубовый;

Ни хлеба, ни соли не вкушает,

Ни сладких питьев не испивает,

45 Горючии слезы проливает.

Увидел его князь Ефимьяне:

«А о́н же ты сын мой возлюбленной!

Что ты сидиш, свет, кручинен,

Ни хлеба, ни соли не вкушаеш,

50 Ни сладких питьев не испиваеш,

Горючии слезы проливает?

А или́ тебе женитва не по думы,

Мла́дая княгиня не в обыча́й?»

Вышел за стола за дубоваго,

55 Он Господу Богу помолилсе,

Со батюшком, с матушкой распростился,

Пошел свет во теплую ложню;

Да спать Алексий свет не ложилсе,

Он Господу Богу промолилсе.

60 В седьмом часу темны́я нощи

Отруши́л от себя шелков пояс,

Вынял с правой ру́ки злаченой перстень,

Будил свою мла́дую княгиню:

«Ай стань, моя мла́дая княгиня,

65 Мла́дая княгиня Екатерина,

Ай вот тебе ше́лков пояс,

С правой ру́ки злаченой перстень!

Спусти меня за синее море

Ай Господу Богу помолится,

70 За младыи ле́та потрудится».

Ай тута княгиня прослезилась.

Пока она слезы поттерала,

В те́ по́ры Алексия потеряла.

Пошел Алексий путем-дорогой,

75 Пришел свет ко синему морю,

Ко крутому красному бережечку,

К желтому сыпучему песочку,

На тую корабелню нову пристань.

Садился на малыи корабль,

80 Поехал Алексий за синее море.

На́ мори погода подняла́сь,

Снесло Алексия за синее море;

Принесло пот тое Людийское царство.

Пришел он во Божию церковь,

85 Становилсе во церкви во па́перти,

На правой руки́ у престола.

Трудился, молился лет семнадцать.

Ел он, свет, пил не по-многу:

На всякой недели по просфирки,

90 На кажду суботу причащался.

С небес ему глас проглаголал:

«Он же ты, Алексий, человек Божий!

Поди в свое Римское царство;

Отец тебе, мать не спознает,

95 Мла́дая княгиня не узнает».

Вышел Алексий со Божией церкви,

Пошел Алексий путем-дорогой,

Пришел он ко синему морю,

На ту корабельню нову пристань,

100 Садился на малую корабль.

На мори погода подняла́сь,

Снесло Алексия за сине море,

Пот тое под Римское царство,

Ко крутому красному бережечку,

105 Ко желтому сыпучему песочку,

На тую корабелню нову пристань.

Выходил со малаго корабля,

Пошел Алексий путем-дорогой,

Пришел он во Римское царство,

110 Зашел, свет, во Божию церков,

Становилсе во церкви во папе́рти,

Назва́лся он нищенким убогой.

Святая литургия на проходе.

Всех князей, бояр свет пропущает,

115 Князя Ефимьяна задержает,

Главу ко ногам преклоняет,

Слезами он ноги умывает,

Умилно он князю вещает:

«А он же ты, князь Ефимьяне!

120 Построй мне-ка, нищему, келью

Подли своей каменной полаты,

Под свои́ма часты́ма перехо́дми.

Я про твоего сына знаю».

Ефимьян на месте прослезился:

125 «А он же ты, ни́щенькой убогой!

Почем моего сына знаеш?

Я сам своего сына не знаю».

Спроговорил нищенькой убогой:

«В одной с ним пустыни пребывали,

130 За едино с ним Господу молились».

Ай взял Ефимьян нищи и убога,

Свел в белокаменну полату.

Постройли нищему келью

Подли своей каменной полаты,

135 Под свойма частыма переходми,

Дал ему слугу своего келе́ника.

Что сам Ефимиян воскушает,

Ту пищу ко нищему присылает;

Слу́га к нему пищу не приносит,

140 Ко псам тую пищу разливает;

Царьскии сосуды обмывает,

А его, света, помоями обливает.

Он ну́жду с радением принимает.

Проведал он, нищенкой, кончину,

145 Послал он слугу своего, келейника:

«Принеси мне ис торгу́ лист бумаги,

Чернилицу принеси со чернилми —

Мне написать свое рукописанье».

А сходил его слуга-брате-келейник;

150 Принес ему ис то́ргу лист бумаги,

Чернилицу принес со че́рнилми.

