Белоснежка и семь клонов

Глава 23

– Извини, пожалуйста, что мы доставили тебе столько хлопот! – Лучана Маркес сидела на кухне Алины, пила кофе и рассказывала о событиях прошедших дней. – Только у тебя я немного расслабилась и начинаю приходить в чувство.

Ее маленькая дочка Инес спокойно сидела в углу кухни за столиком Михаэля и складывала пирамидку.

– Жалко только, что моего Михи нет. Вот бы они чудесно поиграли вместе! Но, ничего, наиграются еще, – улыбнулась Алина, глядя на хорошенькую малышку.

Час назад она встретила путешественниц на вокзале и привезла к себе домой. Они помылись, поели, и теперь каждая из них по своему наслаждалась возможностью делать то, что хочется. Алина не торопила Лучану, понимая, как нелегко молодой женщине говорить о совсем свежих событиях, принесших столько неприятностей не только ей самой, но и окружающим. И конечно, самое страшное, что может выпасть на долю матери – страх за жизнь своего ребенка. Вот он, маленький и беззащитный, безгранично верящий в тебя и в твои возможности предотвратить любую беду. Как можешь ты обмануть его надежды? Разве в состоянии материнское сердце смириться с тем, что ее маленькому сокровищу грозит опасность?

Алина прекрасно поняла и в душе одобрила ее спонтанное решение о бегстве. Сложно прогнозировать подобные ситуации, но, пожалуй, она сама в подобном случае (не дай Бог!) поступила бы так же. Алине не терпелось услышать ответ на главный вопрос: видела ли Лучана убийцу Дмитрия Коновалова? Но узнает она это раньше или позже на полчаса – уже ничего не изменит… Хотя, если бы сразу убийца был пойман, то не было бы… не было бы покушения на Ирину Коновалову, по счастливой случайности не закончившегося трагедией… Стоп! Покушение на Ирину Коновалову совершала женщина – по приметам похожая на Лучану! Вот еще одна загадка, которая никак не складывалась у нее в голове.

– Юрген Хольц обманул меня, – без всякого вступления начала Лучана, понимая нетерпение Алины услышать историю с «похищением Инес» из первых уст, – мы с ним знакомы уже давно. Он часто приезжал в Бразилию по своим научным делам. В нашем городке живет много немцев, я тебе уже рассказывала при первой встрече. Среди них у Юргена оказались какие-то родственники, у которых он и останавливался во время визитов. Познакомились мы на университетском празднике, совпавшем по времени с его командировкой в Бразилию. Вдали от своего дома и жены он становится совсем другим – раскованным, общительным, щедрым. Какая студентка устоит от соблазна познакомиться поближе с респектабельным ученым, пусть он даже намного старше? Молодой девушке льстит внимание зрелого мужчины гораздо больше, чем сверстника. Я была вне себя от счастья, когда Юрген назначил мне свидание. Мне даже не могло прийти в голову, что в Германии у него есть жена. Во всяком случае, он о ней никогда не упоминал. Рассказывал про мать, про отчима, про разных друзей, родственников. А о жене – ни слова. В общем, все случилось, как и должно было случиться – очень скоро он стал моим любовником. Не подумай только, что я такая распущенная девица…

– О чем ты говоришь! Даже оправдания на этот счет в наше время выглядят смешно…

– В общем, да… Но для людей старшего поколения… Собственно, это к делу не относится. Наши отношения нельзя было назвать любовью или даже страстью. Каждый из нас находил в них выгодные для себя стороны. Для Юргена – во время частых командировок иметь постоянную подругу очень удобно, а для меня, если честно, он был источником существования. Да, он давал мне деньги. Все это было прикрыто красивым ореолом материальной поддержки нуждающейся студентке, но только слепой мог не увидеть, что наши отношения больше походили на взаимовыгодную сделку, в которую он инвестировал средства, получая возможность в любое время и без всяких хлопот получать секс-услуги. Вот так. Грубо, но честно. Беременность оказалась неприятной неожиданностью. Я не предохранялась, Юрген уверил меня, что он страдает редкой формой мужского бесплодия, поэтому детей у него быть не может. Однако, когда я ему с удивлением объявила эту новость, он не стал обвинять меня в изменах и попытках навесить на него чужого ребенка. Более того – он был категорически против, когда я заговорила об аборте. Раз такое дело, решила я, значит, он хочет жениться на мне и иметь полноценную семью. Но к чему тогда были сказки про бесплодие? Хотя, бывает, что такие диагнозы самым неожиданным образом не оправдываются. Так я себя успокаивала и ждала со дня на день предложения руки и сердца от перспективного жениха. Но время шло, а разговоров об официальном оформлении наших отношений так и не следовало. Наконец, когда моя фигура начала приобретать красноречивые формы, я решилась сама заговорить с ним об этом.

– И что? – Алина внимательно слушала рассказ Лучаны, анализируя при этом, каким образом тот или иной факт мог быть причастен к дальнейшим событиям.

– А ничего. Он сказал, вот родишь, я запишу на себя ребенка, и мы тогда все вместе сможем поехать в Германию и там пожениться.

– А он не объяснил, для чего надо было тянуть столько времени? Вы ведь могли пожениться и в Бразилии, а потом уже ехать в Германию!..

– Понимаешь, в той ситуации решения принимал он, а я как послушная ученица должна была кивать головой и соглашаться. Перечить и доказывать что-то свое смысла не имело. Юрген пускал в этом случае безотказный аргумент – он выписывал мне чек на приличную сумму денег и говорил: «Сходи, дорогая, развейся, купи себе что-нибудь. В твоем положении полезны только положительные эмоции…» К сроку, когда были назначены роды, он был в Бразилии и сопровождал меня в больницу. Юрген был воплощением заботы и внимания. Глядя на него, я отгоняла от себя мысли о сомнительных играх со мной. «Если я для него всего лишь проходной эпизод в жизни, то для чего он уговорил меня оставить ребенка? Это ведь накладывает на него определенные обязательства в материальном плане… Значит, у него серьезные планы на мой счет», – успокаивала я себя. Последовавшие за этим события я вспоминаю теперь с содроганием – воспользовавшись моим послеродовым состоянием, он подсунул мне какую-то бумагу, которую я, не глядя, подписала. Я увидела мою малышку всего два раза и он… – видно было, что Лучане нелегко даются эти воспоминания, голос ее задрожал, но она продолжила: – Юрген увез ее с собой. Я никогда не думала, что малышка так тронет мое сердце…

– Это называется «пробуждением материнского инстинкта», – вставила Алина.

– По всей видимости, именно так и произошло. Придя в себя, я начала метаться, мне не хватало моей девочки, как будто от меня оторвали часть тела. Родственники Юргена, проживающие в нашем городе, демонстративно меня игнорировали, конечно, с его благословения. У меня не было никаких координат или хотя бы телефона Юргена в Германии. С помощью друзей я через интернет нашла, в конце концов, адреса и телефоны всех немецких Хольцев. Мне пришлось обзвонить несколько десятков Юргенов Хольцев по всей Германии, пока не наткнулась на того самого. Он был крайне удивлен моим звонком, но деваться некуда – ему пришлось объясняться. Для начала он предложил мне пятнадцать тысяч долларов, если я прекращу попытки вмешиваться в его личную жизнь и предъявлять претензии на девочку. Я чуть не захлебнулась от возмущения, забрасывая его обвинениями в краже ребенка… Он счел этот взрыв негодования попыткой набить цену и сразу же удвоил сумму. Тогда я поняла, что придется решать вопрос по-хорошему, в противном случае ему просто дешевле окажется нанять киллера, который бы пристрелил меня и решил таким образом все проблемы.

– Неужели ты думаешь, что он мог на это пойти? – такой поворот не совсем укладывался в Алинину схему.

– Когда я уже приехала в Германию в семью Хольцев, то поняла: эти люди, с виду интеллигентные и добропорядочные, в душе – корыстные, чванливые и бессердечные. Ты думаешь, почему у них в доме работают только иностранцы?

– Потому что они более сговорчивы в оплате труда, то есть им платить можно меньше…

– И это, конечно, тоже. Но больше всего, мне кажется, им греет душу сознание того, что они сами себе и окружающим подтверждают, что «неполноценные» иностранцы, люди «второго сорта» способны исключительно на работу в качестве обслуги.

– Ты говоришь серьезно? Это же… нацистская теория, которую похоронили шестьдесят лет назад.

– Тем не менее, находятся такие, кто в душе до сих пор считают себя представителями высшей расы.