Он написал свое рукописанье,

Ай ту да веть нищенькой преставился.

Темьяном и ладаном запахну́л.

155 По всему по Римскому царству

Вси князи, патриархи пометались,

Пошли оны святых мощей искати.

Нигде оны святых мощей не сыскали;

Везде оны святых мощей искали,

160 Пришли оны ко ни́щему в келью —

Ай тут святы мощи сыскали.

Вси ко мощам прилагались —

Никому рукописанье не возда́лось.

Ефимьян сам ко мощам приложилсе —

165 Ему рукописанье читать возда́лось;

Чертаньяв не видит,

В рыдании слова не молвит:

«А он же, сын мой возлюбле́ной!

Зачем мне ранее не сказался?

170 Построил бы я келью не такую —

Выше своей каменной полаты;

Не́ дал бы я слуги тебе келеника,

Я сам бы приносил тебе пищу».

Проведа́ла матушка родная,

175 Течет ко мощам, обмирает,

Власы со главы сорывает,

Одежду на се́бе раздирает.

Проведала мла́дая княгиня,

Течет ко мощам со слезами:

180 «Ты же жених мой обруче́ной,

Обруче́нной жених, богосужде́ной!

Зачем мне-ка ранее не сказался?

В одной бы мы пусты́ни пребывали,

За едино с тобою Богу молились бы!»

185 Его родители родны́и

Построили гробы золотыи,

Крутили в камо́чки крущатыи,

Понесли во Божию церковь;

Шли да несли день семнадцать —

190 Нищи до церкви не допустят.

Ефимьян князь златом россыпает,

По нищей по братии разделяет.

Нищи за злато не принимались,

А вси ко мощам прилагались.

195 Безруким давает свет руки,

Безногим давает свет ноги,

Глухим давал свет прослышание,

Всяки́м странным давал свет здравие.

Всегда, ныне и присно, и во веки веко́м.

Аминь.

Иде́т старец ис пустыни,

Приуплака́лся черноризец.

И навстречю ему Господь Бог:

«Ты оп чем же, старец, плачеш,

5 Черноризец, возрыдает?» —

«Как мне, Господи, не плакать

И черноризцу не рыдати?

Уж я млад зело постригся,

Всех я добрых дел лишился:

10 Потерял я златую книгу,

И уронил я ключи от церкви

И во Че́рное во море».

Тут ему сказал Господь Бог:

«Поди, старец, обратися,

15 Со слезами Богу молися.

Я найду златую книгу;

Исушу я Черно́е море

И достану ключи от церкви,

И введу тебя во свой град,

20 И награжду тя, тя своим градом —

Ты живи до скончание века».[599]

Восплачется Адам пред раем седя:

«Раю́, ты раю́, прекрасный раю!

Мене ради сотворено бысте,

Еввы ради раю заключено бысть».

5 Евва согрешила, Адама прельстила,

Закон преступила, Богу согрубила,

Весь род наш отгнала от рая́ святаго,

И свои́ погрузила и во тму помрачила.

Адам вопияше Богу со слезами:

10 «Увы мне грешному, увы беззаконному!

Уже я не вижу архангельскаго гласа,

Уже я не вижу райския пищи.

Боже милостивой, помилуй нас грешных».

Проговорит Евва, Адаму глаголя:

15 «Адаме, Адаме, господине мой!

Не велел нам Бог жити во прекрасном раю́,

Ничтоже вкушати от райския пищи;

Послал нас Господь Бог на трудную землю

Хлеба снедати от потнаго лица,

20 А правдою жити, а зла не творити».

Господь спородился, Адам свободился,

Во Иордане крестился — весь мир обновился.

Братия и други, прибегнем мы в церкви,

Пролием мы горечия слезы

25 И Богу ко вышнему Творцу —

И Он нас избавит от вечныя муки.

Житие временое — слава суетная,

Гордость и зависть наша на сем волном на свете.

Очи наши — ямы, руце наша — грабли:

30 Что очи завидят, то руци заграбят.

Нам дает Бог много — нам кажется мало;

Не можем мы ныне ничем наполнится.

Егда мы умрем, тогда все забудем,

Тела наша будут червям на снедение,

35 Кости наши будут земли на предание,

Души наши пойдут по своим по делам.