– А как же тогда… Инес? В ней же течет и бразильская кровь…

– Дело в том, что Магдалена не знала об этом раньше, так же, как и о том, что ее муж – настоящий отец ребенка. В их планы входило усыновить ребенка, причем ей было важно – с немецкой кровью. Поскольку в Германии сделать это очень сложно, то они нашли простой выход – в Латинской Америке со времен Второй мировой войны живет много немецких поселенцев. И они подумали, что там найти «породистого» ребенка для усыновления будет проще. Но Юрген оказался хитрее. Он решил не просто взять чужого ребенка, а «сделать» своего. Вот так я и оказалась элементом его великих планов, в которых мне отводилась роль инкубатора.

– Неужели, Магдалена не догадывалась?

– Поначалу, думаю, – нет. Когда я неожиданно позвонила Юргену и потребовала ребенка обратно, он понял, что меня уже ничто не остановит, и предложил быть рядом с девочкой в качестве няни. Естественно, для Магдалены и всех окружающих это должно было выглядеть совершенно безобидно – я приезжаю в дом по программе «опэр» для совершенствования немецкого языка, что абсолютно нормально – я ведь студентка и изучаю лингвистику. После того, как я уже прибыла к ним в дом, как ни старалась скрыть свои чувства к Инес, мне очень сложно было это сделать. Тем более что полное равнодушие к малышке со стороны Магдалены, и даже я бы сказала – раздражение, сильно контрастировали с моим отношением. И с отношением Юргена. Как отец он оказался удивительно заботливым и любящим. Он обожает девочку. И это для Магдалены тоже стало своеобразным раздражителем, а затем – и предметом ревностной подозрительности.

– Ничего удивительного, что после твоего бегства с Инес у Юргена был сердечный приступ…

– У него был сердечный приступ? – злорадно раздувая ноздри переспросила Лучана. – Поделом этому подонку и убийце!

– Убийце? – это заявление неожиданно спутало всю логически выстроенную уже Алиной цепочку.

– Да, убийце! А кто, ты думаешь, убил русского садовника?

– Ты видела, что он убил Коновалова? – почти закричала Алина.

– Он был в доме сразу после убийства. Кто же еще мог убить садовника? Не старик профессор, во всяком случае… А больше в это время в доме никого не было.

– А фрау Петерсен, домработница? Она ведь работает целый день…

– Она вечером уезжает к себе, в доме не ночует. А все это произошло поздно вечером.

– А сам Коновалов? Что он в такое время делал в доме? Работать в саду в темноте нет смысла…

– Он возился в гараже… А почему в такое время – не знаю… Я с ним вообще практически не контактировала – не было точек соприкосновения. К тому же, он не был похож на любителя потрепаться просто так. Сколько его видела – он возился в саду… Да! И еще любопытная деталь – я слышала, как он разговаривал со старым профессором по-русски! Меня это очень удивило, но я, конечно, не стала спрашивать – не мое дело. А потом фрау Петерсен как-то в разговоре вспомнила, что профессор во время войны попал в русский плен и был там несколько лет.

– А что, фрау Петерсен так хорошо знает эту семью?

– Насколько я слышала, она в доме уже давно, и главная ее забота – старик профессор. Она сама датчанка, как попала в Германию – не знаю. Она возится со стариком, как с ребенком. Думаю, что только благодаря ей он в столь почтенном возрасте остается в своем доме, а не переезжает в дом престарелых. Он ведь передвигается только на инвалидной коляске и без посторонней помощи совсем не может обходиться.

– А часто ты видела, как общаются Коновалов и старый профессор?

– Не могу сказать… Я ведь больше бывала в комнате Инес или в столовой, а у профессора как бы отдельное жилище. У него даже есть свой вход в дом с обратной стороны. Так что он мог жить автономно. Наверняка, он так и жил, пока мог самостоятельно передвигаться. Но с помощью фрау Петерсен он сохранил относительную независимость и сейчас, поэтому в той части дома, где живут Юрген, Магдалена и Инес, он не появляется. Даже можно подумать, что они вообще посторонние люди. А ведь фактически хозяин дома – он.

– После его смерти дом отойдет к приемному сыну – Юргену, не так ли? Ведь других наследников у старика как будто бы нет? – Алине не терпелось сложить воедино все имеющиеся факты. Вырисовывалась совершенно четкая картина: Юргену каким-то образом стало известно, что у него имеется конкурент на получение наследства – родной сын профессор Бауэра, о существовании которого тот не подозревал раньше. Но как он мог это узнать, если даже тест на отцовство никто в глаза не видел? Кому бы ни с того ни с сего пришла мысль заподозрить в родстве именитого немецкого профессора и эмигрировавшего из России садовника, пусть даже и с дипломом врача?

Алина обратила внимание, что Лучана посматривает на часы, и поинтересовалась:

– Ты хотела еще чем-то заняться, а я тебя отвлекаю разговорами? Сама понимаешь, дело лучше не затягивать. Если Юрген – убийца, то надо сообщить в полицию, чтобы его задержали. Он уехал позавчера из дома. Может, он просто решил скрываться, заподозрив, что его обвинят в убийстве Коновалова?

– Извини, но могу я тебя попросить дать что-нибудь покушать для Инес? Сейчас как раз время, когда она привыкла обедать…

– Это ты меня извини! – спохватилась Алина. – Я когда начинаю погружаться в какие-то дела, совершенно забываю о еде. Иногда это полезно – для фигуры. Конечно, ребенку давно пора кушать! У меня есть готовое детское питание, или Инес предпочитает что-то домашнее?

– Спасибо, готовое питание вполне сгодится.

Алина открыла шкаф, в котором был представлен полный ассортимент имеющихся в продаже сортов и видов детского питания:

– Некоторые считают, что готовое питание – для ленивых мам, но мне все равно. Мой Михаэль любит еду из баночек, поэтому я не усложняю жизнь ни ему, ни себе.

Лучана выбрала баночку овощей с индюшатиной и поставила ее разогреваться в микроволновую печь.

– Кстати, тебе и самой неплохо было бы подкрепиться. Свои диетические блюда не предлагаю – для тебя эта тема не актуальна, как я вижу. Пиццу будешь?

– С удовольствием! – Лучана расслабилась – как бы ни было ей тяжело вспоминать прошлое, выговорившись, она чувствовала облегчение на душе.

Алина достала из морозилки замороженную пиццу и забросила ее в духовку. Она намеренно сделала паузу в разговоре, чтобы привести свои мысли к общему знаменателю. Конечно, многое, о чем рассказывала Лучана, было ей уже известно, или, во всяком случае, она могла бы об этом догадаться. Но какая-то подспудная мысль не давала ей покоя, крутилась в голове и никак не укладывалась в общую логическую цепочку.

Пока Лучана кормила дочку и кушала сама, Алина поднялась в свой кабинет и оттуда позвонила в полицию:

– Юля! Могу тебя порадовать – пропавшая три дня назад девочка Инес Хольц находится у меня в целости и сохранности. Если будут интересовать подробности – потом расскажу. А пока нам надо довести до конца дело об убийстве Дмитрия Коновалова… Не могла бы ты раздобыть сведения о семье Магдалены Хольц и матери Юргена Хольца? Через два часа? Хорошо! Я заеду к тебе! Не за что меня благодарить! Как там дела у твоих коллег Элеоноры и Ильи? Они не думают еще возвращаться на работу?

– Это почти должностное преступление! – Юля, вздыхая, протягивала Алине папки для служебного пользования. – Надеюсь, ты не будешь использовать архивные данные в своих статьях, иначе мне не поздоровится!

– Что с тобой? Не переживай, никаких личных целей я не преследую. Главное, чего я хотела – чтобы с малышкой Инес было все в порядке. Но, получается, что убийство Коновалова непосредственно связано со всеми событиями в доме, хотя, на первый взгляд, он совершенно посторонний там человек. Но первый взгляд очень часто бывает обманчив… Давай папки и занимайся своими делами.

Алина уселась за свободный стол в кабинете Юли Хафер и начала листать полицейские досье Юргена и Магдалены Хольц.

Итак, начнем с Юргена. Сорок пять лет, доктор биологических наук. Мать – фармацевт, умерла тринадцать лет назад. Отец – неизвестен. С десяти лет, после замужества матери, воспитывался в доме профессора Дитмара Бауэра. Профессор его не усыновлял, поэтому у Юргена сохранилась фамилия матери. В девяносто пятом году женился на Магдалене Шнее. Перечисление научных трудов, фамилии родственников и знакомых в Бразилии. Контакты с коллегами в разных странах, направления научной деятельности. В общем, ничего, что привлекло бы внимание Алины, не нашлось.