Тогда нам не пособит богаство;

Разве нам пособит милостыня наша,

Что нищим давали от праведных тру́дов.

40 Покинем мы гордость, возлюбим кротость,

Накормим алчных, напои́м жадных,

И оде́жем наги́х одеянием своим;

Провадим мы мертвых Божию церковь:

Уже нам с ними последняя дружба.

45 Родителей своих поминаите —

И нас Бог помянет на престоле седя́.

И мы здесь потрудимся во временей жизни —

И тем себе купим небесное царствие.

И ныне, и присно, и во́ веки веко́м. Аминь.

Человек живет на земли, как трава ростет.

Всяка слава человеча яко цвет цветет.

К вечеру человек в беседе и здрав, и весел седит,

А поутру человек той уже во гробе лежит;

5 Ясны очи помрачились, и язык замолчал,

И все уды онемели, и недвижим весь стал.

Душа с телом раставались как птенец со гнездом:

Возлетает и приходит в незнакомый мир,

Оставляет все житейское попечение:

10 Честь и славу, и богатство маловременное,

Забывает отца и матерь, жену и чад своих

И преселяется во ин век безконечныи,

Тамо зрит лица́ и вещи преужасныя:

Добрых ангел и воздушных духи темные.

15 Вопрошают душу ангели об делах ея,

Не дают ей не малейшаго послабления:

«Ты куда, душе, быстро́ течеш путем своим?

Ты должна здесь в делах своих оправдитися.

Вспомни, как на оном свете во гресех жила;

20 Здесь грехами твоими как сетьми свяжут тя».

Встрепетавши же тут душа воскрычала жалостно:

«Вы помилуйте, помилуйте, добрии ангели,

Не отдайте мя, несчастную, в руки злых духов,

Поведите мя ко Господу милосердому.

25 Я при смерти во делах своих покаялась,

В коих волен милосердый Бог простит меня».

«Вы же что, мои друзи, ближнии сродницы,

Обстояще, гроб и тело лобызаете,

Вы почто меня водою омываете

30 Не омывшагося слезами пред Господем?

Вы почто меня в ризы светлы облачаете

Не облекшагося в ризы брачныя?

Вы почто све́щи надо мною возжигаете,

Не возжегше бо я светильника душевнаго?

35 Вы почто псалмы и песни совершаете,

Не воспел бо я в животе своем песни духовныя?

Что же в церковь со свещами провождаете

Не возжегшаго светильника маслом милости?

Что же в раках с преподобными полагаете,

40 Ихже образу житие не последовах?

Но прошу от вас последняго послужения:

Вы раздайте мое имение нищим страникам;

Их молитвы и слезы теплыя Бог послушает

И подаст для их прошения грехов моих отпущения.[600]

45 За то самы вы от Господа услышите:

„Приидите, благословении Отца Моего,

Вы наследуйте уготованное вам царствие

Со избра́ными святыми, Мне послу́жившими“».

Аминь.

Гробе мой, гробе,

Превечный мой доме!

А ты, мое ложе,

По смерти мне гоже.

5 Белы руки сложат,

И во́ гроб положат,

И по́ртом оденут,

И гробом накроют,

И в землю опустят,

10 И перстию посыплют.

И буду лежати,

Гласа ожидати.

Как в трубы вострубят,

Всех мертвых возбудят;

15 И аз пробужуся,

С гробом разлучуся.

А тут две дороги,

Широки и долги,

Во́ век бесконечный —

20 Конца-краю нету.

По тем по дорогам

Многи люди по́йдут.

А моя дорога

Во́ власти у Бога:

25 Как Господь восхощет,

Туды нас и по́шлет.

Хотя я негожа,

Пойду на суд Божий.

Я буду стояти,

30 Ответ помышляти,

Себя укоряти,

Сам плакать-рыдати,

Умильно взирати

На правую страну,

35 Ко светлому раю:

«Ты раю мой, раю,

Прекрасный мой раю!

В тебе не живати,

Святых не видати.

40 Моя душа грешна

По́йдет в муку вечну,

Во́ век бесконечный —

Конца-краю нету».

И ныне, и присно,

45 И во́ веки веко́м.

Аминь.

[Михайло] Арханьгел

Востру́бит в трубу золотую:

«Ставайте, умершии, из гро́бов

Которыи праведныи души,

5 Ставайте лицом вы на восток-от^а

.......... одесную».