Магдалена… Сорок три года, доктор биологических наук. Воспитывалась в семейном детском доме. Приемные родители – Ангела и Карл Шнее. Кроме нее, в семье шестеро сводных братьев и сестер – Адольф, Йозеф, Мартин, Генрих, Ева, Герман…

Алину передернуло – каким извращенцам придет в голову сделать из своей семьи «ставку фюрера»? Имена деток красноречиво свидетельствуют о взглядах родителей. Теперь вполне объяснимы взгляды самой младшей из нацистского выводка – Магдалены… Хотя, она немного переделала свое имя, из Магды превратившись в Магдалену. Алина вспомнила известные ей из истории факты о семье Йозефа и Магды Геббельс. Родители, собственными руками отправившие на тот свет своих шестерых детей. Значит, это они – кумиры Ангелы и Карла Шнее? Значит, это на их примере воспитывались приемные детишки? Весьма любопытно! И многое объясняет. Но пока не все.

Карл Шнее – бывший офицер вермахта, десять лет после войны провел в тюремном заключении. Ангела Шнее, урожденная Вайс, – врач, работала в родильном отделении научно-медицинского института проблем врожденной детской патологии. Детей брала на усыновление из «отказных», которых в институтах подобного профиля находится немало… Интересно, это что же, «дефективная» Магда-Магдалена стала доктором наук? Или, может, ее неполноценность выразилась в наличии шестого пальца на ноге? Неужели, из-за этого родители отказываются от своих детей? Собственно, часто и от совсем здоровых отказываются. И им наплевать при этом, в какие руки попадет их детка – то ли к садистам и извращенцам, то ли к нацистам, шовинистам или сектантам.

Один из сводных братьев Магдалены – Генрих Шнее, пошел по стопам матери, стал врачом и работает в том же институте, где и она раньше работала…

Это же надо! Самой Ангеле Шнее девяносто пять лет, и она живет в одном из самых дорогих домов престарелых в пригороде Дюссельдорфа. Интересно, Магдалена навещает свою приемную мать? Еще любопытный факт – во время войны Ангела Шнее, вернее, тогда еще – Вайс, работала в одном из пансионатов системы «Лебенсборн», расположенном в Дании.

– Вы что, русская? – надменно поинтересовалась старуха с аккуратными кудельками седых волос и ярко подведенными губами.

– Да. Но к делу это не относится, – как можно мягче ответила Алина Ангеле Шнее. С детства ее учили уважительно относиться к пожилым людям, хотя нередко встречаются старички бесцеремонно напрашивающиеся на ответное хамство.

– А какое у нас с вами может быть дело? Терпеть не могу русских и не собираюсь с вами лицемерить. Если вы выиграли у нас войну, это еще не дает вам право приезжать к нам и устраивать допросы!

– Во-первых, я живу в Германии, а во-вторых, со времен войны прошло шестьдесят лет, и все взаимные обиды пора забыть.

– С какой стати я должна что-то забывать? Потому что тебе этого хочется? Все вы русские – шлюхи. Я ненавижу русских баб!

– А мужчин русских тоже не любите? – спокойным тоном спросила Алина. – Например, имя Дмитрий Коновалов, – вам как, по вкусу или не очень?

– Что вы имеете в виду? – сквозь трясущиеся губы просвистела фрау Шнее.

– Как вы нашли сына профессора? Судя по тому, что поспешили от него избавиться, в качестве родственника вашей приемной дочурки Магды он бы вас не очень устроил?

– Да! – затрусила своими кудельками Ангела Шнее, злобно прищуривая ледяные глаза. – Да! Не устроил! Я ненавижу всех русских! Ненавижу! Его мать – шлюха! Она хотела прибрать к рукам Дитмара, она родила от него ребенка! А он сбежал от нее! Ха-ха-ха! Он сбежал! А теперь явился этот выродок, чтобы заявить свои права! Да не имеет он никаких прав! Он никто! Его уже нет – и все!

– Эту криминальную присказку «нет человека – нет проблемы!» я знаю. Но вы-то… знаете, что Дмитрий Коновалов – сын профессора Бауэра? Откуда вам это известно?

– Ф-ф! – презрительно потянула воздух старая докторша. – Еще бы мне это не было известно. Он же – вылитый Дитмар. Я-то его помню и двадцатилетним, и двадцатипятилетним, когда он вернулся из плена, и шестидесятилетним. Я никогда не упускала его из вида. А он – он отпихнул меня! Отпихнул, когда я пришла утешить его! Этого оскорбления я никогда не забывала! И не прощу до самой смерти!